Затмение

Чем дальше в люди, тем отчётливее становилась улыбка Сюэ Яна. Ну чего ждать, действительно. Улыбка балансировала на грани злобного оскала и издевательской ухмылки, и в конце концов от них ещё и шарахаться начали. Он специально держался позади Сяо Синчэня, предоставив ему договариваться о ночлеге, и персонально отмечал каждого, кто рисковал ему отказать. А память у Сюэ Яна была феноменально цепкой, он никогда и никому ничего не забывал. И не прощал. — Да, я понимаю, — беззаботно поддакнул он. — Праздник, много людей, все хотят заработать денег. Везде были развешаны стебли аира и тоненькие пучки полыни. Сюэ Ян дёрнул несколько душистых полынных пучков, растирал сизые тонкие листочки в пальцах и сумрачно оценивал шансы «ничего страшного, найти место». Когда в пыль под ногами Сяо Синчэня упала мелкая монетка в качестве подаяния, Сюэ Ян понял, что сейчас он превратит этот праздничек в кровавую кашу. Да что эти люди вообще себе думают?! Дородный толстяк, кинувший милостыню, уже ушёл, его жирная спина колыхалась в толпе, как будто хомяк-переросток решил обойти свои владения. Монетку он подобрал. Этого хватило бы разве что на чашку горячей воды. — Пойдём, гэгэ. Я знаю, что нужно делать, — он подхватил свою драгоценную сволочь под руку, и повёл по улице. Нашёл маленькую бедную забегаловку, усадил его за стол на краю, и отдал монетку милостыни за чай. Конечно, это был не очень-то чай, но хотя бы притворялся им. — Вот, попей пока. Я буду рядом, ты будешь меня слышать. И пожалуйста, сделай вид, что ты не со мной, — он заговорщицки рассмеялся ему на ухо, мазнул губами по щеке. Спустя всего несколько минут действительно совсем рядом раздался его голос: — А вот дикий полынный мёд даосских горных пчёл, добытый с риском для жизни! Всего один кусочек сот открывает душу для праведности! Господин, смотрите, как эти звери меня искусали! Эти пчёлы живут в развалинах прославленного храма, постигая правильный путь, и в их бесхитростных сердцах сияет воистину божественный свет! Глядите, госпожа, я разбил колено и едва не лишился жизни, чтобы добыть этот мёд! Понюхайте, господин! Чувствуете аромат полыни? Это потому что учение горчит на языке, но воистину сладки его плоды! Как дорого? Ничего не дорого! Не выбрасывайте воск от этих прекрасных сотов, это мощный оберег от неприятностей! Хранит отпрысков от распущенности чресел, охраняет девиц от опрометчивой влюблённости! Нужно взять этот кусочек воска и положить рядом с подушкой. Если ваши дети будут спать дома, то с ними ничего не случится! Покупайте полынный мёд даосских горных пчёл! Сам ты мошенник, был бы я мошенник, у меня этого мёда был бы с собой полный мешок, а я смотри, как мало добыл! Нет, нельзя, маленький кусочек, дорогой господин. Зачем вам больше? Нельзя быть жадным и захапать себе весь свет! Как зачем мне деньги? Помилосердствуйте, я тоже человек, мне нужно жить и спать под крышей! Сестричка, купи полынного мёду, и послушай меня — если твой дружок ведёт себя как негодник, положи себе в рот кусочек мёда. Тебе будет сладко, особенно когда будешь охаживать его палкой от метлы по его негодным бокам! Я не оборванец, моя потрёпанная одежда — это свидетельство моей праведности! Нельзя спуститься с диких скал, оставшись в целых одеждах, иначе я был бы мошенник, и вы бы мне не поверили, верно я говорю, дядюшка? Мёда действительно было не много. Зато за него хорошо заплатили. Сюэ Ян вернулся достаточно быстро, со смехом вывернувшись из рук покупателей, которым не досталось волшебных сладостей, и присел рядом с Сяо Синчэнем, посмеиваясь и звякая в кулаке деньгами. — Можешь меня ругать и стыдить, гэгэ. Здесь много других босяков и негодников, я не самый страшный из них. «Вообще-то я мог просто прирезать пару горожан и снять их кошельки с мёртвых тел, но смотри, как ты хорошо на меня влияешь. Тебе стоит гордиться, гэгэ». — Зато теперь мы найдём ночлег. Ты сердишься? *** — Это полынь? — Сяо Синчэнь улыбнулся. В городе пахло праздником — едой, фейерверками, чаем, но все это не могло заглушить запах полыни, который вдруг свежестью окутал двух оборванцев. — Дай, — он забрал из руки Сян Хуа сухие цветочки и понюхал. Стало не так тошно, и даочжан снова выпрямил и без того прямую спину, сжал губы и прислушался — куда они еще не ходили. Но Сян-гэ осматриваться не хотел, он втащил Сяо Синчэня в забегаловку, выдал какую-то горячую жидкость, которую здесь исключительно по недоразумению называли чаем, и вместе с ней — распоряжения такого рода, что не насторожиться было невозможно. Сяо Синчэнь подумал, что когда-нибудь после слов «сделай мне приятно, даочжан», «пожалуйста», «поверь» он перестанет сразу напрягаться, но пока не очень получалось. И не зря. Когда Сяо Синчэнь услышал, что вытворяет Сян Хуа, он чуть не подавился чаем. Ужас. Первой мыслью было встать и утащить этого бесстыжего подальше от толпы, пока им не напинали, и пока от стыда даочжан еще не потерял самообладание. Но, видимо, все это путешествие через лишения, потери, безумные загадки и невозможную усталость закалили силу воли почище даосских практик, и Сяо Синчэнь остался на месте, только ладонью прикрыл лицо, а потом снова невозмутимо взялся за чашку. Вообще, конечно, находчивость Сян Хуа не могла не восхищать, сам даочжан не то чтобы не смог такое сказать — он не сумел бы даже придумать! Что, конечно, совершенно не отменяло недопустимости происходящего. — Этот мед — не полынный, — строго сказал Сяо Синчэнь, — Как можно так нагло врать людям в глаза? Даосские пчелы, о небо! Обереги... — он тихо застонал, пряча в ладонях лицо, а заодно и улыбку, чтобы Сян-гэ не видел, потом выдохнул и серьезно добавил. — Нет, не сержусь. Но давай уйдем отсюда? Он поднялся, схватил Сян-гэ за руку и едва справился с собой, чтобы не вылететь из заведения, а спокойно выйти. Наличие денег изменило тональность разговоров с владельцами гостиниц, но не повлияло на наличие в них мест. — Господин, есть только одна комната наверху, простите великодушно, но праздник, все занято. — Нас двое, — заметил Сяо Синчэнь так, будто для хозяина это не было очевидно. — Да, молодой господин, конечно, двое. Но комната только одна. Есть горячая вода, большая бочка, еда, чай — все, что нужно уставшему путнику, но комната только одна. Это была пятая гостиница после того, как Сян Хуа продал мед, и Сяо Синчэнь серьезно опасался, что терпение друга скоро закончится, и он решит сотворить еще что-нибудь из ряда вон выходящее. — Вторая кровать? И даже услышал, как хозяин развел руками. Сяо Синчэнь вздохнул. — Второй матрас, молодой господин. Вам принесут второй матрас. И... ширму. Даочжан кивнул и благодарно улыбнулся. Матрас им, и правда, принесли, и даже вторую подушку — подняли буквально вслед за ними по лестнице. Даочжан даже удивился подобной расторопности в столь недорогой гостинице. — Наверное, мы выглядим просто ужасно. Ужасно уставшими, Сян-гэ. Хозяин от доброты так торопится... Где здесь можно сесть, покажешь? Мне кажется, если я сяду на пол, просто не встану. Как твоя нога? — он сообразил, что так и держит гэгэ за руку, хотя теперь, когда они оказались в комнате, уже не нужно было, и отпустил, — Нужно осмотреть все твои раны и ранки. Ты первый идешь мыться. *** Он не сердился. В общении со святыми есть свои преимущества — Сяо Синчэню не было нужды ему врать. Интересно, а он вообще умеет врать? Где-то в глубине души появилось удовлетворение от самого факта, что несмотря на всю свою чокнутую святость, его даочжан был человеком практичным. А мог бы сейчас взбрыкнуть, гордо отказаться от нечестных денег, и уйти спать куда-то под придорожный куст. С него сталось бы! Строго говоря, это были не такие уж нечестные деньги. Подумаешь, чуть-чуть приукрасил действительность. Всё остальное правда чистейшая, ведь это действительно мёд, а не сахарная патока, и действительно его покусали. — Я оставил тебе кусочек, ты сможешь убедиться, что именно этот мёд — полынный. Но сначала тебе нужно поесть. Им снова отказывали, хотя и не так нагло. Всё-таки демонстрация денег делает людей почти такими же сговорчивыми, как демонстрация ножа. Сюэ Ян потерял терпение, и в очередной гостинице продемонстрировал и то и другое. Намёк оказался яснее ясного: или ты берёшь деньги, или ты получаешь нож под ребро. Быстренько посчитай, что тебе выгодней и приятней. — Молодой господин, — поклоны стали ниже, а отношение куда внимательнее. — Спуститесь к ужину? — Принесите наверх, — здесь Сюэ Ян принял решение сам, и подхватил разом вспотевшего хозяина за локоть, отвёл на пару шагов. Наверное, это страшно, когда тебя ведут той же рукой, в которой зажат нож. — Мыло, расчёску. Подскажи-ка, любезный, где тут купить приличную одежду, мой друг хочет переодеться в новое и чистое. Нож, конечно, принимал участие в переговорах, но вложенные в мокрую ладонь деньги приободрили хозяина гостиницы. Так что шуршал он действительно быстро. Сюэ Ян даже какое-то время пытался понять, что сработало лучше — нож, деньги, или его физиономия, в которую пчёлы добавили изрядную долю инфернальности. — Весьма достойный человек наш хозяин, — подхватил Сюэ Ян. — Пообещал нам хорошего мыла, чистое бельё и расчёску. Моя нога прекрасно потерпит, ты ведь её полечил. Он подвёл вымотанного даочжана к скамье и усадил, и сел рядом, пока им обеспечивали всё обещанное. — Гэгэ, когда в одной воде приходится мыться двоим, то самый лучший способ — это сначала смыть самую грязь в обычном тазу. Иначе второму нет смысла соваться в воду. Поверь, так будет лучше. А бочка большая, хозяин не соврал. Хочешь, можем вместе в неё залезть, так никому не придётся ждать своей очереди, — он очень старался говорить с серьёзным видом и невинным тоном, но всё равно рассмеялся. — Сяо-гэ, ты слишком робкий. Что такого, если два уставших путника заберутся в воду вместе? Зато я смогу тебя спасти, если ты от усталости уснёшь прямо в бочке. Ну, не знаю как ты, а я начну всё сразу. Он отлил воды в таз и начал раздеваться буквально в двух шагах от своей хоть и святой, но очень пыльной сволочи. Когда разулся, застонал от удовольствия. — Снять с тебя сапоги? Босиком просто сразу чувствуешь, как начинаешь отдыхать. Я умею мыться в небольшом количестве воды, а ты? И потом, чистым куда приятнее погружаться в горячую воду. Он невозмутимо повернулся к двери, когда принесли еду. Служанка пискнула от неожиданности, увидев его голым, и смущённо отвела глаза. Сюэ Ян ухмыльнулся, проводив её глазами. Наверное, рядом с невозмутимым и полностью одетым Сяо Синчэнем это смотрелось шокирующее. — Раздевайся, гэгэ. Я потру тебе спину. Тебе принесли лапшу с грибами, чистые нижние одежды, на постели чистые простыни. На сытый желудок и в чистоте изумительно спится, и даже праздник за окном и грохот фейерверков нас не разбудит. Я лягу на полу, на дополнительный матрас. Не спорь, просто если я спросонок грохнусь с кровати, непременно сделаю хуже колену. Он неторопливо мылся, выглянул в окно, понял, что никого не обольёт, и выплеснул туда воду, набрал чистой и начал споласкивать волосы. — Сяо-гэ. Не время для скромности. Я тебя не съем, клянусь. Будь ответственным — вода остынет, еда остынет. *** Он смеялся! А Сяо Синчэню было совсем не смешно. Одна только мысль о том, чтобы залезть голышом в одну воду с Сян Хуа, вызывала в нем оторопь и страшное смущение. Он сидел и в оцепенении слушал болтовню Сян-гэ и ... как он раздевается. И еще неизвестно, что хуже — видеть или представить. Чувствуя, что краснеет, Синчэнь поспешно наклонился и сам стащил с себя сапоги. — Я тоже умею... наверное. Я просто не знаю, сколько обычно воды на меня выливается, а сколько — мимо, — вздохнул даочжан, не поднимая головы. Он начал с верхней одежды, неторопливо и все еще раздумывая, все ли правильно. Вообще им ширму обещали... — Я вижу, да, то есть чувствую запах. А тебе что принесли? Что ты будешь есть? Чай тоже дали? — он вдруг стал непомерно болтливым, особенно когда пришлось встать, чтобы сбросить рваное и грязное. Сяо Синчэнь не знал, куда себя деть, потому что с одной стороны — он же не девушка, чтобы настолько смущаться. Да и перед Сян-гэ ... это как проверка "сможешь или слабо?", когда подростками они