Затмение

Сюэ Ян с неподдельным энтузиазмом воспринял предложение Сяо Синчэня посмотреть… посмотреть кастрюльку, чёрта в ступе, всего чего набрали, и со смешливой гордостью хомяка повытягивал даже книги, которые по неизвестной причине тоже тащил с собой. А что? Законная добыча, законнейшая! Правда перед этим обфырчал предположение Сун Ланя про чужие кишки, но в общем и целом согласился. А что? Против правды не попрёшь! — Хвали меня, я всё таскаю с собой! — Сюэ Ян вопросительно поднял брови, трогая губами раненое плечо Сяо Синчэня. — Как ты себя чувствуешь, даочжан? Неслыханно, я тебя не трогал толком уже… ужас сколько времени! Моё терпение будут воспевать в легендах. *** — Ты такой молодец, — Сяо Синчэнь нежно улыбнулся и с удовольствием похвалил. — Я хорошо. И между прочим, — даочжан хитро посмотрел на Сюэ Яна, как-то незаметно слился с ним, коснулся губами за ухом и отстранился, глядя Сюэ Яну в глаза, — я точно так же не трогал тебя ужас сколько времени, и не менее терпелив. Думаешь, мне проще? Он тихо рассмеялся и взял в руки ритуальный сосуд, внимательно осмотрел, как будто не знал наизусть все детали орнамента, потом кивнул и очертил кончиками пальцев рисунок в бесконечном переплетении орнамента. — Вот он. Очень похоже на то, что у гуциня Сычжуя, на большом треножнике Байсюэ, в клане Не... Не одинаково, но похоже, верно? Это тао-тэ... очень древнее изображение, никто не помнит, когда появилось впервые, но уже в эпоху древних правителей-ванов оно было на всех ритуальных предметах. Защита и разрушение, хаос и порядок... Этот образ похож на все сразу. И на дракона, и на тигра, и даже на быка. Он всегда смотрит прямо на тебя. *** — Тебе-то? Тебе просто должно быть проще, должно! Ты мой светлый и святой, и очень терпеливый даочжан, — Сюэ Ян с наслаждением тут же обвил его талию руками, прижал к себе, а далеко отстраниться уже не получилось, потому что — а как, если вот тут руки, и всё, дальше хода нет! Даже пришлось сдвинуться в сторону, освобождая руки Сяо Синчэня, пусть трогает все кастрюльки мира, если захочет, вообще все на свете, главное чтобы не запрещал довольно уткнуться наглой физиономией в шею и дышать им. При этом никто не смог бы упрекнуть Сюэ Яна в том, что он игнорирует важные вопросы. Вовсе нет, он следил за рассуждениями своего даочжана, не менее внимательно изучал сотни раз изученные рисунки. — Не одинаково. Но слишком похоже, бросается в глаза. Нет, ну я могу их понять, если посадить в ряд десяток художников и сказать им нарисовать хомяка или там пчелу например, это всё будут разные хомяки, но каждый скажет, что это именно пчёлы. Или хомяки. Так что да, это этот… как ты его назвал? Тао-тэ. Защита и разрушение, хаос и порядок, Сюэ Ян и Сяо Синчэнь. Мне определённо начинает нравиться этот парень, и древние правители явно что-то знали. Хотя знаешь, гэгэ, от того, что они умудрились вот это тиснуть и в Байсюэ, и в Цинхэ, и на нашу вот кастрюльку, это слишком грандиозно для одной моей головы. Но! Я начинаю думать, что даосская кастрюлька может ещё поработать, в ней не только суп варить. Откровенно говоря, я предвкушаю возвращение Не Минцзюэ. Это просто лучший способ помешать длинной и очень опасной палкой в не самой аппетитной каше, заваренной нынешним Верховным. Сюэ Ян с удовольствием снова вжался лицом в шею Сяо Синчэня и пробормотал: — Как ты думаешь, эти все ещё долго же провозятся? — и прихватил зубами за мочку уха. — Дверь я запер, пусть весь мир провалится к демонам, ты ко мне не прикасался вон как долго, я начинаю ревновать к кастрюльке. *** ⁃ А ты не думал, что вот поэтому мне сложнее? — Сяо Синчэнь улыбался, прижимаясь к Сюэ Яну спиной, аккуратно поставил кастрюльку на стол. — А ты запер дверь... опять я в плену? Что мне остается? — даочжан взял его за руки, погладил пальцами ладони, — Только прикасаться, верно? И он поднес его руки к губам, целовал пальцы. ⁃ Ты никакого мне выбора не оставил, ночь моя. И у меня начинают появляться мысли всякие... неправильные... — Сяо Синчэнь уже ласково водил кончиком языка по ладони, шептал, не отрываясь от своего занятия, правую руку отпустил и положил к себе на талию. — Вот например что у нас тут все так хорошо умеют ждать, что еще немножко подождут... а Не Минцзюэ так вообще не заметит... это очень неправильные мысли, надо с ними что-то делать, да? — и он взял уже в обе ладони левую руку Сюэ Яна, обхватил губами один палец, лизнул подушечку, одновременно поглаживая запястье, то же самое сделал с другим пальцем, только чуть прикусил и взял поглубже в рот, посасывая и лаская языком. *** — Почему неправильные? — Сюэ Ян нахально млел от таких чувственно-невинных ласк, бессовестно жмурился. — Знаешь, какая именно мысль сейчас самая неправильная? Это вот выбрать слишком правильное. Правильно, Сяо Синчэнь, это не противиться своим желаниям, особенно если учесть, до какой степени эти желания прекрасны и восхитительны. Он не отнимал свои пальцы, затаив дыхание переживал эту скользящую ласку горячим языком, прикусил мочку уха и прошептал: — Даочжан… мне срочно, срочно нужен ты. Весь, целиком. Сюэ Ян раздевал его одной рукой, и для четырёх пальцев очень ловко и быстро справлялся. Он умудрялся целовать так, будто собирался сожрать прямо сейчас, на месте и живьём. Но вот раненому плечу досталось несколько влажных лижущих поцелуев с нежным ворчанием о том, что он не доверяет и не разрешает больше никому и ничему трогать эту вкусную кожу, никаким ранам, и даже комарам нельзя, лично каждого догонит и прибьёт. *** ⁃ Срочно-срочно? Весь-весь? — Сяо Синчэнь улыбался и переспрашивал, едва заметными движениями помогая избавить себя от одежды. Он повел плечами, долгим вдохом впитал поцелуи в раненое плечо. ⁃ Еще вот здесь, — Синчэнь наклонил голову на бок, подставляя шею, длинным движением провел по ней пальцем, представляя, как Сюэ Ян смотрит, — Видишь? Тут поместится десять поцелуев и ... один укус. Он на самом деле знал это так точно, потому что помнил еще с тех дней, когда не видел. И еще восемь жадных или двенадцать нежных поцелуев от того места, к которому даочжан прикасался, до ключицы, которую можно укусить остро и лизнуть. Сяо Синчэнь остался обнаженным и немного прогнулся. Не оборачиваясь, он завел руки назад, обнял Сюэ Яна, прижался к нему и осторожно качнул бедрами. *** — Срочно. Весь, от умной и красивой головы до мизинцев на ногах, — Сюэ Ян знал, что говорит, ведь за всё время, проведённое с Сяо Синчэнем, он видел его разным, много и часто, и каждый раз испытывал чувственный восторг, граничащий с помешательством, от совершенно любого его состояния. Когда он был слабым, это вызывало хищное желание добить и одновременно сладостное и приятное осознание, что он может выхаживать, заботиться, и всё это богатство — только ему. А когда Сяо Синчэнь демонстрировал силу и несгибаемый характер, у Сюэ Яна вообще отключалась голова… да ему казалось, что голова и не работала ни разу с того момента, когда он вдруг решил, что светлый даочжан ему нужен, дышать им и любить его — важнее и приятнее, чем полоскать мир в густых потоках крови. Поэтому — восемь поцелуев, и десять поцелуев, и укус, а потом ещё один. И ещё один. — Ты… сволочь