Он, она и робот

Флёр ликовала. Мамаша, ревностно защищавшая свое гнездо, оказалась самкой майазавра — единственной уцелевшей особью на планете. Из всего разнообразия видов многие были уничтожены полностью. Жители Холодной звезды спешили освободить розовую планету для переселенцев. Биологи спохватились слишком поздно. Да, собственно, биологов у эферийцев почти и не было. Были ботаники, изучавшие довольно ограниченный набор растений. Были бактериологи. Были врачи. Пятьдесят тысяч лет назад люди в спешке строили подземные убежища, и места для животных там не нашлось. Теперь любой человек смежной профессии, прошедший кое-какую подготовку, считался биологом. Когда Скорпиномо пытался иронизировать о том, как гуманное общество легко расправилось с ресурсами чужой планеты, Флёр не реагировала. Всякий раз она отвечала только: — Вы бы поступили точно так же. Или у вас на Сино Тау нет вымерших видов? Один из попросивших убежища на Эфери Тау тиксанданских инженеров упоминал поговорку «мертвый, как кукуллат». Это ваша же истребленная охотниками птица. — Не так много у нас вымерших видов. — Это потому, что планета ваша собственная. Чудо, что вы самих себя еще не истребили. Получив с десяток ответов в таком духе, Скорпиномо эту тему поднимать перестал и молча наблюдал за планами спасения животных, которых эферийцы сами же и уничтожили. Разве жизнь вообще не бессмыслица? — Май, так ее зовут, последняя. Здесь она уцелела одна, — объясняла Флёр. — Этот вид не хищный, но очень уж они крупные, к тому же очень преданные родители. Если им казалось, что кто-то может повредить их потомству, они в ярости бросались на людей. А майазавры и так не слишком многочисленны. Вот и осталась последняя самка. Но раз она строит гнездо, значит, она беременна. Беременность у таких крупных животных долгая, больше здешнего года. Надо только проследить, чтобы никто не сожрал яйца и детёнышей. Если они будут разнополыми, это вообще редкая удача. Хоть кто-то возродится естественным путем. Хуже дело с Мраком, например. Он самец. И для него нет пары. Скорпиномо неопределенно хмыкнул. — А если бы и была, он уже очень стар. В таком возрасте живые существа теряют интерес к воспроизводству рода. Ему уже около ста пятидесяти здешних лет, около сотни ваших и пятьдесят эферийских. Поэтому он и такой огромный, динозавры растут всю жизнь. У него здесь нет врагов, которые могли бы его убить. Но он все равно умрет, и тогда вид вымрет. Если только мы успеем его клонировать. — Так вам придется клонировать его постоянно. Это же будут маленькие самцы. — Да, к сожалению. У рептилий и птиц кариотип самцов как раз содержит две Х-хромосомы. Попробуем использовать Y-хромосому от самочек близких видов. Но с таким старым животным нельзя ручаться за удачу, и ткани должны быть свежими, в день смерти, не позже. А он вряд ли позовет нас выразить свою последнюю волю. Скорпиномо не был сентиментален, но почему-то ярко представил юного тираннозавра, который гордо проходит по розовым джунглям, и все живое разбегается в страхе. Потом молодой король молодой же планеты сражается с соперником за любовь красавицы… ну и что, что у нее огромные зубы и чешуя, для него она красавица. Потом отец семейства благосклонно смотрит, как его потомки начинают охотится. Долгие миллионы лет планета принадлежала ящерам и будет принадлежать им! Но спускаются корабли с виду маленьких и неопасных пришельцев, и вот собратья старого тирекса повержены, истреблены, уничтожены, а он бродит в ущелье в ожидании смерти и если только смутные воспоминания мелькают в его мозгу. Скорпиномо снова почувствовал невольную симпатию к Мраку, с которым у них нашлось немало общего. На Сино Тау жизнь тоже сделала крутой вираж. А Флёр неожиданно обрадовала — ну, это ей показалось, что обрадовала — его еще одной светлой эферийской идеей. — Скоро в главном лагере состоится конференция по поводу заселения планеты, ее трансформации под человеческие нужды. Думаю, вам тоже следует участвовать. Точнее, ваше участие не обсуждается. Оно будет, и точка. — Э! — только и сказал Скорпиномо. Ему совершенно не хотелось лишний раз видеть эферийцев. И этих, с вечным миром и вечной дружбой, победивших революционеров. — Да, пора вам уже принять, что мир изменился. И в новый вы можете либо влиться, либо провести остаток жизни на обочине. На обочину вы вряд ли захотите. — Да о чем мне с ними говорить? — Хоть послушаете. На этот день, между прочим, назначено выступление императора Трианглета. Бывшего императора. Он подписал отречение в пользу Комитета младших братьев — так это у них называется. Теперь ничего не хотите сказать? Все, что Скорпиномо хотел сказать, было красноречиво написано у него на лице. Флёр усмехнулась: — Ладно, не краснейте и не надувайтесь. Вряд ли вы этому императору сильно симпатизировали. Вам все равно будет, что обсудить. Один из участников экспедиции привез в лагерь невесту. — Обсуждать чью-то невесту? — фыркнул Скорпиномо. — Да и ваши дамы не в моем вкусе. — А она не наша, — ответила Флёр с невозмутимой улыбкой. — Она ваша. С вашей планеты, даже из столицы Тиксандании. — Синотка? Не может быть! — Именно синотка. Девушка с рабочих окраин. Я ее еще не видела. Крас, так зовут ее жениха, все это время работал на Сино Тау. — Работал! — сказал Скорпиномо с сарказмом. — Работал. Законы развития общества так же важны, как и экономика. А когда они быстро меняются, ученые необходимы. Но я отвлеклась. В общем, он познакомился с девушкой и привез ее сюда. Он считает, что таких браков будет все больше и больше. Разрозненное человечество снова объединится. По-моему, это замечательно. — Это по-вашему. Ну да рабочий класс куда ни шло. Они о чистоте крови все равно понятия не имеют. — О, с кровью будут проблемы, но не те, о которых вы думаете со своей аристократической спесью. Практически все синоты резус-положительны, а у нас резус отрицательный. Ну и у вас почти не встречается четвертая группа крови, а у нас она повсеместно. У супругов могут возникнуть проблемы с рождением общего ребенка, но на то и учёные, чтобы помочь разобраться с проблемой! Так что готовьтесь, день будет интересный. Накануне того, что Флёр гордо именовала «конференцией», а Скорпиномо «этой вашей ерундой», приболел Миромекано. У него не было ничего определенного, то слабость, то голова, Флёр так и не смогла определить природу болезни. — Это похоже на психосоматику, — сказала она, отправив мальчика подремать. — Знаете, реакция на стресс? Может быть такое, что он боится ехать с нами? — Запросто. Это именно лишний стресс и нагрузка. — Но он бы там посмотрел на море, на лагерь, ему бы стало интересно! — Тогда везите. С детьми так оно всегда и делается, через не могу и для их же блага. — Но так нельзя, — возмутилась Флёр. — А вас тоже так воспитывали? — Естественно. За отказ наказали бы. И наказывали. Я был оторвой. Флёр больше ничего не спрашивала. Утром она сказала Миромекано, что тот может остаться на станции под присмотром Горено. Мальчик заметно успокоился, Скорпиномо мысленно пожалел, что взрослому человеку не положено страдать психосоматикой, и только Горено возмутился: — Так не пойдет, хозяйка Флёр. Мой долг защищать вас от хозяина Скорпиномо. — В полете он не сможет причинить мне вред, друг Горено. Кабина управления отделена от пассажирской силовым полем. От слова «пассажирская» Скорпиномо скривился. Еще и на этой их невнятной летающей лодочке! Если только, насколько это будет возможно, подсмотреть принцип действия. Да и главный лагерь эферийцев неплохо было бы изучить. — Лететь на соседний