Он, она и робот

Скорпиномо с отвращением застегнул желтый комбинезон — обычную походную одежду эферийцев. Эти полудохлые существа с дряхлой планеты, как дети, любили яркие цвета. В детство, небось, всей цивилизацией впали. Эта мысль его развеселила, потом он посмотрел на себя в зеркало и веселиться перестал. Что за чертовщина! Он провел рукой по щеке — нет, не показалось… — Гор-рено! — Что вам нужно, хозяин Скорпиномо? — в зеркале за его спиной отразился робот. — Где эта проклятая девка? — Если вы имеете в виду хозяйку Флёр, то она сейчас находится в центральной лаборатории. — Какая она, к чертовой матери, хозяйка! Ну ладно, где эта их лаборатория? — Следуйте за мной, хозяин, — невозмутимо ответил робот. Длинный коридор разделялся на отсеки, каждый заканчивался дверью, как и на родине синота. Только последняя на их пути дверь открылась не вбок, а поднялась вверх. За ней оказалась та самая лаборатория, ослепительно белая, с незнакомыми приборами на столах вдоль стен. Флер сидела у центрального стола, изучая что-то в микроскоп. — Ну как, уже освоились? — спросила она, не оборачиваясь. Скорпиномо быстрым шагом пересек лабораторию и уже хотел грохнуть кулаком по столу, но на его пути встал Горено. — Хозяин, — сказал он почти ласково. — Мой долг защищать от вас хозяйку Флер. — Да чтоб тебя, — взревел Скорпиномо. — Слушайте, как вас там! Вот это — что такое? Флер, наконец, оторвалась от микроскопа и с интересом посмотрела на Скорпиномо. — Где? — Вы издеваетесь? Да вот же, вот! — Скорпиномо негодующе хлопнул себя по физиономии. Флёр посмотрела еще более заинтересованно, чуть прищурив глаза. Теперь их блеска совсем не было видно за пушистыми ресницами. — Это? Вы знаете, я, конечно, не уверена, но кажется, это щеки. — Да вы что, издеваетесь? Бакенбарды мои где? — А я-то думаю, что вы орете, как диноцефал в брачный период. Смылись. — Как — смылись? — оторопел Скорпиномо. — Обыкновенно, — Флёр снова повернулась к микроскопу. — Мыло у нас на Эфери Тау с депиляционным эффектом. Волосы бороды отличаются по срезу от волос на голове, мыло распознает их и растворяет, заодно угнетая волосяные луковицы. Если вам так нужно, когда нам привезут новые средства гигиены, я попрошу обычное мыло. Со временем, года через два, луковицы восстановятся. — Это через какое же время? Через два года, да еще наверняка ваших? — возмутился Скорпиномо. — Сделали из меня урода… Флёр опять посмотрела на него сквозь ресницы: — Да вы и были-то… Кстати, именно сейчас вы на себя наговариваете. — Ага, — зло сказал Скорпиномо. — Вы, эферийцы, ходите с лицами гладкими, как задницы, да еще и других хотите такими же сделать. — Хорошо, — кротко согласилась Флёр. — Вам виднее, с чем сравнивать собственное лицо. Да, раз уж вы сюда зашли, дайте руку. Мне нужно взять у вас кровь на анализ. — Обойдетесь, — зло буркнул Скорпиномо. Флёр вздохнула: — Горено! Пожалуйста, зафиксируй руку своего бывшего господина в нужном положении. Скорпиномо дернулся, но проще было остановить кран автопогрузчика, чем Горено. Через секунду синот сидел в медицинском кресле, а Горено аккуратно, но твердо прижал его руку к столу ладонью вверх. — Зачем вам это? — спросил Скорпиномо, глядя, как тонкая до невидимости игла проникает в его вену. Флёр, не поднимая головы, слегка пожала плечами: — Вы майор космической службы и задаете такие глупые вопросы? Зачем вообще берут кровь на анализ? Я же говорила, здесь действительно устойчивая аномалия, высокое давление, местность ниже уровня моря. Вам привыкнуть легче, мне труднее, впрочем, я уже освоилась… Вот и все. — Так уж вам нужна была моя кровь, — проворчал Скорпиномо. — Да не так уж. Хватило бы моей, в принципе. Она у нас одинаковая, группы и резус разные, конечно, а так те же клетки, те же пигменты, разве что лейкоциты