Затмение

— Я рад, что ты так решил, — признался Сяо Синчэнь. Он вообще был человеком честным, даже когда это особенно сложно — перед самим собой. Может, он и видит иногда больше, чем кто-то, но это зрение совсем иного рода. Как правило, Синчэнь чувствовал себя не просто слепым, а не видящим даже себя самого. Зачем он идет к этой цели? Чтобы вернуть зрение и перестать быть калекой? Но если быть честным, ведь с ним случались дни, когда он и рад был, что слеп. Например, когда Сун Лань прогнал его. Тогда зачем? Чтобы еще раз увидеть человека, который так с ним поступил? Посмотреть ему в глаза? Что это изменит? Ведь если бы Сун Лань раскаивался, то уже нашел бы его сам. Даочжан охнул, но Сян Хуа так быстро его подхватил, что оставалось только обнять и не дергаться, что он и сделал. Ну хорошо, все по-честному... — Сян-гэ!!! — чуть ли не на ухо возмутился Синчэнь и тут же покраснел из-за очередной нескромной шутки, — Это я тебя свяжу и суну в гроб. Я первый обещал, — чуть не сказал "это придумал", — лучше лапши, — заметил он и хмыкнул в шею Сян Хуа, — Болтун. Упрямый. Он понял, что мелкие брызги уже не летят, и вообще вода шумела за спиной, а его все несли и несли. Безобразие! — Поставь меня, Сян Хуа, — потребовал он, но брат как назло только пошел быстрее, и тогда Сяо Синчэнь решил мстить. Он чуть сместился повыше, уперся локтями в плечи Сян Хуа — а локти у него всегда были острые, Сун Лань вечно шипел, когда ему доставалось по ребрам. В такой позе ему было удобно, а вот братцу наверняка пришлось немного поднапрячься, чтобы не уронить переставшую его обнимать ношу, к тому же синяки от камней, что летели в спину Сян Хуа, когда они все вместе сидели под одеялом, точно еще не зажили. — Прямо в сторону гор, да. Там будет распадок, нужно будет идти вдоль ручья, пока не зайдем за ту гору, что плоская. Ой, прости, — он как бы нечаянно слегка подпрыгнул, ткнув локтем Сян Хуа в плечо, — Так вот, эту плоскую надо обойти. Там где-то должно быть что-то вроде тропы, хотя я сомневаюсь, что эту тропу вообще видно, очень много лет прошло. К тому же там лес, наверняка все заросло. Ой, прости, я случайно, — новый нечаянный тычок пришелся в левое плечо, — И там должна быть отвесная скала с изречением Лао-Цзы, вот это как раз высокая гора. Будь здоров! — он болтал, нарочно и много, так много слов за один раз Синчэнь сто лет уже не произносил, он даже устал, — Где-то там храм, — И тут даочжан специально завалился направо, судорожно хватаясь за Сян Хуа где придется. Они полетели в ту самую траву, Сяо Синчэнь выбрался из-под Сян Хуа и сел, подобрав колени и сложив на них руки. Улыбка исчезла, никакого даже намека на веселье на лице даочжана не наблюдалось. — Я сам пойду, ладно? — смущенно попросил он, — А то мало ли... хомяки, а ты меня тащишь на спине. Как я после этого буду вести с ними переговоры? Они же меня обсмеют. Он шутил, но совершенно бесцветным голосом. Хотелось выть. Даочжан поднялся на ноги и молча пошел дальше. Солнце уже не так пекло, да в лесу стало попрохладнее. Есть хотелось страшно, но с голодом можно было еще бороться, а вот с нетерпением найти, наконец, то самое нужное место, было куда сложнее. И еще с перепадами то в веселость, то в тоску. — Что ты видишь? — то и дело спрашивал Синчэнь, и сейчас сам был как А-Цин, которая иногда как ребенок доводила его вопросом, долго ли еще идти и как скоро они придут. *** Несмотря на все смешные брыкания Сяо Синчэня на его спине, Сюэ Ян шёл всё быстрее и быстрее, и в конце концов побежал. Правда, убежал не далеко — этот невыносимый человек умудрился одним рывком нарушить равновесие и без того неустойчивой конструкции. Пришлось