Погода в доме

Тёма не знает, откуда оно берётся, почему, как вот так за пару секунд выключает мозги. Наверное, весна виновата. Весна и запах черёмухи, сладкий, тяжёлый, забивающий ноздри. В этом глухом, заросшем уголку парка черёмуха на каждом шагу, чуть дунет ветер — и в траву сыплются лепестки. Валентин шагает не торопясь, смотрит по сторонам с интересом. Высокая трава сбоку тропы то и дело задевает колено, на джинсах остаётся влажный след росы. Под ногами похрустывают ветки. И Тёма вроде вот так же осматривался, и ничего особенного в голове не было — и вот из тени вышли на поляну, розоватый свет лёг на смуглую щёку Валентина, тот чуть-чуть зажмурился, плечами повёл, поправляя накинутую куртку. Двинулся дальше — а Тёма на него так и глядел, и за рёбрами заколотилось быстро-быстро, ёкнуло, отдаваясь пульсацией в паху, и лицо жаром обдало. Тёма поспешно ускоряет шаги, догоняя. В листве вспархивает какая-то вспугнутая птица, тяжело хлопает крыльями. Валентин оборачивается, смотрит на Тёму долго, внимательно, и Тёма через силу сглатывает. Валентин что-то говорит, а Тёма слушать не может, Тёма дуреет от низкого, хрипловатого, чуть отрывистого голоса. У Тёмы губы натурально печёт, покалывает, как от жажды, только он не пить хочет, ему нужно к смуглой коже Валентина ртом прижаться. Он, кажется, что-то отвечает, сбиваясь, сам себя с трудом слыша, и Валентин подходит ближе, протягивает руку. Тёма вздрагивает, когда тёплая сухая ладонь приподнимает его подбородок, большой палец медленно, аккуратно поглаживает щёку, и Валентин наклоняется — совсем чуть-чуть, но этого хватает, чтобы Тёма качнутся к нему, обхватывая под лопатками, приникая губами к губам. Кончик языка легонько скользит, обводит Тёмину нижнюю губу, и проникает в рот, исследуя, подчиняя. Твёрдая рука ложится Тёме на затылок, потягивает за волосы. Тёма глухо охает, вжимаясь Вале в губы, в грудь, в пах, в колени, крепче стискивает широкую спину. Этот зуд под кожей, эта горячка — нестерпимы, и от одной мысли, что ждать придётся до дома, хочется выругаться, застонать, закричать. Валя отстраняется совсем чуть-чуть, опять гладит Тёмину скулу, подбородок, открытую шею. У Вали в глазах — мягкая улыбка и едва заметные искорки озорства, и как же Тёма ему сейчас благодарен, что он не насмехается, не отталкивает, не спрашивает, какая дурь на Тёму нашла, а обнимает, делясь своим теплом. — Идём? — тихо спрашивает Валя и кивает почему-то назад, в сторону зарослей. Тёма не возражает, следует за ним, и по мозгам опять бьёт сладкий черёмуховый аромат. Изредка попадаются какие-то люди: пацан с фотоаппаратом, хихикающая компания девчонок. В какой-то момент Валентин сворачивает с тропы, первым сбегает по пыльному склону, и Тёма, спускаясь следом, видит грунтовую дорогу, знак кирпича и машину, которую они оставили недалеко. Думали пройти парк целиком, выйти с главной аллеи и сделать круг. Сигнализация тонко пищит, отключаясь. Валентин вопросительно смотрит на Тёму, и Тёма видит, как расширились зрачки в глубине тёмно-карей радужки, как они блестят. Тёма быстро кивает и тянет на себя ручку. …Потом уже, тяжело дыша, вздрагивая, уткнувшись лицом Валентину в грудь, Тёма тихонько смеётся: — Валь… я правда не знаю, что это было. Ты охуенный, вот в чём дело, я на тебя смотреть спокойно не могу. Валентин усмехается в ответ, протягивая Тёме салфетку, помогает сесть удобнее. Тянется, легонько прикасается губами к Тёминым губам. И качает головой: — Я уже и не пытаюсь на тебя смотреть спокойно.