играли, забираясь в запрещенные комнаты, пока взрослые не видели. Но подростками они не целовались, это факт. Небо! Так далеко ушли от горы, а эти неправильные мысли все еще лезут в голову! В раздумьях даочжан все-таки разделся до нижних одежд, снял и рубаху, и тут подумал, что белье настолько грязное, что это куда стыднее, чем вовсе без него. К тому же да... "ответственность", чтоб ее. Разве можно допустить, что лапша с грибами остынет, когда Сян Хуа пришлось обманывать, чтобы она у него вообще была?! — Во мне нечего есть, — Сяо Синчэнь даже улыбнулся. Неизбежность раздевания от этого никуда не делась, и даочжан снял последнее, что на нем было. Он протянул руки, шагнул вперед, чтобы понять, где вода и тазик, и, наткнулся как раз на Сян-гэ, тут же развернулся спиной к нему. — Поможешь, да? Он собрал волосы, чтобы не мешались, наклонил голову, и это простое движение помогло успокоиться. — Я потом постираю одежду, не отдавай и не делай сам. И зашить я тоже могу. От первых струй воды по спине стало холодно, и даочжан вздрогнул, но потом расслабился. По крайней мере, он честно попытался, и в конце концов ему это даже удалось. Мытье спины длилось бесконечно, но он стойко дождался и протянул руку, чтобы забрать мочалку и продолжить уже самостоятельно — поймать удалось почему-то не сразу. Синчэнь и рад был бы поторопиться, но вслепую у него ничего не вышло бы. Заканчивая с бедрами, он понял, что совместное купание в бочке неотвратимо приближается, и сжал эту несчастную мочалку так, что вода потекла на пол — как в маленькой мочалке вообще поместилось столько воды?!! — Сян-гэ, ты где? — он снова замер и прислушался. *** Сюэ Ян не верил своим глазам — он действительно начал раздеваться! Казалось бы, что удивительного, но Сяо Синчэнь явно колебался, стоит ли, заливался краской смущения, кусал губы. Снова. У него и так-то нижняя губа ещё не зажила, а теперь губы снова припухли и покраснели, и вряд ли он понял, что делает. — У нас тут есть… — он прошлёпал босыми ногами ближе к столу. — Есть лапша с грибами, есть рис, есть куриная печень, и куриные ножки. Баоцзы нету, а я тебя ими пугал. Овощи. На мой взгляд — вполне себе ужин. Чай принесли. Вина немного. И самое главное — гэгэ, ты не поверишь, — он трепетно вздохнул. — Конфеты. Тоже немного, но они есть! А это значит, что жизнь прекрасна, и я хочу съесть их прямо сейчас, но… — Сюэ Ян двусмысленно улыбнулся. — Предвкушение это часть удовольствия, правильно я говорю? Он жадно смотрел, как Сяо Синчэнь раздевается, буквально облизывал взглядом, и когда тот, наконец, снял нижнюю рубаху, издал короткий стон. — Послушай, даочжан, никогда не думал, что я это признаю, но ты прав. Гэгэ, с тех пор, как я видел твою спину, ты отощал ещё больше. В тебе не просто нечего есть, на тебя без душевного трепета не взглянешь, меня впору засудить за жестокое обращение с даочжанами. Скажут, что я морил тебя голодом с особой жестокостью. И это была не фигура речи. Да, грязный, но кожа светлая, почти фарфоровая, и светится. Полупрозрачная, видны все синеватые жилки, можно пересчитать рёбра. Он так вдыхал, что тонкая кожа на горле трепетала. Он даже не был жилистым, что можно было бы понять при таком телосложении! В какой-то момент Сюэ Ян подумал, что он всё же не рискнёт раздеться до конца, а вот просчитался. Пришлось критически глянуть на собственный член и покачать головой. «Надо же… никогда бы не подумал, что у меня встанет на умирающего от голода». — Гэгэ, от тебя остались только кости и сила воли. Конечно помогу, я же сам вызвался, — он тут же принялся добросовестно тереть подставленную спину, целомудренно не опускаясь ниже поясницы. — Да я верю, что ты можешь и постирать, и зашить. Обещаю, что не отдам никому, хорошо? Но тогда и ты обещай, что не будешь деликатничать, и хорошо поужинаешь. Дай я тебе волосы прополощу от пыли. Сюэ Ян подтолкнул даочжана между лопаток, чтобы нагнулся, быстро сполоснул, отжал шевелюру и вручил ему мочалку, пару раз промахнувшись. — Зато рана на спине совсем зажила. И заткнулся. Стоял близко и смотрел, как он торопливо моется, расплёскивая моментально остывающую воду. Сжал свой член в кулаке и пытался уговорить себя этим и ограничиться. И деться некуда. И дышать невозможно. И сделать ничего нельзя, только смотреть, как на худющей спине ходят лопатки, как поднимаются и опускаются руки. — Я тут, — он неслышно сделал шаг назад и шумно вздохнул. — Стою и страдаю. Смотрю и мучаюсь. Не представляешь, до какой степени мне хочется… — он сглотнул пересохшим горлом и погладил головку, — … съесть конфету прямо сейчас. И не понимаю, что меня останавливает. Наверное, страх отпугнуть конфету. Некоторые конфеты могут начать отбиваться. Дайте хоть лизнуть… а впрочем, уже лизал. Нет ничего желаннее, чем недолизанная конфета. — Наверное, то самое чувство ответственности. Давай же, тебе осталось ноги сполоснуть, и марш в воду. Ты же замёрзнешь. «Только лицом ко мне не поворачивайся, иначе я на тебя брошусь». Узкие бёдра, подтянутые маленькие ягодицы. На них будут прекрасно смотреться синяки от пальцев, но это он, кажется, уже думал раньше. Стоять тут голым и мокрым, с членом в руке, и смотреть на святого, который видимо решил, что действительно нет ничего особенного. И багровый засос на плече поверх ссадины. Сюэ Ян видел этот засос мельком, когда Сяо Синчэнь насторожился и позвал его. — Я так себя вконец замучаю, — наконец выдал он, дождался конца торопливого омовения, и помог святой сволочи спрятать своё тело в горячей воде. Сам забрался в бочку и шумно вздохнул. — Ааааа, я об этом несколько дней мечтал. Да, возвращаясь к теме. У тебя хорошо зажила рана на спине. Как плечо, не болит? Гэгэ, у тебя много шрамов. О, вот тут посмотри. Придвинулся ближе, взял его за руку и положил на свой выпуклый кривой шрам, пересекающий грудь наискосок, от левого плеча к правому подреберью. — Это топор. Я думал, что посмотрю на рану, а там рёбра настежь и сердце на ниточке висит. Но повезло. А вот тут, — опустил его пальцы чуть ниже, давая нащупать плоский длинный шрам. — Это от ножа. Получил в тёмном переулке, когда мне было тринадцать. А вот этот шрам у тебя откуда? Вкрадчиво погладил Сяо Синчэня чуть ниже правой ключицы, такой хрупкой. Её наверняка вкусно кусать в минуты страсти, когда он начнёт откидывать голову назад, подставляя шею. *** — Не говори ерунды, ничего ты не замучил! Давай ты съешь конфеты после еды? Сяо Синчэнь послушно отмыл ноги и дошел до бочки, ориентируясь на голос Сян-гэ. Он рукой потрогал воду, такую приятную, что захотелось нырнуть в нее с головой. Но Сян Хуа и правда забрался в бочку следом, и даочжан подобрался, чтобы уместиться вдвоем. Чтобы поменьше касаться, если уж быть честным. Но даже торчащие из воды худые колени только мерзли и не помогали не касаться, поэтому Синчэнь перестал дергаться и расслабился. Даже когда Сян-гэ взял его за руку, он остался спокоен на целых пару мгновений, пока сердце опять не начало подскакивать. — Плечо не болит, чешется только... Топор?! — он просто не мог не посмотреть. Шрамы, как у воина... почему-то Сяо Синчэнь не сомневался, что Сян-гэ храбрый, скорее удивлялся, почему у него нет меча. По следу было ясно, насколько серьезна рана, оставившая его, — не каждый выживет после подобного. Но как следует восхититься Сян Хуа не дал, показав еще один шрам. Даочжан прикусил губу, не зная, что делать — то ли убрать руку, потому что это все слишком... неловко, то ли не сметь, потому что Сян Хуа вдруг обидится? Ожидать его он не стал и провел пальцами по рубцу. — Этот? О... — Сяо Синчэнь так задумался, что не сразу отозвался, — это не то, чем можно гордиться. Мы тогда только спустились, прошел месяц или два. Разбойники держали в страхе всю округу города на севере. В меня кинули нож, такое надо было отбить, — даочжан улыбнулся и даже не заметил, как переместил руку Сян-гэ ниже, по груди на бок, — Вот это наша первая ночная охота. Тот демон дрался горячим мечом, раскаленным. Шрам на боку от проникающей раны и правда отличался от ранений клинком, он затянулся не так ровно и немного напоминал ожог. Синчэнь чуть повернулся, на плече, ниже новой раны была еще одна: — А это мы... — тут он замолчал, выпустил руку Сян Хуа и осторожно нащупал его колено: — Почему ты молчишь? Болит? — даочжану стало стыдно, что он опять забыл, стал думать о чем угодно, только не о действительно важных вещах. Колено выглядело получше, но ему все равно требовалась помощь, — Я взял еще травы, сделаю лекарство. Не самое быстрое средство, но все-таки. Дай посмотреть другую рану. Он встал на колени, по плечам и груди без воды сразу побежал холодок, но даочжан твердо вознамерился проверить целостность друга и особенно ту рану на плече, которая ему особенно не понравилась. — Вообще такое прижигают, — серьезно сказал он, — она не затянулась, теперь еще и намокла. Остальные ничего, но эта мне не нравится. На всякий случай он потрогал и лицо, внимательно изучив даже шею, и здесь остался доволен. — Ты заслужил все конфеты сразу, — с улыбкой сообщил он и снял с кончика носа Сян Хуа каплю воды, что натекла с пальцев, — Сян-гэ... — лицо опять обрело привычную серьезность, — Спасибо. *** — Вы тогда только спустились, — эхом отозвался Сюэ Ян, понимая, что сильнее скалиться просто невозможно. В такие моменты он даже человеком себя не ощущал, всё внутри натягивалось острой режущей струной, грозилось вспороть кожу и вырваться наружу, покрошить всё в мелкую алую труху, чтобы оседало кровавой росой на всех поверхностях. Он как во сне послушно гладил так доверчиво подсунутые ему шрамы. Летопись совместной жизни с Сун Ланем. Мы, нас, наша первая ночная охота? «Ты слишком чуткий, когда это совсем не нужно, даочжан…» — Просто не хочу перебивать… «Твои трогательные воспоминания о твоём дружочке сволочном». — Мне нравится тебя слушать, Сяо-гэ. Даже если ты мне свои заумные трактаты примешься рассказывать вслух, я буду тебя слушать. Откуда в одном молодом и неиспорченном даосе такие бездны сволочизма? Как это вообще помещается в одном щуплом теле? Кто его просил сейчас подниматься на коленях, высовываясь из воды, которая и так-то мало что скрывала? Ну потрогал ты шрамы, это Сюэ Ян понимал, сам подставил — какого чёрта сейчас быть до такой степени ничерта не понимающим?! — Прижги, — глухо проговорил он, впиваясь глазами куда-то сквозь всё ещё запылённую повязку, прикрывающую пустые глазницы, как будто старался разглядеть мысли внутри головы. — У нас всё есть для прижигания — сухая полынь, огонь. Он позволил ему ощупывать своё лицо, даже не потрудившись в этот раз расслабиться — пальцы скользили по мрачной вертикальной морщинке между бровей, по твёрдому лицу убийцы, который только по странному недоразумению размок весь, а не только какие-то раны. Сюэ Ян еле заметно подался вперёд, навстречу пальцам на шее. — За что спасибо? Благодарность — самая странная вещь из тех, что я видел в своей жизни. «Она всё время мчалась куда-то мимо меня, не мне. Мне справедливо доставались только вопли ужаса, и мне было их достаточно. Понять бы, стоит ли мне тебя благодарить, или просто убить, чтобы ты не мучился этим горьким окровавленным «мы», когда говоришь о своём дружке, прогнавшем тебя с глаз долой. Очень удобно — дай мне свои глаза, и сделай так, чтобы они тебя не видели». — Сделай мне приятное, даочжан, — голос Сюэ Яна сел до хриплого коварного шёпота. — Я тебя вижу, но понимаю, что ты не чувствуешь, куда я смотрю. Так дай мне на тебя посмотреть. В этом не было ничего выходящего за рамки. Действительно, ведь Сюэ Ян разрешал смотреть на себя сколько ему угодно… Почему не вернуть той же монетой. Для этого нужно совсем немного. Взять узкую мокрую ладонь Сяо Синчэня, и положить себе на закрытые глаза. А потом неторопливо исследовать его лицо кончиками пальцев, вычерчивая и запоминая контур губ, аккуратный прямой нос, высокие заострившиеся от недоедания скулы. — Сядь в воду, — Сюэ Ян аккуратно надавил ему на плечо, заставляя опуститься чуть ниже. — Замёрзнешь. Пальцы обвели подбородок, спустились на шею, мягко поглаживая горло, внимательно ощупали плечи, ключицы, погладили ямку между ключицами. Сюэ Ян не спешил, и