Затмение

Как Сун Лань ни торопился, но войти в храм он решил с рассветом. Темнота — не лучший союзник для того, кто идет открыто, чтобы столкнуться с собственным страхом и болью. Ворота оказались закрыты, но не заперты, створки с сонным скрипом, словно не верили, что кто-то и вправду их потревожит, впустили даочжана внутрь, и он застыл, глядя на то, во что превратился его дом. Ветер хозяйничал здесь, ветер и время. Сун Лань обошел двор, прикасаясь к деревянным стенам, шелестящим на ветру остаткам фонарей, камням парапетов, огромным бронзовым сосудам. В пустом пруду лежали кости кои и прозрачные остатки листьев лотоса, которые от прикосновения рассыпались, как истлевшая бумага, на каменных ступенях, на бортах пруда, даже на стенах в саду и на песке — повсюду чернели пятна когда-то алой крови. Сун Лань вошел в главный зал, где переломанная мебель, те же черные пятна свидетельствовали о произошедшей резне, но нигде не было ни одной кости, лишь местами встречались клочки ткани ханьфу, оторванные в битве. Ветер ворвался через открытые створки дверей, потревожив старые листья и пыль на полу. Очевидно, спустя какое-то время после трагедии здесь были люди, которые забрали тела и закрыли все двери. Пройдя через все покои, даочжан только убедился в этом и заметил, что лишь некоторые вещи пропали, а еще кое-где валялись собранные в кучки и мешки, словно кто-то хотел унести, но потерял или бросил. Через учебный зал Сун Лань попал на площадку для упражнений, прошел мимо комнаты благовоний и трав, мимо кумирни предков, алтарей и всех построек, пока не вышел к дальнему саду. Он застыл в круге арки, тяжело оперся на край проема, и теперь слезы, наконец, потекли по щекам, сдерживать их больше не было сил. Внутри ныло, жгло, рвалось, будто все прочные нити, что до сих пор связывали страхи и боль даочжана, разом лопнули. Чернота текла по венам, сердце не билось — стонало, в голове звучал больной смех Сюэ Яна вперемешку с живым смехом юных адептов Байсюэ и тихими молитвами, перед глазами одна за другой проносились сцены того ужаса до последнего мига — кромешной тьмы вместе с воспоминаниями о днях мирной жизни, залитые светом. Сун Лань сполз по изгибу арки и долго сидел на пороге, глядя на ровные ряды могил сквозь сплошную пелену слез. Прекрасный сад превратился в кладбище, и старый гинкго оплакивал погибших, роняя желтые листья, как золотые слезы. Здесь же под кроной кто-то сложил знамена и мечи Байсюэ. Даочжан не помнил, сколько так просидел, слезы давно высохли, а в сердце окрепло чувство, что место его — здесь. Сун Лань нашел в погребе масло и смазал створки ворот, починил тяжелую щеколду, вычистил бассейн и дочиста вымел пол в приемном зале, зажег благовония в кумирне первого патриарха, разогрел очаг, и к вечеру по Байсюэ заструился знакомый с детства запах вареного риса с травами. Большой колокол лежал на главном дворе, как символ утраты, как мертвое сердце храма. Сун Лань не помнил, чтобы Сюэ Ян трогал его, да и не справился бы убийца с таким тяжелым чжу, колокол упал сам, и поднять его в одиночку Сун Лань пока не мог, но он обязательно придумает, как это сделать. А из большой установки с тремя рядами храмовых колоколов, теперь разбитой, он сейчас повесил только один, но этого пока достаточно, чтобы подать сигнал. На закате Байсюэ снова наполнил чистый звук, приглашающий адептов к вечерней трапезе. Сун Лань расставил посуду, налил чай и выложил рис в пиалу, сел за стол, благодаря прошедший день за то, что у него нашлись силы, чтобы сделать все то, что он успел. Завтра будет еще, и каждый день, пока он не вернет Байсюэ жизнь. Свет зажженных огней отбрасывал тени, а в душе даочжана откуда-то возникло смутное и непонятное беспокойство. Он попробовал отрешиться, заняться чем-то обычным, убрать со стола, например, но волнение не отпускало, щемило в сердце, обнимало темными всполохами золотое ядро и... звало. Сун Лань не понимал, что происходит, но повинуясь этому странному зову, пошел к двери, захватив лежащий на столе Фусюэ. То, что он увидел, заставило сердце замереть, а темные лапы этого неведомого ощущения тут же воспользовались моментом, обхватили золотое ядро, так что Сун Лань почувствовал, как изнутри разливается холод — по позвоночнику, к затылку, течет по рукам к сжимающим меч пальцам... Они стояли во дворе вокруг большого треножника, будто маленькая зловещая армия. Призраки. Ветер тихо перебирал края полуреальных одежд и пряди распущенных волос, мутные глаза смотрели на даочжана и сквозь него, на бледных лицах застыли мягкие и оттого зловещие улыбки. Сун Лань узнал каждого из них — от юных учеников, чьи тени терялись у самых стен и упавшего большого колокола, до патриарха и старших адептов, он не знал, что делать, и потрясенный, смотрел на призраков Байсюэ. Призрак учителя Чэнь Бо поднял голову и посмотрел прямо в глаза Сун Ланю, словно в саму душу заглянул, так холодно и черно стало, все двинулись вперед, даочжан выхватил меч, все еще в смятении, правильно ли поступает, ведь это нечисть, но он знал каждого по имени, как может он с ними биться? Время будто остановилось, призраки теснили даочжана назад, но ни один из них не напал первым... пока наставник не взмахнул рукой. Они обрушились на Сун Ланя все сразу. Фусюэ летал быстрее, чем даочжан мог бы представить, он сам поднимался вверх, но черные тени настигали его и там. Он сплетал сложные заклинания, но они отлетали от призраков, не раня, как будто он не мог причинить им вред! Темные выплески энергии опутывали его, несколько раз пронзили тело, он устал, но сражался, по-прежнему бесполезно, и так можно было биться до утра. Чтобы дать себе шанс подумать, Сун Лань попробовал поставить щит, но потоков черной энергии было так много, что они просто не дали ему даже мгновения. «Чего вы хотите?!» — чуть было не закричал Сун Лань, но тут же подумал, что и так все ясно. Он явился в Байсюэ, место неупокоенных душ, чужак, пусть и на родной земле. Перепробовав все, что только было в его арсенале, Сун Лань взлетел на гигантский жертвенный треножник, в тот же миг черный всполох силы Чэнь Бо настиг его, даочжан покачнулся, ободрав руку о край выплавленного в бронзе облачного узора. Кровь потекла по металлу, Сун Лань увидел над собой парящий призрак бывшего учителя. Золотое ядро как будто взбунтовалось, стряхивая с себя цепкие когти страха, ци поднялась волной, на чистой интуиции рождая под движением Фусюэ древние символы храма. Сун Лань закричал, чувствуя, как вместе с чистой силой наружу рвется что-то еще, чего он никогда не знал, и даочжан увидел, как рука призрака Чэнь Бо тянет из него, прямо из него, темную нить. Фусюэ, охваченный искристым потоком ци, взлетел и одним махом перерубил эту странную темную связь, призрак отпрянул, все затихло. Сун Лань стоял на треножнике, тяжело опираясь на его огромную ручку, и, совершенно оглушенный, смотрел на толпу призраков перед ним. Чэнь Бо поднял руку, и даочжан уже приготовился снова отражать удары, но призраки не сдвинулись, а в воздухе появилось плетение знаков. «Теперь я вижу, что это ты. Сын Байсюэ вернулся» — прочитал ошарашенный Сун Лань и даже крепко зажмурился, снова открыл глаза, решив, что такое может только привидеться, но Чэнь Бо и все убитые в тот день ученики по-прежнему стояли перед ним. — Учитель Чэнь Бо, — прошептал даочжан. Сразу осознать, что случилось, почему вдруг призраки как будто узнали его, — не получалось. Причем «узнали» после того, как он разорвал эту странную связь, странную по природе своей... откуда вообще призрак Чэнь Бо в нем это нашел?!! «Байсюэ ждал», — тем временем появились новые знаки, но только Сун Лань настроился на то, что ему впервые в жизни предстоит разговаривать с призраком, а может даже с целой толпой, Чэнь Бо церемонно поклонился, и весь ровный строй душ Байсюэ отступил и растворился в темноте. Байсюэ ждал? Кого — его? Или чего? Сун Лань, совершенно измотанный пережитым, даже не смог мягко слететь с большого треножника, тяжело спрыгнул и ушел внутрь. Спал он до рассвета как убитый, без снов. С той ночи Сун Лань проживал каждый новый день в Байсюэ в бесконечных трудах. Он чинил, восстанавливал, методично и упорно, вспоминая до мелочей все, что хранила его память о том, каким был храм. Он ежедневно совершал ритуалы, стал следить за календарем Байсюэ и проводил все церемонии в соответствии с правилами, насколько мог это сделать в одиночку. Он снова занялся огородом и садом, и особенным днем для даочжана стал тот, когда он смог выпустить в пруд новую пару кои, купленную в ближайшем городе. — Потом будут и лотосы, — Сун Лань серьезно погладил спину карпа и кинул в широко открытую жадную пасть кусочек лепешки. Он работал с рассвета до заката, ни разу не забыл ни об одном сигнале колокола, Байсюэ теперь казался ему немного ожившим, хотя он так и не придумал пока, что делать с большими колоколами и как быть с теми делами, которые не мог сделать в одиночку. Даочжан похудел, но не замечал этого, как и то, что черты его лица заострились и сделались еще строже. Он убирал волосы в простую прическу, не используя резную заколку. Носил простое черное ханьфу, и даже длинные рукава плотно заматывал, чтобы не мешали работать, отпуская только на время церемоний. Призраки приходили каждый день. Сун Лань не сразу привык, но все-таки через несколько дней первый раз вышел к учителю Чэнь Бо как к гостю, с которым можно поговорить. Ученики подобно стражам молча стояли по периметру стен храма, а Чэнь Бо молчал. Сун Лань пробовал спрашивать — бесполезно, пробовал все заклинания, которые знал, — тот же результат. Только однажды поутру, выметая нападавшие во двор листья, он увидел на песке знаки: «порядку и труду нужны переполох и отдых». Озадаченный сверх меры, Сун Лань оставил знаки в покое, ночью попробовал выяснить у призрачного учителя, что это значит, но по обыкновению потерпел неудачу. Время шло, души приходили каждую ночь, а даочжан так и не мог понять, что нужно сделать, чтобы дать им покой или хотя бы узнать, хотят ли они ему что-то сообщить. Что-то еще кроме загадки про переполох и отдых. За всеми заботами каждого дня он не успевал думать о том, что с ним случилось в ту первую ночь, но если не пробовать — ответа не найти. В конце концов, Сун Лань понял, что его знаний явно недостаточно и пора было выделить время для того, чтобы снова учиться и искать ответы. Даочжан решил не откладывать и, завершив все утренние ритуалы, отправился в то крыло, где издревле в Байсюэ хранились книги. До сих пор он не тревожил эту часть храма, ограничился только уборкой галереи. Сун Лань помнил охранное заклинание, но как только поднял руки и приготовился сплести узор, понял, что в этом нет необходимости — барьера не было. Даочжан отпер дверь и осветил помещение. Библиотека была совершенно пуста. И думать нечего — кто-то был здесь, кто-то все вынес... до единого свитка, все! Сун Лань стремительно пошел через полхрама к кумирням. Тайная, запретная комната библиотеки Байсюэ располагалась отдельно от основной, Сун Лань был в ней несколько раз, только вот сам никогда не открывал, всегда — учитель Чэнь Бо. В кумирне первого патриарха было несколько знаков, вплетенных в роспись, резьбу и убранство, лишь немногие знали их все. Сун Лань проверил каждый, и выдохнул только когда понял, что все на месте, все не утратили наполнившую их магическую энергию. Значит, запретная библиотека не тронута, пусть он не знает, как туда войти, но хотя бы ее не вскрывали. Кто забрал книги?! *** — Нельзя так серьёзно ко всему относиться, — бурчал Цзинъи, глядя на подчёркнуто сияющего сдержанной благонадёжностью Сычжуя. — Ну нельзя так серьёзно ко всему относиться, — шептал Цзинъи, когда понял, что их в одиночку никто не отпустит, и Цзэу-цзюнь всё-таки отправляется вместе с молодыми адептами. — Ничего себе, как всё серьёзно-то, — брякнул Цзинъи, когда Байсюэ внезапно встретил их не таким необитаемым и запущенным, как до этого, а с явными попытками к восстановлению. — Ну несерьёзно же, — простонал Цзинъи, когда понял, что вот именно сейчас первый господин Лань был бы тут как нельзя кстати, потому что — что же делать теперь-то, и как себя правильно повести? Что за строгая привычка быть немного отдельно и присматривать на расстоянии? — Серьёзно… — задушено выдавил он, уставившись на обитателя Байсюэ, и