Затмение

— Сходил с ума? Конечно, нет, — почти невозмутимо ответил Синчэнь, улыбаясь, но все это слетело тут же, превратилось в румянец, от растерянности даочжан даже рот приоткрыл. Он представил себе эту картину, как Сюэ Ян берет его спящим. Точнее попробовал представить, и в паху тут же заныло сладкое возбуждение, по спине побежали мурашки, он сглотнул и выдохнул: — Притвориться? Как это? Я... — Сяо Синчэнь неожиданно резко положил руку на плечо Сюэ Яна и надавил, заставляя вернуться обратно, смутился еще больше, но теперь уж делать нечего, — Пожалуйста... целуй еще так. Так... как ты скучал. Везде. Сяо Синчэнь вздохнул, почти всхлипнул, чувствуя, как по шее и плечам разливается жаркая волна. — Сутки без твоих губ... это ужасно. *** — Как это? А действительно, как это… я тебя научу, Сяо Синчэнь. Под нажимом ласковых и решительных рук Сюэ Ян медленно опустился на колени, и чем ниже опускаться, тем больше жадности полыхало в глазах. — Если именно так, как я скучал, то мы никогда не выйдем из этой комнаты, — прошептал он, облизывая губы и глядя на своего прекрасного даочжана снизу вверх. — Байсюэ рассыплется в прах, а я всё ещё буду тебя целовать. Он вкрадчиво начал всего лишь поглаживая пальцы ног Сяо Синчэня. Россыпи лёгких поцелуев от колен и выше по бёдрам быстро перестали просто дразнить — Сюэ Ян целовал с жадностью оголодавшего. Стоило представить, что он где-то далеко, как он дёргался всем телом и жарко обнимал его ноги, оставляя багровые следы поцелуев на тонкой коже бёдер там, где поцеловать можно только прижимаясь щекой к члену. Он переступил коленями по полу, сдвигаясь в сторону, ласково прикусил выступающую косточку выше бедра, снова переступил, довольно оскалился и придержал Сяо Синчэня за бёдра, заставил раздвинуть ноги шире. — Вот так постой, — Сюэ Ян обозначил лёгкий укус за ягодицу, запустил руку между ног даочжана и неторопливо погладил его плоть кончиками пальцев. — Я скучал просто безмерно, гэгэ. Он тронул языком плотно сжатое колечко мышц, медленно лизнул, надавил кончиком языка сильнее, одновременно обхватил пальцами его член, но ласкал только головку. — Ты красивый — везде, — жарко прошептал он, снова толкаясь языком внутрь. — И будешь зацелован — везде. *** Мурашки разбежались от ступней вверх, Сяо Синчэнь начал тихо стонать, когда Сюэ Ян еще целовал бедра, и чем сильнее становились поцелуи, тем громче билось сердце. Даочжан послушно встал как велено и вздрогнул от прикосновения, посмотрел вниз, тихо ахнул, теряясь в ощущениях от того, что Сюэ Ян делал языком, и как выглядели его ласки на блестящей от капель головке. Он ничего не мог сделать поначалу, сжимался от каждого проникновения языка, пытаясь расслабиться, но жгучее смущение мешало. Ноги подкашивались, Сяо Синчэнь не понимал, как вообще устоять, схватиться было совершенно не за что, но мысли улетучивались так стремительно, что еще немного и, казалось, он просто полетит в этом горячем удовольствии. Даочжан что-то шептал, стонал и кусал губы, вздрагивал и в конце концов не выдержал, коснулся пальцев Сюэ Яна на своем члене, накрыл сверху, лаская себя вместе с ним. *** А вот это было нельзя. Сейчас — нельзя. Сюэ Ян был бы не против узнать, что его Сяо Синчэнь ласкал себя, пока его не было рядом, но вот прямо сейчас — нет. Поэтому его руку он убрал, в наказание укусил за ягодицу и поднялся на ноги. — Нет, мой светлый, нет. Руками сегодня можно трогать только меня. Он счастливо потянул носом его запах, скользнул носом по лицу Сяо Синчэня, шумно подышал в шею. Сюэ Ян просто упивался ароматом этой вкусной кожи, горячей и слегка порозовевшей от возбуждения. Он жадно обнимал, выглаживая его спину, выцеловывая шею и плечи, целовал его руки от плеч до кончиков пальцев, облизывая пальцы и запястья, тонкую кожу на сгибе локтей, пощекотал языком подмышку. Сейчас он опускался на колени ещё медленнее, рассыпая ласковые поцелуи, укусы, облизывая самые вкусные участки кожи. Соскам досталось жаркой ласки языком, Сюэ Ян коварно подул, снова накрыл сосок ртом, порычал и вместо того, чтобы расцеловывать живот, рухнул на колени и тут же взял глубоко в рот. Обнял Сяо Синчэня за бёдра и застонал, даже и не думая отпускать. Язык бешено извивался, лаская его, губы плотно сжимались. Сюэ Ян медленно подался назад, кольцо губ скользило по стволу, пока он смотрел снизу вверх на своего драгоценного. *** Как это нет? Сяо Синчэнь застонал и послушно убрал руку. Похоже, сегодня его ждет пытка. Даочжан горел в ней, постанывая и вздыхая от каждого поцелуя, укуса или прикосновения, подставлял то плечо, то бедро, то запястье… особенно запястья. Он выгнулся навстречу, когда порция ласк досталась соскам, задел членом горячего Сюэ Яна и всхлипнул. Это просто бесчеловечно… Сяо Синчэнь вскрикнул, посмотрел вниз и обнял его за голову обеими ладонями, запустил пальцы в волосы. Взгляд мутнел, но он смотрел и смотрел, и стал медленно двигаться, наслаждаясь каждым проникновением в обжигающе горячий рот, кусая губы, чтобы не сорваться в громкие стоны. С каждым движением глубже, чтобы губы Сюэ Яна касались у основания, и потом скользили медленно, а язык ласкал повсюду. *** Не торопиться, не спешить, не гнать с пугающей даже самого себя жадностью! Сюэ Ян сейчас даже сказать ничего не мог, но это и не нужно было. Достаточно было смотреть. Смотреть и видеть затуманенный вожделением взгляд Сяо Синчэня, как он покусывает губы, как сам сдерживается, растягивая удовольствие. Сюэ Ян считал, что они оба заслужили это наслаждение — шутка ли, столько времени далеко друг от друга, без возможности прикоснуться. Он вздрагивал от особенно выразительных вздохов своего даочжана, но вместо того чтобы как обычно сорваться и ускориться, перехватить инициативу, Сюэ Ян только плотнее сжал губы и погладил мокрыми от слюны кончиками пальцев между ягодицами даочжана. Горячая тонкая кожа, уже вылизанная и зацелованная, определённо нуждалась в ласке. Он сейчас не просто впускал в рот член Сяо Синчэня — это было бы слишком мало. Он откровенно сосал его, облизывая головку, наслаждался даже пошлейшими причмокивающими звуками, которые случайно вырывались, пропускал глубоко в горло, чтобы взял до самого основания, вжимаясь лицом в живот. Как же жалко, что невозможно изогнуться жадным змеем, чтобы одновременно можно было брать его сзади и принимать в рот! Сюэ Ян задушено застонал, проникая в него пальцами, выглаживая внутри. У самого член стоял так, что к нему было больно прикоснуться, но сейчас он наслаждался даже тем, чтобы оттянуть время. Он сглотнул, чувствуя как горло сжимает головку. Сяо Синчэня хотелось мучить наслаждением долго, очень долго, часами. Сюэ Ян вкрадчиво согнул пальцы и подло надавил на самую вкусную точку в теле своей святой сволочи, самой прекрасной из всех. *** Очень жестокий. Ужасно... В этой позе совершенно ничего нельзя сделать и не понятно, чего хочется больше — то ли резче двинуться вперед, то ли попытаться насадиться на пальцы. Сяо Синчэню казалось, что он уже весь дрожит от невозможности что-то сделать с этим мучительно-прекрасным удовольствием, но он все равно смотрел, краснея от звуков, от того, что видел, и от того, как сам двигался, и стягивал волосы Сюэ Яна пальцами, снова отстранялся, чтобы губы и язык ласкали только головку, и смотрел на этот стыд и разврат, только сильнее распаляясь. Когда он оказывался совсем глубоко, так что горло сжималось, ощущения опрокидывали в сладкую бездну, Синчэнь стонал, вскрикивал и сильнее вцеплялся Сюэ Яну в затылок, чтобы на лишнее мгновение задержаться так. — Нет! — Сяо Синчэнь закричал от обжигающего наслаждения, которое Сюэ Ян так умело вызвал одним движением пальцев. — Не могу больше... моя ночь... Сюэ Ян... возьми меня. Дай встать на колени или к стене... как-нибудь... Даочжан оставил одну руку на его затылке, не давая отстраниться, а другой ладонью закрыл Сюэ Яну глаза. — Возьми, — он снова подался вперед, вздрогнув. — Возьми меня... пожалуйста... *** Потрясающее противоречие — когда с этих красивых губ срывается «нет» и « не могу», и «возьми меня», но руки не дают отстраниться, не позволяют прекратить. Сюэ Ян и не собирался прекращать. Сяо Синчэнь и не давал ему прекратить. Сюэ Ян молча брал его пальцами, прицельно лаская самое приятное место, сам отчаянно удерживал головку в горле, предпочитая не дышать, лишь бы не отпускать. Горячая ладонь, закрывающая глаза, такая любимая ладонь… сильные пальцы, удерживающие за затылок. Сюэ Ян стонал, судорожно сжав колени в отчаянной попытке хоть как-нибудь унять свой жар. Сяо Синчэнь горячечно повторял это волшебное «возьми меня», но разве он не брал его сейчас? Брал пальцами, брал глубоко в рот, жадно облизывая. Свободной рукой обнимал за бедро, пытаясь погладить везде, где мог дотянуться. На колени? Хорошо, он не против. Сюэ Ян надавил даочжану под колено, потянул вниз, вынуждая опуститься на колени, не давая отстраниться или упасть. Сам сползал на пол, укладываясь на спину и усаживая Сяо Синчэня верхом на себя, подталкивая и вынуждая продолжать толкаться в рот, только глаза с пьяной поволокой хитро щурились под