Затмение

После могилы у реки следы снова исчезли, Сун Лань не мог найти ничего, он скитался и спрашивал везде, где только попадалась возможность, пока не узнал о «кровавой гостинице». Снова не имея ни одной причины думать, что это связано с Сяо Синчэнем, заклинатель бросился в этот город. Проверять любую странность — он решил так, если нет ничего другого, и оказался прав. Напавшие в праздник на гостиницу разбойники живыми оттуда не ушли. Единственный, кто выжил, уже повешен, но Сун Лань расспросил хозяина. Тот совсем не был счастлив от такой известности, и заклинатель застал его в разгар сборов — семья решила переехать в другой город и заняться торговлей. Слепого даочжана и его спутника хозяин гостиницы вспоминал с содроганием. С одной стороны, путники не тронули никого, спасли, в общем-то, семью и постояльцев от бандитов, с другой... "Палочками убил, палочками! А тот второй — вырезал всех, кровь по лестнице текла! И улыбался... точно демон". Описание молодого красивого "даром что слепой" заклинателя в белом в точности указывало на Сяо Синчэня, а вот слепой девочки с путешественниками не было. Эта улыбка незнакомца прочно засела в головы всем, кто встречался со спутником Сяо Синчэня, но при этом никто не мог назвать имени, и гадал бы Сун Лань и дальше, если б один из слуг не вспомнил о странной перчатке на левой руке этого человека. Сун Лань побледнел. Кто еще в Поднебесной мог убивать так, что людям навсегда врезалось это в память? Улыбаться при этом, точно безумный, и носить перчатку для мизинца? Сюэ Ян... Это было так же очевидно, как и то, что Сяо Синчэнь никогда не то что путешествовать — в одном городе с этим ублюдком не останется, не попытавшись его убить. Это просто не укладывалось в голове. Либо люди видели не Сюэ Яна, либо — не Сяо Синчэня, но как это узнать? Еще сутки заклинатель потратил на поиски хоть кого-нибудь, кто видел, куда ушла эта странная пара, и когда он почти отчаялся, на самом краю города увидел мальчишек, играющих в убийц, которые спасаются от стражников, улетая на мече. Так, полагаясь лишь на взмах руки мальчишки в сторону запада, Сун Лань продолжил путь. И снова кровавый след заставил его проверить слухи. Древняя Чанъань, где заклинатель рассчитывал услышать еще что-то, обсуждала страшное происшествие. Древний храм у подножия одной из священных гор — великой Хуашани — был полностью вырезан. Не осталось никого. Уже не теряя времени, Сун Лань встал на меч и достиг места, в котором царила атмосфера мрачного ужаса. Несколько адептов ухаживали за свежими могилами, не могилами – целым кладбищем! – и пытались наладить какой-то быт, но ни один из них не мог сказать ничего о произошедшем — они вернулись из путешествия и как раз застали последствия кровавой бойни и пиршество ворон. Единственным, кто выжил на Хуашани в этот страшный день, был совершенномудрый, который живет на вершине горы. Сун Лань нашел его на рассвете. — Если ты хотел узнать, что случилось, то разве нужно было подниматься так высоко? — с улыбкой спросил Ван-лаоши. — Вы прав, учитель, я... я не знал, с чего начать, задавая свой вопрос. — Начни с самого главного, — посоветовал мудрец, разливая по чашкам горячий чай с ароматом сосновой смолы. — Я ищу друга. Даочжан Сяо Синчэнь, он слеп, и мы очень давно не виделись, — Сун Лань подбирал слова, он впервые расспрашивал о Сяо Синчэне, зная, что может услышать и другие вопросы, что сейчас перед ним человек, который может просто ничего не сказать, и серебряный слиток не станет для него причиной передумать. Старик кивнул, внимательно глядя на молодого заклинателя, но молчал. Пришлось говорить дальше. — Я ищу его давно, и вот, наконец, у меня появилась надежда. И вместе с ней — страх. — А раньше страха не было? — даос пытливо вглядывался в лицо Сун Ланя, так, что не ответить нельзя. — Был, Ван-лаоши. — Чего же ты боялся? — Что он не захочет говорить со мной. Вы спросите, какая в том причина. Я прогнал его... Того, кто всегда был рядом. Прогнал, охваченный ужасом, не понимая, что делаю, — Сун Лань смахнул слезу, его голос дрожал, и пальцы едва удерживали чашку. Он рассказал мудрецу о Байсюэ, о том, что случилось, о жертве друга для него, вспомнил слова, которые кричал Сяо Синчэню, и рассказал даже о том, сколько прошло времени прежде, чем он решился отправиться на поиски. И еще о том, как он почти потерял надежду, почти уверился, что даочжан сгинул. — Посмотрите, Ван-лаоши, на нем была эта повязка? Старик взял полоску ткани, погладил сморщенными сухими пальцами, но вместо ответа спросил: — А чего ты боишься сейчас? Сун Лань вытер слезы, в его глазах читалось сомнение, но ненависть — яснее. — С ним человек. Я слышал... И судя по описанию, это тот, кто убил всех в Байсюэ, кто лишил меня глаз. Я не знаю, как он нашел Сяо Синчэня и почему они странствуют вместе. Но нет в Поднебесной никого опаснее для даочжана, чем он. — Нет ли? — старик подул на чай и посмотрел на гостя. Не сомнение, не насмешка, просто вопрос, — Тот, кто пришел сюда с твоим другом, не выглядел опасным. Подняться сюда тяжело, особенно когда помогаешь слепому. — Если это Сюэ Ян, он и не будет выглядеть опасно! — горячо воскликнул Сун Лань, — Если это он и так долго рядом с ним… — Что ты сделаешь, если это он? – старик пил чай так, словно Сун Лань приехал его навестить, не видя его горя, не понимая его чувств… — Убью его! Ван-лаоши покивал и расправил повязку. — А даочжан Сяо Синчэнь? Зачем ты ищешь его? Сун Лань посмотрел на старика с горечью, не понимая, как же совершенномудрый не видит таких простых вещей. Наверное, он просто достиг просветления и знает что-то… быть может, что страсти, как и говорил великий учитель Лао, — это то, от чего мы должны освободиться. Быть может так. Но ему нужно увидеть Сяо Синчэня. — Чтобы попросить прощения. — Даже если ему это не нужно? Сун Лань закрыл глаза, слезы опять не удержались на ресницах. Он посмотрел на учителя сквозь горячую пелену: — Даже если ему это не нужно. Совершенномудрый протянул ему повязку: — Твой друг пришел ко мне за советом, за знаниями об одной древней мудрости. Зачем она нужна ему – спросишь сам, если встретитесь. То, что он искал здесь, находится на вершине за хребтом Лазурного дракона. Если он оставил там книгу, то забрал то, что ему нужно, и продолжил путь. Если нет, значит – отказался от своей цели. Возьми это. Сун Лань кивнул и забрал повязку, поклонился с благодарностью. Он понимал, что вряд ли получит больше. — Подожди. Надень это. — Повязку? – Сун Лань в недоумении воззрился на мудреца. — Да. Путник, который проходит хребет Лазурного Дракона, обретает знание, обретает силу, обретает свободу, находит ответ. Для этого не нужно ничего – просто встать и пойти. За знание нужно оставить знание. Когда дойдешь, оставь и возьми. Сун Лань смотрел на повязку как на откровение. — Это – мое знание, учитель? — Да, — Ван-лаоши отечески улыбнулся, — Иди. Только за него ты получишь то, что ищешь. Сун Лань вышел в смятении, не понимая, как простая повязка может стать знанием. Но стоило ему увидеть хребет Лазурного дракона, сердце свело страхом. Он понял. — Я найду тебя, — прошептал Сун Лань, а потом полоска ткани оставила его в темноте. Он затянул узел и шагнул вперед. *** Тьма скрывала его, он сам был ею. Она убаюкивала, качала на своих волнах, а потом заговорила с ним. «Только ты...» — говорила она и снова качала. «Боль моя», — говорила она и коснулась, ласково, так прикасался к нему его Сян-гэ. А потом и сам он появился, как будто соткался из тьмы, такой неясный призрак, непонятный, лишь силуэт. Сяо Синчэнь не успел даже руку протянуть, дотронуться — тьма не давала ему двигаться, а силуэт становился все яснее и яснее. «Я буду с тобой всегда, поверь мне», — сказал Сюэ Ян почему-то очень серьезно, без этой своей улыбки. Даочжан закричал, но крика не слышал — он только открывал рот, напрягал горло, но не мог издать ни звука. Он не знал, как прогнать и решил уйти сам, отвернулся от него, но Сюэ Ян оказался снова перед ним. «Не уходи», — просил он, и Сяо Синчэнь побежал. Попытался бежать, но увяз в темноте, в черном густом ничто. Это длилось и длилось, а потом даочжан почувствовал что-то надежное, правильное, что-то свое. — Сян-гэ... — позвал он, но никто не откликнулся, — Сян Хуа!!! Он сжимал кулаки, пробовал разогнать тьму, чувствовал, что Сян-гэ где-то рядом, но не мог его увидеть, только боль, боль, сплошная боль... И горький запах полыни. И даочжан остановился. Есть боль, есть он, и есть этот родной аромат, значит, где-то есть и Сян Хуа, нужно просто его не искать. «Не ищи и найдешь», — слышал он, и вдруг от сердца, от самого сердца снова заискрил в темноте этот странный теплый поток, окутывая золотое ядро, пронизывая все тело. Та сила, их общая на двоих. Сяо Синчэнь зачерпнул щедро, как кувшином из реки, и она поплыла внутри него, вокруг него, и боли стало меньше. — Потерпи, ночь моя... — просил Сяо Синчэнь, окутывая эту боль своей нежностью, забирая, заменяя теплом и покоем. Стало легче, он улыбнулся и смог, наконец, дышать. — Ночь моя... Сян-гэ... Но он снова исчез, вдруг, как будто не было. Вместо него опять возник Сюэ Ян, он улыбался. — Счастье моё… горе моё... пожалуйста, поговори со мной. И Сяо Синчэнь проснулся. Энергия погасла мгновенно, как будто ушла в песок, снова окунуло в боль, в реальность, в понимание, кто рядом. — Сюэ Ян... — произнес Сяо Синчэнь чуть ли не впервые с того момента, как узнал его. Зачем он здесь опять? Вместо его гэгэ, вместо его правильных чувств, покоя, счастья? Опять только этот ад! Даочжан повел плечами, ощущая плен простыней и одеяла, но еще — в его руках мирно лежал Шуанхуа. Его меч в ножнах, в его собственных руках. Как это? Что еще за новые уловки? Синчэнь сжал рукоять так крепко, словно не верил, но нет — все так. Он отодвинулся, не говоря ни слова, поднялся, опираясь на меч. Одеяло упало вниз, простыня сползла, даочжан стоял, стылый воздух щекотал кожу и мягко ласкал лицо тонким запахом полыни. — Сюэ Ян, — Синчэнь улыбнулся, — Просишь поговорить? *** Прощальной милостыней — сладкое и кошмарное ощущение этой общей силы, общей на двоих, в которой растворяется боль. Закольцованный поток, набирающий силу и не ослабевающий. Сюэ Ян только до судорог стискивал зубы, впитывая эту милостыню, подарок для Сян Хуа, который «ночь его». Уже не ждал этого, и не дождался бы — если бы даочжан, ещё не проснувшись, снова не обманулся бы. Он так хотел его обмануть и запутать… мечты сбываются. Зачем? Зачем они сбываются? Почему именно вот так? Оглушённый этой случайной подачкой, он даже застонать не смог, когда этот поток оказался безжалостно обрублен. Сяо Синчэнь проснулся. Проснулся и назвал его по имени. Таким тоном, что стало тоскливо. Поэтому и отпустил безропотно, и сидел на том же месте, как будто примёрз. Смотрел снизу вверх, как он выпрямляется, стоя в простыне с мечом в руках, весь покрытый кровоподтёками, ссадинами и царапинами, более серьёзные раны прячутся под повязками. — Прошу, — серьёзно подтвердил он. — Поговори со мной, Сяо Синчэнь. Прошу тебя, не убегай. Послушай меня. Ты… на тебе живого места нет, я себя за это виню. Нужно было самому разбираться с этой тварью, и ты ничего не узнал бы. Узнал бы потом. Потом, когда стал бы сильнее. Я не подумал. Я не очень умный. Цзян Цзай справился бы. Цзян Цзай, печать, я бы придумал ещё что-нибудь… подлое. В крайнем случае… В крайнем случае просто не вернулся бы. Ты бы немного погоревал о Сян Хуа, и нашёл бы другую помощь, вернулся бы потом — я ведь оставил тебе всё, а змей дождался бы тебя. Хочешь — сорвись на мне, избей. Только не убивай пока. Потом, когда сможешь видеть, потом убьёшь. Пожалуйста, даочжан, сделай над собой усилие, — он не выдержал, повысил голос, ещё немного, и сорвался бы на крик. — Сколько я могу тебя уговаривать? Что я ещё могу сделать, если ты вот так просто решишь сдаться? Разозлись! Борись! Сюэ Ян едва заметил, что снова повторяет те же доводы, что в той идиотской даосской пещере, теми же словами, как раз перед тем, как поцеловал его первый раз. Вот только сейчас не смог даже подняться, мысль торопливо перескакивала с одного на другое, как будто пыталась спастись от надвигающейся катастрофы. — Послушай меня, поверь мне! Отомсти мне, воспользуйся мной, используй меня — я сильный, я помогу тебе. Ты будешь видеть, я тебе должен. Хочешь, я найду тебе Сун Ланя? Не захочет — силой притащу, связанного, и прощай его, сколько тебе влезет! Сяо-гэ, пожалуйста! Пусть ты не видел, но меня видел тот дед, что сидел на горе — он бы сказал, если бы видел во мне только чудовище, он бы не промолчал тебе, он же… как его? Священномудрый? Он же смотрел мне в глаза! Гэгэ, не уходи от меня. Я всё равно тебя не отпущу, не смогу. Тебе больно? Тебе всё ещё больно? Пожалуйста, Сяо-гэ… я пытался тебе сказать, я не смог! Не лечи меня больше, если тебе противно. У тебя сейчас… такое лицо безжалостное… Он закончил на восторженном стоне — морозное утреннее солнце облизнуло Сяо Синчэня ярким сиянием. Живого. Замученного, но живого. Сюэ Ян дрожащей рукой обтёр мокрое лицо, его морозило. — Что со мной, — вполголоса выдохнул он. — Никогда не думал, что буду так перед тобой унижаться… Самое страшное, что при этом он чувствовал какое-то наслаждение, высказав всё это вслух. *** Он слушал, слушал, не говорил ничего, не перебивал. Стоял с тем же выражением лица, не шевелился даже, только ветер гладил волосы и трогал концы повязки, но Сяо Синчэнь не чувствовал этого ветра и холода, слова, которые он слышал — только их. «Немного погоревал бы о Сян Хуа и нашел бы другую помощь... Ты прав. Как ты прав, как же... Немного... как об А-Цин. Немного... как о Сун Лане... Когда появился Сян Хуа, все осталось в этом «немного». Как он знает, куда бить? Так точно, так метко? Как он умеет изуродовать все такими простыми словами? Сяо Синчэнь отшатнулся от этой правды, шаг назад, опереться на меч — Шуанхуа, только он поддержит. И дослушать, дослушать... «Бороться? Тебе нужен я — такой, который идет напролом, не замечая ничего? Для себя, для себя одного, как я сказал Ван-лаоши... Не видел он в тебе ничего! Знал, что ты мне покажешь. Знал, что никакие легенды, книги, ничто — даже желание простить не означают, что тот, кто хочет только для себя, заслуживает великого откровения! Он знал, что ты, умеющий все так повернуть, покажешь мне то, чего я не заслуживаю... Это только моя вина». — Отомстить?! Использовать?! Ты весь мир меряешь по себе? Думаешь, я — как ты? «Да, как ты. Стал — как ты. Идти зачем-то, для себя. Одержимо. Обмануться, не заметить такой лжи, полюбить призрак... Все ради чего? Ради себя». Сяо Синчэнь вдруг снова засмеялся, отрывисто, зло. — Дурак. Хватит. Ты сказал — поговорить, не выговориться! Решил все сразу? Больше слов, может хоть что-то да сработает?! Зачем?! Нет цели, нет никакого "борись", ясно тебе?! Вот почему учитель отпустил нас, дурак! Он знал, что я не туда иду. Я не заслуживаю, как и ты! Не смей. Даже. Произносить. Его! Имя! — он закричал и осекся, замолчал, стоял теперь, тяжело дыша и глотая слезы, которых не было. — Унижаться? О... забавная шутка, Сюэ Ян, — Сяо Синчэнь снова улыбнулся, спокойно, сдержанно, — Мимо. Мне не нужно представлять себе, что это такое, в этом я тебя не поддержу. Чудовище. Злобная, темная тварь. Ты как болезнь. Бесконечная и неизлечимая. Ты в моей голове, в сердце, в мыслях, в теле! Я чувствую тебя — я не могу! Спокойные, взвешенные слова, как признания, падали в воздух, звенели, и делали только больнее, и даочжан снова сорвался, потому что так и не понял, как избавиться от этой боли, как?! Он больше не мог. Совсем не мог. Это душило изнутри, давило, вело. Желание поверить, каждому слову. Стать таким, как он. Все предать — себя предать. — Ты этого хотел?! Я не дам тебе собирать меня твоей мерзкой ложью! Шуанхуа вылетел из ножен так быстро, что даочжан даже не услышал его. Он просто ударил, с силой, наверняка, чтобы сразу, мгновенно, и не слышать, не знать, не чувствовать больше его. Никогда! Чтобы Сюэ Ян исчез. Его отбросило с такой же неистовой силой. Шуанхуа будто ударился в щит стократ прочнее, руку вывернуло, тело свело, даочжан слышал только пустоту. Он упал на спину, в черную ночь, где эта странная сила бесновалась так, как не могла бы ни одна самая темная энергия. Та, что лечила, та, что грела, та, что казалась их счастьем, та, которой не должно быть без Сян Хуа! Сейчас она кипела внутри и вокруг, и сковывала такими путами, которых Сяо Синчэнь не знал никогда, держала, связывала... с ним. «Нет... Нет... Не может быть... Может. Ты не можешь его убить». ***