моя святая, — Сюэ Ян только застонал. — Ты же меня держишь, не даёшь раздеться, что там про неправильные мысли? Это же ужас, ужас как неправильно, соблазнять меня до такой степени сурово! И не отпускай! Он умудрился не раздеваясь, только частично распахнув одежды, тут же овладеть им. Без подготовки, без длинных ласк, сцепив зубы, с рычанием и стонами. Сяо Синчэнь в руках, такой податливый. Вот теперь всё было правильно, нужно только снова покрыть его шею и плечи укусами и поцелуями, неизвестно что ранит больше и оставляет кричаще бессовестные следы на коже. — Мой, — торжествующе выдохнул Сюэ Ян, как будто первый раз был допущен к телу, и рванул за бёдра на себя, жёстко вбиваясь на всю длину. — Небеса, ты мой, Сяо Синчэнь… *** — Разве я держу? — прошептал Сяо Синчэнь с улыбкой, прогибаясь перед ним ровно настолько, чтобы у Сюэ Яна кончилось терпение, то есть — совсем немного. Он вскрикнул, когда любимый жадно вторгся в его тело, больно, так больно и сладко, жестко, властно. Синчэнь любил, когда так. Это не потому, что Сюэ Ян торопится, это потому, что он его так сильно любит. Еще вдох, рывок, стон, пальцы сжимают сильно... Даочжан стонал и вскрикивал, упал руками на стол, склонил голову, так что длинные волосы упали по плечам, обнажая спину. То, с какой силой брал его Сюэ Ян, заставляло забыть обо всем на свете — каждый раз, как сам Сюэ Ян каждый раз восторженно выдыхал это «мой», будто впервые. Сяо Синчэнь уже не держался, он распластался по столу, бесстыдно подставляя себя для сильных алчных толчков. *** — Ты, — отрывисто рявкал Сюэ Ян с каждым толчком. — Только ты меня и держишь. Всегда. Везде. Больше некому. Держи меня крепче, Сяо Синчэнь, никогда не отпускай. Это его даочжан, совсем не изменился, такой же строгий и светлый снаружи, такой же горячий и страстный внутри! Для одного чудовища, только для него. И нет такой темницы, нет такой башни, в которой можно закрыть это сокровище. Сюэ Ян любил его сейчас с такой яростью, как будто Сяо Синчэнь мог куда-то деться, брал со всей озверелой нежностью, на которую был способен, несчастный стол мог вот-вот развалиться, поэтому он сам держал своего даочжана крепко, оставляя синяки и царапины на бёдрах. А ещё Сюэ Ян не затыкался ни на миг, объясняя своему даочжану все тонкости своей любви — ненасытной, чёрно-красной, горячей и хищной, но такой нежной. — Как я люблю твою спину… — он по-звериному слизал лёгкую испарину. — Почти не осталось шрамов, даочжан. Но мои остались. *** Каждое слово Сюэ Яна только распаляло и без того горящего Сяо Синчэня. Он мог слушать свою ночь бесконечно, даже если иногда и просил его помолчать... когда-то просил. Когда мир состоял из темноты и звуков. А теперь вся его ночь всегда была рядом с ним, и уже ничто не заполняло его мир так, чтобы ее не слушать. Особенно в такие моменты. ⁃ Как? Как сильно ... ты любишь... мою спину? — спросил Синчэнь, прерываясь на короткие вдохи, ушедшие в стон, когда даочжан почувствовал горячий язык. — Ты... лечишь меня. Моя ночь. Он задыхался от ярости их любви, пил ее, дышал ею, наполнялся так, что сердце не могло бы столько вместить. Но оно могло. Сяо Синчэнь совсем отдался в сильные руки Сюэ Яна, сейчас он не пытался двигаться навстречу, просто был, растворялся в этой принадлежности, и наслаждение нарастало и нарастало, пока Синчэнь не утонул в нем совсем, тихо вскрикнув с первой волной. *** Сюэ Ян тут же с жаром подхватил, до какой степени любит его спину, и не только спину, зарычал от сладко сжимающихся вокруг его члена мышц, потянул за волосы на затылке, захватив щедрую прядь, намотал на кулак. Его Сяо Синчэнь, такой сильный и гибкий, обманчиво хрупкий, когда полностью одет, и такой восхитительно выносливый, когда пылает в его руках! Сюэ Ян тянул на себя, заставил оторваться от спасительного стола, крепко прижал его спиной к своей груди, придержал пальцами за горло, второй рукой обхватил член и сжал, наслаждаясь его удовольствием сильнее чем своим. Поэтому кусал его шею, жадно облизывал, рычал и чудовищнил по полной, стараясь налюбить впрок. Он бы переломал даочжана на мелкие кусочки, а потом долго складывал бы, целуя каждый осколок, но вместо этого только яростно толкался в жарко сжимающееся тело, пока не понял, что сам сейчас рухнет в тот же трепет, перехватил за бёдра и несколькими рывками на себя натягивал так, что самому стало больно. Лишь спустя длинную томительную дрожь Сюэ Ян судорожно выдохнул: — Боль моя… жизнь моя… люблю тебя, как я люблю тебя. Убить тебя — неужели я когда-то пытался убить тебя? — он жарко поцеловал искусанную шею. — Как хорошо, что ты не дал мне убить себя… мой правильный светлый святой. *** Новая судорога пронзила все тело, еще сильнее от того, что Сюэ Ян схватил за волосы, заставил выгнуться, острее почувствовать, что он совсем в плену, навсегда и полностью. Сяо Синчэнь сглотнул, от этого пальцы на горле будто в кожу вплавились и сам он спиной вжался в Сюэ Яна, повторяя его линии собой, как сливался с ним — неразрывно. Каждый укус и каждое слово впитывал кожей и окончательно сгорал в любовном удовольствии, которое топило обоих и разливалось алыми сполохами счастья. ⁃ Даже если бы убил... я бы все равно вернулся для тебя. Моя душа с тобой, всегда. — Даочжан закрыл глаза, не шевелился, только ласково гладил кончиками пальцев его бедра. *** — Не хочу проверять. Тебе ни в коем случае нельзя умирать, ни за что. Никогда. Потому что, милый мой даочжан… — Сюэ Ян от нежности пытался растаять совсем, даже кости размягчились. — Потому что я пойду на тот свет за тобой, сцапаю, скручу, и возьму прямо там. Потом вытащу в нашу пещеру, и буду любить до тех пор, пока ты не поймёшь, что лучше бы тебе не умирать. Он мягко отстранился, развернул Сяо Синчэня лицом к себе, целовал губы, целовал эти любимые глаза, снова укусил за шею и зализывал этот укус, пока не обвалил его на кровать. Нет места удачнее, чем их комната. Одно из лучших мест в мире. Где бы она ни находилась, хоть в лесу под кустом. — А я никогда не умру. Всегда буду с тобой, — Сюэ Ян очень серьёзно смотрел на него, приподнялся на локте, чтобы удобнее смотреть в лицо. — Даочжан, сделай мне приятное… верь мне. Я всегда твоё чудовище. Я ведь и сейчас не ухожу, нет. Просто кто-то же должен присмотреть за нашим беспокойным патриархом, его одного отпускать нельзя. Он так и валялся полуодетым, трогал Сяо Синчэня, завладел его рукой, целовал пальцы и улыбался. Как всегда, эта его улыбка — для него. Только для него. *** — Ох, ну тогда загробный мир содрогнется, — даочжан улыбнулся, отвечал на поцелуи со всей своей нежностью, упал на кровать и прижался к Сюэ Яну, трогал его улыбку, которую Сюэ Ян опять ему дарил. «Сделай мне приятное...» — когда-то Сяо Синчэнь замирал от этой фразы, ожидая подвоха, он и сейчас замирал, с любопытством каждый раз слушая продолжение. — Не уходишь, нет, — тихо согласился Синчэнь, хотя понятно было, что уходит, и что там наверняка опасно, и что уходит, скорее всего, прямо сегодня, потому что глупо ожидать заминки от таких опытных и упорных искателей знаний, как Чжи Чуань и Лань Сычжуй. Даочжан вздохнул и поцеловал Сюэ Яна: — Ночь моя, а ты тоже сделаешь мне приятное? — и