горячей ладонью. Сюэ Ян задыхался, жадно принимая его член, инстинктивно подавался бёдрами вверх, отчаянно желая наконец погрузиться в это пылающее тело. Он мучил даочжана до тех пор, пока у самого не закончилось терпение. Наконец Сюэ Ян судорожно выдохнул и вынул из него пальцы, лизнул головку и хрипло протянул: — Сяо Синчэнь, я хочу тебя ещё сильнее. Он поднимался, выползая из-под него, опираясь спиной на кровать, но всё ещё не давал встать. — Мой самый драгоценный, мой сладкий, самый сладкий, — Сюэ Ян усаживал Сяо Синчэня на свой член короткими рывками. — Столько времени без тебя… это была не жизнь. Распалённый и такой податливый, смущённый даочжан. Любящий и любимый. Сюэ Ян не выдержал, оскалился в жадной улыбке, со всей дури прижал его к себе, жадно целуя, перевернулся вместе с ним, перекатившись по полу и с бешеным рычанием принялся вбиваться в него, размашисто работая бёдрами. *** Нет, он продолжал издеваться, прекрасно зная, что его даочжан может очень-очень долго терпеть эти сладкие мучения, и Сяо Синчэнь застонал, когда Сюэ Ян дал ему опуститься на колени. Это, правда, оказалось беспощадным коварством его ночи, Сюэ Ян не отпускал, и не толкаться в его рот было совершенно невозможно. — По... жалуйста... — прерывисто выдохнул даочжан, умоляя о передышке, чувствуя, что еще немного, и он просто не сможет терпеть. Сяо Синчэнь вскрикнул, когда Сюэ Ян убрал пальцы, он даже не пытался подняться, терся о его обжигающее тело и томно промычал что-то от первого рывка. Этого мало, очень мало, даочжан нетерпеливо застонал, дернулся, чтобы принять глубже, снова, но все равно падение стало неожиданностью. Сяо Синчэнь распластался под Сюэ Яном, ладони хлопнули о пол, но он не попытался обнять руками, только ногами обхватил, прижимая сильнее, как только можно. Он кричал, в поцелуи и запрокидывая голову, чтобы получить еще укусов, захлебывался стонами, и просил больше и больше. *** Чтобы дать любимому полную свободу буянить в пьянящем неистовстве, нужно просто дать ему откуда вырываться. Сюэ Ян уже и не пытался сдерживаться, вот только грань, за которой скрывалось откровенное насилие, была от него бесконечно далека — он не просто брал Сяо Синчэня. С каждым резким толчком в это жаркое тело, с каждым отчаянным рывком, он сам отдавался, готовый на что угодно ради своего непостижимого святого. Особенно сейчас, когда даочжан распластался по полу, цеплялся пальцами за гладкие доски, царапал их ногтями, выгибался, запрокидывая голову. Как он кричал! Сюэ Ян от каждого вопля рычал и вздрагивал, как от удара кнутом, только сильнее вколачиваясь в жаркое нутро. Он то яростно натягивал Сяо Синчэня на себя, цепляясь за бёдра и оставляя синяки, то снова наваливался сверху, кусая ключицы, покрывая шею жалящими поцелуями, от которых оставались багровые следы. Один засос появился даже под ухом, почти на уголке нижней челюсти. Сюэ Ян спохватился, запоздало вылизывая это место, перешёл на шею, снова скатываясь в безумное обладание. Он плотно прижимался к Сяо Синчэню, чувствовал, как при каждом толчке ему в живот упирается член, трётся об мокрую от пота кожу. Сюэ Ян тяжело дышал, лихорадочно облизывался, слушая его стоны и крики, подхватил его под талию, заставляя выгнуться и накрыл ртом сосок, бешено вылизывая и покусывая его, перешёл на другой, добиваясь особенно пронзительных стонов, тёрся об него лицом, и всё это — не замирая и не останавливаясь ни на миг. Он скучал. Он не жил без Сяо Синчэня. — Больше никогда не оставлю! Никогда, — он хрипло выкрикнул это в прекрасное искажённое страстью лицо, широко лизнул искусанные губы, прихватывая зубами. *** Это всего лишь сутки! Всего одни сутки, а они такие голодные! Сяо Синчэнь даже не пытался обнять, он скользил от каждого рывка по полу влажной спиной, и от этого только острее осознавалось, как крепко его держит Сюэ Ян. Он словно намеревался выкрошить их страсть в этих досках пальцами — даже не чувствовал, как сильно впивается, до белых костяшек, до боли под ногтями. Синчэнь кричал, судорожно пытался ухватить еще глоток воздуха на каждом движении, он подставлял шею, и от уха, где Сюэ Ян так крепко поцеловал, прошла жгучая волна дрожи, которую Сюэ Ян ловил своими поцелуями на шее и плечах. Сяо Синчэнь податливо и безропотно прогнулся в его руках, так что спиной ощутил каждую свою косточку, и задохнулся стоном, так ярко вспыхнуло, когда Сюэ Ян жадно ласкал его соски. Даочжан еще сильнее обхватил ногами, жалея только, что нельзя сразу и прижаться плотнее, и раскрыться еще доступнее, он тонул в каждом рывке, хотел отсрочить скорое наслаждение, но не мог слишком долго. — Больше не отпущу! Никуда. Никогда, — севшим голосом шептал он. Поймал горячий язык и от страсти чуть прикусил самый кончик, тут же подался наверх, чтобы забрать свой поцелуй, заласкать язык, успеть потрогать острые зубы. И снова рухнул на пол спиной с бесстыдным звуком шлепка влажной кожи о гладкое дерево. Ему не нужно было ничего делать, чтобы уловить самые сладкие движения — Сюэ Ян знал его слишком хорошо и двигался так, что его член раз за разом проходил по нужной точке, да и само это ощущение принадлежности, того, как яростно Сюэ Ян его берет, доводило возбуждение до предела. Синчэнь скорее наоборот, пытался продлить это чувственное и страстное падение, но все равно когда-то это заканчивалось. Его тряхнуло от первой судороги так, что подбросило в руках Сюэ Яна, он ударился лопатками об пол и задрожал, горячо выплескиваясь на живот, ухватил все-таки его за плечи, вцепился и снова прогнулся в очередном спазме. Поймав короткую передышку, которой не хватило даже на вдох, он ухватился крепче и с силой насадился на член, вызывая новый прилив удовольствия, сжал в себе Сюэ Яна и не желал отпускать, пока не получит и не отдаст все до последней короткой дрожи. *** Сюэ Ян не чувствовал себя так хорошо даже в яростной кровавой пляске, когда вокруг царит ужас и предсмертные вопли. Сяо Синчэнь — лучше. Он всегда лучше, он — его свет, его жизнь, смысл всего, цель всего, и средство для достижения любых целей. В своей одержимости Сюэ Ян чувствовал себя дома. Где угодно, главное — держать в руках своего единственного святого, любить его со всем отчаянным пылом вечно голодного сердца, слишком долго недолюбленного тела. Каждый резкий толчок в жаркую тесную плоть, каждое прикосновение, каждый ответный стон вызывал у него приступ бешеного дикого счастья. Брать, жадно брать, не оставляя ни на мгновение, любить. Сюэ Ян впитывал его крики, всю эту сладкую дрожь, обманчивую покорность и податливость сильного тела, жадными рывками практически вколачивал Сяо Синчэня в пол, брал его рот языком и стонал в этот поцелуй. — Никогда, — повторял он, задыхаясь. — Никуда. Сюэ Ян хрипло взвыл от первого спазма удовольствия, сжавшего его член так тесно, что стало больно и сладко, и руки даочжана, наконец-то вцепившиеся в плечи, как награда. — Ещё не всё, гэгэ, ещё не всё, — прерывисто шептал он, догоняя его в наслаждении несколькими сильными рывками. Сюэ Ян не прятал перекошенное от удовольствия лицо — он хотел смотреть на Сяо Синчэня всегда, особенно в такие моменты, когда изливался в глубину его тела. — Сяо Синчэнь, — медленно выдохнул он, последними толчками собирая наслаждение, и замер в блаженном ступоре, вдыхая из его губ. — Ты, только ты. *** Да, не все. Сяо Синчэнь цеплялся за свою ночь, забирая все до последнего отголоска их общей страсти, отдавая себя до тех пор, пока хотя бы один из них не сможет произнести что-то или сделать первый глубокий вдох. — Я не могу без тебя. Совсем, — прошептал Синчэнь, обнимая теперь уже расслабленно и нежно, будто это и не он только что с бешеной силой хватался за плечи Сюэ Яна. Даочжан опустил ноги, устраиваясь в его горячих объятиях, нежно целовал любимые губы, пытаясь и отдышаться, и успокоить сердце. Ногти саднило, но он даже не смотрел на руки, весь в укусах, ярких отметинах, спина болит... и на плечах Сюэ Яна он сам оставил алые следы — Сяо Синчэнь чувствовал их тонкую, тихо зудящую боль. Все очень быстро пройдет, а пока даочжан наслаждался этими отзвуками их любви. — Поднимешь меня? — Сяо Синчэнь устало улыбнулся. У него вполне хватило бы сил подняться и дойти до кровати, но хотелось, чтобы Сюэ Ян был сейчас сильнее, ему ведь это понравится. — Наверное, надо уже немного поспать... Он нежно улыбался, невесомыми поцелуями покрывал плечи любимого, гладил спину кончиками пальцев и шептал, что заснул бы прямо тут, на полу, наверняка ведь у Сюэ Яна волшебным образом прямо из воздуха сейчас возникнет одеяло и даже целое теплое гнездо... *** — Тебе и не придётся, — Сюэ Ян устало щурился, сцеловывая с лица Сяо Синчэня все его улыбки, такие тёплые и расслабленные. В этом есть своё особенное удовольствие, когда смотришь, как расслабляется его тело, и нужно помочь ему опустить ноги, стараясь не поддаться искушению снова начать целовать пошлейшим способом, чтобы всё начать заново. А сил нет, сил просто уже нет! Хотя на самое важное силы у него точно есть. — Поднять тебя? Гэгэ, если ты пожелаешь спать у меня на руках, чтобы я ходил вокруг Байсюэ… это