не давал ему забрать свою руку, только веки подрагивали, задевая мокрыми ресницами ладонь. — Гэгэ… ты как струна. Если попробую тронуть сильнее — вскрикнешь и порвёшься. Расслабься. Я ведь говорил, что не съем тебя. Ты мне только что разрешил забрать себе все конфеты сразу, — он плавно скользнул ближе, почти обнимая. В воде даочжан был скользким, как угорь, и таким же тощим. Понизил голос до еле слышного шелеста на ухо, практически прикасался губами к уху, обдавая жарким дыханием. — Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю? Попробуй догадаться… Сейчас я возьму тебя, Сяо-гэ… Он выдержал многозначительную паузу, слушая, как гулко колотится его сердце в изящной клетке из обтянутых прозрачной кожей тонких рёбер… — … и намылю. Взрыв хохота быстро сменился бульканьем — Сюэ Ян ржал от души, уткнувшись бесстыжей мордой куда-то в голое плечо своей обольстительной сволочи, а потом ржал уже мордой в воде, пуская пузыри. Откинул голову, мокрые волосы метнулись в воздухе и тяжёлыми прядями шлёпнули его по плечам. Он хохотал так, как будто ему сердце нарезали на мелкие кусочки, чтобы подать на серебряном блюде этому слишком невинному засранцу. Чтобы брал тонкими пальцами по кусочку и укладывал себе на кончик розового языка, а потом жевал, культурно сомкнув изящные губы. Дрянь, да? Ещё какая… Он устроил мыльную бурю в бочке воды. Горьковатый аромат мыла с травами нравился ему больше сладких цветочных, не зря выбрал это. Как и обещал, намылил слишком умную башку одному даосу, и с хохотом притопил его в бочке, смывая мыло. — Вода слишком быстро остывает. Я не хочу, чтобы ты заболел, гэгэ. Слушай, а действительно, сделай мне приятное, м? Помой мне голову. Пожалуйста. Тебе ведь не трудно? *** — Как ты щедр, — Синчэнь вдруг почувствовал какую-то легкость, как будто они не голышом в одной бочке сидели, а пили вино на празднике там, где фейерверки, — Мне теперь придется выбирать, что полезнее — прижечь рану или читать тебе трактаты. Боюсь, и то, и другое сразу будет слишком. За все спасибо, Сян-гэ, — добавил он тише и тут же напрягся. «Сделай мне приятное» могло означать вообще все что угодно — от простой просьбы до «сиди, бездельничай, я буду ночь не спать, все постираю, зашью, посторожу твой сон, приготовлю еду, добуду еду опять»… Но ничего страшного, вроде, в этот раз не предполагалось. По крайней мере, для тех, кто сидит в одной бочке и изучает друг на друге шрамы. «Когда я стал таким открытым?!» — Посмотри, конечно, — он даже обрадовался, что это только просьба и что она такая... «Сян Хуа действительно попросил об этом?» Даочжан почувствовал под ладонью мокрые ресницы и чуть-чуть, может быть на волосок отстранил руку, чтобы ощущать это щекотание. Сел и замер, пока Сян Хуа смотрел, бережно, но внимательно, не пропуская ни одной линии... Сяо Синчэнь подумал почему-то, что сразу понятно — смотрит не слепой, но ничего не стал говорить. Когда прикосновение потревожило губу, даочжан нечаянно приоткрыл рот и тут же закрыл, прихватив самый кончик пальца губами, но вдруг по-настоящему, хоть и не сильно, цапнул за палец и рассмеялся. — Разве можно не разрешить тебе все конфеты сразу? Ты же так любишь сладкое! Тут впору было обрадоваться, что он целиком в воде, потому что целая армия мурашек понеслась со страшным грохотом сердца от уха вниз. Горячее дыхание, этот шепот... — М? — только и смог промычать Сяо Синчэнь и перестал дышать. — Аааа! Ты!!! Синчэнь хохотал. Чуть ли не впервые за долгое-долгое-долгое, бесконечно долгое время. Он смеялся, совершенно не думая о том, что прижимает к себе скользкого мыльного Сян-гэ, смеялся, притопив его в этой воде и слушая, как весело булькают пузыри, смеялся, когда пена полетела в разные стороны, с тихим-тихим шуршанием оседая вокруг, и когда мыло забилось в уши, и когда сам оказался в воде по макушку. — Да не заболею я! — он размазал пену по щеке Сян-гэ и фыркнул, — Ты знаешь, что когда ты говоришь "сделай мне приятно", я пугаюсь? Серьезно. Жду подвох. Повернись и наклонись немного, а то я расплескаю воду. Он подставил колени, коснулся подбородка Сян Хуа и запрокинул ему голову, мыльной ладонью провел по шее до затылка, проверяя, все ли пряди собрал. Синчэнь мыл ему волосы аккуратно, чтобы не дернуть ненароком, но на самом деле ему просто нравилось это делать. Вода остывала, но не настолько быстро, чтобы спешить. — Я веду себя ужасно безответственно, — укорил он сам себя, смывая мыло и осторожно отжимая пряди, — там еда стынет, которую ты принес. А мы сидим. Он вздохнул и ласково почесал плечи Сян Хуа уже начинавшими морщиться от воды кончиками пальцев. Сердце зачем-то опять ухнуло куда-то вниз. *** — Мне ещё ничего не прижигали, боюсь что начну от боли говорить такие слова, что твои трактаты воспламенятся сами по себе! В конечном итоге всё было не так плохо. Он никогда не думал, что можно просто дурачиться в мыле и вместе с кем-то хохотать, пытаться друг друга притопить не ради получения свежего трупа, а просто потому что весело барахтаться в горячей воде. — Почему пугаешься? Ха! Гэгэ, веришь, я умею говорить (и делать) куда более страшные вещи. А здесь я просто прошу сделать мне приятное. Хотя признаюсь тебе честно — я вижу, что ты каждый раз напрягаешься после этой фразы, и просто не могу удержаться, чтобы не поддеть тебя немножко. Зато ты смеёшься здорово. Он расслабленно оперся спиной на колени Сяо Синчэня, запрокинул голову и слабо застонал от удовольствия. Вот тут вообще не играл и не придурялся, от ласковых пальцев, которые нежно массируют кожу головы, хотелось мурлыкать в голос, постанывать, вести пошлые разговоры, немного угрожать. Совсем чуть-чуть, только в качестве приправы. — Ты немного преувеличиваешь. Нельзя каждую секунду своей жизни нести ответственность за всё на свете. Остынет еда — что за беда? Мы ведь всё равно её съедим. Можем съесть холодной, можем попросить подогреть. Можем подогреть сами. Смотри сколько вариантов, которые полностью исключают угрызения совести по такому мелком поводу. Так что да, мы сидим, и мне бессовестно хорошо. Минуты покоя — лучшая благодарность жизни за все треволнения. Хотя тебя действительно нужно немножко откормить. Погоди… Он повозился, попытался сложить ноги удобнее, но всё равно упирался в стенку разбитым коленом. Поэтому без всякой задней мысли нашарил в воде щиколотки сидящего за спиной даочжана, развёл их в стороны и тут же прижался спиной к его груди, медленно выдохнул с облегчением, погладил острые колени, которые так естественно прижимались к его бокам. — Сяо-гэ, мне просто ноге больно было. Посиди так? Немного. Мысли-то не было, зато прямо сейчас она его посетила со всей ясностью. Сюэ Ян неторопливо откинул голову назад, укладывая на плечо самой невинной сволочи в Поднебесной. Устроился в его объятиях уютнее, чем тогда, во время пыльной бури. — Я бы попросил тебя рассказать, гэгэ, что там на западе, но… давай завтра, м? Мы много ходили. У тебя тоже ноги устали, я точно знаю, — он неторопливо разминал его икры, удобно было дотянуться. Было бы удобнее — уже гладил бы его бёдра, но слишком лениво было лежать… вообще-то хотелось немного плотнее придвинуться, просто проверить, а встал ли у него? Хотелось, чтобы да. Просто убедиться, что даже святому не всё равно. — Сделай мне приятно, даочжан? — лукаво протянул Сюэ Ян, поворачивая голову так, чтобы краем глаза видеть его лицо с мягкими чётко очерченными губами. А чем конкретно — не сказал. *** — Откормить? А если Шуанхуа не выдержит двоих? — он все веселился и безотчетно гладил волосы Сян-гэ, разбирая их на пряди, раскладывая по плечам и снова собирая. Шуанхуа, конечно, выдержит, но в этом "откормить" было что-то такое... про семью. Когда Сян-гэ стал устраиваться, Сяо Синчэнь снова напрягся и, замерев, ждал, чем это все закончится. Закончилось печально. Тело снова все решало само, абсолютно несообразно с мыслями даочжана. Ну почему, почему ему надо обязательно шевелиться? Обязательно елозить тут и прижиматься? Для Синчэня подобное было не то что непонятно — даже дико. Он вырос с совсем другими представлениями об общении между людьми, будь они хоть трижды друзья. Бывало так, что во время обучения они могли увидеться только на общем занятии, а потом весь день проводили в одиночестве за книгами, медитациями, тренировками. Они редко касались друг друга, и только став старше, когда уже совсем притерлись и стали почти семьей, сблизились. Но не то что с соучениками... даже с Сун Ланем прикосновения, объятия были чем-то совершенно особенным — доверием, которое не знало предела. А тут... Что уж там говорить — даже к А-Цин даочжану пришлось привыкать. Она все время трогала его, то за рукав дернет, то за руку возьмет, то просто в порыве чувств вдруг обнимет. Но он привык, и теперь этого не хватало, кошмарно не хватало. А для Сян Хуа такое куда более тесное во всех смыслах общение, похоже, было сродни дыханию. Он как будто в принципе не видел в этом ничего из ряда вон выходящего, и Сяо Синчэнь понимал, что любые бурные реакции тут неуместны. Но если с мыслями справиться было еще как-то можно, даже сердце успокоить — можно, то вот с телом пока — совсем беда. Он сидел, не зная, куда деть руки. С его ногами Сян-гэ разобрался сам, а вот руки даочжана остались без присмотра. А еще голова, которая вдруг оказалась так близко... что Синчэнь чувствовал запах кожи и волос и мог легко прикоснуться губами. «Что со мной? Что происходит?» Паника вцепилась острыми когтями в сердце, стала путать мысли, и это "сделай мне приятно" вообще чуть не заставило Сяо Синчэня встать и вылезти из бочки. Но он был все-таки очень сильным и решил с этим справиться. Он подумал, что если им еще идти так долго дальше, и "не искать", как они договорились, если он вообще уже пообещал Сян-гэ, что этот план у них на двоих, то придется научиться справляться с привычками Сян Хуа и со своими переживаниями — хочет он того или нет, удобно ему или нет, надо — и все. «Долго? Бывает ли "долго"? Что если сейчас мы сидим, разговариваем, отдыхаем и знаем, что будет завтра, а потом что-нибудь произойдет? Какие впереди ждут опасности? Он пошел в пещеру, населенную злом, чтобы найти для нас еду, что еще он сделает? А если с ним что-нибудь случится? Как с А-Цин...» Мысль эта настолько поразила даочжана, он на мгновение так ясно представил себе, что Сян Хуа может просто не стать, как не стало в один момент Сун Ланя и А-Цин, что он чуть не задохнулся от нахлынувших эмоций. Сяо Синчэнь обхватил Сян-гэ за плечи и прижал к себе, совершенно забыв о том, что его неуместное возбуждение никуда не делось. Оно тут же о себе напомнило, когда тела соприкоснулись совсем тесно. Обожгло так, что Сяо Синчэнь вздрогнул и уткнулся лицом в плечо Сян Хуа. — Сян-гэ... Глубокий вдох, выдох. В этот момент захотелось сделать для него что-то, правда, очень, но Сяо Синчэнь совершенно не понимал, что. Он тонул в собственных непонятных эмоциях и цеплялся за Сян Хуа как за спасение. Спасение, которое только вернее топило. «Он подумает, что я совсем чокнулся». Стать для Сян Хуа живым воплощением чокнутого даоса Синчэнь совсем не планировал. — Хочешь, просто так еще посидим, пока вода теплая? — тихо спросил он, сообразив, что говорит прямо на ухо, даже губами касается и ощущает собственное дыхание на коже Сян-гэ, — Только не усни, у нас куча дел. *** «Долго ж ты думаешь, гэгэ». Ещё немножко, и он рассмеялся бы. Как же хорошо, что не рассмеялся, потому что внезапные объятия и так же внезапно подтверждение, что ему далеко не всё равно… «В спину. Всё как я люблю. Никогда бы не подумал, что мой святой способен вот так вот исподтишка, да в спину… спасибо, что не ножом. Определённо приятнее, чем ножом». — Хочу, — выдохнул он, придерживая его руки у себя на груди, и даже прижимая сильнее, чтобы не передумал и не отпустил. Узлом бы завязать, главное зафиксировать. — Не усну. Я слишком изголодался, чтобы уснуть в такой момент. Так и сказал — изголодался, а не проголодался. И имел в виду совсем не еду. Он расчётливо притёрся ближе, вода коротко плеснула, как будто была соучастницей готовящегося преступления. Повернул голову так, чтобы поймать его выдох губами. — Знаешь, что я сделаю