Затмение

Цзинъи не очень поверил Сун Ланю, но что ему оставалось делать? Не тормошить же его, если наконец-то засыпает — даочжану очень нужен отдых. — Я помню, — прошептал Цзинъи, поправляя ему одеяло. Он бы сидел над ним до утра, если бы Сычжуй не пригрозил, что утром пожалуется на его безголовость так результативно, что за воротами оба окажутся ещё до завтрака. Конечно, Сычжуй порывался всучить ему своё одеяло, но тут уже Цзинъи сам взбунтовался. Он принял решение — он отдал своё одеяло и свою подушку. А раз он принял такое решение, то будет только справедливо спать так, как он выбрал. А раз так, то и матрас придвинул вплотную к своей кровати, и спать лёг практически рядом с Сун Ланем, только на ярус ниже. Накинул на себя запасную одежду, закопался с головой. Только когда Сун Лань принимался ворочаться, поднимал руку и придерживал одеяло, чтобы не уползало в ноги. Лань Сычжуй тоже проспал, но он встал раньше и покинул комнату, накрыв Цзинъи своим одеялом. Так что когда даочжан Сун Лань проснулся, он вполне ожидаемо не увидел больше никого. Цзинъи распластался по матрасу, и под одеялом его было не видно. Но на зов откликнулся сонным «угу», из-под одеяла показались сначала забинтованные руки, потом растрёпанная макушка, Лань Цзинъи нащупал край кровати и сел, едва не ткнувшись лбом куда-то в сидящего даочжана. — Я здесь. Он потёр глаза костяшками пальцев — хоть что-то не забинтовано! — смущённо зевнул в ладонь и поднял голову. Улыбался, приглаживая спутанные волосы. — Как вы себя чувствуете, даочжан Сун Лань? — он уже видел, что неплохо, а может быть даже и почти хорошо, но так хотелось подтверждения. Цзинъи ждал, что он скажет, старался не очень рассматривать его, едва прикрытого одеялом, медленно соображал. — Ой, — он спохватился и прикусил губу. — Я вчера… не сообразил, что нужно посушить одежду. И оставил в бане бардак. Цзинъи виновато осмотрелся, увидел на себе одеяло Сычжуя, полыхнул румянцем и встал, неловко расправил одеяло на кровати друга. — Я слушаю, даочжан. Вам нужно принести одежду. Просто скажите, где лежит и что принести. Я быстро. *** Сяо Синчэнь выдохнул, счастливо и устало улыбнулся и потом еще вздрагивал, когда Сюэ Ян собирал семя с живота. — Еще вот, — он отдал и свои пальцы, жмурясь от удовольствия, засыпал под тихое ворчание, окутанный теплом, совершенно счастливый и спокойный. И спал так же спокойно, потому что нет нужды тревожиться, когда есть уверенность. Он же может смотреть, как улыбается и смеется Сюэ Ян, значит есть все шансы, что Сун Лань тоже будет смеяться. Заклинания в комнате укрывали таким плотным пологом, что Сяо Синчэнь даже не услышал Цзян Цзай и спал, спал, пока Сюэ Ян не вернулся. Он пошарил рукой, нащупал край простыни и попробовал на себя натянуть, но она, конечно, оказалась под ним, и удалось только прикрыть немножко бок и плечо. Даочжан вздохнул и открыл глаза. — Опять я весь голый. А ты смотришь. Он всегда так говорил, как будто в этом что-то было неправильное, но на самом деле ужасно любил так просыпаться — от мыслей Сюэ Яна, какая у него красивая самая святая сволочь на свете. Сяо Синчэнь потянулся и зевнул, серьезно посмотрел на него: — Конечно. Как хулиганить, так ты первый. Опять в долг? — он прищурился, — Я подумаю. Сяо Синчэнь никуда не торопился, но все равно все сделал быстро. — Идешь со мной? Если Сун Лань еще не вышел, можно было не сердить его и осмотреться вместе. Синчэнь направился в алтарный зал и обнаружил, что в нем нет ни одного подношения. Боги Байсюэ, похоже, плохо приглядывали за этим местом, и его друг не нашел, за что благодарить и о чем просить. За алтарем он увидел дверь, украшенную сдержанно, как и все здесь в храме, только вокруг на стене были вырезаны поля, заполненные рисунками и явно в разное время. Одно, круглое, выглядело почти новым, его не успели украсить, видимо, а дальше стена и вовсе оставалась гладкой. При этом сама дверь явно была древней. — Видишь, ночь моя? Ее не скрывают, но я не чувствую и не вижу ничего, что может открыть. «Не ищи и найдешь?» — Он с улыбкой посмотрел на Сюэ Яна, — Чокнутые даосы? Интересно, что это за рисунки... — Доброе утро, — Синчэнь вошел в кухню. — Здравствуйте, — Лань Сычжуй встретил вежливым и безукоризненным поклоном, — Сегодня моя очередь, — заметил юноша с улыбкой и расставил чашки на столе, — но все готово. — О... Мы еще не знаем правил, — Сяо Синчэнь лукаво скосился на Сюэ Яна, — Но.. В оправдание скажу, что мы, кажется, нашли это запертое место. *** Он здесь. Вот прямо здесь, внизу. Сун Лань натянул одеяло. Стоило услышать голос Цзинъи, как память тут же услужливо предоставила картины одна другой неправильнее. А мальчишка еще и все это вспомнил! Кошмар. — Хорошо, спасибо. А ты? — он сурово помолчал, — Спал? Надо было выставить его из этой бочки. Тряпка. Расслабился вчера, позволил себе «не мочь». Все он мог, просто хотел оставить Цзинъи — надо быть честным. Честным-то быть получалось, с этим не было проблем, они начинались, когда честные мысли били по больному. Поэтому надо встать и пойти к себе, в одеяле, да... адепт Байсюэ... Сун Лань почувствовал, как от злости краснеют уши. — Да. Мм... Там не запутаешься, у меня... Вся чистая одежда в одном сундуке, у кровати. Взгляд изучал мальчишечье лицо и остановился на родинке. Тут же вспомнилось, как эта родинка ему приснилась, но что самое ужасное — эта мысль вдруг сползла, нет, устремилась вниз, разливаясь теплом где-то в паху. Сун Лань закрыл глаза, кивнул и сквозь стиснутые зубы сказал: — Не нужно торопиться. Вот правда, сейчас совсем не нужно. Пока Цзинъи ходил, Сун Лань взял себя в руки, все-таки дыхательные практики и тренированные способы успокаивать с помощью медитации смятение тела и сердца не зря ему были даны. Сражаться пришлось с очень яркими образами. Взгляды Цзинъи, его забота, этот наклон, когда он попросил помочь с лентой, вода, которая льется с его ладоней на плечи, алый след на дереве, мокрая ткань на ягодицах и ногах, и родинка, опять эта родинка... Сун Лань зло застонал и выдохнул, изгоняя прочь незваные воспоминания. О чем он думает вообще?! Даочжан открыл глаза и посмотрел на метку. Она никуда не делась, конечно, стала чуть ярче, но сейчас не болела, только мешала внутри. *** — А ты можешь завести какой-нибудь специальный свиток, чтобы туда всё записывать? Я люблю быть твоим должником. Кроме того, гэгэ, я хотел бы взять у тебя в долг ещё одну дивную фантазию, она настолько прекрасна, что… Сюэ Ян застонал и только выразительно указал обеими руками на свою промежность — там очень красноречиво встал член. Ну как встал, так и обратно ляжет. Воздержание, аскеза. С даочжаном поведёшься, от даочжана и наберёшься. В мире Сюэ Яна воздержание — это когда не каждый раз при возбуждении получаешь восхитительного даочжана в постель, а иногда приходится и обламываться. Страшное лишение, лютая аскеза. — Конечно иду. У тебя есть сомнения, Сяо-гэ? Когда я ещё могу так спокойно погулять с тобой по… Байсюэ. Прогуляться со своим даочжаном по месту, где я всех убил? Ну, почти всех. Из всех возможных признаний в любви — это самое волнующее, самое настоящее. Сяо Синчэнь прекрасно знал о нём всё, и умудрялся смотреть на него почти так же, как в тот раз, когда явился его арестовывать… без ненависти, без яда. Только теперь всё это освещалось такой восхитительной яркой любовью, что Сюэ Ян чувствовал себя немножко другим человеком. Не лучше прежнего Сюэ Яна, но определённо более спокойным, счастливым и мирным. — Совершенно чокнутые даосы. Знаешь, что меня поражает? Я в шоке от того, насколько сильно даосы умудряются усложнять простые вещи, прятать то, что по идее даром никому не надо. Но если спрятать, то злоумышленников начинает одолевать спортивный интерес, и дело в шляпе — враги несутся толпой, чтобы раскопать секрет, а секрета толком нет. Ну вот смотри… Он потыкал пальцами в стены. Развёл руками, пытаясь показать, что не понял нихрена или почти нихрена. — Что тут должно быть? Мне кажется, что вот за этой дверью явно есть ответы хотя бы на часть вопросов. Пойдём будить Сун Ланя, или побудем милосердными и немного подождём? На кухне Сюэ Ян устроился на дальнем конце стола, не утруждая себя приличиями. Действительно сел на стол и болтал ногами, наблюдая за заботами Сычжуя, а на его замечание по поводу уже готовой еды сделал честные глаза и указал на Сяо Синчэня, мол, это всё он, кому ещё придёт в голову мысль заботиться обо всех окружающих? — Лань Сычжуй, а вот этот колокол возле кухни висит — это чтобы посигналить, что кушать подано? Оооо, можно мне?! Даочжан, разреши! В жизни не приходилось звонить в колокол. А то сейчас придёт Сун Лань, строго на меня посмотрит, и мне придётся вести себя прилично! *** — Простите, даочжан, я действительно заснул… Цзинъи покаянно опустил голову и с недоумением уставился в пол. А чего он, собственно, извиняется по этому поводу? Он ведь должен был спать, да и даочжан совершенно точно… эээ… он