будет жестоко, конечно, и я непременно постараюсь тебя обмануть, но возьму и понесу, — Сюэ Ян рассмеялся, но на соблазнительное предложение спать на полу отреагировал логично. Поднялся на колени, подхватил своего даочжана на руки и встал, чтобы унести его в постель. Благо нести не вокруг всего Байсюэ. Он и укладывал Сяо Синчэня в состоянии, близком к полусну. Но добросовестно укутал, заполз под одяло и расслабленно застонал. — Ты лучший в мире и мой самый дорогой на свете даочжан. Я не позволю, чтобы ты проводил бессонные ночи на крыше, пока я где-то схожу без тебя с ума. Спи, гэгэ. Я уже сплю. Спать совершенно без сил в счастливом изнеможении — лучший сон. Сюэ Ян спал, обнимая Сяо Синчэня во сне, и даже во сне бессознательно прижимал к себе крепче. Даже когда солнце поднялось достаточно высоко над Байсюэ, и глаза сами открылись, он не отпустил. — Гэгэ, отсыпайся, — посоветовал он, когда даочжан пошевелился. — Тебе не повредит как следует отдохнуть. Обещаю, что не наделаю глупостей. Хочу посмотреть, что делает наш гость. *** Ничего важнее, чем это «я так ждал», Сун Лань не мог сейчас себе даже представить. Он потом уцепится за свою цель избавиться от черной силы внутри, но сейчас все плыло в тепле этого «я ждал». Даочжан как будто не мог до конца поверить. — Ты ждал, — повторил он, прижимая к себе своего А-И и забирая его вздохи. Вещи перенес... А когда он решился бы попросить? Сун Лань улыбнулся. — Пойдем. Держись. Он похватил Цзинъи и понес его через весь двор, не обращая внимания на то, что кто-то может увидеть. Кто? Синчэнь и Сюэ Ян давно заняты друг другом, у Сычжуя и так с десяток поводов ругаться, одним больше, одним меньше... А на мнение Вэньчжуна ему было наплевать. Он нес Цзинъи, остановился посреди двора, задрал голову — огромная луна висела прямо над ними и как будто только для них. Даочжан улыбнулся, снова поцеловал мягкие губы и унес А-И в комнату, только там отпустил. — Ты спишь у стенки. А то я тебя знаю, утром станешь торопиться и сбежишь? Он, конечно, так не думал, но представил себе, как Цзинъи с утра босиком несется греть воду или кормить карпов и решил, что не готов делиться утром с карпами, водой и вообще всем миром. Фусюэ занял свое место, даочжан только развязал пояс и стал раздевать сначала Цзинъи, еле-еле сдерживаясь, чтобы не броситься в поцелуи. *** Цзинъи от восторга только ойкнул, но уцепился за Сун Ланя так же, как и сидел сейчас — обхватил руками за шею, скрестил ноги на его пояснице, сжал коленями. Даочжан так крепко его держал, что Цзинъи показался себе очень лёгким. Лёгким и бессовестным — они оставили бардак на столе, и никто даже не подумал убрать. А кто подумал — тот слишком занят, очень сильно занят самым важным в его жизни. — Цзычэнь, какая луна! Он тоже уставился на небо, потянулся поцеловать подставленную шею, просто не успел. Не успел вообще, а Сун Лань успел раньше, и Цзинъи блаженно улыбался в поцелуй, как будто его напоили крепким вином. — У стенки? Мне нравится. «Хотя я бы предпочёл тоже спать с краю, чтобы не дать тебе по утрам торопиться и сбегать, но вдруг я сумею найти доводы, чтобы удержать тебя от утренней торопливости?» Цзинъи хотел сказать это вслух, просто не осмелился. Лишний раз повторить «спать» — есть риск, что даочжан решит поступить слишком правильно, и действительно потребует чтобы он спал. А просто правильно — это то, что сейчас, это вот именно так, когда пояс развязал. Сперва свой, потом его, и Цзинъи как умел помогал, чтобы одежда снималась быстрее, и можно быстрее-быстрее распахнуть его ханьфу, и стянуть с плеч лихорадочно подрагивающими руками, и помочь снять нижнюю рубаху, и тут же уронить её на пол, кинуться поднимать, бестолково пробормотав ей «Ты-то куда падаешь?», засмеяться от смущения и потому что неловко, но так хорошо! — Цзычэнь, ты сильно уставший? Очень сильно? Совсем сильно? Я за этот день вдруг понял, что не хочу… — Цзинъи судорожно перевёл дыхание. — Больше никогда не хочу быть не твоим. Он стеснялся, и от стеснения его несло куда попало. Поэтому и взял даочжана за руку, рассматривая его пальцы, будто внезапно стал плохо видеть, осторожно поцеловал один, потом второй. — Это ведь этими пальцами ты меня… брал? Скажи, но ведь ты ведь можешь?.. уже и не пальцами… а полностью. *** Сун Лань улыбался, глядя на то, как Цзинъи поднимает рубашку, забрал ее и кинул куда-то на стул. Тут же забыл о ней и помог мальчику стащить его одежду, огладил плечи, коснулся выступающих острых ключиц. Он хотел обнять и прижать к себе, отнести в постель, уложить под одеяло, но тут Цзинъи неожиданно коснулся губами пальцев и все изменилось. Даочжан словно ухнул разом в костер или в горячую воду, а от слов А-И едва не задохнулся. Мысль «устал, ужасно устал, ничего не могу» жалко пискнула и потухла, не успев оформиться в какие-то слова. Как завороженный, Сун Лань смотрел на Цзинъи, на свои пальцы, которые чуть сильнее надавили на мягкие губы, погладили и застыли, ожидая или поцелуя, или влажного прикосновения кончика языка… от одного этого желания рассудок начинал уплывать безвозвратно и неизбежно. — А-И… — севшим голосом начал Сун Лань, но забыл, о чем хотел сказать. В горле пересохло, он облизал губы и приказал себе немедленно что-то сделать, решить, придумать. Цзинъи так смущался и при этом так откровенно озвучивал эти желания, что стесняться и тем более бояться даочжану казалось просто невозможным. Сердце колотилось, как пойманная птица. Он совершенно не представлял, что делать с безумным желанием и непониманием, как это вообще все должно быть. Как будто стоишь на краю пропасти и не решаешься шагнуть на мост. В отличие от сердца, которое готово было разбиться о ребра, и разума, который никак не мог остановиться в падении в лаву, желания тащили за собой и Сун Лань понятия не имел, как им сопротивляться и главное – нужно ли. Он притянул к себе Цзинъи, прижался всем телом, целуя снова глубоко и жарко, медленно ведя ладонью по спине, он хотел прочувствовать каждый позвонок, будто ему сердце мальчишки надо было поймать в ладонь. — Я могу… мы… если ты хочешь… Вопрос только в том, что Сун Лань исключительно в теории, да и то в очень общей представлял себе, что нужно делать. Ощущение горячей тесноты любимого тела, которое он испытал в прошлый раз, почувствовать совсем по-другому… от этого становилось трудно дышать. Как не сделать больно? Как вообще не сделать все неправильно? Как не испортить ничего? Не разочаровать? Весь когда-либо пережитый даочжаном страх собирался померкнуть перед этим «Ты ведь можешь?». — Сейчас… — Сун Лань отстранился, поцеловав Цзинъи в краешек губ, и отвернулся. Небо… он же сейчас полыхает и краснеет просто-напросто как мальчишка. Так… Даочжан отошел и снял с полки коробку, в которой хранились лекарства и несколько флаконов разных масел, Сун Лань и не использовал-то их почти никогда. Пальцы трясутся, чудесно, только этого не хватало. Даочжан грозно посмотрел на собственную руку, увидел ленту и вдруг почти успокоился. Он быстро достал флакон с самым простым маслом, закрыл коробку и вернулся к кровати. — Это будет нужно, пойдем, — Сун Лань взял Цзинъи за руку, потянул за собой, уложил на кровать и смотрел на него, словно ему само солнце отдали в руки. Флакон остался пока рядом, даочжан начал с поцелуев, спускаясь вниз от шеи к ключицам, лизнул сосок, совершенно теряя голову от того, что делает, и вел ладонями по бокам, пока не добрался до кромки штанов одновременно пальцами и губами. Он освободил Цзинъи от остатков одежды и замер, глядя на него, совершенно обнаженного, наклонился снова, чтобы коснуться губами косточки, вдохнуть запах. Сун Лань тронул пальцами член, несмело коснулся языком и провел выше, кажется, осознавая, что сердце просто-напросто замолчало совсем. Это оказалось так невероятно прекрасно, впервые так близко, почувствовать языком его вкус, первый раз слизать прозрачную капельку с головки и ощутить нежность кожи под языком и трепет горячей плоти. Это невозможно… как не сойти с ума? Сун Лань обхватил губами, обвел языком уже смелее, прислушиваясь к реакциям Цзинъи, словно совершал самое важное в мире открытие. *** — А ты? Цзычэнь, ты — хочешь? Ты точно хочешь? Ты ведь хочешь? Цзинъи задавал глупые вопросы. Он прекрасно понимал, что это очень глупые вопросы, но ведь он спрашивал, счастливо прижимаясь к Сун Ланю, утопая в потрясающих поцелуях, от которых хотелось только ещё чего-то большего, огромного и горячего. — Мы, — тягуче прошептал он. — Мы можем… Отпустить сейчас даже на мгновение, даже когда он сказал «сейчас» и просто отошёл чтобы что-то взять… Как он вообще смог продержаться сутки?! Целые сутки? Это невозможно. Цзинъи зябко обхватил себя руками, совсем стушевался, чтобы чем-то занять руки, выпутывал из причёски заколку, нервно пропустил пряди распущенных волос через пальцы, и всё это — не сводя глаз со спины Сун Ланя. Он молча лёг, только покивал — нужно, значит нужно! — и забыл как дышать. Цзинъи слишком бурно переживал каждое прикосновение его губ, жадно отвечал на каждый поцелуй, мучительно заныл сквозь зубы и едва не ногами засучил. Кто