Затмение

Стало сразу удивительно тихо, и вот бы собраться с мыслями, но они не собирались. Даочжан допил чай, все убрал, потратив на это непозволительно много времени, хотел пойти почитать еще, но передумал и запечатал покои Чэнь Бо, хотя до того не делал этого ни разу. Потом сходил к библиотеке, проверил все плетения и на ней, и только когда последние лучи догорали над башней, сходил к жилому крылу. Он чуть не постучал в дверь Ланей, но остановился. Заклинания сами активировали барьер одно за другим, внутри горел свет, и даочжан только тихо постоял и послушал, у себя ли оба адепта. Когда он вернулся во двор, призраки уже были там. — Учитель, — Сун Лань поклонился, привычно не получил ответа, вздохнул и сел на ступени лестницы, ведущей в приемный зал. Он долго смотрел, не задавая вопросов, и думал о том, что совсем не продвинулся в своих поисках. — Я нашел «Записи...», наставник, — тихо сказал Сун Лань и вгляделся в недвижимое лицо патриарха, — Знаете... это как будто вернуло меня в прошлое. Вы пишете, что ... — голос чуть дрогнул, даочжан не ждал никакой реакции, просто чувствовал, что ему очень нужно сказать, для себя, — ... такие слова. Вы верили в меня. И я очень старался. Но ведь вы правы оказались, что я вернусь. Только, учитель, я не знаю, правда, не знаю теперь, где мой путь. Мне казалось — вот он, прямо передо мной, а пришел в начало. Я не знал, просто чувствовал, что надо вернуться, и было очень страшно, и сейчас тоже страшно, меня некому отпустить и некому в меня поверить... я даже не знал, как мне это нужно. Призрак Чэнь Бо вдруг оказался рядом с Сун Ланем, сел на ступеньку, почти как живой человек, но взгляд — все тот же, темный и непроницаемый. Даочжан едва заставил себя не отодвинуться, а Чэнь Бо вдруг протянул руку, и Сун Лань ощутил, как холод ползет по позвоночнику, как пробирается внутрь, и снова та же темная нить оказалась в руках призрака, она тянулась откуда-то из солнечного сплетения даочжана, он в ужасе смотрел на это, понимая, что с ним нет меча, чтобы как в прошлый раз прервать эту темную, неправильную связь. — Учитель... — Сун Лань мог только просить, страх когтил сердце, но даочжан не пытался вырваться, не мог, потому что крошечная часть его вдруг совершенно ясно осознала — есть выбор, словно это было похоже на прикосновение живого учителя к плечу, тень поддержки, или ему просто хотелось в это поверить? И стоило только этому случиться, как призрак убрал руку, разорвал этот тонкий поток сам. Сун Лань судорожно вдохнул, схватился за грудь, где только что леденящим холодом черная энергия тянула из него силы. — Что со мной? — прошептал он и впился взглядом в Чэнь Бо. — Что со мной?! — Призрак воспарил над двором и опустился за жертвенником, — Как мне понять вас?! Как?! Ответьте! — просил даочжан, но Чэнь Бо молчал. Голова раскалывалась, Сун Лань еще ждал, но учитель теперь повернулся к нему спиной, и он уже привык, что когда так — наставника словно бы нет. Даочжан поднялся и ушел к себе, совершенно разбитый, оставив темную стражу стоять на карауле до рассвета. Ему казалось, что теперь так будет всегда, что они не найдут покоя, он ничего не сможет сделать, но самое ужасное — что Чэнь Бо что-то хотел ему сказать, а он не понял, и не знает как понять, что он слишком слаб для этого и, может быть, просто не достоин? Это мучило, еще хуже, чем боль, хуже, чем разочарование, хуже, чем даже одиночество, и не в силах справиться, Сун Лань заплакал. Как он сможет восстановить храм, если сам утратил равновесие? Даочжан уснул, будто в темноту провалился, и теперь эта тьма стала еще чернее. Он проснулся с рассветом, с трудом встал, привел себя в порядок и вышел в сад, где все оставшееся время неподвижно сидел, пытаясь уравновесить ци. Простые практики, привычные, органичные, как вдох и выдох — самое верное, чтобы попробовать начать день так, словно ночью не произошло ничего ужасного, подготовиться к мыслям, упорядочить их и вернуться к делам. *** Цзинъи измучился, когда понял, что дверь запечатана, и выйти наружу он не может, даже если хочет. И кажется, какая разница, всё равно ведь нельзя выходить? Но одно дело просто нельзя, и совсем другое — вообще невозможно. А если что-то случится? — Ты тогда позвонишь в маленький колокол, который за окном, и придёт даочжан, — ответил Сычжуй. — Я что, вслух спросил? — Нет, ты просто громко думал. Я ведь тебя давно знаю, Цзинъи. — А если??? — А если что-то случится с самим даочжаном? С ним ничего не случится. — Зачем ты это вообще сказал?! — Цзинъи схватился за сердце и начал маяться. И маялся до тех пор, пока Сычжуй не потерял терпение и не отчитал его. Говорил он тихо, но убедительно. Высказал от и до — и за несдержанность, и за эгоизм, и что неприлично, и вообще не честно по отношению к даочжану, и что ребячество, блажь и дурь… но под конец просто приобнял за плечи и потискал. — Что ты будешь делать? — Не знаю, — честно признался Цзинъи. — Я правда не знаю. У меня колени слабеют, когда он смотрит. — Ты мне это брось. Завтра крышу чинить, и как я тебя пущу на крышу, если у тебя колени слабеют?! В конце концов Цзинъи оказался водворён на кровать с намазанными целебным снадобьем руками, Сычжуй тоже лёг и строго велел спать. Строгость тут не работала. Цзинъи мысленно извертелся, и снилась ерунда и блажь, и неприлично совершенно, и подскочил он ещё до рассвета. Стоял у двери, как неупокоенный дух, и всё пытался открыть дверь и мысленно подпрыгивал от нетерпения. Когда дверь открылась наконец, Цзинъи подхватил забытые вёдра и бегом помчался на кухню. Он наскоро умылся, принёс ещё воды, поставил варить кашу для людей, отдельно кашу для карпов, выскочил из кухни и помчался к кроликам — налить воды и сунуть в кормушку подвяленной с вечера травы. Промчался мимо сосредоточенного даочжана, не рискнув его отвлекать, только на бегу успел восхититься его организованностью. Вот человек, проснулся — и тут же за самосовершенствование! На кухне сунул нос в горшочек с рисом, погонял кашу палочками, сдвинул с огня в сторону, чтобы медленнее доходила. Кашу для карпов в открытом горшке поставил остывать. Брякнул на огонь воду для чая и снова опрометью кинулся — на этот раз за зеленью. Набрал для людей, по пути отломил пару наружных капустных листьев. Порезал зелень для