вывернуться в воздухе бешеной кошкой, чтобы не дать этому полоумному убиться об первый попавшийся камень. — Знаешь, даочжан, — смиренно сообщил Сюэ Ян, валяясь на спине и тяжело дыша. — Ты весьма хреновый наездник. Нельзя бесконечно пришпоривать коня, ты загнал меня почти насмерть. Шутка. Одна шутка стоит другой. Когда кто-то шутит вот с таким лицом и вот таким голосом, главное, что хочется сделать — это ударить шутника по лицу. Пусть бесится, лишь бы не застывал в этом состоянии. Отвратительнее всего было сейчас лежать, и смотреть на его горло, которое напрягалось в немом вопле. «Рано или поздно ты успокоишься и забудешь. Смиришься. Я заставлю тебя забыть». — Иди-иди… я всё равно дальше тебя не понёс бы! Сюэ Ян просто не мог не бухтеть себе под нос. Он бесился, злобился, но при этом ни разу не мелькнула мысль, на кой чёрт он вообще куда-то тащится. «Подумать только, отвесная скала с изречением Лао-Цзы! Усраться можно! И где-то там храм. Зашибись, я иду с ним по святым местам! Вояж по святым местам в сопровождении святой сволочи! По завершении путешествия вас причислят к лику святых, если вы доживёте до этого радостного момента». — Вижу деревья. Ещё деревья. Ручей. Трава. Гэгэ, до горы мы не дойдём сегодня, тебе придётся с этим смириться. Уже почти темно, и хочешь, не хочешь, а придётся остановиться. Потому что если ты в темноте убьёшься, ты точно никуда не дойдёшь. Сделай мне одолжение, сядь вот тут. Этот ручей серьёзно отличался от своенравной реки. Сюэ Ян облазил берега, разыскивая нормальное место для ночлега, выбрал маленькую полянку в обрамлении густого кустарника, расстелил одеяло и подтолкнул туда святую сволочь. — Сделай мне приятно, даочжан. А именно — сделай так, чтобы я нашёл тебя тут, когда вернусь. В твоём распоряжении ручей, можешь умыться, вода чистая. Он устал как собака, и сейчас лучше рухнул бы и полежал, но есть хотелось сильнее, чем умирать. Горсть ягод он отдал Сяо Синчэню, наломал сухостоя и развёл костёр. В лесу темнело быстро. Сюэ Ян порылся за пазухой, достал что-то замотанное в тряпку, понюхал и остался доволен. Спустя совсем немного времени, он сидел на краю ручья и время от времени поднимал сплетённую из гибких веточек раколовку с привязанной к ней наживкой, подсвечивал себе горящей веткой. Раки ползли на свет и на душок слегка подпорченного мяса. Чтобы испечь рака на плоском гладком камне, много времени не нужно. Чтобы положить несколько печёных раков на лист кувшинки — ещё меньше времени. — Ешь. Это хорошая еда, рыбу сложнее ловить. А раки на язык этой чушки А-Цин идут просто великолепно. Не зря отрезал. А то даже умирая не удержалась от своих сентенций, маленькая дрянь. — Что в том храме, Сяо-гэ? Он чистил горячего рака, обжигаясь и чертыхаясь, жевал белое мясо, время от времени бегая к раколовке и снимая ещё несколько глянцево блестящих клешнястых раков. Споласкивал их в ручье и укладывал на раскалённый плоский камень, прижимал палочкой. Они уже сильно объели язык-наживку, скоро вообще ничего не останется, и тогда раков не на что будет ловить… Хотя он всё равно что-то придумает. — Поешь и ложись спать. Нет лучшего лекарства, чем сон, даочжан. *** Идти в темноте и даже в сумерках по лесу небезопасно даже для зрячего. После твари в деревне, после внезапно рухнувшего на них потока даочжан ждал какой-нибудь новой опасности буквально под каждым камнем. Так что он послушно остался там, где велено, съел все ягоды до единой и просто подбрасывал в костер ветки, поддерживая огонь, пока Сян Хуа безудержно отдавался заботе о нем. Это грело душу, это не давало уйти в тягучее уныние и безразличие, и это было непонятно. Почему