Он, она и робот

Без Флёр было скучно. Скорпиномо окончательно осознал это на пятый день. Странно, он привык и к длительным перелетам (релятивистское замедление это, конечно, хорошо, но путешествие для космонавта не сжималось до единственной секунды), и к исследованиям других систем, и к тренировкам. Да и вообще воспитание торри подразумевало независимость и самодостаточность. А вот теперь он тосковал без этой высокомерной девицы, которую и знал-то буквально несколько дней. Флёр улетела на Сино Тау, как и обещала. Она сильно нервничала перед отъездом, хотя старалась не подавать вида и по поводу своей предстоящей речи с ним не советовалась. Только один раз, читая какую-то историческую книгу, она вдруг подняла глаза и спросила: — А у нас? У нас, когда свершился переворот и началась новая эра… давно-давно, сто тысяч лет назад… неужели у нас так же было? Скорпиномо сразу понял, о чем она: — Так же, красотка. Ну, может, способ был другой. Не вешали, а головы рубили. Что морщитесь? Не нравится? А что, в вашей книжечке написано, что все прошло красиво и бескровно? Что сразу установился новый счастливый мир? Да ничего подобного. Вы так уж и уверены, что ваши предки были люди с чистыми руками и горящими сердцами? Что они, дорвавшись до власти, не убивали, не грабили, не насиловали? Полноте, вы же сами говорили, что мы одной крови, а тогда наши пути еще не столь разошлись, и предки у нас были общие! Он бы долго еще говорил, но Флёр, сверкнув глазами из-под ресниц, заметила: — Да, верно, мы все произошли от обезьян… кажется, от очень болтливых обезьян. Пока он, задыхаясь от негодования, подбирал слова, чтобы ответить пообиднее, она встала и вышла из комнаты. Преследовать ее было бесполезно, если она считала разговор законченным, она просто делала знак Горено и тот скалой становился на пути у Скорпиномо: — Хозяйка Флёр хочет побыть одна. Правда, потом она извинилась, хотя лучше бы вообще этого не делала: — Понимаете, я была расстроена. Я не хотела вас задеть. — Не надейтесь, у вас не получается меня задеть, как бы вы ни старались, — надменно заявил Скорпиномо. Флёр приподняла брови: — Но я не стараюсь… Это так случайно получается. В итоге он просто считал дни, когда же она наконец уберется… а теперь так же считал дни до ее возвращения. Впрочем, неудивительно. На станции и при Флёр царила смертельная скука, разве что девица эта ухитрялась быть всегда занятой, или же талантливо занятой притворялась.Что уж ей было тут изучать! За хищниками следил компьютер, фиксируя их тепловое излучение, он показывал их перемещение, он формировал и отчеты, по которым было видно, что ящеры не покидают каньон. Скорпиномо изучал станцию. Через несколько дней он знал ее, как свои пять пальцев, мог с закрытыми глазами пройти по всем помещениям, кроме закрытых лабораторий. В принципе, здесь было все для достаточно сносной жизни — включая балкон для прогулок, картинную галерею, где сама играла музыка, и маленький тренажерный зал. Конечно, все это было безнадежно чужим. Он фыркал, глядя на эти их так называемые картины, до которых еле-еле дотрагивались кисточкой, настолько светлыми и прозрачными были краски. От меланхолической эферийской музыки на него нападала сонливость. Тренажёры тоже были рассчитаны на этих полуживых утонченных недолюдей, пришлось звать Горено и регулировать вес для силовых упражнений. Несколько раз он выбирался наружу. Сзади неизменно брёл робот и периодически бубнил: — Нахождение вне станции опасно, хозяин Скорпиномо. Количество хищных ящеров, населяющих заповедную зону, больше тысячи, из них тираннозавр — один, диноцефалов — пять, велоцирапторов — двадцать шесть, дейнонихов… К концу второго дня Скорпиномо выучил, сколько динозавров разных видов обитает