людей, высыпал в кашу. Мелко нарубил и намял капустные листы, сел на пороге и тщательно промывал дождевых червей. Успел смотаться покормить карпов зеленью с червями… кажется, успел намозолить даочжану Сун Ланю глаза. Виновато улыбнулся и снова ускакал в кухню. Пока каша доходила, почистил овощей для обеда. Вообще-то их всего трое, поэтому готовка не должна была занять слишком много времени. Он облазил всю кухню, задумчиво проверял припасы, попутно повымывал, где ему что показалось, но всё оставил так, как стояло. Накрыл на стол, ударил в колокол, и пока ждал даочжана и Сычжуя, нарезал кусок куриного мяса мелкими кусочками, сложил в миску, посыпал специями. Если крыша по плану, значит обед нужно готовить с учётом этого… Цзинъи подумал и пошёл за одеялом. Вернулся как раз одновременно с Сычжуем и задумался, как он будет объяснять даочжану своё появление на кухне в таком странном виде. Не каждый день увидишь посреди кухни укутанного в одеяло повара. А как его нести, если вот так, на плечах, удобнее? *** Сун Лань отвлекся только когда услышал колокол, мысли более-менее пришли в порядок, по крайней мере он даже вспомнил, что пока медитировал, Лань Цзинъи пробегал мимо и не раз. Вот куда он все торопится? Из кухни доносился приятный аромат, и даочжан поймал себя на мысли, что скорее удивится, если их ждет самый обычный будничный завтрак, не потому что считал Цзинъи неспособным его приготовить, а потому что этот юноша скорее всего что-то изобразил или придумал и удивит его примерно как своими обширными познаниями о жизни карпов и кроликов. Но увидеть Лань Цзинъи в одеяле даочжан все-таки не ожидал. Он что, как спал так и встал? Он замерз? Это какое-то особое действо, которое без объяснений не понять? Сун Лань окинул Цзинъи серьезным взглядом. — Доброе утро, — поздоровался он сразу с обоими Ланями и прошел к накрытому столу. Вот интересно, а как Цзинъи собирается сидеть? Вспомнился душераздирающий грохот ведра и даочжан подумал, что шансов позавтракать в одеяле, не задев при этом ничего на столе, у юноши примерно один из десяти, но говорить не спешил. После медитации стало легче, но все равно нервная ночь сказывалась, и хотелось сначала чай, потом – вопросы. Вообще слова – потом. Да и лучше, конечно, вовсе помолчать, хотя Сун Лань понимал, что не получится. — Как вы спали? – спросил он скорее из вежливости. Одеяло прямо таки маячило перед глазами, и Сун Лань воззрился на Цзинъи: — Ты все-таки не успел вчера все сделать и у вас какое-то особенное одеяльное задание? – он не мог не улыбнуться, хотя даже от такой едва заметной улыбки в висках кольнуло. Но Цзинъи выглядел очень странно и забавно. – Предлагаю его на время отложить и не пренебрегать трапезой, тем более что пахнет вкусно и очень хочется есть. Тут он покривил душой – есть не хотелось совсем, но тут уж никуда не денешься. *** — Доброе утро, даочжан, — Цзинъи смущённо стянул с плеч одеяло, пристроил его в сторонке. — Сычжуй, как ты спал? Я спал как недоубитый. Вертелся, как будто всё пытался увернуться, но раз проснулся, значит не догнали. — Доброе утро, даочжан Сун Лань, — Сычжуй даже внимания на одеяло не обратил. — Я спал старательно, на высший балл. Даочжан, он шутит, у него шутки такие. И осуждающе покачал головой, яснее ясного показывая, что думает о чувстве юмора своего приятеля. Цзинъи только удручённо кивнул, подтверждая — да, действительно, с чувством юмора у него немножко проблемы. Вместо длинных объяснений тут же разложил кашу, налил чай. Одной рукой сунул посыпанную специями курятину в горшок с овощами, налил туда воды, поставил на сильный огонь и принялся за завтрак с энергией человека, у которого сегодня богатые планы и достойные цели. — Это особое одеяльное задание. Просто я подумал, что пока мы будем чинить крышу… в общем, одеяло это для супа, — он поёрзал на месте, отпил чая, пытливо таращился на даочжана. Торопливо подскочил с места, сдвинул крышку на горшке, который собирался скоро вскипеть. Подхватил лайм, разрезал на четыре части и на блюдце поставил рядом с Сун Ланем. Сел на место, снова взялся за кашу, понял что как-то вот не то… вот что-то не то. — Лайм, — пояснил он. — Запах лайма бодрит и освежает. Его не нужно для этого есть, я потом его на ужин использую, он не пропадёт. Вы всю ночь с книгами разбирались? Был повод спросить. У даочжана под глазами залегли тени, не очень заметные, но всё-таки. И белки глаз оказались подсвечены тонкими красными нитями, так бывает от недосыпа. Цзинъи ел быстро, поглядывая на горшок с закипающим супом, допил чай, снова подорвался, плотно закрыл горшок, снял с огня и устроил в уголке, заботливо укутав в одеяло. — Ну вот. Это вкусно. Пока мы будем чинить крышу, одеяло доварит суп. Это медленно, но к обеду как раз будет, и не пригорит, и не остынет. Так я смогу лучше вам помогать. Только перед ужином убегу на кухню. *** Они, конечно, начали говорить оба сразу, а Цзинъи еще и прыгать. Мельтешит туда-сюда... Сун Лань еле подавил желание схватить мальчишку за запястье и усадить. Лайм. Даочжан посмотрел на него, кивнул: — Нет, я спал. Старательно, — ответил он не особенно энергично, — Ночью нужно спать. Судя по тому, как Сун Лань сейчас смотрел на эту еду, его во сне, в отличие от Цзинъи, все-таки догнали — именно так он себя и чувствовал. А есть надо. Опять вспомнил Сюэ Яна, вот даже у него Сун Лань не «пренебрегал трапезой», просто физически не мог, неужели он не съест то, что приготовил Цзинъи? Мальчишка расстроится. Даочжан снова посмотрел на кашу, все-таки взял кусочек лайма, выдавил в нее несколько капель сока, и стал есть спокойно и молча, «старательно», как сказал бы Сычжуй. А Цзинъи снова вскочил, снова сел... если он еще раз подпрыгнет, придется придумать новое правило Байсюэ. Интересно, может правила Гусу вот так и появлялись — опытным путем? Сун Лань наблюдал, как юноша заворачивает горшок в одеяло, вот почему он сразу не понял? Все так просто! — Я знаю одного человека, который очень ценит пользу одеял, — даочжан сказал и чуть не обжегся чаем. Опять Сюэ Ян! Вот почему снова он? Откуда этот мерзавец вечно появляется в голове?! Сун Лань улыбнулся Цзинъи, будто извиняясь за эту неправильную мысль, хоть юноша и не догадывается. — Очень умно. Пожалуй, так я и нагоню вас в плане книг. Он доел всю