Сян-гэ это делает? А-Цин так настойчиво убеждала, что ему нельзя верить, но даочжан привык судить о людях по поступкам, и от Сян Хуа он получал только добро. В общем, ничего удивительного в том, чтобы нести людям добро, Сяо Синчэнь как раз не видел — его всю жизнь этому учили, он сам к этому стремился и его с детства окружали такие люди. Поражала степень этой заботы. Почему? Зачем? Чем он это заслужил? Ну да, помог, но ведь он ничего не требовал и не просил взамен... А Сян Хуа как будто решил посвятить себя тому, чтобы сопровождать даочжана до самого конца пути. Как будто они всю жизнь знакомы... Иногда казалось, что и правда, давно. Голос Сян-гэ временами как будто напоминал кого-то из прошлого, как будто Синчэнь просто забыл. Но это не казалось ему странным. С той поры, как он лишился зрения, весь мир для даочжана звучал по-другому. И чем больше времени проходило, тем больше менялось восприятие. Так что голоса вполне могли казаться ему теперь не такими... «Интересно, узнаю ли голос Сун Ланя, когда мы встретимся?» Вопрос Сян Хуа заставил его очнуться от задумчивости. Сяо Синчэнь помолчал, доедая последний кусочек, совершенно не допуская даже мысли о том, чтобы не доесть то, что добыл Сян Хуа. И на самом деле он не знал, как сказать. Начнешь рассказывать... даочжан боялся, что расскажет все, а эта история до сих пор принадлежала только его сердцу. С другой стороны, Сян Хуа не заслуживает такого — идти вместе и даже не знать, ради чего все эти трудности. — Я не знаю, — честно сказал он, наконец, решившись и надеясь только, что вовремя остановится и не выскажет Сян-гэ ненужных ему личных переживаний. — На Баошань, там, где я вырос, живет один очень мудрый и старый заклинатель. Он учил нас. Когда я вернулся... я был слеп и абсолютно подавлен, ничего не хотел и не знал, зачем я есть. Лаоши рассказал мне легенду о человеке, который много-много лет назад умел возвращать людям потерянные чувства. При этом сам был слеп, — даочжан улыбнулся воспоминаниям, — конечно, лаоши рассказывал мне это не для того, чтобы я бросился искать способ прозреть. Он говорил о том, что даже так мы можем быть добры и благородны, можем найти себе применение. И я уходил с чувством, что мне есть для чего жить. Но прежде чем уйти, я с одержимостью ребенка выспросил у него эту легенду. Синчэнь покачал головой, смиряясь с собственным несовершенством. Чтобы стать одним из бессмертных, ему еще долго придется работать над собой и научиться ставить благо мира выше своего. — Лаоши рассказал мне, где жил этот праведник. После его ухода люди свято чтили это место, пока оно не ушло во время и легенды. Я... я хочу найти его. Быть может, там сохранилось что-то, что я мог бы... что может мне помочь. Чем дольше говорил даочжан, тем тише становился его голос, он как будто уходил в задумчивость и вдруг резко переменился: — Сян-гэ, можно я посмотрю на тебя? — Синчэнь поднялся и снова опустился на землю, встав на колени за спиной Сян Хуа. Он хотел "видеть" его лицо. Так сильно, что просто не мог удержаться! И не дожидаясь ответа, Сяо Синчэнь коснулся пальцами его скул и задержал дыхание. — Пожалуйста. А то я спать не смогу. *** Внезапное откровение. Ну хорошо, не такое уж внезапное, Сюэ Ян хотел вытянуть его на откровенность, и получил то, что желал. Безошибочным чутьём уловил, что спрашивать, как он потерял зрение, не стоит. Тем более что он и так знал эту историю — в пересказе, разумеется, через сорок восьмого рассказчика, но в общих чертах. Это ж каким трижды мать его святым нужно быть, чтобы выдрать себе глаза и отдать своему… а кстати, своему кому? Кем ему приходится Сун Лань? Неужели