ведь настаивал, чтобы ночью спали все? Или он что-то перепутал? Не зря же даочжан так сурово смотрит. Он же не может просто так сердиться на него? Небеса, да даочжан сейчас взорвётся от гнева! Лань Цзинъи как ветром сдуло. Он в спешке выскочил за дверь, зацепившись плечом за косяк, закрыл дверь и привалился к стене, судорожно хватаясь за ушибленное плечо, пытался собрать растрёпанные волосы в узел. Если не торопиться, то можно успеть хотя бы попытаться исправить свою оплошность… даочжан прав, он ведь сказал сразу — мы ложимся спать, когда все дела сделаны, а встаём на рассвете. А он лёг, не сделав все необходимые дела. И кто он после этого? В бане всё оказалось убрано. Цзинъи только с облегчением вздохнул. Надо будет сказать Сычжую спасибо, всё-таки он искренне за него беспокоится — всё убрал, одеялом укрыл, сейчас наверняка по кухне скачет. Куда он только ленту дел, если всё тут убирал? Он дошёл до комнаты даочжана, помедлил на пороге, вошёл и замер у порога. Такая сдержанность во всём. Такая потрясающая сдержанность. Цзинъи медленно прошёл по комнате, смутился просто до крайности, достал из сундука смену одежды, не забыл про нижние штаны и рубашку. Стало ещё более неловко — его рубашку он вчера порвал не задумываясь… наверное будет правильно, если он зашьёт, прежде чем возвращать. Он прижимал к груди стопку одежды, постоял возле кровати даочжана, оглянулся на дверь, быстро наклонился и ткнулся лицом в подушку, испуганно поправил. Всё как было, безукоризненно аккуратно. Ещё не хватало, чтобы его застали тут за таким занятием. Цзинъи вернулся, культурно постучал в дверь, выждал и только после этого вошёл, культурно глядя в пол. — Даочжан, вот, — он уложил стопку на край кровати. — Сейчас принесу обувь. По крайней мере, сапоги не пришлось искать и сушить, стояли у двери — он точно помнил, что не приносил их сюда. Нужно было и самому как-то принимать приличный вид, тем более что времени уже наверняка много. Почему никто не растолкал его? Цзинъи убрал одежду, которой укрывался, схватил гребень, попытался разобрать спутанные волосы, понял, что руки не слушаются и виновато покраснел. Быть беспомощным — отвратительно. Он наскоро стянул волосы на затылке и сунул гребень за пазуху. — Я оставлю вас, даочжан, мне нужно… Небеса, ему просто было нужно привести себя в порядок, не замирая на месте от удушающего счастья быть рядом с Сун Ланем. Чтобы можно было распутать волосы, ругаясь и чертыхаясь от злости. *** — Ты совершенно прав, — Синчэнь улыбнулся, — если прятать, то захочется украсть, а эта дверь не выглядит спрятанной. Скорее непонятной, мне кажется. Побудем милосердными. На кухне Сяо Синчэнь честно отрабатывал правила приличия за двоих, потому что на Сюэ Яна надежды, конечно, не было никакой. — Вы нашли! — Лань Сычжуй выдал чай и сел напротив, смотрел с искренним восхищением на даочжана. Вот, он старательно играл «Расспрос», и это пригодилось, нет никаких сомнений, что даочжан Сяо Синчэнь то, что нужно и нашел. Внезапная просьба Сюэ Яна чуть не сбила с толку. Во-первых, завтрак без колокола... ну с другой стороны, разве сейчас не особые обстоятельства? Во-вторых, у него были серьезные сомнения, что Сюэ Ян может вести себя прилично, тем более от одного взгляда даочжана Сун Ланя, но сказать об этом будет совсем бестактно. В-третьих... — Сегодня моя очередь дежурить на кухне и я должен созывать храм к трапезе. Это правило, — сказал он строго и вежливо, — Но наверное... сегодня очередь не совсем очередь? — Сычжуй улыбнулся. — Ударите? *** Сун Лань озадаченно посмотрел на дверь. Да что не так? Сказал что-то? А может... может Лань Цзинъи что-то заметил? Какой-то кошмар. Когда Цзинъи вернулся, выглядел он по-прежнему каким-то слишком смущенным и испуганным даже. Смотрит в пол... Сун Лань чуть не взял его за руку, чтоб заставить на себя посмотреть, но только сказал: — Спасибо, Цзинъи, — как можно нейтральнее и мягче. Мальчишка снова ушел, и даочжан, уже привыкший к его торопливости, тут же взял штаны и успел натянуть как раз к его приходу. Ну прикрылся — и то хорошо, хотя сцена в бане снова полыхнула в памяти всеми красками своего неприличия, особенно того, которое она сейчас за собой влекла — отделаться от мыслей оказалось куда труднее, чем Сун Лань себе мог представить. Почему он так спешит вечно? Даочжан надевал рубашку, наблюдая за тем, как мальчишка суетится. Верно, пусть идет. Сычжуй вот его расчешет, невозможно уже... Сун Лань снова нахмурился. Это неправильно, страшно неправильно, пусть уходит, но вместо этого хотелось ровно наоборот — увидеть или понять, что происходит. Цзинъи напуган? А сам он? — Нет. Стой, — велел даочжан и опять как-то резко вышло. Он подошел, забрал гребень и развернул мальчишку к себе спиной, — Цзинъи... Сун Лань расправил его волосы, убирая пряди из-за ушей. Какое счастье, что мальчик стоит к нему спиной! Не видит лица, не видит, как это сложно все — простые вещи. — Я пугаю тебя. Я знаю. Тебе тут нравится, и ты мне очень помогаешь, правда... Он осторожно провел гребнем по волосам, стараясь не зацепить сильно, терпеливо разобрал спутанную прядь пальцами, следом еще одну. Эти простые действия удивительно успокаивали, но и волновали тоже. — Меньше всего мне хотелось бы тебя пугать, но... я не знаю, как объяснить. Мне сложно это контролировать, особенно ночью. Он продолжал расчесывать, укладывая волосы ровными прядями на спину, один раз зацепил, все-таки, пробормотал «ой, прости». — Да и днем непросто. Я ударил тебя и даже не понял сразу, что это ты. В общем... — слова давно должны были закончиться, но они не заканчивались, Сун Лань расчесывал волосы, то замолкая, то продолжая говорить. — Ты можешь всегда уйти, если я начну кричать, я просто не знаю, что дальше будет. А ты наоборот, рядом, и я не хочу тебя пугать. Но могу просто не сдержаться. Где твоя ленточка? Надо заткнуться. Только хуже становится. Но не получалось совсем, и Сун Лань продолжал тихо говорить то, что говорить совсем не следовало. — Цзинъи, я знаю, как это бывает. Потом не исправишь... Сяо Синчэнь говорит, это не я, что я... ранен. Но на самом деле я не знаю и не различаю уже... — Удар колокола пришелся очень кстати. Сун Лань остановился, понимая, что чуть было не рассказал о том, о чем не нужно рассказывать. — Нас зовут. Ты иди, а я тоже умоюсь и приду. — Он снова заправил пряди за уши и протянул гребень через плечо. *** Может Сяо Синчэнь этого и не понимал, но Сюэ Ян сейчас прямо очень соблюдал приличия: руками чужих адептов не трогал, в краску не вгонял, пошлыми намёками не сыпал, и языком только слова молол, а это уже немало. Конечно, он машинально сунул что-то в рот и запил чаем, но здоровый аппетит — это признак натуры честной, лёгкой и открытой. Что, разве нет? — Лань Сычжуй, ты должен рассказать нам про правила, — поощрительно подтолкнул его к рассказу Сюэ Ян, просиял, потёр руки и жадно потянулся к колоколу. — Сколько раз звонить? А система специальных знаков есть? Ну там… по количеству и длительности звука сразу меню на весь монастырь озвучивается, и кто-нибудь такой «О, варёные яйца? Не люблю, не пойду на завтрак». Он засмеялся, примерился, и прицельно тюкнул по колоколу, благосклонно послушал чистый долгий звук. Полностью удовлетворённый этим опытом, Сюэ Ян вернулся на место и внимал очаровательным наивным правилам, например, про запрет на пренебрежение сном и трапезой. — Какие полезные правила. Гэгэ, нам тоже нужно ввести такие запреты. А хочешь я колокол повешу? Ну, маленький совсем. Или буду приходить с колокольчиком, — Сюэ Ян смешливо изобразил жестом, как будто встряхивает в руке колокольчики, и залился здоровым хохотом человека, который вообще ни о чём не жалеет. — А как насчёт трапезы, у вас все ждут, пока все соберутся? Я тут вовсю уже нарушаю? *** Цзинъи с готовностью отдал гребень, решив, что он просто нужен даочжану, и зажмурился, когда он просто развернул его за плечи и начал осторожно распутывать волосы. И ещё осторожнее объясняться. — Я не знаю, где лента. Но я её найду, даочжан. Он слушал, пытаясь держаться спокойно, но это оказалось очень сложно. Когда пальцы Сун Ланя прикасались к его голове, перебирая волосы, у Цзинъи слабели колени. Он слушал и почему-то очень ясно понимал, до какой степени сложно это объяснить, особенно с позиции наставника, который вообще-то и не обязан объяснять свои мотивы и причины своих поступков. От горячей благодарности в груди становилось тесно, Цзинъи облизывал губы и часто сглатывал, пытаясь не прервать, только не прервать это объяснение, и взял протянутый гребень, задев кончики пальцев Сун Ланя. — Даочжан. Несколько дней в Байсюэ научили меня многому. Я был мальчишкой, я и остаюсь мальчишкой, но по крайней мере теперь я понимаю, почему наставники Облачных Глубин казались мне занудными, повторяя одно и то же, объясняя и разжёвывая любое распоряжение. Молодые адепты ворчали и посмеивались, передразнивая эти длинные объяснения. Обладая огромным