бы знал, что от прикосновения языка к соску его кинет в такую дрожь! Оставшись совершенно голым, Цзинъи только руки протянул в жесте «иди ко мне», но Сун Лань всё сделал по-своему. По-своему! Цзинъи вымучено похватал ртом воздух, выгнулся и неожиданно для себя застонал в голос. Он попытался закрыть себе рот ладонью, но вместо этого только вцепился в простыню, судорожно её комкая. — Я тоже так хочу, — Цзинъи поднял голову, посмотрел и снова закрыл рот рукой, вцепился зубами в ладонь. Это было слишком сильно для него! — Цзычэнь, я тоже так хочу! Когда я трогал тебя рукой… я думал — а что если губами, и… и… Он попытался вывернуться, прикрылся рукой, и мучительно застонал, выплёскиваясь себе на живот. Чуть не сгорел от стыда, понимая, что это просто ужасно, наверное. — Я… я… Цзычэнь… ужас… просто я так тебя ждал… — Цзинъи полыхал просто, не зная куда себя деть. — Прошу тебя… пожалуйста… *** Какой же он все-таки порывистый и отзывчивый… У даочжана голова кружилась от того, как Цзинъи реагировал на ласки, всего лишь лизнуть сосок, чтобы вызвать такую волну эмоций, только начать касаться языком члена, чтобы получить как награду потрясающий стон… Сун Лань удержал его за бедра, он слышал каждое слово и всхлип, как будто впитывал их всем телом, и так же ладони впитали внезапную дрожь, попытку удержаться. Губы обожгло густыми каплями, Сун Лань не успел совсем отстраниться, но и хорошо. Он поднял голову, облизал губы и застыл одновременно и от непонимания, что теперь делать, и от невероятного соленого вкуса, и от полыхнувшего смущения Цзинъи. Сун Лань как будто очнулся через несколько мгновений этого взгляда, моргнул, провел ладонью по бедру мальчика. — Шшш… А-И… — даочжан смущенно улыбнулся, чувствуя, как заливает краской уши и шею, но Цзинъи так распереживался, что с этим надо было, конечно, что-то делать. Сун Лань выдернул из-под матраса край простыни и вытер ему живот, тут же нежно коснулся губами этого места и не удержался – лизнул, так прекрасно было понять этот контраст остывающей от стертых капель кожи, пряного запаха и горящего в руках тела. Он судорожно выдохнул, не поднимая головы, пережидая болезненный спазм от собственного возбуждения, снова поцеловал. Это оказалось и чудесно, и странно, и неожиданно, и смущение теперь душило его, а вся собранная уверенность стремительно улетучивалась. Надо было быть осторожнее, наверное… но ничего, они ведь привыкнут, и он научится чувствовать своего Цзинъи, обязательно… — Эй, что ты, — ласково пробормотал даочжан, приподнимаясь, — до ужаса еще очень далеко, не торопись переживать. Он даже улыбнулся, поцеловал любимую родинку, тронул губами уголок рта и прикрыл глаза. Ничего страшного, так бывает, определенно, юношей в Гусу не учат интимным практикам, да и странно было бы, если б учили. Он целовал, пытаясь что-то сделать со своими такими разными сейчас эмоциями. Цзинъи после внезапного и короткого удовольствия теперь стал еще горячее, такой мягкий в поцелуях, под прикосновениями, такой пылающий и растерянный, что даочжан с трудом сдерживался, чтобы просто не завершить все прямо сейчас. Взять его, как хотелось, полностью, прочувствовать, наконец, как сейчас ему нашептывала вздохнувшая в груди тьма. Вот же, забери, весь твой, он же просит… И не важно, что не понятно, о чем мальчик просит, просто сделай – и тогда все это смущение дурацкое уйдет, растерянность эта, которой быть не должно. Сун Лань спрятал лицо в изгибе шеи, просто вдохнул и выдохнул, касаясь губами. Некуда деться от пьянящего запаха, от ощущения вкуса на языке, и только собственное замешательство вытащило его обратно в сознательные мысли. — Мой хороший, — тихо прошептал даочжан и приник к Цзинъи всем телом. Дыхание успокаивалось, он вел ладонью по его плечу и вниз, погладил живот, и обнял, прижимаясь все еще возбужденной плотью к горячему бедру. Но уже хотя бы отступили неправильные мысли, сердце не пыталось выпрыгнуть и дышать стало легче. *** Цзинъи и сам не мог понять, почему ему так стыдно. Он ведь хотел всего, вообще всего Сун Ланя, каждое из его прикосновений, каждую его улыбку. А даочжан его утешал, успокаивал, очень смущающе лизнул там, куда попали капли, и целовал так горячо, что Цзинъи почувствовал себя не таким уж дураком. — Я так тебя ждал, что не удержался, — он наконец понял, куда деть свои бессовестные руки, обнимая Сун Ланя, ласково водил кончиками пальцев вдоль позвоночника, медленно спускаясь на поясницу. — Цзычэнь… И зашептал ему на ухо, раз он так удачно спрятал лицо где-то на шее, обжигал дыханием, притёрся как можно ближе, чувствуя бедром упирающийся в него член. — Цзычэнь, — и прихватил ухо губами, тронул кончиком языка. — Даже когда я просто думаю о тебе, уже могу… излиться… наверное поэтому я так быстро… Пальцы осторожно погладили под поясом штанов, потянули их чуть ниже. Одно дело снять с него ханьфу. Совсем другое — снимать штаны с лежащего почти на нём… Цзинъи повозился, спускаясь чуть ниже, плотно прижался к Сун Ланю, потёрся всем телом, нечаянно попадая в такой же ритм, с которым ласкал бы его рукой. Снова вспыхнул от неловкости — даочжан сочтёт его развращённым сверх всякой меры! — Твой, — горячо шептал он в ответ на это дорогое «мой хороший», шептал задевая губами мочку уха и шею, — совсем твой… Цзычэнь, мой Цзычэнь… Он ещё ниже потянул пояс его штанов, дальше не дотягивался, осторожно ласкал кожу там, где успел избавиться от ткани. Не соображал, что вот именно сейчас, только сейчас и начинает быть тем самым развратником, когда специально трётся бедром об напряжённый член Сун Ланя, и жарко дышит на ухо. — Сун Цзычэнь, — Цзинъи скользнул пальцами по его боку вниз, — разрешишь мне это с тебя снять? В животе сладко свело горячей судорогой предвкушения. Цзинъи перевёл дыхание, сердце замирало от малейшего движения Сун Ланя. Он закинул ногу на бедро даочжана, сцеловывал его восхитительную улыбку, ласкался с бессовестной горячностью, наслаждаясь заново распускающимся возбуждением. — Разреши мне, пожалуйста. *** Его жаркий шепот совсем не помогал успокоиться, совсем. Сун Лань зажмурился и медленно выдохнул, сердце слушалось нехотя, но взвилось снова, когда Цзинъи прикусил ухо, и даочжан вздрогнул. — А-И... я... Нет, не надо снимать... он же просто не выдержит... Но Цзинъи так вжался, и от тонкой ткани, как она терлась о плоть, по телу разливался болезненный жар, Сун Лань так истекал вязкой смазкой, что чувствовал, как влага пропитывает штаны. Как Цзинъи может еще произносить все эти слова? Даочжан совсем не мог, и сопротивляться уже тоже сил не было. Он поднял голову, посмотрел на прекрасные губы и то ли моргнул, то ли кивнул или улыбнулся, или все сразу — сам не понял. Сун Лань приподнялся, позволяя спустить одежду с бедер, и как только Цзинъи справился с упрямыми штанами, подхватил его, чтобы он не думал даже опустить ногу, ладонь прошлась по бедру, пальцы крепко сжали. Нет, это невозможно терпеть. И тут еще он почувствовал, как возбуждение снова охватывает Цзинъи и низко застонал, целуя уже совсем по-другому, настойчиво, жадно, глубоко проникая языком, и не отрывался, пока хватало дыхания. Сун Лань навалился сверху, коленями раздвигая мальчишке ноги, член скользнул по его члену, даочжан вздрогнул и приподнялся на локтях только для того, чтобы целовать ключицы, потом коснуться языком соска и прихватить его губами. Дыхание рвалось, и Сун Лань уже совсем плохо соображал, утопая в дыхании и стуке сердца Цзинъи. *** — Ты, да, ты, только ты, ты мне так нужен, Сун Цзычэнь! Цзинъи торопливо потянул ткань ниже, едва только у него появилась возможность, не успел снять до конца, но зацепил пяткой и стянул до щиколоток. От крепких рук даочжана он лихорадочно пылал, хотелось ещё, просто ещё — вот так жадно, так сильно. Цзинъи восторженно стонал в этот поцелуй. От осознания, что у него во рту вот так хозяйничает его язык, у него в голове мутилось. Он получил возможность трогать его языком, обхватывать губами, ласкать со всей неумелой горячностью, на которую только был способен. — Цзычэнь, — застонал он, едва получив возможность вдохнуть, захлебнулся стоном и раздвинул ноги, высоко поднимая колени, чтобы можно было обхватить его ногами. — Ещё! Ещё, ещё! Цзинъи тёрся об него, толкаясь бёдрами вверх, стонал в голос, запрокидывая голову и подставляя шею. — Бери же меня, я же твой, весь твой, — лихорадочный шёпот мешался с предвкушающими стонами, Цзинъи не отпускал его, гладил его лицо, шею, плечи, впутывал пальцы в волосы на затылке. Сун Лань говорил, что любовь иногда кричит и стонет. А ещё иногда она прекращает молчать и становится откровенной и бессовестной. Цзинъи может и рад был бы промолчать, но уже не мог. — Я хочу быть твоим, полностью, — он снова двигался ритмично, слабо постанывая, голова плыла и пылала в лихорадочном огне. — Цзычэнь, возьми… *** Сун Лань хотел целовать и ласкать повсюду, никуда не торопиться, но и совсем противоположного тоже хотел. Как это так ? Как получить и дать все сразу? От возбуждения и слов Цзинъи темнело в глазах, А-И так порывисто двигался, и контраст между тем, как он просил, а