просто друг, соратник и единоверец? Вот чего ради выдирать свои глаза, самому оставаться слепым, чтобы этот сучий потрох после этого взял, и бросил своего же святого. Как он умудрялся смотреть вслед уходящему слепому — смотреть его же глазами?! «И это меня называют зверем! Нет, я-то, конечно, чего ж нет-то, но тем не менее, что с меня — убил и пошёл дальше. Стыдно даже как-то. И обидно. Сун Лань меня обошёл, нужно срочно навёрстывать репутацию». Он с подозрением следил за внезапной перебазировкой своей святой сволочи, и даже несколько опешил от такой просьбы. Восхитился, не без того — просьбу высказать-то высказал, а пальцы уже на лицо возложил. «Сейчас сделает поэтическое лицо и скажет что-то типа «Нарекаю тебя, дорогой Сян Хуа, своим товарищем на стезе добродетели!». Не дай небеса случиться этому кошмару». — Смотри, — Сюэ Ян рассмеялся. — Забыл, наверное. Ты же меня уже трогал. А хотя да, в первый раз ты проверял, нет ли у меня на лице ран. «А второй раз был не в себе, когда полез трогать моё лицо... а третий раз трогал совсем не лицо, а вовсе даже наоборот». Он напряжённо ждал, пока пальцы скользили по его лицу. Было огромное искушение втянуть щёки, выдвинуть нижнюю челюсть — измениться, притвориться, что это не он. — А спать нужно, Сяо-гэ… ты несёшься к своей легенде на пределе возможностей, так не годится, — он не торопил свою святую сволочь, прикрыл глаза, когда по векам пробежали тонкие пальцы. — И чтобы ты не думал дурного, скажу — я был искалечен. И страстно хотел вылечиться. Вот веришь, если бы мне сказали надеть лягушачью шкуру на голову и плясать голым при луне, я бы это сделал, лишь бы это могло вылечить моё тело. Мне удалось. И у тебя получится, правда, мне не потребовались волшебные старцы с высоких гор, но у нас разные случаи. Пальцы скользнули ниже, и Сюэ Ян бездумно приоткрыл рот, поймал палец губами и быстро облизал, придержав его руку за запястье. Не больно прихватил зубами, прекрасно понимая, что как раз клыками — у него в улыбке отчётливо выделялись пусть и не звериные, но заметные клычки. «Помру дураком… ты до сих пор меня не узнаёшь?» — У тебя руки вкусные. Ты ведь раков ел. В соке все. Там такая белая мякоть, сочная… *** Он разрешил! Сяо Сичэнь даже не пытался ответить себе на вопрос, почему он не обиделся бы, скажи ему сейчас Сян Хуа "нет". Он оставлял ему право отказать точно так же, как понимал, что Сян-гэ может не хотеть называть свое настоящее имя. — А что с тобой случилось? Расскажешь? Прикосновения были настолько же осторожными вначале, насколько уверенными они стали, когда Синчэнь добрался до губ. Он внимательно и не торопясь "рассматривал", очерчивая кончиками пальцев каждую линию, отметил мягкость лица, ласково дотронулся до век, не забыв и о ресницах, огладил брови, коснулся переносицы и скользнул к кончику носа, а потом еще ниже, до рта, изучив линии губ. Ему понравилось то, что он "увидел", даочжан подумал, что такой человек и должен быть красив — как же иначе? Он вздрогнул, когда Сян Хуа ухватил его за палец, другая ладонь Синчэня прижалась к шее Сян-гэ и он замер, не зная, как на это реагировать. Бум. Сердце? Бум-бум. Оно... Рука скользнула ниже по груди Сян Хуа, и вместо того, чтобы отпрянуть, как наверное и нужно было, Сяо Синчэнь наоборот, прижался, обнял и устроил подбородок на его плече. — Прости, — даочжан улыбнулся, а сердце бухнуло в спину Сян Хуа, — я не подумал, что смотрю на тебя грязными руками. Он отстранился и улегся, наконец, на расстеленное одеяло. И руки под щеку положил, как будто собирался спать не в лесу незнакомом, а дома в собственной кровати. — Ложись рядом, так будет теплее. Чем дальше