опытом в воспитании юных и порывистых, они просто старались уберечь нас от глупых поступков. Даочжан Сун Лань… Вы меня не пугаете. Вернее, меня пугаете не вы. Он так и не повернулся, чтобы не нарушить этот момент, не увидеть на его лице неодобрения или скуки. — Я вообще не очень храбрый, скорее наоборот… И далеко не самый талантливый. Вот Сычжуй — да! Он гордость Облачных Глубин, а я, скорее, их проблема. Вы же сами видели, даочжан. Когда я сунулся вам под руку, я знал что получу затрещину, просто не ожидал, что такую сильную. Я боялся не вас, я боялся за вас. Всё так накалилось, мне нечем было подумать. Не знаю, как извиняться перед вами, у меня не хватает слов. Видите — мне страшно даже повернуться к вам лицом, и я сейчас сбегу, конечно же… Но знаете, даочжан Сун Лань. Ещё больше я боюсь, что случится нечто, и я не успею вам это сказать. Цзинъи неловко стянул волосы в хвост, чтобы не растрепались, пока он будет искать ленту, отступил к двери. Едва повернул голову — видел только тёмный силуэт даочжана за своей спиной краем глаза, невольно улыбнулся. — Когда вы улыбаетесь, я совершенно счастлив. До боли счастлив. Простите меня, даочжан. Он спасся бегством. В таком виде и с таким лицом нечего было и думать, чтобы идти на кухню — Цзинъи убежал к кроликам, и вовремя успел — поилка пустая. Налил воды, насыпал корма с запасом, подкинул несколько веточек, чтобы они точили зубы, почистил у зверьков, снова оценил их поведение. Кролики беспокоились, но они не были больны, ели хорошо. Затмение, приближалось затмение. Цзинъи не нашёл ленту. С горем пополам умылся, стараясь не намочить бинты, вытер лицо рукавом и на кухню пришёл с подчёркнуто серьёзным выражением лица, хотя Сычжуй, конечно, опешил от такого неприличия. — Где твоя лобная лента? — шёпотом спросил Сычжуй. — Я тебя хотел спросить, — Цзинъи очень старался держать лицо и, кажется, несколько переигрывал. — Спасибо, что подстраховал и убрал в бане… она должна была быть там. А-Юань, ты не видел её, точно? — Но я… нет, я не видел… Цзинъи только коротко вздохнул, кивнул и поздоровался с Сяо Синчэнем и Сюэ Яном, очень вежливо поклонился и сел за стол, осторожно устраивая палочки между пальцами. Держать было неудобно, но по крайней мере его уже можно не кормить с ложки. И голова, кстати, не кружится. Уже. *** — Один раз звонить, — степенно объяснил Сычжуй и спохватился, что неприлично так глазеть, сделал серьезное лицо. Но он таких людей никогда не видел... Чтоб вот такое живое любопытство, такой восторг от удара в колокол, от звука, смех этот... А Сяо Синчэнь так смотрит... как будто тоже никогда таких не видел. И столько нежности во взгляде, что Сычжуй даже почувствовал себя немного неловко. — Ждут. Но наверное сейчас особый случай? — предположил Сычжуй, и подумал, что если б на его месте был Цзинъи и услышал бы «тут у вас», наверное, воспринял бы это как что-то очень правильное. — Ты нарушил все что можно, ночь моя, — Сяо Синчэнь дотронулся до руки Сюэ Яна и это так прозвучало, как будто сразу и мягкий укор, и «ты молодец». — Здравствуй, Лань Цзинъи. Даочжан поднялся с ответным поклоном и присматривался к юноше внимательно, но при этом не изменяя тактичной отстраненности. Смятение чувствовалось в Цзинъи, как он ни старался, хотя юный адепт действительно очень хотел соблюсти все возможные и невозможные приличия. *** Сун Лань отступил на шаг, задержав взгляд на коротком прикосновении. Он хотел одеться, он должен был вообще-то спокойно взять ханьфу и одеться, но вместо этого стоял и внимательно слушал, пытаясь понять, о чем говорит Цзинъи. Приходилось признать, что слова значили больше, что может он и сам прибегнул бы к сравнениям с чем-то очень своим и знакомым, волнуясь, но смысл от Сун Ланя ускользал. От глупых поступков? Все наставники этого хотят, но даже у лучших учеников не получается не делать глупостей. Даочжан слушал и хотел сказать «да нет же, ты ничего не понял, зачем же ты извиняешься?!», но Цзинъи говорил это «за вас», «не хватает слов» и Сун Лань молчал. «Остановись, Цзинъи». Почему же он сам его не остановит? Ведь не обманывает же это ощущение, что еще мгновение— и он услышит что-то такое, что будет слишком. Не важно как — слишком, и все. На «не успею» сердце подпрыгнуло в горло, Сун Лань застыл. Эти робкие движения, этот поворот головы и... слова. Даочжан моргнул, как очнулся. Цзинъи? Но мальчишка уже убежал, оставив его одного с этими словами. Сун Лань сел на кровать и некоторое время просто сидел, осознавая, что услышал. Не глядя потянулся к ханьфу, как оглушенный, оделся, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Цзинъи... Что же ты... Даочжан вздохнул. Так не бывает. Не бывает так! Неправильно это... Но почему тогда только вспомнишь «когда вы улыбаетесь, я совершенно счастлив», и внутри разливается такое тихое, робкое тепло? Он поднялся, ушел к себе, умывался долго, все думая об этом «до боли счастлив». Он почти убедил себя, что это просто слишком мальчишка юный, слишком он сам измотанный, слишком страха много за эти дни и опасений, и все бы ничего, все так и есть… Вот только Сун Лань видел и очень хорошо помнил, как это бывает, когда один счастлив, если другой улыбается. Да и не сбегают так, если говорят неважные глупости. Сун Лань не знал, что с этим делать теперь. А что он вообще в последнее время знал? Не знает — разберётся. Наверное. Он пошел на кухню и буквально за несколько шагов до трапезной остановился. Вот там сидит Цзинъи... как на него смотреть? Но оттуда слышался голос Сюэ Яна, и это удивительным образом привело мысли в порядок. Вот как смотреть на Сюэ Яна, даочжан отлично знал. Не хотел правда, смотреть, но этот мерзавец не оставит же выбора. — Добрый день, — он поздоровался сдержанно со всеми сразу и ни с кем конкретно, глянул на Сюэ Яна, промолчал, сел на свое место напротив Цзинъи и кивнул Сычжую, который уже поставил перед ним чай. Очень хотелось сперва двинуть Сюэ Яну, а потом уже прикасаться к чашке, но Сун Лань уже увидел руки Цзинъи и все-таки не удержался от взгляда на него, едва заметно кивнул и не сказал ни слова. *** Цзинъи сумел не вскочить, когда Сун Лань всё-таки пришёл. И вот именно сейчас понял, что боялся даже вот этого — что он не придёт. Но он пришёл, сел напротив, как обычно… неужели у него появилось какое-то своё очень личное «как обычно», даже если это всего лишь обычай сидеть за столом друг напротив друга? Он ждал взгляда, и тут же понимал, почему даочжан на него не смотрит. Это сложно, когда на голову высыпают такое признание. И пусть ничего не было сказано прямо… Сун Лань всё-таки поднял голову, кивнул ему, и занялся завтраком. А Цзинъи принялся мучиться тяжкими внутренними вопросами. С одной стороны — жаль, что даочжан ничего не сказал. С другой стороны — неужели ему этого мало сейчас? Он не сказал ничего ужасного, он не рассердился, он не послал его к чёрту… да тут впору смеяться от радости. Смеяться Цзинъи не стал, хотя, несомненно, обратил внимание на ещё один повод порадоваться. Пусть этот Сюэ Ян и вёл себя нагло и развязно, сидел на столе, но после прихода даочжана тут же прекратил паясничать, сполз со стола на скамью и принял подозрительно приличную позу. Цзинъи не видел, что Сюэ Ян под столом медленно поглаживает бедро сидящего рядом даочжана Сяо Синчэня, при этом изучая внимательным взглядом всех присутствующих. Впрочем, он так же внимательно изучал все миски на столе, все палочки для еды и даже чашки с чаем. Сюэ Ян был верен себе. Нет, в первую очередь, разумеется, он был верен Сяо Синчэню, а уж потом себе. В данном случае верность себе означала всего лишь последовательность заявлений. Он же сказал, что Сун Ланю сейчас не полезно злобиться, поэтому и повёл себя как можно культурнее — прекратил паясничать, сел ровно, и рот закрыл. Вернее, открывал рот только затем, чтобы положить туда приличный небольшой кусочек еды, тщательно жевать с закрытым ртом и беззвучно глотать. Очень культурно сказал «спасибо», когда Сычжуй налил ему и всем за столом ещё чаю, и вообще вёл себя так благонравно, что едва не затошнило. Вот и спасался, незаметно поглаживая даочжана под столом. А что?! Он даже не приставал с вопросами, хотя так и подмывало. Сун Лань и Лань Цзинъи сидели за столом с такими интересными и сложными лицами, что приходилось снова таращиться куда-то в миску, лишь бы не дать Сяо Синчэню повод снова указать ему, что он бесцеремонно пялится, ожидая представления. Тут ожидай, не ожидай, а представление занятное. Хотя стоит отметить, для юноши, которого всю ночь раскладывали в бане, Цзинъи подозрительно ровно сидел. Он что же, ошибся, и даочжан Сун Лань до такой степени редкостный идиот, что не повёлся даже на откровенно влюблённого мальчишку? Деликатность за столом набирала обороты, тишина стояла такая звенящая, что даже чаю не отпить — сразу кажешься себе необразованным свинопасом. Так что когда Сун Лань наконец доел, Сюэ Ян потерял остатки терпения и вполголоса