Он, она и робот

За восстанием они наблюдали урывками. Иногда удавалось на короткое время увидеть остров, у которого курсировали военные корабли, обезлюдевший город, вооруженные отряды, не то идущие на штурм, не то просто патрулирующие местность. О том, как проходят переговоры с мятежниками, власти никого не оповещали. Эферийские наблюдатели, бывшие на Сино Тау на момент начала мятежа, там и остались. Народный совет и так не собирался никого высылать, а уж после требований повстанческого комитета отправить соседей на родину не сделал бы этого ни за что на свете просто из чувства противоречия. Переселенцы на Эо Тау, поговорив со своими товарищами и выждав несколько дней, успокоились и продолжали работать как ни в чем не бывало, хотя кошки у них на душе скребли наверняка. Они привыкли ожидать пакостей от братьев по солнечной системе и боялись верить в благополучный исход. Старуха Тиан посещала каньон почти каждый день, иногда прихватывая с собой здоровяка Райта. Общество Скорпиномо она терпела — но только терпела. Флёр на другой же день объяснила, что у Тиан были на то все основания. Во время первой стычки за Эо Тау погибли ее муж и сын. Скорпиномо тоже совершенно не радовался обществу старухи. Он не выходил из своей комнаты и чувствовал, что потихоньку сходит с ума от безделья и тревоги. А еще из-за Флёр. Похоже, что протянувшуюся между ними тонкую ниточку доверия раздавили льды Круглого залива, и из почти друга (действительно друга, а не того, во что это слово превратили эферийцы, используя его в качестве обращения и растрепав его смысл) Скорпиномо опять превратился в представителя враждебной цивилизации. Флёр просто молчала на больную тему, не обсуждала с ним восстание, хотя именно ему было что сказать, и все время посвятила подбору информации «для дорогого друга Тиан». К Миромекано Тиан отнеслась более благосклонно. У эферийцев был культ детей, ведь на Умирающей звезде жили только ради будущего. Происхождение мальчика не смущало старую ведьму. По ее мнению, дети не отвечали за грехи отцов. Она только удивилась, что Флёр хочет какое-то время сама заботиться о Миромекано, ведь это могло бы помешать работе. Флёр возмущалась, что на Сино Тау рабочие до революции трудились без выходных половину суток, но старушенции и слово поперек боялась сказать, а та, похоже, считала, что от вечной работы нельзя отвлекаться на ненужную еду и совершенно лишний сон. Тот разговор Скорпиномо услышал случайно. Старуха собиралась улетать и шла по коридору рядом с Флёр, обсуждая какие-то научные вопросы. Потом вдруг разговор перешёл на Миромекано. — Вы же не педагог, дорогой друг, почему бы вам не определить мальчика к нам, на Эфери, в воспитательный сектор? Вы сами по опыту знаете, что там прекрасные условия, много лучше, чем были у него на родине и функциональней, чем здесь. Там им займутся профессионалы. — Я не думаю, что так будет лучше, — раздался в ответ мягкий голос Флёр. — Я не сомневаюсь в наших учителях, друг профессор, но ребенок уже столько перенес. Он только акклиматизировался здесь. Неизвестно, как на него повлияют наши подземелья. Наша программа образования отличается от синотской, а мальчик наверняка захочет вернуться на родную планету. И потом, мне не хотелось бы разлучать его с отцом. Это все же родной ему человек, да и мальчик на него очень благотворно влияет. — Ах, этот… — разочарованно протянула Тиан. Они завернули за угол и их голоса смолкли. Скорпиномо в очередной раз мысленно пожелал старой ведьме свернуть себе шею, но над ее словами задумался. Выходит, эферийцы тоже воспитывают детишек в специальных заведениях? Почему же Флёр так возмутилась из-за школ резерва? Или туда определяют сирот? Неужели их не могут разобрать долго живущие старшие родственники? В любом случае, это странно. И в этот их странный сектор он никогда бы не отдал ни одного ребенка с Сино Тау, за мальчиком и Горено прекрасно присмотрит. А Горено тоже пришелся не ко двору старой ведьме. Узнав, что он робот, она сощурила глаза и отчеканила: — Я попрошу посторонние механизмы в моём присутствии исключить. Я верю вам, дорогой друг, что он прекрасный охранник, но меня охранять не надо. Вечером Флёр извинилась перед Горено, как будто это она была виновата и как если бы он мог чувствовать обиду: — Понимаешь, друг Горено, нашу первую базу уничтожили в том числе и при помощи боевых роботов. Конечно, друг профессор знает и про перепрограммирование, и что у тебя значительно более поздний год выпуска, но все же лучше не бередить ее рану. Никто не стал спорить. В присутствии Тиан тушевались все. Скорпиномо с трудом удерживался, чтобы не предложить выпустить старушенцию против Мрака и посмотреть, кто из них кого одолеет, но Флёр бы шутки не оценила. Она восхищалась старухой Тиан. Взахлеб и, как показалось Скорпиномо, с некоторой завистью рассказывала о ее научных трудах, фантастической работоспособности, готовности забывать обо всем ради