снова коснулся губами его губ прежде, чем озвучить просьбу, — Не тянись в Ланьлин, ладно? Он ведь никуда не денется... тянись лучше ко мне. Я люблю тебя. *** — Я так люблю твоё умение красиво и правильно сказать, — Сюэ Ян даже заурчал от удовольствия. — Загробный мир содрогнётся. Ну красиво же как звучит! Я бы сказал, что они там охренеют все, и при этом считал бы себя очень, очень сдержанным и деликатным! Он видел это тихое согласие, замешанное на понимании простого факта: они оба знали, что уходит. Но Сюэ Ян понимал ещё и очень важное. В конечном итоге, это ещё один шаг ближе к его непостижимому и самому нужному в мире даочжану. — В Ланьлин? Мне, Сяо Синчэнь, Ланьлин вообще нафиг не нужен. Я там просто… — он неверяще улыбнулся, потом его осенило и он снова прижал к себе свою святую сволочь. — Я ведь просто спрятал одного человечка в дальнем уголке, чтобы если вдруг нужно будет посмотреть, чем там занята наша гадюка в сиропе, был способ… Он вдруг понял, что именно в тот момент, когда он решит посмотреть, то увидит лишь внимательные глаза Мэн Яо. Подстерегать тот умел идеально, и неужели он надеялся, что удастся просто вот с такой лёгкостью его обвести вокруг пальца? — Знаешь, боль моя, во что я верю без малейших сомнений? — Сюэ Ян очень серьёзно поцеловал своё святое счастье. — Вот в это. Что ты меня любишь. Что я люблю — не умел, не умел, но как научился, так теперь никогда не перестану. Вот именно поэтому, боль моя… Он закрыл глаза, широко улыбнулся. Травяной человечек в комнате Мэн Яо распался горсткой сухой травы, медленно рассыпавшейся в труху, и его немедленно сдуло случайным сквозняком. — Всё, — Сюэ Ян открыл глаза. — Больше в Ланьлин не осталось ни капли моей крови. Ни одной частички. Теперь я туда не дотянусь. Зато! Ты знаешь, гэгэ, всегда есть какое-нибудь волшебное «зато». Зато я буду тянуться к тебе, и со мной ничего не случится. Ну что? Пойдём лупить нашей заслуженной кастрюлькой по патриаршьей голове? *** Сяо Синчэнь почувствовал это освобождение. Пусть не сильно, но сердце как будто что-то сдавливало, едва ощутимо, и это беспокойство не отпускало, оно ушло только на время, пока наслаждение топило его, но вернулось вместе с ровным дыханием. — Спасибо, — прошептал даочжан в ласковые губы своей ночи, — Пойдем. Через некоторое время они покинули комнату и вернулись в трапезную. Даочжан все-таки смутился немного, взглянув на брата. Кажется, все всё понимают, и он уж точно не стеснялся своей любви, но почему-то не хотел, чтобы Инь Цзянь почувствовал хоть какую-то неловкость. А из-за того, что Сун Ланя и Цзинъи еще не было, это смущение почему-то не хотело просто взять и исчезнуть. Пришлось медленно выдохнуть — тогда прошло. *** *** *** Сун Лань влетел в сокровищницу, как будто собранные со всех умные мысли могли куда-то испариться, зажег свет талисманами. — А-И, были описи, да? Давай посмотрим. Такое чувство, что у нас должно что-то сойтись прямо сейчас! Твой гуцинь, Цинхэ... может он из Цинхэ? Но при всем уважении такое древнее происхождение клана? Это странно... — Сун Лань оглядел сокровищницу, он вдруг спохватился, что торопится, что так и не нашел времени сюда зайти, а ведь Цзинъи так старался, и он сейчас видел, что забитая самыми разными предметами комната теперь приобрела совсем другой вид. — А-И. Как ты все здесь идеально устроил. Цинхэ, музыка, символы, все вокруг отступило перед необходимостью посмотреть, наконец, на самое главное. Сун Лань все это время думал о Цинхэ, этой их авантюре, о Сюэ Яне в конце концов! Он же думает об этом мерзавце и замечает все, что он делает! О том, что они вместе собрались в Цинхэ... — А-И ... — Сун Лань подошел, ласково коснулся его волос, родинки, наклонился и поцеловал любимые губы долго и нежно. — Я не знаю, что бы я без тебя делал... — он посмотрел Цзинъи в глаза и улыбнулся. — Ну... я не про уборку... то есть... Ты мое сокровище. *** Цзинъи помчался за Сун Ланем, не забыв прихватить с собой гуцинь, и даже успел начать высказывать свои соображения, что даже если клан не такой уж и древний, то он же не на пустом месте возник, наверняка впитал в себя историю каких-то семей, и уж они-то могут иметь вполне древние корни, а потом просто счастливо замер в объятиях. — Только не оставляй меня в сокровищнице, — пошутило сокровище, краснея и с удовольствием подставляя губы. — А что я бы без тебя делал, я вообще знать не хочу. Цзинъи так и тянуло заныть, чтобы Сун Лань взял его с собой, чтобы не уносился куда-то в Цинхэ с Сюэ Яном, чтобы… чтобы неизвестно что, просто он не хотел оставаться без Сун Ланя здесь. И не мог его удержать, не должен был удерживать. Нельзя превратиться в верёвку и связать его по рукам и ногам. Но он мог приложить усилия и сделать это путешествие как можно короче и безопаснее! При этом Цзинъи ужасно гордился тем, что его даочжан такой деятельный, такой страстный во всём, что он делает. — Сун Цзычэнь, — шёпотом позвал он. — Ты ведь не сегодня же вечером отправляешься? Потому что если сегодня, боюсь, что сокровищница станет ещё более ценной прямо сейчас. *** Сун Лань улыбался, смотрел и гладил пальцами щеки Цзинъи, губы. ⁃ Я... я не знаю. Зависит от того, что мы все сейчас найдем, особенно Сычжуй. Я бы хотел отправиться быстрее, потому что чем быстрее мы уйдем, тем быстрее вернемся, а ты ведь будешь скучать. Можно было бы сказать, что он будет скучать, но Сун Лань отлично знал, что вот ему-то как раз будет некогда, а Цзинъи останется здесь. ⁃ Я буду очень стараться побыстрее, — Он снова поцеловал, прижал к себе, не хотел отпускать. Потому что ну неужели дело немного не подождет? Потому что они вдвоем и никто не болтает без умолку и не экспериментирует, и не смущается, и не озадачивается вокруг... *** Цзинъи не хотел отпускать Сун Ланя… ни сейчас, ни потом, никогда. Особенно после того, как он честно сказал, что может умчаться уже сегодня, если всё нашлось и выяснилось, а в умении Сычжуя находить важное он успел убедиться за годы учёбы. Поэтому Цзинъи как прилип к Сун Ланю, так и не отлипал. — Я постараюсь скучать деятельно, — пообещал он. — Чтобы ты вернулся быстрее. Если ничего не делать, а только ждать, день кажется годом, поэтому я буду… Он зажмурился, прекрасно понимая, что чем бы он ни был загружен, как бы старательно он не забивал бы себе время и голову, рано или поздно наступит ночь и он начнёт маяться. Ничего, значит нужно просто работать ещё больше! Цзинъи отчаянно целовал его, стараясь не начать беспорядочно бормотать, что нужно чтобы он же не рисковал напрасно, чтобы обязательно себя берёг, чтобы вернулся, чтобы только вернулся. — Цзычэнь, — слабо выдохнул он, развязывая его пояс и забираясь ладонями под одежду. На груди Сун Ланя уже не холодила страшная метка, от этого у Цзинъи радостно подпрыгивало сердце. — Что если мы задержимся сейчас? Любой глупый вопрос, заданный прямо в губы, сразу приобретает совсем не глупое значение. Цзинъи шалыми блестящими глазами смотрел на своего даочжана, лучшего в мире, и не собирался его выпускать. *** Деятельно скучать — в этом весь его А-И! Деятельный во всем, порывистый даже в обыденном, настоящее чудо. Сун Лань поймал этот момент, когда Цзинъи