Там, в этих снах, ни горя нет, ни лжи, Сплошной Эдем, покой души, нирвана… Там грёз твоих цветные миражи, Наполненные прелестью обмана…
Пентос 297 год от З.Є
Джейме одумался в ту ночь. Джейме заступил на вахту, Джейме сделал всё по их условленному договору и отпер дверь. Джейме увез её в Волантис и купил дом, возле дома был сад, большой, лимонный и уютный. В дом этот вела огромная дверь из красного дерева, а в большом обеденном зале всегда звучал смех. И Джейме в доме том был счастлив, впервые с тех пор, как пересек море, он обнимал свою принцессу, свою маленькую принцессу и они подолгу сидели у камина слушая, как где-то за окном выводит трель соловей. У Джейме было всё, столько всего… А после он проснулся. Проснулся ощущая, как под ложечкой засосало от страха, да и от страха ли? Сейчас же даже не расвет, далеко к рассвету. Гаррет на соседней койке храпит, как недорезанный боров, а небо за распахнутым окном светлеет, ночь бледнеет и теряет свою суть, растворяется в молочном рассвете. — Не спишь? — громыхает Лотар где-то прямо над ухом бряцая доспехами, будто дьявол выбравшийся из самой преисподней. — Да нет, как видишь. — Хорошо, тогда застегнуть помоги и собирайся шипче. Джейме неохотно сбрасывает с постели ногу, сначала одну, после вторую, под босыми ногами колюче-холодный пол, в ушах ещё стоит трель соловья, в носу щекочет запах цитрусов из собственного сада. — Боги праведные, Лотар, неужели и правда нужно в такую рань? — пересохшие то ли от сна, то ли от полубреда губы, слова выговаривают пресно, отрешенно, но внутри копошится целый комок, слов, чувств, мыслей, вот только вылить их не на кого. Остается лишь держать при себе, свою сокровенную, губительную, истощающую изнутри тайну. — С рассветом нужно быть на месте. Эти дикари вопят за стенами Пентоса с вчерашнего вечера, то и дело разнесут крепость в щепки, если не поспешим. Гадкое племя, стянули лошадей, женщин, детей, псов, зажгли костры, нарядились в свои лучшие ошметки и ждут. А магист Иллирио приказал, что терпение их испытывать не стоит. Девчонку уже как час собирают служанки, хотя, как по мне, этому дотракийскому ублюдку безразлично кого иметь, то ли благородную принцессу, то ли беспородную кобылу. Вспотевшие пальцы скользили по броне, неумело, будто деревяные. Седьмое пекло, Джейме сто тысяч раз защелкивал эти проклятые застежки, сто тысяч раз затягивал их сам себе и другим, кажется, мог сделать это и с напрочь завязанными глазами, но сейчас, почему-то мешкал. Руки не слушались. Или дрожали? Нет, вздор. — Седьмое пекло, Джейме! Магистр спустит с меня шкуру, если я сейчас не явлюсь в покои принцессы! Мне приказано сопровождать её к самим воротам и глаз с неё не спускать, остальные же должны быть подле принца и остальной свиты. Быстрее! Что-то острое прошибло будто на вылет, словно напрочь вытеснило воздух из груди оставив лишь сухие и пустые внутри легкие. — Не явишься — прошептал Джейме отдёрнув руки, как ошпаренный, сам не ведая что и для чего он творит. — Что? — Лотар выпучил свои огромные, водянистые и от этого почти пустые глаза, будто рыба что вот, прямо миг назад заглотила червяка и только теперь поняла, что крюк уже дырявит нёб, а выплюнуть его — никак. — Не явишься, олух ты проклятый, сколько тебе твердили следить за оружием, следить, смазывать и чинить при надобности. Если бы вчерашней ночью ты глянул к своей броне, а не под юбку кухонной девке, то и разговор другой был бы. Не смазаны твои застежки, заели и всё вот, благодари судьбу, что не на тебе. — Быть не может… — Может — выкрикнул ему в рожу Джейме уже снимая собственную кольчугу с крюка. Он знал, что бывать может всякое, знал, что внутри что-то мучительно ноет и мучительно тянет, к ней тянет, так, будто тянуло всю жизнь, так, будто она почти что Серсея. Нет, она не Серсея, Серсея его предала, бросила и забыла в первое же мгновение. Дени не такая, нет, она совсем не такая, поэтому он бросил её сам. Потому что знал, не будет ей счастья подле него, не будет радости. Он не сделает её леди Ланнистер, даже если бы до одури хотел, его держат не клятвы, его держит страх. Страх за неё, за себя, за Вестерос, в котором больше нет Таргариенов, но хватает желающих помянуть прошлое и затеять смуту. Его держит страх за Серсею, за её семью, за её корону, ведь она так мечтала о ней, мечтала с самого детства, и ему, даже такому изменившемуся и не похожему на себя прежнего не хватит духу разрушить её мечту. Ему закрыт путь в Вестерос, а в Вольных городах… О, Вольные города далеко не сказочное королевство, в Вольных городах им не найти покоя, потому что он умеет лишь убивать, а она… только петь складные песенки и вышивать крестиком. — Дай тогда свою кольчугу, магистр меня же на ленты пустит. — Дать могу только в рожу и доложить капитану гвардии — усмехнулся он улыбкой хищной, неприятной, насмешливой, так когда-то улыбалась его сестра ступая по чужим головам для достижений собственной цели. Наверное, они всё же были похожи, внутренне ещё больше чем внешне.***