науки. Потом вздыхала — ученый такого уровня не может находиться на одном месте, друг Тиан вскоре их покинет. Все же зоопарк в каньоне будет скорее развлекательным, а не научным центром. Но пока Тиан и не собиралась завершать свои исследования, а с Сино Тау приходили все более мрачные вести. Ни одна из сторон не желала уступать. Эферийцам случалось поймать обрывки передач, из которых стало ясно: правительство уже предприняло неудачную попытку штурма, которую отбили бунтовщики. Флёр предлагала временно поселиться на базе, Скорпиномо наотрез отказался. Лучше было эти несколько дней находиться в полном неведении, чем жить среди эферийцев. Он так и не мог привести в порядок мысли по поводу беспорядков в Тиксандании. Не было злорадства, как его несправедливо упрекнула Флёр. Не было и особой паники, он был уверен, что правительство быстро справится с мятежниками и политический курс не поменяется. Не было сочувствия к обеим сторонам, ведь из-за этих правдоискателей Флёр опять смотрит на него, как на вырвавшегося из клетки хищника. Только в душе поселилась непреходящая тревога. Странно было вдруг обнаружить, что при всем цинизме он ещё способен волноваться за судьбу родины, и это после того, что с ней стало и что она с ним сделала. Он старался думать о мятеже отстраненно, просто как военный. Прикидывал, как бы он оборонял крепость на месте повстанцев и куда бы отступил от правительственных войск. В том, что бунтовщиков задавят, можно не сомневаться. Пусть даже у них есть оружие, им наверняка не хватит продовольствия. А уйти они могли если только в отдаленные области страны или на Архипелаг — группу островов, шлейфом протянувшуюся у восточного берега Тиксандании. Некогда силы вращения планеты разорвали древний единый материк, и теперь клочки суши выстроили дорожку между двумя континентами. Архипелаг пользовался дурной славой. Когда-то он был спорной территорией, на которую претендовали две сверхдержавы. Военные базы на островах строили и Тиксандания, и Трианглет, и поочередно бомбили друг друга. Эта битва лопатками в песочнице закончилась в период Великих войн, когда оба государства применили ядерное оружие. Несколько островов превратились в радиоактивную пустыню, да и остальные разом стали небезопасны для жизни. Оборонительный периметр Тиксандании сдвинулся к берегу. С тех пор прошла не одна сотня лет, уровень радиации давно снизился, но Архипелаг так и считался проклятым местом. На побережье почти никто не селился, причем в Трианглете, судя по данным разведки, дела обстояли так же. Оба государства обзавелись ракетами, позволяющими обстрелять территорию противника из любой точки пространства, и надобность в Архипелаге отпала. Тем не менее, какое-то время на островах можно было прожить. В распоряжении бунтовщиков были и корабли, и подводные лодки, которые позволили бы им добраться до этих безлюдных мест. Но это были лишь его собственные догадки, а повстанцы и правительство никого не оповещали, что именно они думали на по поводу возможного бегства. Развязка наступила через двенадцать дней. Накануне неутомимый инженер отправлял в пространство пучки радиоволн на всех возможных частотах, надеясь хоть где-то да прорвать блокаду защитного поля. Удавалось это буквально на мгновения. Локатовизатор выхватывал то бегущих вооруженных людей, то залпы орудий, чертившие в темном небе разноцветные дуги, то силовые лучи, то роящиеся над морем летательные аппараты. Последним пойманным зрелищем была свирепая рукопашная схватка. Эферийцы уже не пытались делать вид, что работают. Камилла рыдала, не переставая. Общее волнение передалось даже старухе Тиан, выразилось это в том, что она несколько раз повторила вслух про «глупцов, присягнувших кучке самозванцев». Хорошо, что этого не слышала бедняжка Камилла. Ведь даже Крас переживал не за ее родственника, а за то, чтобы не произошло смены политического курса. Разве что Флёр… Возможно, Скорпиномо выдавал желаемое за действительное, но ему казалось, что Флёр в отчаянии, потому что где-то гибнут люди, а она ничем не может помочь. Он сам на все это время превратился для эферийцев в пустое место. Наверняка они его игнорировали не из неприязненного отношения — жители Умирающей звезды не умели долго ненавидеть, — а потому, что просто не знали, как с ним разговаривать. Не то Камилла, она была из рабочего класса, она переживала трагедию, и ей сочувствовать было много легче. В чем-то они были правы. Он по-прежнему и сам не знал, на какой исход рассчитывает. Его, как бывшего торри, на Сино Тау в любом случае ничего хорошего не ждало, говорил же повстанческий комитет о запрещенных партиях, значит, они так же собирались уничтожать людей по классовому признаку. Разве что Флёр… Она смотрела сочувственно и не обиделась, когда в ответ на какой-то вопрос он огрызнулся: «Не беспокойтесь, ваши в любом случае не пострадают». Вечером этого короткого дня защитное поле над Тиксанданией исчезло. Невозможно