уточнил: — Скажите, а мы так и будем скромниками сидеть, или может всё-таки обсудим всё, что узнали? Давайте я начну, что ли. Рано утром, как раз перед рассветом, я сидел на галерее и наблюдал за призраками. Как я и предупреждал, проверял реакцию на Цзян Цзай. Ничего не добился, на меч реагируют только те, кто от него пал, и их меньшинство. Сюэ Ян умолчал, что в тот момент испытал довольно жестокое разочарование собой. Он-то представлял себе куда более кровавое зрелище, а тут — меньше половины. Остальные полегли по другим причинам. — Зато уважаемый старец, когда таял в сторону кладбища, очень многозначительно посмотрел на рассветное солнце. Посмотрел так, ухмыльнулся, в упор на меня посмотрел — так обычно смотрят, когда кишки собираются выдрать голыми руками — и уже потом ушёл отдыхать. Сяо Синчэнь… Он приглашающее повёл рукой, мол, ну давай уже, гэгэ, что там с секретной комнатой и скажи уже что-то, потому что злобить Сунь Ланя мне не хочется, а он сам прекрасно справляется с этой задачей. *** От Цзинъи веяло таким волнением, что не заметить этого было невозможно, но и как-то реагировать Сун Лань тоже не мог. Во-первых, не знал как, а во-вторых, ну не станешь же слова подбирать и вообще... при всех. Сюэ Ян вел себя подозрительно прилично, может, какую гадость задумал? Ну да... Следовало ожидать, что он не выдержит и начнет трындеть. Сун Лань слушал, глядя в одну точку, которой только по совпадению оказались руки Цзинъи, и спокойно пил свой чай. — Затмение. — Коротко пояснил он, — Будет затмение. Это важно в Байсюэ, наверное поэтому призрак учителя и посмотрел на солнце. Он подумал, что еще месяц назад сам был бы рад выдрать Сюэ Яну кишки, а теперь даже терпит его треп в Байсюэ. Как так? — Ты говорил, это был праздник? — тихо спросил Синчэнь. — Да. Всегда, когда затмение, неважно, полное или нет, или даже если оно было предсказано, но не видно здесь. Все собирались при оружии, учитель уходил в запретную комнату, и возвращался к затмению, а после праздновали. Это очень старая традиция. Как Байсюэ. В тот день тоже было затмение. В «Истории Байсюэ» они перечислены все до одного наравне с другими важными событиями, но я не нашел предсказанных, а они явно должны быть. Это Цзинъи понял, что скоро что-то случится. Может, и предсказания в запретной комнате. Сяо Синчэнь посмотрел на Сычжуя и спросил осторожно, словно боялся спугнуть: — Запретная комната? — Ну да. Там, за алтарем. Ее мог открыть только наставник, — Сун Лань глянул на Синчэня и понял, что он уже знает, где это. Это отчего-то ему не понравилось, будто он не у себя дома. — И ходил туда всегда один? — Ну нет, почему. Иногда не один, но считалось, что если он кого-то звал с собой, то это преемник. Обычно так и бывало, если адепт не уходил или не умирал. Сун Лань посмотрел на Синчэня и добавил, предупреждая вопрос: — Я там не был. Как открыть — не знаю, всю библиотеку перерыл, все прочел, кажется. — Даочжан Сун Лань, — Сычжуй все-таки сдался любопытству, но все равно не торопился и вообще говорил с исключительным почтением, — Я играл «Расспрос». Призрак наставника дал ответ о том, что его убила некая сила, сила Байсюэ. И она там, где заперто, а открыть может только наставник. — Так и сказал? — Сун Лань знал о «Расспросе», но больно складно рассказывал Сычжуй, и если б даочжан не знал, какой он честный, то не поверил бы. — Да, — уверенно заявил юноша. Ну зачем пускаться в долгие объяснения, если уже получены трактовки? Сразу нужно о деле. — И мы спросили... то есть я спросил, кто наставник. — Он оговорился и тут же поправился, но Сун Лань уже поставил чашку и внимательно посмотрел на Сычжуя: — И? — Он сказал «Сун Цзычэнь» — вместо адепта ответил Сяо Синчэнь, — Трижды. Сун Лань помолчал, глянул на Цзинъи, на Сычжуя. Это серьёзно? Вот так и ответил? Именно так и назвал? Это абсурд. — Значит, вы ошиблись. — Так странно, что приходится объяснять очевидное. — Последний наставник Байсюэ — Чэнь Бо. Но он почти мертв и явно не станет нам помогать. Лань Сычжуй, может быть, тебе поспрашиваешь еще? Сегодня ночью. Только спроси про другой способ открыть, потому что в книгах я его не нашел. Крайне странно оставлять единственному наставнику, ведь может произойти все что угодно. Вот, патриарх убит... почти, и все? Что-то настолько важное просто нельзя открыть? Так не бывает, — заключил он и при этом посмотрел почему-то на Цзинъи, словно ждал, согласен он с ним или нет. Сун Лань не верил в «расспрос». Чэнь Бо не говорил с ним, с чего ему говорить с чужими? *** Сюэ Ян нашёл в себе достаточно душевного благородства, чтобы торжествовать молча и с нейтральным выражением лица. А может это было не благородство. Может это он просто до такой степени любит Сяо Синчэня, что решил сделать лицо… пока снова вожжа под хвост не попала. Однако было над чем торжествовать. Он ударил в колокол — и Сун Лань пришёл. Это же чертовски весело! Он сидит в Байсюэ, и его пока никто не попытался убить… кроме Сун Ланя, но это не считается, потому что было за воротами, потому что он огрызок, и потому что… ну не убил же. И потом — у Сун Ланя есть железное оправдание, ему можно. Оно понятно, что Сюэ Ян не планировал умирать от его руки, и хрен бы дался, но право пытаться за даочжаном он признавал. От собственного великодушия аж защекотало в носу. Сюэ Ян поспешно проглотил всё, что было во рту, и отвернулся, чтобы очень прилично чихнуть в рукав. А ещё Сун Лань восхитительно повёлся на провокацию, и за столом всё-таки потекло обсуждение насущных вопросов. Вот интересно, если бы он не дал отмашку, сколько они ещё деликатно выдавали бы друг другу поклоны? Невыносимые люди, чокнутые даосы, не менее чокнутые адепты, долбаный Байсюэ! Но жить с ними, кто бы спорил, чертовски интересно. Чудовище сделало своё дело, чудовище может и помолчать. Сюэ Ян снова превратился в образец молчаливой выдержанности. Сидел мирный и беззвучный, как рыба. Как скелет рыбы. Молча жевал, молча пил чай, и даже не улыбался очень явно — очаровывал чашку с чаем и слушал разговоры. И вот ведь зараза, стоило самоустраниться, как разговор снова поплыл куда-то не туда, все принялись нянчиться с Сун Ланем и ходить вокруг него на цыпочках. Сюэ Ян тяжело вздохнул и открыл было рот, но тут Лань Цзинъи успел подать голос, и исключительно из сочувствия к его романтической влюблённости Сюэ Ян снова закрыл рот. — Даочжан Сун Лань… Цзинъи понимал, что смотрит слишком горячо и как сумел попытался это исправить. Но он не умел… и сделал только хуже. Он смотрел в глаза, а потом чтобы не слишком явно полыхать, уставился куда-то в шею Сун Ланя. Зря он это сделал, неправильно выбрал точку взгляда, потому что Сун Лань дышал, его горло еле заметно трепетало. — Даочжан, — Цзинъи тихо кашлянул в ладонь. — Преимущество «Расспроса» в том, что дух не может солгать. Эта техника направлена на то, чтобы помочь душам успокоиться, и если правильно сформулировал вопрос, на него последует правильный ответ, независимо от того, хотел бы этот умерший человек солгать или нет. А Лань Сычжуй — лучший адепт Гусу Лань в искусстве владения гуцинем, и не только среди младшего поколения. У него дар. Он не может ошибиться в «Расспросе». — Простите, но я всё-таки скажу, — Сюэ Ян поднял руку, привлекая к себе внимание. — Никто не принижает техники Гусу, но давайте учтём вот ещё что. Лань Сычжуй был уставший, испуганный. И как ни крути, при всех своих заслугах, а ваш гений гуциня против старого опытного даоса… ну вы что, шутите, что ли? Сычжуй, а ну скажи, — Сюэ Ян оперся локтями на стол, навалился на него грудью и подмигнул с ухмылкой. — У тебя не было ощущения, что что-то идёт не так, как должно? Почтенный наставник наверняка умудрился промолчать с полдюжины раз или ответить настолько кратко и скупо, что ты в отчаянии был готов сгрызть струны? Я бы поставил Цзян Цзай на кон, что именно так и было — и это при том, что я в этот момент как раз отсутствовал, был занят перетас… Сюэ Ян растерянно замолк и судорожно задышал носом. Постучал по столу и угрожающе зарычал, не размыкая губ — рык завибрировал в горле. Лань Цзинъи дышал так же судорожно, глядя в стол, только дышал ртом. Не глядя пошарил пальцами, схватил чашку, попытался отпить, понял, что она пустая, и придвинул её к чайнику, чтобы кто-нибудь налил. Сычжуй торопливо поднёс к его губам свою чашку, дал глотнуть, осторожно похлопал по спине, успокаивающе выставил руки ладонями вперёд. — Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Это совершенно безвредно! Сюэ Ян возмущённо поднял брови, сжал кулак и выразительно стукнул им по столу. — Правда я не очень понимаю, как ты это вообще умудрился сделать, — Сычжуй снова дал Цзинъи попить, — у тебя же никогда не получалось. — Сам не знаю, — Цзинъи вытер пот со лба и закрыл глаза. — Простите, — спохватился Сычжуй, — я сейчас всё объясню… Это заклятье закрытого рта, применяется в Облачных Глубинах, когда нужно закрыть рот какому-нибудь не в меру разговорчивому