попытался сделать вид, что он не прячется за Сычжуя, а всячески поддерживает репутацию клана Лань. — Да что с тобой такое? — Сычжуй умудрился и красивый поклон изобразить, и тут же слова приветствия культурно произнести, и ему прошептать укоризну. Осталось только послушно за ним повторять. Ну правда, а кто ещё лучше всех может быть образцом? Наставники говорили, что именно Сычжуй. Цзинъи наловчился почти не думая быть отражением Сычжуя в такие моменты. Разве что немножко не таким идеальным, не таким добросиятельным, не таким почтительным… в общем, таким, да не совсем. — Даочжан Сун Лань, — пробормотал Цзинъи следом за другом. Он изменился. Стал суше и строже, похудел. Осунулся. В глазах — что-то неразборчивое. Когда группку оробевших молодых адептов обогнул подоспевший Лань Сичэнь, Цзинъи не сдержал вздох облегчения. Вот сейчас Цзэу-цзюнь всё правильно объяснит, какого всё-таки чёрта они припёрлись сюда незваными. Все, повинуясь скупому жесту, сделали несколько шагов назад, и пришлось навострить уши. После достаточно кратких приветствий и формул вежливости, Лань Сичэнь поманил его. Цзинъи храбро улыбнулся, и так же храбро вцепился в Сычжуя, потому что в одиночку идти на сближение с Сун Ланем почему-то нещадно оробел. — Лань Цзинъи, раз ты отличился в этом деле, будет только справедливо, если ты сам расскажешь. Почему он такой… высокий, что приходится задирать голову? Ну не то, что бы прямо задирать, но… Цзинъи с горем пополам вспомнил, что нужно ещё раз поклониться. — Даочжан Сун Лань, — снова повторил он, тут же понимая, что он это уже говорил, и сейчас выглядит потрясающим идиотом, храбро вдохнул и принялся рассказывать. — Мы возвращались с задания — о, ничего серьёзного — и на улице какой-то бедняга предложил купить очень ценную книгу. Сказал, что это не просто какая-то книга, а что-то, чем могут владеть только заклинатели. Я насторожился… Он покосился на Сычжуя, потупился и тут же поправился. — Вообще, конечно, я не насторожился. По своей молодости и неопытности я поднял этого человека на смех. Тогда он сказал, что книга эта из Байсюэ, и вот тогда я… нет, не я. Вот Лань Сычжуй — он попросил показать книгу. Мы не знали, действительно ли это книга отсюда, но тот человек, захлёбываясь, рассказывал, с какими опасностями ему пришлось столкнуться, чтобы достать книгу, и мы отвели его в Облачные Глубины. Так мы узнали, что Байсюэ подвергся разграблению, но когда мы прибыли сюда, то нашли всё почти нетронутым, и Цзэу-цзюнь принял решение… после похоронных процедур, конечно… обеспечить сохранность библиотеки Байсюэ, пока неразумные охотники за поживой не нанесут невосполнимый ущерб. К счастью, вы вернулись, и… И вот тут ему пришлось прикусить язык. К концу речи он совсем стушевался, припомнил, что позволил себе несдержанную жестикуляцию, что только за это время наверняка нарушил несколько правил Гусу, что едва не присвоил себе заслуги Лань Сычжуя, а то и самого Лань Сичэня. Что краснеет и всё время порывается прикусить губу, а это тоже неприлично. И очень хочется спросить, что там у него, что с даочжаном Сяо Синчэнем, поймали ли преступника, который брал в заложники Сычжуя — ууууу, сам бы порвал негодяя в клочья! — а главное… помнит ли он вообще такого адепта, как Лань Цзинъи, ведь виделись как раз возле священного персика. — … с возвращением, даочжан Сун Лань. Он не знал, что сказать ещё. А когда не знаешь, что сказать — замри в поклоне и жди, пока кто-нибудь постарше и поумнее всё скажет за тебя. Что он и сделал. *** Кто-то явился в храм как раз когда Сун Лань обдумывал неожиданное и неприятное открытие, поэтому ворота он отпирал, держа Фусюэ пусть и опущенным к земле, но не в ножнах. Адепты Облачных Глубин? Что привело их в такую даль? Молодого ученика, к шее которого Сюэ Ян приставил тогда шпильку... точнее, ученика, которым спокойно мог пожертвовать Верховный, решая помочь убийце с побегом, Сун Лань узнал сразу. Он ответил поклоном, не таким церемонным и выверенным, но достаточно вежливым для человека, который никого не ждет на пороге, — одним поклоном на всех. Внимательный взгляд на Лань Сычжуя, короткий — на второго юношу, и даочжан уже отвечал отдельным поклоном на приветствие Первого нефрита. Определённо, он отвык от всех этих церемоний. — Доброго дня, — Сун Лань убрал Фусюэ за спину и отступил на шаг, таким простым способом приглашая войти. Не держать же на пороге людей из Гусу. Лань Цзинъи, точно, — вспомнил Сун Лань, когда Цзэу-цзюнь произнес имя. Он видел его в Гусу... да, когда ходил за косточками. Даочжан молча слушал сбивчивый рассказ, никак не выдавая своих чувств по этому поводу. Адепт едва ли не заикался, но пусть, есть время подумать. Вот, значит, кто вытащил отсюда библиотеку. Стоит ли удивляться? Разве только тому, что Лани успели первыми, а не какой-нибудь орден, что поближе. Оставшееся без присмотра имущество одного из древних храмов, колыбели влиятельной школы... Этот человек, которого поймали, — или простой грабитель, или адепт какого-нибудь мелкого клана, конечно он пережил много опасностей и неудивительно, что вынес отсюда так мало, чудо, что он вообще отсюда ушел. Вспомнились вещи, которые Сун Лань находил брошенными в храме, и ни единого следа от тех, кто эти предметы пытался украсть. Призраки Байсюэ защищали свое. Вот только люди из Гусу — не просто заклинатели. «Обеспечить сохранность» — это прекрасно. И мальчишка, очевидно, верит в это утверждение. — Благодарю, — одним словом сразу и за рассказ, и за приветствие, и даочжан повернулся к Лань Сичэню. — Цзэу-цзюнь, я нашел Байсюэ пустынным, здесь не было ни одной живой души, — подумалось, что это как раз чистая правда, живых душ здесь действительно не было, а про неживых Ланям знать пока не обязательно. — Трудно выразить мою благодарность за то, что вы предали земле моих погибших братьев. Спасибо и за заботу о знаниях, что патриархи Байсюэ собирали здесь веками, — Сун Лань сделал еще один шаг, сдержанным и вежливым жестом приглашая гостей. — Вы с дороги, я буду рад предложить вам трапезу, пусть и скромную, но необходимую для проделавших столь долгий путь. Пойдемте. Настолько воспитанный и благородный человек, как Лань Сичэнь, не откажется от гостеприимства. Первый нефрит был одним из тех редких людей, в искренности которого даочжан не сомневался, но Цзэу-цзюнь не единственный в своем влиятельном клане. Все-таки будет правильно дать ему понять, мягко и сдержанно, что Байсюэ больше не пустыня, и даже прибывшие с добрыми намерениями защитники мудрости теперь здесь — гости. Без новых церемоний даочжан развернулся и поднялся по лестнице в приемный зал, прошел мимо знамен и мечей, которые теперь вместе с жертвенными дарами стояли перед статуями небожителей на положенном месте, и пригласил гостей в трапезный зал. Рис, овощи в сладком перечном соусе, свежий хлеб и чай — наверняка в Гусу привыкли встречать гостей куда более щедро, но даочжан предпочитал не тратить время на сложную еду, да и не ждал никого. До сих пор даже нищие и обездоленные не приходили к нему за помощью, как это было раньше, когда храм давал поддержку. Слухи о том, что это место проклято, распространились уже так далеко, что Сун Ланя до сих пор никто не тревожил. — Я рад вашему визиту, — он пригласил гостей сесть. — Не только из-за библиотеки, просто искренне приятно видеть здесь вас, господин Лань Сичэнь, и ваших учеников. Но должен признаться, я как раз раздумывал над тем, что же случилось с нашей библиотекой, с чего начать ее поиски... И какое благоприятное стечение обстоятельств, что я еще не успел ничего предпринять, и можно обсудить с вами ее возвращение в родные стены. Прошу прощения, ненадолго оставлю вас. Он вежливо поклонился и ушел в кухню, чтобы принести все к столу, вернулся сначала с чаем, расставил посуду, идеально чистую и аккуратную, без единого скола — Сун Лань с самого возвращения в Байсюэ следил здесь за тем, чтобы каждая вещь содержалась в идеальном порядке, а все, что хоть немного повредилось, убрал в отдельную комнату до поры, пока это не пригодится. *** Первому господину Лань было приятно видеть живым и относительно здоровым даочжана Сун Ланя, и неловко было спрашивать про даочжана Сяо Синчэня. Так бывает, когда видишь свежую рану, к которой пока не знаешь как подступиться, как прикоснуться, чтобы не навредить. Поэтому вежливый ужин — это, пожалуй, лучший способ начать разговор по существу. За учеников он не беспокоился, кроме того, что они не голодны, они всё-таки достаточно воспитаны, чтобы с благодарностью принять заботу и знаки внимания от вежливого хозяина. Лань Сичэнь временно ограничился глотком чая. — Даожан Сун Лань, — он доброжелательно улыбнулся, пытливо смотрел в глаза, но спросил не о текущих делах, а о событиях давно минувших дней. — Вы ведь застали самый расцвет клана Вэнь как раз перед тем, как их солнце закатилось? Я точно помню, что вы принимали участие самым благородным образом, оказывая поддержку простым людям… по мере возможностей. Я бы хотел, чтобы вы поняли… Тут, пожалуй, было не до улыбок. Тот факт, что уголки губ Лань Сичэня еле заметно приподнимались, это всего лишь дань приличиям. — Когда Облачные Глубины сожгли дотла… я скрылся, спасая библиотеку. По распоряжению моего дяди. И когда я вернулся… Он всё же не удержался — дрогнули пальцы, сильнее сжимая чашку. Чуткий Лань Сычжуй встревожено поднял голову, за ним синхронно уставился Лань Цзинъи. — Поверьте, даочжан Сун Лань. Я на собственном опыте знаю, как сложно восстанавливать уничтоженное… возвращать утраченное. Слова сорвались с языка раньше, чем он понял. Первый господин Лань тут же покаянно опустил голову. — Простите. Воспоминания до сих пор ранят, и я невольно проявил себя бестактным человеком, — он упрямо посмотрел ему в глаза. — Первое, о чём я подумал: нельзя дать пропасть бесценным знаниям. Безусловно, библиотека должна вернуться в Байсюэ. Она хранится в хорошо защищённом помещении, составлена опись, всё упаковано и мы ни на миг не считали её своей собственностью. Я пошлю двоих младших адептов, чтобы организовали доставку. Однако, возвращаясь к моему опыту — поверьте, в одиночку очень тяжело восстанавливать разрушенное. Облачным Глубинам оказали помощь, не требуя возмещения — нам дали людей, предоставили бесценную поддержку. И мы приняли это послание небес. Даочжан Сун Лань, я прошу вас принять помощь клана Лань. Сделайте нам одолжение, примите. Так выполняется высшее предназначение человека, обладающего возможностями — обеспечивать круг добра и поддержки. В мире слишком много зла и корысти. Мне кажется, что мы просто не можем оставить без внимания такую прекрасную возможность вернуть здешним землям такое сокровище, как Байсюэ, и без вас это было бы невозможно. Возьмись мы сами, это оказалась бы всего лишь копия Облачных Глубин. Прошу вас, соглашайтесь. Это ведь не противоречит правилам Байсюэ? *** Конечно, Сун Лань прекрасно помнил то время и слышал о том, какие жертвы были принесены Облачными Глубинами ради сохранения мудрости. Продолжение знания, традиции, школы, уважение к предкам, которые все это создали, — ни о чем не забыли и не имели права забыть люди Гусу, когда принимали решение. Можно было только догадываться, каким сложным оно стало для Первого Нефрита, вынужденного скрыться, оставить дом. Задумавшись, даочжан смотрел не на собеседника, а на чашку в своей руке, и не смог скрыть чувства — дрогнувшие ресницы, едва заметная складка меж бровей выдали его. Лань Сичэнь не хотел, это вышло случайно, и в высшей степени бестактно и глупо будет даже думать об этой неосознанной неосторожности. Сун Лань ответил столь же прямым и открытым взглядом, совершенно незамутненным даже каплей гнева. Цзэу-цзюнь говорил, и Сун Лань не сомневался в его честности, но он напомнил себе снова, что Лань Сичэнь — не единственный в клане. К тому же, у Гусу есть союзники, например, Верховный Заклинатель и орден Ланьлин, отлично понимающие ценность знаний Байсюэ, ведь даже сам Сун Лань не знал и доли всего, что за века накопили патриархи и их ученики храма. Даочжан не верил в то, что в этом мире что-то случается просто так, очень редко, очень. Тогда была война, орден Гусу Лань был слишком важен для всех... Сун Лань кивнул, медленно сделал глоток, задумавшись, а Лань Сичэнь не торопил, и оба юных адепта молчали, как будто не