зажмурился, чтобы целовать веки, чувствовать губами ресницы, снова отстранился, чтобы посмотреть в глаза. ⁃ Мой хороший... — и замолчал, замер, потому что Цзинъи так касался и так смотрел, что время останавливалось. — Знаешь... — наконец, произнес даочжан, и оказалось, что он уже освободил Цзинъи от ханьфу, уже целовал его шею, развязывая штаны. В сокровищнице Байсюэ... Нет, переживать по этому поводу некогда да и не переживается, если уж честно. Сун Лань только не глядя отправил талисман в сторону двери, сопроводив его уже ставшим привычным заклятием тишины. — Знаешь... ты так здесь все идеально прибрал, даже стол совсем свободный остался, — и как обычно, совсем потеряв голову, Сун Лань про все забыл, целуя свое самое главное сокровище горячо и страстно. *** Цзинъи только придержал рукой возбуждённо подпрыгнувшее сердце, когда Сун Лань наложил на запертую дверь печать. Он даже не раздевался, и не просто позволял себя раздеть — он как-то свободно и счастливо выскальзывал из одежды, будто подавал себя на вытянутых руках, чтобы осталось лишь забрать. — Сун Цзычэнь, Цзычэнь мой, — зачаровано выдохнул Цзинъи, захлёбываясь от нежности. — Если я так всё идеально сделал, то может… ты только не подумай, что я готовил стол именно к этому… Он краснел, понимая, что стоило лишь закрасться этой мысли, как уже возникают сомнения — а действительно ли не к этому? А может всё-таки именно к этому? Может он просто боялся признаться самому себе? — Ты должен скорее взять меня, — зашептал Цзинъи, развязывая все оставшиеся завязки на его одежде, чтобы скорее добраться до горячей кожи и прильнуть всем телом. *** — Поздно, — Сун Лань улыбнулся в поцелуй, огладил спину Цзинъи от плечей до поясницы. — Я уже подумал, — он спускался поцелуями по подбородку и шее, гладил бедра. — Нет, не подумал... И Сун Лань только дождался, пока Цзинъи развяжет его одежду, легко подхватил его, усадил обнаженного перед собой на стол. Даочжан скинул ханьфу, приблизился, раздвигая бедрами колени своего мальчика, потянулся и стянул с себя рубашку. Это ужасно несдержанно и самодовольно — знать, что Цзинъи смотрит и нарочно медленно снимать рубашку, демонстрируя себя. Да, но Сун Лань любил теперь такие моменты, Цзинъи научил его их не стесняться. — Скорее? А-И... разве я могу торопиться сейчас? — Сун Лань перекинул волосы на одно плечо, чтобы не мешали, мягко надавил ладонями на плечи Цзинъи, вынуждая его отклониться. Даочжан медленно укладывал его на стол, целуя плечи, ключицы, грудь. Он накрыл губами маленький сосок, приласкал языком, легко ущипнул, когда почувствовал его твердость. То же самое проделал со вторым и продолжил целовать вниз, по животу, только дыханием коснулся члена и вернулся обратно, чтобы снова целовать губы. Он почти лег на Цзинъи, желание нарастало слишком быстро, но торопиться и правда не хотелось. — Мой хороший... лежи. Сун Лань отстранился, провел ладонью от шеи Цзинъи вниз, встал на колени и принялся целовать бедра от коленей выше и выше, касаясь кончиком языка кожи, по внутренней стороне, иногда останавливался, чтобы ласкать еще и горячим дыханием, и продолжал дальше до тех пор, пока не провел языком по члену Цзинъи и не обхватил губами головку. *** Чем больше Цзинъи торопился, тем медленнее действовал Сун Лань. В этом было столько ощущения принадлежности, что оставалось лишь дрожать от внезапно нахлынувшего желания, которое Сун Лань так умело раздувал. Цзинъи лишь всплеснул руками — может ли он теперь торопиться? В закрытой сокровищнице, где точно никто не будет их искать, ведь они же не сказали, когда вернутся, верно? Обнажённый и до предела возбуждённый, на столе с широко раздвинутыми ногами, Цзинъи чувствовал себя восхитительно свободным. Он жадно смотрел, как Сун Лань снимает рубашку, как красиво перебрасывает волосы через плечо, наклоняется. Пришлось откинуть голову назад, когда губы сжались вокруг соска, он несдержанно вскрикнул и едва не грохнулся на спину, когда горячее дыхание коснулся члена. Неспешные ласки превратили его в какое-то незнакомое создание, вожделеющее и распалённое. Цзинъи выгнулся на столе, попытался толкнуться глубже в горячий рот, но мог только податься бёдрами вверх. — Цзычэнь, — его голос дрожал. — Цзычэнь, как горячо! *** Горячо... Сун Лань сам полыхал ярче талисмана, который мерцающим светом заливал комнату. Сердце бешено стучало, подпрыгнуло и заметалось, когда Цзинъи попробовал толкнуться навстречу. Сун Лань приподнялся, подхватил его под поясницу и забрал член глубоко в рот, до упора, сглотнул, а пальцы выглаживали спину. Он ласкал, плотно обхватив губами, медленно скользил, снова брал глубоко и отпустил после нескольких таких ритмичных движений. ⁃ Горячо... Сун Лань снова встал на колени, широко развел ноги Цзинъи, приласкал губами и языком мошонку, лизнул горячее тугое колечко мышц и осторожно толкнулся языком внутрь, еще глубже и еще. Он совсем себя измучил, но потерпеть определенно стоило — так трепетал его А-И, так жарко дышал, так соблазнительно раскрывался для каждого нового проникновения. Желанный. До дрожи желанный. Сун Лань поднялся, его истекающий вязкими каплями член скользнул по входу. ⁃ Я люблю тебя, так люблю... — выдохнул Цзычэнь и плавным движением вошел, крепко удерживая Цзинъи за бедра. До конца, сразу, чтобы потом почти покинуть жаркую тесноту и войти снова. Он уложил стройные ноги Цзинъи себе на плечи, склонился ниже, сгибая его сильнее, и получил возможность брать еще глубже, ритмично, длинными протяжными движениями. *** Цзинъи забыл о том, что ни звука не вырвется наружу, поэтому пытался сдерживать стоны, прижимал тыльную сторону ладони к губам, но на один успешно задавленный стон приходилось два несдержанных. Сун Лань ласкал его так, что у Цзинъи сердце колотилось в горле, и сам он становился горячим, мокрым и непристойным. Он бесконечно верил своему Цзычэню, даже когда его язык скользнул ниже, лаская слишком откровенно. От того, что прямо перед глазами Цзычэня покачивается его стоячий член, Цзинъи одновременно было неловко и сладко. Потому что ведь так вообще не скроешь, как сильно он хочет своего Цзычэня, как сильно его любит, и как ему верит. — Да… да, — он протянул руки, с нетерпением встречая и этот волнующий момент проникновения, и признания, и это прерывистое дыхание. Такая поза непривычная, неловкая, но после нескольких длинных и таких глубоких толчков, вызывавших у него какие-то всплески горячего наслаждения, Цзинъи подался навстречу, приоткрыл рот и с восторженным обожанием вскрикнул. — Ещё! Ох, Цзычэнь, ещё! Люби меня ещё сильнее! *** Сун Лань обхватил тонкие лодыжки, отводил взгляд от лица Цзинъи только чтобы поцеловать его ноги, не сдерживался, прикусывая кожу, снова смотрел, и брал с новой жадной силой. А Цзинъи так просил, так хотел, что даочжан только ускорил темп, горячо и глубоко вбиваясь в любимое тело, скинул ноги с плеч, подхватил под бедра и брал все быстрее. ⁃ Люблю... А-И... Он не мог, хотел целовать, хотел прильнуть, слиться со своим Цзинъи, гладил его плечи и тут же хватался за них жестко, нежно целовал и немедленно толкался с новой силой, подхватывал под спину, сминая пальцами и царапая кожу. Кажется, он совсем потерял