кашу, одним глотком допил все еще горячий чай и унес посуду. — Лань Цзинъи, спасибо, очень вкусно, — Сун Лань не солгал, наверняка это и правда было вкусно, но ведь мальчик не виноват, что он не очень этот вкус почувствовал. — Мы пойдем к башне, а ты когда освободишься, приходи, только не поднимайся. Мы начнем снимать ветхое и ты как раз примешь первую корзину. Он кивнул Сычжую и повёл его к башне. Высокая лестница, инструменты и корзины стояли там уже третий день, Сун Лань все собирался начать, но его отвлекали другие дела. — Я пойду первым, на самый верх, начинать нужно оттуда. Потом ты. Но не поднимайся, не обвязав эту веревку вокруг пояса, ясно? — Даочжан достал длинную веревку, обвязал вокруг поясницы и оставил свободным второй конец. Ци сконцентрировалась в ядре, совсем немного надо, тем более — дома, и даочжан подхватил корзину, в которую сложил два топорика, легко взлетел на изогнутый край крыши, а оттуда — на самый конек. — Лань Сычжуй, поднимайся. *** Цзинъи потрясённо переживал целый букет чувств и ощущений. Он снова едва дышал от восторженной радости, что Сун Лань сидит напротив, ест еду, приготовленную его руками, улыбается ему. Он стеснялся своей порывистости и непоседливости. Он тревожился, потому что даочжан был немножко странным, как будто у него в голове всё время происходило что-то очень серьёзное и вряд ли радостное. Он умирал от страха, что в любой момент его отсюда заберут, или его отсюда выгонит сам даочжан. Он не находил себе места, потому что Сун Лань пошёл с Сычжуем чинить крышу, а здесь нужно ещё кухню довести до ума, и только после этого бежать туда, и всё равно не подниматься наверх. «Я никогда не поднимусь до его уровня… никогда. И даже Облачные Глубины мне не помогут…» Это была очень глупая мысль. Цзинъи хватило ума хотя бы отловить её, классифицировать как глупую, отругать себя, прозевать момент, когда Сун Лань едва не ушёл, удержать себя от ещё одной глупости попытаться остановить на пороге. — Я скоро! — бодро отрапортовал Цзинъи и бессильно сел за стол, когда даочжан с Сычжуем ушли. — Небеса, что я делаю? Что со мной вообще происходит? Вот две совершенно одинаковые миски, из которых ели одинаковую кашу. Просто от одной слабо пахнет лаймом. Или случайно прилипшие рисинки складываются в нечто волнующее и совершенно неприличное. А может он просто видит невидимые следы пальцев Сун Ланя, и жалеет, что они трогали лайм, миску, чашку… А его сегодня не трогал совсем. — Даочжан Сун Лань, — он тяжело вздохнул, заливая посуду водой. — Ох, даочжан Сун Лань… Сун Лань… Цзинъи всхлипнул. Он понятия не имел, что с этим делать. Как к небожителю подкатывать — шарахнет молнией, и будет прав. А взяться за ум и отказаться — немыслимо. Это как сейчас с невозмутимым лицом подняться на ту башню, честно заявить, глядя в глаза: «не могу жить без тебя и не буду» — и броситься вниз, потому что другого исхода не предвидится. Он всхлипнул ещё раз, только протяжно и уже со слезой — представил, как валяется внизу, несчастный такой, и совсем-совсем мёртвый, а даочжан Сун Лань смотрит сверху и пожимает плечами. Пока Цзинъи мыл посуду, отскребал кухню, носился за водой и вообще управлялся с делами, эта версия дополнилась более приятной — Сун Лань сначала рыдал над его трупом, потом просто отвозил на тачке вместе с мусором в мусорную яму, потом выхаживал покалеченного, потом не давал ему кинуться с башни несколькими разными способами — от отрезвляющей пощёчины до горячего поцелуя прямо в губы. Цзинъи полил себе на голову холодной воды, завязал башку тряпкой, навестил карпов, поделился с ними своим горем — «я с ума сошёл, ужас какой!» — и бодро прискакал к подножию башни. — Даочжан! Что мне делать?! Уже есть что мне тут внизу делать?! А то если нет, то я себе сам найду работу! Тут, внизу! Небожитель Сун Лань на верхушке башни отсюда снизу казался ещё более далёким. Вот зачем он туда с Сычжуем полез? Понятно, что лишь затем, что Цзинъи был занят кухней. К другу ревновать — вообще глупость. *** — Здесь не так много испорченной черепицы, но поправить придется, — Сун Лань осмотрел скат и взял топорик, — Смотри, острым краем поддеваем и снимаем вот эти штуки, которые крепят черепицу. Они тоже глиняные, так что надо осторожно, но ты приноровишься. Даочжан так говорил, будто собственноручно починил все крыши Байсюэ, но на самом деле справился только с кумирней патриархов, и то там работы было совсем немного. Потому что для таких вещей приглашают строителей, но у единственного жителя Байсюэ попросту не было на это денег, поэтому Сун Лань учился сам. — Так что не расстраивайся, если что-то расколешь, на складе пока есть запасные. Когда снимаешь эту штуку, то можно снять весь ряд черепицы и выбрать то, что с трещиной. Вот, смотри, тут раскололась и сместилась, весь ряд поехал, поэтому получилась дыра, где течет. Мы с тобой начнем с середины, вынем несколько, поправим и заменим, а потом весь ряд закрепляется круглой черепицей, видишь? Он начал первым, снял закреп и отложил в сторону, а потом по одной аккуратно вынул три черепичных цилиндра, пока не добрался до треснувшего. Откуда вообще столько повреждений? Понятно, что крышу не чинили очень много лет, но она была надежной. Сун Лань еще раз спустился за деревянными молотками, захватил еще одну корзину, и теперь можно было не опасаться, что что-то свалится вниз. На голову Цзинъи, например, который там, конечно же, окажется. Даочжан уже несколько раз посмотрел, не идет ли мальчишка к башне, так что заметил его еще на подходе. — Голова. — Мммм? – Лань Сычжуй отвлекся от сосредоточенного вытаскивания осколков черепицы. — У него голова замотана, — Сун Лань молотком показал на Цзинъи и нахмурился, — Он что, успел пораниться? Ударился? Но судя по бодрости, которую демонстрировал Лань Цзинъи, ничего страшного не случилось. Даочжан снял с пояса страховочную веревку и накинул петлю на хвост украшавшего конек дракона. — Подожди тут. Он слетел с крыши и мягко приземлился прямо перед Цзинъи. — Что это? Крови на тряпке не было, да и не выглядело это как повязка. «Он шутит, у него шутки такие» — припомнил даочжан слова Сычжуя, снял тряпку с головы взбалмошного Ланя, все-таки потрогал затылок и виски. — Что случилось? У тебя волосы мокрые и лента. Сун Лань не знал, улыбаться или просто