на юг, тем холоднее по ночам. Утро началось для них рано. Сяо Синчэнь не видел, но научился слышать время по пению птиц или шелесту листьев — куда бы он ни попадал, а привыкал к местным звукам быстро. — Скажи, когда дойдем до скалы, ладно? — даочжан шел за Сян Хуа, держа его за руку, по-другому в этой местности передвигаться было крайне тяжело, и он с ужасом подумал, что ему пришлось бы ползком и, шаря руками по земле, выискивать эту тропу, если бы он был один, — Ты узнаешь, там иероглифы прямо на камне. Когда изречения вырезают на скалах, их видно с тропы, чтобы всякий проходящий смог прочесть мудрое слово. На Баошань много таких знаков. Например — «Когда я освобождаюсь от того, кто я есть, я становлюсь тем, кем я могу быть». Эта фраза начертана прямо над нашим домом, и я видел ее каждый раз, когда утром выходил во двор для тренировки. Даочжан не мог видеть, что та самая надпись на скале, которая гласила "Не ищите, иначе вы потеряете. Не ищите — и вы найдете", давно потемнела от времени и поросла мхом, но все же кто-то высек знаки настолько глубоко, что и теперь их можно было заметить. Они с Сян Хуа шли почти полдня. Вспомнив, что Сян-гэ сказал ему «ты несешься к своей легенде», Сяо Синчэнь отругал себя и решил, что надо остановиться и отдохнуть. В самом деле, он готов был не спать и не есть, когда уже так недалеко до цели, но нельзя требовать того же от друга. Тем более, что тропа, и без того тяжелая, явно много лет не знавшая следов человека, а только зверей, уже довольно давно шла в гору. Камешек сорвался из-под ноги даочжана и покатился вниз, где осталось русло ручья. И только услышав это падение, Синчэнь понял, как тихо вокруг. Он сделал еще несколько шагов, камень под ногами показался ровнее, чем прежний. — Сян-гэ, что ты видишь? Руины быть может? Храма? Дома? — он снова торопил с ответом, сжимая руку Сян Хуа, хотя разве можно нормально осмотреться так сразу? — Пещеру? Или... пока ничего? *** — О, со мной случилась удивительно смешная история, — Сюэ Ян фыркнул, едва выпустив палец Сяо Синчэня изо рта, и на миг потерял дар речи. Это же святой, он должен либо сделать вид, что ничего не было, либо — вот это вероятнее! — вежливо отнять руку и прочитать небольшое нравоучение на тему добра, зла, приличий и мировой гармонии. — Я был ребёнком, — он замер, чувствуя, как в спину тяжело и гулко стучит поистине золотое сердце его любимого врага, как он дышит на ухо, а его подбородок спокойно и доверчиво ложится на плечо. Рука вот… Нет, нельзя жить вот так, поминутно заходясь от дикого и жадного восторга. Сюэ Ян аккуратно поправил его руку, прижав ладонь поближе к сердцу. — Я был маленьким, голодным и оборванным. Наивным. Один человек поручил мне отнести записку своему недругу, пообещав мне сладостей в награду. В качестве награды я получил зверские побои. В качестве возмещения обиды я получил раздробленную левую руку. Каждая кость была сломана в нескольких местах, и все они неправильно срослись. Постоянная боль от плеча до кончиков пальцев — так я рос. Нашлись люди, которые сумели снова переломать мне все эти кости и правильно сложить. Потом пришлось долго учиться снова двигать этой рукой — через боль. Иногда она болит снова, это значит, что скоро поменяется погода, начнётся дождь, ветер и холод. Но это неважно. Что же, откровенность за откровенность. Сюэ Ян старательно гасил в своём голосе многозначительные обещания, которые теперь за давностью лет некому было адресовать. Тем более что все виновные мертвы — их родня, и ближняя, и дальняя, их жёны, дети, кони, свиньи, собаки и птицы. Все. И это приносило сердцу покой, именно поэтому оно сейчас так ровно