в следующий раз? — шёпот получился интимный, бархатный. — Неизвестно, когда ещё удастся принять ванну, но всё же… если когда-то этот следующий раз будет, я заранее приглашаю тебя присоединиться. Вежливо, культурно и всячески обходительно. Как скворца в суп. А ему всё же удалось безошибочно определить, что сделает приятно. Хорошенький такой запрос. Сюэ Ян даже задумался, что именно мог сделать даочжан в рамках такого запроса, и фантазия внезапно кинулась куда-то вскачь. Он даже прошептал что-то невнятное, будто воззвал к милосердию небес. Тут, пожалуй, взмолишься, стоит только представить как эти губы мягко скользят по члену. Повязка на глазах… Повязка на глазах? Хотелось, чтобы Сяо Синчэнь видел, чей член берёт в рот. Он даже зажмурился, но вместо того тёплого взгляда из сна вдруг увидел пристальный взгляд пустых глазниц, как наяву. А ведь даочжан никогда и никому не позволял видеть себя без повязки на лице. Сюэ Ян сглотнул пересохшим горлом. Захотелось обвести пустые глазницы губами, погрузить внутрь язык. — А знаешь, я никогда и ни с кем не сидел в одной ванне. Пусть это и не ванна, а бочка с водой, — он предпочитал и дальше говорить шёпотом, как будто это невесть какой секрет. Какая невыгодная поза. Он почувствовал себя в безопасности, и только поэтому не пытается спастись бегством. Маленький наивный даочжан. Сюэ Ян неторопливо взял его за руку, бдительно отслеживая, чтобы всё-таки не левой, где не хватает мизинца, а правой. Переплёл его пальцы со своими, неторопливо погладил и взял в рот его указательный палец, обвил языком. Смутно подумал, что даже такой прямолинейный заход вряд ли поможет, потому что наивность у его святого граничила с маразмом. К тому же был ещё один нюанс, который страшно удручал Сюэ Яна. — Даочжан, — жарко выдохнул он, сжигая дыханием и его ладонь, и нежную щёку прямо вдоль границы мокрой повязки. — Сяо, гэгэ… ты знал, что у тебя… «Член стоит. Хорошо так стоит, да ещё и так провоцирующе, что можно приподняться и сесть на него. Не то, чтобы именно этого хотелось, скорее наоборот, но не упускать же шанс?» — … руки всё ещё намылены? И я наелся мыла с твоих пальцев. Не сказать, что я против… Он развернулся резко, расплескав воду, уверенно смял его губы голодным поцелуем, и выбрался из воды. Буквально с кровищей оторвал себя от него и выволок наружу, яростно вытирался, стараясь не слишком лыбиться во всю пасть. Это плохо получалось. Неопытность Сяо Синчэня возбуждала, как хорошее вино. — Меня так и тянет болтать глупости, когда ты рядом. Вообще я хотел сказать, что в следующий раз заранее придвину вплотную к ванне накрытый стол, чтобы можно было одновременно ещё и поужинать. А ты пьёшь вино, кстати? — он пошуршал и тронул Сяо Синчэня за плечо. — Я держу перед тобой полотенце. Вылезай, мой гэгэ. Давай поедим. «А я приложу все усилия, чтобы твой голод лишил тебя рассудка. Ты молод и горяч. Нет такого дао, чтобы сковать такую плоть». *** «Как он это делает? Что не знаешь — бояться или радоваться?» Только что даочжан пришел в ужас от мысли, что следующего раза может не быть, теперь он чувствовал, что уже боится этого следующего раза. — Я тоже не сидел, — так же тихо сказал он, не шевелясь. Он не шелохнулся даже когда их пальцы соприкоснулись, и словно знал, что будет дальше, и очень, до мурашек по коже хотел этих прикосновений еще. Это пугало и вызывало какой-то до сих пор не знакомый восторг. И когда Сян Хуа взял его палец в рот, Сяо Синчэнь тихо всхлипнул и вздохнул, не в силах протестовать. — Сян-гэ... Он сойдет с ума. Вот как только они лягут спать, и мысли уже невозможно будет сдерживать ничем, — так сразу и начнет. Он не должен допускать подобного, он не должен даже думать об этом — не то, что хотеть или чувствовать, как такие жесты приятны. Сердце выскакивало, стало горячо, и Сяо Синчэнь весь как будто плавился, словно тот мед, что стекал с листа на пальцы. Возбуждение, которое охватило даочжана, скрыть было невозможно да и бессмысленно. Он безотчетно прижался к Сян Хуа теснее, обнял крепче и ... вспомнил поцелуй. Захотелось сделать что-то, чтобы это мучение исчезло. Укусить за плечо или за ухо, например. Двинуть и вылезти. Почувствать, что Сян-гэ также горячо. Вцепиться и не отпустить. — М? — он не совсем осознал, о чем Сян-гэ спрашивает, — Руки? — и Синчэнь рассмеялся, странно, рассеянно, не узнавая себя самого. Смех оборвался, когда Сян-гэ снова. Сделал. Это. Синчэнь замолчал на вдохе, раскинул руки по краям бочки и вцепился в них пальцами, словно под ним разверзлось дно, и он прямо сейчас улетит вниз, если не удержится. Смена эмоций, слишком резкая, чтобы даочжан мог себя контролировать в достаточной степени, и он молчал, пока Сян-гэ как ни в чем не бывало продолжал болтать, словно ничего не было. Сяо Синчэнь вдруг почувствовал себя страшно глупо. Было и стыдно, и одновременно накрывало злостью. Он ли только что думал, что просто для Сян Хуа это другое общение, что он просто другой и нужно к этому привыкнуть? Губы горели, будто он их обжег. "Мой гэгэ" — он сказал... Он наглый и делает странные вещи. Когда ты рядом... Этого. Делать. Нельзя. Даочжан вцепился в полотенце и резко выдернул его из рук Сян Хуа. Поднялся и переступил края бочки, разворачиваясь к нему спиной. Он вытирался молча, жестоко прогоняя любые мысли вообще, сосредоточенный на том, чтобы ни капли воды не осталось на коже — это помогало прийти в себя и успокоиться. Волосы он поправил, абсолютно симметричным движением проведя по прядям сверху вниз, проверил повязку, замотался в полотенце и сел к столу так, будто облачился только что в свой обычный ханьфу заклинателя — идеально белый, без единой складки. — Давай поедим, — голос звучал ровно, быть может чуть более отстраненно, чем всегда. Даочжан придвинул к себе лапшу, нашел палочки, и принялся есть, как на приеме, где нельзя даже на долю мгновения продемонстрировать, как ты голоден. — Налей, пожалуйста, чай. *** А это оказалось ещё интереснее. Неудовлетворённое желание — коварный зверь, оно будет блуждать под кожей, грызть изнутри, терзать и мучить, и его не унять ничем. «Просто потому что ты святой, и не пойдёшь в бордель, и не выплеснешься в радостном угаре убийства, тебе просто нечем защищаться, гэгэ, потому что этот монстр на тебя ещё не нападал». Злой и разочарованный даочжан — это как наконец-то доспевающее яблоко. Оно и вчера было прекрасно в своей невинной девственности, откуси — и скулы сведёт, потому что выглядит прекрасно, но оно ещё не готово. А сейчас яблоко начало наливаться настоящими соками, и от него уже сочится сладостный аромат спелости, готовности лопнуть на языке, пропитать всё пьянящей влагой. Это было не сопливое разочарование, как тогда, над долбаной кастрюлькой. Сейчас даочжан был собранным, закованным в доспехи добродетели, упругим и звонким, как клинок. Спрятался, скрылся за ширмой приличий, этикетом задрапировался. Сюэ Ян только руками всплеснул, потому что у него явно появилась тяжёлая проблема: совершенно всё равно, каким был Сяо Синчэнь. — Скажи, гэгэ, а ты не можешь случайно наслать на человека проклятье, и не знать об этом? Он налил ему чаю, тронул краем чашки его руку, чтобы он понял, куда ставит. Сам ел быстро, и время от времени неслышно подкладывал кусочки мяса и печени в его лапшу. Несерьёзная еда, лапша, грибы! Ты ещё попроси себе лунного света сверху насыпать, а потом скажи, что ты сыт! — Ну вдруг. Мало ли. Я мало знаю о таких, как ты. «Иначе чем объяснить, что я никак не могу успокоиться. Оставить его спать и пойти в бордель? Идея хорошая, но денег нет. С другой стороны, зачем мне деньги, достаточно выбрать хоть кого-то, похожего телосложением и лицом на…» Сюэ Ян снова внимательно рассматривал сидящего напротив даочжана, пытался представить себе — вот, найдёт он хотя бы отдалённо похожую на него шлюху, увидит как эта подделка раздевается, похотливо смотрит на него, раздвигает ноги… Резкий звук вдребезги разбитого чайника прозвучал в комнате, как выстрел фейерверка. Сюэ Ян тяжело дышал, и даже руку не успел опустить. Он не понял, не отсёк, как это сделал. Схватил полупустой чайник и с размаху расколотил его об стену в припадке кровожадной ярости. Бордель отменялся. Он понял, что просто вырежет половину шлюх только за то, что они не могут заменить ему одного слишком невинного и строгого даоса. — Скорпион, — соврал он, не моргнув и глазом. — Сиди, Сяо-гэ, я осколки с пола уберу, а то наступишь босой ногой. Вот, возьми к чаю, я же обещал. Это настоящий полынный мёд. И положил на блюдце кусочек сотов, пропитанный полынной горечью. Не так уж трудно растереть несколько листочков в мелкий порошок и посыпать соты. Всего лишь мелкое мошенничество. Всего лишь невинная игра слов. Он убрал осколки. Прибрал с пола измятую грязную одежду, сложил в сторону. Всё это можно будет потом привести в порядок. Как привести в порядок самого себя, если он постоянно, незаметно для самого себя, оказывался рядом с Сяо Синчэнем, протягивал к нему руки. Чтобы схватить, развернуть к себе и уже не отпускать до того момента, пока он не начнёт умолять о пощаде и милосердии, а после этого добиться, чтобы он снова дрожал, тяжело дышал, вскрикивал и умолял. Беспрерывно. Раз за разом. Ночи напролёт. — Вот так люди и сходят с ума, — пробормотал он себе под нос и залпом выпил свой чай. Это действительно было больше похоже на помешательство, и что куда опаснее — на буйное помешательство. — Сяо-гэ, боль моя, поймёшь ли ты, если я признаюсь… Он уже наклонился к нему, снова, в который раз, и замер. Вот как-то не ожидал увидеть у горла Сяо Синчэня лезвие ножа. — Поймите и вы нас, господа, праздник на дворе, с деньгами хорошо, а вот без денег худо. — Неплохие сапоги. О, смотри, какой меч! Сюэ Ян только всплеснул руками и присел на корточки рядом со своим полуголым даочжаном. И надо же ему тут сидеть, одетым в одну лишь повязку на глазах, да в полотенце! — Где кошельки? Ну обрезанный рукав с таким мечом точно не путешествует без денег, — на горле Сяо Синчэня появился тонкий надрез, яркая алая капля скользнула вниз. Сюэ Ян с облегчением засмеялся, поднимаясь на ноги. Нет, это было слишком невероятно. Налёт на гостиницу? В соседних покоях кто-то плакал. Кто-то пробежал мимо двери, коротко вскрикнул, упал. Лёгким ночным ветерком мимо окна пронесло яркий аромат чужой боли и чужой крови. А дальше стало весело и шумно. Правда, Сюэ Ян не очень это запомнил, потому что под руками хрустело, орало, умоляло о пощаде живое существо, вызывая в нём бешеный восторг убийцы, дорвавшегося до вожделенной кормушки. На полу валялся и выл на одной высокой ноте человек со сломанной рукой — из раны торчали обломки костей. — Эта кровь — моя кровь, — Сюэ Ян услышал свой голос, почувствовал, как на язык нежной лаской ложится шелковистая кожа Сяо Синчэня, трепещущая от дыхания, как эта капелька крови надёжно скрывается у него во рту, размазывается по нёбу. И сразу за этим свой неистовый вопль: — Убью, вы испортили мне вечер, и не только мне! Идёшь убивать — готовься быть убитым, тварь! И ринулся куда-то. Убивать. Наконец-то! Законные жертвы, он в своём праве! Вырезать всех, голыми руками удавить! *** Даочжан приподнял бровь, отправил в рот очередной кусочек, прожевал и ответил: — Нет. Не могу. О каких — таких? "Чокнутых даосах"? Он все еще не знал, что с этим делать. Злиться или махнуть рукой, потому что у Сян Хуа в голове нет и не было никаких переживаний по поводу поцелуев. — Пожалуйста, не клади мне печень. Ее не надо с грибами, это... слишком, — спокойно попросил он и вздрогнул. Осколки рассыпались на полкомнаты, Сяо Синчэнь помолчал, послушал и продолжил есть. Мед и правда пах полынью, и даочжан осторожно отделил только половинку, чтобы оставить вторую Сян-гэ. Он услышал, как за спиной, где-то у самой двери хрустнул мелкий осколок, вероятно, отлетевший слишком далеко. Сян Хуа шуршал совсем с другой стороны, и даочжан замер, не шелохнувшись. Он опустил руку, разжал кулак, призывая меч, и уже почувствовал его отклик, но передумал. Сидя за столом просто не развернуться, не сделать замах, нужно было быстро придумать что-то другое, но мысли улетучились, как только он услышал "Сяо-гэ, боль