Я скажу пароль, - Ты скажи ответ. Скоро мы поймем, Больно или нет... © АК

— Сяо-гэ… подожди, Сяо-гэ… Он смирился. Нет, так было честно — если Сяо Синчэнь позволил ему высказаться, то и Сюэ Ян может себе позволить заткнуться и выслушать. Он не мог не восхищаться тем, с какой злостью даочжан кривил губы, как он выкрикивал ему весь яд, который мучил его изнутри. Справедливый гнев того, кто внезапно раскрыл обман, длинную цепочку обманов, хитрую вязь недоговорок, запутанные совпадения, которые Сюэ Ян умел использовать в своих корыстных целях… а светлый даочжан не умел. — Нет, ты не как я. Ты светлый. Нет, это положительно бесило. Что он мелет? Это до какой степени нужно чокнуться своими монастырскими премудростями, чтобы на полном серьёзе считать, что нужно непременно заслужить?! Не задолбался, не надорвался — не заслужил? Что за бред сивого даоса?! Какие уж тут шуточки. Да, Сюэ Ян бесился, судорожно пытался удержать язык за зубами, кусал губы, и в то же время расплывался в дикой улыбке от каждого выкрика о том, что он злобная тварь, чудовище, болезнь. Страшная тяжёлая болезнь, которой у светлого даочжана поражено и сердце, и мысли. Сюэ Ян только руки протянул к нему. «Ты чувствуешь меня, пусть тебе сейчас страшно, падай со мной, боль моя, падай. Пожалуйста, просто разожми пальцы, я тебя поймаю. Отпусти руки, я тебя поймаю!» Белый росчерк Шуанхуа метнулся к нему с такой скоростью, что у Сюэ Яна даже улыбка не успела дрогнуть. Цзян Цзай успел бы. Если бы ему позволили. Он смог только рефлекторно дёрнуться, даже рукой закрыться не успел. Дикими глазами он только выхватил, что случилось нечто страшное и непонятное, увидел, что Сяо Синчэнь падает. На спину. А ему нельзя на спину. Только что Сюэ Ян сидел, раздавленный лавиной упрёков и разоблачений, и тут же кинулся вперёд, не давая ему прикоснуться голой спиной к земле, подставил руки, разбил локти, ободрал колени. — Сяо-гэ, — сдавленный голос хрипел, Сюэ Ян судорожно прижимал его к себе. — Что с тобой? Что с тобой?! Пожалуйста, гэгэ… Он не очень понимал, что снова судорожно целует его, не особо разбираясь — шею, плечи, руки, кажется, даже рукоять Шуанхуа получила несколько лихорадочных поцелуев. В груди яростно кипело, обдавало жадным теплом, плавилось золотом, выбивая сухие рыдания, рвущие горло. Его трясло припадочным страхом от непонимания — что происходит, почему даочжан упал, неужели он про болезнь сказал не фигурально?! Сяо Синчэнь действительно болен, а он, дебил, не заметил? — Где болит? Что сделать? Помоги мне, подскажи, чем тебе помочь? Ну не хочешь ты цели, не надо — пусть это моя цель, ты ведь просто шёл со мной, ты не виноват. Что сделать?! *** Упасть не дали. Не дал даже упасть нормально! Пожалуйста, можно умереть? Что-нибудь можно сделать?! Без. Него. Даочжан пытался унять звон в ушах, говорить не мог, молчал, Шуанхуа так и остался в руке, запястье вывернуло, и эта боль сейчас не давала провалиться туда, где кроме голоса Сюэ Яна не было ничего. Голоса такого родного, что от этого хотелось умереть. Поцелуи... от них трясло, каждый как клеймо оставался на коже, как знак слабости, полного поражения, бесконечного падения... О, небо, где же уже пламя преисподней?! Почему никак это все не заканчивается?! Почему когда Сун Лань сказал — убирайся, он просто ушел? Почему когда Сяо Синчэнь говорит — убирайся, Сюэ Ян только сильнее вцепляется в него? Что за извращенный принцип противоположного? Как такое может быть, что не изгнать, не оторвать, не вытравить, не убить?! — Ничего... — наконец выдавил Сяо Синчэнь, надеясь, что хотя бы так Сюэ Ян помолчит, — Ничего со мной... Ты — со мной. Он хриплым шепотом цедил слова, меч упал на землю, даочжан вцепился в плечи врага, услышав, как мерзко хрустнул сустав в запястье, кошмарной болью трещали пальцы. Он стряхнул его, отрывая от себя. — Ты, вот что. Я даже убить тебя не могу! Понимаешь ты это?! Тварь! Ты — словно тьма, в которой я живу! — он оттолкнул его, рот кривила гримаса отвращения. К боли, к этому сумасшедшему страху Сюэ Яна добавилась теперь и кровь. Даочжан с ума сходил от этого. Невозможно постоянно падать, и если дна нет и не будет, значит придется за что-то хвататься. — Иди сюда! — выплюнул Сяо Синчэнь, вставая на колени, снова хватая его за плечо, грубым рывком притягивая к себе, — Что делать? Замолчать. Он стоял на коленях перед своим врагом, обнаженный, весь израненный и совершенно изможденный физически, но сейчас его питала чистая ярость. Она горела так, что золотое ядро готово было расплавиться вместе с сердцем и разумом. Ци неслышно трепетала осколками, как бабочка с опаленными крыльями, и даочжан даже не думал ее собирать. В нем все еще полыхала сила, которая только что не дала ему убить Сюэ Яна, и он зачерпнул ее с такой щедростью, будто хотел его в ней утопить. Окатил лавиной, послал прямо в сердце, пропуская через него поток такой мощи, что он сносил на своем пути все, что хоть как-то болело. Проникал в каждую вену, разливался под кожей, опалил эту черную душу, промыл все мысли. И когда даочжан отпрянул, эта кошмарная, так измучившая его боль Сюэ Яна наконец перестала надрывно звенеть, пропитывая весь мир вокруг. Сяо Синчэнь застонал, запрокидывая голову, подставляя лицо холодному ветру, который наконец-то смог почувствовать. Он словно очистился. И вдыхал колкий воздух так жадно, как будто не дышал целую вечность. Синчэнь так стоял, не зная и не интересуясь, что происходит с Сюэ Яном. Хорошо, если потерял сознание и лежит, главное, что ему не больно. А если в сознании — молчит, и хорошо. Главное, что не больно. Отпускало. Холод шершаво облизывал, напоминая о каждой ссадине и синяке, левая ладонь опять истекала кровью и, потрясенный, Сяо Синчэнь поднял руку, как будто собирался посмотреть на нее. Он совершенно ясно чувствовал, что может помочь и себе. Ну нет. Только не так. Вместо этого даочжан протянул руку, призвал Шуанхуа и убрал его в ножны. Ци вздрогнула, отдавая остатки. — Сюэ Ян? — позвал он, не понимая, зачем зовет. Измученное, совершенно раздавленное сердце стукнуло в горло. *** — Понимаю, — он ничего не понимал, позволяя ему трясти себя за плечи, услышал хруст в запястье, звериным чутьём отловил отголоски. — Но я твоя тварь, Сяо-гэ… и твоя тьма. Собственная. Практически ручная… Если бы не полный отчаяния голос — сошло бы за шутку. — Я здесь, гэгэ… От силы его ярости Сюэ Ян невольно втянул голову в плечи. Если он по какой-то причине не может его убить, значит, прислушался к его совету, и сейчас начнёт просто бить. И это будет правильно, лучше сорвать злость, чем так рвать сердце. Красивый… безбожно красивый, такой замученный… коленопреклоненный. Сюэ Ян не собирался сопротивляться, признавая за своим любимым врагом право полыхать яростью, бить его, убить его. Но вместо простых и понятных ударов по лицу на него хлынуло таким кипящим водоворотом яростной силы, что он попытался отшатнуться, вывернуться из цепких пальцев. Даже закричать не смог — хрипло застонал, запрокинув голову, оскалился. Что происходит? Почему так горячо и больно, что-то выдирает изнутри, яростно грызёт, выгорает. Он не понял, что упал на бок у ног Сяо Синчэня, судорожно дёрнулся, пытаясь понять, что с ним. Ему не было больно, и какие-то мгновения было даже не страшно, а звеняще-пусто и чисто. Так чисто, что снова накатывает страхом, но медленно и так слабо, что еле ощущается. Сколько он так лежит? Он точно не терял сознания, потому что всё это время видел перед глазами кожу Сяо Синчэня — широкая ссадина, багровый кровоподтёк, уходящий в черноту. Но было что-то ещё. Было что-то, и оно медленно стучало, тяжело перекатывалось, отдавалось в висках неслышным скрежетом, от которого вдоль спины прошёл колючий холод. Он невольно вслушивался в это предупреждающее ворчание, запустил пальцы в траву, в лёгкую землю, смешанную с озёрным песком. Кончики пальцев покалывало, как будто кто-то кричал далеко внизу, кричал на разные голоса. Сюэ Ян внимательно слушал, слышал, как скользнул в ножны Шуанхуа. Сердце стукнуло радостно, когда Сяо Синчэнь его позвал по имени… снова выговорил это ненавидимое грязное имя своими прекрасными губами. — Ты не слышишь? — шёпотом проговорил он, не двигаясь с места. — Сяо-гэ… ты это слышишь? Что это? Маслянистый звук с мягким трением, из-под земли что-то толкнулось, отдалось в теле опасной дрожью. Сюэ Ян рывком сел. — Быстро одевайся. Что-то происходит. Страшное. Уже здесь. Он вскочил на ноги, подхлёстываемый длинной дрожью вдоль позвоночника. Был бы собакой — шерсть стояла бы дыбом. Некогда было объяснять. Собираться — это быстро. Нужно не глядя сгрести всё и рассовать по мешочкам. Ладно, он готов простить всех даосов мира, даже не зная, стоит ли им это прощать, за мешочки цянькунь. Сухая чистая одежда для Сяо Синчэня, он не просто подавал, он одевал его как попало, быстро натягивая на него всё подряд, замотал в своё ханьфу, проверил — всё взял, все ремни затянул. Под ногами дрогнуло, он как раз наклонился за брошенной окровавленной повязкой, которую ночью снял с даочжана. Обернулся, рвано потянул сквозь зубы воздух, закрепил за спиной у Сяо Синчэня его меч, схватил его за руки и со сноровкой истинной твари и убийцы связал ему запястья, выхватил Цзян Цзай, закинул связанные руки даочжана себе на шею. — Вода в озере кипит, гэгэ. И ступил на меч, затаскивая Сяо Синчэня за собой, обнял его, хищно пригнулся. Цзян Цзай рванул с места. Сюэ Ян никак не мог избавиться от ощущения, что над ними уже занесён кнут. Набрал высоту, и увидел, как пустошь черепахового панциря вдруг вспучилась и распахнулась жадной огненной пастью, слизывая огромный кусок леса вокруг, берег озера, где они только что стояли. В воздух рванулся столб огня, дыма, рядом такой же столб пара — озеро испарялось. В спину ударило жаром, но он ослабел моментально — Цзян Цзай летел на предельной скорости, вокруг свистел холодный ветер. Он бы мог так стоять несколько дней, не выпуская из рук своего даочжана, но помнил, что он совсем без сил. Нашёл безлюдное место рядом с тонкой извилистой речушкой, опустился на землю и перед тем, как убрать Цзян Цзай, аккуратно разрезал путы на руках Сяо Синчэня. — Прости… это первое, что пришло мне в голову. Замёрз, гэгэ? Постелил одеяло, усадил его и с размаху упал рядом, раздражённо понимая, что у него дрожат руки, ноги, и дыхание сбивается так, как будто он бегом бежал. — Боюсь летать на мече… я упал с него однажды. И замолчал, не дожидаясь досадливого приказа закрыть рот. *** Сюэ Ян отозвался. Так обыденно, так спокойно, будто Сяо Синчэнь не хотел его только что убить и не вылечил только что его раны. Даочжан не слышал в этом голосе ни торжества, ни злости... это странное, неправильное, ни на что не похожее «твоя тварь, собственная» не укладывалось в голове. Еще одна непонятная странность? Одной больше, одной меньше — он подумает об этом потом, может быть. Земля под ними жила. Она дышала, словно там был кто-то больше и куда злее той змеи. — Слышу, — спокойно сказал даочжан. А Сюэ Ян снова зашуршал, да так, что возникало ощущение, что вокруг сразу пять Сюэ Янов — так быстро он все делал. В практичности его врагу, конечно, не откажешь. Перед лицом опасности никакие, даже самые виртуозно созданные маски удержать не получится. Конечно, Сюэ Ян абсолютно ненормальный, да, он готов пренебречь даже собственной жизнью, если им управляет одержимость, но сейчас он так хотел продолжить свой немыслимый спектакль, что собирался успеть спастись. Сяо Синчэнь не возражал. То, что боль Сюэ Яна исчезла, принесло облегчение, долгожданное для измученного даочжана, и сейчас ему просто было все равно, что враг опять его спасает, движимый одному ему понятными мотивами, лишь бы это ощущение относительного покоя не уходило. Правда, он сильно сомневался, что они смогут далеко убежать, он — точно нет, а ци исчерпалась до дна, так что о Шуанхуа и речи быть не могло. О... связал, ну связанный даочжан — лишняя обуза, точно не успеют. Когда Сяо Синчэнь осознал, как Сюэ Ян собирается оставить с носом дышащую в спину смерть, Цзян Цзай уже взмыл в воздух. Это тоже еще не преисподняя. Лететь на мече Сюэ Яна, держаться за Сюэ Яна, греться об него... это тоже еще не все? Самое удивительное, что даже Шуанхуа за спиной, вздрогнув недовольно, унялся слишком быстро, несмотря на близость своего собственного заклятого врага, и молчал до самого конца. — Не замерз. Не нужно меня связывать, — спокойно сказал Сяо Синчэнь, разминая запястье, залитое