смели даже вдох сделать, пока он думает. И что тут думать? Мало кто способен сделать предложение так, что от него невозможно отказаться, и еще меньше — с искренностью, чистой, как самый прозрачный нефрит. Отказываться — оскорбить Цзэу-цзюня. — Ваше решение тогда... — Сун Лань снова наполнил чашки всех сидящих за столом, но свою пока не взял в руки. — Не может вызвать ничего, кроме глубокого уважения. Если бы не пример Облачных Глубин, я бы, возможно, и не решился на это, — даочжан обвел взглядом комнату и посмотрел на Лань Сичэня. Байсюэ выглядел ожившим, но не живым, как он ни старался все это время. Как тот, к кому вернулся лишь первый вдох и первые удары сердца, и в одиночку продолжать это... Сун Лань готов был сколь угодно долго, но прекрасно понимал, что по капле наполняет огромный сосуд. Признавать, насколько ему трудно — непросто. Отрицать — недостойно и глупо. Но даочжан не мог просто так согласиться. Его сердце терзали не только подозрения и сомнения, не только мысль о том, что допустить сюда столько чужих людей он просто не может себе позволить, но еще и опасения за жизни тех, кого он все-таки пустит. Потому оставалось надеяться снова лишь на честность, искренность и поддержку человека, который при всем бездонном уважении, что Сун Лань к нему испытывал, все-таки был ему совершенно чужим. — Я благодарен вам, Цзэу-цзюнь. Вы видите больше, чем кто бы то ни было, больше, чем облекли в слова. За это тоже стоило сказать Лань Сичэню «спасибо» — за то, что он не обнажает всю слабость человека, оставляя скрытым то, что и так Сун Ланю известно и что трудно показывать другим. — Мне действительно нужна помощь, и я с большой признательностью приму ее, понимая, что отплатить мне будет нечем, лишь результатом, который покажет, что ваши усилия не потрачены напрасно. Слова подбирать было невозможно трудно, Сун Лань слишком давно не говорил ни с кем вот так... И спокойная ровная речь сейчас давалась ему с трудом, сравнимым с днями трудов в Байсюэ. — Но я прошу у вас понимания, — он опустил взгляд на несколько мгновений и снова посмотрел на Лань Сичэня, — Мне не хотелось бы сейчас нарушать спокойствие храма так... неосторожно. Сун Лань едва подобрал слово, оно не отражало сути полностью, но он надеялся, что Цзэу-цзюнь поймет. — Нужно время, и дело не в том, что я не доверяю... Вежливая фраза, ведь дело было именно в этом, отчасти, но все-таки. И Первый Нефрит наверняка поймет, но Сун Лань не считал возможным скрывать, да и не умел. Возможно, когда библиотека вернется, когда он убедится... в чем? В том, что Верховный не явится сюда? Перед ним сейчас не Мэн Яо. Пытаться быть неискренним с Лань Сичэнем — недостойно благородного человека. — Правила Байсюэ велят нам хранить наше учение, нашу школу, и в этом ничем не отличаются от правил многих других, Цзэу-цзюнь. Но Байсюэ не оставался бы столько времени вне покровительства каких-либо орденов и правителей, если бы мы не держались этой ... закрытости, наверное, можно так сказать. Мы всегда стремились оказать помощь тем, кто в ней нуждался, но держались границ своего учения, и точно так же храм никогда не был открыт для всех и каждого. Думаю, вы понимаете меня. Если юные адепты, — даочжан посмотрел на сидящих рядом с ними юношей, дав понять, насколько умел деликатно, что это могут быть только эти ученики, уже посетившие Байсюэ, двое, и не больше. — Если они смогут доставить библиотеку, это будет бесценной помощью для меня. Мне действительно необходимы книги, потому что я чувствую недостаток знаний и опыта, и собирался искать библиотеку, чтобы понять, как быть дальше. Только прошу юных адептов, когда они вернутся, прибыть с рассветом. Шанс был ничтожным, это правда. Сун Лань мог рассчитывать только на благородство Лань Сичэня, ведь будь на его месте кто угодно другой, самым логичным было бы сказать «нет» и либо оставить упрямого даочжана в покое, либо прислать сюда столько людей, сколько Гусу посчитает нужным. В руках Облачных глубин — все знание Байсюэ, у Сун Ланя — лишь упорство и связь с этим местом, больше ничего. *** — Прошу прощения, — Лань Сичэнь вежливо склонил голову. — Гусу Лань со всем уважением окажет всё возможное содействие… чтобы храм Байсюэ и дальше остался вне влияния любых кланов и правителей. Это не влияние, это не покровительство. Как я уже говорил, это возвращение долгов, выполнение обета. Не мы вам помогаем, а вы оказываете нам бесценную возможность поступить правильно. Вот после этой сентенции можно было действительно несколько расслабиться и приступить ко второму глотку чая. И, возможно, к третьему тоже. Лань Сичэнь успокаивающе улыбнулся молодёжи, лёгким жестом призвал к порядку, и оба уткнулись в тарелки с едой. Ужинали без жадности, но действительно, привередничать было невежливо, Лань Сичэнь тоже поел, подавая пример благовоспитанности. — Даочжан Сун Лань, вы сказали, что отплатить вам будет нечем. Но, как я уже сказал, выплачивая за помощь тому, кто её оказал, вы просто покупаете поддержку, а это соответствует корыстным устремлениям. Байсюэ — это возможность множить в мире добро, не требующее оплаты. Я искренне считаю, что это более чем достойная цель. Лань Сычжуй и Лань Цзинъи вернутся сюда скоро с библиотекой… разумеется, после рассвета. О том, что молодым адептам нужно будет доставить сюда ещё и достаточное количество припасов и всевозможных материалов для ремонта и восстановления храма, Лань Сичэнь умолчал. Это не требовало согласования, это буквально витало в воздухе. Если Сун Лань принял, что у него есть опыт в подобной задаче, то принял и всё, что из этого опыта вытекает, полагаясь только на его душевную деликатность, как сдерживающий фактор. Как минимум, уборка становится затруднительной, если нет элементарного ведра, чтобы набрать воды. На этом стоило свернуть визит и оставить Байсюэ в покое, что Лань Сичэнь и сделал. Сидеть и болтать с посеревшим от усталости даочжаном, как досужая тётушка — недостойно. Это проявление душевной чёрствости и себялюбия. Молодые адепты выполнили прощальный поклон. Цзинъи изо всех сил держал себя в руках, даже когда Сычжуй вопросительно на него уставился. Только когда они покинули территорию Байсюэ, Лань Сичэнь вскользь поинтересовался, что вызвало такой душевный ажиотаж. Цзинъи с горем пополам сумел намямлить что-то про редкую возможность посодействовать восстановлению знаменитого храма, и изо всех сил прятал полыхающие глаза всю дорогу до Гусу. Получалось у него из рук вон плохо, а если учесть, что Лань Сичэнь умел распознавать пожары даже под ледяными доспехами собственного брата, у молодого адепта просто не оставалось шансов. Он даже хотел отозвать юношу от этого поручения, но по здравому размышлению не стоило этого делать. Спустя несколько дней Лань Цзинъи и Лань Сычжуй смирно сидели у ворот Байсюэ и ждали рассвета. Вернее, сидел Сычжуй, а Цзинъи метался туда-сюда. — Я же говорил тебе, что ещё слишком рано, — Сычжуй только вздохнул. — Тебе что, углей горячих в сапоги напихали, пока я не видел? — Шшшш, — Цзинъи прижался ухом к воротам и прислушался. — Слушай… там слишком тихо. — А что ты хочешь там услышать? Как даочжан песни поёт? Цзинъи мечтательно задумался, пытаясь представить, какой у даочжана Сун Ланя может оказаться голос, когда он поёт, и тут же спохватился. — Нет, наверное… Но там правда очень тихо. *** Сун Лань проводил гостей ровно до ворот и задвинул тяжелую щеколду, как только представители Гусу развернулись к Байсюэ спиной. У него еще было много дел, которые не следовало откладывать. С первой же ночи в храме молчаливые встречи с Чэнь Бо стали одним из таких дел, и в этот раз, как впрочем и все следующие ночи после, визиты призраков ничем не отличались от предыдущих. Странная фраза про переполох так и осталась единственным высказыванием учителя, Сун Лань вспомнил о ней после визита Цзэу-цзюня и его адептов, но решил, что два юных ученика никак не тянут на переполох, равноценный порядку Байсюэ. Даочжан хотел бы не поверить в то, что адепты Облачных Глубин вернутся, но тратить внутренние силы на бесполезные убеждения — бессмысленно. Это же Лань Сичэнь, он никогда не оставит «бесценную возможность поступить правильно». Поэтому следовало подготовиться к возвращению библиотеки Байсюэ, и первый день даочжан полностью посвятил приведению в порядок комнат и многочисленных шкафов, восстановлению охранных заклинаний, только затем вернулся к насущным делам. В какой-то момент он подумал о том, что надо будет где-то поселить двоих адептов, но, откровенно говоря, сначала решил, что они будут жить в ближайшем городе — это виделось ему безопасным, учитывая армию призраков, которая каждую ночь вставала вдоль стен храма. Но дни шли, а перспектива поселения тут двух юношей из Гусу ясной даочжану по-прежнему не казалась. В конце концов, ежедневное возвращение адептов в город, который находился далеко, было попросту нецелесообразным и предполагало, что они втроем не смогут одновременно есть, начинать работу и отправляться спать. То есть придется как-то пересматривать распорядок дня, что было, конечно, невозможно. Поразмыслив еще, даочжан все-таки выкроил время на подготовку комнаты для адептов. Разумеется, одну на двоих. Разумеется, в самом дальнем крыле... нет, в дальнем — это ослабить контроль, пусть будет ближе. Сун Лань обошел все комнаты, заранее зная, что покоев на двоих в Байсюэ попросту нет — здесь все ученики всегда жили отдельно. Взвесив все за и против нарушения векового порядка и удобства, Сун Лань в конце концов решил, что удобнее будет запечатывать одну комнату, чем две, ну и к тому же адепты Гусу, возможно, нуждаются в обществе друг друга, чтобы выполнять какие-то задания своих учителей. А если не нуждаются — скажут. Итак, порядок Байсюэ был принесен в жертву этой маленькой уступке, первой и последней, как твердо решил Сун Лань. В ту ночь он предупредил призрака одного из старших адептов, что его покои на время займут юноши из Гусу, но как и ожидал, никаких возражений не получил, впрочем как и согласия. Вежливость для неупокоенной души — сомнительная необходимость, даочжан это прекрасно понимал, но ему требовалось не разрешение мертвеца, а собственная уверенность. К счастью, обустройство комнаты не потребовало много времени. Поставить вторую кровать, ширму и повесить дополнительные полки — много сил не надо, а вот полный комплект защитных талисманов, к тому же скрытых от глаз, сложнейшие плетения охранных и следящих заклинаний... в общем весь день ушел на то, чтобы даочжан был уверен — весь свой арсенал защиты он вложил в эти барьеры, выйти из комнаты после заката юные Лани не смогут, а если попробуют или хуже того — к ним кто-то попытается пройти — он это поймет немедленно. В то утро рассвет как-то поторопился. Сун Лань проснулся в волнении, которого давно не испытывал, но едва умылся и выглянул в окно, понял, что солнце еще не вставало, просто призраки Байсюэ оживились, если такое определение можно было к ним вообще применить. Даочжан вышел во двор как раз в тот момент, когда армия душ приготовилась подняться на стены. Сун Лань взлетел на высоту собственного роста и к счастью, учитель Чэнь Бо его заметил. Очень аккуратно даочжан выглянул за стену и обнаружил опасность — два адепта в белом торчали у ворот в темноте! Догадались! Что с этим делать, Сун Лань понятия не имел. Успокаивало только то, что призраки не пытались выбраться за пределы стен, но перспектива, что ученики Гусу увидят эти души, даочжана совершенно не радовала. Все, что пришло в голову — начать задавать вопросы. Сидя на жертвенном треножнике, Сун Лань неслышно спрашивал — все, о чем говорил несчетное количество раз. До самого рассвета! Учитель Чэнь Бо обстоятельно не отвечал, но хотя бы слушал, или из своей призрачной вежливости делал вид? Несколько раз Сун Ланю показалось, что он видел в глазах патриарха нескрываемую иронию, но какие эмоции могут быть у Чэнь Бо? У него и при жизни то их было две — спокойный гнев и спокойное же одобрение, все. Солнце, наконец, проснулось. Как только последняя тень пропала со двора, невыспавшийся даочжан Сун Лань направился к воротам и открыл замок. — Рассвет, — сообщил он юным адептам, посмотрел на одного, потом на другого и добавил: — Ворота Байсюэ отличаются от любых других ворот только тем, что это ворота Байсюэ. А так в них тоже стучат, чтобы