немного различаются. В конце концов, мы две ветви одного и того же человечества. — Да что вы такое говорите! — возмутился Скорпиномо. — Хоть поглядеть на нас, мы разные. — Вы и с каким-нибудь жителем экватора или полюсов на своей планете разные, но все равно принадлежите к одному биологическому виду. Огорчу вас, мы с вами тоже. Всем известно, что предки синотов покинули Эфери Тау в Эру великих смут, что предшествовала революции и общественному переустройству, а потом это новое человечество не захотело возвращаться. — Это ваши выдумки. У нас такого не говорят. — Понятно, что не говорят, — слегка пожала плечами Флёр, поместив пробирку с кровью в отверстие на стенде. — Ваши предки скатились к первобытно-общинному строю, их было слишком мало, чтобы удержать цивилизацию. Вот и история переселения не сохранилась, а вы отстали от нас в общественном устройстве. — Да, — ехидно сказал Скорпиномо. — А уж как мы от вас отстали в плане световых скоростей! — Впрочем, — продолжала Флер, не подав вида, что хоть сколько-нибудь отреагировала на его выпад, — есть ещё теория, что жизнь во Вселенной распространила древняя цивилизация Странников, которые на своих кораблях разнесли зародыши живых существ по всей нашей галактике. Потому и те планеты, что вы, синоты, видели у ближайших звёзд, были похожи на наши, и у тамошних разумных существ одна голова и четыре конечности. — Чушь, — уверенно сказал Скорпиномо. — Это просто эволюция. Разумное существо обязательно имеет две руки, две ноги, два глаза, и так далее. В принципе, все равно, что она говорит. Не будет он ей возражать. Пусть болтает. Так даже лучше, постепенно она привыкнет к нему, перестанет остерегаться. А потом можно будет вновь перетянуть Горено на свою сторону, и тогда… Впрочем, что «тогда», он пока не решил. — Группа крови у вас первая, — продолжала Флер. — У нас — четвертая. — У вас лично? — Нет, у всех эферийцев. — Вы легко выдаете секреты, — заметил Скорпиномо. — Что же в этом секретного? Разве что моя кровь не подойдет вам для переливания. — А правду говорят, что вы живете необыкновенно долго? — Ну как необыкновенно? — она нажала на кнопку и стенд с пробиркой въехал в стену. — Я старше вас, и, если не случится чего-то непредвиденного, проживу еще около трехсот ваших лет. — Ничего себе! — А вот правду ли говорят, — теперь ее ресницы поднялись высоко, она смотрела на него строго, не отводя глаз, — что у вас жизнь рабочего много короче жизни представителей правящих классов? Вот вы сколько проживете? — Я? Ну, если ваши друзья-рабочие не постараются, еще лет сто, может, немного дольше. Сто тридцать — сто сорок лет, таков срок для аристократии. — А рабочие? — она так и смотрела немигающим взглядом. — Ну… э… меньше. Лет пятьдесят-шестьдесят. — Знаете, Скорпиномо, я врач. И смотрела статистику. Средний срок ужасающе мал, был, я надеюсь — был. Меньше пятидесяти лет, почти сорок. — Так это понятно. Рабочие живут, как скоты. Умирали от пьянства… от несчастных случаев. — От болезней, от скученности, — строго добавила Флёр. — Женщины от родов. — Ну и? — под ее немигающим взглядом ему стало немного неуютно, будто он и впрямь был в чем-то виноват. Чтобы не показывать этого, Скорпиномо развалился в кресле как можно вальяжней. — И после этого вы удивляетесь, что терпению людей настал конец? — Я удивляюсь, что вы меня в этом обвиняете. Никакого отношения к этому я не имею. — Вы относились к правящим классам, поэтому отношение имеете. Вы-то жили неплохо. Сколько средств уходило на ваши космические программы? Знаете, сколько больниц можно было построить взамен? — Кому? — взъярился Скорпиномо и от возмущения сел ровно. — Этим недочеловекам? По-моему, даже вы слегка ошалели от того, что они вытворяли! Флёр опустила глаза. — Да, это страшно. Но если учесть