в каньоне и чем опасен каждый из них, не хуже Горено. Требование заткнуться робот выполнял беспрекословно, но, если Скорпиномо медлил с возвращением, опять начинал свою зоологическую лекцию. — Вы должны помнить, насколько это опасно, хозяин! — Да кто ж тебя научил под ухом зудеть! — взвыл Скорпиномо на третий или четвертый день. — Хозяйка Флёр, — честно заявил Горено. — Она опасается, что вы попытаетесь убежать со станции. Скорпиномо сдался. Он высказал пожелание, чтобы Горено остался тут навсегда в качестве смотрителя и доставал своими глубокими познаниями эферийских экскурсантов. Сам же Скорпиномо теперь ограничивался прогулками на балконе, что опоясывал станцию. Оттуда каньона видно не было. Обзор закрывала роскошная розовая роща. Станция находилась у пологого края гигантского ущелья, и местность, если смотреть вверх, казалась обычной долиной между невысокими горами. Где-то дальше, внизу, были и отвесные скалы, уступы, стремительные водопады и застывшие каменные башни, а также смотровые площадки, позволяющие оценить все это великолепие. Но, конечно, Скорпиномо интересовал не потрясающий вид. Как можно уйти отсюда, как добраться до лагеря эферийцев… но он все равно не сможет угнать их корабль вот так, с ходу. Нужно знать хотя бы принципы управления, нужно, чтобы на родине все улеглось, нужно ждать… Он старался заполнить дни полезной деятельностью. Конечно, всю информацию составляли эферийцы, все электронные книги писали тоже они, но если другого ничего не было… В конце концов, география Эо Тау одинакова, кто бы ее не описывал, ну, а проблемы, с которыми столкнулись колонисты с умирающей планетки, лучше всего знали они сами. Потом он наткнулся на историю Сино Тау, написанную тоже эферийцами, и опять неожиданно для себя увлекся, хоть и возмущался от каждого предложения. Что-то не давало просто обложить всех эферийцев нецензурной бранью и выключить компьютер. В конце концов, нужно не просто знать в лицо врага, нужно знать, что враг о тебе думает. Думали! Было бы им, чем думать! Глазами эферийцев получалось, что соседи со Звезды Гроз поголовно все, кроме, конечно, угнетенного народа, бездушные чудища. Все научные открытия были сделаны на потребу правящим классам либо продажными учеными, либо, так уж и быть, учеными страдающими, которые не могли помешать чудовищной государственной машине и вынуждены были тратить свой талант на военные изобретения. Вообще, по мнению эферийцев, синоты только и делали, что воевали, а в промежутках устраивали репрессии и казни среди трудящихся, ну и без отрыва от этих двух основных занятий строили каверзы соседям-эферийцам. Синоты были виноваты во всем: летали на своих сверхскоростных кораблях, дестабилизируя обстановку на Умирающей звезде, претендовали на Эо Тау, накапливали ядерное оружие, грозя разнести всю систему… Чудо, что в появлении у Третьей планеты ее злополучного спутника синотов не обвинили. Просто неприлично много внимания (вот какое им дело до чужой планеты, а?) было уделено народным восстаниям, которые на родине Скорпиномо изучал только мельком. Он же не гуманитарий, в конце концов… Но эти легенды о лихих атаманах, народных вожаках или лесных разбойниках ему попадались еще в резервной школе, и увлекали, хотя вслух об этом говорить не стоило… А потихоньку можно было представлять себя отважным повстанцем, что скачет верхом в одиночку против правительственных отрядов или несется на легком паруснике навстречу волнам. Отголоски этой бунтарской романтики доносились и до выбранной им космонавтики. Разве не летит вдаль сверхсветовой корабль, попирая все законы физики? Разве не лихой сорвиголова его командир? Такое бунтарство было разрешено высочайше… а эферийцы, видите ли, считают все великие открытия