их открыли. Возможно, следовало сказать «доброе утро», но Сун Лань не привык лгать даже в мелочах. Он развернулся, коротким кивком приглашая Ланей следовать за ним. — Библиотека там, — сообщил он и повел их прямо к нужному зданию. Охранные заклинания Сун Лань снимал, не произнося слов, почти мимолетными движениями даже не рук, лишь пальцев, создавая плетение. Наконец, двери открылись. — Просто оставьте все здесь. Запечатав двери заново, даочжан снова кивнул, чтобы юноши шли за ним. — Это ваша комната. Надеюсь, что полок хватит для ваших книг, а если нет, вы сможете сделать еще. До заката вы оба должны быть здесь, — он мягко кивнул обоим. — Жду вас завтракать. Как только услышите колокол, вы знаете, куда идти. И он отправился в трапезную кипятить воду. Как только чайные листья были залиты водой, а в кухне запахло хлебом, Сун Лань вышел во двор, чтобы ударить в колокол. Нельзя было не заметить, что тень от него лежит немного в стороне от привычного направления — сегодня завтрак запоздал, и даочжан нахмурился, потому что потратил на эту тень еще несколько мгновений. Кристально ясный звук колокола наполнил двор *** Ну вот не зря слушал! Успел культурно отойти от ворот и принять благопристойный вид. Конечно, даочжан Сун Лань сообщил совершенно очевидную вещь — Цзинъи прекрасно видел, что солнце уже встало. — Мы подумали, что стучать раньше времени — это нарушение правил. И здравого смысла. Цзинъи покосился на Сычжуя, который явно посчитал эту фразу тупой. Нет, ну а что он мог сказать? Хороши они были бы, притащиться раньше времени и долбить в ворота: стелите гроб, я спать пришёл! Он же явно сказал, с рассветом. Вот рассвет, вот визитёры. Наверное, нужно было остановиться где-то в лесу и ждать там, а ещё лучше… ох, а ещё лучше было послушаться Сычжуя, который сказал, что ещё рано. Он удручённо помалкивал, пока Сычжуй расточал вежливые формулировки, зато возле библиотеки Цзинъи перестал киснуть. Ох, как же даочжан снимал заклинания. Как он это делал! — Слюни подбери, — вполголоса посоветовал Сычжуй, когда выгружал один ящик с книгами за другим. — Что, заметно? — Цзинъи оглянулся на даочжана и схватился за ящики, торопливо помогая другу. — Мне — заметно. Потому что я тебя знаю. — Я просто погибаю. — Мгм… погибнуть, захлебнувшись слюной. В Байсюэ. Где опись? — Здесь, — Цзинъи тяжело вздохнул, выкладывая листки описи в соответствии с номером каждого ящика, поднялся, и уже на выходе очень вежливо, просто до несчастного звона в голосе, проговорил. — Там нужно будет ещё распаковать все ящики, расставить и разложить книги по полкам в соответствии с тематикой, чтобы библиотекой было удобно пользоваться. Но главное, что библиотека была на месте. Цзинъи снова уставился, как Сун Лань запечатывает комнату. Общался он скупо, чаще просто кивал, показывая, чтобы шли за ним, что сказал всё, что распоряжения закончены, что… что угодно ещё. Цзинъи сам попробовал так кивнуть, когда ни Сун Лань, ни Сычжуй этого не видели. Выпрямил спину сильнее, расправил плечи, поднял голову, как будто ему в макушку строго вертикально копьё всадили, и с достоинством кивнул. Потом подумал и попытался сделать это тоже с достоинством, но без идиотизма и припадочного павлинообразия, а вот мягко вот так. Тут же заныло в затылке, по бокам шеи, неприятно дёрнуло щёку, и нервно затряслась какая-то мелкая жилка на веке. Об этом обычно говорят «глаз дёргается». — Что с тобой? — спросил Сычжуй, едва только даочжан Сун Лань оставил их обживаться на новом месте. — Не знаю, — тоскливо протянул Цзинъи и трагически упал на кровать. — Переоденься. Мы сюда помогать прибыли, а не ходить туда-сюда с благородным видом. В этом был резон. Лань Сычжуй не зря славился здравомыслием, и потом — он же был прав на тему того, что слишком рано. Вот и сейчас наверняка прав. Поэтому белые одежды адептов из Облачных Глубин отправились дожидаться иных времён, а они оба переоделись в простые тёмные ханьфу и удобные штаны. Только головные ленты остались, в конце концов, это не просто клановый знак, это очень важная вещь. Просто очень важная. Они разложили все свои немногочисленные вещи. Вот в чём даочжан был прав, так это в том, что никто не освобождал адептов Гусу от занятий, поэтому с собой имелись и книги, и письменные принадлежности, и список заданий. — Ты мне ещё в Облачных Глубинах просверлил дырку в голове тем, какой даочжан Сун Лань потрясающий. Может тебе не стоило… — Лань Сычжуй с сочувствием смотрел на друга. — Ну… избегать соблазнов — это правильный поступок. Особенно если ты натура увлекающаяся. — Я не увлекающаяся натура, — Цзинъи насупился, но тут раздался чистый звук колокола, и он немедленно подскочил на месте. — Да, я вижу. Именно так выглядят не увлекающиеся натуры, — Сычжуй покачал головой. — Я понимаю, что ты восхищаешься даочжаном. Не грешно восхищаться достойным человеком и считать его положительным примером, просто ты слишком явно это показываешь. — Не грешно, ты прав. Побежали! — Стой! Нельзя бегать! И кричать нельзя… В конце концов, в трапезную они вошли прилично исключительно заботами Лань Сычжуя, который всегда помнил о приличиях. Всегда. Цзинъи с признательностью подёргал его за рукав и поблагодарил взглядом. — Даочжан Сун Лань. Оба вежливо и сдержанно поклонились, заняли места за столом. Цзинъи помучился в попытке топить взгляд в чашке с чаем, несколько раз трагически вздохнул, храбро выдохнул и очень прилично поставил голос. — Даочжан Сун Лань, как к вам правильно обращаться? И… вы позволите нам заботиться о готовке? И мы непременно будем в комнате до заката. И какие ещё правила нам стоит знать? И… Он получил от Сычжуя пинок по ноге и заткнулся. Что-то действительно, разогнался. Совсем разогнался. Неприлично. — Прошу меня простить… *** Сун Лань взглянул на юношей и кивнул, чтобы садились. Надо же, не в белом, это очень хорошо, не нужно объяснять очевидное. Поклоны эти, правда, немного напрягали. В Байсюэ вся церемонная вежливость была в основном для внешней жизни, не всегда даже младшим адептам уместно было кланяться старшим по всем правилам, даже патриарх иногда разрешал пренебречь церемониями. Запретить им, может? С другой стороны – привыкнут, и что тогда подумает Лань Сичэнь? Что он испортил его лучших адептов. В кухне теперь появился чайник побольше и набор из совершенно одинаковых чашек исинской глины. Даочжан все молча расставлял на столе, пока один из юношей сыпал вопросами, и не стал отвечать, пока не разлил чай по чашкам, не выдал каждому по плошке каши и не сел на свое место. — Думаю, что вам будет привычнее и удобнее, если вы будете следовать правилам Гусу, насколько это возможно, — начал он неспешно, словно давно знал, что скажет, хотя на самом деле подумал об этом только что, помешивая кашу на плите, — В Байсюэ есть несколько важных правил. Нельзя отвлекаться от работы и отвлекать других. Здесь не торопятся и не опаздывают. Не говорят громко. Встают с рассветом и ложатся спать, когда вся работа закончена. Не пребывают в праздности. Не пренебрегают сном и трапезой, — он посмотрел на Цзинъи и на свежую лепешку перед ним. — Это основное. Теперь о вас. Хорошо, что вы помните о закате, это важно. Вы будете уходить в свою комнату до заката и выходить только на рассвете, это не обсуждается, исключений нет. Тот, кто нарушит правило, отправится в Гусу. Если случится что-то исключительное, например, кто-то заболеет и понадобится лекарство или что-то настолько же серьезное, то в вашей комнате у окна висит небольшой колокол, позвоните и я приду. Моя комната в том же крыле, что и ваша, для старших адептов, последняя дверь по галерее. Он не сказал еще и половины, но уже устал. Сун Лань подумал, что в жизни так много не говорил, если только не читал вслух… А еще вспомнился учитель Чэнь Бо. Вот он же всегда говорил мало, но умел объяснить много – как ему это удавалось? Правда, эти юноши все-таки здесь чужие, наверное, он расскажет один раз и потом больше не придется возвращаться к таким длинным речам. Сделав глоток чая, даочжан продолжил. Надо это просто сделать и все. — Баня в этом крыле одна. Каждый готовит ее для себя сам и убирает тоже сам. Колодец рядом во внутреннем дворике. Стирает, чинит одежду и обувь каждый сам. Вы можете пользоваться всем, что есть в нашем крыле и вокруг: кумирня, чайный домик, сад, баня и все остальное. Можно ходить везде свободно. Если вам куда-то нельзя, то вы не сможете войти. Исключение одно – нижний сад с кладбищем, где старое дерево. Там нет барьеров, но я вас прошу туда не ходить. Еще один глоток чая позволил сделать паузу и убедиться, что вроде бы он все сказал по поводу «нельзя» и «можно», теперь стоило объяснить то, что делать нужно. — Готовка. Каждый из нас будет заниматься этим по очереди. Сегодня я, завтра один из вас, послезавтра — второй. Завтрак, обед и ужин, посуда, чистка печи, пола, мусор, вода – в общем, все. Так будет удобнее. Планируйте в такой день свою работу сообразно занятости на кухне. Завтрак сразу после рассвета, обед – когда солнце в зените, ужин до заката, но рассчитывайте так, чтобы успеть вернуться к себе до темноты. Теперь дела. Есть ежедневная работа, которую вы можете делать в любое время. Уборка всех покоев, нужно следить за ними, чтобы не было пыли и не сырели постели, исключение – комнаты патриарха, их я убираю сам. Ремонт и чистка водостоков и стоков вообще. Содержание в чистоте дворов, исключение – черные и бурые пятна, они еще кое-где остались, я потом покажу, как это выглядит, их я счищаю сам. Крыши, галереи и парапеты – они местами сильно покрыты мхом. Сорные растения. Огород и сад тоже требуют ежедневного внимания. Остальные дела будем распределять утром. Сун Лань не замечал, что пока говорил, смотрел в основном на Лань Сычжуя, как будто тот понимал лучше, но когда снова сделал паузу, внимательный взгляд переместился на Лань Цзинъи, словно надо было убедиться, все ли ясно и все ли он запомнили. Впрочем, ничего сложного Сун Лань не говорил, абсолютно понятные вещи. Хотя после заявления про библиотеку, которое даочжан даже комментировать не стал, он засомневался, все ли для юных адептов так очевидно. Точнее, для одного адепта. — И последнее. Мне нужно знать, сколько времени вам понадобится ежедневно для ваших занятий. Каллиграфия, чтение, заучивание трактатов, гимнастика, заклинания, боевые искусства… – все ваши практики. Скажете мне в обед, только не думайте, что будете успевать быстрее, чем оно того требует, хорошо? И еще – когда вам нужно быть в Гусу для каких-то важных событий или чтобы просто увидеться с Цзэу-цзюнем, вы, разумеется, можете быть свободны. «Вы вообще можете быть свободны, когда захотите», — подумал Сун Лань, но произносить не стал. — Только возвращайтесь после рассвета. Вы также можете проводить нужные ритуалы в кумирне в своем дворе. Ну вот, мне кажется, все, что вам нужно знать. Да, даочжан Сун Лань или Сун Лань – как хотите. Как мне называть вас? «Молодой господин Лань», как вы понимаете, неудобно, — он мягко улыбнулся и взял, наконец, плошку с кашей в руку. *** Что наставники что-то объясняют, глядя в открытое и любознательное лицо Сычжуя, это он привык. На него самого обычно смотрели, когда нужно отругать всем скопом группу молодых адептов за что угодно. Цзинъи к этому привык тоже, и в какой-то мере даже гордился своим другом, что он такой весь замечательный. И немножко гордился своим исключительным положением главного ругательного элемента всей группы. А сейчас, когда их тут всего двое… туговато придётся их товарищам там в одиночку! И если хвалить кого-нибудь выберут быстро, ну может наставники помучаются без Сычжуя, то ругать начнут сперва каждого персонально, а это совсем другое дело. Он честно попытался запомнить все правила. Они не очень отличались от правил Гусу, разве что их было намного меньше, и они были такими же не очень понятными. Здесь не торопятся и не опаздывают! Цзинъи только вздохнул. А как понять, что ты торопишься? С опозданиями худо-бедно, но ясно. Хорошо, он поторопился, вытолкав Сычжуя слишком рано, и они появились перед воротами до рассвета. Но ведь ждать — это проще, чем догонять, разве нет? С другой стороны, пока ты просто ждёшь, ты невольно впадаешь в праздность, ведь при этом ты ничего не делаешь. У него снова задёргался глаз. Зато! Зато у него есть Сычжуй, и он непременно объяснит, если он что-то будет делать не так, и постарается вовремя удержать от ошибки. Вот и даочжан Сун Лань всё время на него одобрительно смотрит… и совсем не смотрит на второго адепта. Цзинъи расстроился, хотя сам не понял, почему именно. Наверное, его вопросы оказались неуместными, и он выставил себя дураком, а дураков нигде не любят, ни в Гусу, ни в Байсюэ. — Цзинъи, — отозвался он, когда даочжан закончил говорить и взялся за еду. — Меня зовут Лань Цзинъи. И подумал, что если Сун Лань ещё раз вот таким голосом скажет «молодой господин Лань», то работать он не сможет. Будет сидеть, и пытаться собрать обратно живого человека из лужицы сладкой патоки. Сычжуй тоже представился, и едва даочжан Сун Лань начал есть, можно было прилично приниматься за завтрак. Цзинъи ел, пытаясь не торопиться, но каша сейчас стала настоящей спасительницей, иначе он засыпал бы даочжана вопросами. Ну вот, например, если в нижний сад нельзя, то почему нельзя? Что там такое? И если туда нельзя, то почему не оградить это место чем-то? А как понять, где начинается нижний сад и чем он отделяется от верхнего? Нужно же туда сходить и посмотреть, а то будешь вот так усердно и без всякой праздности подметать неподалёку — хвать! — и ты уже на кладбище. А если туда нельзя, то как потом это объяснить? И если туда нельзя по очень серьёзной причине, то может потом и объяснять будет некому, только если Сычжуй сыграет Призыв и спросит: «Цзинъи, идиот, как же так получилось, что ты убился прямо об запретное старое дерево?»