условия, в которых они жили… За любую попытку мятежа полагалось тюремное заключение, соизмеримое со сроком жизни, или каторжные работы, а то и казнь. Это же не победившие рабочие построили эти виселицы. — А что же им за попытку мятежа? Медаль? — Поговорить и выслушать. Выполнить требования, хотя бы частично. Если бы так и было сделано, не случилось бы… того, что случилось. У вас был просто чудовищный разрыв между бытом правящих классов и народом. Эти ваши дворцы, скоростные дороги, летающие машины, фотонные ракеты, роботы, — и бараки, продукты по карточкам, древние больнички с примитивными лекарствами, люди на тяжёлых, опасных работах постоянно калечатся, болеют… Почему вы не использовали роботов в шахтах? — Роботы дорогое удовольствие, — пожал плечами Скорпиномо. — Это все равно, что забивать гвозди микроскопом. В шахтах справляются люди, зачем направлять туда дорогостоящих роботов? — Чтобы сберечь человеческую жизнь? — холодно спросила Флёр. — Или она, по-вашему, ничего не стоит? Он не ответил, только сжал кулаки, мысленно напомнив себе, что обещал не спорить. Не нужно ее раздражать, лучше усыпить бдительность, пусть она перестанет видеть в нем врага и угрозу. И тогда…тогда… Флёр хотела сказать что-то ещё, но тут послышался отдаленный шум, напоминающий рев урагана. Слегка дрогнули стены и пол под ногами, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы ощутить дискомфорт. Скорпиномо глянул на белый непрозрачный потолок, будто за ним можно было увидеть причину происходящего. — Землетрясение? Гроза? — Нет. Я же вам говорила, тут устойчивый антициклон и глубокое ущелье. Будь тут землетрясения, мы бы не ставили базу. Это кое-что интереснее. Пойдёмте в оранжерею, вы увидите местную знаменитость. В чем эферийцы, бесспорно, преуспели — так это в выращивании цветов. Причудливые и простые, яркие и скромные, все они дивно благоухали и притягивали взгляд. У Скорпиномо мелькнула мысль, что на умирающей планете в подземных убежищах такое выращивать непрактично. Но здесь-то цветам было раздолье! Они тянулись к прозрачной крыше в уверенности, что настанет день, и их выпустят на волю, переселят в почву, согретую настоящими солнечными лучами. За стеклом же подстерегали заросли. Видимо, только недавно наступило утро — ажурные края папоротников и свисающие ветви деревьев кутались в туман, словно в тонкую кисею. Перелетали между ними крошечные тени бабочек или мелких пташек. И снова повторился звук. Он шел сверху, может быть, с самого края каньона. Он начался негромким, набирающим силу рычанием, будто ветер перекатывал камушки над обрывом. Он прогудел медью гигантских труб и обрушился ураганным ревом. Тени перестали мелькать, папоротники сложили свои узорные листья. Дрогнул пол в оранжерее. Розовая трава за стеклом прижалась к земле. И снова содрогнулся мир. И ещё. И ещё. Через прозрачную стену Скорпиномо завороженно наблюдал, как сверху, словно огромный поршень могучей машины, опустилась нога — не нога, ствол гигантского дерева, колонна, поднимающая крышу! Только морщинистая чешуйчатая кожа напоминала о том, что это — плоть живого существа. Исполин сделал шаг. Его вторая нога опустилась, переступив через дерево, растоптав и смяв высокий кустарник. Его хвост, покрытый жёсткими щитками, скользнул по стеклу с противным скрежещущим звуком. Его брюхо нависало тоннами могучей плоти, а голова и вовсе терялась в вышине. Задев хвостом инородный предмет, чудовище приостановилось. Застыли ноги-колонны, когти на длинных пальцах, словно сабли, вонзились в розовую траву. На чешуе блестели капли воды. Огромное брюхо дышало — наливалось и опадало, словно кто-то покачивал на весу брезентовый мешок. Не услышав и не заметив ничего подозрительного, исполин рыкнул — с деревьев посыпались пурпурные листья, — и