синотов пагубными и вынужденными, работающими на благо военщины и на горе трудящимся классам. Что же они про себя в таком случае пишут? — Горено! — Что вам угодно, хозяин? — Я не могу найти ничего про общественное устройство на Эфери, про их экономику ну и так далее… Почему? — Потому, — принялся разъяснять робот, — что в компьютере собрана информация, которая может пригодиться живущим на базе разведчикам и будущим колонистам. Сведения об Эо Тау им просто необходимы, сведения о Сино Тау также могут понадобиться в случае контакта. О своей планете они все знают и так, поэтому эта информация лишняя. — Ох, ну пусть… А тебе при перепрограммировании они что-то о себе сообщали? Или хозяйка Флёр опять запретила? — Нет, не запретила. Вот уже сто тысяч лет, как общество на Эфери Тау построено на гуманистических и демократических началах, что подразумевает общественную собственность на средства производства, принцип всеобщего социального равенства, идейное воспитание молодежи… — Все, хватит, — взвыл Скорпиномо. — Иди ты знаешь, куда? — Не знаю, — робот все понимал буквально. — Вот туда и иди. — Задача не определена, хозяин, — Горено был ещё и дотошным. Скорпиномо просто махнул рукой, отсылая его прочь. А Флёр все не возвращалась. Две планеты, ещё двадцать дней назад бывшие в противостоянии, медленно отдалялись друг от друга. Стремительная Эо неслась по орбите вперёд, более медленная Сино задерживалась и отставала от небесной сестры, каждый день увеличивая расстояние между ними. Для сверхбыстрых ракет синотов это не значило ничего. Для кораблей эферийцев каждый лишний миллион километров вносил существенную задержку. И это еще все планеты были по одну сторону от Ладо! В соседних системах планет было больше. По принятой астрономической гипотезе, миллиарды лет назад молодая звезда, будущее солнце синотов и эферийцев, находилaсь в центре огромного звездного скопления. Соседи, более крупные и массивные звезды, притянули к себе половину газопылевого облака, из которого формировались планеты. Так у Ладо осталось только три небольших планеты, а вороватые соседи, обросшие шлейфом газовых гигантов, за прошедшие миллиарды лет разбежались прочь. Не меньше года нужно было теперь добираться до них даже на фотонных ракетах! И тут Скорпиномо вспомнил. Он чуть не до потолка подскочил, а потом оглянулся на дверь, радуясь, что Горено его не караулил и не заметил, как хозяин переменился в лице. Ракеты! Точно, к звездам же сейчас запущено несколько дальних экспедиций, две или более, корабли, укомплектованные запасом топлива на основе антиматерии и смертоносным оружием! И с ними никак не мог связаться ни Запасной центр, ни даже Центр №1, если бы он уцелел! Только Скорпиномо сейчас заперт здесь, в этой дыре, где нет даже связи, и на станции его охраняет робот-ренегат, а за ее пределами — динозавры во главе с тирексом Мраком. Такой просто наступит и мокрое место останется. Надо как-то перехитрить эферийскую ведьму и непременно пробиться к передатчику. Только вот как и когда… Совершенно точно предсказать время возвращения экспедиции из дальнего космоса было невозможно. Скорпиномо даже не мог вспомнить их все, ближайшая, кажется, должна была вернуться через два года. Та ракета отправилась в путь недавно и была укомплектована полностью роботизированным экипажем, кроме командира. Это была первая подобная экспедиция, до сих пор в корабле, несущемся к звездам, летело не менее трех человек. Но и командир у нее был необычный, Мантино, пилот по прозвищу «Гений из простонародья». Мантино, летчик и космонавт, программист и математик, одним своим существованием нарушал все имеющиеся на Сино Тау стереотипы, главный из которых гласил: граница между высшими и низшими классами