адепту. Просто не сопротивляйтесь, это проходит в норме за время, нужное для сгорания одной курительной палочки, но если учесть, что у Лань Цзинъи это первый удачный опыт, то это должно пройти ещё быстрее. Он пихнул Цзинъи локтем, мол, что это ты вдруг устроил, но раскаяния не добился. Сюэ Ян вместо того, чтобы возмутиться ещё сильнее, слушал внимательно, растянул губы в улыбке и патетически поднял руки в воздух, изображая крайний восторг. Привлёк к себе внимание Сяо Синчэня единственным оставшимся ему способом — взял за плечи и развернул лицом к себе, а потом пантомимой изобразил идущих человечков и таинственную роспись на стенах. Приглашающе указал на Сун Ланя — вот тебе твой дружочек, спрашивай у него про надписи на стенах, а сам подпёр щёку ладонью и настроился ждать, пока спадёт это заклятье. Надо будет взять с Сяо Синчэня обещание никогда не учиться этому подлому приёму. Тем более что у него есть более надёжный способ закрыть ему рот. Не такой приличный, но чертовски действенный. *** Сюэ Ян бесил прям страшно. Когда он бесконечно говорил или делал что-то неправильное, он злил, но выяснилось, что своим благолепием и примерностью бесит еще больше. Это удивляло и настораживало, Сун Лань предпочел бы более простые и привычные поводы для злости. Он так задумался, что вздрогнул, когда Цзинъи к нему обратился, и посмотрел неосторожно, то есть так, как всегда, как раньше, — прямо. И уже глаз не отвести — трусливо это, да и что уж теперь. А Цзинъи смотрел куда-то мимо, и от его взгляда грело кожу на шее... Говори уже, Цзинъи, что ты смотришь?! Сун Лань слушал и хмурился. Мальчишка очень деликатно и очень витиевато сообщил ему, что он дурак, раз не верит. Чудесно. Прямо, то есть криво, но прямо так и сказал: глупо сомневаться в Сычжуе, он лучше знает, что спросил «Расспрос», и что это был за ответ. Конечно, Сычжуй же самый лучший! Откуда вообще эта идея, что ты во всем хуже Сычжуя?! Сюэ Ян опять влез непрошено, не дал разозлиться нормально, у Сун Ланя даже глаз дернулся, особенно когда оказалось, что Сюэ Ян тоже не очень-то уверен в результате «Расспроса». Это как? И как понимать тот факт, что за собой Сун Лань вполне признавал возможность сомневаться в правильности суждений Лань Сычжуя, а вот когда Сюэ Ян заявил, что он был «испуган», внутри моментально отозвалось протестом. Ты, придурок, привыкший размахивать своим Цзян Цзаем направо и налево, видел бы ту ночь, когда Сычжую пришлось играть взаперти, не зная, что происходит! И играл, и еще как... да если б не Лани, Чэнь Бо уже запечатал бы его куда-нибудь или превратил бы в мертвяка! На этом «был занят» Сун Лань уже готов был встать и сунуть Сюэ Яна его наглой мордой в стол, как Сюэ Ян неожиданно заткнулся. Сун Лань удивленно посмотрел на Цзинъи, машинально налил чай в подставленную чашку, но Сычжуй уже усердно исправлял неловкую ситуацию и оставалось только взглянуть на Сяо Синчэня, который сидел с совершенно спокойным лицом, будто ожидал, что Сюэ Ян рано или поздно договорится. «Закрыть рот не в меру разговорчивому»? Отлично! Сун Лань уставился на Цзинъи, закрыл лицо ладонью и тихо рассмеялся. Вся эта сцена и правда было ужасно смешной, и растерянность Цзинъи от внезапного эффекта, и танцующая мимика Сюэ Яна, и непоколебимое спокойствие Синчэня, который ну точно же понимал все эти обезьяньи выходки своего личного мерзавца! Сун Лань смеялся, глядя на Цзинъи, и злость как ветром сдуло. — Ладно, — он улыбнулся и встал. — А-Чэнь, ты же уже видел дверь, верно? Пойдем. Наверняка у тебя уже есть теория или самое меньшее — предположение. Синчэнь поднялся, легко коснулся плеча Сюэ Яна. «Ты молодец, ночь моя». Никаких предположений и тем более — теорий у него не было, но ловить момент, пока Сун Ланя снова не затопило сомнениями, определенно стоило. — Я не скажу ничего нового, Сун-Лаоши, но первое, что мне пришло в голову, это слова Лао-цзы. «Не ищи — и найдешь». — Начал Сяо Синчэнь, когда все собрались перед дверью. — Нам ли сомневаться в мудрости его слов? Сун Лань на это только пожал плечами. Не нам, конечно, какие тут сомнения? Пришлось согласиться, тем более высказывание это трактовать можно как угодно. — Ну вот, — Синчэня это дежурное согласие вполне удовлетворило, — Запретная дверь на самом виду. — А-Чэнь, — Сун Лань вздохнул, — Ее открыть может только наставник, зачем ее в таком случае прятать? — Верно. Незачем. Но она такая древняя, как сам храм, а вокруг все выглядит так, словно стена не закончена, — Синчэнь вопросительно посмотрел на друга. — Я так понимаю, здесь помещают украшения, связанные с историей Байсюэ. При мне сделали это, — Сун Лань указал на одно в восьмигранном картуше с изображением скалы. — Это, очевидно, связано с вступлением Чэнь Бо в сан наставника, и я здесь не вижу ничего, что говорило бы о других событиях его срока. Вот пустой круг, наверное, учитель собирался запечатлеть что-то... Сун Лань вдруг замолчал и уставился на украшения так, словно впервые их видел. Ну мало ли, в храме много всяких картин, резных и расписных, каллиграфии и рисунков. Меньше, чем в иных, но все-таки. Он просто никогда не задумывался о том, что именно эти могут что-то значить. Но их было семь. И в голове теперь вертелась какая-то мысль, словно он уже знает, но — не знает, и не может поймать эту мысль за хвост. *** Сюэ Ян считал своей счастливой особенностью полное отсутствие фальшивой гордыни. Так что внезапный смех от уже готового вспылить Сун Ланя его ни капли не ранил. Да он и сам бы посмеялся, если бы рот не оказался закрыт. Вот чего даочжану Сун Ланю можно было точно не опасаться, так это мелочной мести со стороны Сюэ Яна по адресу этого мальчишки. С другой-то стороны — смотрите, молодец какой, сумел, да ещё так результативно! Аж взмок весь, но ведь сумел же! Надо будет тоже набрать адептов и гонять их туда-сюда. А Сяо Синчэнь станет почтенным патриархом, молодняк будет с трепетом слушать его мудрости, почтительно внимать нравоучениям, и с визгом шарахаться от личного чудовища досточтимого патриарха Сяо Синчэня. Нарисованная воображением картинка оказалась чертовски привлекательной, Сюэ Ян даже успел замечтаться, но это не мешало ему внимательно слушать всё. И слушать, и даже не мешать, и ласково погладить руку Сяо Синчэня, который вообще никак не протестовал против возмутительной насильной немоты своей ночи! Ночь получилась беззвучная очень, возмущённо сопящая чисто для порядка. Из чистого любопытства и в качестве здравомыслящего контроля Сюэ Ян пошёл вместе со всеми, с умеренным любопытством наблюдал, рассматривал роспись, разумно ничего не трогал — вообще убрал руки за спину. Цзинъи от себя не ожидал такого выпада, и уж тем более не ожидал, что получится. Возмущение поднялось неожиданно, ведь он видел, что Сун Лань сейчас взорвётся, и видел, что Сюэ Ян не собирается затыкаться… сделал что сделал. Не думал, что это окажется таким затратным, но сделал. Он чувствовал себя выжатым, как сырая тряпка, но стоило Сун Ланю засмеяться… Как он смеялся! Закрывал лицо ладонью, будто стеснялся этого смеха. Цзинъи только впился в него взглядом, дышал его смехом, счастливо улыбнулся, как будто смех разрядил обстановку. Он чувствовал себя голым и беззащитным без налобной ленты. Просто кожей ощущал, до какой степени это непристойно и неправильно, но кажется, сейчас это понимал только он сам, да ещё Сычжуй. Остальные не придавали никакого значения отсутствию ленты, и лишь это спасало от окончательной паники. На выходе из кухни Цзинъи прихватил горсть каши, свернул к карпам, быстро высыпал кашу в воду — рыбы тут же принялись заглатывать свою еду, но после каждого кусочка уходили на дно, будто пытались спрятаться. Всё-таки затмение. И оно близится. Цзинъи догнал всех на входе в зал, остановился почти рядом с Сун Ланем, но не слишком близко, чтобы не смущать его, и тоже принялся с волнением рассматривать стены и слушать умозаключения даочжанов. — Это похоже на… — пробормотал он, глядя на пустой круг, прикусил язык и виновато покосился на Сун Ланя. — Нет, я на самом деле просто случайно. Вы что-то читали, я честное слово не подсматривал, просто глянул через ваше плечо. Вот в книге было что-то похожее. Там. Он неопределённо махнул рукой в сторону комнаты, где они с Сычжуем ночевали. Цзинъи понятия не имел, можно ли было ему смотреть в ту книгу, можно ли было сейчас вообще что-то говорить, но почему-то это казалось важным. *** — Цзинъи... Стоило мальчишке это сказать, как в голове как будто что-то щелкнуло. Сун Лань посмотрел на Цзинъи так, словно он только что упал с луны. — Сейчас приду. Он пересек двор, торопясь увидеть то, о чем вспомнил Цзинъи, как будто если не поторопишься, то пойманная мысль улетучится и шансов больше не останется. «Записи Байсюэ» так и лежали в комнате. Сун Лань не очень поверил в «случайно», но сам виноват — раскидал книги, хотя в самом конце написано о нем, а если Цзинъи читал? Но тут уж только на себя пенять — снова, а с другой