углубился в лес. Хвост прошуршал вдоль окна, папоротники перестали колыхаться, а издали еще слышалась мерная поступь. — Стекло прочное? — спросил Скорпиномо шепотом, будто чудовище могло его услышать. Флёр кивнула: — Конечно, неужели вы думаете, что мы можем оказаться беспечны? Оно такое же, как в иллюминаторах кораблей. Ну, а как вам наш друг? Это тирекс, тираннозавр. Один из последних здесь. Мы зовём его Мрак. За темную чешую. Прочих опасных животных уже ликвидировали, в каньоне останется заповедник. Потом оранжерею переоборудуют под смотровую площадку. — Ликвидировали? — переспросил Скорпиномо. Слух зацепился именно за это слово. Ликвидировали, ликвидировали… Уничтожили. Опасных хищников, чтобы самим жить на приволье на чужой планете. Так на Сино Тау ликвидировали правящую верхушку! Они со стариной Мраком чем-то похожи — оба выжили чудом, оба на положении то ли пленников, то ли животных из зверинца. Ничего… Прутья клетки иной раз тоже ломаются. Охотник становится добычей, а потом вновь превращается в охотника, так бывает! Флер не заметила перемены в его настроении. — За ним нужно будет наблюдать, за ним и ещё несколькими не такими крупными хищниками. Я врач, у меня полно исследовательской работы, так что это будет ваша обязанность. — Что? — обиделся Скорпиномо. — Моя обязанность будет наблюдать за этими жабами-переростками? — Вас больше устраивает висеть на этой вашей ужасной площади перед зданием суда? Чего же сразу не сказали? — А мне дали сказать? Флёр кивнула: — Не дали, вы правы. Ну, знаете, более серьезная работа есть в основном лагере, в Большом городе. Скорпиномо передёрнуло. Это что же, его хотят привлечь на строительство поселений для этих чахлых эферийцев? — Но не все готовы принять вас там, например, мой отец, руководитель экспедиции, был категорически против. А за хищниками все равно должен кто-то наблюдать. Мы должны знать, достаточно ли для заповедника естественного ограждения, или необходимы дополнительные меры. Вряд ли это вам не по силам, так что вам не нравится? — Я командир космического корабля первого ранга, если вы вообще понимаете, о чем речь. Хотя, благодаря этому быдлу, и понятия такого больше не будет. — А что же такого невероятного в том, что вы командир? Кто-то, значит, и в шахтах не поломается, а вы созданы, чтобы командовать? Скорпиномо не нашелся, как бы ответить ей язвительно и колко. Аргумент: «Я — торри» на нее просто не действовал. Флер, видимо, поняла, что беседа ушла в тупик. Она улыбнулась и сказала уже мягче: — Я понимаю, вы учились долгие годы, и это не ваша вина, что ваше правительство выделяло средства на военные и космические программы, а не улучшение жизни простого народа. И не ваша вина, что практической пользы простым людям это не приносило. Но сейчас это всё отодвигается. — Скажите лучше, возможностей больше нет, — хмыкнул он. — Что, Трианглет напрасно бахвалился про сохраненные технологии? — Я не знаю. Они не допустили наших наблюдателей, — голос у Флёр чуть дрогнул. — Будто вы нуждались очень в их приглашении. У нас торчали чуть не с первого дня, — все больше закипая, проворчал Скорпиномо. Благоразумная мысль не перечить эферийке и усыпить ее бдительность была забыта. — Нас пригласил ваш народ, — терпеливо напомнила Флёр. — А вы и рады были, примчались, как стервятники. Позлорадствовать хотели? Или так сильно точили зубы на наши корабли? — Позлорадствовать… неправда. Вы не понимаете, нам незнакомо это чувство! — А зачем же тогда вы на этом нелепом судилище торчали? — Но мы же не выносили приговоры! Мы присутствовали только как наблюдатели. — И как, интересно было наблюдать? Рады были, что уничтожается верхушка… все люди, которые хоть чего-то стоят! — он сделал к ней несколько шагов, и Горено тотчас преградил ему путь: — Хозяин, мой