моя..." Да, именно так люди и сходят с ума. Или лишаются жизни. Холод лезвия коснулся горла. Если бы даочжан мог смотреть, Сян-гэ увидел бы, как "его гэгэ" спокоен, а дальше все полетело куда-то слишком быстро. Синчэнь услышал хруст, вопли, а потом — как горячий язык снимает едва проступившую кровь. Он поклясться мог, что именно услышал. Дыхание, запах, улыбку. И... сам улыбнулся. Так сходят с ума. Сян-гэ с криком выбежал, за спиной даочжана вопил переломанный разбойник, нет... только что вопил, а теперь затих. Синчэнь резко поднялся, откидывая стул, и по звуку его падения понял, где человека нет. На призыв Шуанхуа не было времени, он вовремя успел развернуться, ухватил уже вплотную стоявшего за ним за волосы, рывком запрокинул ему голову и всадил в горло за миг схваченные со стола палочки для еды. Обе. Разбойник захрипел, оседая и вздрагивая, кровь толчками плеснула на лицо, плечи, грудь даочжана прежде чем он выпустил уже убитого противника и повернул голову налево. — Нет... нет-нет-нет... — донеслось с пола, и Синчэнь узнал человека, которому Сян Хуа сломал руку. Он лишь затих на время, выжидая, когда его сообщник расправится со слепым, а теперь... теперь даочжан чувствовал его страх. Шуанхуа лег в руку, и Синчэнь плашмя ударил раненого по голове, оглушая и лишая сознания. Пара мгновений на то, чтобы прислушаться, даочжан поправил на себе полотенце и с мечом в руке вышел из комнаты. За дверью пахло кровью, очень сильно, и смертью, и страхом, и почему-то весельем? Сяо Синчэнь нахмурился и пошел дальше. Он услышал чей-то предсмертный хрип, причитания, почувствовал, что наступил в вязкую лужу. Сяо Синчэнь спускался по лестнице, оставляя кровавые следы, и слышал, как умирали люди. — Все, молодой господин! Уже все! Это я, гунцзы, я, хозяин! — кричал кому-то владелец гостиницы. Плакала девочка, рыдали женщины, с громким стуком кто-то задвинул дверь, где-то внизу упало тело. Синчэнь понял, что все уже кончено. — Сян Хуа! — позвал он, спускаясь все ниже. — О, молодой господин! — хозяин чуть ли не под ноги ему бросился, — Ваш друг, он ... никого не осталось. Они напали, так много! — он говорил что-то бессвязное, а Сяо Синчэнь думал только о том, где Сян Хуа. — Осталось. В нашей комнате один без сознания, жив. — Я вызвал солдат, молодой господин, его заберут, молодой господин... Не надо на улицу! Он же... господин без одежды... — И труп уберите, — спокойно сказал даочжан, слушая улицу и дом, — у вас никто не пострадал? *** Он разве что в голос не хохотал. Наверное, это и пугало сильнее всего — когда перед тобой появляется жизнерадостная улыбка, дикие глаза, и на этом, собственно, история заканчивается. Сюэ Ян как с цепи сорвался, единственное, на что его хватало, это не трогать прислугу, постояльцев и хозяев. Все, кто выглядели как его законная добыча, быстро оказались на полу. Он развлекался, убивая разными способами, но с максимальной скоростью, а это не предполагало аккуратности. Добычу могли отнять — стоило поторопиться. Хозяин, конечно, как смертник кинулся под ноги с криком, что уже всё, и Сюэ Ян пьяно качнулся, привалился плечом к стене, застыл на месте. Потому что по лестнице спускалось совершенно дикое и прекрасное явление. Его святая сволочь ступала босыми ногами, оставляя кровавые следы. Кровь стекала по его лицу, по шее, по голой груди, впитывалась в полотенце, которое позволяло весьма условно соблюсти приличия. Сяо Синчэнь шёл с обнажённым мечом, спокойный, собранный, и звал его. — У них никто не пострадал, отделались испугом и незначительными царапинами, — негромко сообщил Сюэ Ян, как будто это не он сейчас издавал хищные вопли осатанелого убийцы. В горле приятно саднило. — Прости меня, гэгэ… — его голос восхищённо замер на надрывном вдохе. — Ты сможешь меня простить? Он счёл, что дальше хозяин гостиницы сам поймёт, какое ему счастье привалило — лучше потратить время и силы на отмывание крови, чем оказаться ограбленным от крыши до подвала. — Я боялся, что ты… Сюэ Ян ещё не остыл. Он давно не убивал в таком ярком порыве, здесь вообще повезло многим, и сильно не повезло тем, кто испортил ему важное интимное признание. Сейчас он сомневался, не мог вспомнить. Что конкретно хотел сказать? Что хочет его? Что любит? Что он его враг? — Прости, я боялся, что ты начнёшь их мягко увещевать, проповедуя добро и милосердие. В таких случаях проповедник гибнет, и я испугался. Я недооценил тебя, и мне стыдно. На них косились. Любого, кто сейчас издал бы лишний звук, ждала судьба пострашнее, чем просто расстаться с жизнью. — Сделай мне приятно, даочжан. Пойдём со мной… Он предложил ему руку и повёл наверх так, будто это именно Сяо Синчэнь сейчас вырезал подчистую большую группу людей, не спрашивая об их мотивах и обстоятельствах. Когда босые ноги ступают по разлитой липкой крови, легко можно поскользнуться. Они оба шли босиком и практически нагишом, Сюэ Яну было абсолютно плевать на возможные пересуды. Если бы знал, что даочжан одобрит, просто унёс бы его. На руках, на плече, в зубах. Утащил бы, как драгоценную добычу в мрачное логово. Из мрачного логова выбежали, путаясь в подолах, расторопные служанки. Хозяину нельзя было отказать в смекалистости, быстро разобрался, что начинать уборку лучше с комнаты человека, способного убивать быстро и весело. Снова вода, снова влажное отжатое полотенце, скользящее по коже. Сюэ Ян бережно стирал кровавые разводы с лица, шеи и груди Сяо Синчэня, руки отчётливо дрожали. — Эта твоя даосская кастрюлька с секретными отделениями, — объяснение получилось неуклюжим. — Это просто детская игрушка. Ты… вот — щёлк! — и открывается. И я не понимаю, из-за чего. Как найти твои секретные отделения, как их открыть? В какой огонь тебя окунуть, чтобы понять? И главное — я побежал, и мысли не мелькнуло, что оставляю тебя в опасности, потому что я тебя не оставлял, ты… сильный. Сяо-гэ… Боль моя. Он едва стёр кровь с шеи даочжана, снова прижался к ней губами. Не удержался. Невозможно удержаться. Он повторял всё то же слепое «я посмотрю на тебя», только теперь не пальцами, а губами. *** Когда Сяо Синчэнь услышал, наконец, нужный голос, у него будто камень с души свалился. Стало легче, стало проще думать, даже двигаться. — Я же не проповедник, — мягко заметил он и улыбнулся, искренне и открыто, — Ты в порядке? Колено? Рана? Он снова напрягся от этого "сделай мне приятно", снова заметил это, качнул головой, снова удивляясь самому себе и тому, что он уже не сердится. — Осторожно, тут скользко, — даочжан подал ему руку и пошел наверх. Дом оживал, шуршал, послышались разговоры, еще испуганные, но уже про обычные вполне дела, только иногда люди замолкали, и Синчэнь понимал, что это потому, что они смотрят на него и Сян Хуа. — Сколько их было, Сян-гэ? И... как ты это сделал? У тебя нет меча. Знаешь, я подумал, что мог бы тебя научить, а сейчас думаю еще, что ты совсем станешь непобедимым. Услышав, как кто-то поменял воду, даочжан попросил принести чистый кусок ткани. Его повязка совсем запачкалась, и нужна была новая. Слова Сян-гэ рождали в душе тепло и страх. То, что он говорил, грело, наполняло каким-то пока непонятным, новым смыслом, давало уверенность, природу которой Сяо Синчэнь не осознавал, но он это чувствовал. И это пугало, так сильно, что он боялся себе в этом признаться. — Белой нет, молодой господин, простите... — кашлянув, робко сказал хозяин, и только тогда решился подойти. Синчэнь протянул руку и поблагодарил, услышав, как владелец гостиницы тут же удалился, стоило только даочжану забрать ткань. «Мне кажется, я сам себя не понимаю, Сян-гэ... И кажется, я уже слишком близко к огню». Но вместо слов — только смущенная улыбка. — Прости, сейчас, — он отвернулся, сложил полосу ткани. Испачканная повязка неслышно опустилась на пол, а Сяо Синчэнь повязал чистую, поправил привычным жестом и только тогда понял, что на нем теперь нет даже полотенца, — Может быть, сегодня больше не будет нападений? давай оденемся? Где-то же была чистая одежда, ты говорил. Помочь тебе помыться? И можно доесть нашу еду, только вот я палочки свои испортил. Очень некстати мелькнула мысль, что эти люди назвали его обрезанным рукавом. Синчэнь знал, конечно, что это значит, но даже не думал об этом, а теперь, он понимал — эту мысль будет сложно выкинуть из головы. Наверное, нужно было убить и последнего... Но он тут же устыдился этой мысли. Думать так — в тысячи раз хуже, чем стыдиться чьих-то пересудов. Он устал, и порадовался этой усталости — так он сможет заснуть быстро. *** — Откуда мне знать, чем занимаются даосы. Я как раз думал, что вы ходите и всех наставляете, что правильно, а что неправильно. Вот так можно, а вот эдак — нельзя. Куриные яйца чистить только с острого конца, например, небесам угодно. А кто чистит с тупого конца, тот бестолочь и обалдуй. Опять же, например. Он снова нёс околесицу, разве что в беззаботный тон так и не смог вернуться. Сюэ Ян честно пытался, ему не нравилось то, что сейчас странно возилось где-то в груди, время от времени задевая горло изнутри. Особенно вот сейчас, когда Сяо Синчэнь без всякого смущения уронил окровавленное полотенце, но отвернулся, чтобы сменить повязку на глазах. И сразу становится понятно, что интимное и потаённое — не ниже пояса, а там, где так недавно были живые глаза. Что за невозможный человек?! — Я не понял, сколько их было. Не запомнил. Не считал, надо у хозяина спросить, — Сюэ Ян растеряно оглянулся. — Меч… не знаю, надо выбрать. Оружие разбойников принесли и свалили под стенкой в нашей комнате. Здесь принято забирать трофеи? Может какой-то древний обычай, но меня устраивает. Завтра посмотрю, что там есть приличного… Мне не нравится твоя новая повязка, — он ещё больше опешил, прекрасно понимая, что это вообще тут ни при чём, и какая разница, какого цвета новая полоска ткани. — Она чёрная с красным, не будет видно, когда пора менять, я тебе завтра найду белую. Одежда… одежда… да. «Зачем тебе одеваться? Ты только-только перестал зажиматься и наконец-то стоишь в свободной позе. Почти…» Он смешался окончательно, и принялся одевать Сяо Синчэня. Новые нижние одежды, не самые дорогие, зато совершенно чистые и сухие, что нужно ещё. Что ж ещё-то. — Ты что-то спрашивал, — он растерянно плеснул себе в лицо воды, стёр полотенцем остатки чужой крови с рук. — Палочки… палочки… возьми мои. Вот, возьми эти. Нет, колено не болит, раны — нет, меня не ранили, не успели. Сяо-гэ, ты поешь, действительно. Как тебе полынный мёд? Сюэ Ян в полном замешательстве глотнул вина и потёр грудь ладонью, несколько раз глубоко вдохнул, медленно выдохнул, прислушиваясь к себе. Пожал плечами. Чушь какая-то. — Думаю, что нападать уже некому, да и хозяин позвал городскую стражу. Кто сунется-то? Ещё пара глотков вина, и его немного отпустило. Сердце стало биться ровнее, и хотя всё ещё замирало, но уже не было так жутко от самого ощущения, что где-то в груди спятившим скворцом колотится что-то, норовит клюнуть изнутри, и перья мягкие, шёлковой лаской скользят. «Ещё немножко, и я начну слагать идиотские стихи про бледный лик луны, который смотрит с прозрачной улыбкой куда-то на твоё лицо. Что это вообще такое?» — Гэгэ, будешь вино? У меня только что сердце чуть не выскочило, а сейчас нормально. Кажется. Не уверен. Нам бы поспать. Ложись на кровать только, хорошо? В груди снова завозилось, стоило только посмотреть, как Сяо Синчэнь с этой неправильной повязкой на глазах берётся за палочки. — Дурацкий цвет. Ты ещё веер возьми, с чёрным и красным шёлком, и станцуй что-то стремительное… «Зачем я это сказал, зачем я это сказал?!» А теперь Сюэ Ян никак не мог заставить себя прекратить, и действительно видел, как даочжан с завязанными глазами танцует… с веером… — Ааааааа, — он со стоном уронил голову на стол и с чувством пару раз стукнулся лбом. — Давай я на окна наклею талисманы, чтобы точно никто не смел вторгаться. И на дверь. «А хочешь, я убью соседей… и хозяина гостиницы, и вырежу весь квартал, чтобы ты мог выспаться?» *** Даочжану казалось, что он опять разболтался... Но до Сян Хуа ему в любом случае все еще было далеко. Тот говорил без остановки, только как-то не так. Он запинался, задумывался, и вообще у