несокрушима. Мантино пробил ее с легкостью. Он закончил рабочую школу на три года раньше положенного, после курса самоподготовки поступил в университет и высшее образование тоже получил досрочно. В это время перманентная вялая война между двумя сверхдержавами перешла в активную фазу, и Мантино отличился уже как программист, усовершенствовав новую серию крылатых ракет. Если до этого кто и фыркал по поводу выскочки из простонародья, то теперь таких зазнаек не осталось. Злые языки шептали другое: не было никакой гениальности и тяги к знаниям, просто некий аристократ пожелал пристроить своего незаконнорожденного отпрыска. В это и верилось, и не верилось. Такое было возможно лишь при одном условии: отец Мантино должен был принадлежать к самым высшим кругам знати, которым действительно позволено все. Так или иначе, история Мантино всколыхнула сонное столичное общество. Народного героя приводили в пример разным либеральным писакам, которые вздыхали о косности и застое в среде торри и об отсутствии притока свежей крови. Мантино время от времени давал интервью, в которых скромно утверждал, что его успех может повторить любой. Но он так и остался единственным. Проработав какое-то время в Главном техническом центре, Мантино запустил новый крутой виток своей судьбы, выучившись на пилота космических кораблей. И вот в экспериментальный дальний одиночный полет (не считая роботов) отправили именно его. Конечно, даже этот уникум вряд ли сможет что-то сделать, если его не предупредить. Ну что же, время пока есть… Флёр вернулась, когда Скорпиномо от скуки начал уже рассматривать эферийские картины и находить в них некоторые достоинства. Сначала замигала панель на пульте управления у центрального входа, потом за окном мелькнула тень крылатого аппарата. — Хозяйка Флёр, — торжественно сказал Горено. Скорпиномо буркнул в ответ: — Сам вижу, — и скоренько плюхнулся в кресло, спиной ко входу. Почетной встречи она от него не дождется. Позади тихо разошлась стена и послышались лёгкие шаги, причем двух пар ног. Скорпиномо досадливо поморщился. Эта ведьма притащила с собой ещё кого-то из своего хилого народца? Он решил не оборачиваться, много чести. — Здравствуйте! — в голосе Флёр звучал упрек. — Здравствуй, друг Горено. Эй, вы там что, все оплакиваете свои бакенбарды? Не интересуетесь, как обстоят дела на вашей родной планете? Скорпиномо все же повернулся. Флёр стояла посреди комнаты, одетая так же, как и до отъезда. Стремление наряжаться, видно, не было свойственно эферийкам. А сбоку к ней жался мальчишка лет семи-восьми, как из первого класса резерва, — худенький, с торчащими рыжими волосами и испуганными зелёными глазами. Одет он был тоже по-эферийски, в яркий защитный комбинезон. Лицо пацана показалось Скорпиномо знакомым, но откуда, он так и не вспомнил. Совершенно точно не это был не один из тех полоумных мальчишек, что сшибли его с ног в тот злополучный день. — Поздоровайся, Миромекано, — Флёр слегка подтолкнула парнишку. — Не стесняйся. Мальчик еле мотнул головой и чуть слышно пролепетал слова приветствия. Скорпиномо удивленно приподнял брови: Флёр назвала пацана синотским именем, и говорил тот без эферийского акцента. Гипотеза, что мальчишка — сын Флёр, рассыпалась. — Откуда вы взяли этого ребенка? — Этот вопрос стоило бы задать вам, — ресницы Флёр напоминали стрелы. Ее взгляд мог быть пронзительным и колючим. — Миромекано — ваш сын. — Чего? — взвыл Скорпиномо. Эферийская ведьма точно решила его доконать! — Что слышали. Непорядочно это, вот чего. Я допускаю, что у вас такие обычаи, но… Да, вы похвалялись, что у вас несколько жен? Я проверила, ни одной не числилось, какая досада! Скорпиномо почувствовал, как кровь приливает к щекам, и снова пожалел о бакенбардах. — Ну… э… я