махнуть рукой и не обращать внимания. Ну серьезно, может это какая-то очередная простая вещь вроде «одеяло доварит обед»? — Голова высохнет, тогда и пойдешь наверх, – не хватало еще, чтоб мальчишку продуло там ветром. — А сейчас примешь сверху корзину с осколками, потом сходи на склад, там лежит новая черепица, привези тачку. Бери и длинные, и круглые. Найдешь? Вот такие. – Сун Лань показал наверх, на нужные детали, чтоб уж точно, — Иди. *** У Цзинъи чуть сердце не встало, когда Сун Лань буквально спустился с небес на землю. Зря поливал голову холодной водой — не помогло. Голова закружилась, но в последний момент умудрился промолчать, а то его на крышу точно не пустят, и будет он весь день тут ползать. — Это трудно объяснить, — пробормотал он, позволяя даочжану трогать и осматривать его голову. — Я просто нагрелся там… в смысле набегался. Даочжан, неужели вам никогда не хотелось просто вылить себе на голову ведро воды? Остудить чуть-чуть. Он машинально дотронулся до пальцев Сун Ланя, когда он трогал голову, и теперь блаженно переживал это ощущение, никак не мог выдохнуть. — Даочжан, — позвал он, даже протянул руку, чтобы дотронуться ещё раз, опомнился и не придумал ничего лучше, чем и вторую руку поднять. Получилось нелепо, как будто эти руки просто сейчас отсохнут, если их не нагрузить работой. Цзинъи энергично потёр ладони. — Треснутую черепицу куда? Не в мусор же. Давайте я её оставлю? Хоть дорожку выложу от птичника до крольчатника, такое, чтобы хозяйственное. Там сложу… а на складе — а склад где? И… иду, да. Приму корзину, и побегу. Идти медленно — он мог, он правда мог. Молодые адепты только так и ходили, чтобы стройными рядами, достойно, с невозмутимыми лицами, и только белые одежды в такт шагам колышутся. Здесь Цзинъи носился как укушенный, и ему постоянно казалось, что он слишком медлительный. Он действительно метнулся даже быстрее, чем сюда примчался, нашёл этот склад, набрал черепицы, и вроде даже не ошибся, всё приволок на этой тачке, и от нетерпения чуть не подпрыгивал, пока ему тоже разрешат подняться наверх. Забраться самостоятельно и поставить даочжана перед фактом — можно получить вполне справедливый нагоняй. Пока ждал — надрал охапку травы для кролей, разложил подвялить. — Можно мне тоже наверх? Я совсем высох, можно сказать, усох! Даочжан, я тут буквально сохну уже весь! *** Хотелось ли? Даочжан внимательно и задумчиво посмотрел на Цзинъи, словно тот сдернул темное покрывало с какого-то воспоминания, что уже давно лежало где-то глубоко в сердце. Хотелось. Но ... почему Цзинъи вдруг так говорит? Ладно, некогда. — Да, конечно, можешь использовать ее на свое усмотрение, — кивнул Сун Лань и так же легко поднялся на крышу. Они с Сычжуем стучали молотками, поправляя ряд за рядом, но краем глаза даочжан все равно посматривал вниз. — Лань Цзинъи всегда так торопится, — заметил он, и пока юноша стремительно несся с тачкой по дорожке, начал спускать корзинку, так что она появилась из-за изогнутого ската крыши как раз после «сохну». Сохнет он весь, ну-ну. — Видишь, я ему велел только головой сохнуть, а он уже торопится сохнуть весь целиком, — Сун Лань усмехнулся, а корзинка опустилась к ногам Цзинъи. Сычжуй промолчал, и даочжан не видел, как он только головой покачал осуждающе. — Нагрузи и забирайся! — Сун Лань спустился до нижнего ската, кинул мальчишке веревку. — Вокруг пояса завяжи. Прыгнешь или лестницу? Он поднял на скат корзину с новой черепицей, махнул Сычжую, чтобы тянул дальше, а сам ждал Цзинъи, будто в любую минуту готов был его ловить. На самом деле так и было — мало ли, мальчишка решит и вовсе крышу второпях перепрыгнуть? Даочжан улыбнулся. *** Цзинъи очень старался. Очень. Если вот даочжан ему доверяет что-то делать на собственное усмотрение, это же не просто так? Считал бы совсем идиотом, так не доверил бы. А так посчитал, что можно. И вообще… Можно ли настолько сильно радоваться незначительному факту — боже мой, разрешили устраивать по собственному вкусу дорожку от одного сарая к другому? А оказалось, что можно. Он поймал конец верёвки, обвязал вокруг пояса и поднял голову. — Лестницу не нужно! — он рассмеялся. — Я не прыгну. Я взлечу! Он выждал немного — не хватало ещё головой вписаться в собственноручно нагруженную корзинку, или что-нибудь случится, и корзинка с тяжёлой черепицей полетит ему навстречу. Сычжуй поднял корзину наверх, надёжно установил, и только тогда Цзинъи радостно улыбнулся и рванул вверх, как будто Сун Лань тянул его к себе. Он взмыл в воздух так легко, как будто эта радость давала ему крылья. Высота, стены крыши — не было вообще ничего, кроме глядящего сверху Сун Ланя. Цзинъи появился у него перед глазами, слишком близко, обдал обожающей улыбкой, и едва коснувшись ногой нижнего ската крыши, взмыл на самый верх. Резко развернулся, присел и наклонился над краем, протягивая руку: — Даочжан Сун Лань! Как будто собирался вытаскивать его из глубокой ямы. Просто протяни руку, просто протяни руку навстречу — и тебя одним рывком поднимут вверх, где сверкает солнце. — Что же ты делаешь, полоумный? — Сычжуй только вздохнул. — Я? Ничего ужасного не делаю, — Цзинъи улыбался Сун Ланю и ждал, пока он поднимется. *** Даочжан чуть не дернулся, чтобы отступить, но удержался и проводил Цзинъи взглядом. Летает хорошо, даже отлично, ну хоть можно не опасаться, что свалится и не успеет среагировать. Сун Лань повернулся. Надо же, нахальный какой! Даочжан глянул на Сычжуя, снова на Цзинъи и легко оттолкнулся от края, так же мягко приземлился прямо на конек, присел рядом с Цзинъи, взял молоток и вложил его в руку мальчишки. — Очень хорошо, еще одна пара рук — дело пойдет быстрее. Смотри только, чтоб нога не поехала, тут не закреплено, — он показал на ряд черепицы, — Давай закроем его новыми, как следует приладим и закрепим. Сун Лань хотел до обеда сделать побольше, в идеале закончить этот скат сегодня, благо тут немного, и завтра заняться другим. — Когда отремонтируем, покрасим наших драконов. Они должны сверкать на солнце. Драконы башни Байсюэ всегда видны, если подходить к храму снизу, еще задолго до того, как достигнешь ворот, и для даочжана это было как символ, сияющие драконы — что храм снова оживает. Наверное, слишком для того, кто здесь один с двумя помощниками, но хотелось... Он