… Он закусил лепёшку и принялся энергично жевать. И очень старался не таращиться. А даочжан вот сидит напротив, и смотрит. Снова не на него. — Если остальные дела распределяются утром, — он проглотил лепёшку, поэтому говорил не с набитым ртом. — А сейчас как раз утро. Может быть, есть что-то важное, что нам стоит сделать именно сегодня? Даочжан Сун Лань, а есть что-то, что вы не едите? Цзинъи получил ещё один пинок от Сычжуя и возмущённо пнул его в ответ, постаравшись сделать это незаметно. А что такого он спросил? Ну есть же люди, которым становится плохо, например, от куриных яиц! Или не любят запах чеснока. Или вот если очень острый перец… *** Вот эти переглядывания за столом – с этим, конечно, надо будет что-то делать. Невозможно есть, когда что-то происходит, завтрак и так затянулся из-за объяснения простых вещей… Сун Лань посмотрел на Цзинъи и подумал, что очень давно в последний раз общался с молодыми учениками. Он довольно рано ушел из Байсюэ, в этом не было ничего необычного – старшие адепты могли выбрать такой путь, нести учение за пределы храма, и каждый готовился к этому ровно так же, как и к тому, чтобы остаться. У него как-то не было здесь по-настоящему близкого друга, чтобы не уходить, с Синчэнем Сун Лань познакомился потом. Даочжан удивленно посмотрел на Цзинъи. — В Байсюэ едят то, что едят все, никому не готовят отдельно. Если съедобно – я съем, не переживай. На самом деле когда-то в храме ценили хорошую кухню и умели готовить, но сейчас все изменилось. Сун Лань так привык тут к простому однообразию, разве что изредка делал сладкие или острые соусы, но предпочитал попросту не тратить на еду много времени. Но все-таки, подумав, он добавил: — Сладкое не ем. Не люблю. Но это и ни к чему здесь. Доедайте, и я покажу, что делать. Он не вставал из-за стола, пока не убедился, что юноши съели все до последней крошки и потом повел адептов на нижний ярус, где на большой естественной террасе были устроены огороды и сады. Сейчас все запустело – окультуренной почве времени почти не нужно, чтобы зарасти сорняками и дерновиной, и только те грядки, что даочжан успел восстановить, идеально ровным рядком шли вдоль стены. Огромный простор для труда – столько свободного места! — Вот эти грядки видите? Здесь созревшие семена редиса, их нужно собрать и засеять новые грядки, которые сначала нужно вскопать. Дальше вон там, за птичником, где пока никого нет, живут кролики. Два кролика. У них нужно чистить, сами посмотрите, как часто. В саду у нашего жилого крыла растут пионы и розы, розы пока не трогайте, а пионы надо обрезать и все листья сложить в ту яму. Еще на складе, что выше, стоят краски в горшках, там тоже нужно разобраться. Те, что испортились, выкинуть, мусорная яма за складами, горшки – помыть. Те, что затвердели, оставьте, их можно будет использовать. Он снова оглядел обоих адептов, размышляя, не много ли сразу. С другой стороны – чем дольше будут заняты, тем дольше он их не увидит. — Вся работа одинаковая, выбирайте, кто что будет делать и когда. Если есть вопросы, меня найдете в библиотеке или в кухне, если нет – увидимся за обедом. Он уже почти развернулся, чтобы уйти, но остановился и добавил, в этот раз глядя на Цзинъи: — Лучше спрашивать, чем потом переделывать, хорошо? Но прежде чем спрашивать, лучше подумать. Вот теперь точно все. Даочжан оставил работников и вернулся в кухню, чтобы все убрать. Он никогда не мыл посуду и не чистил стол так быстро – настолько хотелось попасть в библиотеку! Ящики ждали за опечатанной дверью, Сун Лань снял все заклинания и усмехнулся на пороге. Подумать только! Мальчик решил ему рассказать, как правильно расставить библиотеку! Он начал с древних трактатов, методично, один за другим раскладывая свитки, многое просто сохранилось в памяти, и труднее всего было не вспомнить, а заставить себя не сесть за чтение сразу, особенно когда дело дошло до сборников самого храма Байсюэ – именно в них даочжан надеялся найти ответы. Он не заметил, как солнце подошло к зениту. *** Цзинъи только кивал. Так круто, как у даочжана, у него не получалось, конечно, поэтому кивал как получалось, и под конец просто опустил голову и смотрел в пол. Только когда Сун Лань всё-таки прямо всё показал и ушёл заниматься какими-то очень важными делами, Цзинъи уставился на Сычжуя несчастными глазами и спросил: — Я что, выгляжу настолько тупым? — Временами, — друг утешающее похлопал его по плечу. — Вот когда спросил про еду, точно выглядел тупым. Я займусь редисом. А ты? — Пойду, поговорю с кроликами. Может, покажусь им достаточно умным. Если нет, то с горшками. Их я точно превзойду в интеллекте. — Не кисни только. Цзинъи сделал просто кислющее лицо и с душераздирающими стонами поплёлся в сторону пустого птичника. Сычжуй вслед только посмеялся. Бессердечный! Конечно, Цзинъи взялся за выданные задания с хорошей долей недоумения. Он поиграл с кроликами, попутно накормил, налил свежей воды, поправил крышу крольчатника, заменил погрызенную деревянную планку, облазил всё вокруг, нашёл где срезать пару веток с корой, чтобы ушастые точили зубы, не трогая деревянные планки решётки. Почистил у них… что там чистить-то. Разобрал горшки с краской, рассортировал, что было грязным, то помыл, выбросил испорченное, поставил отдельно высохшее, вымел и вымыл там пол, обмёл стены. Дурацкое как-то задание, хотя стоит признать, что это действительно важно. Постоял над пионовым кустом, дико глядя на вот это всё и пытаясь понять, что из этого нужно обрезать, что оставить, что выкинуть, а чего трогать нельзя, и кинулся к Сычжую. — Я тебя прошу, пойди, посмотри на тот пион, давай я за тебя вскопаю что тут нужно, а то я точно не то отрежу. — Хорошо. Просто перекопай землю вот отсюда, — Сычжуй потопал ногами, — и вот до того куста. Ну вот, вполне понятная работа. Могу копать, могу не копать, могу сделать, чтобы другие копали. — Сычжуй! — крикнул он вслед, спохватившись. — Только потом покажешь, как сеять. А то я тебе такого тут насею, задолбаешься искать! В ответ Сычжуй только руками помахал, пытаясь объяснить жестами, что лучше, вообще-то, не орать так громко. Пока он там побеждал пион, Цзинъи тут изображал из себя землеройку. Тоже не стал особо работать, просто повторил то, что сделал до этого Сун Лань. Вот тут были грядки — он сделал такие же, только там, где показал Сычжуй. Но с семенами возиться не стал, потому что фраза «засеять редис» для него значила примерно столько же, сколько «выполоскать в реке облака». Утащил всю выбранную из земли траву, приблудные камни, какие-то корни. По пути наскочил на заросли молодой крапивы, обжёг себе руки, пошипел, решил отомстить этой твари — повыдирал всю, обмял ногами и скормил кролям, при этом зловеще похохатывая. Кролики тоже смотрели на него, как на идиота, но казнь зловредной крапивы провели как нельзя качественнее. Навестил ответственно пыхтящего Сычжуя, как раз заканчивающего терзать пионовый куст, выбрал несколько отцветающих роз, общипал с них подвявшие лепестки, пару сунул в рот и вдохновенно жевал, морщась от свежей горчинки. Предложил парочку Сычжую, остальные утащил к кроликам и щедро посыпал их сверху. Снова умчался и кормил карпов остатками лепёшки, которые сунул за пазуху после завтрака, и полоскал покрасневшие от крапивы руки в прохладной воде. Пустил им туда плавать лепесток розы — карпы с любопытством трогали его носами. Кажется, вот только карпам он не казался полудурком. Он не устал. Просто привык всё делать быстро, как будто сейчас начнётся пожар и всё полыхнёт, и нужно успеть. Сорвался с места, цапнул метлу и энергично повыметал всё вокруг пруда, увидел куда-то сосредоточенно ползущую улитку, прикинул направление и решил её подвезти. — Тут аж целых шесть ног человеческих бегают, наступит кто сверху — хрусть! — и нет тебя. Идём со мной, я тебе такие места покажу. Туда никому ходить нельзя, зато жить там можно, не жизнь, а сказка! Он едва не вприпрыжку домчался до нижнего сада, потоптался перед оградой, пощурился в сторону кладбища, на всякий случай поклонился могилам, посадил улитку на ручку метлы и высадил в траву за оградой сбоку от дорожки, при этом не пересекая запрещённую границу. Наверное, это было глупо, но по крайней мере три союзника у него здесь есть. Два карпа, одна улитка. Три союзника и Лань Сычжуй. *** Полдень застал его за книгами, даочжан поморщился, но стоически принял расставание с ученой мудростью ради хлеба насущного, распрямился, помассировал слегка затылок и отправился на кухню. Простой суп с грибами и курицей варился почти сам, Сун Лань сходил за водой и по пути навестил карпов, ровно на пару мгновений, чтобы замедлить шаг, глянуть на рыб и заметить, что вокруг чисто выметено. Он почти не думал о процессе, крошил, помешивал и оставил еду под крышкой, чтобы спуститься в огород за травами. Он не собирался проверять, ровные грядки сами попались на глаза и оказались, к удивлению даочжана, почти такими же, как у него, как будто тот, кто их вскапывал, прямо таки равнялся на образец. Дожил. О грядках думает. Сун Лань быстро нарвал травок и вернулся в кухню, сунул их в суп и поставил на огонь воду. Все эти бытовые заботы отвлекали. Хотелось весь день сидеть в библиотеке до ночи, но нет, вари тут суп. Даочжан вздохнул и мысленно укорил себя за то, что сердится на Ланей, хотя вообще-то будь он один, тоже ел бы и пил, какая разница? В три раза посуды больше, вот какая... А раньше ее было еще больше. Даочжан вздохнул. Вон Сюэ Ян устраивает уют на троих и ничего... Мысль о Сюэ Яне совсем вывела даочжана из равновесия. Сердце кольнуло, брови нахмурились, и Сун Лань приказал себе не думать. Он вышел наружу, ударил в колокол и вернулся обратно, мысленно считая, как долго адепты будут идти. Зачем ему эта информация, Сун Лань не знал, но просто считал на всякий случай. *** И вот вроде ничего не делал, кроме как балбесил, а услышал колокол и понял, что хочется есть. И тут, конечно, тоже сказывалось влияние правил Гусу, нечего и думать, чтобы прискакать в трапезную с грязными руками, с растрёпанной башкой и в пыльной одежде. Цзинъи торопливо чистился, отчаянно завидуя Сычжую. У него как-то получалось не очень пачкаться, даже если одновременно из болота вылезли, и в порядок он себя приводил парой движений. Хоба, и свежий! Цзинъи умывался, шумно разбрызгивая воду, фыркал в ладони, шипел из-за попаленных крапивой рук, пригладил волосы, лишний раз пожалел, что вот в эти рукава руки не спрячешь. Молодые адепты явились достаточно быстро, по мнению самого Цзинъи… и вообще пешком шли через дальние кордоны, пьянствуя на каждой заставе, если оценивать хмурого даочжана Сун Ланя. Цзинъи подавился собственной улыбкой, покосился на невозмутимо сияющего доброжелательного Сычжуя и попытался сообразить, что конкретно он сегодня весь день делал, где