материк, — предупредила Флёр из кабины. — Но расстояние не так велико, два берега разделены морем. Она махнула рукой в окно. На лужайке возле станции стояли две фигуры в желтых комбинезонах, большая и маленькая. Маленькая тоже помахала в ответ. — Жаль, что Миро такой интроверт, — вздохнула Флёр, дотрагиваясь до рычага. Скорпиномо мысленно отметил ее движение и чуть не рассмеялся. Рычаги! Ладо великое, до чего примитивное управление! Словно на каком-нибудь подростковом тренажере. Интерактивного пульта он тут еще ни разу не видел. Похоже, все сто тысяч лет цивилизации эферийцы тренировались вызывать землетрясения. Аппарат, плавно покачивая крыльями, поднимался ввысь. То ли для красоты были эти крылья, то ли кроме них в корпусе работал еще какой-то двигатель — машина поднималась вверх быстро, гораздо быстрее, чем птица. Уже среди пятен перелесков не видна была станция. Уже впадину каньона окружала бурая пустыня вокруг — словно полоса берега вокруг розового озера, и полоса все расширялась и расширялась. Качнулись и ушли на восток верхушки гор, ограждавшие огромное ущелье от побережья. Вокруг было небо, голубое, без единого облачка. Что-то мертвенно-зловещее было в этой не оскверненной примесью другого цвета голубизне. Внизу простиралось однородное желтое пространство: огромные камни, пустые холмы, сухая, выжженная земля. — Надеюсь, когда прилетят наши дети… Эй, вы меня слышите? Речь, вообще-то, о вашем ребенке. — А? Что? — он сообразил, что слишком внимательно наблюдает за ее тонкими белыми руками, передвигающими рычаги. — Да. Конечно. Вы о чем? — О Миро, — сердито сказала Флёр. — Я ему говорила, что в лагере только взрослые, наверное, поэтому он и встревожился. Беспокоился, что его там могут отругать или наказать. Но когда прибудет корабль с ребятишками… Правда, это случится не скоро. Она больше не касалась рычагов, только вдавила центральную кнопку. Машина летела дальше на автопилоте. Местность внизу начала меняться. В бурой мертвой пустыне замелькали клочки растительности. Их становилось все больше, и вот уже за сплошной розовой полосой показался настоящий морской берег. Здесь он был пологим, скалы виднелись лишь вдалеке, на самом горизонте. Белая нить прибоя окаймляла морскую синь. Внизу были и облака. Только по ним заметно было, как быстро и высоко несется крылатая машина. У эферийцев тоже были свои технические секреты. Скорпиномо впервые почувствовал что-то вроде невольного уважения — кое-что соседи по солнечной системе все же умеют, хоть с синотами им и не тягаться… Берег остался позади, сузился в тонкую линию и исчез за горизонтом. Вокруг было море, медленно перекатывающиеся валы, еле заметные с такой высоты пенные гребни, — стихия, родственная космической бездне, без начала и конца, ориентиров и направлений. Флёр нажала небольшой серебристый рычаг по центру панели (Скорпиномо еле успел его заметить). Включился экран, на нем появилась карта, а на карте алым пунктиром высвечивался их путь. Аппарат пошел на снижение. Волны разом перестали лениться, заплескали, задвигались. — Скоро появится Алый мыс, на нем наша ближайшая база, — предупредила Флёр. — Тут четыре материка, в отличие от ваших двух. Южный континент, где находится каньон, пока заселять не планируют. — Угу, — буркнул Скорпиномо, не отрывая глаз от панели управления. Его даже не слишком взбесили планы эферийцев на Эо Тау. Отвлекаться сейчас нельзя. — Возможно, материк колонизируют ваши соотечественники, но это дело будущего, сейчас-то у вас места достаточно. — Ну и сколько их там уже, на этой вашей базе? Моих соотечественников? — Никого, — слегка удивилась Флёр. — То есть одна та девушка, о которой я говорила. А что, вы хотели с ними пообщаться? Мало ли, вдруг вы вспомнили… ну, вы понимаете. Принцип световых скоростей. — Что? — возмутился