было получить только изображение с Круглого залива. Все правительственные каналы показывали заседания Народного совета, улицы столицы, где отменили комендантский час. Мятеж был подавлен. Его объявили мелкой диверсией кучки провокаторов. Один из дикторов даже ляпнул что-то про пособников Апатуриано, хотя покойный президент имел к восстанию отношение не большее, чем облако к солнечному затмению. Выступило и правительство Трианглета. Комитет Младших братьев поздравил дружественную страну с победой над мелким недоразумением. Но совершенно очевидно, не такое уж оно было и мелкое, иначе восточная держава его бы даже не заметила. Вышли на связь эферийцы, находившиеся на Сино Тау, заверили своих товарищей, что в городе все хорошо и спокойно, отношение к ним от местных по-прежнему дружеское и уважительное. Эту благостную картину нарушала одна деталь. Власти не показывали Круглый залив. Над злополучной бухтой действовало защитное поле. И означало это только одно — последствия подавления восстания были ужасны и на их ликвидацию требовалось время. Конечно, из нескольких тысяч человек кто-то должен был спастись бегством, но большинство либо погибли, либо ожидали суда. Эферийцы этого не понимали, а Камилла понимала чересчур хорошо. Она больше не плакала, только просила отпустить ее домой. Судя по отчаянию на ее лице, до нее дошло наконец, что в этом доброжелательном обществе она бесправна, как может быть бесправен ребенок, и ничего не решает. Свою соотечественницу жители Умирающей звёзды могли бы попытаться переубедить, но не стали бы удерживать. А юную синотку уговаривали именно, как ребенка. Ей объясняли, что ее присутствие ничему не поможет, что все разрешится ещё до ее прилёта. Слова «планеты не в противостоянии» прозвучали раз пятьдесят. Наконец кого-то из эферийцев осенила мысль узнать о судьбе Аранито через находящихся в Тиксандании соотечественников. Камиллу с трудом удалось напоить успокоительным и отправить спать. Флёр потрясенно молчала. Старуха Тиан с мрачным удовлетворением заявила, что теперь-то переселенцы не будут паниковать и начнут работать нормально. Кто-то выразил надежду, что на Сино Тау тоже более не случится подобных недоразумений, старуха только презрительно фыркнула. С ее точки зрения, лучшее, что могли сделать синоты — это исчезнуть из солнечной системы вообще, а раз уж это невозможно, то хотя бы не трогать эферийцев. С Камиллой она более-менее примирилась, но, когда в ее поле зрения появлялся Скорпиномо, в ее взгляде ясно читалось: «И зачем другу доктору понадобилось вытаскивать этого жирного рыжего глупого пса?» Через несколько дней отыскался брат Камиллы. Один из эферийских социологов, родной дед Краса, выяснил, что сержант по имени Аранито жив, находится под арестом, и срок заключения ему грозит не слишком большой. Камилла впервые за эти дни расплакалась от радости, хотя обвинение в контрреволюционное мятеже не сулило ничего хорошего всей семье. — Мне надо домой, — заявила она, немного успокоившись. — Моим родным плохо, а мне здесь хорошо? Нет. Я так не могу… — Да что вы там сделаете, дорогая, — начал убеждать ее Крас. Старуха Тиан сверкнула зрачками и четко сказала: — Сделает. Безусловно, сделает. Когда она станет тем, кем хотела — врачом, толковым специалистом, когда ее слова будут иметь вес. А сейчас это будет прерванное обучение и потерянное время. Впрочем, если человек не хочет учиться, а хочет наплевать на свои и чужие затраченные усилия, никто не может его заставить. Камилла вытерла и без того сухие глаза и пообещала: — Нет, я буду учиться. — Когда планеты будут в противостоянии, непременно слетаем, дорогая, — с жаром заверил Крас. Камилла пристально поглядела на него и только вздохнула. — Главное, что худшее позади и все закончилось, верно? — спросила Флёр. Она взяла за руку Камиллу, но смотрела на Скорпиномо. Он медленно кивнул: — Да. Все закончилось. А все действительно закончилось. Их отношения с Флёр вернулись к началу. Он снова был балластом, который вроде и держать на станции накладно, и выкинуть жалко. Зато старуха Тиан на станцию прилетала почти каждый день, пару раз с ней прибыл даже папаша Клад, и оба раза они долго и громко спорили на своем языке, произнося слова так быстро, что разобрать их не было никакой возможности. Тем не менее, кое-что можно было понять. Клад настаивал на уничтожении хотя бы наиболее опасных хищников, а Тиан с ним не соглашалась. Победил слабый пол — Клад поговорил с дочерью, пролетел пару кругов над каньоном и отбыл, не тронув никого из местных обитателей, ни опасных, ни безобидных. Старуха прохаживалась по станции с видом велоцираптора, сумевшего загрызть крупного хищника. Странно во всем этом было только то, что в качестве объектов изучения она выбрала бесполезных с практической точки зрения существ. Может быть, Тиан разочаровалась в людях, не только в синотах, но и в эферийцах? На своих соотечественников она была жестоко обижена, потому