долг… — Все хорошо, Горено, — прервала его побледневшая Флер. — Мы просто беседуем. — А там просто наблюдали! — передразнил Скорпиномо. — Это ваши внутренние дела. — А до этого вы так переживали за наш страдающий народ, так переживали! И тоже просто наблюдали. Дохлые лицемеры, вот вы кто. — Это тоже были ваши внутренние дела! — Да просто кишка была тонка — вмешаться! Перебежчиков-то вы себе оставляли! — Это делалось из гуманных соображений! Как бы мы вам их выдали, что бы вы с ними сделали? От хорошей жизни люди не бегут! — Техники как раз жили неплохо, — возразил Скорпиномо. — Знания их нужны были, да? Только вот такая штука получилась, что у среднего состава именно этих знаний нет. А вы хотели, чтобы не вам, так и никому? Потому и притащились полюбоваться на суд и казнь? Рады были, что этот так называемый народ вместо вас таскает каштаны из огня? Флер побледнела ещё больше. — Вы неправы, — очень четко и холодно сказала она. — Хотя нет, правы кое в чем. Да, нам и лично мне был важен справедливый суд над виновными в расстреле нашего корабля. Видите ли…там был мой муж. Поэтому я и спрашивала список причастных к гибели парламентеров. Если бы там было ваше имя… — она не договорила. — Ясно, — буркнул Скорпиномо. — Значит, у вас счёты. А вы не подумали, что этот список ничего особо и не значит? — Что? — ее брови сошлись в нитку на переносице. — Может быть, вы хотите сказать, что вы причастны? Скорпиномо снова стало неуютно под этим взглядом. Рядом с Флер мрачным символом новой силы возвышался Горено — уж одного-то человека робот может убить просто руками, если ему прикажут. Он встал и отступил так, чтобы между ним и этой поборницей справедливости оказался хотя бы цветочный куст. — Нет. Я как раз летал в экспедицию к Рубериаде, — знаете этот красный карлик в двух световых годах. — Я знаю, — кивнула Флёр, не меняя мрачного выражения лица. — Но почему тогда список ничего не значит? Вы разве его видели? — Я слышал. Ваши новые друзья очень старались, чтобы уже в тюрьме мы видели и суд, и казнь. Ну и список этот я слышал. Туда внесли кучу имён, от президента до простых инженеров ракетных войск. Переписали все Национальное собрание…впрочем, людей и так перевешали. — Так что, — на ее щеках расцвели алые пятна, — что вы хотите сказать? Что список расширен? Зачем было это делать? — Чтобы перед вами выслужиться, такое не допускаете? Флёр покачала головой, не находя слов. — Вы считаете нас мерзавцами, — теперь Скорпиномо чувствовал себя уверенней. — Считаете-считаете, не отпирайтесь. А того не думаете, что мятежники с нами одной крови, почему же они должны быть благородными ангелами? — Мы все одной крови, я говорила, — слабо возразила она. — Значит, вы считаете, что к казни приговорили невиновных? Но ведь наверняка эти люди были виноваты в чем-то ещё? Скорпиномо рассмеялся нервным коротким смехом: — А в этом не сомневайтесь! Конечно, были виноваты, что родились торри. Думаете, человек выбирает свою судьбу? — Человек всегда выбирает, как ему поступать, — уже твёрже сказала Флер. — Вы, знаете ли, не образец… Даже у простого исполнителя есть выбор. — Какой, если он выполняет приказ? — Отказаться. Те, кто сбил наш корабль, не стали бы этого делать, если бы там были их родные. Изменили бы приказу, сбежали, но не стали бы. В конце концов, корабль ведь расстреляла Тиксандания, а не Трианглет. — Потому что взлетал корабль над нашим полушарием, это же просто, — пожал плечами Скорпиномо. — Ну что вы, как маленькая. Трианглет поступил бы точно так же. — Так почему вы считаете, что погибли невиновные? — спросила она. — Я же сказал. Туда внесли кучу имен, от высших чинов до простых исполнителей. Не думаете же вы, что все они выпустили ту ракету? — Так почему же вы об этом не говорили! — закричала Флер. — А мне дали