Скорпиномо, забыв про панель управления. — Было бы, кому о нем рассказывать. Не вспомнил. — Точно? Это ведь и в ваших интересах. Да, у вас теперь разногласия с новым правительством, но родина остается родиной. — Моя родина сошла с ума, — сказал он зло. — И вспомнил бы, не сказал бы. С чего вы решили, что я вспомнил? — Ну, после этого происшествия… Все же потрясение. — Нет, — Скорпиномо мысленно в очередной раз проклял все на свете. Еще и силовое поле между ним и кабиной… — Наоборот, у меня последнюю память отшибло. Что, собираетесь всем разболтать, как я свалился в этот зоопарк? — Разумеется, нет! — возмутилась Флёр. — И можно вас попросить? — Ну? — спросил он с подозрением. — Вы никому об этом не рассказывайте. Даже не намекайте. У Скорпиномо расширились глаза. С чего бы она повела себя так великодушно? — Видите ли, я тогда бравировала на краю обрыва… Дело в том, что у нас на Эфери Тау среди подростков есть такая игра — подняться на поверхность, в скафандрах, конечно. Там нет воды, остались обломки и руины зданий, разрушились пологие холмы. Это очень рискованно, но молодежь гуляет по обрывам, перепрыгивает с уступа на уступ, проходит по развалинам. Даже соревнования проводят. Я когда-то была чемпионкой. — Заметно. — Конечно, когда я повзрослела, я поняла, как это глупо и опасно. Я не хочу, чтобы об этом узнал мой отец. Он будет переживать, тем более, у нас в семье была трагедия… Надеюсь на вашу порядочность. — На порядочность синота? — На человеческую порядочность, — сказала она очень сухо. — Сейчас моего отца здесь нет, он на нашей родной планете. Как и мой сын. — Сын? — Да, а что вас удивляет? — Ну, вы вроде так любите детишек. И так надолго оставили ребенка одного. Флёр расхохоталась. — Он взрослый, — сказала она, немного успокоившись. — Он давно закончил обучение, социолог… как был его отец. И конечно, прибудет сюда, когда этого потребует его работа. — Работа? — переспросил Скорпиномо. С ее юным видом совершенно не вязались слова «взрослый сын». — Что вас так удивляет? — повторила Флёр. — У нас долгая молодость, это заслуга ученых. А детство длится столько же, сколько и у вас. Поэтому не редкость, когда в одной семье живы шесть-семь поколений, причем старшие бодры и полны сил. — Ну что сказать, повезло вам с учеными. Завидую белой завистью. — У всего своя цена, и у долгой жизни тоже. Тем больнее расставаться с близкими, когда приходит их черед. Ну вот, уже почти берег. Мы прилетели. Он перевел взгляд на панель приборов, на ее тонкие руки, порхавшие над рычагами. Идиот. Заболтался, когда должен был следить и запоминать. — Матушка ваша тоже прибудет? — спросил Скорпиномо, чтобы она думала, будто он увлечен разговором. Руки Флёр замерли над панелью. — Нет. Я не помню своей матери. Ее не стало, когда я родилась. Мы подлетаем, не отвлекайте меня. Он послушно замолчал, наблюдая за тем, как она управляется с рычагами. Вот тебе и всесильная эферийская медицина. Или ее мать как раз погибла на поверхности, потому что увлекалась прыжками по развалинам и обрывам? Странное занятие для взрослой замужней женщины. На горизонте вырос остров, высокий и узкий, с красноватой растительностью. Он торчал над поверхностью воды, как клинок, и отражение внизу колыхалось расплывшейся кровью. Остров приблизился, стал виден узкий перешеек, соединявший его с материком, широкий берег, кое-где поросший розовым кустарником. Дальше вверх поднималось нагорье, и летательный аппарат скользил над ним на небольшой высоте. Центральная часть склона была расчищена от камней, видимо, здесь собирались делать дорогу для наземного транспорта, а кое-где виднелись механизмы, настолько легкие и хрупкие, что в них никто бы не признал строительные машины, и тем не менее, это были они. Свои поселения привыкшие