облажался, и что из этого видел даочжан Сун Лань. Он тщательно искал причину и не мог её найти. А потом посмотрел на стол и понял, что это потому что «навязались безрукие бестолочи на мою голову, ещё и корми их». А вот это было обидно, потому что он может и бестолочь, может даже местами безрукая, но Сычжуй точно не заслужил вот такого. Он с руками и вообще не бестолочь, а самый лучший и способный из молодых адептов клана Лань, воспитанник Второго Нефрита… и его друг. Последний довод вообще самый убойный аргумент. И в качестве противодействия Цзинъи совершенно машинально сделал строгое лицо и выполнил лучший из своих почтительных поклонов и сел на своё место с такой прямой спиной, как будто проглотил палку от метлы. — Даочжан Сун Лань. На недоумённый взгляд Сычжуя только плечом дёрнул, мол, что? Вот что? Приподнял уголки губ в приличной улыбке — сразу видно было, с кого копировал улыбку, с первого господина Лань — и ещё более приличным голосом сообщил: — Очень аппетитно пахнет. *** На счет «60» адепты не явились. И на «100» не пришли, даже шагов не слышно. Даочжан перестал считать, накрыл суп и посмотрел на дверь. Вздохнул. Покачал головой. Ну не заблудились же они? Он же не заблудился в их глубинах! Тут даочжан подумал, что в Гусу невозможно заблудиться, даже если захотеть — там за тобой постоянно кто-то есть, ведут, как под конвоем, а он предоставил юным адептам полную свободу. Может зря? Может они не привыкли? Сун Лань снова снял крышку, задумчиво посмотрел на суп. Привыкнут, не маленькие. И он разлил еду по мискам, поставил их как положено на стол, ложки ровно положил и сел. Может отмываются? В земле копались все-таки... кролики опять же. Да где их носит?! Он уже собрался встать и еще раз ударить в колокол, что было бы неправильно, и вообще еще одной уступкой, но тут Лани пришли и опять начали кланяться! Суп стынет, а они кланяются. Даочжан проследил за Лань Цзинъи, жестом пригласил их приступить к трапезе и поинтересовался: — У тебя болит спина? Это пройдет, — тут он увидел руки, многозначительно приподнял бровь и взял ложку. — Приятного аппетита. Есть в полном молчании удобно, не тратишь время, но, наверное, надо все-таки о чем-то говорить хоть немного... о чем разговаривать с Ланями, если они — не Первый Нефрит? — Когда в следующий раз будешь полоть крапиву, зайди сначала в сарай и возьми перчатки, — посоветовал Сун Лань Цзинъи и посмотрел на Сычжуя: — Вы решили, сколько вам нужно времени на занятия? Можете приступать после обеда, а завтра будем ремонтировать крышу большой башни, прямо с утра. *** — Я не… «Не страдаю от болей в спине, не полол крапиву, не понимаю почему ты такой строгий, не делай так бровью, ты что, действительно хочешь чтобы я тут погиб?!» Цзинъи только глубоко вздохнул и принялся есть, предоставив Сычжую самостоятельно распоряжаться временем для занятий. — У меня после обеда ещё дела, — деловито буркнул он, в который раз нарушая правило Гусу, что разговаривать за едой запрещено. И вот вроде так здорово, что соблюдения именно этого правила не требуется, но вот именно сейчас захотелось прямо брякнуть на стол: а вот у нас правила, между прочим. Руки чесались. Он машинально поскрёб ногтями самые зудящие ожоги. — Завтра я буду готовить, — постановил Цзинъи, упрямо глядя на даочжана. — Подскажите, здесь где-то рядом есть какое-нибудь озеро, река, болото? И как у вас обстоят дела, если мне нужно покинуть территорию и вернуться? До заката, разумеется. Получил под столом пинок от Сычжуя, машинально пихнул его в ответ, получил пинок посильнее, сам пнул сильнее… даочжана Сун Ланя. Нога соскользнула из-за встречного пинка. Цзинъи моментально растерял деловитость, попытки выглядеть приличным, любые намёки на наносную строгость, и открыл рот, беззащитно глядя на свой собственноножно пнутый идеал. — Я случайно. Простите, даочжан… Голос сел до шёпота. — Я больше не буду. Мы просто… Сычжуй меня пытался призвать к порядку. Это я виноват. Простите… *** «Ты не?..» Даочжан вопросительно посмотрел на Цзинъи, но тот словно воды в рот набрал. Супа. Ну ладно, пусть ест. — Ты не решил, сколько времени нужно для занятий, — закончил за него Сун Лань и кивнул понимающе. Юноша работал, копал грядки, старался. — Хорошо, выясни опытным путем. Вот что с ними делать? Нет, лишать Цзэу-цзюня возможности совершить благое дело — недостойно, можно было начать эту крышу и сегодня, можно было переделать целую кучу дел, но кто их знает, какие там экзамены? Вернутся причастными к благому и с чистыми как лист головами — и что? Еще и влетит им в этом Гусу, вон мальчишка и так какой-то странный. Может он не хотел в Байсюэ? — До заката занимайтесь своими делами, — мягко сказал даочжан и снова посмотрел на руки Цзинъи. Расчешет ночью. Пока юноша был занят своими вопросами, Сун Лань взглядом показал Сычжую на это безобразие, мол, проследи, но тут внезапно получил пинок. Суп выплеснулся из ложки, запачкав стол. Прекрасно. Два гусуланьских кролика смотрели так, словно он их сейчас собственноручно выпорет за провинность прямо здесь, плюс грязный стол и неотвеченные вопросы. Даочжан взял салфетку, вытер подбородок, пальцы, стол и встал, чтобы принести чай. — Лань Сычжуй, давай договоримся, что в следующий раз ты призовешь Лань Цзинъи к порядку наедине, хорошо? Это неловко. В Байсюэ за такие мелочи никогда не отчитывают публично. Он расставил чашки и наполнил их ароматным горячим чаем с мелиссой, кажется, обоим адептам она не помешает. — Есть и озеро, и река. Я дам тебе карту, посмотришь. Или поднимись на башню, оттуда как раз видно озеро. Чтобы покинуть храм и вернуться, Лань Цзинъи, ты можешь просто открыть ворота и выйти. Это не... «Это не Гусу. И не тюрьма. Вам там что, не разрешают выходить что ли?» — Если вам нужна будет помощь в занятиях, не стесняйтесь, я попробую помочь, — зачем-то сказал он и тут же пожалел. Ну в самом деле, ему заняться больше нечем? *** Только удалось закрыть рот, как челюсть снова отвисла. Цзинъи подышал ртом, наблюдая, как даочжан вытирает лицо, потом обстоятельно вытирает пальцы, стол… — Не ругайте его, он не виноват, — Цзинъи решительно поднялся, понимая, что вот сейчас он как скажет, да как опозорится. — Спасибо большое за обед. Было очень вкусно. Спасибо, у меня действительно до заката… очень важное дело. Пренебрегать трапезой нельзя. Нарушает правило. Он решительно взялся за миску, допил суп через край и едва ли не бегом выбежал из трапезной. Схватил пару вёдер и вымелся за ворота с такой скоростью, как будто за ним гналась толпа лютых мертвецов. Это было, конечно, опрометчиво так сразу, стоило посмотреть, где этот чёртов водоём. Пришлось уже за воротами лезть на стену, оттуда смотреть, по дороге зверски отпинать все придорожные лопухи… Зато возвращался Цзинъи уже притихший, грустный, полуголый и с полными вёдрами. Штаны закатаны выше колен, ханьфу завязано рукавами на талии, нижняя рубаха накручена на башку. С вёдер капало, он у ворот обтёр их пучками травы, чтобы не наследить во дворе. Это ж надо было так истерично устроить чёрте что… даочжан наверняка расстроился и думает, что ему подсунули сумасшедшего. И стыдно до ужаса. Цзинъи проскользнул со своей ношей за хозяйственные постройки, поставил вёдра в тенёк, сбегал покормил кроликов, долго возился с ситом и принесёнными вёдрами, в горсти отнёс добытое к пруду, скормил карпам. Вернулся обратно и выкопал неподалёку от мусорной ямы не такое впечатляющее углубление, вылил туда ведро воды и начал наблюдать с какой скоростью влага впитывается в землю. Поцокал языком. Возился не так долго, но всё равно устал. В результате страшно собой довольный сидел и рассматривал грязную лужу, в которой копошилась всякая мелкая сволочь, принесённая от озера — черви, мотыль, какие-то пиявки. Считал что-то на пальцах, покачал головой и взялся за лопату, тут же прикинув время до заката. — Ну ладно, даочжан Сун Лань… — вздохнул он, выбирая место возле птичника и принимаясь перекапывать землю с рвением, достойным лучшего применения. — Раз уж я завтра готовлю, то уж я… приготовлю. Он тщательно выбирал из земли дождевых червей, каждого нахваливал и складывал в надбитый горшок. Самого жирного и длинного подержал перед носом и спросил: — Слушай, как ты думаешь, нужно сходить и извиниться перед ним? Всё-таки не нянька, а целый даочжан. Червяк скромно промолчал, поэтому отправился в горшок к остальным. *** «Где я ругаю?» Даочжан удивился, но на этот раз решил не задумываться о странных крайностях гусуланьского мышления. Юноше неуютно, это очевидно, но это всего лишь первый день, наверное, привыкнет? А не привыкнет, так он их тут не держит. — На здоровье. Не торопись, Лань Цзинъи, и тогда все успеешь, — на всякий случай напомнил он. Адепт вылетел вон, а Сун Лань кивнул Сычжую, и они вместе пошли в жилое крыло. — Вот, — даочжан вынес из своей комнаты небольшую плошку, — Намажьте этим, зуд успокоится, а то… — он вручил юноше мазь, — … расчешет ночью и будем мы с тобой вдвоем эту крышу чинить, — он почти пошутил, но взгляд остался совершенно серьезным. Все мысли Сун Ланя уже вернулись к книгам, и едва он закончил с уборкой на кухне, поспешил снова в библиотеку. Здесь все еще ждали нераспакованные ящики, даочжан аккуратно расставлял и раскладывал трактаты, с особым почтением отнесся к «Веснам и осеням господина Люя», ведь Байсюэ был хранителем одного из редчайших экземпляров, который считался самым полным списком сохранившихся глав. Надо отдать должное ордену Лань – даочжану даже не пришлось задумываться, все ли вернулось назад, было совершенно очевидно, что все, да еще и с предельной аккуратностью. Сун Лань работал несколько часов, пока не дошел до небольшого ящика. Открыв его, даочжан замер и опустился на колени. Здесь не было сочинений из библиотеки, видимо, собирая книги, адепты Гусу не забыли и о тех, что находились в жилых покоях, и была среди них одна, которую Сун Лань помнил с детства. Он взял ее с замиранием сердца и сел, бережно положив толстый том перед собой. Эту книгу знали все ученики Байсюэ – сколько он себя помнил, она всегда лежала на столе патриарха Чэнь Бо. Никто и никогда не видел, чтобы учитель ее читал или вообще открывал, она занимала свое место как артефакт или какое-то священное изваяние, а рядом с ней – кисть, которую тоже никто не помнил в руках настоятеля. Долгожители Байсюэ говорили, что это книга не для чтения, а для записей, каких-то очень важных, и по этому поводу в храме среди молодежи ходили шутки и слухи, а самых мелких пугали тем, что если они нарушат правила, то патриарх запишет это в книгу, и тогда их проступок сохранится в веках. Сун Лань никогда не видел ни единой страницы, и сейчас не сразу решился открыть. Он смотрел на том, потом перевернул обложку: «Записи Байсюэ, сделанные совершенномудрым Гэ Сюанем», а ниже значилась добавленная другой рукой подпись «и следующими совершенномудрыми патриархами». Даочжан от волнения не дышал, и только поняв, что в его руках, решил, что неправильно читать это в библиотеке, да и вообще он не был уверен, должно ли читать то, что ему не принадлежит. Забрав книгу, Сун Лань запечатал библиотеку и отправился в покои Чэнь Бо. Он даже не закрыл дверь, настолько сильно оказалось смятение. Вправе ли он открывать эти записи? С одной стороны, он остался единственным учеником Байсюэ, и если не ему читать, то – кому? С другой, это же записи патриархов, начиная от самого великого Гэ Сюаня! Но… если его цель – благородна и в ней нет сомнений, то правильно будет использовать все возможности, которые дает ему его родной дом. Чтобы узнать, как помочь упокоиться душам погибших братьев, весьма вероятно, придется открыть запретную комнату, а ее всегда отпирал только патриарх. Решившись, Сун Лань открыл книгу, но буквально с первых же страниц понял, что перед ним не просто записи, а совершенно особенный текст, содержащий заметки об учениках, которые покидали Байсюэ при каждом из семи его патриархов. По всей вероятности, книга представляла собой собрание, состоявшее из списков с более ранних оригиналов, который потом уже дополняли, как минимум текст трех первых настоятелей переписывала одна рука. Она же, по всей видимости, нанесла на страницы, открывавшие повествования каждого патриарха, рисунки и знаки. В волнении даочжан пока не стал разбираться в этих украшениях, хоть