так сосредоточился на этой крыше, на том, что теперь и правда все можно сделать, что Сычжуй так здорово справляется, а Цзинъи воодушевлен и полон желания браться за любую работу, что даже почувствовал себя лучше, утренняя хмурость совсем прошла. — Так и быть, я буду подновлять драконам спины, а вы — грозные морды и острые когти, — он посмотрел на Цзинъи и даже улыбнулся, — Возьмешь южного, а Сычжуй — северного. *** А ведь главное — это вообще не оно! Главное — что даочжан сказал «очень хорошо», значит похвалил, значит не сердится, и похвалил ведь, значит всё в порядке, и Сычжуй зря шипит. Что Цзинъи умел хорошо, так это смотреть на пример и повторять так, как показали. А ещё он умел радоваться любой мелочи. Они тут вместе вот… работают. Он вытянул шею, чтобы лучше видеть, как конкретно даочжан закрепляет ряд черепицы, попробовал сам, вопросительно поглядывая на него, и буквально из кожи лез, чтобы не торопиться. Вот тут действительно спешка не хороша будет, если поползёт весь незакреплённый ряд черепицы, будет сначала опасно, а потом очень жалко кучи перебитой черепицы, а потом ещё и нагоняй получишь. — Поооонял, — задумчиво протянул Цзинъи и принялся размеренно и очень придирчиво в точности повторять всё как показали. — Так? Только после того, как получил подтверждение, что всё так, попросил Сычжуя подстраховать и проследить, Цзинъи начал работать чуть быстрее. Потом руки привыкли и запомнили порядок действий, и можно было ещё немного подвинуть темп. Он не отвлекался, хотя всё время видел даочжана краем глаза и это всё равно делало его счастливым. Руки работали, голова вроде тоже не отвлекалась, Цзинъи с закрытым ртом мурлыкал какую-то незатейливую мелодию и улыбался… попал себе молотком по пальцу, задержал дыхание и прикрыл глаза, снова работал медленнее, сунул палец в рот, отвернувшись, чтобы никто не видел. Он дорисовывал драконью морду, когда понял, что сейчас упадёт с крыши. Голову напекло так сильно, что на макушке можно запросто приготовить обед. Обед?! Солнце нагло торчало в зените и явно стояло там не первую минуту. Цзинъи осторожно добрался до Сун Ланя, чтобы не порушить всё что починили. — Даочжан, тут колокол не висит, но — бумммм! — пора заканчивать и обедать? Посмотрите, мы всё правильно сделали? Он облизал пересохшие губы. Пить хотелось. А если ему так хочется пить, значит и даочжану хочется, и Сычжуй наверняка тоже от жажды сейчас с ума сойдёт, и хорошо, что есть холодная вода, он точно знает, что сделать, но для этого стоит для начала добраться до кухни. — Красиво, — он счастливо любовался сияющими драконами и ровными рядами черепицы, перевёл такие же сияющие глаза на даочжана и повторил. — Красиво. *** — Так. Даочжан не то чтобы удивлялся, но он все равно не ожидал немного, что эти двое так все быстро схватывают и так все правильно делают. Один старался, второй — горел энтузиазмом, и это давало надежду, что все получится. С другой стороны, чему удивляться? Их, может, и не учат в Гусу крыши строить, но ведь и его не учили, зато учат учиться — это уж точно, да еще как! Пару раз и сам Сун Лань чуть не разбил новые куски, качал головой и продолжал монотонную работу. Рисование и вовсе не было его сильной стороной, так что между «доверь морды и когти мальчишкам» и «испорти драконьи глаза сам» выбор в его случае был очевиден. Он увлекся вместе с Ланями, и тоже заметил солнце, только когда спину стало припекать. Черная одежда этому тоже способствовала и, глянув на учеников, Сун Лань мысленно отругал себя. — Красиво, — согласился он. И ведь действительно, красиво... Буммм? Он уставился на Цзинъи. «Бум» — это хорошо, но все-таки не колокол. — Спускаемся. Сегодня с крышей все. Они собрали все инструменты, Сун Лань еще подумал, что Цзинъи очень правильно заранее позаботился о еде. — Умываться, — скомандовал даочжан и прошел внутрь, где опять же заранее уже была вода. Пить хотелось страшно, Сун Лань пил, пока не выпил, наверное, целый кувшин. — Лань Цзинъи, колокол. Порядок есть порядок. И даочжан сам же его нарушил, расставив посуду вне очереди, пока мальчишки умывались. — До ужина будьте добры, в книжки. Или в кисти. Мне почему-то кажется, что кто-то вчера не выполнил план, — он посмотрел на Цзинъи и как-то совсем непривычно для себя улыбнулся, немножко хитро, но все равно строго, а потом опять стал серьезным. Этим «кем-то» вообще-то был он сам. Библиотека до конца не разложена, «Записи Байсюэ» не дочитаны, он совсем не продвинулся в поисках, а это никуда не годится, придется значит сегодня лечь поздно. *** Колокол. Ну… он не успел толком попить, только умылся и жадно глотнул воды, ударил в колокол и уставился на тарелки на столе. В упор не помнил, чтобы заранее накрывал на стол. Цзинъи озабоченно пощупал ещё горячую макушку, счёл, что забыл, на всякий случай себя похвалил за предусмотрительность и попытался вытащить из закромов памяти, как он ставил посуду на стол. Вообще логично, если с супом догадался заранее, то может и посуду заранее расставил? Но на этом месте в голове было удручающе пусто. — Я только покормлю всех, и да, туда. Даочжан, вот напрасно вы… — Цзинъи размотал горшок с супом, поднял крышку, понюхал и довольно облизнулся. Суп получился густой, сытный, а что он не обжигающе горячий, это сейчас даже хорошо. Он разлил по мискам, поставил горшок сбоку, налил в большой кувшин самой холодной воды, какая нашлась, изничтожил туда пару лаймов, добавил сахара, размешал и тоже поставил на стол. Подкислённое и лишь слегка сладковатое питьё сейчас будет хорошо. Но чай всё равно поставил, а то вдруг даочжан всё-таки предпочитает чай? — Даочжан, можно я возьму белую краску? — Цзинъи беспокойно посматривал в сторону дверей. — Если солнце будет так припекать ещё сколько-то дней, мне нужно покрасить там у кроликов. Уже и Сычжуй сидел за столом, и даочжан сел, а Цзинъи всё лазил по кухне туда-сюда. Каша для карпов остыла, сейчас нужно покормить их, покормить кролей, проверить не перегрелись ли ушастые. Он виновато вздохнул, сел на место, взялся за ложку и с недоумением увидел, что ложка трясётся в пальцах. Пальцы дрожали. Видимо, с непривычки. — Это так-то я первый раз крышу чинил, — признался он и засмеялся. — Сычжуй, смотри. Он вытянул руку — пальцы ходили ходуном, на одном наливался густой