телом — требовал, чуть не лишил даочжана рассудка. По крайней мере о том, что вообще-то «что нужно», он вспомнил только когда член скользнул по промежности, и это движение отдалось острым спазмом. Что? Да... масло... Сун Лань моргнул, нашел рукой флакон и приподнялся, встал на колени. Эти несколько капель падали на пальцы, наверное, целую вечность. Он с трудом пережил прикосновение к собственной плоти, и еще труднее — когда скользнул пальцами по телу Цзинъи, тронул тугое колечко, проник внутрь. Невыносимо... Он слишком красивый, слишком горячий, слишком просит и хочет. Сун Лань не запомнил, как убрал флакон, он вообще ничего не видел кроме зацелованных губ Цзинъи, его тонкого тела, нежной кожи, искреннего желания. Очень осторожно, очень-очень аккуратно — об этом даочжан тоже уже не думал, не боялся и не смущался, все происходило само. Он вошел совсем неглубоко, тихо застонал, посмотрел Цзинъи в глаза, качнул бедрами снова. Сун Лань весь превратился в ощущения, и не торопился, давая возможность привыкнуть и ему, и себе. Он наклонился и целовал плечи, ключицы, погружаясь в такое узкое, горячее, нежное тело. Даочжан откуда-то знал, что больно, но что А-И все равно хочет этого сильнее, чем боль, и Сун Лань просто следовал ощущениям, которые вели его, бережно и нежно. Спине стало прохладно от проступившей испарины, а плечи горели, он замер, когда Цзинъи принял его полностью, несильно и плавно подался назад и обратно, он совершенно сходил с ума от ощущений, стал ритмично двигаться, больше не в силах держаться. Сун Лань просто не мог, он закончился совсем, утонул в чувствах, доверив им и себя, и своего Цзинъи. *** Цзинъи понимал, что ведёт себя непристойно и шумно, бессовестно просит у Сун Ланя плотской любви, нагло соблазняет, и даже — да, действительно требует. Для него сейчас весь мир сузился до небольшого жаркого пространства вот тут, в сильных руках, под горячим телом, таким красивым и желанным. Он торопился, и едва ли не зубами удерживал себя от слишком большой спешки, часто дышал, уцепившись за простыни, когда Сун Лань поднялся. Цзинъи только краем глаза увидел флакон, вспомнил — да, он же брал, сказал что будет нужно. Не стал спрашивать зачем, понял сразу, как только скользкий палец дотронулся до бессовестно подставленного тела, проник внутрь. Цзинъи готовился. Правда, мысленно готовился — он подозревал, что это не пальцы, это будет по-другому. Он перестал дышать, прислушиваясь к замершему миру вокруг, не мог отвести взгляд. Он хотел видеть этот момент, видеть всё в глазах напротив. Цзинъи горячо верил, что Сун Лань точно знает что делать и как правильно, и верил ему безоговорочно. Он только мелкими частыми вдохами потянул в себя воздух, пытаясь расслабиться, услышал… увидел как с любимых губ срывается тихий стон, он на самом деле увидел это! — Цзы… чэнь, — рвано выдохнул он, переживая этот момент с бешено колотящимся сердцем, жадно гладил его лицо, шею, цеплялся за плечи, мелко дрожал всем телом от растягивающего и заполняющего ощущения принадлежности. Больно, но одна только мысль, что наконец-то Сун Лань его забирает себе, совсем забирает, всего полностью, выдирала из горла какой-то ненормальный сладкий стон, вибрирующий от отчаянных попыток не быть слишком громким. Цзинъи всхлипнул, когда даочжан подался назад и снова застонал от толчка глубже, попытался что-то сказать, но из горла раздался только ещё один стон. Он не мог успокоиться, не мог справиться с распирающей болью, цеплялся за плечи Сун Ланя, обнимал его, бестолково поёрзал, пытаясь приноровиться, и при следующем же толчке взвыл в голос, выгнувшись так, что спина оторвалась от постели. Цзинъи запрокинул голову и судорожно проговорил: — Вот так ещё. Ещё вот так же… Это он запомнил с прошлого раза, когда пальцы Сун Ланя что-то задевали внутри, но сейчас по этой точке проводил длинный горячий член, посылая такие ощущения, что Цзинъи снова тряхнуло, выбивая дыхание. Боль осталась, но быстро стушевалась, уступая место этому новому. Ему было трудно дышать, но так сладко. Цзинъи попробовал податься навстречу следующему плавному толчку и жадно вскрикнул: — Да! *** Сычжуй проснулся не потому что его позвали. Его-то как раз никто не звал, просто ощущение чего-то неправильного подбросило на месте и спросонок он подорвался с кровати прямо в одеяле, услышал стон и сам застонал сквозь зубы. Это точно был Цзинъи. — Кошмар… Он попытался лечь обратно и положить на голову подушку, потом изменился в лице и сел, уже осознанно повторяя: — Небеса, какой кошмар! С горем пополам Сычжуй оделся. Пусть он лучше будет небрежно одет, чем покажется в коридоре полуголым! Руки дрожали, пока он пытался засветить фонарь. Он всё-таки зажёг свет, поймал себя на том, что покачивает головой и бормочет себе под нос всё то же «кошмар какой, кошмар», и заставил себя заткнуться. Начертил несколько талисманов и выскользнул в коридор. Прислушался, услышал чертовски красноречивое и бессовестное «Да!», перемешанное со стонами, поёжился и на цыпочках беззвучно пробежал к двери в комнату даочжана Сун Ланя, быстро налепил эти талисманы, прислушался к наступившей тишине и медленно выдохнул. Закрыл лицо ладонью и побрёл в свою комнату, снова уронив шёпотом: — Кошмар… никогда, небеса мне свидетели, вообще никогда, ни за что, ни с кем, ужас… безумие какое-то, господи… От одной только мысли, что господин Чжи Чуань мог сейчас проснуться и подумать невесть что, у него весь сон пропал. Зато теперь в Байсюэ воцарилась практически благопристойная тишина, нарушаемая только его нервно стучащим возмущённым сердцем. *** Сун Лань вдруг понял, что чувствует Цзинъи так, будто они одно целое, он знал его боль, на короткий миг успел испугаться, но знал и то, что А-И хорошо и не нужно останавливаться. Это не в стонах, не в словах, не во взгляде — нет, не только в них, Сун Лань просто знал, и хотел еще этой безумной смеси боли и счастья. Как будто бы не Цзинъи бился в его руках, а сердце, горячее и прекрасное, Сун Лань ярко чувствовал каждое прикосновение, все-все, повсюду, они наверное останутся на коже — так горячо. Он целовал шею, забирая запах, вкус и даже бешеное биение пульса под губами, и двигался, снова и снова, тонул в его стонах и своем имени, которое срывалось с губ А-И, а сам не мог произнести ни слова. Какие же он может сказать слова? Никакие, вот он весь, в каждом плавном и сильном толчке в жаркую тесноту любимого тела. Сердце восторженно прыгнуло куда-то в горло, когда Сун Лань осознал, что Цзинъи пронзило этим обжигающим ощущением. Он успел подхватить его под поясницу, удерживал так, повторяя то же долгое движение до предела, пока не услышал это прекрасное «Да!» и понял, что Цзинъи по-настоящему хорошо, и в своей попытке двинуться навстречу он требует еще. Сун Лань вцепился в подушку, которая оказывается готова была упасть на пол, приподнял Цзинъи и подложил ему под спину. Хотелось держать его, а рук всего две, это очень досадно, но подушка спасла, дав возможность одной рукой придерживать, а другой приподнять под бедро, крепко и близко прижать, и продолжать снова и снова так, как нравится его Цзинъи. Сун Лань ловил его стоны, взгляды, каждый всхлип и с особенной жадностью — каждый раз, когда он называл его по имени, словно собирался запомнить навсегда все интонации, настолько это сводило с ума. Он хотел бы, чтобы это не заканчивалось, и точно знал, что такие моменты теперь будут дольше, и еще прекраснее, и жарче. Но сейчас он слишком долго терпел, слишком сильно хотел, чтобы все было идеально. Его накрыло огнем неожиданно и резко, он бесконтрольно вбился в Цзинъи, не успев сдержаться, наверное — сильно... Сун Лань замер на вдохе и вздрогнул, переживая мощную волну наслаждения, она заставила немного отстраниться, и он тут же снова вошел до упора, стиснул Цзинъи в крепких объятиях и упал в поцелуй. Даочжан тихо стонал и вздрагивал, еще не останавливался, но двигался уже не так часто и плавно, чувствуя как горячо изливается в нежную прекрасную тесноту, и не желая отпускать это ощущение сладкой дрожи, когда снова и снова задевает то чувственное место внутри, отчего А-И так сладко стонет. И Сун Лань продолжал, доводя себя до исступления и не отрываясь от зацелованных губ. *** — Цзычэнь, Сун Цзычэнь, да-да-да-да! Даже в самых смелых мечтах Цзинъи не мог надеяться на такое. Даочжан Сун Лань любит его, целует его, и даже берёт его вот так откровенно, что даже сам стонет с тихой сдержанной страстью, от которой по коже продирает сладкой дрожью! Цзинъи в изумлении понимал, что вот именно сейчас он чувствует себя хорошо. Так хорошо, как никогда! Он перестал зажиматься, подавался навстречу каждому толчку, жмурился от острого наслаждения, каждый раз сотрясающего всё тело и восторженно тянулся за каждой новой судорогой. Он ловил вдохи и выдохи Сун Ланя губами, руками, всем телом, пытался быть потише, дышать пореже, чтобы не упускать ничего, ни малейшего движения даочжана, но уже после пары толчков задавленный стон снова рвался из горла ещё громче: — Цзычэнь! Особенно резкий и сильный толчок заставил Цзинъи изумлённо и болезненно распахнуть