они и показались ему смутно знакомыми, и видимо из-за него же не смог противостоять соблазну открыть последнюю главу, написанную рукой его собственного учителя. Сун Лань читал, и сердце его то замирало, то билось чаще, пораженное, с каким чувством суровый и сдержанный настоятель Чэнь Бо писал о своих учениках. Строки о каждом, кто покинул Байсюэ, выбрав путь странствующего даочжана, были наполнены уважением и гордостью, надеждой, что удача будет сопутствовать адептам, и любовью, словно Чэнь Бо провожал своих детей. Иногда записи дополнялись спустя время, потому что каждый из учеников всегда мог вернуться в Байсюэ, иногда – оставалась чистая бумага. Сун Лань помнил всех своих соучеников, ведь Чэнь Бо стал патриархом, когда он был еще мал, но все-таки уже жил в храме. Он знал, что Чжи Чуань, о котором сейчас читал, сгинул где-то в западных горах, и эта история уже обросла легендами, его страницы были не дописаны, а последние столбцы – наполнены горечью. Пальцы дрожали, когда даочжан открыл страницу с собственным именем. «Сун Лань, Сун Цзычэнь…» даже сухие даты показались ему наполненными дыханием, будто сами воспоминания сейчас ожили. Учитель посвятил несколько строк тому, как заметил маленького ученика, как выделил его среди других, хотя сам даочжан никогда бы не сказал, что Чэнь Бо вообще замечал его хоть ненамного чаще других. Читал о том, как повзрослел, а наставник только укрепился в своем видении, и в конце концов дошел до записи о себе взрослом и принявшем решение. «На пути к гармонии, на пути к целостности несгибаем и тверд, в намерениях чист, и сердце мое радуется этому, но еще светлее будет моя радость, если твердость эта в сердце Сун Цзычэня обретет гибкость, а дымка, что сквозит в его имени и душе, рассеется и позволит ему видеть не только кристальную чистоту и кромешную тьму, но и смутное и неясное. «Дух мудрого подобен тьме и подобен свету, подобен мутному и подобен чистому» — говорил наш первый наставник Гэ Сюань, и начало этого я вижу в Сун Лане, потому отпускаю с надеждой, что он не утратит его. Отпускаю и помню, что сделал все, что в моих силах, прочее он узнает сам. Отпускаю в радости, потому что знаю, что Сун Цзычэнь поймет: путь не всегда прям, смотреть вперед – это хорошо, но хорошо и уметь оглядываться. Мудрый помнит, что вначале выпадает иней, а потом следует всеобщее увядание, но снег тает и круг начинается снова. Так чувствую, что Сун Цзычэнь вернется и это будет началом пути». Когда осталось только чистое поле бумаги, от застилавшей глаза пелены даочжан не видел больше знаков и поторопился смахнуть набежавшие слезы, чтобы они не капнули и не размыли тушь на страницах. Он словно очнулся, понимая, что только что прикоснулся к чему-то очень важному, что нужно осознать в тишине и покое, понять, прочувствовать. Но уже пришло время вернуться на кухню. *** Цзинъи как раз наскоро мылся — извозился, как поросёнок! — когда его отыскал Сычжуй. Видимо, долго искал. Оно и понятно, спросить тут некого, и не гаркнешь во всё горло что-то типа «ты где делся?», потому что правила. Строго говоря, этот пункт в точности повторяет аналогичное правило Облачных Глубин, поэтому не проблема. — Что ты делаешь? — Сычжуй заглянул в яму, где копошилась мелкая живность. — Это для карпов, — пояснил Цзинъи, вытираясь и отфыркиваясь. — Им вкусно. — Закончил? Давай руки намажу. Даочжан Сун Лань передал для тебя лекарство. Он оценил. Оценил, покраснел, протянул руки. — Только чуть-чуть… на ночь лучше намазать, — Сычжуй его хорошо знал. Осторожно размазывал снадобье по красной коже, покачал головой. — Я составил для тебя список занятий на каждый день. Сегодня успеешь сделать после ужина, но на завтра больше, учти. — Спасибо. Цзинъи оделся, критически заглянул в яму, повтыкал рядок веток, чтобы сделать частичный тенёк. А то живность сварится. Подхватил горшок с дождевыми червями, поозирался, подхватил вёдра. — Закончишь — приходи, успеешь до ужина часть сделать. Сычжуй только посмотрел вслед. Гоняться за Цзинъи — это нарушать сразу несколько правил. Тут и торопливость, и праздность, и что-то ещё, наверняка не менее безответственное. Цзинъи до блеска отмыл вёдра, налил воды в горшок с дождевыми червями, припрятал его в укромном уголке, а чтобы зря не пропадала такая вымытость, набрал полные вёдра воды и просочился на кухню, с опаской заглянув на всякий случай. Восхитительно строгий даочжан отсутствовал, так что Цзинъи натаскал туда воды, и со своим вечным везением столкнулся с Сун Ланем в дверях, когда уже собирался смыться. Буквально нос к носу. Это если бы он был повыше, или даочжан пониже. А так — едва не впилился лбом ему в подбородок. Вцепился в пустые вёдра, испуганно поднял голову и понял, что не просто краснеет. Его заливало каким-то удушающим багрянцем, даже голова закружилась. Сердце бешено затрепыхалось, полезло в горло, мешая сказать и объяснить. — Я принёс… даочжан Сун Лань… я принёс… там. Слишком близко! Слишком близко!!! *** Сун Лань шел через двор в задумчивости и так задумался, что не услышал и не заметил, что в кухне кто-то есть. Он чуть не врезался в Цзинъи и остановился как вкопанный на пороге, глядя на мальчика сверху вниз в полном недоумении. Откуда он тут взялся? Даочжан моргнул, в глаза словно песку насыпали, слезы высохли, но все равно непривычно. И встретить так вот на пороге кухни мальчишку — тоже непривычно, и краснеет этот мальчишка почему-то ... да что с ним? Сун Лань обеспокоенно посмотрел на Цзинъи, адепт выглядел неважно, будто что-то натворил или ... заболел? Даочжан даже за плечи его взял, подумав, что юноша сейчас решит тут упасть чего доброго, и сделал шаг назад, отступая. — Что с тобой? — он потрогал его лоб, нет, жара нет, а так похоже. Значит, натворил? Цзинъи что-то лепетал, и даочжан посмотрел ему через плечо, что «там»? Потом только опустил взгляд и увидел ведра. — Лань Цзинъи, — даочжан спокойно забрал ведра, попутно совершенно машинально глянув на руки юноши, и поставил вёдра на пол. — Вода для кухни сегодня — моя забота, — напомнил он. — Как твое важное дело? Все получилось? Они стояли как две статуи на пороге и с этим, конечно, надо было что-то делать. Вот вроде ничего особенного, а почему-то странно, немного глупо даже. Ну неужели в Байсюэ так плохо, что Лань Цзинъи такой ... взбаламученный?! Отчего-то стало немного обидно. Он старался быть вежливым, гостеприимным, не нагружать их сразу сильно, дать привыкнуть в конце концов. Невольно подумалось об учителе Чэнь Бо, как бы он повел себя, окажись в такой ситуации? Ничего кроме «достойно» на ум не пришло. Ну так ведь вроде и он старается! Сун Лань отошел в сторону и тихо сказал: — Еще рано. Иди. Я позову, когда будет готово, а у тебя наверняка есть еще важные дела. Расскажете мне о них за ужином? Какого черта он спрашивает про дела? Разве он хочет знать, чем они занимались? Вообще, было интересно, но любопытство — пусть не порок, но и его должно быть в меру. Достойный человек всегда знает меру... *** Он только медленно втянул глоток воздуха, когда увидел, как руки Сун Ланя потянулись к нему. Медленно, можно было успеть сбежать раз десять, но успел только округлить глаза и приоткрыть рот в тщетной попытке добыть немножко воздуха. В голове нелепо крутилась беспомощная мысль, что он стоит тут как дурак с пустыми вёдрами, а даочжан Сун Лань держит его за плечи… руками… горячими. Так это, как оказалось, только начало. — Со мной… Что он сказал? Что он сказал, вот это вот, которое закончилось фразой «с тобой»? Цзинъи поплывшим взглядом следил за рукой, которая приближалась к его лицу, потом прижималась ко лбу. — Я просто шёл… — слабо выдохнул он, с трудом разжал пальцы, отдавая вёдра. — Да… получилось… Сун Лань отошёл в сторону, и у Цзинъи получилось наконец вдохнуть. Получилось со сдавленным сиплым шипением, даже в груди заломило. — Я ходил мыть вёдра, а назад мимо кухни. И чего ж я с пустыми пойду, если всё равно мимо кухни, если можно по пути занести воду. Это ведь… правильно? У даочжана красные глаза, как будто он долго не спал или заболел. Ну не рыдал же он где-то там… Цзинъи привалился плечом к стене. Захотелось сесть просто на месте. Вообще-то у даочжана есть множество причин именно что рыдать. Что он бы делал на его месте? Ревел бы, пока не опух бы от слёз, а потом снова ревел бы. — Правда можно рассказать? — шёпотом спросил он с такой надеждой, как будто ему пообещали что-то невероятное. — Даочжан Сун Лань. Простите меня… пожалуйста. Я веду себя как ребёнок. Вам от этого только беспокойство. Я исправлюсь. Он решительно отлепился от стены, подхватил эти несчастные вёдра, отчаянно улыбнулся и вымелся за порог, зацепившись плечом и со всей дури грюкнув пустым ведром об стену. Встал тут, понимаешь, расклеился! Подумаешь, за плечи он его взял, что тут… на бегу догнало горячей волной, как будто по затылку долбануло. Цзинъи ввалился в комнату вместе с вёдрами. Пристроил их в уголке, глядя на удивлённого Сычжуя, махнул рукой — ну вёдра и вёдра, что такого? Схватил составленный для него список и принялся азартно штудировать отмеченные главы в книге, нихрена не понимая, что вообще читает. На плечах поселились горячие пятна, как будто там до сих пор были ладони Сун Ланя, и это было странно, потому что в этой версии у даочжана было три руки — так же горячо пылал лоб. — Ты что-то сам не свой, — Сычжуй тревожно смотрел на него. — Давай ещё раз руки намажу? — Я? Да… я уже не свой, — Цзинъи закатил глаза и упал на спину. — Ты не перегрелся? — Нет, — он душераздирающе вздохнул. — Ничего, завтра кухня моя, ещё успею. Перегреться. Сычжуй? Как ты думаешь, он же… — Да, да, даочжан Сун Лань самый лучший, — вздохнул Сычжуй. — Ты уже говорил. — У него руки горячие… Лань Сычжуй только озадаченно уставился на него. *** Сун Лань снова посмотрел на несчастные ведра, потом на совсем уж несчастного Цзинъи и согласился: — Правильно. Захотелось что-нибудь с этим сделать, чтобы не мялся тут, не краснел, не бормотал, как будто и сбежать — позорно, и страшно, что тебя тут один Сун Лань сейчас прихлопнет. Снова вспомнился Чэнь Бо. Его не боялись до таких вот странностей, но сердить не хотели. Уважали. Но Чэнь Бо был всегда, а Сун Лань... да и вообще, как можно сравнивать себя с настоятелем Байсюэ. Сун Лань нахмурился, отругав себя за это. Да и кто сказал, что Цзинъи боится? Может, ему тут не нравится просто. — Конечно. Нужно. Так, похоже, надо ввести новое правило: «В Байсюэ не извиняются за все подряд». Хотя ведет он себя и правда как ребенок. Сун Лань вздрогнул — так внезапно заверещало ведро, проводил озадаченным взглядом мальчишку и развернулся к двери спиной. Он умывался, пока лицу не стало свежее, а в глазах не исчезло это неприятное пощипывание. На душе было как-то неспокойно, и Сун Лань все думал, пытаясь разобраться, пока готовил. Он то говорил себе, что совсем не знает, что делать, то наоборот, что все отлично знает, работы — море, два помощника, руки-ноги-голова в порядке, значит все будет нормально. А сердце не на месте. Книга патриархов тоже не шла из головы, Цзинъи этот странный... Сун Лань давно не чувствовал себя таким одиноким, когда и посоветоваться даже не с кем или просто вместе помолчать. Вот если бы тут был Сяо Синчэнь, он бы знал, что делать, сказал бы что-то простое, спокойное... теперь и глазами своими ясными посмотрел бы — и все. Как он там, интересно? Даочжан чуть не сжег блин, торопливо подцепил его, превратил в бесформенный комок и в конце концов отправил в отдельную тарелку, сам съест. Потом подумал, посмотрел на аккуратную горку идеально круглых блинов, в которых ярко зеленел лук, и не стал ждать ужина, сунул испорченный в рот — не выкидывать же? Сяо Синчэнь... Да как дела? Хорошо, наверное. В понимании Сун Ланя «хорошо» значило «жив и в безопасности», а Сюэ Ян уж точно не даст его в обиду, глотку перегрызет каждому, кто хотя бы посмотрит косо. Может быть и надо было спросить, где они? Верховный вон не лезет вроде... не пытается узнать. Нет, не надо. Все правильно сделал, не надо, только больнее будет. Они же знают, где он, может быть Сяо Синчэнь сам захочет прийти... как-нибудь. Сун Лан тяжело оперся на стол и замер. Лучше думать о чем угодно, только не о нем, не о нем, пожалуйста... Он счастливый, видит мир — и это самое важное. Пусть с врагом, но он ведь любит этого