кровоподтёк. — Представляешь, какая каллиграфия будет? Заглядение! Цзинъи очень старался не хохотать в голос. Налил холодной воды с соком, наконец напился, и только после этого взялся за суп. Конечно, ложка дрожала, но было бы что есть, а способ это съесть он всегда найдёт. Уставать тоже приятно. *** Это было так вкусно, что Сун Лань чуть не прослушал вопрос. Когда он в последний раз ел такую вкусную еду? Он не помнил. И вопрос все-таки прослушал, а теперь замер и смотрел на ложку, вспоминая, что сказал Цзинъи, потом сообразил, посмотрел на него удивленно: — Конечно, можно. Не спрашивай — бери. Все, что не закрыто, можно, помнишь? А мальчишка опять мельтешил. Туда-сюда, туда-сюда, неугомонный! — Тепло ненадолго, скоро станет холоднее. Но ты делай, как тебе виднее. Лань Цзинъи, сядь, пожалуйста, и поешь. Смех этот даочжан совершенно не одобрил. Во-первых, заставлять юных адептов работать до трясущихся рук — неправильно. Во-вторых, палец выглядит плохо. Сычжуй в этом неодобрении даочжана явно поддерживал, потому что веселья не разделил и тоже строго посмотрел на друга. — Каллиграфия отменяется, — отрезал Сун Лань и, подумав, добавил. — Мытье посуды — тоже. Он снова взялся за еду, которой пренебрегать не собирался, тем более такой, и время от времени поглядывал на Цзинъи. Ну не кормить же его? Палец распухнет, надо арнику и замотать... — А кроликам можно утром покрасить? Или так: Лань Сычжуй может покрасить, под твоим чутким руководством, конечно. Почему-то он чувствовал себя немного виноватым за этот палец, но с другой стороны, сам что ли ни разу молотком не попадал? Нечего торопиться потому что. Даочжан вздохнул и налил всем воды с лаймом. Как этот мальчишка даже воду делает вкусной? — Лань Цзинъи... Нет, ну палец — не катастрофа, завяжет — заживет, нечего переживать даже. В конце концов, не ребёнок, взрослый человек, а молоток — не самое опасное, что ему в руках держать. Да, верно, нечего переживать. Сун Лань ел, запретив себе смотреть на Цзинъи и думать об ушибленном пальце. *** Ну и чего они оба такие серьёзные? Ну ведь правда смешно! Ложка пляшет, и суп пляшет. Ну смешно же, ну? Цзинъи только озадаченно посмотрел на даочжана, покосился на Сычжуя, лизнул синяк на пальце. — Ну каллиграфия ладно. Её я временно заменю, там много других заданий. Но чем посуда-то виновата? Так, посуда. Цзинъи вдруг понял, что с памятью у него всё хорошо. Просто даочжан наверняка заметил всё раньше, поэтому принялся ему помогать — расставил посуду по столу. Конечно, это приятно, и очень отрадно осознавать, что даочжан Сун Лань вот так трогательно и деликатно заботится о нём, и сердце снова радостно кинулось куда-то в горло, чтобы выбраться наружу и рассказать даочжану всё, что там оно себе надумало… — Это просто синяк, — тихо проговорил Цзинъи, глядя куда-то в суп. — Мне не больно. Соврал — болит, но всё равно это просто синяк. На пальце, даже не на голове. Какая разница, что там с синяком, если он тут сердце потерял?! — Я справлюсь и одной рукой, уж три миски я помою, горячая вода мне в помощь. Тут бы ещё решить сразу, что сделать на ужин. Цзинъи молча добавил супа в подвинутую миску Сычжуя, и так же машинально добавил Сун Ланю. И себе — просто для справедливости, потому что там осталось на донышке, и чего будет весь горшок занят парой ложек супа? Тут бы ещё понять, что приготовить на ужин. Он доел, непримиримо и строго встал, и… ушёл за водой, потому что для любого мытья посуды нужна в первую очередь вода. Конечно, учёба да, она важна. Но вот сейчас он тут закончит, потом сразу покормит карпов, потом отнесёт кролям, проверит как они, сообразит, что будет на ужин, и непременно закончит зубрить то, что начал вчера. Сычжуй встретил в дверях, перехватил вёдра. Цзинъи попытался не отдать, и они едва не расплескали воду по полу. — Прекрати, — строго очеканил Сычжуй, и шёпотом добавил. — Ты чего взъерошился? Тебя ведь не отругали. *** И что с этим делать? Сун Лань смотрел, как Цзинъи лизнул синяк, как стал вдруг тихим и от этого сразу видно, какой он упрямый. Еще и врет — болит же, неужели он думает, что даочжан никогда не попадал себе молотком по пальцу? В первый же день в Байсюэ и саданул, между прочим. Завтра палец распухнет, будет ныть и главное — мешаться. Вот казалось бы — синяк на пальце, а как сложно. Запретить? Запретил. Не слушает. Наказать? Раздуть эту ерунду до глупых масштабов? Сун Лань попробовал вспомнить, что в похожих случаях делал Чэнь Бо или старшие ученики, но когда живёшь себе в храме и сам — на месте Цзинъи, то конечно не запоминаешь такие вещи. А что сделал бы Лань Сичэнь? Даочжан попытался представить, но мягкость и мудрость Цзэу-цзюня, сочетание в нем простоты и недостижимости идеала никак нельзя было примерить на себя. Наверняка Лань Сичэнь решил бы вопрос максимально деликатно и даже незаметно. Все это время Сун Лань смотрел на Цзинъи, соображая, как же быть, пока мальчишка не встал. Дурацкий палец, такая мелочь... даочжан глянул на Сычжуя, покачал головой, тут вдруг обнаружил, что суп прибавился, и доел, пока Цзинъи ходил за водой. Посуду он не стал собирать, только допил чай. — Хорошо, — Сун Лань обошел мальчишек, когда они наконец разобрались с ведрами, — Тебе виднее. Увидимся за ужином. Он мягко улыбнулся обоим и ушел заниматься делами. Спорить из-за синяка с упрямым мальчишкой — глупо. Он только сильнее примется за все свои дела, а так, может, будет аккуратнее. Когда завтра не сможет работать — наверное, подумает. Но арнику и бинт даочжан Сычжую, конечно, принес. До самого вечера он занимался библиотекой, закончил почти все, оставив на другой день только сочинения, не связанные с учением и философией — романы, стихи и путешествия. И ни на шаг не приблизился к цели. Сун Лань понимал, что любые сведения о том, как вернуть застывшим в этом мире душам покой, должны быть явно в запретной комнате, и видел только два варианта: открыть комнату или расспросить Чэнь Бо. Наставник молчал, и Сун Лань мог бы, конечно, обратиться за помощью в Гусу, где был тот, кто точно смог бы помочь, но пока оставил это до крайнего случая, если только убедится, что сделал все, что в силах. В конце концов, Чэнь Бо и его ученики приходили каждую ночь, Сун Лань не видел проблемы в том, что этих ночей будет много, хоть