глаза, нетерпеливо облизать дрожащие губы как раз перед поцелуем. Он знал, что даочжан тяжёлый для него, столько раз его поддерживал, но сейчас прочувствовал в полной мере, как Сун Лань может буквально размазать его по кровати. Сказать в поцелуй он ничего не мог, зато мог разомкнуть губы, со стоном принять его язык, ласкать его своим языком, так мокро и непристойно, что сердце билось со сладкими задержками. Его наполняло изнутри, Цзинъи сжался в попытке прочувствовать это полнее и судорожно всхлипнул, так было ещё лучше. Больнее, но лучше! Он снова подался навстречу толчку, сам толкнулся языком в его рот, дурея от своей храбрости, и засучил ногами, изливаясь себе на живот снова. На этот раз он даже продолжить поцелуй не смог — просто безвольно стонал, понимая, что каждая его судорога сжимает его член внутри сильнее, чем он мог бы сжаться сам. Ему было жарко, мокро, сердце выпрыгивало из груди и слёзы блестели в глазах, болели припухшие губы, а горло сладко саднило от стонов. *** Горячий выплеск на живот тут же растекся между телами, Сун Лань только теснее вжался в Цзинъи, он даже не дышал, только тихо продолжал двигаться, счастливо утопая в ощущениях его наслаждения, эти судороги как будто разливались и по его телу, соединяя их. Сун Лань затих, ласково прихватил губами нижнюю губу Цзинъи, поднял голову и посмотрел ему в глаза. Невероятный, трепетный, порывистый, чувственный... неужели это чудо и правда с ним? Даочжан тронул губами родинку и тут опомнился, что он же всем весом своим лежит на Цзинъи. Сун Лань приподнялся и смущенно улыбнулся, услышав, как влага тихо и неделикатно чавкнула между животами. — Прости... я тяжелый, — пробормотал даочжан, поднимаясь на локти. Как на него не смотреть? Как отстраниться даже на чуть-чуть? Глаза блестят и губы припухли... самый красивый в мире мальчик, его мальчик... Сун Лань припал губами к ключице, тронул языком солоноватую кожу, вдохнул родной запах, к которому теперь еще добавился запах их любви, и все-таки отстранился, покинул жаркое тело и бережно опустил на кровать наверняка уставшие ноги мальчишки. — Сейчас. Сун Лань сел и вдруг понял, как устал. Правильно устал, хорошо, счастливо... Он дотянулся до полотенца, попутно заметил флакон, который чудом не опрокинулся, убрал его и заботливо стер все с живота Цзинъи, потом с себя. Сун Лань приподнял его под поясницу, чтобы убрать подушку и положить под голову, и не удержался — поцеловал живот, снова ямочку над ключицей. Хотелось сказать что-нибудь, но он совсем не знал, как, какими словами, и вся его нежность уходила в простую заботу, которой он почему-то немного смущался. Наконец, Сун Лань распутал узел в волосах, откинул влажные пряди и улегся рядом. Накрыть одеялом, обнять, коснуться губами виска... — Как ты? — тихо спросил он, слушая, как под ладонью стучит сердце Цзинъи. *** Чжи Чуань спал беспокойно. Он давно не видел этот сон, а тут к нему снова вернулся давний кошмар. Наставник смотрел на него, внимательно и долго, как смотрел бы отец на сына, но было в его взгляде что-то холодное. Тогда Чжи Чуань не стал об этом думать, но позже видение возвращалось снова и снова, все тяжелее становился взгляд, все страшнее ощущение будущего. Вэньчжун понял, что в тот момент в запретной комнате Чэнь Бо осознал, что его ученик на самом деле не с ним, и все решил — сразу же, без колебаний. Во сне наставник смотрел, молчал, а Чжи Чуань слышал его мысли. Разочарование. Отказ. Пренебрежение. — вот что чувствовал Чэнь Бо, словно вместо лучшего ученика, в которого он верил, ему подсунули жалкого труса, ничтожество, которому не место в Байсюэ. Каждый раз, когда Чжи Чуань просыпался, он напоминал себе, что не жалеет, что ни за что не поступил бы по-другому, что ненавидит, что предан... и он действительно не обманывал себя. Но во сне всегда было больно. Он резко сел, продышался и сообразил, где находится. Мокрая рубашка прилипла к спине, Чжи Чуань скинул ее и лег обратно, уставился в сумрачный потолок. Что-то происходит... как будто какие-то колебания силы где-то близко или вокруг. Он поднялся, выглянул за дверь. Ощущение не исчезло, но и явной опасности он тоже не чувствовал. Вэньчжун вспомнил слова юноши из Гусу и вернулся в кровать. Он даже уснул, но спал недолго, может быть час или два, и на этот раз решил не пытаться снова. Чжи Чуань оделся, умылся, расчесал волосы и аккуратно закрепил цветочную заколку — все как всегда, даже пояс как обычно поправил привычным движением, просто он теперь не дома, но распорядок во всем должен оставаться прежним, даже в мелочах. Чжи Чуань вышел в тишину раннего утра и понял, что правильно накинуть что-нибудь, он как-то совсем забыл, что здесь в Байсюэ осенью по утрам совсем не тепло. Храм спал, Вэньчжун прошел мимо комнаты Сун Ланя, удивленно приподнял бровь, заметив талисманы, но прошел мимо. Пока все спят, он не спеша обошел Байсюэ, воспоминания иногда останавливали его у кумирни предков, на дворе, где адепты тренировались в искусстве боя, на галерее рядом с покоями патриарха. Вэньчжун удивился, что комната не заперта, приоткрыл дверь, даже вошел, но лишь постоял на пороге и вышел. Хорошо, что никого нет... незачем видеть, как дрожат его пальцы, когда он опирается о стену, покидая это место. Байсюэ в целом выглядел плохо. Чжи Чуань помнил его другим, и теперь эти несколько грядок, аккуратно подстриженные пионы, кролики, даже выкрашенные драконы наверху — все выглядело как отчаянная и все-таки жалкая попытка удержаться и удержать это место, но расколотый треножник и особенно упавший колокол тяжело припечатывали эту попытку к реальности. Сун Лань здесь как забытая кем-то птица в огромной клетке... Чжи Чуань побывал везде, и у гинкго в нижнем саду, где обнаружил кладбище, и в алтарном зале, где аккуратно и правильно лежали дары, а меч Чэнь Бо достойно стоял рядом с мечами его предшественников. Чжи Чуань отвернулся и ушел за алтарь, к двери, которую предпочел бы больше никогда не видеть, но зачем-то все же решил подойти. Он надеялся найти в себе равнодушие, хотя ожидал скорее напротив — всплеска боли от воспоминаний, но неожиданно почувствовал раздражающий интерес, когда увидел, что пустое поле, в котором, как говорил Чэнь Бо, когда-нибудь напишут аллегорию его — нового патриарха Байсюэ — прозвания, теперь заполнено чудесным рисунком. Чжи Чуань долго разглядывал картину, в которой Сун Лань, приходилось признать, угадывался без труда. По крайней мере если бы ничего не произошло, Чжи Чуань увидел бы там того Цзычэня, которого знал, и находил другого, каким, наверное, сейчас хотел стать Сун Лань в своих упорных стремлениях сохранить Байсюэ. Тот, кто написал эту картину, без сомнения, видел Сун Ланя именно таким... Вэньчжун поднял руку, но опустил, не коснувшись двери. Хоть он и не спешил, а все равно еще было довольно рано, хотя скорее — рано для старого Байсюэ. Просто пусто, все, похоже, еще спали, и Чжи Чуань отправился в трапезную и кухню, которую нашел неприбранной. В бардаке он ее нашел, если уж честно, и даже застыл в некоторой растерянности. По правилам, раз уж он первый встал, ему и заниматься сегодня тут хозяйством, но Вэньчжун вдруг понял, что не знает, кто он здесь. Гости не занимались работой — гость ли он в Байсюэ сейчас? С другой стороны, в храме теперь явно не только в кухне все по-другому... Вот дрова правда, лежат где всегда, и Вэньчжун решил, что вряд ли что-то нарушит, если разведёт огонь. *** — Ты восхитительно тяжёлый, — Цзинъи попытался не отпустить его, застенчиво прикусил губу, когда услышал совершенно пошлый и неприличный звук, с которым Сун Лань приподнялся. Пожалуй, неприличнее было только ощущение, как из его тела выскальзывает член, и начинает сочиться тёплое семя. Он снова содрогнулся всем телом, задержав дыхание и пытался целовать Сун Ланя, бестолково и немного смешно. Усталость просто раскатала его тонким слоем по простыням, Цзинъи даже не обратил внимание, в какой развратной позе выгнувшись он лежит на этой подушке, подсунутой под поясницу. — Сун Цзычэнь, — зашептал он в ответ на эту заботу. — Это вообще-то я должен за тобой ухаживать, ты ведь после длинной дороги. А встать не смог. Вообще ничего не смог, только виновато моргнул и прижался к нему всем телом, стараясь не стонать. Он не смог сразу понять, что это за ощущение, и с горем пополам сформулировал — так ощущается, когда тонкая кожа натёрта до болезненной красноты. На губах появилась глупая и счастливая улыбка. — А ты? — вернул вопрос Цзинъи, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Я неприлично счастлив. У меня сердце сейчас расплавится, и мне кажется, что я ещё сильнее тебя люблю. Хотя казалось, что это невозможно. Но — это так. Цзычэнь, мы ведь будем ещё этим заниматься? Он сонно подлез ещё ближе, попытался спрятать лицо на шее Сун Ланя, прижался губами. Цзинъи уснул на середине запутанной фразы, в которой пытался одновременно объяснить, как же он любит его, как же он счастлив, и что-то ещё, но слова путались, и в конце концов он выключился. *** Сычжуй встал бы позже, если бы смог нормально уснуть. Раз уж ночь испорчена