к разреженному воздуху эферийцы разбивали как можно выше. Контуры шестигранников показались на самом верху нагорья. С противоположной стороны к лагерю подлетали еще две крылатых машины. Колонисты уже высыпали на улицы своего маленького городка, размахивали руками, выкрикивали что-то радостное и вообще бурно приветствовали прибывших. Скорпиномо заранее стало не по себе от этого выражения восторга. На Сино Тау гостей встречали либо официально — строго и церемонно, — либо, если гости были недостаточно высокими, на них и внимания никакого не обращали. Флёр посадила машину, сперва ступила на лестницу, и только тогда уже отключила защитное поле. Скорпиномо скрипнул зубами, пообещал себе когда-нибудь все припомнить и тоже вышел. Снаружи было лишь слегка прохладно, а воздух разрежен не больше, чем на тренировках в сурдокамере. Как ни раздражали его эферийцы, он вынужден был признать, что они дружелюбный и тактичный народ, и стремление топтаться на костях им не свойственно. Насколько холодно держались обитатели Умирающей звезды, общаясь с торри, пока те были в силе, настолько сейчас приветливо и радушно с ним поздоровались, ни словом, ни взглядом не намекнув, что он не дорогой гость, а взятый на поруки преступник. Они не были и чрезмерно навязчивы — рукопожатий, объятий и прочих приветственных телесных контактов не практиковали, а многочисленные возгласы: «Верито!» можно было пережить. Жителям Звезды Гроз эферийцы казались все на одно лицо. Они и вправду во многим были похожи — все стройные, узкоплечие, выше среднего роста. Это было неудивительно — они выросли на Эфери Тау, самой маленькой из трех планет, с самым низким тяготением. А при взгляде на лица прежде всего бросалась в глаза сверхъестественная белизна кожи, появившаяся за тысячелетия жизни под землей, и длинные густые ресницы, которые за эти тысячелетия не исчезли. И, конечно, похожи они были из-за своих гладких физиономий и почти одинаковых причесок. Но все же при близком расстоянии стало ясно — эферийцы вовсе не горошины из одного стручка и друг от друга отличаются, как и все люди. В конце концов, смуглые черноволосые трианглетцы тоже казались жителям Тиксандании одинаковыми. Женщин среди них он не заметил ни одной. Скорпиномо решил уже, что про синотку ему рассказали неправду, но когда все вошли в ближайший шестигранный дом, за поднявшейся стеной их ожидала девушка. Хрупкая, тонкая, с очень белой кожей, она была похожа на эферийку. Оказавшись рядом, Скорпиномо заглянул ей в лицо — ресницы были нормальной человеческой длины, да и лицо не выглядело изнеженным, это была бледность жительницы трущоб, лишь иногда видевшей солнце. Он поздоровался с ней на родном языке. Она просияла, прошептала ответное приветствие и больше не сказала ничего, — видимо, побаивалась. Девчонки из рабочих кварталов, как рассказывали, нередко отличались бойким характером, но бывали и исключения. В большом зале люди стали рассаживаться по местам. У эферийцев не принято было собираться за общим столом, каждому полагался маленький столик с удобным, но тесноватым креслом, — не развалишься в нем и ноги не вытянешь. Впрочем, к аскетическому быту Скорпиномо уже привык. Он проследил, куда усадили синотку, просто подошёл к ней и занял ближайший столик по левую сторону. Над ним навис было молодой эфериец, с высоким узким лбом и волосами посветлее, чем у остальных, и некоторое время пристально смотрел, надеясь, что наглый захватчик освободит место. Наглый захватчик спокойно выдержал буравящий взгляд и заявил: — Видите ли, мне бы хотелось пообщаться с соотечественницей. Эфериец неожиданно легко согласился, кивнул и отправился искать место себе. Девушка с некоторым испугом проводила его глазами. Видимо, это и есть ее жених, подумал Скорпиномо. Ну ничего, успеют