вовсе не говорил, что они у меня есть. — А как же вы меня планировали сделать одной из жен? — Я имел в виду, когда бы мы заняли Эо Тау… Ну и когда время бы подошло. Офицер космических войск не имеет права жениться ранее сорока лет. — Понятно. Однако вам это не помешало, — она опустила руку на плечо мальчика. Тот придвинулся ещё ближе к ней, словно в поисках защиты. — Да с чего вы взяли, что это мой сын? Вы что, проводили анализ ДНК? — Мне достаточно было на него посмотреть. Ничего не замечаете? — Ну, — Скорпиномо пожал плечами, — мне кажется, что я его где-то видел, но… — В зеркале вы его видели, — сердито сказала Флёр. — Миро похож на вас, как две капли воды. Скорпиномо невольно дотронулся до своего лица. Особого сходства он не замечал, разве что масть та же — рыжеватые волосы и зелёные глаза, ну, может, ещё форма подбородка похожа и лоб такой же — высокий и волосы вверх торчком… — Откуда вы его взяли? — спросил он, начиная догадываться. — Искали по школам резерва? — Я специально никого не искала. Его привела ко мне одна женщина из технических кварталов, — сказала Флёр, немного успокоившись. — Ей нечем было его кормить, а она слышала, что я увезла вас на экспериментальную станцию. А к ней мальчик попал после смерти матери. Я не совсем поняла, он воспитывался в каком-то ужасном интернате, отдельно от матери, когда у вас случилось все эти события… — Вся эта бойня, — поправил Скорпиномо. — …все эти события, — повторила Флёр, — интернат развалился. Вроде как большинство преподавателей разбежалось, а руководители погибли. — Скажите лучше, что их убили. Ведь так? — Я говорила с революционным комитетом, — как можно более спокойным голосом ответила Флёр. — Ну вот, интернат развалился… и он же был не один. А этого мальчика забрала его мать. Ей же не запрещали его навещать, так, Миро? Скорпиномо слегка передёрнуло. Она уже второй раз вызывала пацана сокращённо, на эферийский манер. Эти, с Умирающей звёзды, умеют незаметно сделать по-своему! — Я, кажется, понял. Почему же мать его вам отдала? Теперь в Тиксандании так скверно живётся? Быстро ваши друзья-рабочие разрушили процветающую страну! — Я же сказала вам, мать умерла! Она все эти годы любила сына, навещала его, но у нее было слабое сердце. После всех этих событий она прожила всего несколько дней. Мальчик остался у соседки, но у нее не было возможности его содержать, она и привела его ко мне. Вот я и привезла его сюда. Это же ваш сын. — Стоп. Сейчас я вам объясню. Это не мой сын. Это резерв. — Кто? — Резерв. То есть по крови да, это мой ребенок. Но в том смысле, какой вы вкладываете в это слово — нет. — То есть как? — Обыкновенно! У меня индекс здоровья девяносто пять процентов, это вообще была моя обязанность! — Обязанность заводить детей на стороне? — Да на какой стороне! Никакой стороны не было. — И вам все равно, что его мать умерла? — Да я ее в глаза не видел! — закричал Скорпиномо. — А как же тогда?.. — Флёр с возмущением указала на Миромекано, который слушал всю эту перебранку, не говоря ни слова, и только втягивал голову в плечи. — Искусственное оплодотворение! Что, никогда не слышали? Рассказать? Или может быть, показать? — Но зачем? — Никогда не слышали о регулировании рождаемости? — Слышала, — обиделась Флёр. — Я все же врач, а мой покойный муж был социологом. У вас всего полтора миллиарда жителей, зачем вам регулирование, тем более, такое? — Пятьсот лет назад во время Океанической войны… я же знаю, что вы за нами пристально следите и изучаете нашу историю. — Ну, допустим, изучаем. — Тогда Трианглет применил ядерное оружие. Знаете? — Знаю, — Флёр передёрнула плечами. — А Тиксандания химическое, и в нескольких морях случилась экологическая катастрофа. Даже рыбаки на побережьях