и уверенно билось куда-то в ладонь самой святой сволочи из всех, существующих на свете. Он попытался не отпустить, когда даочжан всё-таки отстранился, но всё же не настаивал. Долго сидел к нему спиной, когда Сяо Синчэнь лёг на одеяло и позвал к себе, он прозевал к чёртовой матери всех раков, которые успели доесть свой праздничный ужин и расползтись по своим норам. Он был готов убить Сяо Синчэня прямо сейчас, пока ещё не поздно. Просто потому что нельзя быть таким доверчивым идиотом. Как он вообще дожил до своих лет со своей легковерностью? Вот с этим спокойным лицом, когда вот так ложишься на одеяло, вот таким образом складываешь ладони и кладёшь под щёку… «А может он сумасшедший, а я не заметил?» Он всё же лёг, и пока костёр не погас, смотрел на него. Смотрел и смотрел, время от времени протягивая руку, чтобы потрогать его лицо, но так и не прикоснулся. Зато увидел белую нитку, торчащую из шва на плече его одеяния, и осторожно потянул за неё. Шов неожиданно легко распустился, и Сюэ Ян снова поймал на своих губах кривую улыбку буйнопомешанного. Теперь святая сволочь будет ходить с рукавом, который норовит оторваться сам по себе. Так что там про причудливое дао? Уже во сне Сюэ Ян собственническим жестом сгрёб его в охапке и прижал к себе. Ночь действительно выдалась холодной, они спали до утра, тесно прижавшись друг к другу. Он не выспался. Утро выдалось зябким, и какое-то время Сюэ Ян шёл, натыкаясь на деревья, потом до него дошло, что тонкие белые одежды заклинателя спасают от холода хуже, чем его достаточно добротные вещи, и повесил ему на плечи одеяло. — Заболеешь — привяжу и буду лечить, и не пущу никуда, имей это в виду. Он не видел ничего особенного в том, чтобы вести его за руку. Нет, ну а как? Он придерживал ветки, чтобы не хлестнуть Сяо Синчэня по лицу. Не потому что заботился, а потому что это слишком мелко. Сюэ Ян оказался захвачен мыслью, что святая сволочь может прозреть, и это прозрение обернётся для него такой мукой, что он сможет полностью насладиться его отчаянием и ужасом, когда он увидит. Увидит на самом деле, собственными новообретёнными глазами… как кинется бежать, или бросится на него в стремлении убить, или что угодно, но ради этого стоило полазить и по святым местам. А ещё у него на самом деле отрывался рукав, а нитки с иголкой не было — всё унесла взбесившаяся вода. Сюэ Ян прекрасно понимал его нетерпение, поэтому не стал предлагать привал — он всё равно по дороге обдирал все встречные орешники, и набил полные карманы орехов. На ходу их лущил, вкладывал горсть почищенных орехов в руку Сяо Синчэня и подбадривал: — Ешь. Это хорошая еда. Белки едят, и видел бы ты, как они шустро носятся. Сейчас наедимся орехов, и как две ополоумевшие белки кинемся в гору, набираться древних секретов. Он сам едва не оступился, но с готовностью вскинул голову, изучая скалистые выступы, обрамлённые лесом. — Знаешь, Сяо-гэ, по-моему, мы здорово смотримся вместе, потому что гора вытаращилась на нас, буквально разинув рот. Вход в пещеру я вижу, похож на широко открытый в изумлении рот, и вокруг него — какие-то развалины. Только в упор не вижу, как туда залезть. Склон почти отвесный, и было бы обидно сгинуть прямо у подножия цели. Но люди туда как-то поднимались, и мы сможем. А? — он воодушевлённо стукнул его по плечу и тут же прижал к себе, посмеиваясь. — Попробуй сообразить, как должно выглядеть то, что ты ищешь, и потихоньку будем подниматься. И вот ещё что. Святые там жили или не очень, а без воды они не смогли бы нацарапать на скалах кучу мудростей. Я уверен, что где-то там есть источник воды. Пить хочу — помру сейчас. И у тебя губы потрескались.