ещё наглядеться друг на друга и друг другу надоесть. У них впереди жизнь…то есть девчонка проживет несколько десятилетий, а ее худосочный кавалер намного дольше. Совсем скоро у парочки начнутся серьезные проблемы. Но это не его дело, в конце концов. Он поискал взглядом Флёр и обнаружил ее сидящей через несколько столиков. Она казалась веселой и непринуждённой, и совершенно не беспокоилась, что привела идейного противника в приличное высоконравственное общество. Что же, она понимала, что он себе не враг и не станет нарочно раздражать людей, которые могут в любой момент отправить его на родину. — Наверное, мы пропустили отречение императора? — спросил эфериец с виду много старше прочих, с высоким желтоватым лбом и запавшими темными глазами. Ему ответили: — Только что проверяли, перед вашим приездом. Он тоже задерживается! — Включите, хотелось бы видеть, все же историческое событие, — попросил старик. Эфериец у центрального экрана коснулся кнопки. Скорпиномо лишний раз усмехнулся, отметив отсутствие дистанционного пульта. Мягко засветился локатовизатор, на нем появился сине-зеленый шар и сразу сменился беспорядочными полосами. — Защитное поле, — пояснил сидевший у экрана эфериец. — Тиксандания на связи, а Трианглет отключен. Они обещали снять защиту, когда будут передавать отречение. Защитное поле, один из военных секретов Сино Тау, состояло из потока заряженных элементарных частиц. Они надёжно отключали чужую технику и не позволяли пользоваться локатовизатором, смещая лучи. Трианглет, до сих пор державший эферийцев на расстоянии, убирал поле лишь в заранее оговоренные моменты. Таким моментом было официальное отречение старого императора. Владыка второй великой державы был жив и считался главой государства, временно отстранённым от дел. Комитет Младших братьев, как называли себя трианглетские революционеры в пику высшим чиновникам, именовавшимися Отцами народа, почему-то до сих пор щадил старика. Сейчас они пришли к какому-то компромиссу, к какому — неизвестно. Восточное полушарие не любило делиться своими тайнами. — Ну что же, — начал молодой эфериец, чье место занял Скорпиномо. — Тогда давайте начнем отчет, насколько планета готова принять… Его перебил чей-то возглас: — Включился, включился, глядите! Экран ожил. Под синим небом на площади, окружённой зелёными вытянутыми деревьями (у Скорпиномо неожиданно защемило сердце) возник величественный дворец. Блестела на солнце позолоченная черепица. Панорама быстро сменилась — сейчас не зрители наблюдали нужное изображение. Трианглет сам вел передачу, заглушая чужие радиоволны. Красная стена, еще более красная рядом с выбеленной солнцем брусчаткой, уходила вверх. На этой стороне дворца не было окон. Распахнулась одна-единственная высокая дверь, украшенная лепниной и колоннами. Над аркой металлическим блеском сверкала морда дракона. Глаз с просверленным зрачком хитро подмигнул с экрана. Лапы дракона служили для двери колоннами. Из черного проема вышло несколько человек, и какими же крошечными они казались рядом с дворцом! Полукруг у двери был выложен темным мрамором. Здесь и остановились люди. Экран показал их крупным планом. Посреди был император — самый старый человек на планете. Медицина Трианглета могла продлевать жизнь чуть ли не до двухсот лет. Смуглое морщинистое лицо не пряталось под позолоченной маской, как обычно на церемониях. На голове тоже не было никаких украшений. Корону владыки Трианглета носили в незапамятные времена. Ныне она лежала в главном дворцовом зале и не использовалась даже для торжественных ритуалов. С трех сторон выстроились стражи, молодые мужчины в темной одежде, у каждого — алая повязка на голове. Так одевались Младшие братья. Один из стражей подал императору свиток. Трианглет обожал традиции и при всех своих