врага... Пальцы сжались в кулаки, Сун Лань уперся в них лбом, согнувшись, глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Надо ударить в колокол, надо поесть, надо проследить, чтобы Лани ушли к себе до заката, надо поздороваться с призраками... надо. Надо. Они счастливы там, он здесь — с призраками разговаривает, без ответов... Но надо. Даочжан шумно вдохнул, выпрямился и вышел во двор. Чистый удар колокола как будто успокоил, Сун Лань вернулся в кухню и стал собирать на стол, снова аккуратно расставил посуду, поставил чайник, миску с маринованными яйцами и блины, идеально ровно разложил палочки. Совсем спокойный, по крайней мере внешне. *** От удара колокола Цзинъи подскочил на месте так, будто этим колоколом ему шарахнули по голове. Тут же пошёл красными пятнами и сердце снова куда-то кинулось в не предназначенное природой место. — Может не ходить? — Пренебрегать трапезой запрещено, — Сычжуй засмеялся. — Трусишь? — Угу. — Ну скажешься больным. Ляжешь в постель, придёт тебя лечить даочжан Сун Лань. Продолжать? Цзинъи попытался представить. Вот он лежит в постели, подходит Сун Лань, наклоняется над ним… дальше воображение устроило такую свистопляску, что пришлось схватиться за сердце двумя руками и упихивать его на место. Пока оно не спустилось куда-то в промежность и не принялось бессовестно выпирать. — Идём, — Сычжуй потащил его с кровати, и даже как-то упираться не получилось. В трапезной Цзинъи забыл поклониться, прошёл слишком близко от Сун Ланя, зацепил его краем рукава и совершенно одурел от этого факта. Были бы рукава длинными, и внимания бы не обратил… если бы это был не Сун Лань, конечно. Вкусно пахло едой. Цзинъи жадно напился холодной воды в тщетной попытке унять внезапный жар под кожей, сел за стол и слушал, как Сычжуй отчитывается за объём сделанного и рассказывает про учебные планы. — Даочжан Сун Лань, здесь зимы не очень холодные? — Цзинъи наконец набрался смелости поднять голову и посмотреть ему в глаза. — Мне нужно для составления правильного корма для карпов. Чтобы они… Он понял, что сейчас снова начнёт заикаться и нести вздор, сделал паузу, ущипнул себя за руку, глубоко вдохнул, медленно выдохнул. — Я сегодня принёс с озера ряски. Просто сейчас осень, она не успеет обжиться в пруду, чтобы кои её подъедали. Плюс мелкие насекомые. Поселил их там… недалеко от мусора. Завтра кухня моя, сварю карпам каши, а то заболеют. А кролики — вы будете их разводить, или просто откормите и на кухню? Даочжан Сун Лань, вы… Даочжан Сун Лань его слушал! Цзинъи впился в него обожающим взглядом, и Сычжуй очень осторожно украдкой похлопал его по спине, предостерегая от опрометчивых заявлений. *** На этот раз юноши явились побыстрее, даочжан не считал, но совершенно точно – побыстрее. Он присмотрелся к Цзинъи и отметил, что он, вроде бы, меньше волнуется, по крайней мере не кланяется лишний раз – уже неплохо. Отметив жажду, Сун Лань наполнил кувшин и поставил его на стол тоже, чтобы адепты могли пить, сколько захотят, и не бегали туда-сюда. — Даже не знаю, чему удивиться, — даочжан подцепил блин, глянул снова на Цзинъи и положил сперва ему в тарелку. Откуда-то взялось впечатление, что юноша просто забудет поесть, так внимательно он слушал. — Тому, как много вы успели, или тому, как много вам задали всего. Если нужна будет библиотека, скажите. Лани, конечно, совсем разные, даже удивительно. Стереотипов про Гусу даочжан слышал множество, некоторые из них, конечно, считал преувеличенными, а какие-то и вовсе бредовыми, но в Облачных Глубинах всегда казалось, что ученики там сплошь послушные и какие-то идеально-размеренные. Но выяснилось, что они вполне… живые что ли. И такие непохожие. Даочжан подумал, что Сычжуй куда спокойнее, ответственнее, а Цзинъи… торопливый очень. И наверняка хватается за разные дела без разбора. Вопрос его немного удивил. — Составление корма… — повторил даочжан, сообразив, что он совершенно не подумал о том, что карпов наверняка надо кормить как-то разнообразно, может не как людей, но все-таки не хлебом же одним. — Нет, не очень холодные. Он с интересом слушал и понимал, что без всего этого карпы, пожалуй, могли у него попросту не выжить. Ряска, мелкие насекомые, каша… а еще кои болеют. Ну логично, все болеют, почему кои нельзя? Он просто никогда не видел в Байсюэ нездоровых карпов, и только сейчас до него дошло, что это просто здесь был кто-то, кто «составлял правильный корм». А Цзинъи все это знает откуда-то, вот ведь… — Кролики? Вообще он рассчитывал на то, что кролики быстро плодятся. Об этом все знают, даже те, кто не знает про болезни карпов, но если Цзинъи спрашивает, то может и тут есть какие-то важные знания? Перспектива восстановления храма стала казаться еще сложнее. Он же хотел оживить Байсюэ, чтобы тут все так же цвело, и чтобы животные и лотосы, конечно… Сун Лань все больше уделял времени стенам и крышам, ему казалось, что это важнее, но ведь дом – это не только стены. И если есть помощники, то можно заниматься важным и не думать о том, что ты что-то упускаешь вроде здоровья карпов. — Разводить. Будем разводить, — он вдруг мягко улыбнулся, глядя юноше прямо в глаза. — Ты, наверное, все знаешь и про корм для кроликов? Это замечательно. Я, кажется, слышал, что в Гусу любят этих зверьков, поможешь мне с этим? *** Ужин приобретал страшные оттенки внезапного праздника и этим сводил с ума. Цзинъи нежно смотрел на блин, уложенный ему на тарелку даочжаном, потом поднимал глаза и с примерно такой же нежностью таращился в лицо Сун Ланя. И понимал, что не просто пропал, а совсем пропал. Насмерть пропал. Это, наверное, самое восхитительное насмерть в этом мире. Вот человек — сам приготовил, сам в тарелку положил… Иииии… улыбается. Только что Цзинъи думал, что нельзя пропасть надёжнее, как тут же увидел бездну новых возможностей. — Конечно! Просто для мелких крольчат нужны другие условия, и… я всё сделаю! Он бережно складывал блин, подцепляя края палочками, наклонился и откусил, радостно жевал. Куда что девалось? Цзинъи просто сиял. Ему было вкусно, ему улыбался Сун Лань, Сычжуй вот подталкивал в спину, явно намекая, что можно быть смелее… откуда ему было знать, что Сычжуй имеет в виду совершенно не это? — Просто в Гусу кролики… они просто там живут. Чтобы радовать. Ну как кои, только кролики. Но это там, а это — здесь. Мне правда можно вам помогать с этим? Насколько сегодня весь день катился куда-то, настолько за ужином внезапно засияло самыми радостными огнями. Цзинъи доел блин, забыл взять ещё, выложил всё что знал про карпов и про их зимовку, вовремя сделал паузу, снова налив себе воды. Ему было жарко. — Знатный карповед, ты не забывай про занятия. Цзинъи только заулыбался на замечание Сычжуя, вручил ему маринованное яйцо, и заявил: — С тобой, пожалуй, забудешь, — он снова уставился на Сун Ланя обожающими глазищами и счастливо добавил. — Лань Сычжуй — он у нас самый-самый! Даочжан Сун Лань, вот он мне список даже составил, и я, конечно же, занимаюсь! И сейчас после ужина всё доделаю! Ради ещё одной такой же улыбки Цзинъи вообще был готов наобещать всё что угодно, и даже не подумал бы пятиться назад, потому что если пообещал, то сделает обязательно. Особенно если пообещал даочжану Сун Ланю. Он спохватился, что пренебрегает, потянулся взять ещё один блин, завис с протянутой рукой как дурак, снова получил от Сычжуя по спине и… забыл про блин. *** — Отлично, — Сун Лань кивнул и сосредоточился на еде. Мальчишка так на него смотрел, как-то… что все мысли по поводу того, что ему тут не нравится, отпали. Ну не говорят с таким восторгом о карпах и кроликах, если это не интересно, не сияют так, если плохо и хочется домой. Сун Лань едва заметно усмехнулся и посмотрел на Сычжуя, мол, с таким энтузиазмом мы с тобой вдвоем будем чинить крыши и двери. С другой стороны, почему-то захотелось, чтобы этим юношам тут было все-таки неплохо, и если одному нравится много учиться, а второму – разводить кроликов, то почему бы и нет. Главное — это самому даочжану не забывать о безопасности. О правилах. — Только ты не забудь, что нельзя пренебрегать сном, хорошо? Когда бы мы ни легли, Лань Цзинъи, встаем с рассветом, — Сун Лань был серьезен, но не строг, а дисциплину все-таки нельзя отпустить просто так на все четыре стороны. Вряд ли Цзэу-цзюнь скажет ему спасибо за это. Даочжан посмотрел на зависшего мальчишку, ловко подцепил палочками яйцо и переместил на тарелку Лань Цзинъи. — И трапезой. Он снова отвел взгляд. Почему-то смотреть на обоих долго не получалось, особенно на Цзинъи, он весь такой сияющий, что становилось неловко, как будто даочжан мог испортить ему настроение, а не должен. Или как будто он пустил в Байсюэ что-то такое, что невозможно не пустить, но и не совсем это правильно… Объяснить это самому себе пока не получалось и, задумавшись, Сун Лань поймал себя на том, что в какой-то момент Лань Цзинъи напоминает ему… Сюэ Яна. Это открытие его так поразило, что он перестал жевать и замер. Нет, это все глупости, мальчишка хоть и торопливый, но никак, никак совсем не может даже отдаленно напоминать этого мерзавца! Откуда вообще такое в голову пришло? Надо просто меньше думать о прошлом и побольше – о настоящем, зациклился совсем на всей этой истории… А то, как Лань Цзинъи говорит о друге? Это же просто… Это то, чего у него нет и никогда не будет. — Доедайте, — сказал даочжан, вдруг поднимаясь, хотя его чай так и стоял нетронутым на столе, — Скоро закат, не забудьте о правилах, — он собрал и отнес свою посуду, — И не сидите долго за книжками, научитесь распределять свои силы. Сун Лань помолчал, посмотрел на Цзинъи и добавил: — И не чеши руки. *** Подозрительное ощущение, опьяняющее, в голове сплошной туман и хочется глупо смеяться просто от того, что человек напротив на тебя смотрит. И не просто смотрит, а напоминает, что нужно спать… заботится! — Во сколько бы мы не легли, — послушно повторил Цзинъи и чуть не рехнулся начисто от этого «мы». Какое-то коварное слово. Такое короткое, но такое ёмкое… и в сочетании с «легли»… Даочжан Сун Лань ещё и продолжал его кормить. Ощущение нереальности происходящего лишало сил полностью. Цзинъи послушно придвинул к себе тарелку и делом доказал, что трапезой он не пренебрегает. И как вообще можно пренебрегать тем, что приготовил и лично положил ему в тарелку даочжан Сун Лань, он вообще не понимает, отказывается понимать и никогда не поймёт. Если бы в его тарелке прямо сейчас оказалось небольшое семейство ежей, он и не заметил бы — съел бы всё, не глядя. А что там смотреть? Смотреть нужно вон туда, вон в то лицо, вон в те глаза. Вот потому что смотрел, только поэтому и увидел, как неожиданно замер даочжан, видимо потрясённый какой-то мыслью. Цзинъи тревожно моргнул, покосился на Сычжуя, получил в ответ строгий взгляд и в кои-то веки понял его правильно. Не стал приставать и лезть в душу, сунул в рот премиальный блин, лишний раз доказывая всем вокруг и самому себе, что он очень ценит заботу, запил чаем. — Даочжан Сун Лань. Я не сказал спасибо за лекарство. Спасибо… Это был какой-то очень длинный день. Сейчас, оглушённый неожиданным припадком счастья, придавленный ужином, Цзинъи скоропостижно отупел. Настолько сильно, что едва не положил голову на стол, чтобы уснуть прямо здесь. Спасибо Сычжую, что ткнул пальцами под ребро, заставил встать и утащил за собой. — Я прослежу, — пообещал Сычжуй. — И чтобы не чесал, и чтобы спал…. Ты что же делаешь, идиота кусок? Сразу за порогом кухни вежливость из его голоса испарилась, и он сильно щёлкнул друга по лбу. — Не знаю, — блаженно отозвался Цзинъи, потёр лоб. — Слушай, если бы я знал… оооо, если бы я раньше знал. — И что бы ты сделал? — Сычжуй фыркнул. — Будешь продолжать в том же духе, тебя отправят в Гусу. Ты же ведёшь себя как сдуревший. — Ты преувеличиваешь. Я не сдуревший. Я счастливый! — Что ж ты так орёшь? — Сычжуй только горестно покачал головой, утаскивая его за собой. — Он же услышит. — А что я такого сказал? — Вот пока ты ничего эдакого не сказал, лучше закрой рот. Дочитывай до закладки, постарайся хоть что-то запомнить, мазать руки и спать. Сычжуй, конечно, строгий, но это же он добра желает. Цзинъи только покивал… и всё же, почему так тревожно? Он всё время оглядывался, пытаясь понять, что его насторожило. А может мнительность и глупость. Все влюблённые глупы.