болью от не знающей покоя раны, — Я не могу тебя убить, ты же видел. Эта сила мне не дает, и повязка тоже. Но если я придумаю, как с этим справиться, я тебе скажу. Или нет. Он сел на одеяло и стал разматывать снова намокший бинт, ране на ладони надо было подсохнуть. По поводу меча он только плечами пожал. Какой хозяин, такой и меч — подлый, не новость. Даочжан улыбнулся. — Смешно, да? Даже земля под нами горит... Реки смывают долины, огонь съедает озера... Горы трупов... — Сейчас все эти события виделись по-другому. И крики птиц, летящих стаями к подножию Хуашани, — Ты убил там всех, да? В храме. Как в Байсюэ, всех до одного? Он не обвинял, не удивлялся, не кричал, просто спрашивал. Как будто на карте собственной вины даочжана оставались пробелы, которые теперь пришло время заполнить. — Тебе было весело? Забавно? Разбойники в гостинице сами пришли к тебе в руки, я тогда подумал, Сян Хуа всех спас, помог людям. А в храме? Удобно, что есть враг, которого так кстати оскорбили? Или тебе вообще не нужен повод? — повязка, наконец, осталась в руке, и даочжан положил больную руку на колено, осторожно разгибая ладонь и отдавая рану свежему воздуху, — А-Цин. — Голос дрогнул, — Ты начал с нее, да? *** — Даочжан, ты дурак совсем, — Сюэ Ян тяжело вздохнул, перелёг так, чтобы видеть его. — Я связал тебе руки не затем, что ты якобы можешь меня убить. Да, я просил тебя — не убивай меня сейчас, Сяо Синчэнь. Но просьба на то и просьба, а не приказ. Ты волен не выполнять мои просьбы, гэгэ. Он помолчал, осторожно трогая края его одежд. Сейчас, когда он сам одевал его в бешеной спешке, даочжан выглядел небрежно, и от этого неизбежно терял огромную часть своей святой неприступности. — Я связал тебе запястья, чтобы ты не упал, даже если потеряешь сознание. Я боялся тебя не удержать. Уронить. Неуверенно стоя на мече, я должен был как-то подстраховать тебя. А убивать… я не защищался, гэгэ. Я сам себя убил уже давно. Но я попрошу ещё раз — не убивай меня слишком рано, боль моя. Бить — да, можешь бить, если тебе станет легче. Он сел. Нельзя спать. Спать нельзя, Сяо Синчэнь может уйти. Если просто уйдёт — полбеды, его можно найти. Но он может свести счёты с жизнью, а это приводило Сюэ Яна в состояние чёрной тоски и яростной паники. Сходил за водой, подумал, что нужно где-то раздобыть вторую бутыль — их единственная была занята ядом, а с котелком не набегаешься. Напился, налил воды даочжану, вручил ему чашку и задумался. — Сейчас займусь твоей рукой… Не отказывайся, лечиться будешь тем лекарством, которое ты и готовил, в твоей даосской кастрюльке, вода тоже не моя. Ты не прав, гэгэ… даосский мистицизм? Река не смыла долину, а вернулась в неё. Да, она вернулась бурно, и это было страшно, но у реки не было другого способа — вода не может по своей воле пристойно и под мягкий перебор струн просто появиться, не погнув и травинки. Если бурный поток несётся с горы, он не властен спасать тех, кто оказался на его пути. А огонь там был и без нас, мы тут совершенно не виноваты. Змей разрушил подземные спуски в озеро, но это могло случиться и без нас. Под черепашьим панцирем всё это время зрел огонь, нас с тобой ещё не свете не было, а он там уже был. Не приписывай себе все несчастья этого мира. Он говорил медленно, помнил, что Сяо Синчэнь тяжело переносил его треп, но совсем молчать пока не требовал. — Не как в Байсюэ. Ты там был, ты должен помнить — я пытался сдержаться. Не считай мёртвых, даочжан. Посчитай тех, кого я не убил только благодаря тебе. Их намного больше, — наверное, Сяо Синчэнь рассчитывал, что он испытает раскаяние? Нет, раскаяния не было. Только звериная осторожность и вскипающее в крови злое веселье, которое приходилось удерживать. — Мне нужен повод, чтобы оставить человека в живых. Веский повод. В Байсюэ я убивал, чтобы заставить тебя страдать. А там я убивал за то, что они заставили тебя страдать. Они не имели права. Никто не имеет права причинять тебе боль. Обманывать тебя. Оскорблять тебя. Я не разрешал. В гостинице — я собирался признаться тебе. Они мне помешали, я их убил. Но я не убил тех, кто был невиновен — только из-за тебя. Если бы не ты, я вырезал бы всю гостиницу, включая хозяев и постояльцев, и всех тех, кто отказывал тебе в ночлеге, половину города. Всех, кто подсовывал тебе гнилые овощи. Всех, кто пользовался тобой и смеялся тебе в спину. Всех, кто тебя гнал от порога. Каждого, кто сказал тебе «Убирайся». Твою А-Цин я не убивал. Ты там был, вспомни — я мог отпустить её в потоке. Но я не отпустил. Я лечил её. Я заботился о ней, как мог. Она уговаривала тебя бросить меня умирать. Она уговаривала тебя бросить меня и после этого. Она хотела оставить тебя только себе. Но я не убивал её, всего лишь желал её смерти. А мои желания — это желания чудовища, твари, тьмы… И они сбываются. Потому что даже тварь последняя заслуживает хотя бы каплю счастья. Но он ведь действительно не убивал эту дуру плаксивую… проклял, но и то не сам, а умело воспользовался слабым рассудком идиота, возомнившего себя старейшиной Илина. Показать на нож — не преступление. И вложить в руку нож — ещё не преступление, хоть и злонамеренность. Сюэ Ян пожал плечами. Он ничего не докажет. А если докажет, так что за беда? Ещё немного, и многодумная даочжанская голова обвинит его и в том, что творит верховный. — Ты ещё скажи, что это я заставил крестьян откармливать тварей для Верховного прохожими людьми. Я понимаю, что есть огромное искушение назначить меня виновным за всё зло, творимое в мире, но даже ты должен понять, что это не так. Будешь лечиться, или снова уговаривать тебя? *** — Не станет, — отрезал Сяо Синчэнь. Он что, правда думает, что если "отвести душу", то будет легче? Даочжан слушал и слушал, не понимая, зачем вообще Сюэ Ян все это рассказывает. Как будто его интересует, что он думал, как будто ему нужны какие-то оправдания. Как будто Сяо Синчэню недостаточно собственной вины — при чем тут мир? Мир справится без них. "Пытался сдержаться"! Даочжан усмехнулся. Он слушал и поражался, почему больше не удивляется этой безмерной жестокости? Раньше, когда они с Сун Ланем гонялись за ним, когда поймали и отдали под суд, Сяо Синчэнь мог бы вспомнить едва ли не каждое известное ему преступление Сюэ Яна, и все это невозможно было объяснить, понять, даже представить. А теперь? — Нет, — ответил он на весь этот поток бессмысленных слов, — нет у меня никакого искушения. Ты убивал, чтобы заставить меня страдать. Почему меня? Ну хорошо, заставил. Теперь — снова, и гораздо, гораздо больнее, Сюэ Ян. Ты счастлив? Синчэнь так спокойно говорил, как будто интересовался тем, что происходит в жизни друга. — Мне плохо, так плохо, что я не чувствую ран. Ты обманул меня, обвел вокруг пальца, заставил меня почувствовать себя дураком... тебе хорошо от этого? И что ты будешь делать теперь? На что еще способна твоя фантазия? Расскажи мне, Сюэ Ян. Сяо Синчэнь взял кастрюльку, размешал в ней лекарство. — Расскажи, а я послушаю. Зачем ты упорно продолжаешь играть в то, что уже не нужно? В чем интерес? А если сейчас он решит, что никуда не пойдет? Ни в Гусу, ни к тигру, вообще решит отправиться куда-нибудь высоко в горы и всю жизнь медитировать? Или вот, вернется к Баошань, поселится там, откуда все началось, вернется к самому началу... Сяо Синчэнь завис с ложкой над лекарством. «Самое начало... Земля — как середина, начало всего и конец, — сказано в книге. Для совершенномудрого серединой был его храм, а для меня — то место, откуда начался этот путь. Вот, где центр. Вот, где земля, которая должна наполнить ритуальный сосуд. Нефрит соединяет небо и землю...» Даочжан вздрогнул, будто очнулся и тихо рассмеялся, продолжая помешивать лекарство. «Оставь маску у себя, пока мы не найдем этот центр нашего мира» — так ведь, кажется, сказал он тогда Сян Хуа? Забавно. Вот уж действительно: не ищи — и найдешь. *** — Почему тебя? Подожди, то есть как это «почему тебя»? А кого? Он замер, машинально подал ему ложку, когда увидел, что Сяо Синчэнь послушно занялся лекарством, и не удивился тому, что он машинально эту ложку взял. Это всего лишь ложка, что такого? Ну хоть из-за ложки они не ссорятся, это уже радость. Сюэ Ян задумался. Он до сих пор ни разу не давал себе труда задуматься — почему? Поэтому говорить начал неуверенно, тихо, иногда с трудом зависая в мучительной попытке высказать ещё до конца не оформленные в слова мысли. — Когда ты пришёл за мной… Тогда, помнишь? Ещё Вэй Усянь не стал старейшиной Илина, и он там тоже был… Я видел, как ты на меня смотришь. Ты меня не боялся. Ненавидел с такой яркой силой, с такой страстью… презирал, видел кто я, что я, ненавидел… но не боялся. Ты смотрел на меня со спокойной уверенностью, что ты точно знаешь, как сделать правильно. Я чувствую страх кожей. Я знаю его вкус и запах, я питаюсь чужим страхом, если угодно. Человек может ещё не осознавать, что боится, но я уже чую. Ты не боялся меня, когда сражался со мной. Я любовался тобой. Небо, как ты меня бесил своей чистотой, такой недосягаемой, такой светлой. Все там боялись меня. Все, без исключения. Даже второй господин Лань, хотя он единственный, кто ничем это не показал. Но не ты. Ты ушёл — я крикнул тебе вслед, что мы ещё увидимся. И с того момента никогда о тебе не забывал. Я думал, что буду счастлив. Я так думал. Но ты снова меня изумил. Ты всё вывернул с ног на голову, и умудрился страдать по-своему, не так, как я хотел. Я думал — вот ещё немного, и я пойду за тобой. Найду. Но я не успел. Ты первым нашёл меня, когда я был беспомощнее ребёнка. И когда я открыл глаза и понял, что это ты, я понял, что боюсь. Я чувствовал страх, и это меня потрясло. Не мог понять, чего я боюсь. Твоя ласковая улыбка — для меня. Твои ласковые пальцы — мне… ты даже не знал кто я. И я снова попытался… И что? Тебе плохо — я несчастен. Я несчастнее последнего нищего, беспомощнее безрукого и безногого калеки. Не понимаю, как это у тебя получилось, что ты сделал? Ты всё так же ярко меня ненавидишь, ты всё так же страшно меня бесишь, но теперь я постоянно чувствую страх и что-то ещё, чему не знаю названия. Я извёлся, гэгэ. Я не играю. Игры закончились, а я даже не смог себе в этом признаться. Теперь — а что теперь. Для меня мало что изменилось — я иду в Гусу, ты идёшь со мной. Я обещал тебе, что если будет нужно, я силой доволоку тебя до цели, которую ты не должен искать. Это моя мечта, моя цель, моя жизнь — взглянуть тебе в глаза. Да, я был счастлив, пока был Сян Хуа. Даже когда ты ударил меня по лицу, испуганный, что я замёрз. Даже когда отшвырнул меня после первого поцелуя. Я был так страшно счастлив… даже когда ты отмывался от моих прикосновений там, в ручье. Наверное, ты ненавидел меня тогда так же, как ненавидел Сюэ Яна всегда. Я тебе доверяю больше, чем ты можешь себе представить. Ты никогда меня не боялся. Никто не дарил мне такого щедрого счастья, Сяо Синчэнь. Даже сейчас ты меня не боишься. Измученный… страдающий… почти сломленный… какой же ты сильный даже сейчас, гэгэ. Поверь мне, я никогда тебя не предам. Мне даже не нужно твоё прощение. Только ты. Живой. Ты посмотришь на меня, гэгэ. Я так хочу. Он упрямо поджал губы, в перерыве между частями исповеди принёс ещё воды, и сейчас заваривал чай. Как обещал — лесной. С ягодами, с ароматными листьями. Ничто не имеет значения, пусть мир горит огнём, и он пойдёт по трупам, если нет другого выхода. — Сделай мне приятно, даочжан, — тоскливо протянул он, протягивая ему чашку с чаем. — Не побрезгуй. *** Как это "а кого"? Даочжан даже замер, осмысливая. Кого? Да кого угодно! Почему надо было выбрать именно его? Но потом Сюэ Ян заговорил. Он говорил так долго и так... странно, непохоже на себя — ни на кого не похоже. Потому что с Сяо Синчэнем никто никогда так не говорил. Даже когда он отдавал свои глаза Сун Ланю, было много слов, но... не таких. В словах Сюэ Яна оказалось столько всего сразу, что невозможно понять, чего там больше. Правды? Откровения? Благодарности? Упрямства? Может — страха? Горя? Лжи, в конце концов? «Он лжет. Он просто лжет. Он прикинулся Сян Хуа и оказался Сюэ Яном». Сяо Синчэнь слышал, как он пошел за водой, сам нашел чистую тряпку и завернул в нее приготовленное лекарство, вернулся на место, не говоря ни слова, не задавая вопросов. Он хотел сказать «Как тебя можно бояться? Ты никогда не был страшным. Жалким — да. Пугающим — да, но это не рождало страх». Но даочжан промолчал, а Сюэ Ян продолжил говорить. Какой кошмар... какой на самом деле ужас он слышал. Можно ли такое придумать? Сюэ Ян видел что-то странное в том, что можно просто помочь, просто улыбнуться человеку, пусть и не знать при этом — кто он? «В каком мире ты живешь, Сюэ Ян? Он темнее, чем мой...» Горло свело. Сяо Синчэнь сидел, будто его придавило огромной скалой. Что это? Почему так? Неужели он снова хочет поверить? Хочет. Так сильно, что невозможно себе запретить. Чтобы что-нибудь сделать, хоть что-то, он стал развязывать ханьфу, потом вспомнил, что сначала хотел заняться раной на руке и только потом — всеми остальными. Он приложил компресс к ладони, сжал, так что из него на землю сочились целебные капли. — Я не отмывался. Не ненавидел, — произнес он тихо, — Я говорил, помнишь? Нет, нельзя так, он совсем не контролировал себя, спокойствия не стало. Хотелось плакать, но не так, как всегда, когда оставалось только кричать. Плакать тихо, молча, по капле очищаясь от всего этого. Нет ничего — нет города И, нет прошлой жизни, нет помощи, и того гнева, когда Сюэ Ян первый раз поцеловал его, нет битвы плечом к плечу, когда чувствуешь одновременно и страх за него, и гордость, вершины нет, того момента, когда он смотрел его глазами и был раздавлен и благодарен, нежности той... — нет и не будет. Можно оставить воспоминания, запах полыни, вкус конфет, общие желания, но вернуть все назад не получится. — Спасибо, — Сяо Синчэнь взял чашку и поднес к губам, обжегся, вздрогнул, прикусил нижнюю, успокаивая жжение, и помолчал, не зная, как сказать. — Послушай. Не нужно больше в Гусу. Я не смогу исполнить этот ритуал, это же очевидно. Зачем? Нужно это тебе или не нужно — оно просто не получится. Самое большее, что я смогу, — это исполнить его для кого-то другого, как тот древний мудрец, — даочжан улыбнулся, грустно, но легко, смиряясь с тем, что случилось, отпуская. — Не зря же у него так все вышло, правильно? Давай просто разойдемся. Я не буду тебя преследовать, мне ничего не нужно. Ни раскаяние твое, ни наказывать тебя, ни судить, ни прощать. Я отпущу, и ты меня отпусти. Сюэ Ян... Пожалуйста. *** Высказавшись, Сюэ Ян почувствовал себя опустошённым. И снова до маразма чистым где-то внутри, привычно потянуло сделать какую-то гадость, убить кого-нибудь, чтобы только не было этой зияющей страшной чистоты, такой пустой и тоскливой. Он всегда любил чистоту, как нечто недостижимое, и старался добиться её хотя бы внешне — придирчиво следил за своей одеждой, а потом и за его одеждой, находил какое-то наивное удовольствие в том, что его даочжан — в белом. Чем бы ни занимался, как бы ни извозился в чём попало. Примитивный ритуал создавал иллюзию, что он не такое дерьмо, как о нём думают. — Я помню, — прошептал он, помотал головой, как будто пытался выкинуть из головы всё, яростно вцепился пальцами в виски, оставляя царапины. Он это «спасибо» взял, как падающую в ладони очень хрупкую и красивую вещь, понимая, что не сохранит, не убережёт. Последние капли милостыни. Теперь – усталая благодарность. За чай. Да и то обжёгся. Почему? Он что, даже чай не может сделать так, чтобы не причинить ему боль? — Ты и не станешь. Это же очевидно, древний мудрец ни черта не понял, гэгэ… нет, это ты меня послушай, Сяо Синчэнь, — он подобрался к нему ближе, очень осторожно накрыл его пальцы своими, обнимая вместе с ним эту идиотскую чашку, грел его пальцы, старался не прикасаться кожей перчатки. — Если ты найдёшь только если не ищешь… если воду можно найти лишь в огне… если всё перевёрнуто вот так, то не тебе и проводить этот ритуал. Не тебе его исполнять. И сразу всё становится правильным, ты ведь говорил, что ритуал всё разрушает, или как ты говорил? Дао, ритуалы, несовместимость… Сяо-гэ, ты и не должен меня прощать, такое не прощают, такого не прощают. Сюэ Ян снова придвинулся чуть ближе, горящими глазами смотрел в это склонённое бессильное лицо с этой бесячей лёгкой улыбкой, такой обречённой. — Этот ритуал могу исполнить только я, всё по этой инструкции в той книге. Это не ты должен мне доверять — ты и не должен. Достаточно того, что я тебе доверяю. Пожалуйста, гэгэ… не отказывайся. Он отнял у него чашку, поставил рядом, наклонился, прижал его пальцы к губам, задышал тяжело, как смертельно раненый, с трудом сдерживаясь, чтобы снова не наорать на него. Что за невозможный человек, откуда такая бездна идиотизма? Почему это совершенство оказывается до такой степени несовершенным, что это возносит его на какие-то недосягаемые высоты? — Хорошо, боль моя… хорошо, я согласен, — он продолжал целовать его руки, такие щедрые на ласку, заботливо старался не задевать рану на ладони. — Я отпущу тебя. Всё как ты захочешь. Помнишь, я умолял тебя хоть что-нибудь захотеть? Я отпущу тебя, и никогда не потревожу, ты больше никогда обо мне не услышишь, я позабочусь об этом… Это легко. Достаточно остаться рядом, не попадаясь на глаза, и убить любого, кто попытается его рассекретить или сказать Сяо Синчэню о нём. Это очень легко. — После того, как мы проведём этот долбаный ритуал, — прошипел он, сжимая его пальцы крепче. — Ты будешь либо прав, что ничего не вышло, либо приятно удивлён. Мы проведём этот ритуал. Если не получится — я знаю ещё один способ, оставил на крайний случай. Тогда я использую его. И после этого, чтоб я сдох, вот именно после этого я тебя отпущу. Ты будешь жить любой жизнью, какой только захочешь. Но не раньше. Сдайся, Сяо-гэ, я умоляю тебя, я тебе может и враг, но преданнее меня нет человека в твоей жизни. Пожалуйста, пожалуйста, гэгэ, не вынуждай меня, не буди во мне… не буди то, что ты так надёжно убиваешь. Ты сможешь увидеть столько восхитительных вещей. Ты сможешь… ты сможешь посмотреть в глаза ему — ты запретил произносить его имя, но ты сможешь. И тогда я отпущу тебя. Клянусь. Я отпущу тебя — или скажи ему убить меня, он сможет. «Правда, я хрен дамся этому слюнтяю Сун Ланю, но тебе об этом знать не обязательно, гэгэ». *** От этого прикосновения Сяо Синчэнь повернул голову, будто «уставился» на их руки, и так сидел, слушал. И этот человек еще будет ему говорить про «с ног на голову»?! — В ритуале начало хаоса. Ритуал разрушает доверие — процитировал он стих «Дао дэ цзин» и покачал головой. Почему Сюэ Ян все так странно понимает? — Ты заблуждаешься. Он хотел забрать чашку, но не успел. В изумлении сидел совершенно неподвижно. Не потому, что Сюэ Ян целовал ему руки, нет... Словно Сян Хуа вернулся, это он, это его горячие, безумные жесты, просто раньше он не знал лица, вот и все. «Боль моя...» — опять. И вырваться хочется, и — нет. И оттолкнуть — и невозможно. Что с этим делать? Даочжан так устал от этого кошмара, что просто не мог ничего, не хотел ничего, пусть будет — как будет. Как вода. «Какой любой жизнью? О чем ты?» А потом Сюэ Ян стал говорить какие-то немыслимые вещи и даочжан понял, что все очень просто. Он не хочет его убивать, и не хочет, чтобы Сун Лань это сделал. И вообще — зачем этим двоим встречаться? А ему — зачем? Может... может и самому Сун Ланю это не нужно? С чего вообще он решил? Вот как Сюэ Ян решил, что Сяо Синчэню по-прежнему нужно зрение, какая-то цель, так и он однажды решил посмотреть Сун Ланю в глаза. Какая-то странная мысль, одержимость — чем лучше той, что сейчас перед ним? «Другая. Совсем другая. Я отпустил бы. Я и отпустил тогда...» — Перестань, не надо это все говорить... пожалуйста, — но вместо того, чтобы вырваться, Сяо Синчэнь мягко высвободил руки и накрыл ладонью его ладонь. В перчатке — нарочно. Нарочно задержал прикосновение, чтобы понять, как это касаться — наверное, это единственная тайна, эта левая рука, Сян Хуа никогда не касался ей, только Сюэ Яна такая особенность, и даочжан сейчас держал его руку в своей, и это не казалось чем-то омерзительным. Он вздохнул и отпустил, осторожно нашел чашку, взял обеими руками. — Посмотри, пожалуйста, на карте. Мы уже в ней? Или еще нет? Далеко, кажется, не улетели... и не улетим, если ты спать не будешь. Спи. Я тоже лягу. Не буди меня. Он допил чай и действительно лег, забыв завязать ханьфу, забыв вообще о ранах. Ничего ему не сделается, утром займётся. *** Ещё и начало хаоса. Час от часу не легче. Как у него голова не трескается от такого количества высокомудрых догм, которые в неё напихали? Сюэ Ян только на миг представил себе, что он сидит, и раз за разом долбит вот это вот всё, и у него сразу и превентивно чуть не раскололся череп. А всё потому, что он подсознательно ждал, что Сяо Синчэнь сейчас вырвет руки из его пальцев, но мгновения всё капали и капали, но даочжан не двигался, позволяя ему один поцелуй за другим. Особый сорт надежды — злобная, живучая, когтистая и клыкастая, с постоянно сияющей улыбкой полоумной твари… Как с ней жить — непонятно. Ясно одно — без неё вообще жить невозможно. «Без тебя жить невозможно. Не хочу. И не буду. Смирись, сдайся, ты ведь мой, ничей больше». — Я постараюсь говорить меньше, — невпопад ляпнул Сюэ Ян и застыл, дико глядя на пальцы Сяо Синчэня, как он трогает его левую руку, накрывает отсутствующий мизинец. И держит, не отдёргивая руку. Даже пальцы почти не дрожат. Он с трудом отмер, когда даочжан его отпустил с лёгким вздохом, взялся за чашку. — Какая карта? — растерянно спросил он и спохватился. — Да, карта! Торопливо нашёл, развернул, расстелил по одеялу и долго придирчиво сверялся. Свернул и спрятал, разочарованно качнул головой. — Нет, мы ещё где-то за пределами. Но я думаю, что завтра… В общем, скоро. Скоро вернёмся туда, где можно будет хотя бы понять, что вокруг. Сяо-гэ, пожалуйста, повернись на бок. Тебе нельзя на спину. И плечо сверху… Он снова принялся обкладывать его подушками — только окровавленную оставил в стороне, её ещё предстояло чистить. «Ты ещё в моей одежде. Тебе совсем не идёт, гэгэ. Но мне так приятно, если бы ты знал, как мне приятно». — Поспи. Тебе нужен отдых. Да, я тоже ложусь. Уже ложусь. Он не смог. Сюэ Ян извёлся, хотя честно пытался лечь — понимал, что Сяо Синчэнь прав, что нельзя вторую ночь подряд без сна. Несмотря на то, что даочжан его вылечил — снова, снова вылечил! — нужно как-то правильно относиться к собственным резервам. Он даже закрыл глаза. Увидел, как Сяо Синчэнь, стоя на коленях, резким движением меча вскрывает себе горло и падает. Сердце колюче стукнуло в горло, Сюэ Ян сел и уставился на его шею. Хватал воздух ртом, озирался в поисках подкрадывающейся опасности, но никого не было. Никого и ничего. Он ложился несколько раз. Даже пытался спать рядом с даочжаном, но вместо того, чтобы уснуть, принимался жрать его пристальным взглядом болезненно распахнутых глаз, потом спохватывался — он чувствует пристальный взгляд, нельзя. Приходилось отодвигаться дальше, отворачиваться, но стоило отвернуться, как ему слышался металлический шелест меча, покидающего свои ножны, чтобы вгрызться в белое горло. Измученный этим зрелищем, Сюэ Ян сдался. К тому времени, как Сяо Синчэнь проснулся, он успел привести в идеальный порядок все впопыхах собранные вещи, почистить и просушить подушку, замученно подержать в ладонях ворох окровавленных повязок — белых, среди них одна красная с чёрным. Нужно было их постирать и высушить, но он не смог. Смотал вместе, завернул в ткань и убрал. Он долго бродил по колено в речушке, пока не выловил подходящую рыбину — так себе деликатес, но вполне подойдёт для похлёбки. Молча выстругивал деревянную плоскую ложку на длинной ручке, чтобы удобно помешивать еду, добавлял травы и овощи, со здоровым любопытством перенюхал все специи, которые у него были, а потом отчаянно чихал, скрывая лишние звуки прижатой к лицу подушкой. По крайней мере, запахи он чувствовал, оставалось надеяться, что и вкус будет сносным. Даочжан сказал не будить его, и даже если бы какой-нибудь дятел попытался бы что-то выстучать по дереву неподалёку, для дятла это закончилось бы, скорее всего, безвременной гибелью в страшных корчах. И всё это время он следил. Смотрел, как Сяо Синчэнь дышит. Укрывал, если тот случайно раскрывался во сне. Поправлял подушки. Не давал лечь на спину. Он не хотел спать. Он всё равно не смог бы уснуть. Каждая минута могла стать последней. «Жизнь слишком коротка, гэгэ. Она слишком коротка». *** Он так вымотался, что заснул сразу, и спал без снов, в спасительной благословенной абсолютно черной темноте. В ней не было кошмаров, голосов, лиц, даже обрывочных ощущений — полное совершенное ничто, и Сяо Синчэнь даже пожалел, когда проснулся, что так нельзя быть по желанию. Повезло, разум сжалился над телом, и даочжан на самом деле неплохо отдохнул. Только бок затек от лежания в одном положении, зато ладони стало гораздо легче, теперь можно замотать поплотнее, чтобы не сгибалась. Сяо Синчэнь осторожно поднялся, выбираясь из этого гнезда. Вот неугомонный! Зачем он это все делает?! А вообще да... странно уже даже удивляться. Даочжан напомнил себе, что это вообще-то Сюэ Ян, и потому ничего нормального ждать не приходится, и забота эта одержимая и... Что-то определённо было не так. Сяо Синчэнь сел и прислушался, сначала к миру, потом — к себе. О-о-о! Небеса!!! Он что, умудрился за ночь пораниться? Удариться? Упасть?! — Сюэ Ян. Даочжана снова пронизывало это ощущение, не такое сильное, как там, у озера, но оно может стать сильнее и тогда опять начнется этот кошмар. Синчэнь поднялся и подошёл ближе. Пахло едой и... опять этим странным чувством, что Сюэ Ян устроил тут дом. Даочжан не мог для себя определить, как это называется, но ему уже не надо было задумываться, и так ясно — его враг успел угнездиться на новом месте. Наверняка уже перемыл, перестирал, вот и приготовил явно. Судя по запаху, в этот раз приглашение в суп получила рыба. Нет. Так свихнуться можно! Думать о Сюэ Яне так? Бред. Это — Сюэ Ян! И он опять что-то устроил, отчего теперь так дрожит мир и сам Синчэнь вместе с ним. — Иди сюда, — без всяких там «пожалуйста» потребовал даочжан и сдавил его плечо, разворачивая и притягивая ближе, — Что происходит? Он замер, снова пытаясь понять. Вот это совершенно ненужное умение! Зачем оно ему?! Чувствовать боли и физические страдания Сюэ Яна Сяо Синчэнь хотел бы меньше всего. Что за издевательская насмешка судьбы? — Ты не спал. — Даочжан рассердился, — Чего ты добиваешься? Что за упрямство дурацкое? — Он нахмурился и отпустил его плечо, отошел — Неправильное упрямство еще никого до добра не довело — посмотри на нас, что не ясно?! Почему ты не спишь? Что за глупость? Ты меня сторожишь? Я никуда не денусь, успокойся. «Просто потому, что я не знаю — куда деться. Знал бы — уже ушел, но мне просто все равно и некуда. Ты же не отпустишь, так какой смысл пытаться, пока я не понимаю — как это прекратить?» Это злило, страшно злило. Была бы боль, Сяо Синчэнь уже влил бы в него нужное количество сил, и все стало бы нормально, но с последствиями бессонницы как этой силой бороться — он просто не знал. Есть заклинания сна, но они из той разновидности магии, что работает только с ингредиентами вроде трав, а их у даочжана не было. И гроба не было, чтоб запереть Сюэ Яна туда и пусть лежит, пока не заснет. Гад. Сяо Синчэнь вздохнул, уже совсем не зло. — Дай бинты и лекарства, пожалуйста. И перестань ерундой заниматься. Ты же практичный. Бессонница — это бессмысленная трата сил. У меня в голове от тебя звенит, понимаешь? Станет хуже тебе — мне тоже. Или это у тебя план такой? — он на самом деле почти пошутил, хоть и невесело. Не верилось, что Сюэ Ян будет вот именно так назло делать, просто вот не спит он почему-то, ненормальный. — Чего ты боишься? Что я сбегу? Не сбегу. Уймись. *** С таким лицом обычно чертыхаются. Вот именно с таким лицом, с которым даочжан выбирался из подушек и выпутывался из одеяльного кокона. Он умудрялся чертыхаться без слов, только особым изгибом строго поджатых губ. Сюэ Ян смотрел и не мог не улыбаться. И даже когда Сяо Синчэнь строго его окликнул, улыбаться не перестал, только встал, специально шаркнув ногой по траве, задел ложкой котелок, медленно отряхнул ладони. Нарисовал для незрячего картину этого кусочка мира где он стоит, где что, костёр он и так слышит наверняка. А тот схватил его за плечо, и принялся отчитывать. Да так строго, что Сюэ Ян только моргал озадаченно и всё время ловил себя на желании втянуть голову в плечи. До этого, отчитывая Сян Хуа, даочжан лишь мягко увещевал. Сейчас вот… нет, ну это-то как раз понятно. Мягко увещевать Сюэ Яна — это что перед свиньёй с веером танцевать, и не оценит, и не похвалит, и не поймёт. Наверное. — Сяо-гэ, я же не специально. И потом, я спал! Недолго, но всё же спал. Наверное, — он с сомнением прислушался к себе. Как-то вот ничто не сообщало ему о количестве минут, проведённых в полезном сонном