него был другой тон. «Ничего удивительного, он только что вынужден был убить несколько человек! Надо поменьше думать о себе и позаботиться о нем». Сам Сяо Синчэнь не чувствовал сожалений, наоборот — Сян Хуа защитил дом и его обитателей. Конечно, горько забирать живые души, но эти люди собирались грабить и убивать. И даочжан по обыкновению мысленно вознес молитвы. Жизнь того, кто не следует Дао, кончается раньше срока. — Я не буду вино, гэгэ, не нужно, — сказал он мягко, — Я поем, мед прекрасный. И лягу на кровать, — он просто соглашался, благодаря его так и желая успокоить, и ел, и пил чай, но Сян Хуа все никак не мог унять волнение, стал говорить совсем уж странные вещи, и в конце концов Сяо Синчэнь не выдержал и встал. — Высохнет та, я надену обратно. Сян-гэ... иди сюда, — он подошел, взял его за руку и потянул, поднимая. Внутри опять гудела нежность, которая наполняла сердце так, что оно грозило лопнуть, но даочжан уже знал, как это, и знал, что можно просто не сдерживаться, особенно сейчас. Он обнял Сян Хуа, прижал к себе. — Сян-гэ. Ты так и не оделся, — сообщил Синчэнь, потому что друг, видимо, настолько был впечатлен случившимся, что даже забыл об одежде. Он был таким теплым, таким... его хотелось гладить по волосам, гладить плечи, и даочжан ласково поглаживал Сян-гэ по голове и по спине, и тихо-тихо говорил: — Мед самый лучший. И ты — самый... храбрый. Просто надо отдохнуть, а утром выпьешь чаю с медом, я не смог оказаться таким бессовестным и слопать все, представляешь? Тебе надо все-таки немножко заняться моим воспитанием, — он улыбнулся и коснулся губами его виска, — Ты не забыл про конфеты, Сян-гэ? — заставив себя оторваться от него, даочжан пошарил рукой на столе, нашел конфеты и развернул одну. — Сделай мне приятно, Сян Хуа, — попросил Сяо Синчэнь и улыбнулся, — съешь конфету, — и он вложил ее Сян-гэ в рот и не отнял пальцев, пока не убедился, что губы сомкнулись. «Ешь. Хоть в постель с собой возьми. Я тебе найду все конфеты Поднебесной или научусь их делать сам, только не расстраивайся так... расстраиваться и переживать — это мое дело, и не понимать твои шутки, и смеяться, когда они до меня доходят. Или сердиться. Это не для тебя, для тебя — смеяться и шутить, и хитрить, и убеждать, и делать неправильное правильным ...» Он еле собрался с силами, чтобы отпустить его. Спать все равно ничего не помогало. Даочжан долго лежал на спине, не двигался, весь охваченный звуками мира. То, что в этом доме случилась такая беда, и веселье за окнами, праздник и фейерверки — это нормально, жизнь всегда такая, рядом существуют совершенно противоположные вещи и смыслы, это не мешало так сильно, как мысли и стук сердца. Он не хотел вспоминать, запрещал себе думать, но все равно никак не мог успокоиться. Они с Сун Ланем праздновали этот день как-то высоко в горах. А в другой раз — на берегу моря. А-Цин так хотела оказаться в шумном городе на праздник середины лета... Синчэнь застонал и сел, пытаясь успокоиться. *** Нет хуже нападения, нет страшнее чудовища. Сюэ Ян едва справился с судорогой, искалечившей рот в мучительную гримасу, и это пугало до потери пульса. Он ведь должен сейчас торжествовать, он должен сейчас коварно ухмыляться, он сейчас должен праздновать, что очередные границы между ним и даочжаном сломлены, протяни руку и возьми, просто возьми, просто. Просто?! «Я убью его прямо сейчас. Нельзя так мучиться. Наигрался, хватит. Наигрался, не смей меня трогать, не смей меня утешать, сейчас я тебе…» Он открыл рот, чтобы просто назвать своё имя. Просто сказать это, и весь этот странный клубок наконец-то развяжется, между ними полыхнёт и рухнет… А к виску коротко прижались мягкие губы, и Сюэ Ян чуть не застонал сквозь зубы. Конфета. Конфета просто сама лезет в рот. Небо, какие опасные нынче пошли конфеты. — Гэгэ… «А ты стой тут голым в объятиях самого святого из сволочей, который с рук кормит конфетой». — Воспитанием, да, я займусь. Это всё кровь. Собственная одуревшая кровь стучит в голове, ничего больше. Наверное. Не стоило так торопливо убивать после такого долгого перерыва, опьянел. Примитивно так. Не от вина же, что там было, пара глотков. Они, наконец, разошлись по постелям. Как сумели. Сюэ Ян долго держал эту грешную конфету за щекой, пока она сама не растаяла и не стекла в горло. Лежал вроде за ширмой. Специально поставил так, чтобы она стояла, но не мешала видеть. Луна, сучка круглая, таращилась в окно внимательно, и насмешливо вычерчивала профиль Сяо Синчэня, на месте глаз перечёркнутый чёрной в полумраке полоской. Он лежал так тихо, дышал так ровно… Сюэ Ян медленно протянул руку и сжал пальцы на полоске белой ткани, валяющейся на полу, беззвучно прижал к лицу, задышал сквозь неё. Вторая рука сжалась на члене, он нетерпеливо провёл пальцами, лаская себя плавными незаметными движениями, не отрывая взгляда от этого профиля. Дышать вообще перестал, в голове мутилось, и как назло перед глазами неожиданно взмах чёрно-красного веера, приоткрытые мягкие губы на нежном лице — "сделай мне приятно, Сюэ Ян". Он медленно выгнулся, открыв рот в беззвучном крике. Удовольствие показалось слишком острым, нужно было всего-то ещё несколько движений кулака, сжатого вокруг члена… Стон Сяо Синчэня рванул по обнажённым нервам, как ржавый зазубренный нож, Сюэ Ян увидел, что он садится, и неожиданно бурно кончил, заливая живот семенем и зло кусая себе руку сквозь эту чёртову даочжанскую повязку. И вот сейчас он задышал, сорвано, сипло, громко, как будто успел оббежать этот город по кругу раз триста. И рванул нахрен с этого матраса, споткнулся об что-то. Невпопад пробормотал что-то про «приснится же» и «прости, что разбудил». Он мылся с такой яростью, как будто пытался что-то исправить. Плескал себе в лицо холодной водой. — Сяо-гэ… — чуть не грохнулся, натягивая нижние штаны. — Ложись и спи. Ложись. Ложись. Забрал со своего матраса подушку, одеяло, и без всяких церемоний переселился к нему на кровать, лёг с краю, уложил своего даочжана, обнял и закрыл глаза. — Знаешь что? Так я знаю, где ты. Так ты будешь знать, где я. Сейчас я тебя вот взял, и увёл туда, где сон. Идём со мной. Спи. Дисциплина — это спать, когда надо спать. Небо, никогда такого бреда не говорил. Гэгэ, спи. Если что, если кто сунется — а тут я лежу. А не ждали, а тут я. Бормотал бред какой-то, еле заметно укачивал, и сам заснул. Зря, конечно, потому что перед глазами тут же заметалось чёрное, красное, шея белая, горло трепещет… Обнял крепче, удерживая по ту сторону сна, а куда деваться? Так и спал, с повязкой зажатой в кулаке. *** Сяо Синчэнь вздрогнул и обернулся, вслушиваясь в этот шум. Что происходит? — Сян-гэ? Он собрался встать, но что-то остановило, какое-то чувство, что именно сейчас не стоит, и Сяо Синчэнь остался сидеть на кровати, обняв руками колени. Как тут ляжешь? После случившегося Сян Хуа не мог уснуть, и эта беспомощность, которую сейчас чувствовал даочжан, давила и мучила. Вот Сян Хуа возвращается, сейчас ляжет, нужно просто подождать, когда его дыхание станет ровным. Но вместо этого Сян Хуа оказался рядом. Синчэнь даже не подумал сопротивляться, он просто опешил, растерялся и предпочел просто подчиниться. — Чшшш... — он гладил его по плечу, потом, когда Сян-гэ затих, все-таки решился изменить позу на более удобную, но для этого пришлось тоже обнять. Даочжан еще долго лежал, слушая дыхание Сян Хуа, все мысли, что так мучили, сменились одной — спи, гэгэ... Он проснулся, когда утро уже совсем разгулялось, судя по звукам из окна, — город уже шумел, работал и торговал. Синчэнь обнаружил себя, обнимающим Сян Хуа со спины. Обнаженной спины, которой можно было коснуться губами. Даочжан осторожно вздохнул, но даже так почувствовал собственное дыхание на спине Сян Хуа. Нет, он все равно его разбудит, даже если будет до обеда лежать неподвижно. Тут некстати вспомнилось, как они проснулись в прошлый раз, и как потом сидели в бочке... если тело вытворит с ним это снова... даочжан этого допускать никак не хотел, но сама мысль будто дала плоти сигнал, и Синчэнь с ужасом ощутил, что именно так неловко все и закончится, если он сейчас же не вылезет из кровати. Он пошевелил пальцами, осторожно вытащил руку из-под руки Сян Хуа и уже был почти свободен, но почему-то не удержался. Нет, это был не поцелуй, он просто коснулся губами лопатки Сян Хуа, просто прикосновение, теплое... как посмотреть, открыв глаза ото сна и сказать "доброе утро", просто Сяо Синчэнь мог посмотреть только так. — Сян-гэ... — тихо-тихо позвал он, понимая, что теперь же незаметно встать не получится, — уже утро совсем. — Он почти касался губами его кожи, и соблазн прижаться и спать дальше, не вставать до обеда, до вечера был так велик, что даочжан чуть было не сказал "но мы будем спать". Вообще, остаться бы тут дня на три... — Но если хочешь, мы останемся еще, не пойдем никуда, — он улыбнулся и все-таки отодвинулся, — Полежи еще, я попрошу чистой воды и завтрак. И расскажу тебе, что там на западе. Он все-таки встал, поправил сначала повязку на глазах, и прошел прямо к двери, мимо стола, где со вчерашнего дня осталась неубранная посуда. И конфеты. Хозяин как будто ждал, когда из этой комнаты выйдут, потому что он как-то слишком быстро оказался рядом, может быть он даже стоял у двери и слушал, но Сяо Синчэню это сейчас было совершенно все равно. Он попросил воды, чай и завтрак и вернулся в комнату. — На западе горы. Это недалеко от Сиани, — начал он, решив занять гэгэ историями на случай, если он по-прежнему переживает из-за вчерашнего, — наверное, ты слышал о священной вершине Хуашань. Точнее там три пика, и от одного к самому высокому ведет тропа, Хребет Лазурного Дракона. Лазурный Дракон — существо востока, но если применить логику надписи "То, что искал на западе — нашел на востоке, то, что искал на севере, — нашел на юге", тогда на западе надо искать восток. Мне больше ничего в голову не приходит, Сян-гэ... К тому же о Хуашани говорится в той книге, что мы нашли в пещере. Может быть, это просто совпадение, но ведь... — он улыбнулся. — Мы же ничего не ищем, верно? Я сейчас сделаю лекарство, чтобы еще раз наложить тебе повязку. Не спорь Даочжан решил использовать ритуальный сосуд, поскольку другой чистой посуды все равно не было. Вытащив "кастрюльку", он бросил в нее соцветия и собрался перетереть ложкой... застыл. Дно сосуда снова было совершенно гладким. *** Просыпаться от лёгкого, почти невесомого поцелуя… «Снова в спину. Всё как я люблю. Интересно, мне кажется, или даочжану нравится моя спина больше, чем я весь? Всё. Больше никаких отдельных постелей. Хочу просыпаться так». — Гэгэ, полежи со мной, ну ты куда? — он не выдержал и рассмеялся, с такой скоростью даочжан спасался от соблазна предаться праздности и спонтанному разврату. Сюэ Ян валялся в постели до тех пор, пока не начался обстоятельный рассказ о горной тропе. Самое время, чтобы выбраться из кровати и бродить по комнате, зевая, как сонный крокодил, и время от времени вставляя свои комментарии в стиле «Мы ж ничего не ищем, мы просто там пойдём посмотреть, да?». Зевал-то зевал, но успел порыться в груде барахла, выбрать несколько мечей, шёпотом переговорить с хозяином гостиницы, задавая ворох вопросов и требуя быстрых и кратких ответов. А заодно поставил перед Сяо Синчэнем завтрак и налил ему чай, и всё это чтобы не мешать ему составлять лекарства — надо так надо. Зачем спорить с очевидным? Лучше быть здоровым, чем больным. — Нам всё равно придётся ненадолго задержаться, мы ведь не можем идти в исподнем, а ночной переполох не дал мне позаботиться об одежде. Не постирали, не посушили, не зашили. Конечно, ты и так выглядишь великолепно, но холодными ночами… Сяо-гэ, что такое? Не каждый день он застывает, как памятник Неизвестному Даочжану. А главное, непонятно, буквально на ровном месте. И снова из-за грёбаной кастрюли! — Сяо-гэ, — он моментально оказался рядом, обнял за плечи и понял, что с уровнем тревожности действительно проблемы. — Что такое? Я куплю тебе специальный алхимический тигль, чтобы эта дрянь тебя не расстраивала больше никогда. Что случилось? И тут же заглянул в этот дьявольский сосуд. — О… этот горшок просто