Он стоит за её спиной, восковой, неподвижной статуей. Это всё, что он может сделать для неё в этот день, это всё, что он может сделать для неё в этой жизни. Ведь уже с завтрешним рассветом и она и жизнь её станет другой, и величать её должно быть нужно Кхалиси, но для него она Дени, всё та же Дени не Дейнерис Бурерожденная, не жена кхала Дрого. Дени… Маленькая, нежная, и хрупкая, такая хрупкая, что он и сам временами боялся её сломать, а руки Дрого, о, они будто стальные тиски украшены буграми мускулов и темные, загорелые, беспощадные. Джейме видит, он то ведь и за его спиной стоит тоже. У него не забрали меч, оскорбительно быть на дотракийской свадьбе безоружным, у него не забрали нож, что покоился в голенище высокого сапога. От Джейме требовалось лишь размашистое движение руки, лишь поглубже вогнать этот кинжал в глотку и попридержать, пока кровь будет хлестать из перерезанного горла на зажаренную солнцем землю. Может это и было бы правильно. Но кому от этого станет лучше? Ему? Ей? Или Визерису, который тот час приступит к поискам нового претендента, нового купца на бледное, изящное тело. Джейме может лишь стоять, стоять за её спиной и чувствовать её страх. Он может знать, каково ей, может видеть, как она сжимается от каждого звука стали встречающейся со сталью. Ведь дотракийская свадьба — не свадьба, без убийств. Он не может закрыть ей глаза, не может прикрыть ей лицо ладонью и хоть на миг заслонить трупы и булькающую на ранах кровь. Ему жаль только об этом. А ещё о том, что вернулся из Спорных земель, о том, что поцеловал её в том саду, о том, что поцеловал её потом снова и снова, о том, что считал её своей… О, у него долгий список сожалений. Стоило бы пожалеть о том, что предал её тогда, не позволил сбежать, не открыл дверь, предал, обманул, не раскаялся. Но жалеть об этом не получалось, или же не хотелось. Он всего лишь ненавидел его, этого дотракийского дикаря с колокольчиками в смоляной косе. Ненавидят лишь те, кто пытается скрыть своё бессилие. В воздухе стоял зной, запах крови, дыма и похоти. Среди этой преисподней, что разверзлась на земле выделялись лишь её серебряные волосы и воздушные шелка наряда. Не о такой свадьбе ты мечтала, девочка, нет, такая тебе не снилась даже в кошмарах.***
Солнце пылающим диском опускалось к горизонту. Мучительно медленно, но для него мучительно быстро. Если оно скроется там, за тонкой чертой в безграничных степях, он утеряет её навсегда, и больше не вернет. Хотя, она и так никогда ему не принадлежала, только теми вечерами в саду, когда он терял рассудок касаясь её губ губами, а больше… А больше никогда. Длинная вереница гостей тащила свои глупые, никому не нужные и такие бессмысленные подарки. Кричали что-то о своей серебряной Кхалиси и складывали прямо у её ног. Он покинул свой пост, отошел в сторону впервые за этот пылающий жаром день, кажется, земля до сих пор была огненной и раскаленной. Спустился с холма на котором возвышался помост и молчаливо облокотисля на гору сундуков, что нагрузил магистр Иллирио в качестве бесценного приданого. Тогда Джейме впервые увидел её глаза, впервые за целый день. Это были не глаза — всего лишь пустые глазницы, всего лишь колодцы страха, безысходности, ужаса. С них можно было черпать слезы целыми горстями. Но никто будто и не видел, никто из них, проклятых, испорченных до самой сути. Она так одинока, так слаба, так нестчастна среди этого гадкого мира, мира, где лишь люди, лошади и степь, которой не видно конца и края. Ему хотелось убивать, уничтожать не жалея, впервые с тех пор, как он вернулся со спорных земель, а может, впервые в жизни, резать, рычать, таскать их по земле, топтать этих чертовых дикарей. Все они - враги. Они ведь совсем её не заслужили. Нужно уходить, ему нужно просто уходить, опять. Сделать вид, что сердце его из стали. И в этот раз главное ни в коем случае не оглядываться. Судьба жёсткий игрок, не любит когда отбивают её удары, начинает фолить и играть не по правилам. Он всё же оглянулся, оглянулся и Дени смотрела на него, или же сразу ему в душу, таким взглядом смотрят на предателя, труса, лжеца. Предательства в мире много — преданности мало.***
— Ваше высочество — Джейме уже припал на одно колено, Джейме уже склонил голову и опустил глаза, Джейме уже так однажды делал, последствия были дурными, да, их потом нужно было разгребать годами. — Ваше высочество, принц Визерис. Подарите меня вашей сестрице, в качестве рыцаря, сторожевого пса или раба. Прошу вас, не откажите мне в этой просьбе. Ну что, Джейме, твое сердце из стали?