хоть слово сказать? — Да… Но послушайте, высшие чины ведь точно были причастны! — Высшие да. Но и все Собрание уничтожили. — Они же голосовали за ваши законы, — не очень уверенно возразила Флер. — За несправедливые законы. И разве решение о расстреле корабля могли принять без голосования? — Этого я не знаю, — ответил Скорпиномо, слегка покривив душой — такое важное решение означало фактически объявление войны и без Национального собрания никто бы его не принял. — Но даже если так, вы считаете, что никто там не мог высказаться против? А их повесили рядом с теми, кто голосовал «за». Флер затрясла головой, краска снова прилила к ее лицу: — Но это… несправедливо! — Правильно, красотка. Несправедливо. А вы думаете, тот балаган вообще был справедлив? Пара идиотов произносит речь и на основании этого принимают решение? Без доказательств, без допроса свидетелей, просто, как левая пятка захотела? На моих глазах к смерти приговорили человека, который в жизни мухи не обидел, и наверняка выступал против расстрела корабля! — Но… — Флер не нашла, что сказать. Теперь оправдываться приходилось ей, инициативу полностью перехватил Скорпиномо. — Не «но». Вот меня вы вытащили, а у меня был друг. Его звали Десперо. Он жил космосом, считал, что пространства хватит всем, ничего не имел против эферийцев! Он не был военным или карателем. — Но к расстрелу корабля разве… разве только военный может… — Да спросите Горено! Чтобы запустить ракету, нужно быть именно в ракетных войсках! Он был членом Сессионного собрания, и сам все время смеялся, что прогуливает заседания. Он даже не голосовал! Я не успел увидеть, но его наверняка приговорили к смерти! — Подождите! — Флер замахала руками. — Подождите! Вы не успели увидеть? Так может, еще не поздно… Пойдемте! Я полечу на нашу главную базу, за вами последит Горено… — Зачем? Куда? — Отсюда нет связи с Сино Тау, я же говорю вам, тут аномалия! — Флер зашагала к выходу, за ней последовал Горено, и Скорпиномо ничего не оставалось делать, кроме как идти следом. — А из Большого города связь есть. Вы сейчас напишете мне все имена, которые были добавлены случайно, может, кто-то еще жив. Может, жив ваш Десперо. — Стойте! — хотя Скорпиномо был выше Флер и шаги у него были больше, он нагнал ее только теперь. — Десперо точно погиб. Его должны были судить сразу после меня. Сколько добиралось до Эо Тау это ваше жестяное корыто? — Наш корабль? Трое… нет, синотских шесть суток. Планеты в противостоянии. — Вот шесть суток он и мертв. — Но я же ушла из зала суда сразу, как вас ударили, и вы потеряли сознание! — Дамочка, вы же видели, что это был за суд! — Все равно! — стена, закрывавшая ход в лабораторию, еле успела разъехаться перед Флер. — Пишите мне свой список невиновных, быстро! Горено, дай своему хозяину все необходимое… Пишите, я долечу до большого города, вернусь к вечеру. А вы ещё прежде всего бакенбарды свои вспомнили, эх, вы! В распоряжении Скорпиномо оказался целый день, правда, это был короткий день быстро вращающейся вокруг своей оси молодой планеты, но все же… Без этой дамочки с ее менторским тоном и укоризненным взглядом из-под длиннющих ресниц он сразу почувствовал себя свободнее. Прежде всего нужно было старательно расспросить Горено. Конечно, роботу запретили помогать пленнику, но это все же робот, механизм, он выполняет только точно заданные команды, какая-нибудь логическая лазейка должна найтись. — Горено! — позвал Скорпиномо. Ему можно было и не кричать, робот все равно следовал за ним по пятам. — Да, хозяин Скорпиномо? — Тебе запрещено помогать мне бежать. Так? — Да, хозяин, — с достоинством ответил робот. — Тебе запретила эта дамочка? — Мне запретил хозяин Клад. Но я не буду вам помогать не только из-за запрета. Это опасно. Если вы вернетесь домой, вас казнят. Если