себя в этой страсти, не мог остановиться даже когда слишком сильно впился в шею, сменив череду поцелуев на укусы, оставляя следы, которые и его самого обжигали, потому что все их ощущения снова перемешались. *** Цзинъи думал, что он уже одним махом проскочил все грани бесстыдства, но нет. Он отдавался с бешеной бесшабашностью юности, тянул Сун Ланя на себя, жадно целовал, когда удавалось… но чаще получалось только дрожать, вскрикивать, подставляться под поцелуи, которые становились всё жарче, ярче, а потом жалили огнём. Он тонул в жарком желании, сам не заметил, что срывается на крик, но только подгоняет Сун Ланя брать его резче, сильнее, и боль только подкрашивает удовольствие в такие яркие оттенки, что хочется ещё. Цзинъи не умел это отслеживать, не умел этим управлять, он ещё плохо знал себя и глубины чувственности. Зато он любил, любил всем сердцем, всей душой, он светился изнутри этой любовью, и она пробивалась сквозь кожу, лаская горячими язычками раскалённого серебра. — Цзычэнь, — напряжённо позвал он, понимая, что сейчас не удержится. — Держи меня крепче. Держи… сильнее. Цзинъи всхлипнул, вцепился в него, оставляя царапины на плечах, на спине. С размаху насаживался на его член, насколько пускала полностью подчинённая поза, отловил первую вспышку наслаждения, пронзившую насквозь, и судорожно сжался. Он кричал от удовольствия, выгнулся, снова сжимаясь, голова мотнулась из стороны в сторону. Ему было так хорошо, так бессовестно хорошо, что даже стыдно. Разве можно быть таким счастливым? — Я люблю тебя, Сун Цзычэнь… никогда… никогда не оставляй меня, хорошо? И возвращайся ко мне всегда. Люблю… не отпущу никогда. *** — Я держу, — Сун Лань резко подался вперед, склонился совсем низко, поднимая Цзинъи под спину навстречу, чтобы между ними не осталось ничего, кроме этого горячего серебра. — Держу... — и сам задохнулся. С первой же вспышкой Цзинъи он подхватил его наслаждение своим. Его мальчик горел, дрожал, сжимая его в себе, Сун Лань коротко вскрикнул и стиснул пальцами бедра Цзинъи. Он держал его и не в силах был перестать, короткими резкими рывками продолжал брать, изливаясь горячими всплесками. Сун Лань обнимал так крепко, что не мог дышать, вместо воздуха — только любовь Цзинъи, его удовольствие, голос, жар. — Мой... мой... мой... — шептал он, пока не смог, наконец, выпустить его из объятий. — Мой любимый... Сун Лань вдруг понял, как сильно держал Цзинъи, увидел следы на шее, а пальцы горели, так что даже видеть не надо, чтобы понимать, сколько царапин и синяков осталось на прекрасной коже Цзинъи. И совершенно не хотелось исправить это все, наоборот — смотреть, чтобы в памяти осталось и это тоже. — Каждый день. Каждое утро я просыпаюсь от счастья, что ты есть, — он говорил и губами касался искусанной шеи, пылающих щек, прижался к влажному от испарины виску. — Меня нет без тебя, просто нет. *** В криках Цзинъи звенело такое количество любви и радости, что в словах не было нужды. Хотя после каждого «мой!», сказанного Сун Ланем, он выкрикивал: — Твой! Цзычэнь, твой! Только твой! Они были настолько близки, что с последними затухающими судорогами, Цзинъи даже потерялся в этом бурном наслаждении, впадая в какое-то блаженное оцепенение, только дышал трудными рывками. Все царапины, синяки и укусы пульсировали, добавляя остаточных всплесков удовольствия, пока Цзинъи наконец не выдохнул: — Я так тебя люблю… так люблю. Цзычэнь, ты мне снишься, и я во сне тут же к тебе прижимаюсь. Ты мой любимый. Любимый. Быть твоим — всегда и во всём, я так этого хочу. И этим я счастлив. Он обнял его и ткнулся лицом в шею Сун Ланя. В сокровищнице, на столе? Где угодно, хоть на крыше с драконами. *** Сун Лань шептал еще что-то ласковое, потом долго молчал, гладил тихо и нежно спину, плечи, волосы своего А-И. Он не думал о времени и не знал, сколько они здесь вдвоем, но все же Цзинъи нельзя все время сидеть на столе, нужно отдыхать и вообще они сюда пришли за чем-то... да, про гуцинь. Сун Лань оставил это все, пока важно было другое. Он одел Цзинъи, нашел в комнате резной гребень и с любовью расчесывал его длинные волосы, ему всегда так нравилось это делать. Поправил свою одежду, ленту на запястье, снова поцеловал А-И и вот только после этого наконец огляделся. Цзинъи действительно устроил здесь образцовый порядок, так что найти письмо, украшенное строгим орнаментом, не составило труда. Лаконично изображенный на бумаге инструмент невозможно было перепутать с иным — это совершенно точно был гуцинь Цзинъи. Сун Лань медленно прочел: — Тот, кто идет по дороге знания, поднимается из глубины в глубину, если не оставляет пути. Упорный и смелый следует к Вратам Дракона. Как через знание постигаем мудрость, через музыку — суть вещей. Этот гуцинь — бесценный дар ученику от ученика, дар того, кто прошел через Ворота Дракона, тому, кто ищет их и не оставляет пути. Если путь одного ученика прерван, другой ученик может его найти, вывести из тьмы — в свет, из пустого — в полное, из разбитого — в целое. Ибо Врата Дракона — там, где есть дорога. Даочжан задумчиво посмотрел на Цзинъи, и совершенно не удивился бы, если б он сейчас объяснил ему суть написанного. Потом снова прочел, повторяя вслух отдельные слова. — Ты понимаешь что-нибудь, А-И? Бесценный дар? Сун Лань оглядел сокровищницу. Да, это было особое место, где хранили подарки патриархам. Вот кстати да, патриархам, а не ученикам. Сюда не ходили адепты, но и тайной это место не было, и Сун Лань не помнил, чтобы Чэнь Бо хоть раз сюда за чем-то приходил. Вечно закрыто — и никому не интересно. Бесценный дар? — А-И, ты знаешь легенду о карпе и вратах дракона? *** Цзинъи впитывал эту заботу, как сухая земля впитала бы воду. Он обожал эту длинную процедуру расчёсывания волос, в этом было какое-то огромное количество любви и нежности. Как было бы здорово застыть в этом мгновении, как неосторожный комар в капле сосновой смолы, но… но ведь впереди есть столько всего интересного! Сун Лань нашёл записи, а Цзинъи на всякий случай извлёк гуцинь, просто потому что это показалось правильным. Если читают о нём, значит он имеет право слышать. Он бережно положил инструмент на то место, где они оба только что предавались бешеной страсти — последствия этой страсти до сих пор пылали во всём теле. Слушал с трепетным вниманием, как будто сейчас откроются какие-то потрясающие откровения… и кстати он ведь это уже кажется читал, когда разбирался в сокровищнице, но не понял и не придал значения, поэтому просто аккуратно уложил… А вот сейчас, когда это прочитал Сун Лань, слова сплелись в стройную цепочку. Всё ещё не очень понятную. — Ну да… карп бесстрашно стремится к Вратам Дракона, и когда их пересекает, становится сам драконом. Это один из символов настойчивости на пути. Вообще на пути — но обычно на пути к знаниям. Он ласково погладил тонкие древесные извивы на деке гуциня, как будто его могло обидеть вот это «бесценный дар». — Это действительно бесценный дар, Сун Цзычэнь, — Цзинъи застенчиво улыбнулся. — Вспомни, ведь я боялся. Я боялся, что этот дар бесценен настолько, что я просто не потяну, не оправдаю, не смогу. Он на меня внимательно смотрел, как будто отстранял и