сто. Значит, надо открыть комнату. Патриарха, опять же, не спросишь, и даочжан принялся изучать все книги, связанные с историей храма и практиками Байсюэ. Почти все он читал раньше, но сейчас совсем по-другому смотрел на каждый текст. Если раньше ритуалы просто запоминались, то теперь Сун Лань видел, как они менялись и почему, и не заметил, что обращает внимание даже на мелочи вроде того, какие новые украшения появлялись в Байсюэ. Он нашел записи о самой библиотеке — кем, когда и как были добавлены книги, у многих стояли пометки о дарах и даже обмене, в этот список даочжан так углубился, что просидел с ним до самого вечера. *** Отвоевав своё священное право мыть посуду в свой дежурный день, Цзинъи несколько успокоился. Даочжан ушёл, а Сычжуй отвёл душу, отчитывая своего приятеля с истинно циженевской суровостью. При этом замотал палец, приложив туда какое-то лекарство, и свирепо предупредил: — Увижу, что повязка мокрая или грязная, или увижу, что на пальце вообще нет повязки — всё расскажу даочжану. — Что расскажешь? — Скажу, что ты в него влюбился, расскажу, как ты вместо занятий выписываешь его имя в разных стилях, расскажу, как ты обнимаешь подушку и стонешь в неё. — Что я делаю? — Цзинъи испуганно вцепился в миску, отставив забинтованный палец. — Стонешь, — Сычжуй назидательно постучал ногтем по столу. — Пересказать, что именно выстанываешь? — Нет! — Цзинъи в принципе представлял, что может. — Оооо, как хорошо, что мы не в Облачных Глубинах. — Ты именно там и начал стонать во сне, и приходилось тебя толкать до того, как услышит кто-то ещё. Вот Лань Сычжуй всё-таки настоящий друг. Цзинъи поклялся, что будет осторожным, что побережётся, и кухню вылизал до идеального блеска. Лишь немножко схитрил — поверх повязки наматывал тряпицу, которую можно пачкать, а потом выбросить, и снова чистый и почти что идеальный. Он накормил карпов — кашу ели вообще отлично. Он сходил к кроликам и выбелил крышу крольчатника. Один всё-таки перегрелся, Цзинъи потратил ещё около часа на возню с грустным кроликом, который свесил уши и тяжело дышал. Унёс в прохладное место, поливал уши холодной водой, постоянно поил. А там и солнце чуть-чуть сдвинулось, ушастые повеселели и затребовали еды. Цзинъи не стал тратить время зря. Нет. Он кормил кроликов, возился с ними, выбирал из ямы червей для карпов, одновременно декламируя трактат, который нужно было зазубрить. Наверное, это смотрелось вообще тупо, но неподвижно сидеть и учить было труднее. Это Сычжуй так умеет, а у него никогда не получалось. Поэтому в одной руке он держал книгу, постоянно туда заглядывая — тут синяк не помеха, а второй возился по хозяйству. Или прятал книгу за пазуху и двумя руками во что-то вцеплялся, продолжая свою декламацию, по кругу наворачивая этот трактат то кусками, то подряд, то вразнобой. Он вообще рассудил, что порядок где-то вдалеке или на крыше — это может и правильно, но оставляет ощущение непроворотной глыбы, висящей над головой. Порядок нужно видеть глазами в повседневности, тогда не гаснет энтузиазм. Поэтому кроме кухни вычистил и вылизал всё, что к этой кухне примыкало, повыметал, повымывал, призвал к порядку сорные травы, но до голой земли нигде не выдирал, поскольку считал это глупостью. Он даже успел помучить гуцинь под строгим надзором Сычжуя, который всё время коршуном следил за тем, чтобы пострадавший палец не касался струн. Помучил, пересказал вызубренное, получил от своего добровольного наставника одобрение, схватил следующую книгу и ускакал на кухню, где так же под собственный непрерывный бубнёж сварил рис, поставил на стол маринованные овощи, нажарил яйца с зелёным луком и ударил в колокол. По его собственному плану у него ещё после ужина карпы, кролики, снова трактат и найти где в окрестностях растёт ива. А пока… А пока он снова натаскал воды впрок. И после ужина натаскает ещё, потому что завтра будет готовить Сычжуй, и он что, другу воды не притащит с запасом? *** Даочжан слушал этот колокол до последнего отголоска, это было так... правильно. Он шел через храм не спеша, смотрел на крыши, на площадь под ногами, и как будто видел все вроде как раньше, но немного по-другому. Спину Цзинъи он заметил в дверях, мальчишка шел с ведрами, и Сун Лань только головой покачал. Наверняка ведь на месте не сидел, скакал до вечера. Он вошел внутрь, поздоровался и устало улыбнулся. Кухня сияла чистотой, она и так сильно грязной не была, но тут... как будто по ней Цзинъи ползал весь день. Порядок образцовый, настолько, что единственный «непорядок» тут же бросился в глаза. Сун Лань с интересом взял в руки книгу и прочитал название. Посмотрел на Цзинъи, снова на книгу и перевернул страницу. Он не стал высказываться, но искренне не понимал, как можно читать столь сложный текст на кухне, когда мысли явно отвлекаются на разные другие вещи. Или Цзинъи мало что усвоил, или он умеет делать все одновременно и одинаково хорошо. Учитывая, что как правило молодые ученики нуждаются в комментариях к сложным текстам, ну если только в Облачных Глубинах их не зубрят так же, как их знаменитые правила. В любом случае... — Читать и делать другие дела — не очень удобно, Лань Цзинъи, — заметил Сун Лань, не пытаясь укорить юношу, — Что-нибудь упустишь. И судя по идеальности кухни и запахам еды, в жертву был принесет именно смысл трактата. Оставалось только надеяться, что в Гусу не спросят слишком строго... но вообще вредить образованию адептов ордена в намерения даочжана никак не входило. Может, обсудить с ними этот трактат? Может быть потом, когда он сам закончит поиски. *** — Я его уже читал, — Цзинъи попытался неловко оправдаться. — Ну в смысле… Ай. Он оставил книгу на произвол судьбы в руках даочжана и принялся раскладывать еду по мискам, мотнул головой на вошедшего Сычжуя. — Это вот он у нас умеет сесть чинно и учиться. А мне нужно это с кем-то обсуждать. Для начала с кем-то, кто не смотрит на меня как на идиота, поэтому карпы и кролики вполне подходят. Так что если после меня карпы начнут вот это цитировать — не волнуйтесь, всё в порядке. Зато ни у кого нет таких учёных карпов. Неизвестно, чем был занят даочжан, но он что-то выглядит так, будто кирпичи таскал. Цзинъи беспокойно наливал ему чай, потом налил Сычжую, потом себе. Ему нравилось, что тут есть вот такое правило, когда