вы убежите в каньон, вы погибнете. В каньоне множество хищников, крупных и мелких. — А крылья? Что, тут хищники и летать выучились? — Крыльев у меня нет. Боюсь, что сейчас этими устройствами невозможно будет воспользоваться. Антигравитация работает на том же топливе, что и фотонные ракеты, а секрет его производства уничтожен. Запас имеющегося топлива невелик. — Так-так, — потрясённо прошептал Скорпиномо. Конечно, как он не сообразил. После революции, будь она неладна, не стало ни Технического центра, ни топлива на основе антиматерии. Если производить ее обычным способом, на запуск единственного сверхсветового корабля не хватит всей экономики Тиксандании. Ну что же, пусть теперь эти скоты-рабочие и их покровители эферийцы будут навсегда заперты в пределах системы, посмотрим, насколько хватит их вечной дружбы. — Что еще тебе запретил хозяин Склад? — Хозяин Клад, — поправил робот. — Мне запрещено помогать вам причинять кому-либо вред здесь, на станции. Живым существам или механизмам, безразлично. В том числе и себе. Правда, хозяйка Флер сомневалась, что вы на такое способны. Остальные действия я должен выполнять, судя по обстоятельствам, пользуясь своим логическим алгоритмом. — Ясно, — проворчал Скорпиномо. Будь он программистом, будь он роботехником… — Стоп. А он запретил мне ломать тебя? — Я — механизм и я нахожусь на станции, следовательно… — начал робот. Скорпиномо не выдержал, замахнулся в сердцах: — Ах ты, жестянка чертова! Горено молниеносно перехватил его руку. — Хозяин. Напоминаю вам, что я сделан из твердого материала. Пытаясь ударить меня, вы можете повредить себе. Остаток дня Скорпиномо сначала бесцельно слонялся по помещениям. Изредка он спрашивал у Горено о предназначении того или иного прибора или лаборатории. Все выглядело вполне мирно и не могло приблизить его к свободе. Он понемногу впал было в хандру, не хотелось даже есть — хотя только утром ему досталась банка эферийских консервов. В производстве еды они, конечно, тоже преуспели, голод после завтрака долго не чувствовался. Скорее всего, их продукты как-то контролировали уровень инсулина. Консервы синотов таким похвалиться не могли. Решив, что врага нужно знать в лицо и изучить все, включая незначительные мелочи, Скорпиномо сел за компьютер и велел Горено разыскать все материалы о местной станции. Изучая их, он понемногу увлекся, ему даже казалось, что он не на Эо Тау, а где-нибудь в путешествии к ближайшей звезде, и осматривает незнакомую планету. За окном потихоньку сгущались золотисто-багровые сумерки. Пейзажи Утренней звезды по вечерам не меняли цвет, они становились лишь темнее. Скорпиномо хотел было выйти наружу и посмотреть на каньон, но решил к Горено не обращаться — много чести. Он ни о чем больше не будет их просить. И компьютер надо выключить. Пусть думает, что его ничто не интересует. За окном мелькнула тень спускающегося аппарата. Вскоре послышался шум шагов по коридору, шорох открывающейся стены. Вошла Флер, бледная, с потухшим лицом. Хотя он ни на что не надеялся, у него тоже вдруг все оборвалось внутри. Понятно, что торжествующие мятежники за эти шесть суток намутили не меньше, чем в предыдущие… Она подошла, мягко коснулась его плеча: — Мне очень жаль. Скорпиномо, не отвечая, еще ниже опустил голову. Флер отошла на несколько шагов и, чуть задыхаясь, сказала: — Я полечу на Сино Тау через несколько дней. Там организуют первое совместное заседание Совета, я постараюсь… Я буду убеждать. Сколько бы ни страдал ваш народ, он слишком увлекся местью… Нельзя начинать новую эру с убийства половины населения. Скорпиномо опять ничего не ответил, смотрел в стену и вспоминал несколько дней суда и казней, старательно разжигая в себе ненависть к этой лицемерной девице, — ненависть, которую уже почти не испытывал.