присматривался, взвешивал, подойду ли я. А потом… а потом я осмелился. Это важно? *** *** *** Инь Цзянь смутился и сделал шаг назад. Он действительно напряжённо следил за тем, как цвет глаз Сун Ланя медленно набирает тёмные полутона, как он неотрывно следит за жгутиками тьмы. Но он не боялся, а искренне переживал, потому что всё-таки Сун Лань был его первым пациентом в Байсюэ, а пациенты, да будет известно некоторым самонадеянным мерзавцам, бывшими не бывают! — Ну что вы, — неловко пробормотал Инь Цзянь, давая более осведомлённым людям обсуждать гуцинь и что там у него с глазами. У него впечатлений и так хватало, поскольку привыкнуть к спонтанности Байсюэ оказалось нелегко. Они все спонтанно разбежались в разные стороны, не оставив задания единственному человеку, который растерялся, оставшись на месте. И не спустишься к пациенту. Но ведь они все сейчас действуют именно ради того, чтобы он мог быстрее приступить к лечению! По крайней мере, он может пока заняться своими делами, не менее важными! Инь Цзянь коротко вздохнул и несмело улыбнулся. Пока никто не видит, можно себе позволить. А раз все пока заняты, он счёл себя вправе оккупировать кухню. Перебирал травы, варил сиропы, занял практически всю посуду, и наконец поставил застывать фиалковые пастилки и засахаренные фрукты. Свежие тоже были, и стоило их достать и поставить на стол. С некоторых ему была нужна только кожура, но сочную мякоть выкидывать слишком расточительно, поэтому он помучился, но сделал сладких пирожков. Он мирно закончил с травами и бережно переносил упорядоченные запасы в лечебницу, подписывал, распределял по местам хранения. Сычжуй отошёл от гуциня практически сразу, как только Сюэ Ян принялся всех приглашать посмотреть, и с облегчением вздохнул, когда ему выпало идти в библиотеку с Чжи Чуанем. — Удивительно, что один человек способен создать столпотворение всего лишь своим присутствием, — он имел в виду Сюэ Яна, конечно же. Забрав все книги из своей комнаты — что же, теперь это была его комната, личная, и Сычжуй был вполне этому доволен, хотя по Цзинъи скучал — чтобы не бегать туда-сюда, он разложил их в библиотеке на отдельном столе, чтобы не перепутать. Это неважно, что у него имелся список литературы, во всём нужен порядок. Книги — его стихия. Лань Сычжуй быстро систематизировал, куда смотреть в своих книгах, прошёлся по библиотеке, углубился в страницы. Он полностью соблюдал правила Облачных Глубин, поэтому могло показаться, что он лишь время от времени переворачивает страницу или откладывает одну книгу в сторону, чтобы взять другую — с чувством, с толком, с расстановкой. — Я явно что-то упускаю, — наконец вымучено вздохнул Сычжуй, уставившись на Чжи Чуаня и закрыв книгу. — В памяти есть, но где видел и как сформулировать — не могу. Он успел отчитать себя мысленно, с трудом удержался от самоуничижения вслух и пристыжено опустил голову. Взгляд упал на потемневший рисунок на задней стороне обложки, и Сычжуй порывисто хлопнул себя по лбу. Нет, всё-таки когда живёшь с импульсивными людьми, невольно заражаешься их привычками, и это плохо, но он подумает об этом потом. Потом! Потому что прямо на обложке было написано «Усыпальница клана Не», в уголке, еле заметно, а вся обложка представляла собой карту земель Не. — Вот, — он постучал ногтем по этой обложке. — Осталось только проверить по свежей карте, где это. Я чувствую себя дураком. Оно же сверху прямо написано! *** Чжи Чуань раскрыл ставни, чтобы осветить Лань Сычжую пространство. Он отошел к шкафам, выбрал несколько книг и свитков и разложил на другом столе, чтобы не мешать юноше, только иногда осторожно смотрел на него — адепт Облачных Глубин отличался удивительной тихой сосредоточенностью и при этом в его взгляде Вэньчжун всегда видел живой интерес, поэтому ему нравилось смотреть на Лань Сычжуя. Когда юноша закрыл книгу и вздохнул, Чжи Чуань не стал давать никаких советов, просто кивнул ему с легкой улыбкой и промолчал. Он собрался рассказать, что сам нашел, но тут Сычжуй вдруг обнаружил карту. ⁃ О, это просто замечательно! Так... Чжи Чуань прекрасно помнил, где лежат карты, а Сун Лань сохранил в библиотеке прежний порядок, поэтому Вэньчжун безошибочно нашел свиток и развернул на столе, чтобы Лань Сычжуй мог смотреть и туда, и туда и сравнить. — Вот, посмотри... Это довольно старая карта, но другой масштаб, поменьше, и можно сориентироваться относительно других земель, куда конкретно идти к усыпальнице. Вот здесь, за пределами карты — Байсюэ, а вот — земли клана Не, правда тогда они были немного в других границах, поменьше... и... смотри, — Чжи Чуань указал на иероглифы, обозначавшие главный центр Цинхэ, а под ним на карте читалось маленькое изображение рогатой морды. — Напоминает, правда? Даже такой маленький рисунок, но как похоже! И посмотри что еще интересно, видишь этот край? Это древнее царство, очень древнее, здесь течет река И, которая впадает в знаменитую реку Ло, ту самую, которая из легенды о фее реки Ло. На ней стоит древняя столица Лоян, — Чжи Чуань водил пальцами над картой и рассказывал, как будто размышлял. — Знаешь что интересно... на этой карте, мне кажется, показаны не все дороги. Он озадаченно нахмурился и обратился к другой полке, где лежали карты, связанные с Байсюэ. Чжи Чуань достал еще один свиток, разложил и показал Сычжую. — Здесь указаны направления к тем землям, с которыми устанавливали связи разные патриархи Байсюэ. И вот смотри, Цинхэ — Вэньчжун нашел дорогу и отметку на полях. — Относительно недавно, по сравнению, например, с твоим родным кланом, видишь? Хм... а вот Лоян от нас далеко и я не помню, чтобы Чэнь Бо говорил о каких-то контактах с тамошней школой, что, в общем, логично, потому что в этих местах популярно иное учение. Лань Сычжуй, как ты думаешь, а могли такой гуцинь сделать в Цинхэ? Насколько это возможно? *** Сычжуй по неизвестной причине боялся, что сейчас Чжи Чуань скажет, что он ошибся. Что нашёл не то. И в этом не было ни капли наивной гордости юного адепта, просто Лань Сычжуй ухнул с головой в этот поиск. Если он в чём и был полезен, так именно в этом, и сейчас вот это радостное возбуждение грозилось порвать его грудную клетку в клочья. Он с жаром шуршал картами, сверялся, восторженно слушал Чжи Чуаня, хватаясь за книги когда он говорил что-то, что он читал и даже запомнил. Но при этом Чжи Чуань увязывал обрывочные сведения в стройную систему и умудрился разобрать пару захламленных шкафов в голове молодого адепта, разложить всё по полочкам. Сычжуй с жаром подхватил: — Могли! Если вся символика в Цинхэ Не так или иначе отображает более древние учения, то я возьму на себя смелость предположить, что этот гуцинь является частью сокрытого знания. Именно поэтому его преподнесли в дар Байсюэ, ведь знания это самое дорогое, это дороже золота! Оооо, если в сокровищнице есть упоминания об этом даре, то Цзинъи точно найдёт, у него цепкий ум и умение быстро выхватывать важное! Карты… да, чем старше карта, тем меньше на ней молодых дорог. Нам нужна молодая карта, на которую можно нанести самое важное со старших карт, или вычертить новую. Сычжуй счастливыми сияющими глазами смотрел на Чжи Чуаня, азартно закопался в