что те не смогли обеспечить безопасность ее близких. Потому она и кинулась так яростно защищать все живое от людей, которые рассматривали планету только как ресурс. Флёр все так же восхищалась другом профессором, хотя и она чувствовала себя в обществе Тиан несколько скованно. Со Скорпиномо она теперь почти не разговаривала, как будто опасалась порицания от вредной старушенции. Иногда Флёр пыталась намекать, что неплохо было бы пригласить на станцию биологов с Сино Тау, у которых гораздо больше и знаний, и интуиции, но старуха всякий раз резко заявляла: — Мы ни на что не годны, если не справимся сами. А с убийцами… извините, но именно с убийцами у меня ничего общего быть не может. Если человек мог стать учёным, значит, он не принадлежал к угнетённым классам, служил кучке хищников и поддерживал преступников у власти. — Но у них больше знаний, больше практического опыта, — робко возражала Флёр. — Просто в силу условий! — Значит, мы накопим знания и опыт гораздо быстрее их, только и всего, — гордо заявила старуха, ставя в разговоре точку. На базу прибыл эферийский корабль, и не один. Умирающая звезда находилась в противостоянии с юной Эо, и переселенцы спешили этим воспользоваться. С третьей планеты привозили оборудование, семена, научные материалы, даже предметы старины. Флёр вспомнила, как Скорпиномо просил у нее эферийскую художественную литературу и передала ему несколько десятков книг и фильмов. Он даже немного удивился, потому что сам успел забыть о своем желании лучше разобраться в психологии врагов. Но сейчас, в период вынужденного безделья, все это пришлось как нельзя кстати. Как он и ожидал, книги у эферийцев были пресные и скучные, под стать хозяевам. Читая одинаковые истории о том, как ответственные учёные преодолевают различные научные проблемы, Скорпиномо чуть не засыпал сидя. Фильмы были хоть немного более динамичными, и почти все посвящены катастрофе с Катагисом и переселению под землю. Сначала он привычно фыркал, что эферийцы до сих пор мусолят события пятидесятитысячелетней давности, потом задумался: о чём ещё они могли снимать фильмы? Тысячу веков их цивилизация текла, как река, не зная препятствий, люди говорили на одном языке, не болели, не страдали. Рай прекрасное место, чтобы скоротать вечность, но не слишком-то увлекательное. Никаких межличностных конфликтов, разве что разногласия по работе, никаких мук ревности или любовных переживаний… Самой большой трагедией для эферийцев была преждевременная смерть близкого человека, но это случалось очень редко. Наверняка у них были книги по следам недавнего конфликта из-за Эо Тау, и наверняка Флёр осознанно не стала их привозить. Свою собственную рану она тоже бередить не хотела. Он отложил на потом эту эферийскую псевдолитературу и попробовал снова заняться образованием Миромекано. Мальчик, на удивление, за это время подрос во всех смыслах, и с задачами справлялся ловчее, и в высоту вытянулся. Когда отец говорил с ним о прошлом, Миромекано вспоминал жизнь на Сино Тау как что-то очень далекое. Вроде бы и не так много времени прошло, но для восьмилетнего мальчика это была целая жизнь! Необходимость послушания в него была вбита на уровне инстинктов, но школа резерва превратилась в его памяти в неприятный сон. Тем более, вокруг было столько впечатлений. Миромекано уже не считал розовые растения чем-то необычным, да и огромные ящеры казались ему не более странными, чем обычные теплокровные животные. Однажды он спросил, были ли на их родине «такие игры, с фигурками на квадратном поле» или это ему приснилось? Скорпиномо хлопнул себя по лбу: — Как же я забыл! Эферийцы (уж во всяком случае такие, как Тиан) считали настольные игры пустой тратой времени, а у синотов этих игр существовало великое множество. Их любили все, от простонародья до аристократии. Люди с одинаковым удовольствием переставляли по игровому полю как дорогие позолоченные фишки, так и простенькие, вырезанные из дерева. Игры помогали скоротать время, забыть о неприятностях, развивали логику. Миромекано это точно было бы полезно. Скорпиномо решил начать с одной из самых известных игр, имитирующей сражение двух армий. Фигурки и доску изготовил Горено. Будь он человеком, про него бы сказали: золотые руки, но он был роботом, и руки у него оставались тем, чем были — чуткими механизмами. Фигурки в его исполнении не отличались от заводских, только по весу были легче — из-за здешней пористой древесины. Скорпиномо объяснил Миромекано правила игры — и выиграл партию, потом вторую, третью и все подряд. Мальчик расстроился, хоть и старался шмыгать носом по возможности незаметнее. — Ничего-ничего, иногда полезно учиться терпеть поражение, — заметил свысока Скорпиномо. Миро кивнул, но не очень уверенно. Он не понял, почему это полезно и зачем это вообще надо. Вечером, проводив до главной базы старушенцию Тиан, вернулась Флёр, поглядела на доску с фигурками, удивилась, похвалила, поинтересовалась