остыл. Давай его снова нагреем? А ещё, гэгэ, это натолкнуло меня на полезную мысль. Сейчас мы снова приведём кастрюлю в боевое состояние, а потом ты мне подиктуешь, а я запишу все эти рецепты, хорошо? Вдруг нужно будет свериться, каждый раз с этой бадьёй не набегаешься. Да что со мной такое? Превращаюсь в курицу-наседку, кому вот так расскажешь — не поверят, ещё и посмеются. Даочжан, ты казался мне спокойнее и собраннее. Неужели разморозился, оттаял, и страсти ринулись на волю? *** — Подожди, — даочжан прервал его, подняв руку, но он боялся упустить мысль. Упустил. Синчэнь вздохнул и коснулся руки Сян Хуа на своем плече. — Что ты, ничего страшного. Давай нагреем потом, для лекарства не нужен огонь. Я доделаю, мы наложим повязку, а потом уже нагреем, никуда ведь этот «горшок», — он с улыбкой выделил еще одно название ритуального сосуда, — не денется. Мы ведь все равно ничего не ищем... — В конце концов, я помню слово в слово эту надпись, но если хочешь, потом продиктую, — он уже методично растирал ложкой соцветия, — это правильно, если ты дословно тоже будешь знать. Хотя мы ведь все равно ничего не ищем... Не ищем ни-че-го. Он добавил к цветам других листьев, все, что были, залил водой, размешал и накрыл крышкой. — Спасибо, поешь со мной. Забота обо мне, к сожалению, не прибавляет сил и не кормит тебя, — он с улыбкой разделил лепешку пополам и отдал Сян-гэ. Завтракал даочжан так, будто кастрюлька его вовсе перестала интересовать как носитель информации. Они же ничего не ищут? Так пусть от нее будет польза. По опыту даочжан знал, что если применять древние артефакты, то лекарства, даже самые простые, получаются лучше. Все-таки даосская магия — это не пустой звук. — И кстати, я не забыл, что сам собирался починить одежду и постирать, а ты забыл. Ну то есть ты опять жульничаешь, конечно, но так и быть, я тебе это прощу. Покончив с завтраком, он попросил у хозяина иголку и нитки и действительно, взялся за работу. Шить он научился вслепую из упрямства и для того, чтобы руки не забывали координацию. Одно дело — боевые навыки, которые приходилось применять постоянно, и совсем другое — мелкие действия. Даочжан с ужасом думал, что он наверняка уже разучился писать, а ведь у него была идеальная каллиграфия, лучшая среди всех его соучеников. Но что-либо записывать у Сяо Синчэня не было необходимости, а даже если бы он мог просто так тренироваться, то некому было бы проверить, попадает ли он вообще в столбцы. Зато что-то готовить, особенно лекарства, чинить одежду, чистить Шуанхуа ему приходилось самому, и он старался не оставлять ни единой дырочки или торчащей ниточки на своем ханьфу, используя любую возможность поработать ниткой и иголкой. К тому же это было сродни медитации. Он пришил рукав, несколько раз проверив, насколько ровными вышли стежки, и остался доволен результатом. Но прежде чем взяться за подшивание края, от которого он оторвал полосу на повязки, нужно было заняться коленом Сян Хуа. — Садись и дай мне свою ногу, — велел он, принес «горшок», чистые повязки и ткань, чтобы сделать компресс. Ложка стукнулась о дно, и даочжан снова завис на мгновение. — Ты это тоже видишь, Сян-гэ? — поражаясь собственному спокойствию спросил даочжан, наклонил сосуд и зачерпнул кашицу. Дно снова раскрылось лепестками. Без огня. Без огня. Без алтаря. Без каких-либо заклинаний... мы ничего не ищем, займись ногой гэгэ. Завернув лекарство в тряпицу, Сяо Синчэнь бережно приложил этот компресс к колену Сян Хуа и наложил сверху повязку. Каждый раз, когда ткань ложилась новым слоем, чуткие пальцы касались рядом — даочжан проверял, не туго ли, и насколько еще больно или неприятно Сян Хуа. — Ну вот. Нужно походить немного так, а лучше посидеть. Да, сиди, пожалуйста. Это не огонь открыл сосуд, а вода, тебе не кажется? — спросил он, уже отходя к столу и забирая оттуда конфету. Спросил так, будто сей факт значил гораздо меньше, чем покой для колена друга. — Сделай мне приятно, Сян-гэ, — он развернул конфету и поднес к губам Сян Хуа, — посиди спокойно. Я попрошу воды и закончу с нашей одеждой. *** С этим нужно что-то срочно делать. Это не я должен смущаться, а он. Что вообще происходит? Сюэ Ян как будто разделился на две части. Первый Сюэ Ян по-прежнему улыбался нагло и весело, и эта клыкастая улыбка не сулила ничего хорошего… никому. И в первую очередь тому, чьи плечи он сейчас обнимал с трепетной змеиной лаской. А вот второй Сюэ Ян блаженно замер от такого простого жеста, когда Сяо Синчэнь поднял руку и с какой-то прозрачной непосредственностью накрыл ладонью его пальцы. Пальцы левой руки. Указательный, средний и безымянный. Совсем рядом с мизинцем, которого не было. Одновременно и опасно, грозит разоблачением, и дарит какое-то блаженное ощущение причастности. От этого дышать больно, и хочется медленно наклониться, накрыть ртом эти белые пальцы и крепко сжать их зубами, пока не хрустнет и не плеснёт в рот горячей кровью. — Мне лучше записать. Моя память, конечно, вполне хороша, но у меня ещё и живое воображение. Оно непременно приукрасит, добавит что-то от себя, а потом выдаст такое, что ты удивишься! От изумительной неповторимости этого утра хотелось то ли смеяться, то ли ломать всё вокруг, оглашая воздух дикими воплями. — А ты неправ, гэгэ. Забота о тебе меня именно что кормит и прибавляет мне сил, — он взял предложенную половинку лепёшки, специально задев его пальцы, и закатил глаза. «Сюэ Ян, неужели тебе нравится состояние этого опьянения?» — Я жульничаю?! — он достоверно изобразил возмущение и смертельную обиду. — Подожди-ка, Сяо Синчэнь, ты сказал, что я жульничаю? Я жульничаю?! Я?!! — и тон тут же сменился на довольное и ехидное мурлыканье. — Вообще-то ты прав, я действительно жульничаю. Как ты догадался? Мне придётся повышать своё мастерство! Можно бесконечно смотреть на некоторые вещи: на огонь, на воду, на истекающих кровью людей, и на Сяо Синчэня, наивно пришивающего полуоторванный рукав на место. Сюэ Ян нашёл в этом глубинный смысл, своеобразную поэтику, философию отречения от неизбежного, и чуть ли не облизывался на каждый стежок. — Гэгэ, дашь мне иголку, я зашью себе штаны. На колене дырка. Нет, ну если ты это сделаешь, я буду только благодарен за спасение. Никогда не знаешь, что за странный смысл люди вкладывают в порванную штанину. Вот с рукавом хоть что-то понятно, и не приходится теряться в догадках, а если подойдёт ко мне наглец и скажет: «Ээээ, да ты обрезанная штанина!» — и непонятно как реагировать. Хотя я готов стать родоначальником нового понятия и заранее провозгласить, что отныне обрезанными штанинами будут называться помешанные на светлых даочжанах мужчины. И вроде пошутил. Вроде. Но это не точно. Зато хозяин гостиницы оказался расторопным и понятливым, отлично чувствовал свою выгоду, и скоро Сюэ Ян выгодно продал трофейный хлам, оставив себе два меча. Не смог выбрать, какой лучше — оба были откровенно негодными, но опять же, лучшими из всей кучи. Он послушно предоставил своё колено для накладывания лекарства, и с любопытством снова заглянул в уже порядком задолбавшую кастрюльку. — Мне кажется, что наш добрый приятель, припрятавший рецепт таким замысловатым образом, на самом деле хитроумная жопа. Это же нужно было всё так запутать?! Если феникс открывается водой, то… — он запнулся и торжествующе поднял руку. – То ты прав, и восток нужно искать на западе, север будет на юге, солнце встанет ночью, а добродетели самое место в пучине порока, и чем порочнее, тем порядочнее будет результат! А даос был тем ещё проказником, гэгэ! Получается, я ночью занимался сплошь угодными небесам делами… Особенно когда выгибался на матрасе, сжимая свой член в кулаке. Вот где поверишь в магию абсурда. Вот так начнёшь рассуждать, отпустишь язык погулять без привязки к мозгу, и обнаруживаешь, что уже сидишь несколько неловко, и тонкая ткань штанов весьма неприлично оттопыривается между ног. Сюэ Ян только подышал сквозь зубы, когда Сяо Синчэнь усугубил — подошёл к столу и взял конфету. И медленно её разворачивал, перебирая фантик тонкими пальцами. Сделай мне приятно? Ах ты… — Ни за что, — он быстро открестился и поймал свою внезапно коварную сволочь за запястье. — Никогда и никому не делаю приятно без отдачи. Приятно должно быть нам обоим, иначе это неправильное приятно. Вот, — он взял конфету губами, — я сделал тебе. Теперь ты сделай приятно мне. «Отними у меня эту конфету. Желательно без помощи рук. Губами и языком». Он шумно выдохнул в тщетной попытке избавиться от неуместного наваждения, и приложил ладонь Сяо Синчэня к своей щеке. От его пальцев пахло травами. Закрыть глаза и дышать… — Гэгэ, ты заботливый. Иногда мне кажется, что тебе нравится быть заботливым. Мне кажется? — невинный вопрос. Куда-то в эту заботливую ладонь, задевая её губами. Сюэ Ян закончил с поцелуями и вывел языком замысловатый узор, только после этого отпустив его запястье. — Я не смогу сидеть спокойно. Когда мне говорят сидеть спокойно, сразу нужно вскочить и куда-то бежать. Попросил бы тебя удерживать меня крепко, но с тебя станется связать меня и засунуть в гроб. *** К этому придется привыкнуть. Сяо Синчэнь, конечно, не мог пропустить мимо ушей это витиеватое размышление про рукава, но он совершенно точно знал, что это только потому, что Сян-гэ вырос не так, как он, и было бы странно ожидать от него каких-то изысканных шуток. Пошло, непристойно даже, но... все равно смешно. И даочжан все-таки тихо рассмеялся, при этом страшно смущаясь. Хорошо, что они только вдвоем. Вот только шутка Сян Хуа снова заставила залиться краской щеки, когда Синчэнь ощутил его губы на ладони. "Помешанные на светлых даочжанах мужчины"... Что это значит? Небеса! Об этом нельзя даже думать! Нельзя, потому что это... этому нет названия... Но отнять руку невозможно, и Синчэнь, как ни пытался гнать от себя все эти мысли, все равно понимал, что допускает в них то, чего нельзя допускать. — Не кажется, — севшим голосом ответил Сяо Синчэнь. Запястье, похоже, решило расплавиться под пальцами Сян-гэ, а ладонь и вовсе горела, и тепло разливалось под кожей, а сердце опять подскакивало, — Мне иногда нравится быть заботливым, только я это плохо умею. Совсем не так, как ты. Сян-гэ... «Я и правда свяжу тебя и засуну куда-нибудь, что подвернется. В гроб. В сундук. В шкаф... если ты будешь делать так снова и снова». Но даочжан промолчал. Он опять взялся за одежду, и в какой-то момент совсем отрешился от всего. Руки были заняты иголкой, а потом водой, голова — размышлениями о надписи. Она подтвердилась. Если хребет Лазурного дракона с переменой востока и запада даочжан еще считал притянутым за уши, домыслом, который взят за исходную точку просто потому, что ничего другого нет, то вот теперь, когда на юге под красным фениксом ключом стала вода, а не огонь, догадка подтверждалась совершенно конкретно. Он хотел сказать Сян Хуа, что тогда, раз на юге вода, на севере должен быть огонь, то на Хуашани они должны искать что-то, связанное с металлом, а на востоке наоборот — с деревом. Тогда земля как должно останется в центре, потому что, как ни крути, мир по сторонам, а середина останется серединой. Вопрос только в том, где эта самая середина, в которой, видимо, и нужно все собрать и осуществить ритуал. Но Сяо Синчэнь не стал делиться своими мыслями с другом, просто потому, что даже размышления — это уже поиски. А план — не искать. В этот день они закончили с одеждой, перестирав все, что можно. И как даочжан ни хотел выдвигаться пораньше, он сдержался и не показал своего нетерпения, к тому же им требовалось время до утра, чтобы все высохло, и чтобы колену Сян-гэ стало еще легче. Сяо Синчэнь остался доволен тем, как заживает, и даже разрешил Сян Хуа ночью спать без повязки. А еще он не стал просить его остаться на матрасе, просто не смог. Синчэнь поймал себя на том, что ему очень, очень страшно от этого, причем боится он не самого факта оказаться в одной кровати с Сян-гэ, а именно уснуть рядом с самого начала, а не когда гэгэ, разбуженный очередным его кошмаром, придет, чтобы успокоить и согреть. Пытаясь унять переживания, Сяо Синчэнь раз десять поправил постель, раз двадцать — повязку, волосы, и в конце концов