свитки, изучая их с такой придирчивостью, как будто сам собирается бежать по всем этим дорогам, хоть молодым, хоть старым. *** Чжи Чуань внимательно слушал, соглашался. Что-то ему подсказывало, что у них с Лань Сычжуем тьма времени на изучение карт и рисование. Хоть заново рисуй — никто за ними сей момент уж точно не явится! Да и куда торопиться? Зато вот у ответственного и воодушевленного юноши будет время на нормальное и полезное дело. Не смотря на все пережитое, Лань Сычжуй по-прежнему уверен, что нет ничего дороже знания — какое все-таки чистое, сильное и благородное сердце! ⁃ Наверное вот это — самая молодая карта, — он достал еще один свиток, отдал адепту и снова перебирал свитки, — а вот еще, старая. Посмотри, здесь вот как раз есть и Цинхэ, и Лоян, и видно, хоть и немного выцвело, что здесь между ними дорога... Что интересно, Цинхэ отмечен только знаками, а рисунка нет... Жаль, я не знаю, что было здесь до клана Не. Может быть другие владения, мне всегда казалось, это довольно молодой клан по сравнению с другими. — Вэньчжун просто рассуждал, время от времени и вовсе замолкая. Он вдруг понял, что знания о мире за пределами Байсюэ в основном сводились здесь к каким-то общеизвестным фактам, например, что Цинхэ — земля воинов, либо к сведениям о философских школах. Кому здесь могло прийти в голову, что в Цинхэ могли быть так внимательны к музыке, к примеру? Да еще настолько, что сочли возможным этим поделиться. *** Сычжуй только кивал, сравнивая карты, покопался в своих учебниках и наконец подтвердил: — Это сравнительно молодой клан. Но вот искомая усыпальница, судя по этим картам, старше клана Не. Возможно, они унаследовали нечто от древних правителей, ведь не зря Не до такой степени отличаются от других заклинателей и тщательно соблюдают секретность. Жаль, что мы не можем заручиться поддержкой нынешнего главы клана Не, ведь он мог бы… — Лань Сычжуй на всякий случай проверил свои рассуждения, вопросительно поглядывая на Чжи Чуаня, и мягко переспросил. — Мы точно не можем, да?.. Это настолько вопиющая авантюра… Боюсь, что мне не поверили бы даже в Облачных Глубинах. Это шокирует. Он выбирал самую молодую карту, долго искал, где взять её копию, чтобы не перерисовывать — просто потому что в таком прославленном месте, как Байсюэ, точно должны были понимать необходимость копий. Всякое бывает, можно забыть что-то, можно перепутать, можно устать, можно получить удар по голове или подвергнуться нападению. Без возможности свериться с картой путник становится уязвимее. — Я только сейчас понял, до какой степени всё это шокирует неподготовленного человека, даже заклинателя. Я не мог поверить своим глазам, когда увидел даочжана Сяо Синчэня без повязки… зрячего. Не мог увязать все эти дикие события в одну цепочку, глядя на них снаружи. Оно увязывается только изнутри, но внутри бывает жутко, как в середине урагана. О, вот и копии… думаю, мы можем внести поправки и отметить древние дороги и усыпальницу, это облегчит задачу, — Сычжуй снова вопросительно поднял брови и смотрел в поисках одобрения наставника, в который раз радуясь, что Чжи Чуань согласился остаться. *** ⁃ Унаследовали и переняли, — тихо произнес Чжи Чуань, сосредоточенно разглядывая переплетения путей на карте, как будто это не дороги были, а чистый текст, который им сейчас рассказывал все про начало клана Не. Потрясающее чувство — открывать что-то новое. Находить и узнавать вдвоем. Вэньчжун замер, глядя на Сычжуя, потому что сейчас понял — он много-много лет не испытывал этого невероятного ощущения. ⁃ Лань Сычжуй, — позвал он. — Спасибо. Чжи Чуань отвел взгляд, смутившись своей чрезмерной эмоции, снова взялся за карты, рассматривал, кивал, чтобы показать юноше, что не нужно сомневаться — он все правильно делает. ⁃ Это и правда шокирует. Но подумай, благодаря чему они этого добились? Вера в то, что они способны, и знания, Лань Сычжуй. Они упорно шли к цели, что в истории со зрением, что во всех этих событиях в Байсюэ. Иногда знания пугают, когда подбираешься к ним слишком близко. Пугают, как испугался я тогда... в момент, когда тянул черные нити. Знание не всегда написано или рассказано, иногда это просто понимание. И тогда знание становится уверенностью, верой. У Сюэ Яна больше такого знания, а еще опыта. У нас с тобой, наверное, вот такого, — Чжи Чуань показал на карту Сычжуя. — Еще пытливость ума, вдохновение и строгость, как у тебя. Еще знание окружающего мира и постоянный поиск, как у доктора Цзяня. Способность однажды посмотреть на то, что вроде бы знаешь, с другой стороны — как у Сун Ланя, это ведь тоже смелость. Эксперимент, ведомый интуицией, как у твоего друга. — Чжи Чуань тепло улыбнулся, — Все это — разные знания, и все вместе они обязательно дадут результат. Всем нам. — Вэньчжун вздохнул и дотронулся до плеча Лань Сычжуя, — Мне кажется, мы заслужили отдых. Хочешь чаю? *** Спасибо? За что же? Сыжуй растерялся, когда Чжи Чуань после этой тихой благодарности вдруг смутился и отвёл глаза. За что же ему спасибо вдруг? И он хотел уже спросить, потому что смутное ощущение непонимания его тревожило, но он снова начал говорить, и говорил такие прекрасные вещи, так убеждённо и внимательно, что Лань Сычжуй неожиданно для себя задержал дыхание и едва не всхлипнул. Чжи Чуань говорил такие приятные, прекрасные и смущающие слова, объединяющие их всех. Этого так не хватало, когда он от бессилия плакал в подушу и в отчаянии хотел всё бросить, срочно вернуться в Облачные Глубины, рассказать всё Лань Сичэню… Разделить ношу с кем-то сильным, знающим, способным развеять проблемы, привлечь на свою сторону целый клан сильных заклинателей. Два, два клана! И тут же со страшным золотым отблеском на фоне маячит Ланьлин Цзинь, и сладкая улыбка Цзинь Гуанъяо. Теперь Лань Сычжую не казалось разумным или необходимым то жестокое дознание, после которого Сюэ Ян сползал с каменной плиты, опираясь на него всем весом. Но всё равно умудрился выбраться, как угорь из плетёной ловушки. Как? Каким образом это происходит? Откуда берётся эта вера в успех вопреки всему, всем наперекор? Он всё-таки умудрился судорожно выдохнуть и улыбнуться. — Хочу… да, мы точно заслужили чай. И может стоит попросить у доктора Цзяня травы? Я кажусь себе нервным и взбалмошным, и мне заранее страшно, что даочжан Сун Лань вместе с Сюэ Яном снова куда-то кинутся, а мне придётся смотреть, как Цзинъи часами смотрит в небо и ждёт. Даже когда глазами не смотрит, он смотрит сердцем. Когда они улетали за вами, я не знал, что меня пугало больше, безмятежное спокойствие даочжана Сяо Синчэня или тревожный Цзинъи. Они оба были не здесь, я был один рядом с двумя тревогами, — Сычжуй покусал губы и покачал головой, как будто сам себя выслушал, сам себе мягко попенял и сам же себя успел утешить. — Как хорошо, что теперь здесь будете вы и доктор Цзянь… *** — Пойдем, — Чжи Чуань аккуратно сложил дополненную юношей карту и протянул ему, чтобы держал при себе. — Заварим с травами. Не бойся, уж поверь, доктор найдет для вас с Цзинъи столько работы, что некогда будет переживать, а я... — Он улыбнулся Сычжую, — ... вместо вас поволнуюсь. Тем более, что волноваться придется только за Сун