стороны, не оставь он книгу, то сам вряд ли догадался бы. Да точно не догадался бы... Сун Лань все понял, когда открыл первую же главу. Пролистал страницы до следующей — каждый раздел книги открывался рисунком, он же видел, почему же не сообразил? — Семь патриархов. Семь изображений... — Сун Лань обернулся и показал на алтарь, где во втором ряду стояло шесть статуй: — Вот шестеро, седьмой — Чэнь Бо. Это не события истории храма, это — сами патриархи. Когда наставник вступал в права, здесь появлялось его изображение. Он рассматривал росписи, листал страницы, и понимал, что да, все так и есть. — Когда уходил, в алтаре устанавливали статую. И здесь не имена, вот, к примеру, это, что сделали при вступлении в сан Чэнь Бо — скала, Яньши. Его называли Яньши, потому что он был строг и непримирим, не шел на сделки и был неуступчив, хотя... он был и другим, но прозвание как-то закрепилось. Сун Лань смотрел на этот картуш и вдруг подумал, что Яньши — это не просто скала, а отвесная... А с отвесной скалой всегда соседствует обрыв и пропасть. Как это оказалось неожиданно пророческим... — Или вот, облака, и неподвижное дерево. Это Фэнси Ляо — прозвание нашего второго патриарха. Оно означает «Ветер стих». Считается, что он получил его потому, что при нем в Байсюэ установились покой и процветание. Но «фэн» — это не только ветер, но и «обычаи», «традиции», а «ляо» еще и значит «понимание» и что-то, что сделано абсолютно, до конца. А «си» — дышать или даже «передышка»... — все стало понятно, он убедился, пролистав все открывающие главы страницы, на которых аллегории вторили именам и прозваниям каждого патриарха. — Так что стена эта явно была рассчитана на долгую историю, и пустой круг предназначался, очевидно, для нового наставника. Сун Лань закрыл книгу и передал ее Цзинъи, посмотрел задумчиво... Когда традиция становится просто неким ритуалом, она теряет память, то, что наполняет ее... Затмение было праздником, но ученикам не рассказывали — почему. Эти рисунки связаны с патриархами, но им никогда не говорили об этом. Разве это правильно? История, уважение к ней невозможны без знаний, неужели мудрецы Байсюэ свели все к символам и ритуалам? Сун Лань просто не мог поверить в это, это невозможно! Но если это не ошибка, а осознанная практика, тогда все еще хуже — от учеников храма сознательно это скрывали... Даочжан отступил от двери, растерянно глядя на пустой круг на стене. Он вдруг почувствовал себя здесь чужим. — Все понятно, вот только это никак не помогает открыть дверь. *** Книга. Вечно всё связано с книгой. И традиционно для даосов, не понятно вообще нихрена, нужно сидеть и строить предположения, мучиться, грызть переплёт, ползать по горным хребтам, спускаться в подземелья, сражаться с драконом. Хорошо, не с драконом, но кто сказал, что это легко? Сюэ Ян прикинул даже примерно, и понял, что ради Сун Ланя как-то не готов ползти на пузе через всю Поднебесную, харкая кровью. А вот Сяо Синчэнь, пожалуй, поползёт. И вот результат — если поползёт Сяо Синчэнь, то рядом в любом случае будет ползти он сам. И это даже не судьба. Потому что — ну что судьба-то? Дура она и есть дура, что с неё взять. Это не судьба, это Путь, и он его выбрал сам. Сун Лань объяснял, все сгрудились вокруг, заглядывая в книгу, Сюэ Ян тоже с любопытством глянул, не увидел ничего понятного и принялся рассматривать стены. На пробу приоткрыл рот, удовлетворённо улыбнулся, облизал губы. Заклятье рассеялось, и теперь нужно как-нибудь очень удачно использовать это маленькое преимущество. — Когда наставник вступал в права, здесь появлялось его изображение. Но ведь оно не само по себе появлялось, волшебным образом, его заказывали художнику? Или действительно это магия? Лань Сычжуй в замешательстве оглянулся — очень странно слышать собственный голос у себя за спиной. Сун Лань не видел, он смотрел на пустой круг на стене, и не мог заметить, что голос Сычжуя, такой уважительный и юный, вытекает из губ Сюэ Яна. Юному адепту Сюэ Ян только приложил указательный палец к губам и покачал головой — помалкивай, мальчик, главные борцы за справедливость и маразм смотрят каждый в свою сторону. Сун Лань — в стену, а Лань Цзинъи — на Сун Ланя. Сюэ Ян неслышно отошёл за Сяо Синчэня, проказливо улыбнулся ему. Он же озвучил правильный вопрос, но раз его дружочек такой упрямый, как тысяча древних даосов, он готов лгать. В конце концов, кто тут маэстро художественной лжи?! — Всё нужно сделать правильно, Сун-лаоши, — а это уже голос Сяо Синчэня, такой тёплый, наполненный внутренней силой, украшенный лёгким волнением. Сюэ Ян даже улыбался так же, как Сяо Синчэнь, и бдительно следил, чтобы жертва обмана не оглянулась. — Ты установишь здесь седьмую статую, как должно быть в Байсюэ. И примешь на себя ответственность. Сун Цзычень, драгоценный сын. Досточтимый Чень Бо называл тебя так не без умысла — больше некому стать его преемником, а сын и есть преемник. Ты последний сын прежнего Байсюэ, и ты станешь тем, кто его возродит. От собственной вопиющей наглости Сюэ Ян даже несколько устал, и когда Сун Лань обернулся, он вряд ли заметил бы его. Потому что Сюэ Ян спрятался за спиной Сяо Синчэня и уже там, опустив голову, сам себе скорчил рожу. А что? Сычжуй должен оценить смысл сказанного, а Сяо Синчэнь потом отругает его наедине. Накажет как-нибудь. Покусает. А пока пусть этот робкий полуобгрызенный недопатриарх считает, что Сюэ Ян по-прежнему немая рыбка. %%%% — Художнику, — Сун Лань кивнул, не отрывая взгляда от стены и резной старинной двери. — Эту скалу писал наш адепт, и зная Байсюэ, могу предположить, что это всегда был наш художник, никого не приглашали. Синчэнь услышал Сычжуя, но понял, что происходит, только когда Сюэ Ян оказался за спиной. Это было даже не странно — слышать, что Сюэ Ян говорит за него, это ... это неправильно. Неосторожно. Рассердить Сун Ланя — сейчас это очень просто, и у всякой лжи есть предел. Сяо Синчэнь застыл, как изваяние, понимая, что у него нет никакого выбора, и от этого было очень нехорошо. Он не ошибся — выражение лица Сун Ланя было более чем красноречиво, и Сяо Синчэнь решил, что нужно хотя бы уйти из алтарного зала. — Осталось только добавить «не рассуждай и делай»? — неожиданно холодно спросил Сун Лань, и Синчэнь молча направился к выходу, понимая, что друг выйдет следом. — Сун-лаоши... — тихо сказал он, повернувшись к нему уже на лестнице. — Что?! Расскажешь мне про ответственность?! — Нет. У тебя ее даже с избытком, — Сяо Синчэнь говорил негромко, мягко, но взгляд становился все жестче. Пожалуй, такого Синчэня Сун Лань очень редко видел и очень давно, и это только подбросило дров в печку его раздражения. — Ты просто волновался. Просто пришел. Просто остался. Просто привел его с собой. Просто попросил. Он вырезал здесь всех! Он, Сяо Синчэнь! Ну да, не всех, что-то помогло, какая-то сила, но если бы он здесь не появился... — Сун Лань, бесполезно об этом говорить, надо думать о тебе. — Ты уже подумал! Ты уже все решил! Вы. Оба. Как и что делать, что и за кого думать, как вести себя даже! В моем доме! Можно хотя бы талисманы не забывать проверять тщательнее?! Синчэнь молчал, Сун Лань — почти кричал. Он даже не понял, что его так разозлило. То ли тот факт, что его ткнули в ответственность, то ли то, как прямолинейно Синчэнь это сделал, в лоб. Но он сейчас готов был высказать ему просто за все. Даже за то, что Сяо Синчэнь всегда лучше всех все понимает, а он — не видит очевидного. Даже за то, что в Байсюэ оказалось что-то, что просто никому не известно, ему — не известно, и понадобился кто-то чужой, чтобы это понять. — Ты ничего не знаешь! Какой «сын», о чем ты? Какой «преемник»? Он отпустил меня и знал, что я вернусь. И я вернулся. Как побитая собака! В руины. Я думал — это дом, а я о нем ничего не знаю! — Так узнай. — О, прекрасно! Мудрый светлый Сяо Синчэнь сейчас мне расскажет, что делать. Поставить статую. Нарисовать картину. А там, глядишь, и душа склеится, да? Как насыпать земли и посадить косточку, не забыть добавить яду и темной силы. И враг поможет, он же такой старательный, так держит себя в руках ради тебя! Горы свернет. Всех тварей победит. И даже мне великодушно поможет! Мне ему сейчас спасибо сказать или еще рано?! Его трясло. Сун Лань знал, что пожалеет о каждом слове, он и жалел — уже. Но они все равно не кончались, и спокойный и невозможно прекрасный Сяо Синчэнь стоял и терпел это все, и становилось только хуже. — Замолчи! — Синчэнь смотрел пристально, будто собирался ударить взглядом, — Тебе страшно! Бойся. Ты не уверен! Сомневайся. Хочешь выгнать — гони. Мы не уйдем, но можешь попробовать. Все можно, Сун Лань, просто разреши себе! Ты боишься, что не справишься, и ты не справишься, ты слаб, как все. Мне тоже было страшно, думаешь — нет? Думаешь, я не хотел со всем этим покончить? Очень хотел! А ты? Скажи честно, тебе даже в голову это не приходило! Даже в полном одиночестве! Ты не боишься смерти, призраков, Сюэ Яна, ответственности, одиночества, но себя почему-то — да. Замолчи и делай! Ты же сам хочешь! Не ищи того, кто тебе мешает, он — вот! — Синчэнь выхватил Шуанхуа и острие меча остановилось в чи от груди Сун Ланя. Клинок не дрожал — дрожало сердце Сяо Синчэня. Смотреть на слезы, которые льются из подернутых дымкой глаз — невыносимо. Знать, что бьет точно по больному — ужасно. Когда он таким стал? Когда понял, что так — можно? Но самое ужасное, что даже сейчас у него было, что сказать еще. Еще больнее, еще сильнее, и он совершенно не сомневался, что скажет, если так будет нужно. Сун Лань посмотрел на меч. Сердце стучало громко и странно, словно ему не хватало в груди места. Он не думал о том, смотрят ли на них, слышат ли. В голове звенела пустота, и единственная мысль, которая сейчас осталась, была совершенно абсурдной, глупой и смешной. Что он не умеет рисовать. И нельзя ли обойтись без статуи? Потому что где ее взять? Он коснулся острия Шуанхуа, на пальце осталась кровавая точка, отступил назад и пошел прочь. *** Иногда Сюэ Яну казалось, что он слишком много знает. Это ужасно на самом деле, когда знаешь, что всё полетит к чёрту, но делаешь… и летишь к чёрту. Сколько раз он натыкался на это лезвие только за время пути с Сяо Синчэнем — он даже считать перестал. Вот и сейчас. Он знал, что Сун Лань сорвётся? Знал. Но он сорвался бы сильнее, если бы всё это услышал его собственным голосом. Можно сказать, что хоть и пнул, но позаботился обуться в мягкие сапоги, чтобы пинок получился не таким болезненным, как мог бы. Что творил Сун Лань, это было просто небесам непостижимо, какой он бред нёс… Сюэ Ян пошёл за ними, но остался по эту сторону дверного проёма, в изнеможении прислонился к стене. Что он понимал, так это самый главный факт — это всё сейчас было сказано примерно так же, как тогда. Как в тот раз, когда он прогонял Сяо Синчэня. И по-хорошему, его бы сейчас просто накромсать на мелкие трясущиеся кусочки. Уставший и надломленный даочжан ему не соперник — нужно всего лишь завершить начатое, а потом, как и обещал, выжечь к демонам Байсюэ, проклясть это место, чтобы сотню веков ничего даже не росло на этом опостылевшем месте. Сюэ Ян смотрел на бледного Лань Сычжуя, который только нервно сжимал руки. На потерянного Лань Цзинъи… вот на кого смотреть было жутко. Как натянутая струна, даже не бледный — серый от какой-то внутренней метели… казалось, что он сейчас с криком сорвётся с места, и даже уже сорвался, просто никто ещё не успел это увидеть. Мальчишка бежал за Сун Ланем, ещё не успев сделать и шагу. Кричащие глаза на неподвижном лице, чётко очерченные губы, сейчас отливающие лёгкой синевой. Наверное, нужно его встряхнуть, похлопать по щекам, иначе сейчас потеряет сознание. Сюэ Ян не успел — Сычжуй сгрёб друга за плечи, теребил, заглядывал в глаза, тихо и настойчиво звал по имени. Да, так лучше. Лучше, когда это делает друг, а не вот это вот, обложенное сейчас всеми неласковыми словами. И главное, обругал-то как культурно… Но было что-то ещё. Что-то серьёзное. — Сяо Синчэнь, — Сюэ Ян мучительно хмурился, пытаясь сообразить что-то, и даже забыл извиниться за свой финт с имитацией голосов. — Скажи, а Шуанхуа сейчас как-то по-особенному отреагировал на метку на его груди? И если да — постарайся вспомнить, когда-то раньше он уже так реагировал? Я не знаю, почему спрашиваю, но ты подумай... Он помедлил и осторожно взял даочжана за руку. — Ты ведь знаешь, что это не он, — вот теперь пришло время извиняться, и Сюэ Ян поднёс его руку к губам. — Прости. Я просто чувствую — время уходит. Каждая ночь делает его слабее. Приближается затмение. Что-то будет, гэгэ. Прости, но если его не пинать к решению, он умрёт. Если ничего не сделать, то лишь только солнце потемнеет — Сун Лань умрёт. Сюэ Ян не успел убраться с дороги — Лань Цзинъи сорвался с места, оттолкнул его. Сычжуй кинулся было за ним — Сюэ Ян его придержал. — Просто проследи. Постарайся не лезть, в крайнем случае — кричи. И лишь тогда отпустил, глядя вслед. Цзинъи искал Сун Ланя по всему монастырю, а увидел только когда в отчаянии примчался к кладбищу — последнее место, где он не смотрел. Всего мгновение постоял на той линии, которую нельзя было пересекать. Даочжан запретил. Это было то место, куда ему нельзя, им нельзя. Они чужие здесь, им нельзя, им всё равно придётся уходить, а после очередного и полностью сознательного нарушения запрета даочжан точно выставит его за ворота, но в висках гулко стучало — «Сун Лань умрёт». Он увидел, что Сун Лань сидит под деревом, опираясь спиной на ствол… а гинкго почти облетел. Совсем недавно он торжественно сыпал жёлтой листвой, а сейчас это золото стало сквозистым, просвечивали тёмные ветки… как следы на груди даочжана. С ветки срывался лист и падал, как очередное из мгновений жизни, которая вот-вот утечёт сквозь пальцы. Цзинъи судорожно ломал руки, уже понимая, что запреты… плевать он хотел на запреты. Он шёл через кладбище, как будто его на верёвке тянуло… как будто кто-то невидимый вёл за руку, сжимая пальцы. Цзинъи остановился рядом с Сун Ланем, сел рядом так порывисто, как будто упал. — Отсюда почти не видно, — Цзинъи с трудом выговорил. — Но вон там — драконы Байсюэ. И сюда смотрит тот, которому я рисовал глаза. В свой первый день в Байсюэ я разбирал краски, даочжан. Там много… и если вы позволите мне. Он показал ему пальцы, почти зажившие. Ладони не считаются. Ничто больше не имеет значения. — Если вы только позволите мне, даочжан. Пусть я не самый лучший художник в Поднебесной, но… — он только вздохнул и ещё тише добавил. — Рисую я лучше, чем делаю всё остальное. Он даже не плакал. Цзинъи не мог плакать сейчас, сейчас нельзя — Сун Лань умрёт. Он просто умрёт, если ничего не сделать, если не поднять его сейчас, если не вернуть обратно и не нарисовать… да он понятия не имел, что именно рисовать. — Мне просто нужно, чтобы вы мне помогли, даочжан Сун Лань. Я умоляю, пожалуйста, — Цзинъи чуть сам не умер, сжимая его пальцы. — Идём. *** Сяо Синчэнь опустил меч, дышал тяжело и неровно. Так близко... так близко, что еще немного — и все. Как хорошо, что он говорил! Что не остановился, потому что слова дали возможность контроля. Когда такое было, чтобы ему приходилось вот ТАК останавливать Шуанхуа?! Он привык доверять мечу, но тут оказалось, что он может ошибаться. Точнее — Шуанхуа не ошибся, как всегда не ошибся, но... Совершенно потрясенный, Синчэнь поднял голову и посмотрел на Сюэ Яна. — Если бы я не видел и не слышал, кто передо мной, я бы убил его. Понимаешь? Он убрал меч и побрел в кухню, мимо бледного Сычжуя, даже не обернувшись вслед другу и Цзинъи, и налил себе воды. — Зачем ты так? — он покачал головой и опустил взгляд в стол, — Ты это сделал не потому, что его время уходит. Ты сделал, потому что так решил, сделал — и все. Не оставил мне выбора. На этом исчерпано. Сяо Синчэнь чувствовал обиду, но не хотел ее выращивать в себе. В конце концов, даже это оказалось полезным, даже эти слова, которые они сказали друг другу. Он вздохнул. — Шуанхуа чувствует тьму, нечисть. Я не думаю, когда он предупреждает — просто готовлюсь и все. Взялся за меч и сейчас, опомнился только когда понял, что происходит. Это даже не мгновение — быстрее. Он чувствовал то, что внутри Сун Ланя. Там тьма, и раз Шуанхуа так себя ведет, значит это совершенно конкретная сила. Опасная. Темная. *** Он вытер слезы, но они потом все равно бежали, и Сун Лань просто ждал, пока закончатся — у него никогда не было много слез. Когда он услышал шаги по шуршащим листьям, щеки уже высохли. Цзинъи. Пришел. Куда нельзя. Даочжан подумал, что выглядит сейчас должно быть жалко, и если мальчишка просто задумается, это будет, может быть, правильно. И у него больше не получится так же, как раньше, смотреть на даочжана, от улыбки которого счастлив до боли. Вот только Цзинъи смотрел так и говорил так, словно ничего не случилось. Волнуется только еще сильнее и замирает чуть ли не на каждом слове. Удивительно. Цзинъи просит позволения, словно и не вытаскивал его тогда за стену. Правда, когда любопытно, не спрашивает, просто смотрит через плечо, а когда нужно прийти и спросить разрешения — тоже не спрашивает, идет через сад, и попробуй запрети. Сун Лань слабо улыбнулся и отлип от дерева, посмотрел на руки. Можно прогнать, выставить, а потом уговаривать себя, что для Цзинъи так лучше, потому что нет ничего глупее, чем замирать, касаясь пальцев такого, как он. Зачем ему смотреть, в кого превращается даочжан Сун Лань? Можно прогнать. А можно этого не делать. — Ты боишься, что я умру, — тихо сказал он, осторожно погладив почти зажившие подушечки пальцев мальчишки. — Рано бояться. Знаешь, Синчэнь прав, я не боюсь смерти, но это не потому, что я такой храбрый, совсем не храбрый. Просто бывает хуже, чем смерть. Когда может и хотелось бы умереть, так плохо... но ты понимаешь, что такого легкого решения не заслуживаешь. Он помолчал, положил его руки на свою ладонь