безвозвратно, он успел почитать и немного позаниматься, подремать, положив голову на стол. Пока все спят, можно было сходить и выпить чашку чая, взбодриться, немного прийти в себя. Он привёл себя в порядок, на кухню пришёл с ведром воды и его глазам предстало до ужаса неприличное зрелище. А именно — оставленный на столе бардак и господин Чжи Чуань, разводящий в очаге огонь. Какой. Вопиющий. Позор. Сычжуй почувствовал, что лицо начинает пылать от стыда. Как же так получилось? А что, собственно, получилось? Получилось, что он идиот. Вчера сразу ушёл Сюэ Ян и утащил с собой Сяо Синчэня. Он сам пошёл провожать гостя, здесь оставались Цзинъи и Сун Лань… которые, конечно же, плевать хотели на какие-то чашки. А он, вообще-то, должен был потом вернуться сюда и проверить… кошмар. — Господин Чжи Чуань, доброе утро. Надеюсь, вам удалось отдохнуть, — Лань Сычжуй взял себя в руки. Поставил ведро на место и быстро убрал со стола. — Прошу вас, присядьте, я поставлю чай. Он быстро и ловко мыл посуду, умудряясь не запятнать своих белых одежд, одной рукой поставил на огонь воду, достал с полки чистые сухие чашки и чайник. — Полагаю, мне стоит извиниться, — он церемонно поклонился. — Обычно тут больше порядка, но после всего… боюсь, что все от усталости немного отступили от принятых правил. Сычжуй поколебался, не зная, стоит ли это говорить, но всё-таки чувствовал свою ответственность и неясную потребность защищать тех, кто ещё спит. — Постарайтесь понять, господин Чжи Чуань. Им пришлось нелегко. Нам всем пришлось нелегко, — он заваривал чай, ухаживая за гостем с деликатной сдержанностью, к которой привык ещё в Облачных Глубинах. — Приготовлю вам завтрак. *** — Вокруг Байсюэ? — даочжан хитро прищурился, обнимая Сюэ Яна за шею, — Надо подумать над этим. Он улыбался и все время пытался быть ближе, пока Сюэ Ян укутывал его и укладывался сам, засыпал, касаясь губами плеча. — Я точно самый счастливый в мире даочжан... — пробормотал Сяо Синчэнь, засыпая. Сон как-то быстро кончился, и когда Сюэ Ян вздумал вставать, даочжан только протестующе замычал, закинул на него ногу и руку, — Нет. Ты в плену, — заявил он сонным шепотом, пока сказанное Сюэ Яном пробиралось в спящие мысли. Гость. Точно. Это же может быть шанс для Сун Ланя, надежда... и только когда все будет хорошо, они вернутся домой. Сяо Синчэнь открыл глаза. — Я встаю... Пойдем вместе не наделаем глупостей. *** — И я счастлив, — Сун Лань улыбнулся, лег на спину и подставил плечо, чтобы Цзинъи мог на нем устроиться удобнее вместе со всеми его прекрасными улыбками и обезоруживающими вопросами. Как на это отвечать-то? Чудо...— Мы будем все, что ты только захочешь, — обещал даочжан, ласково убирая рассыпавшиеся по плечам Цзинъи волосы, гладил его и слушал, как он уже спит. — Я люблю тебя, — почти неслышно прошептал Сун Лань, поцеловал в макушку и упал в сон. Просыпался он непривычно долго. Сначала сообразил, что лежит, обнимая Цзинъи, что дышит куда-то ему в затылок, и что вставать нет никакого желания. Но надо. Сун Лань очень осторожно убрал руку, отстранился и выбрался из-под одеяла. Все вокруг напоминало о том, что случилось — флакон, разбросанная одежда, сбитые простыни и даже Фусюэ, который тонкой тенью собирал в себя витавшие в воздухе остатки теплого серебра. Это все отзывалось в груди сладким волнением. Наверное, так и бывает, когда счастлив, — подумал даочжан. Он встал, с наслаждением потянулся, поднял разбросанные вещи и тут понял, что чувствует что-то чужое. Сун Лань влез в штаны, подошел к двери, приоткрыл ее и вздохнул. Это кто? Явно не Синчэнь и Сюэ Ян — им точно будет все равно и не помешает. А Вэньчжун... черт его знает, но он или взял бы совсем другие заклятия или просто вежливо постучал и попросил заткнуться. Даочжан закрыл дверь и вернулся к Цзиньи. — Лань Сычжуй будет сердит. Отругает меня, — Сун Лань улыбнулся, поймав себя на том, что признает за Сычжуем право отчитывать «патриарха Байсюэ». — Я забыл вчера про барьеры. Как ты спал? От воспоминаний он совсем некстати смутился. Как спросить? Но не спросить — это уж совсем неправильно. — Тебе... не больно? — все-таки произнес даочжан, чувствуя, как краснеют уши. *** — О, доброе утро, Лань Сычжуй, — Чжи Чуань как раз увидел, как огонь успешно разгорелся, поднялся, улыбнулся юноше и ответил коротким сдержанным поклоном. Его появлению он обрадовался — оно означало, что неловкость момента сейчас же уйдет и все подчинится хоть какому-то порядку. Чжи Чуань сел и ненавязчиво наблюдал за Лань Сычжуем. — Тебе не нужно извиняться. Лететь так долго, увидеть человека, которого считал погибшим... Конечно, все устали. Честно говоря, я и сам испытываю некоторую растерянность, — признался Вэньчжун. — От неожиданности встречи с Сун Ланем и возвращения в Байсюэ. Я даже спал плохо... как будто на новом месте. Отвык. Чжи Чуань смотрел с мягкой улыбкой. Сычжуй производил впечатление воспитанного и благородного юноши, он располагал к себе и невольно хотелось и самому быть таким же приятным в общении. Кажется, он много лет не разговаривал с такими, как Лань Сычжуй, и это «отвык» в равной мере можно было отнести не только к возвращению в Байсюэ. — Тебе нравится здесь? Я погулял... видно, как вы много успели сделать, несмотря на обстоятельства. *** А вот Сян Хуа такого не доставалось. Сюэ Ян расплылся в довольной улыбке, припоминая, как один скромный даочжан, смущённый своим утренним возбуждением, смирненько лежал на спине и пылал жарким румянцем. А сейчас — ногу закидывает сверху, руку, и говорит такие чертовски приятные вещи. — Как почётный и единственный пленник даочжана Сяо Синчэня, я с радостью подчиняюсь, — Сюэ Ян ласково провёл ладонью по этой ноге от колена до бедра, обласкал ягодицу, и затаив желание ждал прекрасного чуда. Каждый раз, когда Сяо Синчэнь утром открывал глаза, это было восхитительно, ощущалось сердцем как мягкое дуновение алой силы, сладкой, как ягодный сироп, и горячей. Каждый раз магия этого ещё сонного взгляда напоминала о том, как он одержимо желал этой возможности — смотреть ему в глаза. Желание исполнилось, но свежесть восторга никуда не делась, каждый раз как впервые. — Весь встаёшь или только частично? — Сюэ Ян обнял его крепче, повернулся, укладывая на себя, и заворчал прямо в губы, пересыпая слова поцелуями. — Встаём, встаём. Мы будем мудрыми, сдержанными и выжмем из этого гостя всё, что выжимается. Вежливо выжмем. Ну или невежливо. Он рассмеялся, и ведь всё равно оттягивал момент, когда придётся разжать руки и отпустить. С тайным наслаждением перецеловал искусанные губы, яркие следы багровых поцелуев на шее. Демонстрация страсти постороннему человеку его не беспокоила. Если он невинных адептов из клана Лань не стеснялся, то этот по недосмотру выживший воспитанник Байсюэ точно потерпит. Сюэ Ян одевался с подчёркнутой тщательностью, едва не насвистывая, и торопился с такой показной медлительностью, что самому было смешно. Уже в дверях, покидая эту восхитительную спальню, и обнимая Сяо Синчэня за плечи, напомнил: — Шуанхуа. Не забывай, гэгэ, ты во власти тирана, который требует быть вооружённым. Знаешь что? Вернёмся домой — минимум три дня в постели. Неделю! Две. *** Цзинъи спал очень крепко. Настолько крепко, что мог позволить себе среди ночи поднять голову, убедиться, что он обнимает Сун Ланя, расплыться в идиотской улыбке и снова прижаться плотнее и ещё крепче уснуть. У даочжана просто не было шансов выбраться из его рук незамеченным. Цзинъи хоть и каким-то чудом повернулся к нему спиной, пока спал, но всё равно держал за руку, и спиной чувствовал стук его сердца, и в затылок Сун Лань дышал так уютно. Ну и вообще, спать так тесно обнявшись, это чувствуешь его всем телом… он повернул голову и успел увидеть, как Сун Лань потягивается. На спине играют все мышцы, сильные руки над головой, и даже ягодицы чётко очертились. Цзинъи понял, что у него тут же стало сухо во рту и в горле. А Сун Лань надел штаны, но это уже не спасло. Пришлось закопаться глубже под одеяло и оттуда наблюдать. — За что отругает Сычжуй? О… барьеры, — Цзинъи построил из края одеяла окно, чтобы оттуда, из пододеялья, выглядывать и не смущаться так явно. — Я громкий, да? А спал — оооо, как я спал хорошо! Самый смущающий вопрос всё-таки прозвучал, и Цзинъи даже задумался. Больно или не больно? — Не знаю, — с недоумением проговорил он, высунулся из-под одеяла, растрёпанный и дурацкий. — Мне неловко, потому что ты стоял ко мне спиной и вот… и снился мне ещё. Поэтому — да, почти больно. А это вот которое — это легко проверить. Цзинъи сел, прислушиваясь к себе, посидел и медленно наклонился на бок, падая обратно на кровать. — Немножко, — уклончиво сообщил он, не в силах удержать смущённую улыбку. — Мне почему-то нравится. Как будто тело напоминает, что было до боли хорошо. Крови нет кажется. Или так мало, что я не замечаю. Это вот когда я в одном окровавленном полотенце на бёдрах забежал в комнату, вот тогда Сычжуй решил, что это ты был… несдержан и жесток. Он был в ужасе. Но всё в порядке, я ему тогда объяснил, что это от раненой руки, а не то, что он подумал. Цзинъи