успехами Миромекано. Мальчик виновато понурившись, признался, что не выиграл пока ни одной партии, и неожиданно спросил: — А вы умеете в такое? Попробовать не хотите? Флёр повертела в руках фигурки, слегка пожала плечами. — Интересно! Нет, у нас такого нет. Мы любим логические задачи или шарады… что-то такое, в чем нет проигравших, Миро. А эти игры отголосок войн, ведь оба набора фигурок воюют друг с другом. Боюсь, научиться у меня не получится. Мальчик заметно огорчился. Скорпиномо, наоборот, вздохнул с облегчением — у эферийцев идеальная память и сверхъестественные математические способности, еще не хватало ей проиграть. — Но ты же можешь попробовать сыграть с Горено, — совершенно серьезно предложила Флёр. Скорпиномо рассмеялся: — С искусственным интеллектом? С компьютером? Да у него не выиграют сильнейшие игроки. — Попробуйте завтра, — Флёр улыбнулась, опустив ресницы, но в глазах у нее перед этим сверкнули искорки. — Сегодня уже поздно. На другой день Флёр одна улетела на центральную базу, а Миромекано сел за партию с Горено и выиграл. Скорпиномо сначала не следил за ходом игры, поэтому не понял, как это вообще получилось. За второй игрой он уже пристально наблюдал: эту партию робот выиграл, но несколько раз допустил нелепые ошибки, прозевав ход или не заметив промах Миромекано. Сразу Скорпиномо ничего говорить не стал. Он подождал, пока Миромекано, сыграв несколько партий с переменным успехом, вышел на поиски Флёр, а потом уже поинтересовался: — Ну и как ты это объяснишь? Ты же не мог проиграть ему на самом деле? — Это мне посоветовала хозяйка Флёр, хозяин Скорпиномо. Миро несколько неуверен в себе. После нескольких побед его самооценка должна повыситься. Разумеется, мальчик не должен знать ничего. Хозяйка Флёр не запрещала мне рассказывать об этом вам, потому что считает, что вы не выдадите этот секрет Миро и не навредите ему. — Ми-и-ро, — передразнил Скорпиномо. — Он синот! Его имя Миромекано! Хватит сокращать его на эферийский лад! И уверенность в себе появляется после настоящих заслуг. Горено так же невозмутимо, как и всегда, ответил: — Да, хозяин. Скорпиномо и Флёр намеревался высказал все, что он думает на этот счет. Он еле дождался, пока она вернулась, а Миромекано отправился спать, и тогда уже ядовитым тоном спросил: — Это у вас так принято, воспитывать детей обманом? А говорили, что вам незнакома ложь? Флёр поглядела в ответ спокойно и иронично: — Незнакома. Вы уверены, что вы говорите мальчику именно правду? Постоянно демонстрируя, что он недостаточно умный, недостаточно способный… не знаю, какой еще. Конечно, если бы Горено играл на максимуме возможностей, у него бы не выиграл никто. Но искусственный интеллект может выставить несколько уровней сложности, я попросила Горено установить минимальный. Разве такого не существует? — Существует, для тех, кто начинает, но… — Скорпиномо осекся. — Ну вот. И где я ему солгала? — Но вы же запретили Горено говорить ему об этом! — Да. Когда он начнет играть лучше, Горено выставит более высокий уровень. Потом еще выше и так далее. А как еще надо тренировать? Вас с рождения учили брать интегралы? Как всегда, получалось, что она права. Вроде и ссориться с ней не хотелось, хотелось просто хоть как-то поколебать ее спокойный уверенный тон. — Вот так, — продолжала Флёр. — Между прочим, это один из наших педагогических приемов — хочешь выработать у ребенка определенный навык или черту характера, веди себя так, будто это у него уже есть. — Да что за чушь! — Это работает, — заверила она. — Даже со взрослыми. А теперь извините, мне завтра рано вставать… Оставшись один, Скорпиномо пробормотал: — Работает, даже со взрослыми… Она что, меня имела в виду? У Май вылупились детишки — малютки размером с собаку, розовокожие, с тонкими шейками и треугольными хвостиками. Любоваться ими получалось только издали, мамаша не отходила от них ни на шаг. Малыши росли быстро, бегали резво, Май сбилась с ног, охраняя их от несуществующей опасности и таская для них молодые побеги. Вскоре крохи перестали быть крохами — за двадцать дней они выросли почти вдвое, бока округлились, шеи вытянулись. Они уже сами вовсю жевали листья, совершали дальние прогулки и интересовались озером, где их мог подцепить подводный монстр. Май не знала ни минуты отдыха, и это при том, что мелких хищников отгонять от своих детей ей не пришлось. Флёр каждый день снимала счастливое семейство со всех ракурсов, облетая долину на крылатой машине. Ее сопровождали эферийцы, преимущественно Тиан, но иногда и незнакомые Скорпиномо биологи. При них Флёр была паинькой, во всяком случае, никто из них не жаловался, что друг доктор спускалась по лестнице к гнезду и спасалась бегством от разъяренной мамаши. Несколько раз Флёр брала с собой Миромекано, против его присутствия эферийцы не возражали. Возможно, не все возражали и против Скорпиномо, но тот сам предпочитал одиночество. Перечитывал все имевшиеся на