состоянии. Обрадованный, что Сяо Синчэнь не устраивает парад гордости на ровном месте, он полез за лекарствами. Только сундучок с ядами не отдал — кто его знает, вдруг осенит идиотская идея, и именно из неправильного упрямства даочжан решит сбежать туда, откуда его будет просто уже не достать. Даосы — они странные, с какими-то собственными кружевами в начитанных головах. Он выровнял одеяла, собрал подушки в горку, чтобы удобно было сидеть — хочешь, под локоть подложи, а хочешь, прямо на подушку садись. Выложил всё, что было. — Вот… чистые бинты, все наши лекарства. Сяо-гэ, вот тут справа, посмотри пожалуйста, может разберёшься, что нужно. Это… в общем… — он замялся, пытаясь подобрать приличные слова, застонал сквозь зубы и с прямотой лопаты брякнул. — Это снадобья заклинателя, которого я убил тогда, в деревне тварей. Трофейные. Ему уже не пригодятся, я забрал. Тебе нужнее. И занавесился привычной ухмылкой — да, Сюэ Ян обирает трупы. Что такого? Трофей принадлежит убийце, а трупу лекарства без надобности. Вообще-то стоило с него и сапоги снять. Деревенским повезло. Если не идиоты, то даже исподнее снимут, отстирают, и будут носить и радоваться, что задница живёт хорошо. — Если ты сбежишь, то я тебя найду. Только и всего, — Сюэ Ян пожал плечами. Вообще-то следящее никуда не делось, его примитивные талисманы слежения работают раз и навсегда, чтобы убрать их, нужно либо выбросить все внутренности, в которые они впитались, либо умереть. Как-то и то и другое связано со смертью. — Ты так говоришь, гэгэ, как будто бессонницу можно себе устроить специально. Я, конечно, магистр идиотских планов, но не до такой степени, чтобы мучить тебя таким извращённым способом. Пожалуйста, подай мне хороший пример избегания неправильного упрямства — когда закончишь, подставь мне спину, я обработаю раны там, где ты не достаёшь. А я пока сделаю что-нибудь с твоим звоном в голове. И ещё, гэгэ. Сделай одолжение, поешь. Не бойся, я не ел из котелка, тебе не придётся… «Есть из одной посуды с Сюэ Яном. Однако, это слишком похоже на жалость к себе. Откуда вдруг, а главное — зачем? Какая от этого польза?» Он действительно добросовестно принялся решать проблему. Сел практически рядом, чтобы видеть Сяо Синчэня и если что подать нужное — принести воды, наконец! — мало ли что ещё. И потом… он просто хотел находиться рядом, даже если занимался совсем другими делами. Если невозможно решить проблему естественным путём, то есть, лечь и выспаться, значит нужно каким-то образом компенсировать. Хромому человеку дают костыль, чтобы он мог ловчее ходить, так? Какой костыль можно взять для себя? Сюэ Ян задумчиво сунул в рот кусок холодного мяса — он ещё не доел фазана, и не собирался разбазаривать добро — и принялся вычерчивать кусочком угля пробный талисман. Мысли путались. Он неправильно рассчитал энергетические потоки, и это просто не работало. В конце концов, он просто швырнул в костёр и бумагу, и уголь, какое-то время угрюмо убивал взглядом деревья, реку и траву, но скоро снова заулыбался. Костыль как костыль, не хуже других. — Сяо Синчэнь? — позвал он. — Ты брал с собой несколько скрывающих талисманов из гроба. Я могу положить один за пазуху, и ты перестанешь меня чувствовать. Тебе станет легче. Хочешь? А позовёшь меня — я откликнусь. Зато отдохнёшь. Давай попробуем? *** — Не ври, не спал ты, — Сяо Синчэнь со строгим лицом разбирал выданные лекарства. И от убитого заклинателя в том числе. Что теперь — стенать над ними что ли? Если б там нашлось снотворное, было бы весьма кстати, но его не было. Даочжан перебрал все и, в конце концов, развернул одну пилюлю, положил в рот, быстро глотая и жадно запивая водой — горькая просто невозможно. Потом смазал порез на ладони и тщательно и аккуратно забинтовал. — Конечно, можно устроить. Если заниматься исключительно перемыванием ненужных мыслей, раскачивая и без того шаткое равновесие — сказал он, озвучивая прописную истину, которую знает любой следующий пути и даже просто обученный заклинатель. Сказал, да — человек, который сам в последнее время только тем и занимался. Сяо Синчэнь усмехнулся. — Ты правда думаешь, что после... — кончики ушей покраснели, в остальном даочжан остался совершенно невозмутимым, — Меня беспокоит общий котелок? Он снял ханьфу, вспомнив теперь, что это не его, следом — рубашку и занялся методичным втиранием в плечо согревающего снадобья. Это заметно помогало, хотя стылое ощущение все равно еще сохранялось, и дальше будет. Потом лицо, руки и остались только ядовитая рана на бедре и спина. Сяо Синчэнь уже открыл рот, чтобы попросить отвернуться, но после собственного замечания про котелок это показалось глупостью. Так что даочжан просто повернулся к Сюэ Яну спиной, снял штаны и, сидя на одеяле, занимался своей раной с таким видом, будто тут вообще никого не было, тем более что проблема и правда требовала сосредоточенной обработки и нормальной перевязки. Закончив и с этим, он натянул штаны и вымыл руки. — Спина, — коротко сообщил Сяо Синчэнь. В голове тихонько гудело, а Сюэ Ян как назло еще постоянно находился рядом. От этого желание влить в него лечебной силы постоянно дергало и не давало покоя. Он и влил бы, да только это не усыпит упрямого параноика. — Где тебя учили и чему? — сердито спросил Синчэнь, — Скрывающий талисман не поможет. Это же не ци, твоя или моя, которую можно просто отрезать от мира завесой, которые ты делать, кстати, не умеешь. Это другое. Положи мне руку на плечо. Он выдохнул и сосредоточился, прикосновение совсем не успокаивало, и вообще в голове все сразу перемешалось, а душа как будто взвилась. «Это чтобы он понял. Ему все показывать надо». Сердце нехорошо ухмыльнулось. Лучше бы оно не билось вообще. — Чувствуешь? Моя пронизывает тебя и можно точно так же сделать наоборот. Легкий поток силы теплом погладил плечо и заструился по руке Сюэ Яна. Если он захочет — может вернуть, но вот этого уже не хотел даочжан. — Кошмар. Я не знаю, что с этим делать, — Синчэнь отодвинулся, прерывая контакт. Как можно этого не понимать? Это же другая природа! Если Сюэ Ян сделает вид, что его тут нет, энергия никуда не исчезнет. Даочжан не понимал, почему так. Да, она была одна на двоих с Сян-гэ, но Сян-гэ оказался выдумкой, почему эта проблема не исчезла? Более того, Сяо Синчэнь по-прежнему мог эту силу использовать. Надо придумать, что с этим делать, иначе он свихнется. — Я поем, ты закончи с моей спиной. Какие у Сюэ Яна дальнейшие планы, куда он собирается, когда — все это Сяо Синчэня сейчас не особенно волновало. Неделю они тут проведут или пару часов — от этого ровным счетом ничего не менялось. Похоже, придется идти в Гу Су. Может быть, Сюэ Яну, в конце концов, надоест это все, мало ли? Ну вдруг... Всякое же бывает... Или он сам придумает, что с этим делать. *** Уличённый в глупой и бесполезной лжи, Сюэ Ян только вздохнул. Это не та ложь, которую стоило шлифовать до совершенства. И потом, формально он ведь правду сказал. Если бы он не спал, то не увидел бы этот… этот… он только сглотнул. Это была слишком живая картина, навязчивая, страшная, к ней добавлялись подробности, и он до леденящего ужаса не хотел переживать это ещё и в реальности. — Какое равновесие? — он не сказал «дурак совсем», но это подразумевалось. Равновесие? У кого, у него? — Было бы что нарушать, гэгэ. Он заметил. Не мог не заметить. Очень хотелось поддеть его пошлой шуткой, посмотреть, как яркий румянец заливает невозмутимое лицо. Вместо этого Сюэ Ян только облизал губы и придвинулся чуть ближе. Особенно неожиданно целомудренная попытка снять штаны, но не показаться врагу нагим и беззащитным. Ладно, почти успешная попытка. Когда Сяо Синчэнь сидел вот так, спиной к нему, можно было увидеть, как худое бедро неожиданно приобретает обманчивую округлость… нет, какой же он худой. Тощий, кости просвечивают. Ещё немного, и он станет просто костлявым. — А я не говорил? — он подвинулся ещё ближе и начал аккуратно и осторожно промывать все раны, заодно проверяя их состояние всеми доступными способами. Даже обнюхал. Нет, ну а что? Некоторые проблемы пахнут очень по-особенному. — Я был хреновым учеником, меня выгнали. Завесу… ну да. То есть, я помню как её делать, но никогда не получалось правильно. И не только завеса, как ты помнишь. Ведь помнишь же? Он послушно положил руку на его голое плечо, ласково перебрал пальцами. Выслушал объяснение, прочувствовал мягкий тёплый поток и тяжело вздохнул. — Чувствую. Гэгэ, ты показываешь результат. Это никак не объясняет сам способ, КАК это сделать. Собственно, так мои учителя и делали. Они показывали результат и требовали его предъявить. Как хочешь, так и обеспечь, вынь да положь. Видимо, я слишком дерзко вынимал, и уж укладывал так и вовсе непростительно. Одна рана за другой. Следы змеиных зубов. Остатков яда Сюэ Ян не нашёл, но всё равно тщательно перепроверил себя — не доверял своим знаниям, вот тут практичность была полностью оправдана, если не веришь себе — перепроверь, продублируй талисманами, наложи поверх пару заклинаний. — Я бы тебе на спине ещё и охранную печать поставил, — буркнул он, — вместо щита. Так ты говоришь, точно так же сделать наоборот? Сейчас сделаю, ты поймёшь. Он сполоснул руки от целебной мази, вытер насухо, сосредоточился и очень попытался всё сделать правильно. А получилось как всегда — сжал пальцы на плечах Сяо Синчэня и окатил его потоком энергии такой плотности и жадной кипящей силы, как будто окунул его в огненное озеро с головой. Убрал руки с торопливой поспешностью, как будто обжёгся, и ошарашено обмяк, покачиваясь на месте. Очень похоже на взрыв наслаждения, когда выплёскиваешься в жаркий рот, прямо в трепещущее горло. И смотришь, как яркие губы сжимаются вокруг члена, а белая повязка перечёркивает взволнованное лицо… — У меня… сложности с контролем, — с трудом выговорил, еле ворочая языком. — Поэтому завеса рвётся постоянно. Я пытался, гэгэ. Не сердись, я рассчитаю и начерчу талисман, который сработает вместо завесы. Это у меня получается лучше. Нужно раскачаться. Умыться холодной водой, съесть ещё чего-нибудь — если нет возможности спать, то нужно хотя бы есть, это плохо работает, но работает. — Я закончил с твоей спиной, — он накладывал последние повязки, плотно закреплял, чтобы не мешали двигаться. — Хорошо, что все кости целы. Какого чёрта тебя понесло отвлекать тварь на живую кровь? «А на! Не только ты умеешь отчитывать! Кто и чему тебя учил? Даосы хреновы. Не полез бы — не пришлось бы расчехлять Цзян Цзай!» — Оденься, гэгэ, — прошептал он, мягко прикоснувшись губами к его плечу. — Я тебя вчера во что под руку попало замотал. Хочешь, поедим и в путь? *** — Помню. Можно было бы научить его, научить всему. Не что, а как, для чего, и разным способам. Но надо быть дураком, чтобы учить такого, как Сюэ Ян — это все равно что вложить ему в руки еще один Цзян Цзай. К тому же, если он станет пользоваться их общей энергией, то шансов расстаться не останется совсем. Поэтому Сяо Синчэнь и не стал показывать — как. Там, в деревне он из этой энергии создал сильный удар, давать подобное в руки Сюэ Яна... Нет, не умеет — и хорошо. Спину как будто стянуло, и даочжан повел плечами. Запротестовать он не успел — Сюэ Ян как всегда действовал немедленно, напролом, точно полоумный! Синчэня аж встряхнуло, по мышцам прокатилась волна и свернулась в тугой узел где-то под сердцем. Теперь она там сидела, и ее нужно было либо куда-то вытряхнуть, либо растворить в себе, либо вернуть обратно. Как так можно?! Но хуже всего — он прекрасно осознал, что ощутил Сюэ Ян вместе с этим экспериментом. Сяо Синчэнь разозлился и дернул плечом. — Да, я вижу. Не делай так больше. «Не умеешь — не берись!» — хотел еще добавить он для четкости, но мысленно махнул рукой. Сюэ Ян все еще касался его, пока лечил, и даочжан предпочел сосредоточиться, чтобы по капле вернуть ему истраченное, а что-то в этом круговороте растворить в себе — поможет восстановиться, не выбрасывать же. Даочжан слишком хорошо знал цену внутренним ресурсам, чтобы просто так ими расшвыриваться. Он сидел, дожидаясь конца перевязки, и грелся в тихом потоке силы, которая тонко касалась и Сюэ Яна. — Не надо ничего чертить, просто поспи. И вообще, медитация помогает — с контролем. Нет, он еще будет его ругать?! Совсем уже! Нельзя просто так ругать даочжана Сяо Синчэня, если ты Сюэ Ян, который прилип как пиявка и не хочешь отлипать! Он резко поднялся. — Какого черта ты решил, что мне нужна твоя помощь и пошел со мной на гору? Какого черта ты не сказал «тебе надо — ты и ныряй в это озеро»? Какого черта ты готовил для меня еду, стирал мою одежду и убивал всех, кто по-твоему меня обидел? Какого черта тебя понесло показывать мне красоту?! Какого черта ты собрался тащить меня в Гусу?!! Какого... — он гневно нахмурился и принялся одеваться, напрочь забыв и о руке, и о спине, которые вдруг стали меньше болеть после этого варварского эксперимента Сюэ Яна, — Что за вопросы? Мне надо было там тебя оставить? Стоять, вжавшись в стенку, и слушать, как эта тварь тебя убьет?! Как ты себе это представляешь?! Сяо Синчэнь яростно запахнул ханьфу, завязал пояс и схватил миску. Точнее, попытался схватить, но это требовало сосредоточенности, а потому в процессе поисков еды даочжан остыл и даже хмуриться перестал. Ужас. С этим Сюэ Яном он скоро совсем разучится справляться с эмоциями и станет как он — развязным, бестактным и лишится самоконтроля. Сяо Синчэнь вздохнул и стал аккуратно не спеша есть. — Не болтай ерунды. Собираешься сказать — подумай, не можешь — займись самоконтролем, это полезно. Еда оказалась вкусной, она согревала и вообще... как будто дома. Как такой человек умудряется создавать уют из ничего? Убивает как зверь этими же руками... и заботится потом. — Мне все равно, как хочешь. Можем сейчас, можем потом. День только начался, а даочжан уже устал, как собака. ***

Я помню стены, стекает кровь. Я помню руку, которой бил. Всё остальное — обрывки снов, Я всё забыл, я всё забыл. © АК