все-таки улегся рядом с Сян Хуа, просто рядом, без объятий. Проснулся он опять посреди ночи, волосы слиплись от холодной испарины, а рука вцепилась в Сян Хуа, как в спасение. Кошмары стали приходить каждый день, они сводили с ума, они мучили голосами А-Цин и Сун Ланя, который снова и снова прогонял от себя, заставляя раз за разом сердце переворачиваться. Снились темные лабиринты, из которых не было выхода, двери, которые даочжан не мог открыть, зная, что за ними — ответ, и голос Сян-гэ, который звал, но Сяо Синчэнь никогда не успевал дойти до него и просыпался. Он прекрасно осознавал, почему это происходит — от того, что нарушился баланс, но пока не знал, что делать. — Прости... прости... — прошептал он, потому что опять не давал Сян-гэ спать, сел на кровати, обхватив голову руками, и пытался дышать ровнее. До утра он просыпался еще дважды. *** Это всё равно был прогресс. Сяо Синчэнь перестал от него шарахаться, он явно привыкал и к постоянным прикосновениям, и к фривольным шуткам. Привыкал к рукам. Привыкал к губам. Приручение даочжана, том первый: для начала вам стоит попасть в беду на самом деле… Сюэ Ян честно сидел на месте, как от него и потребовали. Просто потому что обслуживание в гостинице оказалось на высоте, а он на правах ночного спасителя не увидел ничего особенного в том, чтобы гонять прислужника как собственного должника. Стоит отдать должное — парень был хоть и туповат, но исполнителен. Так что в комнате вовремя и качественно убрали, вовремя подали обед, и даже хороший ужин. Он пошептался с хозяином гостиницы, указал на очевидную проблему: одежда сохнет, нога болит, вас спасли от грабителей, у вас нет жгучего желания прослыть человеком благородным и благодарным? Вероятно, такое желание у хозяина было. Вообще Сюэ Ян в который раз убедился в том, что если с доброжелательными глазами и открытой улыбкой небрежно поигрывать ножом, то благородство в людях начинает прямо-таки фонтанировать со страшной силой. И спать лёг, как и собирался — рядом с Сяо Синчэнем, даже не пытаясь прикинуться приличным человеком. Не зря. Его святая сволочь во сне вздрагивала, хваталась за него руками. Хотя Сюэ Ян от этого и просыпался, это всё равно было приятно. Приятно сгрести в охапку дрожащее стройное тело, когда кошмар ещё бьёт его изнутри, гладить, бормотать что-то успокаивающее, чувствовать, как он снова расслабляется и засыпает. Ненадолго, потому что кошмар явно набирал обороты. — Хватит извиняться, — Сюэ Ян зевнул, подвинулся к нему ближе и обнял снова. — Мне тоже иногда снятся ужасные вещи. Смотри… за окном уже сереет. Скоро встанет солнце, и тебе станет легче. Гэгэ, ложись. Тебе нужен отдых. Хочешь, я тебя успокою? Дай мне руку… Он аккуратно взял его за руку и положил его пальцы себе на губы и прошептал: — Посмотри сам. Вот прямо сейчас, потрогай. Не бойся. Знаешь, что ты сейчас трогаешь? Это моя улыбка, даочжан. Специально для тебя. Нравится? Спи теперь. В этот раз он проснулся раньше — Сяо Синчэнь за ночь вымотался, и это было несправедливо. Не честно. Он должен выматываться от совсем других вещей, не от ночных кошмаров. Что ему снилось? У него было только одно оправдание — вот если бы ему снился страшный и ужасный Сюэ Ян, тогда он имел бы священное право на самые жуткие кошмары. Но если нет… Пришлось признать — он ревновал его даже к ночным кошмарам. И это совсем не глупая ревность, это законное возмущение и даже, пожалуй, ярость — никто не имеет права быть главной причиной его кошмаров, кроме одного человека. Они наскоро позавтракали, оделись, Сюэ Ян очень постарался сделать это утро идеальным — не слишком пошлил, не давал ему скатываться в меланхолию, и в базарного фигляра тоже не превращался. Впрочем, балаган начался сразу на улице. — Господин, купите диковинку! Это настоящий дикий полынный мёд даосских горных пчёл! Ароматный, свежий, исполненный старинной мудрости! От такой вопиющей наглости Сюэ Ян даже рот открыл. Заботливо взял Сяо Синчэня за руку и дал ему потрогать своё крайнее изумление кончиками пальцев — как брови задрались, как глаза округлились, и как рот открылся. Возможно, это станет новой традицией. — Да ты же мошенник! Откуда в горах полынь?! — Господин, пчёлы сами её выращивают, клянусь, сам видел! — Гэгэ, пойдём отсюда. А ты говорил, что я жулик. Или как ты меня тогда назвал? По дороге Сюэ Ян насчитал ещё восемь предприимчивых продавцов полынного мёда. Цены были раза в три выше, чем он сам продавал вчера. — Продешевил, ты представляешь, продешевил! Я сейчас пойду и с каждого из них стребую денег за такую потрясающую идею! Разумеется, он никуда не пошёл. По дороге он успел потратить все деньги, вырученные за трофеи и добытые медовыми махинациями, справедливо рассудив, что в горах им деньги без надобности, а вот взять с собой чая, специй, запас еды и, конечно же, конфет — просто необходимо. И вот это одеяло. Два одеяла. И пара комплектов одежды про запас. И вот этот кусок белого полотна. Два. И это дайте, и вот это дайте, а почему так дорого? Нет уж, уступайте цену. И ножом он вовсе не угрожал, просто задумчиво подправлял форму ногтей. В конце концов, они выбрались из города, а скоро и людные места остались позади. — А знаешь, гэгэ… город, конечно, место замечательное, что и говорить, но мне больше нравится сейчас и здесь. Вон там — наши горы, — он не просто указал пальцем, он указал пальцем, взяв при этом Сяо Синчэня за руку, и указывал его пальцем. — Пока идём, посмотришь мои новые мечи? Конечно, ужас, но я знаю способ, как их пробудить. Как ты думаешь, в тех горах есть… пчёлы? *** Я не боюсь... И правда, бояться сейчас сильнее, чем в только что пережитом сне, Сяо Синчэнь вряд ли мог, а улыбка Сян Хуа успокаивала, давала ощущение, что все по-настоящему. Остаток ночи прошел спокойно, и Синчэнь наутро даже мог улыбаться шуткам Сян-гэ. Они наконец-то вышли из города, даочжан снова чувствовал это волнительное ожидание чего-то важного, пусть даже на Хуашани его ждет разочарование — все равно знание лучше неведения. Он смеялся и в шутку говорил Сян Хуа, что вот теперь и он поделился мудростью с людьми, и теперь им эта мудрость обязательно поможет. Забота и запасливость Сян Хуа поражала. Сяо Синчэнь не подумал бы и о половине того, что он захватил, уж о смене одежды точно не подумал бы — он всегда как в первый раз обнаруживал, что ханьфу не может оставаться чисто-белым постоянно, пусть даже он исходил в нем половину Поднебесной, но еще когда мог видеть — уже удивлялся такому досадному факту. Мечи Синчэнь посмотрел, нашел их совершенно ужасными, но решил не расстраивать Сян Хуа. — Давай когда остановимся отдохнуть, я покажу тебе несколько движений, тогда тебе самому станет понятнее, какой больше подходит. А сейчас ты уж прости, но мне придется наш путь сделать короче. Тот факт, что Сян Хуа знал, в каком направлении горы, давал отличную возможность если не достичь их сразу, то очень приблизиться. Сяо Синчэнь снова без предупреждения подхватил Сян-гэ, прижал к себе, и Шуанхуа взлетел над землей. — Будь нашими глазами, гэгэ, — чтобы друг услышал, пришлось говорить, чуть ли не касаясь губами уха, обнимать и еще придерживать его волосы — ветер так гудел, что почти заглушал слова. Они летели довольно долго, даже очень долго, даочжан и сам стал замерзать, а уж Сян-гэ наверняка продрог. Надеясь, что они преодолели большую часть пути, Сяо Синчэнь решил спускаться на землю. Шуанхуа принес их почти в предгорья, где начинался лес и тек быстрый ручей. — Много ли времени сейчас, Сян-гэ? И видишь ли ты гору? Нужно как-то свериться с картой. Если мы сможем к утру добраться до первого храма, откуда начинается тропа на пик, это будет замечательно. Подниматься надо, когда сойдет утренний туман, но до этого нужно еще поговорить с монахами Хуашани. Он потянулся, разминая уставшие мышцы, и положил руки на плечи друга. — Ты как? Устал? Замерз? Голоден? Сам даочжан, как всегда, когда цель приближалась, готов был идти дальше хоть сейчас, ему не терпелось найти мудрецов, он очень рассчитывал поговорить с хранителями библиотеки и попросить, чтобы их туда пустили. Или его, если Сян-гэ не разрешат... ну хоть бы ему разрешили. Даочжан задумчиво разминал плечи Сян Хуа, напомнив себе, зачем сюда явился. Не искать, нет. Они ничего не ищут. — Мы ничего не ищем, давай отдохнем? Только я прошу тебя, пчел тоже не ищи, ладно? — с улыбкой попросил он. — И вообще неприятностей. Я не справлюсь без тебя на горе. И еще я собираюсь замучить тебя вопросами, Сян-гэ. Мы все собирались сюда, но никак не удавалось, и на Хуашани я так и не побывал. Он осекся, сообразив, что снова сказал "мы", торопливо поправился на "я" и больше уже говорить не стал. Это место славилось своей красотой, древними надписями на скалах, храмами и, безусловно, трудностями пути наверх. И даочжан мечтал, что когда-нибудь сам увидит священную гору. *** — Гэгэ, ты слишком деликатен. Я прекрасно вижу, что обе эти ковырялки больше всего подходят, чтобы навоз мешать, но остальные были ещё хуже. А дарёному коню в зубы не смотрят. Если с ними ничего не получится сделать — буду делать воинственный вид и угрожающе ими размахивать. Кто угодно от эдакой красотищи в обморок грохнется. Откровенно говоря, он сейчас не нуждался в мече. Конечно, если попадётся сильный противник, то придётся раскрыть и собственный меч, но для всех прочих хватало ножа и пригоршни особенно подлых приёмов, которыми Сюэ Ян с наслаждением пользовался. Опять же, грубую физическую силу никто не отменял. На меч он встал безропотно, только заранее поёжился. Вот это он действительно не зря поёжился, потому что пока добрались до места, он продрог как беспризорный щенок в конце вьюжной зимы. — Нормально времени, мы рано встали, быстро вышли из города. Гору я вижу, карту сейчас разверну, а ты давай всё-таки не храбрись. У тебя важная миссия, а именно — делать мне приятно, пока я занимаюсь картой. Сейчас объясню как именно, — он достал одеяло, расстелил его на траве и усадил упрямого даочжана. — Вот. Сиди тут и занимайся. Не знаю чем — медитацией, релаксацией, интерпретацией… Полёты на мече — это не в повозке дремать. Ты потратил заметное количество духовной силы, не будем наслаждаться прогулкой на износ. По карте он сориентировался быстро, тщательно сложил её и убрал, поставил воды и сделал чай, достал лепёшку и разделил пополам. — У нас есть время, чтобы перекусить. И обрати внимание, это очень хороший чай, и горячий, потому что не знаю как ты, а я замёрз. Теперь торопился не Сяо Синчэнь, а он сам, просто потому что... а чёрт знает почему. — Мы доберёмся туда раньше, — Сюэ Ян сполоснул чашки и свернул одеяло. — А чтобы добраться раньше, идём прямо сейчас. В таком переходе главное — правильно выбрать скорость. Будешь идти слишком быстро — рано устанешь. Будешь идти слишком медленно — не просто не успеешь, но ещё и устанешь, потому что внимание рассеивается, и тело решает, что вообще-то спешить совершенно некуда. — Уже близко. Но у меня есть требование, гэгэ. Постой спокойно. Он обошёл вокруг, критически рассматривая свою драгоценную сволочь. С монахами он собрался беседовать, понимаешь ли. Монахи — такие люди, что могут внезапно оказаться в курсе его собственной персоны. Хоть припудривайся с целью маскировки. Но вряд ли монахи это поймут. А пока он придирчиво отряхнул одежду Сяо Синчэня, снял случайную травинку с подола, остановился у него за спиной и достал гребень. — Просто поверь мне, даочжан. По одежде встречают. Я стою у тебя за спиной. Чувствуешь? — он легко поцеловал его в затылок, как раз чуть ниже узла этой чёрно-красной повязки. — Доверься мне. Он снял эту ленту, успокаивающе погладил его по плечам, придирчиво расчесал его волосы, достал из-за пазухи чистую белую ленту. Совершенно новую, с лёгким ароматом полыни. — Тебе идёт белый цвет. Вот. Он аккуратно приложил ленту к его лицу, продолжая целовать в затылок, и прошептал, обдавая его жарким дыханием: — Поправь ленту сам, я завяжу. Так не туго? Ещё несколько движений гребнем. — Безупречно. Вот теперь ты готов беседовать с монахами с несколько более высокой позиции. И можно не бежать — недлинная прогулка. Храм буквально за следующим поворотом. Пойдём?