станции научные материалы (благо, чтения хватило бы даже на долгую эферийскую жизнь), подкидывал Миромекано задачи посложнее, бродил по наружной галерее, опоясывавшей здание на уровне куполообразной крыши. Иногда с нижних ярусов каньона доносился далекий рев — старый тирекс Мрак рычал от голода или тоски. Скорпиномо чувствовал, что скоро завоет ему в тон, настолько у него в печенках сидели эти благожелательные эферийцы. Кроме… кроме… «Оказывается, вы помните мое имя». Конечно, помнит, как не помнить — короткое, не похожее на вычурные имена его родной планеты. Короткое и быстрое, произнесешь -и сразу исчезнет. Кажется, на одном из древних языков оно означало «цветок». Камилла сдала первый экзамен. Конечно, его не зачли бы ни в одном университете Сино Тау, но для нее все было серьезно. Проверить знания своей ученицы явились все находившиеся на Эо Тау эферийские биологи. Камилла сдавала теорию по нескольким предметам и справилась. По этому поводу эферийцы даже устроили небольшой праздник, то есть то, что они называли праздником — унылое сборище с дрожжевым угощением, напыщенными речами и песнями. Старушенция Тиан сразу после экзамена куда-то умчалась, и все чувствовали себя более-менее вольготно. Камилла в этот раз, слава Ладо, не вокализировала. Она вообще была не рада повышенному вниманию, зато ему радовался Крас. Он чуть ли не каждому отдельно сообщил, какого успеха достигла его Ками, а ведь она родилась и выросла в ужасных условиях, и не имела почти никакого образования! Крас настолько воодушевился, что, столкнувшись со Скорпиномо, заявил: — Жаль, друг синот, что вы не больны. Поверьте, Ками бы вас вылечила. Скорпиномо смотрел на Краса, гадая про себя, удаляют ли эферийцам тактичность хирургически или они сразу такими рождаются. Крас отправился хвалиться дальше, не замечая вымученной улыбки своей невесты. Скорпиномо подозревал, что Камиллины учителя поступили как Горено в поединке с Миромекано — то есть сыграли в поддавки. Флёр была не согласна и возмутилась, когда он ей на это намекнул: — Наоборот! Она очень старалась и добилась просто огромных успехов! Почему вы ей отказываете в возможности стать врачом? Потому что она не аристократка? — Потому что это неправильно. Не так положено учиться. Сперва закончить высшую школу, потом… — А у нее не было возможности закончить высшую школу. И знаете что? У великих врачей древности тоже ее не было. Они до всего доходили опытным путем, но люди доверяли им свое здоровье. — У нее поверхностные знания, ни один университет в Тиксандании ее все равно не примет! — не сдавался Скорпиномо. — Этот ее так называемый экзамен — бутафория. Ей придется его пересдавать. — И что же, и пересдаст! Пусть не с первого раза, но пересдаст. — Так у нее нет впереди пары сотен лет, как у вас. Ей нельзя пробовать бесконечно. Флёр посмотрела на него пристально: — Мир изменился, а вы все думаете прежними категориями. Все считаете, что для людей ее круга высшее образование недостижимо. А круга-то больше нет. Он разорван. Может быть, ваша новая власть и наделала ошибок, но в одном она права — все люди теперь равны. Если разрезать кожу, потечет одинаковая красная кровь, что у вас, что у меня, что у Камиллы. Если же она не сможет подтвердить свои знания у вас, то вернется сюда. На общую планету, где непременно будет единое человечество. И здесь сможет быть, кем захочет. А ему уже совсем не хотелось ей возражать. Зачем, ради чего, из каких принципов? Эферийцы народ упорный, чтобы не сказать упертый, если они решили сделать из полуграмотной санитарочки квалифицированного врача, они костьми лягут, но сделают, — ради нее самой или ради создания видимости дружбы и братства между народами. И зачем же теперь спорить с единственным человеком, из-за которого его жизнь тут не превратилась окончательно в прозябание. Он буркнул в ответ, что, мол, время все покажет, честно отсидел остаток дня, выслушивая эферийскую болтовню и их планы на будущее. Кто-то, кажется, тот самый инженер, который пытался поймать передачи мятежников с Круглого залива в дни восстания, радостно заметил, что город на соседнем континенте почти готов и к следующему противостоянию планет сюда прибудет корабль с огромной партией поселенцев. Ему хлопали. Ещё кто-то сообщил, что какая-то набережная готова и скреплена силовыми полями и тоже сорвал свою долю аплодисментов. Флёр при этом, как показалось Скорпиномо, огорчённо вздохнула. Наконец это подобие праздника закончилось, да и то, вечер близился, настала пора возвращаться в каньон. Скорпиномо привычно занял свое место в пассажирской кабине за преградой силового поля. Флёр была какая-то сама не своя, как будто собиралась сказать что-то из ряда вон выходящее. Но она молчала почти весь полет и заговорила, только когда на горизонте показался южный берег. — Скоро сюда прибудет корабль с Сино Тау, — заметила она без всякого выражения. — Ваши разведчики, если их можно так назвать. Вы не рады? — Чему же мне радоваться. Когда я в последний раз видел этих товарищей, они ликовали по поводу казней торри. — Это будет технический состав. Инженеры, конструкторы. Не презираемые вами люди физического труда. — Я их не презираю. Но причин им радоваться у меня тоже нет. — А ведь они ваши соотечественники. Как и Камилла, как и ее родственник, которого арестовали. Как и те, кто погиб в дни революции, как и те моряки с Круглого залива. — Вы решили всех в одну кучу свалить? — Просто говорю, что человечество надо воспринимать целиком. — Вам это проще. Вы однородны. Думаете одинаково, говорите… Она удивлённо взмахнула ресницами: — Я такая же, как все? Он привычно насторожился. Еще недавно он был уверен, что такой вопрос женщина может задать только из кокетства, но эферийцы и кокетство были вещами несовместимыми. И все же… Он секунду смотрел на ее порозовевшее в свете заката лицо, прозрачные мочки ушей, тонкий абрис щеки, и наконец, решился ответить то, что думал: — Нет. Вы — особенная. Флёр опустила ресницы. — Благодарю. Но и особенных надо принимать, как… Ладно, слушайте. У меня тоже скоро будет серьезное испытание. Я хотела рассказать, когда все закончится, но… Мы все это время готовили выступление. Мы это я, друг Тиан и прочие энтузиасты. Те, кто за сохранность местной фауны хотя бы в каньоне. Потому что вы же видите — многие с нами не согласны. На нашей бедной умирающей планете почти не осталось живых существ, кроме людей. Поэтому мы даже смоделировать не можем, какую опасность представляют для нас хищники, и многие считают, что от них нужно избавиться совсем. То есть не планировать заповедник. Из-за переворота на вашей планете и планов о совместном использовании Эо Тау таких мнений стало больше. Каньон ведь огромен, это жизненное пространство. Но мне важно сохранить заповедник, и не только как научную ценность. К хищникам тоже привязываешься. Теперь у нее совершенно точно дрогнул голос, и конечно, не только потому, что ей было жаль результатов своего труда. У него вдруг неистово заколотилось сердце, словно все это время внутри зрело предчувствие и вот созрело и сбылось, как созревают и рассыпаются золотой пылью споры папоротника. Она это говорит не просто так! Не просто… или все же без всяких намеков? Флёр смотрела перед собой, держа руки на рычагах, безмятежная и спокойная, как небо вокруг. Нет, предчувствие обмануло. Она имела в виду только животных. Скорпиномо представил себе уничтожение каньона и ему тоже стало не по себе. Гигантские ящеры, которых он еще недавно считал чудищами, а ведь и в них была своя непривычная красота… Они были частью молодой планеты, которую люди так стремительно и беспощадно переделывали под свои нужды. В этом вся их вина. Ящеры все равно бы исчезли в свое время, уничтоженные эволюцией, столь же жестокой, как и люди. Только, в отличие от людей, эволюция не ведает, что творит. — Наверняка вам удастся отстоять результаты ваших трудов, — сейчас ему хотелось поскорее обнадежить Флёр. — Там же область высокого давления, да ещё местность ниже уровня моря. Ваши соотечественники не смогут постоянно там жить. — Смогут ваши, — вздохнула Флёр, опуская тяжёлые ресницы. — А учёных с Сино Тау на конференцию и не зовут. Связывались с вашими властями, с обеими странами, они ответили в том духе, что хищники на Сино Тау получили хороший урок, и они не против, если опасных чудовищ вовсе не останется в системе. Они будут заселять Эо Тау в таком виде, в какой ее приведем мы. Поэтому прибудет только корабль с техниками, и после того, как вопрос решится. Будут заниматься строительством, может быть, здесь, может, в другом месте. Тут Скорпиномо сообразил, что с исчезновением каньона не будет и их относительно уютного мирка. Значит, ему придется мириться с обществом целой толпы эферийцев, и это при том, что он и от случая к случаю их с трудом выносил. — Ну, вы ничего не теряете. Вы же остаётесь среди своих, — сказал он резко. Флёр укоризненно взмахнула ресницами. — Мир теряю. Целый населенный уникальный мир. Помните про тот берег, о котором мы говорили? Его укрепили силовыми полями. Вы же понимаете, что это значит, — Флёр потянула рычаг, глядя прямо перед собой. Крылатая машина набирала высоту. — Какой берег… а, да! — он вспомнил. Да, осыпающаяся набережная и насекомые, подрывающие корни. Движущиеся силовые поля уничтожали все живое, включая бактерий. Значит, берег теперь превратился в абсолютно мертвую горную породу. Конечно, пустоты вновь заселят сперва крошечные микроорганизмы, потом более сложные существа… — Неужели вам и насекомых жаль? — Мы могли бы подстроиться под здешнюю природу. Но это требовало времени, и мы не захотели ждать… Мы поступили так же, как и ваши соотечественники, которых осуждали. Пусть по мелочи. Она была совсем рядом, вроде бы стоит только руку протянуть, чтобы дотронуться до мягких волос, обвести контур губ, обнять за плечи и притянуть к себе… Но нет — между ними