«Просто поспи. Маленький тощий изверг. Просто поспи? Я же не говорю тебе «просто прозрей»… Если б я мог заснуть, я бы спал». Ему пришлось сделать над собой осмысленное усилие, чтобы не ляпнуть это вслух. — Я и не делал, — огрызнулся он. — Всего-то раз и спалился. А это просто… показал. Вдруг ты не понял, у меня и с намёками тоже хреново. Огрызался, но не кусался. Потому что даже злой Сяо Синчэнь ему нравился. Пожалуй, вот злой даже больше нравился. Злой, и ему ещё меч окровавленный в руки, и вместо одежды — полотенце. И непременно босой чтобы шёл, аккуратно ставил узкие ступни на залитый кровью пол. Сюэ Ян энергично потёр лицо ладонями, растёр уши пальцами — это тоже помогало взбодриться. — Какого чёрта ты задаёшь такие тупые вопросы, даочжан? Ты можешь себе представить идиота, скорбного головушкой, который в зимние холода оденется только наполовину? Вот левую сторону тела тепло оденет, а правую оставит голой, пусть отмерзает нахрен! Или накормит левую половину тела, а правую оставит голодать?! Постирает левую штанину, чтобы только половина ходила в чистом, а вторая половина обойдётся? Я может и безумный, но не до такой степени! Но тебя-то вроде головой об стену не били, пока учили?! Или тоже били? Как воспитывают юных светлых даочжанов? — рявкнул и попятился. Подышал сквозь зубы и примирительно протянул. — Сяо-гэ… Я не знаю, правда. Мне в голову не приходило как-то это объяснять. Это всё надо было мне, а не тебе. А раз надо мне — то я и делаю… прости. Я постараюсь думать, прежде чем говорить. Он походил вокруг, время от времени бросая на даочжана косые взгляды. Всё порывался что-то ещё сказать, но тут вовремя вспоминал, что сказать стоит после того, как подумаешь и точно знаешь, что собираешься выпустить изо рта. А как? В голове металась толпа, орала на разные голоса, и он только привычно отмахивался от этих бессвязных воплей. Разбираться в хаосе – это не его специальность. — Попробуй. Всё-таки ты этого фазана общипывал, — положил кусочек печени в мятных листьях и в молотых орехах на плотный зелёный листок, вложил в руку Сяо Синчэня. Сам поел супа, пытаясь понять, вкусно ему или не вкусно. Наверное, вкусно. Во всяком случае, раньше он такие ощущения на языке распознавал как «вкусно». Но оставшиеся конфеты он только подержал в руке и убрал снова. Ничего, главное, что они есть. Рано или поздно всё снова придёт в равновесие, вот и даочжан говорит — самоконтроль. Что-то расклеилось. У него же именно с самоконтролем всегда всё было хорошо. Иначе стонать бы Сяо Синчэню под ним ещё в первой гостинице, взял бы, невзирая на рану в спине. Он собирался. На этот раз хотя бы без спешки — аккуратно всё свернул и упаковал, в который раз задаваясь вопросом, как взять с собой воды, если не во что набрать. Вот только с полным котелком он не балансировал, стоя на мече. — Сяо-гэ, попей впрок. Нам не во что набрать воды, чтобы взять с собой. Здесь даже бамбук не растёт. Он снова расстелил карту, щурился на солнце, прикидывал стороны света, растерянно кусал костяшки пальцев, силясь сообразить, правильно ли он вообще в эту сторону от озера рванул. Отсюда нужно было двигаться на юго-восток, тогда следующая остановка в пути будет уже в пределах карты. Но это если сейчас он не облажается и правильно определит направление. — Готов? — наконец спросил он у Сяо Синчэня. Цзян Цзай со свистом рассёк воздух, и Сюэ Ян любовно огладил его ладонью. Это даже не обсуждалось. Что тут обсуждать? Туда летели на одном мече, назад — на другом. Всё справедливо. Особенно если учесть, что Сяо Синчэнь всё ещё пожёванный. Недоеденный змеем. Святой огрызок. Конечно, он поколебался — слишком велико было желание снова связать запястья даочжану и таким образом заставить его всю дорогу обнимать себя за шею, но скрипнул зубами и не стал. Поставил перед собой и обнял за талию. — Если через несколько часов увижу море, значит правильно летим… Так и вышло. Действительно, спустя много часов под ними расстелилось море, и дальше стало легче понимать, что происходит, исправить курс так, чтобы берег всё время оставался в поле зрения. Солнце медленно валилось куда-то за спину и правее. Сюэ Ян всю дорогу крепко держал даочжана, не двигался. Ему даже не мешал Шуанхуа за его спиной. А Цзян Цзай так и вовсе с самоуверенной наглостью принял святую сволочь за своего — кому же, как не ему, распознавать сволочей. «И между нами — меч. Как символично. Небо. Земля. Где-то там — солнце. Сяо Синчэнь…» Долгие часы в неподвижном молчании подложили ему ту ещё свинью. Ему стало тепло, наконец-то стало тепло, как будто надёжные руки крепко обнимали. А собственные руки стали мягкими и тяжёлыми, совершенно бессильными, больше не смогли удерживать в объятиях любимого врага. Сюэ Ян молча закатил глаза, потерял равновесие — внутри даже ничто не дрогнуло, когда он упал в пустоту, и земля с радостным хохотом понеслась навстречу, скалясь острыми камнями. Он спал. Наконец-то спал. Сюэ Ян ничего не умеет делать правильно и вовремя. *** Тупые вопросы?! Даочжан чуть не подавился, а потом подумал — ну Сюэ Ян же, вот, полез наконец-то наружу. Гад. Синчэнь даже отвечать ничего не стал. Фазан и правда оказался вкусным, и даочжан с удовольствием поел, не забыл сказать заботливому врагу "спасибо" и просто ждал, пока он соберется. Упрямый Сюэ Ян все-таки решил лететь, неймется ему в бесцельное путешествие! Он ступил на меч с достоинством даочжана, обученного Баошань-санжэнь. Если никак невозможно чего-то избежать, то смысла стенать, заламывать руки и всячески демонстрировать омерзение Сяо Синчэнь не видел. Море так море... он кивнул. Даочжан стоял спокойно, совершенно неподвижно, и через какое-то время даже привык к странной манере Сюэ Яна управлять мечом, хотя в ней, по его мнению, чувствовались те самые "проблемы с контролем". Он-то привык, что с Шуанхуа они абсолютно понимали друг друга, хотя надо отдать должное Цзян Цзаю — он не взбрыкивал. И тут произошло нечто странное, даочжан почувствовал, как руки Сюэ Яна соскальзывают, как Цзян Цзай внезапно теряет равновесие. «Боюсь летать на мече… я упал с него однажды». Вот же! Сяо Синчэнь резко обернулся, схватил... пустоту. По руке скользнул только край одежды Сюэ Яна. Не раздумывая ни мгновения, даочжан спрыгнул вниз, подхватывая Цзян Цзай совершенно бездумно, не нарочно, как придется. Острое лезвие не рассекло руку только благодаря плотной повязке, и меч скользнул своей странной рукоятью в ладонь. Но даочжан просто летел вниз, в полной темноте и полагаться ему оставалось только на эту странную, нелепую связь, что почему-то не исчезла, когда Сян Хуа растворился во лжи. Вот только сейчас, когда холодный воздух хлестал в лицо, вокруг — сплошная пустота, а Сюэ Ян даже не кричит — уж покричать-то можно было! — Сяо Синчэню не за что было зацепиться. Каждое мгновение приближало его к смерти. Их. Так глупо... «Вот шанс. Просто отпусти. Встань на меч и лети. Так просто...» Ци уже обнимала золотое ядро, уже сама текла, готовая предоставить всю свою силу — просто взять и не думать, так естественно, так правильно. «Боль моя. Светлый мой. Сволочь святая. Мне не нужно твое прощение... Я доверяю тебе...» Сюэ Ян не кричал, но голос его звучал в темноте Сяо Синчэня, и с каждым словом все меньше чувствовался обжигающий холод и совсем отступал страх, оставалась только цель — найти его. Даочжан стиснул зубы, перестал думать — совсем, просто захотел его найти, захотел так, что стало больно в груди, так сильно, что во всей этой огромной темноте не осталось ничего — только то чувство, едва уловимое, что он где-то рядом. Сяо Синчэнь ухватился за эту ниточку и больше не выпустил. Горячая энергия рванула, совершенно неуправляемая, подчинившая себе — и ему оставалось только протянуть руку. Он схватил, просто схватил своего врага, когда осознал, что — вот он, есть, хватай. Объяснить это было невозможно и главное — некогда. От напряжения даочжан застонал, он не мог думать ни о чем — ни как близко земля, ни что делать с этим острым мечом, ни как вообще двигаться — важно было только притянуть к себе своего ненормального врага. — Хватайся! — рявкнул Сяо Синчэнь в близкое лицо Сюэ Яна. У него была только одна рука, чтобы держать его сейчас, вторую занимал темный Цзян Цзай, и даочжан успел еще подумать, что он же страшно острый, что с ним делать? Только мешает! — и чуть не выбросил, как вдруг обнаружил, что лезвия нет. Не вдаваясь в причины, Синчэнь просто ткнул меч за пояс и, собирая остатки сил, выхватил Шуанхуа. Белому мечу не надо было ничего объяснять, как-то изворачиваться, чтобы встать на него — он рванул вверх, увлекая за собой Сяо Синчэня и его горемычную ношу. Обоих обдало водопадом ледяных брызг — море разинуло пасть и облизало края одежд и ноги, но только бессильно рявкнуло и осталось внизу. Шуанхуа дрогнул, напоминая, что сам по себе он тащить этот груз больше не будет. Сяо Синчэнь, до сведенных мышц сжимавший одной рукой Сюэ Яна, снова окунулся в свою темноту, черпая ци, забирая у себя самого взаймы, но влез все-таки на Шуанхуа не без его же помощи. Поставить на него Сюэ Яна даочжан даже не пытался — так и держал, только теперь двумя руками. Он попросил Шуанхуа приземлиться где-нибудь — все равно где, лишь бы на твердой земле, полностью доверился ему снова, и вскоре замерзшие, холодные, мокрые и едва избежавшие совсем не героической гибели заклинатели упали на прибрежный песок. Даочжан мог понять свой меч — Шуанхуа тоже устал и совсем не обязан был церемониться с идиотами, что решили понырять с высоты птичьего полета. — Ты что?! — даочжан швырнул спасенного врага на песок и с размаху залепил ему кулаком в лицо, навис над ним, тяжело дыша. В рот набились песчинки, отчетливо ощущался вкус соли и меди — весь рот Сяо Синчэня был в крови. Схватив Сюэ Яна за ханьфу, он опять вбил его в песок и отпустил, сплюнул кровь вместе с грязью и сидел сейчас, совершенно очумевший, на коленях. По спине струилась кровь, смешиваясь с проступившим потом, волосы растрепались, повязка... повязки не было. Мощный поток воздуха не оставил ей ни шанса, и даочжан схватился за лицо, согнулся, едва соображая, где он вообще и кто, как они сумели выбраться. Он повалился на песок, не в силах справиться с крупной дрожью, что колотила сейчас все тело, упал на спину, раскинув руки, и просто лежал, пытаясь отдышаться, глотая собственную кровь и не находя в себе сил даже облизать окровавленные губы. Шуанхуа лежал тут же, на песке, а серые волны набегали на берег, легко касаясь ступней даочжана. «Дурак. Дурак. Какой контроль? Какое вообще... все? Допрыгался. "Дотаскался в зубах", гад! Дообещался! Домечтался! Ааааа!» Крик остался внутри, Сяо Синчэнь сейчас не то что кричать, он не мог даже дышать нормально. Осознание, что они спаслись в самый последний, единственно возможный, наверное, момент. Что родись в нем эта сила на миг позднее, или позволь он испугу перерасти в страх, или ... поддайся он этому искушению отпустить — и все. Все. Совсем все. Навсегда. — Ненавижу... тебя. Ненавижу, — услышал он собственный хрип из раздираемого дыханием горла, — Как ты мог... Просто уйти. Как ты... *** Хвататься? Чем?! Рука обрублена по плечо. Он знает, что Сяо Синчэнь мёртв вот уже восемь лет, он ничего не смог сделать, потому что был слишком самоуверенным. Когда покойник зовёт, это значит только одно. Сюэ Ян не мог открыть глаза, не мог отозваться. Сон атаковал с хорошей подготовкой. Сколько прошло времени, когда он спал последний раз? Он спал недолго после того, как Сяо Синчэнь наконец отпустил себя на волю и позволил себе перестать быть святым, и тогда проснулся с колотящимся в горле сердцем. Что было потом? Потом они летели, делали короткие остановки, потом нашли черепаху, потом нашли озеро, потом всё-таки забрали яд у змеи… и всё рухнуло. С того момента жизнь превратилась в плавное сползание куда-то в пропасть. А теперь — а теперь сбылся худший из кошмаров, и он никак не может из него выбраться. Не видит ничего, тело совершенно чужое. Сюэ Ян дёрнулся всем телом от ледяной воды, на губах запекло солью. Он не понимал, что происходит, и даже вырываться не стал. Яркой вспышкой — до крайности свирепый окровавленный Сяо Синчэнь, без повязки, но с закрытыми глазами, и в лицо несётся отлично поставленный удар кулаком. Он даже не вскрикнул, сокрушительно сильный удар тут же наполнил рот кровью, не давая ни кашлянуть, ни вдохнуть. Сюэ Ян только упрямо растянул разбитые губы в улыбке, на подбородок плеснуло красным, когда этот же ураган подхватил его, приподнял и с силой впечатал в песок и камни. Затылок с хрустом взорвался страшной болью, которая немедленно обняла его, выпустила жадные щупальца, скрутила всё тело и растворилась, накрывая каменной тяжестью. Сюэ Ян валялся на песке и пытался дышать, давился кровью. Под головой расплывалось кровавое пятно. Разбитое лицо, разбитый затылок, но что гораздо страшнее — он сейчас не мог понять, как именно он умер. Либо Сяо Синчэнь умер восемь лет назад, и он сейчас однорукий сумасшедший калека, который тоже наконец-то умирает, либо… либо это сон, и тогда Сяо Синчэнь умер, потому что поверил ему. Потому что, в конце концов, поверил своему врагу и встал с ним на один меч. А он ведь даже не специально. Просто не понял, что падает. И что? Они оба разбились насмерть. Другого финала быть не могло. «Потому что каждый должен заниматься своим делом. Стезя убийцы — убивать». Сюэ Ян смотрел, как его рука пытается ползти по песку. Песок мокрый, слежавшийся, тяжёлого свинцового цвета. Тоскливо рыдает чайка где-то в белёсом сумеречном небе. Пальцы оставляют в песке борозды, медленно с усилием подползают к окровавленной руке Сяо Синчэня, переплетаются с его пальцами. — Я… убил тебя… Сиплый булькающий голос с трудом продирается сквозь тягучий кровавый поток. — Ненавидь меня. Но… мне не больно. Ты чувствуешь? Мне теперь не больно. Я не потревожу тебя. Я так тебя любил… что убил. Он действительно не чувствовал боли. Если некому больше чувствовать его боль, то сам он отказывается. Чудовища не умеют любить. Они не знают, как это бывает у других. — Я подвёл тебя. Это было море. Только в море такая солёная вода. У него с собой всегда есть собственное море с тяжёлыми свинцовыми волнами. Сюэ Ян давился слезами и пытался собраться с силами — ему ещё вставать. Ему ещё нести. В зубах. Живого или мёртвого. Как обещал. *** Не больно ему, как же... Сяо Синчэнь лежал, дышал и пытался понять, как жить дальше. Пахло морем и кровью... или морем крови... Кровь, определенно, а он не может даже встать. — Я умру с тобой, — прошептал он зло, глотая медную слюну. «Умру, так ведь ты расстроишься, тебе ж страдания подавай или чего ты там хочешь. Предатель. Взял и упал». Удивительно, но едва ли не первый раз Сюэ Ян не шуршал вокруг и не бросался в заботу с места, наплевав на собственное состояние, раны и зудящую в голове даочжана его же боль. Это даже неправильно как-то... Сяо Синчэнь медленно протянул руку — по песку, не поднимая, и нашел его. Вокруг опять звенело, пело, да еще и пахло кровью, пальцы сплелись — стало еще хуже. «Да что ж такое... Опять!» Даочжан тихо застонал, чтобы