умирали. — А у нас радиоактивным облаком накрыло кусок континента. Может, и ещё что сказалось, не знаю, я не генетик. Но в аристократии началось вырождение, слишком часто появлялись на свет больные дети, больше четверти рождались инвалидами, и было бы ещё хуже, если бы не приняли мер. Вроде бы ещё и потому, что законы тогда запрещали межклассовые браки. — А сейчас разве разрешили? — сдвинула брови Флёр. — Не перебивайте. Не разрешили. Но допустили перекрестное скрещивание. — Ладо великое, какие слова. Как для животных… — Человек и есть животное, просто разумное, — усмехнулся Скорпиномо. — Вот у нас и подошли к этому вопросу… технически. Ввели индекс здоровья, проверили на наследственные заболевания, тем, у кого индекс был ниже семидесяти пяти, провели стерилизацию. — Какой ужас! — вырвалось у Флёр. — Ужас был, когда каждый сотый младенец рождался анацефалом. Последствия ядерного взрыва, красотка, что вы ещё хотели? — Но вы неплохо отомстили. В Трианглете погибло более ста тысяч людей, и сколько потом умерло от голода на побережьях… Они тоже ввели такие ужасные меры? Скорпиномо пожал плечами. — Нечто подобное, насколько я знаю, да… У нас решено было создать резерв будущей нации. И решить одновременно другую проблему — государственные посты тогда стремились передавать по наследству, даже если наследник был ментальный инвалид. Поэтому и ввели резерв, там детей воспитывали, они получали образование, потом их распределяли согласно проявленным способностям… Сейчас в Тиксандании еще и десятки тысяч беспризорных, вот что натворили ваши рабочие! — Откуда они брались в этом резерве? — спросила Флёр. Глаза у нее стали совсем прозрачными. — Рождались! Что, не знаете, как это бывает? Мужчины с высоким индексом здоровья… — Все-все, не продолжайте, понятно, — быстро сказала она. — А матери? Откуда они брались? Из рабочих? — Нет, конечно, — возмутился Скорпиномо. — Понятие родовой аристократии ещё что-то значит! Из торри, в основном из обедневших. Таким женщинам оказывалась государственная поддержка… Ну и это просто гражданский долг. Потом, если человек дослужится до определенных должностей или заработает необходимый капитал, он может вступить в брак и завести детей, это уже будут прямые продолжатели рода, с правом на наследство. — А рабочие? У них был резерв? — Зачем? Они и так плодятся, как кролики. — А их больные дети… впрочем, я сама догадалась. Они просто умирали без нормальной врачебной помощи, не оставляя потомства. И популяция очистилась естественным путем. Так? — Ну… да. — Неужели вся ваша верхушка… какой тогда смысл в передаче власти… — Нет, не вся верхушка. Высшей аристократии это не касалось и не касается. Они заводят семьи, как принято было раньше. — Как и низшие классы, получается? — Да. — Какое социальное колечко получилось, — усмехнулась Флёр. — Чтобы нормально жить и любить, нужно быть либо с верхушки пирамиды, либо ютиться у подножья… Чтобы была нормальная семья: мать, отец и ребенок. — Ребенок? — машинально переспросил Скорпиномо. — Не дети? Флёр совершенно неожиданно залилась краской, будто он сказал что-то неприличное, и быстро проговорила: — А как же мать Миро могла про него знать, если у вас такой инкубатор? — Сами вы инкубатор, — обиделся Скорпиномо. — Эту информацию никто не скрывает… не скрывал уже, черт возьми. И родители могли навещать детей, и дети разыскать родителей. Многие женщины, кто родил одного-двух, вполне привязывались к своим отпрыскам. Если у женщины было слабое сердце, ей наверняка запретили рожать следующих детей, а ребенка понизили в индексе. — То есть как? — испугалась Флёр, схватив Миромекано за плечи. Тот наверняка устал, но старался не подавать вида. — Да ничего бы с ним не сделали! Не разрешили бы