современных технологиях в торжественные моменты пользовался пергаментом, гусиным пером с чернильницей, веерами, ручными замками и прочими предметами старины. Старый император развернул свиток, который скрыл целиком его щуплую фигуру, и начал читать. Слова, произнесенные слабым дребезжащим голосом, зычно и пронзительно повторял один из стражей. Внизу по экрану пошли титры на языках обоих континентов. На значки Трианглета Скорпиномо и смотреть не стал. Они обозначали то звук, то слог, то целое слово, и понять их было совершенно невозможно, пропади они совсем. Эферийцы, отличавшиеся необыкновенными способностями к языкам, могли выучить чужое наречие за один день, свободно говорили на языках обоих сверхдержав Сино Тау, и потому вслушивались в слова. Император говорил медленно, но титры мелькали и исчезали значительно быстрее. Старик принес покаяние простым жителям Трианглета, повинился в разжигании войны между двумя континентами, выразил надежду, что новая власть будет править лучше. Эту речь можно было уложить в пару строк, но старик все зачитывал ее с пергамента, не поднимая глаз, делая длинные паузы. Ветер гонял туда-сюда сухие листья, трепал свиток, вырывая его из худых старческих рук. Один из стражей, с редкой короткой бороденкой, с виду постарше двух прочих, что-то резко сказал императору. Тот спокойно повернулся в его сторону, претензии выслушал, ничего не ответил и продолжил чтение. Сообщил, что добровольно и осознано слагает с себя титул. Завещал жителям страны беспрекословно подчиняться комитету, чтить заветы предков и жить в мире и дружбе. Император отставил руку с пергаментом. Его быстро перехватил самый молодой страж, юнец с еле пробивающимися усиками. Взамен третий Младший брат протянул императору символ власти — золотой треугольник с тремя драгоценными камнями по вершинам. Сапфир символизировал мудрость, рубин — могущество, изумруд — спокойствие. Много лет назад над троном Восточной державы висели сразу три скипетра, потом их объединили в одну фигуру. Император слегка сжал треугольник, золотые прутья с готовностью переломились. Наверняка они были подпилены заранее, иначе не треснули бы в слабых старческих руках. Камни с обломками прутьев старик передал стражам и поклонился, но не им, а на камеру, если ее видел. Низвергнутый владыка Трианглета поднял голову. Из-под седых бровей устало смотрели темные глаза. В них не осталось ни блеска, ни жизни. Это был взгляд человека, заглянувшего в преисподнюю. Чуть громче, чем прежде, старик произнес несколько слов. Окинул глазами пустую площадь и смолк. Стало очень тихо. Откуда-то из складок своего парадного одеяния старик вытащил острую саблю. По экрану локатовизатора побежали цветные полосы. Трианглет прекратил передачу. — Все, — выдохнул кто-то из эферийцев. Другой голос недовольно спросил: — И стоило смотреть? — Зачем он достал саблю? — испуганно спросила молоденькая синотка, повернувшись к Скорпиномо. Тот усмехнулся — похоже, девчонке тоже неуютно в обществе этих небожителей и она ищет родственную душу. — Вспорол себе живот, — сказал он громко. — У них так принято. Это высшая доблесть и вообще хороший тон. Девушка ахнула. Еще кто-то рядом сказал: — Какой ужас! Какой дикий обычай! У него же были сыновья? О них ничего не слышно? За наследными принцами Кун-Чонгом и За-Менгом еще недавно пристально наблюдали все военные шпионы Тиксандании. Старший принц был известен, как осторожный и мудрый политик, сторонник мирного решения конфликтов. Младший, вспыльчивый и неукротимый, в любом удобном случае был готов раздуть войну. Впрочем, передача трона Кун-Чонгу тоже привела бы к войне, только экономической. По непонятным для тиксанданцев законам Восточного континента владыка Трианглета мог оставить власть любому из своих сыновей, не только старшему. За последние годы старик частенько делал заявления о том, что готов уйти на покой и отречься от трона в пользу одного из принцев, в прессе обоих государств немедленно закипала волна обсуждений и предположений, но император оставался императором, а принцы — наследниками. Похоже, старику нравилось так шутить. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. С того злополучного дня Кун-Чонг и За-Менг ни разу не появились на экранах локатовизаторов. Скорее всего, они давно были мертвы, как бы Трианглет ни распускал слухи о бескровном перевороте. — И оборвали передачу, — сказал еще один голос. — Не захотели этого показывать. — А кто бы хотел смотреть? — возразили ему с задних рядов. Пожилой эфериец, что желал поглядеть на отречение, прошел к экрану. — Жаль, друзья мои, что все это было так грустно, но — неизбежно… — Это их внутренние дела, — вздохнул в ответ кто-то поблизости. Скорпиномо вздрогнул от негодования. Как же надоели эти лицемеры… — Но я все же ожидал другого, — продолжал эфериец. — Не думайте, что мне просто хотелось видеть последние минуты несчастного старика. Я надеялся, что Трианглет наконец сделает общим достоянием фотонную ракету. Но этого не случилось. — Может быть, приберегают для себя? — предположил счастливый жених. — Хотя странно, после их заявления о вечном мире и вечной дружбе… — Антивещество не спрячешь в карман. Производство должно работать. Вы помните, в верхних слоях атмосферы Сино Тау всегда наблюдались характерные вспышки. Такие же, как… Вы помните, как они погубили наших парламентеров. По залу прошел тяжелый вздох. Первая аннигиляционная ракета, выпущенная по кораблю с эферийскими дипломатами, промахнулась и взорвалась в воздухе. Это вызвало нестабильность защитного поля, и Умирающая звезда увидела последние секунды своего корабля. Через миг вторая ракета довершила начатое, еще через миг было восстановлено защитное поле, но зрелище ослепших от небывалой вспышки, мечущихся в амортизационных креслах людей навсегда осталось в записях компьютеров и в памяти эферийцев. Скорпиномо снова поискал глазами Флёр. Она отвернулась. Просто не смотрела в его сторону. — Друзья, — продолжал оратор. — Вы можете сказать — зачем говорить об этом. Мы собрались, чтобы обсудить заселение Эо Тау, а она, слава всему живому, находится рядом. Но, дорогие мои биологи и геологи, потерпите немного астрофизика, то есть меня. Я не отниму у вас много времени. Вы все знаете, что наше Ладо входит в состав звездного скопления и что у нас много соседних звезд. Вы помните, что пятьдесят тысяч лет назад в нашей солнечной системе произошла гравитационная катастрофа — из курсирующего меж звезд метеорного потока полем нашей планеты был захвачен метеорит Катагис. Вы скажете — и что же? Так вот, друзья, это звенья одной цепи, и эта цепь только начинает раскручиваться. Из-за того, что звезд нашего скопления много и они расположены достаточно близко одна от другой, трудно предсказать их орбиту. Но последние расчеты показывают, что Рубериада отклоняется от своего курса. Большинство моих коллег считают, что отклонение слишком незначительно и укладывается в погрешность. А я, астрофизик Стар, так не считаю. Рубериада движется по вытянутой орбите, она не может пройти через нашу солнечную систему, но приближается к ней. И, с учетом отклонения, это приближение становится опасным. Прежде всего хочу всех успокоить: вероятность столкновения звезд или изменения орбит планет крайне мала. Но остается метеорный поток. Так вот, Рубериада своим тяготением создает нестабильность именно в нем, и последствия мы можем ощутить уже через несколько тысяч лет. Катагис был первой ласточкой. Подумайте — возможно, уже наши внуки или правнуки столкнутся с необходимостью снова искать свободную планету!