хотя бы убедиться, что он вообще что-то понимает, тяжело перевернулся на бок и потянулся к своему врагу. Руки не держали, Сяо Синчэнь не понимал, как приподнялся, стал ближе, дрожащими пальцами скользнул по руке, левая... плевать, левая ближе. Он сжал его пальцы, казалось — сильно, на самом деле едва-едва, взял за руку... как тяжело! — Убил? — даочжан вымученно усмехнулся, — Нет, ты не способен на такое милосердие... — шептал он, пальцы цеплялись за его ханьфу, медленно, но все-таки Сяо Синчэнь ощупывал Сюэ Яна, пока не добрался до шеи, до лица... Подбородок в крови, шея в крови, волосы, песок под ним — весь пропитан кровью. Нет... — Не смей! — голос дрожал еле слышным сиплым шепотом. Стало страшно. Как же так? Тащить его, выцарапывать у смерти и зачем? Чтобы как чокнутый убить потом собственными руками? — Нет... Я не могу тебя убить, не могу. Сейчас... Молчи. Слышишь — пчелы? Они в моей голове, но ты слышишь? Где же взять сил? Их нет, никаких, только тепло искрится на пальцах, но так мало его, не хватит, чтобы помочь. Пожалуйста, небо... море... кто там есть, кто-то же есть! Даочжан искал, искал, хоть что-нибудь, что поможет, даст ему такие нужные силы. Воды не осталось, заклинания, талисманы, лекарства — он перебрал все, нашел даже конфеты. — У меня нет сил, Сюэ Ян, ты мне их совсем не оставил, а мне они нужны. Ты обещал, что дотащишь меня до Гусу. Мне не нужно в Гусу, но если ты хочешь, пойдем. Нельзя просто так умереть, мы только выбрались, ты же знаешь, это непрактично, пустая трата сил. Смотри, что я нашел, — даочжан вложил в его ладонь конфету, сжал пальцы, гладил эту руку, по костяшкам, по этой странной перчатке, — Я не знал, что ты их спрятал. Запас. Ты такой бережливый, неужели у тебя остались только конфеты и все это ненужное барахло? Должны были остаться силы, иначе ты — не ты. Силы, чтобы идти дальше, чтобы меня заставить. Ты хотел заставить? Хорошо. Давай договоримся, — он поднес его руку к губам, коснулся костяшек, улыбнулся. — Если ты хочешь мучить меня этой дорогой, я буду мучить тебя в ответ. Все честно. Сяо Синчэнь шептал и шептал, в полубреду, все подряд, лишь бы слышать собственный голос. Так казалось, его враг слушает. Говорил путано, прерываясь, сглатывая кровь и соленый воздух, и не замечал, как снова наполняется, капля за каплей, этим теплом. Он тут же отдавал его, касаясь руки, волос, лица, лег рядом, чтобы не тратить силы. Он помнил — это помогает, прикосновения дают на двоих это странное, непонятное, но помогает. — Выбирай. Я могу мучить тебя заумными трактатами, могу — молчанием, могу — стихами. Один раз я подумал про стихи, и мне стало смешно. Разве Сян Хуа будет слушать стихи? Я не знаю, его нет, есть ты. Будешь? Я знаю одно. Как раз о дороге, ты же все время хочешь куда-то идти. Послушай. Вижу снова простор голубой, Над беседкою тихий закат. Мы совсем захмелели с тобой, Мы забыли дорогу назад. Было счастье — и кончилось вдруг. В путь обратный пора нам грести. Только лотос разросся вокруг, Всюду лотос на нашем пути. Мы на весла Дружней налегли, Мы гребем, выбиваясь из сил… И в смятении чайки вдали Улетают с песчаной косы. Последние слова он уже шептал, забирая их из памяти, наполняя слова теплом, прижимая к себе своего неугомонного, упрямого врага, который обещал, что его можно будет убить потом, и тут вдруг совершенно некстати решил умирать. Даочжан забылся, сжимая ладонь, в которой таяла эта маленькая конфета. Сколько времени он так лежал? Очнулся, жадно вдохнул, пошевелил пальцами, потом поднялся. Его враг был рядом, дышал странно, слабо, но дышал. Кровь запеклась на волосах, на лице и затылке, повсюду, но он дышал, упрямо, и это было такое правильное упрямство. Сяо Синчэнь словно запоздало проснулся. В голове по-прежнему звенело, но он совершенно точно мог подняться, мог что-то сделать. — Отлично. Лежи. Только попробуй куда-нибудь деться. Сделай мне приятно, в виде исключения. Можно было бесконечно сидеть рядом, но без воды никак нельзя. Даочжан поднялся, прислушался, отошел от кромки прибоя, несколько шагов всего — и совсем рядом в камнях и песке росла трава. Он провел рукой — не сухая, откуда-то она тут пьет. Сколько он искал этот ручей — даочжан потом не вспомнил бы, даже если б Сюэ Ян придумал новый способ его изводить, но нашел. Набрал кастрюльку, котелок и побрел обратно. Только вернувшись, сообразил, что ходил без меча. И зачем ему тут меч, если он не может убить врага? — Пей. Сначала — вода, потом все остальное, — он сел рядом, приподнял Сюэ Яну голову и поднес к окровавленному рту воду, терпеливо вливая, осторожно, готовый ждать, пока его упрямый убийца перестанет себя убивать и сделает наконец этот глоток, — Пей, ненормальный. Сумасшедший... пей. *** «Не смей. Придумал тоже, умирать… нельзя». Всё сплелось в тугой кокон невнятного шёпота, но от него становилось легче. Сюэ Ян то проваливался в беспамятство, то пытался выбраться из этого, конвульсивно дёргаясь всем телом. Всё время порывался куда-то бежать, но не мог выбраться, пока его не осенило. Даочжан обещал закрыть его в гробу. Неужели всё-таки закрыл? Это было так смешно, что он действительно засмеялся. В голос. Хохотал, захлёбываясь… где-то внутри собственной головы. Наружу прорвался только слабый шипящий стон. Но неужели даочжан действительно закрыл его в гробу? И гроб выбрал какой… достоверный. Точно в форме его тела, даже мизинца нет на левой руке. Каким-то непостижимым образом он слышал всё, каждое слово. Не очень уверенный, что это ему не мерещится, но слышал. Удастся ли это запомнить? А всё же ему достался удивительный враг. И он ещё спрашивал так глупо «почему я?» — но кто? Кому ещё придёт в голову читать стихи своему врагу? Умирающему. Особенно если сам вряд ли жив. Что вообще происходит? «Мучить. Я буду мучить тебя, а ты в ответ будешь мучить меня. Гармония. А потом ты меня покусаешь. Надо же, я всю дорогу еле сдерживался, чтобы не ударить тебя… Восхитительная гарпия с закрытыми глазами. Свирепая. Безжалостная. Без тебя вообще не жизнь, а сплошное мучение». Сон плавно перетекал в обморочный ступор и обратно. Сюэ Ян измаялся от этих качелей, но сна становилось больше, а смерти всё меньше. И всё-таки не сегодня. Он спал в обнимку со своей непостижимой святой сволочью, чистым извергом, чокнутым даосом. Пчёлы? Да, всё время кто-то пытался жужжать, и Сюэ Ян только обрадовался, когда во сне почувствовал слабую пульсацию той тёплой силы, которая оплетала их обоих, умудрялась из ничего создавать нечто удивительное. Откуда Сяо Синчэнь взял воду, оставалось только гадать. Вот он только что лежал рядом и дышал, наполняя своим дыханием весь маленький мир одного чудовища, и вдруг ушёл, а сколько не был — он не знает, потому что бессовестно проспал. А в рот медленно лилась вода, и Сяо Синчэнь называл его ненормальным, сумасшедшим, и обещал, что потом будет всё остальное. А всё остальное — это прямо вот всё-всё-всё на свете. Сюэ Ян медленно неуверенно шевельнул губами. Глотать получалось плохо, он проливал воду, но определённо что-то проглотил. И когда Сяо Синчэнь, наконец, прекратил попытки милосердно утопить его, удалось прошептать: — Посадил орхидею… — он сипло перевёл дыхание, — но полыни я не сажал*. Как было дальше, боль моя? Там было что-то, что он мучается, так крепко сплелись вместе сорная трава и благородная орхидея, и теперь он боится поливать, чтобы полыни случайно не досталось воды. Ты решил полить… свою полынь? Он осторожными угловатыми движениями попытался так отстранить сосуд с водой, чтобы не пролить, чтобы не выбить из рук, а чтобы он тоже попил. Такой красивый без этой чёртовой повязки. Наконец-то. Какой дебил ему сказал носить повязку? Вообще он подозревал, кто именно настоял на повязке, чтобы не видеть свидетельство своей ущербности. Но тогда он видел повязку. Не выдержал, и предпочёл выгнать даочжана за порог. Так кто тут тварь? — Что случилось, гэгэ? — почему-то говорить было неудобно, как будто его снова покусали пчёлы. Но ничего не болело. Это хорошо. Если у него ничего не болит, то и даочжан от этого не мучается. — Ты в крови. Я не помню, что случилось. Это… я тебя? Недоверчивый испуг в голосе дрогнул, как натянутая струна. — Я что-то сделал с тобой? Небо, я же всю дорогу… и что я сделал? *

Посадил орхидею, но полыни я не сажал. Родилась орхидея, рядом с ней родилась полынь. Неокрепшие корни так сплелись, что вместе растут. Вот и стебли, и листья появились уже на свет. И душистые стебли, и пахучей травы листы С каждым днем, с каждой ночью набираются больше сил. Мне бы выполоть зелье, — орхидею боюсь задеть. Мне б полить орхидею, — напоить я боюсь полынь. Так мою орхидею не могу я полить водой. Так траву эту злую не могу я выдернуть вон. Я в раздумье: мне трудно одному решенье найти. Ты не знаешь ли, друг мой, как в несчастье моем мне быть?.. (Бо-Цзюй-И, VIII-IX в.)

*** Наконец-то! Дождался. Сяо Синчэнь как будто сам глотнул этой воды, так он, оказывается, долго ждал, пока убийца в его руках оживёт. Признаки жизни, правда, оказались похожи на признаки помешательства, по крайней мере, Синчэнь никак не думал, что Сюэ Ян знает такие стихи. Он замер, от неожиданности погладил его слипшиеся от крови волосы и улыбнулся. — Родилась орхидея, рядом с ней родилась полынь. Неокрепшие корни так сплелись, что вместе растут, — тихо продолжил даочжан и замолчал до следующего глотка, только потом отпил сам. Кровь с губ врага, кровь его собственная попали в воду, но разве это важно? — Так траву эту злую не могу я выдернуть вон... Почему бы не напоить ее, верно? Не так она безнадежна, если уж на то пошло. И яд может лечить. В крови? Сяо Синчэнь, будто удивившись, вытер губы тыльной стороной ладони, но только размазал тронутую водой кровь. Конечно он в крови, весь, но в этом пути они постоянно в крови. То один, то другой, то оба сразу, ну и что? — Ничего страшного. Это не ты, нет. Ты ничего не сделал. «Я чуть не убил его. Мог, над морем мог, здесь мог… Не помнит. Не помнит – и не нужно». В гневе даочжан ударил, он так злился за это падение с меча, что готов был душу вытрясти из этого бесчеловечного создания. И не важно – случайно Сюэ Ян упал или нарочно – теперь уже точно не важно. Не помнит – и не нужно. — Я рассердился. Ударил тебя. Прости. Я… «Что? Испугался? Да. Злился? Безумно». — Ты как? Тебя нужно отмыть, на затылке рана, давай. Он осторожно перевернул Сюэ Яна, пододвинул котелок, окунул в воду ткань и стал аккуратно, стараясь не дернуть лишний раз волосы, смывать кровь. Долго, терпеливо. «Самое уязвимое место. Я мог убить его – из-за глупой несдержанности. Мне ли говорить о контроле? О жестокости?» — Я положу лекарство, чтобы кровь не текла, и ты будешь лежать. Остальное – потом, ты потерял слишком много крови, — голос стал строже. Когда первая повязка была закончена, Сяо Синчэнь отер влажной тканью лицо Сюэ Яна и оставил на переносице влажный холодный компресс. — Лежи. Я поменяю воду, тут недалеко ручей. Вернусь. Даочжан поднялся и с сомнением застыл, раздумывая. Нет, Сюэ Ян не нарочно шагнул с меча – не может такого быть. Сорвался случайно. Сяо Синчэнь вынул из-за пояса Цзян Цзай и положил рядом. — Твой меч. Он забрал котелок и побрел к ручью, опустился у воды на колени, только сейчас начиная чувствовать тянущую боль в спине, опять – в бедре, вздохнул. Все слишком сложно, но думать сейчас о том, почему так, почему он не отпустил своего врага, почему не воспользуется шансом уйти, Сяо Синчэнь не мог. Он плеснул в лицо воды – окатило всего, пониманием, что он так и ходит без повязки, и значит все это время Сюэ Ян видит его вот таким… «Каким он только меня не видел». И даочжан умывался, долго, пока не отмыл с губ кровь, пока не исчез медный привкус, а мысли не стали яснее, только тогда он вернулся назад. ***

Упасть навзничь, изломавшись в мясо. Услышать: «Боже мой, как красиво!» Собрать осколки души. Прекрасно. Зашить порезы. Сказать «Спасибо». © Эол Ветер

Надо же… он действительно знает, как было дальше. Как же хорошо, что Сяо Синчэнь учился, и в его голове так много всего. Оказывается, ещё и стихи. Однако случилось что-то непонятное, и от этого страшное, иначе почему он так улыбается и ласково гладит его? «Я что, снова умираю? Не может быть. Небо, у меня что, ног нет?! Или рук?!» Сюэ Ян, не доверяя ощущениям, с горем пополам приподнял голову, проверил. Нет, руки и ноги на месте, и что-то даже шевелятся, если очень постараться. Кишки по песку не размотало. Что с тобой, даочжан? Объяснение оказалось настолько неожиданным, что вот этот момент Сюэ Ян вспомнил — действительно, ударил, на самом деле, да ещё с такой восхитительной яростью. — Правда?! — в голосе сквозило детским трепетным восторгом. Никогда не думал, что так обрадуется тому, что Сяо Синчэнь, видите ли, рассердился, и отлупил своего врага без всяких вежливых поклонов. Действительно, ударил кулаком в лицо, поэтому и губы похожи на неуклюжие паровые пельмени. Сюэ Ян осторожно потрогал языком зубы и успокоено вздохнул — все на месте. — Зачем тебе моё прощение? Что ты, свет мой, не тебе извиняться. И уж конечно не передо мной. Если я от тебя получил, то лишь потому что долго и талантливо напрашивался. Просто ты терпел, терпел… а тут ещё столько часов я тебе в затылок дышал на мече. И небожитель уже вспылил бы. Он послушно перевернулся, хотя шансов воспротивиться у него и не было — всё равно сил было так, на донышке. А такое уже было, просто тогда Сяо Синчэнь не знал, кому он так бережно отмывает кровь с затылка. А сейчас — знает. Но при этом всё равно осторожный, и прикосновения нежные. — Я буду лежать, — пообещал Сюэ Ян в ответ на эту строгость. Слабым быть отвратительно, и не потому что Сяо Синчэнь враг — нет, с этим как раз всё в порядке. Это его любимый враг, персональный, можно сказать, сердечный. Просто вот он сейчас уходит, и хотя говорит, что вернётся… а что если нет? А если кто-то нападёт? А если что угодно? «Да, вдруг хомяки». — Постой, — Сюэ Ян лихорадочно схватился за свой меч. — Шуанхуа… возьми с собой! Его не было слишком долго. По мнению Сюэ Яна, его не было вечность. Он успел проползти целых два шага, когда Сяо Синчэнь наконец-то вернулся. Сюэ Ян лежал на боку, одной рукой прижимая к лицу мокрую тряпку, второй рукой нежно прижимал к груди Цзян Цзай, не прекращая нервно гладить и ласкать рукоять. Наглый клинок мог терпеть очень долго, но без награды нельзя. И если его не напоить кровью, то нужно хотя бы дать понять, что он не забыл, он здесь, рядом. А кровь будет, без крови никак. Судьба. — Ты вернулся, — Сюэ Ян со