понял, что несёт вздор, решительно откинул одеяло и встал. Тело возмущённо отозвалось тянущей болью в таких местах, что впору краснеть от макушки до пяток. Он осторожно переступил с ноги на ногу, шагнул к Сун Ланю и обнял его. — Сун Цзычэнь. Как видишь, я в порядке. *** Самое простое и быстрое блюдо для завтрака. Сычжуй примерно прикинул, что эти ненормальные влюблённые будут спать ещё долго, поэтому поставил варить рис, а сейчас на скорую руку сделал омлет с зелёным луком, поставил перед гостем. Наливал чай с улыбкой — на сердце стало полегче. Даже если господин Чжи Чуань где-то в глубине души осуждал творящийся здесь бардак, он деликатно не показывал этого. А деликатность в Байсюэ оказалась той желанной штукой, по которой Лань Сычжуй искренне скучал. Ему не хватало плавности и церемонности Облачных Глубин, тут всё было по-другому. — Господин Чжи Чуань, после завтрака я помогу вынести матрас на солнце. И благодарю, что натолкнули на мысль — стоит воспользоваться солнечной погодой и спасти все матрасы и одеяла от сырости. Байсюэ не может не нравиться, даже несмотря на все отличия. Я нежно люблю Облачные Глубины, здесь всё более резкое… но настоящее. Когда мы узнали, что монастырь пытаются разграбить, Цзэу-цзюнь прислал сюда людей, чтобы спасти библиотеку. Многих тогда изумляло, почему Байсюэ не был сожжён — ведь этого стоило ожидать. Теперь всё стало понятнее. Байсюэ не сгорел потому, что не было цели его сжигать. Но рядовые грабители могли рассудить по-другому. Теперь, когда даочжан Сун Лань вернулся, и библиотека вернулась на место, и я, признаться, очень этому рад. Лань Сычжуй немного церемонно пил чай, время от времени отламывал палочками кусочек нежного омлета, сдержанно улыбался уголками губ. Как приятно поговорить с приятным понимающим человеком! — О, здесь ещё много работы. Теперь, когда сюда можно впускать людей без опасения за их жизни, Байсюэ расцветёт. Я убеждён в этом всем сердцем. Но для этого нужно сначала... всё уладить, — он опустил глаза в чай, там кругами дрейфовала чаинка. — И я очень надеюсь на вашу помощь, господин Чжи Чуань. *** — Вот и правильно, — Сяо Синчэнь положил руку сверху, — Тирану нужно подчиняться. Он тихо засмеялся, целуя в ответ, и потерся о бедро Сюэ Яна. — Я встаю, частично и весь. И я очень сдержанный, даже слишком, — даочжан вздохнул. — Вежливый и терпеливый. Он тоже никуда не торопился, одевался, тщательно расчесывал волосы и снова задумался, вспомнив вчерашний взгляд Чжи Чуаня и его вопросы. — Ночь моя... Давай и правда вежливо, ладно? Даже если он что-то неосторожное скажет... Он нужен нам. Сяо Синчэнь взял меч и заложил за спину. Если этот Чжи Чуань навредит Сун Ланю, он сам не будет медлить. *** Такой смешной и такой прекрасный. Сун Лань шагнул к нему, как раз когда Цзинъи вылез из одеяла, хотел сесть рядом, поправить взлохмаченные волосы, но мальчишка опять его опередил и уселся сам. Ответ на вопрос оказался настолько исчерпывающим, что даочжан успел вспыхнуть, перестать смущаться, улыбнуться и снова покраснеть ушами. Лучше даже не представлять, что о нем думает Лань Сычжуй... наверняка все еще хуже. — Немножко? — Сун Лань поймал Цзинъи в объятия, прижал к себе и провел ладонью по пояснице, оглаживая изгиб, — Честно? Врет же. Даочжан чуть наклонился, уткнулся носом ему под ухо, вдохнул... Можно, чтобы солнце сегодня не вставало? Никаких гостей, никакой тьмы у сердца... никакой надобности ее выдирать. — Знаешь, что в Байсюэ есть правило и его никто не отменял? — Сун Лань улыбнулся, — Нельзя обманывать старшего наставника. Ты ведь не будешь даже пытаться, да? Он поправил растрепанную прядь и вдруг вспомнил, что давно хотел. — Стой так, — даочжан развернул Цзинъи к себе спиной, взял с полки гребень. Сердце почему-то замерло, когда он посмотрел на спину, плечи, коснулся волос. В этом было что-то совершенно особенное, очень важное... может, это и глупо, но Байсюэ и вся Поднебесная подождут, пока он расчешет волосы своему А-И. Он осторожно провел гребнем, сверху разгладил ладонью, потом еще раз, пока каждая прядь не легла ровно, только тогда Сун Лань взял заколку и аккуратно собрал прическу, без ленты, которая так и обнимала его запястье. — Ну вот, — он коснулся губами плеча, потом подал Цзинъи рубашку и сам стал одеваться, все время поглядывая на мальчишку. Самый красивый... глаза болят, какой же он красивый. *** Чжи Чуань аккуратно ел и внимательно слушал. Библиотеку вернули, двух помощников дали, не ищет ли здесь Цзэу-цзюнь что-нибудь важное? Вэньчжун посмотрел на омлет и отделил еще один кусочек. Он столько лет ждал, что за ним придут и чуть ли не в каждом сначала видел угрозу, что и теперь продолжает, а этот юноша искренне верит в то, что Байсюэ расцветет, зная, что здесь случилось. Чжи Чуань даже замер с палочками у рта, глядя на Лань Сычжуя. Какая потрясающая вера в людей! — Если я могу помочь, я постараюсь, — ответил он осторожно, но убежденно. *** — Всё как ты захочешь! — Сюэ Ян щедро раскинул руки в стороны, ехидно сверкнул улыбкой. — Я буду вежлив до тех пор, пока он не попытается протянуть к тебе свои лапы. Гэгэ, у меня подозрения, мне не нравится, как он на тебя смотрит. В общем, я обещаю, что буду вежлив. Они успели на кухню раньше Сун Ланя. Цзинъи тоже не появлялся, и Сюэ Ян действительно постарался сделать вид, что в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Тем более что этот Чжи Чуань уже сидел тут и, кажется, даже наслаждался гостеприимством. Лань Сычжуй выглядел более строгим, чем обычно, но при этом менее суровым. — Доброе утро! Сюэ Ян удержался от внезапного соблазна притянуть к себе Сычжуя за талию и смутить и его, и гостя… но Сяо Синчэнь шутку не оценит, и вполне может не сходя с места огреть. Причём даже не обязательно по башке, и может даже не взглядом. От него просто полыхнёт. Полыхнёт так, как тогда — когда пришлось улечься на Сун Ланя и украсть на время его лицо. Или как тогда — когда он самовольно воспользовался голосом своего даочжана, чтобы подтолкнуть события. — Лань Сычжуй, сиди-сиди, — Сюэ Ян невозмутимо улыбнулся, показывая, что его обслуживать не нужно, а Сяо Синчэнь прекрасно получит завтрак из его рук. Всё, как он любит! — Господин Чжи Чуань, надеюсь, вы отдохнули. Он прекрасно понимал, что сейчас проснётся и придёт Сун Лань, и скажет примерно то же самое. И до него воспитанный Сычжуй наверняка озвучил ту же надежду. Это было по-своему забавно и создавало дополнительное веселье. Сюэ Ян сунул нос во все горшки, задумчиво мурлыкал себе под нос что-то, одобрительно поулыбался в рис, поставил варить кашу для карпов, подбросил дров в печку. — Омлет? Прекрасная мысль. Даочжан Сяо Синчэнь, омлет? Он обеспечивал завтрак для себя, для своего драгоценного, ну а карпам внимания досталось исключительно по пути, чтобы Лань Цзинъи не делал покаянное лицо. А то этот юноша расстроится, Сун Лань следом за ним станет слишком сложным, и в результате огорчится Сяо Синчэнь, и — всё та же понятная цепочка привязанностей. Когда он успел обзавестись такой длиннющей?! — Вижу, вы уже успели побеседовать, — Сюэ Ян поставил на стол две тарелки с омлетом, сел рядом с Сяо Синчэнем и ухаживал за ним, при этом улыбаясь так безмятежно, как будто не он ночью зубы скалил, и Байсюэ тоже не он вырезал. *** — Я не обманываю, — Цзинъи запрокинул голову, безотчётно поднимаясь на цыпочки, чтобы казаться повыше. — Нет, я не буду пытаться. Это не боль в прямом смысле слова, это что-то другое. Боль заставляет страдать, а тут у меня ощущение есть — а страданий нет. Есть то, что вовсе наоборот. Его улыбку хотелось греть у сердца. Цзинъи совершенно счастливо прижимался к нему и с готовностью повернулся спиной. Что бы Сун Лань сейчас ни пожелал, он даже и не подумал бы подвергнуть это сомнению. Стоять совершенно нагим, пока даочжан расчёсывает ему волосы… кажется, чувство стыда успешно куда-то девалось. А может оно застыдилось и решило наконец оставить его в покое? Гребень размеренно скользил сверху вниз, Цзинъи улыбался как дурак, понимая, что если он и пропал, то жить пропавшим ему нравится гораздо больше, чем до этого. — Спасибо, — прошептал он, оглядываясь. Смотрел сияющими глазищами, одевался, путался в рукавах, путался в штанинах, потому что смотрел только на Сун Ланя и не мог насмотреться. Понимал, что точно выглядит влюблённым дураком, и переживал только из-за того, что это будет слишком заметно, и это может как-то плохо повлиять на решения Чжи Чуаня. Он оделся не быстрее даочжана, наоборот, ещё его и пришлось ждать, а потом Цзинъи ещё и кинулся кровать заправлять, мысленно ругая себя за небрежность и тут же оправдываясь тем, что совсем спятил и совершенно счастливый. И кидаться пришлось медленнее, чем обычно — резких движений стонущее тело ему пока не прощало. — Пойдём? — он повлёк Сун Ланя за порог, но резко развернулся, сосредоточенно потянулся за поцелуем, и целовал его аж пока не стало трудно дышать. Цзинъи не бежал, как обычно, хотя и пытался. Перед кухней запнулся, несколько раз глубоко вдохнул и храбро шагнул через порог, сияя практически детской улыбкой. — Доброе утро.