они втроём сидят за одним столом, и можно даже во время еды о чём-то говорить. — Даочжан Сун Лань? — вообще он хотел спросить, вкусно ли ему. Почему-то очень хотелось, чтобы похвалил, чтобы сказал, что вкусно. — А что у нас на завтра? Если мы с крышей уже всё, конечно. Он не хотел есть. Наверное, когда готовишь, то самому есть не хочется. Цзинъи как раз хотел сказать, что не голодный, опустил глаза в свою миску и обнаружил, что всё съел. А вот это плохо, если он не замечает, что ест, это он устал, и устал сильно. Зато! — Зато у меня уже не дрожат пальцы, — он с гордостью продемонстрировал руки, идеально чистую и сухую повязку на пальце. *** — Это сложный текст. Снова вернулось ощущение, будто песку в глаза насыпали, Сун Лань выпил залпом чашку воды и смотрел, как Цзинъи раскладывает еду. Он, что серьезно? На него кто-то смотрит, «как на идиота»?! Даочжан даже вопросительно посмотрел на Сычжуя. — Если хочешь, можем обсудить потом, — вдруг предложил он, хотя на самом деле не очень понимал, зачем. — Если честно, по-моему это один из самых скучных трактатов, который нам преподавали, я его понял только после комментариев и беседы с наставником Чэнь Бо. Он помог мне разобраться, потому что я совсем не мог взять в толк, какое отношение все это имеет к жизни. Так что... Сун Лань снова попробовал улыбнуться, беседа все-таки, но получалось плоховато. Это он так устал или что? Даочжан моргнул, и еще раз, и взялся за еду. Как можно говорить с адептами, да еще и с чужими, о таких вещах? Будут думать, что в Байсюэ нет должного уважения к древним текстам. — Я... — про завтра-то он совершенно забыл! — Мне нужно закончить с книгами. Есть важное дело, нужно кое-что найти. Даочжан осекся и решил уточнить на всякий случай: — Не в том смысле, что что-то потерялось, все на месте, но мне нужно решить один вопрос. Так что вы смотрите сами. Сад, огород... Вообще-то колокол так и лежал во дворе, и все остальные колокола тоже до сих пор он не повесил, и колодец пора было чистить. Но все это делать Ланям без него — невозможно, а даочжан никак не мог бросить поиски. Может, просто посмотреть в покоях патриарха? Но он уже искал насколько возможно деликатно, а рыться более обстоятельно Сун Ланю казалось неуважением. Он посмотрел на руку Цзинъи. — Ты молодец. Ну и какой он молодец? Перевязал — спасибо Сычжую, но с этими всеми делами завтра будет только хуже. — Спасибо, Лань Цзинъи, — даочжан отодвинул миску, — Это очень вкусно. Тут совсем не преувеличил, но вернуться назад все равно торопился, и не показать бы. Поел и сбежал к книгам — это неправильно и невежливо, в этом смысле одному было, конечно, проще. Сун Лань неспешно отпил чай. — Не забудьте про закат. *** — Вот потому что он сложный, поэтому я его и… мучаю, — Цзинъи как-то не был склонен преувеличивать собственные таланты. Вот нахваливать Сычжуя он мог с утра до вечера, и даже сейчас посмотрел на него с гордостью. Мало того, что вот это вот сидит самый лучший ученик клана Лань, так этот замечательный Сычжуй ещё и его друг, и помогает ему… и молчит когда нужно. — Замечательно, тогда я завтра это… сад, огород, и там много ещё чего нужно сделать. Он совсем не приуменьшал — заросли ивняка он заприметил, там можно будет нарезать прутьев, они пригодятся для разной мелкой работы, как минимум наплести ловушки для рыбы, чтобы притопить в озере. А то уже на карпов даочжана начал поглядывать с кулинарными целями, но всё-таки кои красивые, а там в озере водятся вкусные. Даочжан его похвалил. Вкусная еда. Цзинъи счастливо вздыхал, убирая посуду. Сычжуй за ним наблюдал, потом поднялся с места и хлопнул его по плечу. — Закончишь — ещё и по этому трактату тебя погоняю перед сном. — Я сейчас приду, — Цзинъи нагрел воды для посуды. — Сейчас тут закончу, покормлю кролей и приду. Он действительно так думал. По крайней мере, действовал он правильно и по порядку. Цзинъи поставил сварить на завтра кашу для карпов, перемыл всю посуду, как и собирался, притащил воды, покормил карпов сегодняшней кашей, а завтрашнюю поставил остужаться, утащил одеяло в комнату и заверил Сычжуя, что сейчас вернётся. Отсюда пошёл к башне, где с утра подсыхала охапка травы. Пошёл, а не побежал. Что-то устал сегодня бегать. Собрал траву, пошёл кормить кролей — эти твари ценители и ночью подкрепиться, поэтому вечером очень важно положить достаточно еды, и каждому по морковке, чтобы веселее было хрустеть. Он вытащил сначала одного кроля и внимательно осмотрел, потом второго. Дневной перегрев никак не сказался, зверьки бодро брыкались, потом так же бодро хрустели. Воду Цзинъи поменял, и сидел рядом с решёткой, наблюдая за своими подопечными. А когда очнулся, даже не понял, что произошло. Солнце. Куда-то делось солнце. Оно ведь даже не касалось нижним краем верхушек деревьев, он на минуту прикрыл глаза, всего на мгновение! Цзинъи с упрёком посмотрел на кроликов. — Предатели… могли бы и разбудить, — прошептал он, поднимаясь на ноги. Встал и слабо застонал. Когда весь день носишься как ненормальный, не замечаешь, что накапливается усталость. Но стоит только расслабиться, как всё наваливается, и вот так запросто выключаются мозги. Цзинъи покаянно вздохнул. Нужно идти и сдаваться даочжану. Он нарушил правила, незаметно проскользнуть не получится — там двери становятся просто неоткрываемыми. Он действительно ничего такого не ожидал, просто в какой-то момент оказался окружён чёрными тенями, после чего распознал духов умерших, которые явно не об учёных трактатах пришли побеседовать. — Увещевание, — тут припомнил Цзинъи. — То есть, сначала расспрос, потом увещевание, потом упокоение, и только если это не работает — простите великодушно, уважаемые духи, уничтожение. Это как экзамен. Главное не дать себя самого уничтожить, а для этого нужно быть просто внимательным и… ОЧЕНЬ БЫСТРО БЕГАТЬ! Цзинъи рванул с места так, как в жизни не бегал, как только понял, что духи не горят желанием беседовать и увещеваться. Он бежал в сторону жилого крыла, там комната даочжана, или можно долбануть в колокол, или что угодно ещё. Если нет — ладно, он отобьётся. Он ведь не безоружен в конце концов! Предупредительный аккорд гуциня слегка замедлил духов, Цзинъи нервно перевёл дыхание. Уставшие руки и минус один палец. Плохие исходники для такого случая.