и накрыл ладонью, посмотрел в глаза — вот это было даже сложнее, чем говорить. — Аосюэ Линшуань. Так меня прозвали. С детства говорили, что я как ледышка, и слишком гордый, никого знать не хочу. Я сперва злился, а потом учитель Чэнь Бо объяснил мне, что смыслы бывают разные, и решил, что это хорошее прозвище, что мне нужно ему соответствовать и быть сильным, — Сун Лань усмехнулся. Сейчас это все казалось наивным, и соответствовать-то на самом деле не вышло. Он поднялся и потянул за собой Цзинъи, снял с его плеча почти прозрачный листок, и улыбка снова тронула губы. — Давай попробуем открыть эту комнату. Я надеюсь, когда ты заполнишь тот круг росписью, мне что-нибудь умное в голову придет. Я очень постараюсь. Обещаю. %% — Если ты сумеешь умереть так, чтобы я тебя не потерял — тогда я не буду бояться, что ты умрёшь. На самом деле никто не храбрый. Иногда мне кажется, что полностью бесстрашных людей не бывает. Если есть кого терять — есть страх, тяжёлый смертный ужас, от которого даже дышать невозможно. Как Цзинъи не мог заплакать, так сейчас он не смог отвести глаза. Он измучился, но каждый раз откуда-то брались силы, которых, казалось, уже не осталось. Сейчас они снова откуда-то прибыли, как приливная волна, незаметная и спокойная — море просто вдыхает полной грудью, и берег оказывается под водой. Цзинъи внимательно слушал, беззвучно повторил это прозвание — Аосюэ Линшуань — только губами пошевелил и улыбнулся с робкой надеждой. Для него всё было понятно, ведь Сун Лань ему всё объяснил. Это не он кричал сейчас на своего друга, это как болезнь. Цзинъи не был уверен, что выдержал бы сам, если бы этот крик обрушился ему на голову. Всё-таки даочжан Сяо Синчэнь старше… опытнее… и наверняка в его жизни были моменты, когда творилось нечто страшное — из их разговора было понятно, что в какой-то момент он был в глубоком отчаянии. Но ведь он справился. Как? Как он это сделал? Напрямую спросить — неудобно, Сун Лань не расскажет, Сюэ Ян солжёт. Остаётся лишь строить догадки. Цзинъи встал, с трудом удержавшись от порыва обнять его. Просто с волнением и надеждой смотрел, как Сун Лань улыбается — еле заметно, но линия губ становится мягче, пропадает ожесточённость. — Тогда я сейчас пойду за красками, — с энтузиазмом подхватил Цзинъи. — Мы… у нас получится открыть эту комнату, даочжан. Я тоже очень постараюсь, и обещаю. Они шли не так быстро, как Цзинъи примчался сюда, и бледно-золотой листочек, снятый даочжаном с его плеча, казался самым красивым среди всех. Наверное, это было очень сентиментально, но Цзинъи подумал, что этот листочек стоит сохранить. Встревоженный Сычжуй быстро взял себя в руки, когда увидел, как от кладбища почти спокойно идут даочжан и Цзинъи, и только беспомощно оглянулся в сторону кухни. *** Сюэ Ян шёл за Сяо Синчэнем, как привязанный. Собственно, почему как? Он и был привязан к нему, и не было пут крепче. Значит, он был прав, Шуанхуа определил, что перед ним враг. Но есть ли способ понять, какого именно сорта нечисть, стоящая перед мечом? Это он не успел спросить. Потому что Сяо Синчэнь всё-таки высказался, и Сюэ Ян опешил. Что произошло? Он решил, что Сун Лань прав? Что он действительно прав, и… и что теперь? Сюэ Ян молчал. Открывал было рот, чтобы что-то сказать, и снова закрывал его. Нельзя. Кричать. На Сяо Синчэня уже наорал его чокнутый приятель, и если он сейчас сделает то же самое… Сюэ Ян отчаянно укусил себя за губу. — Я сделал это потому, что его время уходит, — жёстко и с расстановкой проговорил Сюэ Ян. — И чем дольше вы раскланиваетесь между собой, оставляя друг другу выбор терзаться чувством вины, ненавистью или ощущением собственного бессилия, тем этого времени остаётся меньше. Прости меня, гэгэ, но я не готов смотреть, как ты хоронишь Сун Ланя. Он рассмеялся в голос, и ему было откровенно плевать, слышат ли его молодые адепты из Гусу, слышит ли его Сун Лань, да и смех был крайне далёк от веселья, и Сюэ Ян оборвал его резким хлопком ладони по столу. — Шуанхуа чувствует тьму, — прорычал он, глядя резкой прозеленью злых глаз. — А ты не хочешь узнать, что чувствует твоё другое оружие? Некая тёмная тварь, подобранная тобой в придорожной канаве? Я чувствую там силу, родственную Печати. Я держал в руках обломок Иньской печати, когда создавал свою. Я носил созданную мною Печать внутри собственного тела. Я с ней спал, я с ней ел, я с ней жил, я пропитался её силой, я убивал с ней, я же её и уничтожил — и сделал это с радостью, во имя своего эгоистичного счастья. Я узнаю оттенки этого мрака, даже если мне вырвут глаза. И ты хочешь мне сказать, что я это сделал просто потому что сделал — и всё?! Просто как идиот, швыряющий в воду камни от нечего делать? Так что ты ещё раз прости меня, боль моя, но если твоего Сун Ланя потребуется избить до состояния кровавого фарша, чтобы он выжил и пришёл в разум — поверь, я это сделаю. Мне не нужны благодарности, мне не нужна награда, мне вообще ничего в этом мире не нужно, я готов в лохмотьях ползать голодным калекой, лишь бы у меня оставался ты. Чтобы ты на меня смотрел, чтобы ты меня трогал, чтобы ты делал для меня конфеты! Голос сорвался, и Сюэ Ян грохнул на стол нелепый затвердевший монолит, кособокий и застывший. Конфеты, которые так и не успели стать конфетами, когда они приняли решение срочно отправляться в Байсюэ. Сюэ Ян тогда не смог оставить, а сладкая масса затвердела, так и не успев разделиться на аккуратные конфеты. — И если тебе для этого нужен Сун Лань, то будь я проклят, если я его не вытащу. Да, он прав — я буду его таскать в зубах, потому что это нужно тебе. Да, я вот такой примитивный, — он с размаху долбанул рукоятью Цзян Цзая по сладкому монолиту, отколол кусок, злобно сунул себе в рот, щека нелепо оттопырилась, и начал с хрустом грызть. Проглотил, едва не подавившись, запил водой. — Пойду во двор, послушаю землю, где умирал прежний наставник. Может найду что-то полезное или что-то знакомое, — Сюэ Ян вышел из кухни, увидел возвращающегося и вполне вменяемого Сун Ланя в сопровождении влюблённого мальчишки, отвёл глаза и ушёл туда, где высился треножник. Он кружил вокруг, прислушиваясь к собственным ощущениям, нашёл место, сел на землю и положил на колени Цзян Цзай. Ничто не помогало, ему по-прежнему хотелось орать, кого-нибудь бить, резать, остервенело кусать, разрывая в кровищу. Сюэ Ян тоскливо закрыл глаза ладонью и снова попытался сосредоточиться. Пока даочжаны там снова будут разводить церемонии, кто-то должен заниматься практической стороной вопроса. Даже если за это получит только очередные обвинения. *** Ресницы дрогнули, когда Сюэ Ян грохнул о стол окаменевшей сладкой массой. Синчэнь смотрел и молчал, сердце кровоточило, но он не сдвинулся с места. Это не здесь, не при всех нужно будет говорить, да и говорить будет не нужно. Даочжан скрыл руки в длинных рукавах, чтобы Сюэ Ян не видел, как побелели пальцы. Он молча убрал со стола расколотый сладкий камень, когда Сюэ Ян вышел, бережно собрал крошки, завернул и спрятал, и только потом вышел во двор и сел рядом, коснулся Цзян Цзая, пальцев, запястья. — Я хочу смотреть на тебя всю жизнь, — Синчэнь убрал с его лица пряди, погладил выступающие скулы, такие красивые... поцеловал тонкий шрам, коснулся губами век, переносицы, щеки... не хотел даже дышать, чтобы не тратить мгновения, — Все мое время — твое. *** Они прошли мимо Сюэ Яна, Сун Лань не хотел сейчас даже думать о нем. Лишний раз разозлиться — будет только хуже. Принятое решение помогало, появилось что-то, что нужно было сделать. — Я послежу за кроликами и карпами, — пообещал он, оставляя Цзинъи в одиночестве в алтарной комнате, — И весь день буду что-нибудь делать, хорошо? Лучше всего что-нибудь делать, это помогает, — больше слов не нашлось, и Сун Лань только коснулся плеча юноши прежде, чем уйти. — Лань Цзинъи напишет мое прозвание в пустом круге, — сказал он вышедшему из трапезной Сяо Синчэню. Хотелось извиниться, но даочжан не нашел слов. Новые разговоры казались опасными, он не хотел все испортить новой вспышкой, и до самого вечера занимался привычными делами, оставив на Сычжуя обязанности по кухне, хоть какие-то правила, распорядок... хоть как-то создать видимость спокойствия и равновесия. Все, что ему рассказывал Цзинъи про своих подопечных, даочжан соблюдал со всей серьезностью и еще своими глазами увидел, что кролики и карпы, действительно, беспокойны и встревожены. Он тщательно проверил все барьеры на комнатах, сделал уборку и отнес книги в библиотеку, на всякий случай принес смену одежды и дополнительные одеяла для себя в покои адептов — будет холодно, он это уже знал, и нельзя, чтобы Цзинъи лишний раз волновался. Когда Сун Лань забирал высохшие вещи, на пол упала белая лента. — Цзинъи... — Сун Лань остановился у двери, — Солнце скоро сядет, пора. Можно я войду? — Он подождал немного и прошел внутрь, оставаясь за алтарем, откуда не было видно дверь в запретную комнату, — Твоя лента... она у меня.