заводить детей. Вы лучше скажите, вы же собирались говорить и убеждать… Думаю, ни в чем не убедили? — Это… — она смутилась. — Знаете, эта волна террора уже немного схлынула, как мне сказали. — Сказали, — усмехнулся Скорпиномо. — Да врут они, как дышат. Или вы струсили, а? — Не вам упрекать кого-то в трусости, — голос у Флёр сразу стал ледяным. — Поверьте, казни почти прекратились. Люди заняты другим. Например, сносят эти ужасные бараки на северной окраине города. Они и так были сильно повреждены во время восстания. Взамен будут строить нормальные дома. — Вот пусть они сперва что-то построят, а потом хвастаются. — Вы-то сами хоть что-то построили? Там остались наши наблюдатели. Социологи, врачи — их там достаточно, поэтому я вернулась. Обещаю вам следить за всеми положительными изменениями… Она хотела сказать еще что-то, но просто сделала знак Горено и скомандовала: — Идем, друг Горено. Нужно подготовить комнату для мальчика. Миро, подожди немного здесь, пожалуйста. Скорпиномо, как всегда, не успел ни возразить, ни возмутиться, что его с Миромекано оставили в обществе друг друга. Это ее штучки, заставить его чувствовать вину! Какую вину? О детях заботилось государство, а государства больше нет. Своего отца он видел один раз, и именно сам пожелал с ним познакомиться. Он наводил справки и знал, что его отец, известный физик, всю жизнь посвятил конструированию звездолетов, и надеялся, что старик хоть немного обрадуется встрече. В конце концов, он, Скорпиномо, был одним из лучших курсантов, занятие себе выбрал близкое к космическим кораблям, куда уж ближе — летать на них. Отец, пожилой человек немного ниже его ростом, с седеющими рыжими волосами и пышными бакенбардами, изучал какой-то чертеж и только сухо кивнул молодому курсанту, взволнованному встречей. Следующие несколько минут Скорпиномо бормотал что-то бессвязное о том, как он рад и горд, как счастлив учиться летать на кораблях, сконструированных его собственным родителем… Отец слушал с довольно равнодушным лицом, а потом обронил только: — Я надеялся, кто-то из моих сыновей пойдет по той же линии. — По какой?.. — наивно начал Скорпиномо и осекся. Отец уже углубился в расчеты. Видимо, все остальные занятия он считал пустяками. Больше Скорпиномо не пытался увидеть отца, только все же отпустил такие же бакенбарды. Просто. Пусть будут. Не модная среди пилотов бородка, не усы, — оригинально. Тут он заметил, что Миромекано так и стоит у стены, практически не шевелясь. В резерве дети обучались прежде всего беспрекословному послушанию. Воспитанник должен был быть невидим и неслышен, и Миромекано, похоже, неплохо усвоил эту науку. Скорпиномо снова вспомнил свою короткую встречу с собственным отцом и не ощутил ничего, кроме досады, что нельзя сейчас просто встать и уйти, это совсем нехорошо получится. Чтобы не молчать, он задал вопрос, который задают обычно взрослые детям, чье общество им навязали: — Ну, и кем ты хочешь быть, когда вырастешь? Миромекано посмотрел испуганно, чуть вытянулся, хотя и так стоял очень прямо, и пошевелил губами. — Не слышу, — буркнул Скорпиномо, пусть ответ ему и был безразличен. — Конструктором… — еле слышно прошептал Миромекано. Кашлянул и добавил громче: — Космических кораблей. Скорпиномо секунду молча глядел на мальчика, потом вздохнул, поднял руку, указал: — Вон дверь. Иди, разыщи ты эту дамочку, она покажет тебе комнату. Иди прямо по коридору, не заблудишься. Сама взвалила на себя обузу, пусть сама разбирается. Мальчик послушно повернулся и побрел следом за Флёр. Скорпиномо молча глядел ему вслед. Думал он не о Миромекано, он интуитивно чувствовал, что с регулированием рождаемости у эферийцев тоже должны быть какие-то странности, и как бы не чуднее, чем на Сино Тау.