вздохом расслабился. — Я тут… Он даже не сомневался, что даочжан вернётся. Он же сказал — вернусь. Просто ему могли помешать. — От тебя пахнет холодной водой. Сяо-гэ, пожалуйста, перестань бегать туда-сюда. Если ты сядешь ближе, мне не придётся даже вставать, чтобы помочь тебе со спиной. От тебя, конечно, прекрасно пахнет холодной водой, но запах крови я всё равно чувствую. Прошу тебя, позволь мне. И лекарства. Тебя тоже нужно лечить. Сюэ Ян всё пытался так вывернуться, чтобы видеть лицо Сяо Синчэня. Без повязки. Отмытое от крови. Не мог насмотреться. Это оказалось интимнее обнажённого тела, доверительно и волнующе. Он из осторожности помалкивал про повязку, чтобы даочжан не запаниковал снова и не начал прятать лицо. *** Небожителем он не был, и вспылил, конечно, неправильно, но чем больше мыслей по этому поводу пролезало в голову, тем легче даочжан их от себя гнал. Оказалось, что вспылить и вообще сделать что-то неправильное — это не хаос. Наоборот. Наверное, даочжан просто свернул где-то с пути и был недостаточно настойчив на прежнем, но вода течет так, как течет, обходит гору, или протачивает в ней ущелье, иногда ведет себя как самая мягкая субстанция в мире, а иногда этой мягкостью побеждает твердое. Не потому, что ей нужно победить, и не потому, что у нее есть какая-то определенная цель. — Вернулся, — он кивнул, — Подожди, ты же меня видишь. Кажется, это так очевидно — можно быть близко и не касаться. Сейчас он был так же близок к своему измученному убийце, как во сне, и понимал это. А Сюэ Ян, кажется, нет. Даочжан развел огонь, поставил воду кипятиться, достал собранные у ручья травы и те, что были с собой. Шуанхуа он положил рядом — меч на спине сейчас тревожил рану. — Дай, — он поменял ткань на лице на новую, холодную, осторожно потрогал его челюсть, скулы, переносицу и слегка коснулся губ, покачал головой. Да, это надо было так «вспылить»... и удивительно, что Сюэ Ян совершенно не злился. Даочжану это было все-таки странно. Раньше, когда они встретились первый раз, невозможно было представить, что этот человек схлопочет по лицу и не выскажет с сотню едких слов, да что там, не попытается убить даже за взгляд. А теперь он как будто Сян-гэ... странно, что и старым именем его назвать не хочется. Сюэ Ян. — Сюэ Ян, — задумчиво и почти неслышно сказал Сяо Синчэнь, пытаясь понять, что он при этом чувствует. Полынь, надо же... Он заварил чай в уже не ритуальной кастрюльке и кинул туда сонных трав, которые нашел на берегу, и мяты. А в другой посуде сделал укрепляющий отвар, остудил. Все это время даочжан молчал, только слушал, что там Сюэ Ян, и следил, не вернулось ли снова это неприятное звенящее ощущение, оно молчало. — Сейчас выпьешь это, я тоже выпью. И им же промоешь мне спину, — он поставил отвар рядом, сел к Сюэ Яну спиной, как можно ближе, и спустил ханьфу до пояса. Чуть наклонив голову, Синчэнь отвел волосы на плечо и предоставил своему врагу совершенно беззащитную спину. Сам, без мысли о том, что что-то может случиться, без опасений, и когда поймал себя на этом, улыбнулся. Очень странно и именно сейчас — очень правильно. Быть может однажды Сюэ Ян и решит в эту спину ударить, но Сяо Синчэня это совершенно не пугало. — Потом выпьешь другой чай. Голова не кружится? Сюэ Ян должен спать и он будет спать, столько, сколько потребуется. Торопиться им точно некуда. Сяо Синчэню нужно было время в тишине, спокойно все сделать, спокойно подышать и может быть придет какое-то решение, что делать дальше. Потому что пока он совершенно не понимал, зачем идти в Гусу. *** «Ты же меня видишь… Ну вижу. Что с того, что я тебя вижу? А если мне мало? А если мне надо ещё? А если ты просто не понимаешь, что я тебя без повязки на лице видел безумно давно, и совсем чуть-чуть недавно, но это почти не считается, потому что это же чуть-чуть, и в горячке. И потом, ты странный, это всё равно, что заявить «ты ел на прошлой неделе». Это ж не повод вообще не есть теперь?! Хотя глядя на тебя, гэгэ, такое ощущение, что это повод не есть вообще в жизни никогда. Как тебя хоть немножко откормить?..» В конце концов, Сюэ Ян почувствовал себя встревоженной бабушкой слишком худенького и егозливого внука, и начал давиться смехом. Нет, он не был идиотом, и прекрасно понимал, что если Сяо Синчэнь его не видит, то слышит он его очень хорошо, и смешок распознает. Безуспешно попытался замаскировать под кашель, но это смешило ещё больше. Он послушно отдал тряпку, подставил лицо под ласковые пальцы, и даже прилично удержался, чтобы не поймать их губами. Правда, в этом не было заслуги, разбитые губы не слушались, а язык уже не успел ничего поймать, мазнул по воздуху. А потом смех сам по себе прошёл, потому что Сяо Синчэнь вдруг сел рядом и подставил ему обнажённую спину. И в первую очередь он, засранец такой, увидел не раны, а именно спину, изгиб позвоночника, наклон шеи, аккуратно собранные волосы, которые даочжан перекинул через плечо. И края одежды, обрамляющие чуть ниже поясницы. Выше, чем хотелось бы. Но всё же. — Не кружится, — с запинкой сообщил Сюэ Ян, горько признавая, что он человек конченый. Кто о чём, а вшивый о бане. Голова не кружилась, её просто повело. Не из-за разбитой физиономии и не от расквашенного затылка, а просто из-за этой спины. И затылок даочжана, в кои-то веки не перечёркнутый белой полоской. И совсем нет никакой логики в том, что он принялся смывать кровавые потёки с его спины, промывать все вскрывшиеся раны и ссадины… ну вот голыми пальцами, в которых нет тряпочки смоченной в лечебном настое, снова провёл по позвоночнику, смутно удивляясь тому, что позвонки не издают металлический звук. Как цепь натянутая. И снова попытался задавить смешок. — Гэгэ, можно я признаюсь? — в голосе уже звенела попытка остаться хотя бы условно приличным человеком. — Я просто понимаю, что ты сейчас своей умной головой надумаешь чего попало от того, что я здесь кудахтаю спятившей куропаткой… Я над собой смеюсь, Сяо-гэ. Каждый раз, как вижу твою спину, да и не только спину, честное слово, мне запястий твоих даже хватает… Словом, я каждый раз ловлю себя на том, что уже бегу что-то готовить. Может я в прошлой жизни был хлопотливой бабулькой с целым выводком егозливых внуков, которые отказывались хорошо кушать? Ничего не могу с собой сделать. Я так люблю смотреть, как ты ешь… Особенно если это я приготовил. Несмотря на внезапный припадок откровенности, он достаточно ловко для лежачего больного с разбитой головой привёл в порядок спину своей святой сволочи, и раз за разом проводил влажной тканью вдоль позвоночника вниз уже без всякой цели. А потом вообще задержал пальцы на его пояснице, и с явной неохотой убрал руки до того, как услышал бы резкую отповедь и очередное «никогда так больше не делай». — Что ты заварил? — Сюэ Ян дисциплинированно глотал травяной настой, оставил ему половину, и вообще представлял собой образец благонравия и послушания. Это, наверное, что-то полезное. По крайней мере, мяту он точно распознал. — Сяо Синчэнь, — тягуче позвал он. — Можно тебя попросить? Можно? Не уходи, а? Побудь ещё. И обвил рукой талию, мешая встать и одеться. *** Так нежно, так ласково его враг это делал, и так... даочжан не мог объяснить себе — как, но как-то совсем по-другому он провел по его позвоночнику пальцами. Тоже нежно, тоже ласково, но... словно это было его, только его право так делать и он просто забыл, что не ему можно было, а Сян Хуа. «А теперь Сюэ Яну надо разрешение спрашивать?», — спросил себя Сяо Синчэнь, и сам себе ответил: — «Сюэ Яну нет, мне у себя — надо». Он вздохнул, просто сидел, ощущая каждое касание так, будто раньше их никогда не было. Странно. Глупо. Особенно странно, что Сюэ Ян почему-то смеется. Нет, он не прав, — даочжану не пришло в голову, что это он над ним, но совершенно точно Сяо Синчэнь приготовился к какому-то подвоху. Вот сейчас Сюэ Ян ляпнет что-нибудь, мысленно уже пошутил, посмеялся, сейчас не выдержит — и ляпнет! «Нет, нельзя!» — чуть не сказал даочжан, но не успел приготовить строгий голос, а не строгим получится испуг, и промолчал, готовый к чему-нибудь эдакому, сюэянскому. Но бабулька?! Синчэнь улыбнулся, представив себе эту картину. — И как же я ем? — он рассмеялся, пытаясь «не заметить» серьезности сказанного и того, как и главное кем это было сказано, — Только не говори «мало»! И снова эти прикосновения. Даочжан замер, понимая, что не хочет и хочет, чтобы Сюэ Ян убрал руки. То, что уже стало совсем понятно с Сян Хуа, превратилось в полную неразбериху с Сюэ Яном. Разве он может чувствовать себя так спокойно, подставляя врагу спину? Разве может ему быть приятно, когда враг касается его? Разве не должен он терпеть вынужденно, просто потому что это раны на спине? А на самом деле разве не должен чувствовать омерзения? «Кому должен? Себе. И ему? Сун Ланю?» — Что? — рассеянно переспросил Синчэнь, — а... заварил. Тут травы растут... разные. Мята, чабрец, в общем один укрепляет изнутри, другой — чтобы мышцы отдохнули, тело, — он схватился за отвар, судорожно глотнул вкусное тепло и выдохнул. Хотел было встать, но Сюэ Ян обнаглел. Вообще-то в отвар были добавлены сонные и успокаивающие травы, но видимо Сюэ Ян успокоился, что больше даочжан не вспылит что ли?! Синчэнь чуть повернул голову, строгий, сдержанный. — Не уйду, пей. Половину, смотри, не жульничай. И как будто ему надо было проследить, развернулся и сел рядом, коснулся его волос, лба. Море мерно шумело, иногда от него долетали брызги и крик чаек. Трава шелестела за спиной, и Сяо Синчэнь сидел, допивая свой чай и тихонько перебирая пряди, не отмытые от крови, и думал о том, что надо помыть их все-таки, а то неправильно... и о том, что надо одеться, а то тоже как-то неправильно. Ладно, пусть раны подышат. И о том, что хочется спать, а надо еще постирать повязку, без нее неправильно. — Сюэ Ян, — сказал он тихо, из последних сил стараясь не забыть про строгость, — Подвинься. Потом, все потом. Выспаться, отдохнуть... обоим. *** — Если нельзя говорить, что «мало», я выберу другое слово. Ты ешь плохо. Скудно. Неоправданно скромно. Аскетично. Неправильно! И этим ты расстраиваешь бабушку! Чтобы пережить приступ хохота, Сюэ Яну пришлось придержать голову двумя руками. Странно, она не болела, но создавалось впечатление, что на следующем «ха-ха!» она просто развалится пополам, как спелый арбуз. Он придержал пальцы Сяо Синчэня, чтобы не убирал со лба хотя бы ещё пару мгновений. — Я не жульничаю. Неужели ты думал, что я тебя обделю? — вообще-то понимал, что имеет в виду даочжан, но хоть немножко поддеть очень хотелось. Он с готовностью подвинулся, осторожно потянул даочжана лечь рядом, понятия не имея, можно уже радоваться, или для разнообразия не зарываться слишком. Всё-таки Сяо Синчэнь может и добавить, даром что светлый даочжан. А потом из чувства милосердия вылечит… чтобы ещё добавить. — Это очень полезно, чтобы мышцы отдохнули, и тело, — глубокомысленно заметил Сюэ Ян, втихую отделив тонкую прядь волос даочжана и незаметно для него наматывая на указательный палец. Без повязки Сяо Синчэнь казался строже, даже когда не делал специально неприступное лицо. Но даже строгим даочжанам нужен отдых, особенно после такой свистопляски. Собственно, он так и не сказал, что произошло, но Сюэ Ян списал собственную нетребовательность на разбитую голову. На этот раз сон навалился мягко, без резких нападений, без вымученных попыток заставить себя спать. Он успел подумать, что эти травы нужно обязательно собрать ещё, и попросить Сяо Синчэня ему каждый вечер заваривать и в приказном порядке поить его полезным сбором. Из рук. А лучше из губ. Даочжан тоже спал. Удивительно, как отличается лицо с закрытыми глазами, когда он спит, и когда бодрствует. Сейчас он точно спал. Сюэ Ян тоже спал… ровно до того момента, когда появилось ощущение, что нужно срочно убираться. Спросонок он забыл поберечься и сел, голову ощутимо повело, и сначала не понял, что произошло. Далеко над морем чёрное небо приобрело особый цвет подкрадывающегося раннего рассвета. А вместе с рассветом подкрадывался… морской прилив. — Сяо Синчэнь, — шёпотом позвал он, тронув даочжана за плечо. Но если у самого от этого хитрого чая в голове плескались сонные облака, то замученный даос вряд ли сейчас обрадуется такой ранней побудке. — Спи, гэгэ… намучился со мной. Но это ещё не повод совершать двойное самоубийство таким экзотическим образом. — И скажи мне, дорогой, почему ты не широченная сабля из клана Не? — Сюэ Ян нежно огладил лезвие Цзян Цзая, соткавшееся под пальцами. — Сейчас улеглись бы на тебя, как на кровать, и мягко незаметно перенеслись бы в безопасное место. Шучу, шучу. Ты лучший меч на свете, и я тебя нежно люблю. Но лучше помоги мне. Задача оказалась не из лёгких, но если на руках своего изверга сейчас не унести, а будить не хочется, то лучше выкручиваться. Вот когда порадуешься, что он такой худой, и что Цзян Цзай можно разделить вдоль и сделать в два раза длиннее и в два раза уже. Не нужно никуда лететь, зато можно аккуратно перенести спящего Сяо Синчэня дальше от кромки воды, а свои силы тратить только чтобы добраться самому, и то опирался на меч. Сюэ Ян нашёл ручей. Попробовал воду, изучил растущую вокруг траву и счёл, что прилив сюда не добирается. Наверное, даочжан к этому ручью и ходил. Умывался возле него, стоя на коленях. Красиво, наверное. Он чувствовал себя лучше, особенно если сравнивать с той тряпкой, которая ещё недавно валялась на песке и бредила. Настолько лучше, что с помощью Цзян Цзая он вернулся назад, собрал всё их немудрёное имущество, заботливо прихватил Шуанхуа, и вернулся уже вымотанным и уставшим. Но не настолько, чтобы не хватило сил и упрямства достать одеяла и подушки. А Шуанхуа вообще уложил под одеяло рядом с Сяо Синчэнем. А что? Меч может быть тоже отчасти человек. Вот и Цзян Цзай редкой красоты личность, и тоже заслуживает спать под одеялом, только с другой стороны. Когда рассвет до них добрался, бессильно потоптался рядом и пошёл дальше, уступая место дню, Сюэ Ян уже давным-давно спал, жадно обнимая даочжана и уложив его голову себе на грудь. Даже во сне не убрал ладонь с его плеча, где ещё продирало остаточным холодом от тьмы, покусившейся на его чокнутого даоса. Ладонь немного покалывало, но к тому моменту, как Сяо Синчэнь проснулся, тьма сдалась. Две тьмы на одного даочжана — слишком много, и побеждает та, что сильнее, ревнивее и злее. Здесь и сейчас Сюэ Ян победил, и имел полное право отоспаться, чем он и занимался так самозабвенно, что проспал бы даже падающее на землю небо.