стояла неодолимая преграда силового поля, и если бы только поля — ее равнодушия. — Наверняка об этом никто, кроме вас, не сожалеет по-настоящему. Может быть, о научной ценности ваши коллеги и сожалеют, но о не загубленных живых существах. — Нет, вы несправедливы. Наш народ милосерден, просто нам многое приходится открывать заново. Я контактировала с животными ближе из-за работы, потому и привязалась к ним. — Вы действительно необыкновенная. Это я не потому говорю, что вы спасли мне жизнь. А я ведь вас даже не поблагодарил. — Поблагодарили, — она улыбнулась. — Вы тоже изменились. Вы уже не тот самоуверенный и неприятный человек, каким были год назад… Или вы не согласны? — С чем? Что я изменился или что я неприятен? — С тем, что это и есть благодарность, единственная возможная благодарность. Когда человек просто живет дальше и становится лучше. Это важнее всех слов. — Не так уж это и хорошо — просто жить. — Ну, не говорите мне, что хотели умереть, я-то помню, что как раз наоборот! — Но не так! Не из милости у ваших соотечественников. — Какая же это милость! Вы живёте так же, как и мы. Я понимаю, вам тут скучновато. — Я потому и терплю, что на Сино Тау мне сейчас будет чересчур весело. — Опасаетесь за свою жизнь? Я все же надеюсь, скоро там будет почти так же спокойно, как и здесь. Начнется этап мирного строительства. Ведь мы все люди, представители одного человечества, и должны вести себя похоже. Флёр слегка закашлялась, нажала на одну из боков кнопок. Из панели выдвинулся стаканчик с водой, Флёр с жадностью сделала несколько глотков и продолжала: — У нас все живут одинаково. В этом очень важная составляющая счастья — покой. У вас был страшный разрыв между классами, это порождало ненависть. И вы не чувствовали себя в полной безопасности. Можно сколько угодно радоваться, что у тебя есть то, чего нет у другого, и одновременно страшиться, что этот другой затаил на тебя зависть и злобу. Когда у вас не будет вот этих отголосков прежних времён, люди станут благожелательны и спокойны. Непременно. По мне, гораздо лучше, когда у всех есть базовый набор жизненных благ и знание, что ближний всегда придет к тебе на помощь. Поэтому нам так важно равенство. — Ну, это ерунда. Люди могут быть равны перед законом, но полное равенство невозможно! — У вас и перед законами не были равны, рабочих карали строго, к какому-нибудь важному чиновнику относились снисходительно. — Из-за заслуг перед государством, — при этих словах он все же отвел глаза. Конечно, надо быть идиотом, чтобы верить в подобное, но и покорно каяться за существовавшую на Сино Тау социальную несправедливость его бы никто не заставил. — А у вас разве какой-нибудь лаборант и великий учёный равны? — У них равны потребности, — спокойно возразила Флёр. — Например, мой отец крупный учёный, но в день он не съест больше одной банки дрожжевого концентрата и не сядет на два стула одновременно, так зачем же ему какие-то дополнительные блага? И будьте уверены, если бы у нас существовали преступления, наказывали бы за них одинаково всех, абсолютно всех, и никто бы не требовал себе привилегий, и мой отец… Она внезапно осеклась. — Что? — заинтересованно спросил Скорпиномо. — Ничего, — Флёр опять выглядела совершенно спокойной. — Мы подлетаем. Внизу мелькало пустынное побережье. Эферийцы наверняка захотят построить тут ирригационные каналы. Хватит ли воды в здешнем море, что связано с океаном только узким проливом? Не станет ли здесь слишком жарко из-за изменения климата, о котором говорила Тиан? И, что самое главное, синоты ведь точно так же не пощадили бы природу на Эо, если бы вздумали ее колонизировать… Это он сейчас задумался, и то только потому, что его тоже перекорежила жизнь. Каньон с высоты напоминал раковину, закопанную в землю уровень с краями. Верхние склоны переливались розовым и золотым под последними лучами солнца, нижние ярусы сливались в единую пурпурную тень. Скорпиномо понял вдруг, что уже привык считать станцию домом. Прежняя жизнь закончилась, неузнаваемо изменившаяся родная планета была теперь так далеко, в нескольких днях или даже нескольких месяцах перелета. При нынешних черепашьих скоростях мир снова стал огромным и нарезался на куски: здешние базы переселенцев, целеустремлённых и полных радужных надежд, где-то ещё за краем небес — огромная страна, что никак не придет в себя после переворота, и противники за океаном — действительно ли тоже ослабевшие? И пять миллиардов человек, готовых покинуть свой остывший мир, и где-то уж совсем невообразимо далеко — планеты других солнц, которые теперь вряд ли кто-то достигнет. У станции их встречал Горено. Он неизменно ровным тоном сообщил, что Миромекано устал и лег спать, а день прошел спокойно, никаких происшествий не было, количество наиболее редких животных за день не изменилось. Словно подтверждая его слова, где-то раздался глухой рык старого тираннозавра. На Эо Тау опускалась теплая пурпурная ночь.