Ланя и то в той же степени, как сам Сун Лань беспокоился бы о нем. Как так вышло, что они совсем чужие люди, а как-то примиряются? В этом огромная заслуга адептов Облачных Глубин, конечно. И когда Лань Сычжуй смотрел на него, Вэньчжун понимал, что принял верное решение, когда остался в Байсюэ. — Что касается главы клана Не, — Чжи Чуань стал говорить тише, когда они подошли к кухне, — то думаю, правильно его не тревожить. Надежда, увы... мы не вправе давать надежду, как бы ни были уверены в успехе. Это слишком сильное чувство, слишком... мм... — он поискал нужное слово, — ... в нем нет равновесия, Лань Сычжуй. *** Чжи Чуань говорил такое, что Лань Сычжуй почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком, который если ещё и не нашёл своё место в жизни, то уж точно находится на правильном пути. Он попытался представить, как вносит эту надежду главе клана Не, но если ничего не получится, то разве не будет он виновен в этот момент, что доставляет человеку новые страдания? А ведь ему и так нелегко. — В надежде нет равновесия, но… вы знаете, без надежды очень горько жить. С ней горько тоже, если больше ничего не остаётся. А равновесие… вот так подумаю, не заразился ли я тут духом бунтарства, но если ради равновесия не сделать важное — это неправильный путь. Сычжуй погладил спрятанную карту, успел поставить греть воду для чая, с любопытством снял кусок белого полотна с большой миски на столе, и даже опешил, когда увидел горку пирожков и ещё какие-то штуки вокруг. — Пожалуй, я рискну поддержать дух бунтарства, — Инь Цзянь как раз занёс в кухню большой пучок зелени. — Чжи Вэньчжун, как успехи? Я подумал, что если Лань Цзинъи сейчас закопается в записи Байсюэ, то потом будет винить себя за неприготовленный ужин. Может стоит отступить от правил и перекусить? Пока еда тёплая. А пока ответьте мне на один важный вопрос, который чрезвычайно меня занимает… Я не первый раз слышу о неких травяных человечках, которые отнимают силы у своего создателя, что-то там с разделением жизненной силы, с чем ещё? Если этот Сюэ Ян достаточно безголовый, чтобы оставить в Ланьлин травяных человечков в качестве соглядатаев, и до сих пор не разорвал связь, то вы оба поможете мне сцапать его до того, как он выйдет за ворота, и заставить разорвать эту связь. Сычжуй с юношеской непосредственностью сцапал пирожок, откусил, смутился и сел на край лавки, осторожно жевал, пытаясь сопоставить всё, что он знал о человечках вообще и о Сюэ Яне в частности, а потом энергично покивал. — Даочжан Сяо Синчэнь не разрешит ему рисковать, продолжая следить за Ланьлин. Я не стану молчать. *** Чжи Чуань не знал, что ответить, поэтому только кивнул. Он много лет жил идеей, что найдет способ уничтожить тьму Байсюэ, но нет, то была не надежда. Наверное, она пришла к нему, когда он думал, что Чэнь Бо опомнится, потому что считал себя родным для него, не чужим. И тогда эта надежда очень быстро исчезла, как будто и не было ее. — О, доктор Цзянь никогда не теряет времени, — Вэньчжун с улыбкой повернулся к доктору. — Лучший отдых — перемена занятий, это про тебя, верно? О, у нас отличные успехи. Не присваивая себе чужих заслуг, скажу, что этот настойчивый молодой человек нашел гробницу и как в нее кратчайшим путем попасть, минуя опасную близость к Цинхэ Не, — Чжи Чуань взял пирожок и с аппетитом откусил, — Потрясающе, Инь Цзянь! И уж точно — полезно. Лань Сычжуй, если тебе скажут, что полезное всегда невкусно, это неправда. Он попросил у доктора нужные травы в чай и разрешения самостоятельно их заварить, и рассказал юному адепту, что это за травы и для чего, каждый раз взглядом спрашивая у Цзяня, не наврал ли он ненароком. — Эти человечки, да. Интересное искусство, для хитрых и изворотливых заклинателей — самое подходящее. Ты знаешь, я надеюсь, что Сюэ Ян все-таки не так опрометчив, но в любом случае, даже если так, эти человечки будут тащить из него тем больше сил, чем дальше он будет от Ланьлина. Ему придется выбрать — в полном порядке идти в гробницу или любопытствовать в Башне. А комментировать закапывание второго юного Ланя в знаниях Чжи Чуань деликатно не стал, чтобы не смущать Инь Цзяня и Лань Сычжуя. *** Инь Цзянь с удовольствием наблюдал за тем, как Лань Сычжуй ест, как Чжи Чуань с живой непосредственностью кусает пирожок, и сдержанно рассмеялся: — Ты прав. Если еда полезная, она обязательно вкусная. И желательно красивая. Это позволяет уравновесить энергию и насытить не только желудок, — он строго поднял тонкий указательный палец. — Как и порядок. Если порядок нарушен, и вокруг царит хаос и грязь, расходуется напрасно и время, и силы, и душевная энергия. Он деликатно уступил другу место, предоставив заваривать травяной чай, только заметил, что он тоже будет, и время от времени кивал, показывая, что всё правильно про травы рассказано. Хорошо, что путешествие будет по возможности безопасным, но ещё лучше, что Сяо Синчэнь на этот раз останется тут. Да, возможно он будет беспокоиться, и даже наверняка будет, но хотя бы не станет рисковать сам. — Сюэ Ян не так опрометчив? — Инь Цзянь скептически поджал губы, припоминая его фамильярное отношение с тьмой. — Боюсь я, Вэньчжун, мы его плохо знаем. Лань Сычжуй, скажите, вы знаете этого человека дольше, чем мы. Скажите, он опрометчив? Сычжуй поспешно проглотил кусок, честно задумался, потом задумался ещё крепче, не нарушит ли он откровенностью одним махом правила и Байсюэ, и Облачных Глубин, и пришёл к выводу, что если что-то касается Сюэ Яна, то как ни выкручивайся, а правила всё равно будут нарушены, причём непременно самым вопиющим образом. — Насколько опрометчивым может быть человек, который полез за мёдом в дупло к диким пчёлам, прекрасно зная, что они его искусают до полусмерти? А потом со смехом рассказывать, как весь опух и чуть не умер? Который ломал комедию на пыточном столе, чтобы умудриться выхватить из причёски Верховного Заклинателя нефритовую шпильку? Очень острую, надо сказать, — Сычжуй потёр шею сбоку и скромно улыбнулся. — Мне кажется что опрометчивость — это слишком деликатное слово. Но может быть такой дерзкий человек и нужен, чтобы справиться? — он с воодушевлением вспомнил, как Чжи Чуань только что в библиотеке описывал каждого в их странном содружестве, и даже не исключил Сюэ Яна. Его спрашивали. Ему задавали вопросы. При этом деликатно не взваливали на него больше, чем полагалось молодому адепту. Сычжую было очень сложно выразить, почему он сейчас переполнен теплом. Он не мог выразить это другим способом, поэтому чинно встал и поклонился, сложив перед собой руки. Персонально Чжи Чуаню. Потом персонально Инь Цзяню. Потом сел на место, деликатно вздохнул и пробормотал: — Я всё же надеюсь, что несмотря на всю эту опрометчивость… ничего, я пожалуюсь даочжанам и его заставят не рисковать зря, — Сычжуй помолчал, густо покраснел и спросил: — Можно я ещё пирожок возьму? Просто… вкусно очень. Инь Цзянь только изломил брови и переставил на стол ещё две миски, поднял полотно, демонстрируя, что пирожков хватит, даже если до конца дня всё население Байсюэ ничего больше не захочет есть. — Я категорически запрещаю вам голодать из ложной скромности. Как врач запрещаю. Чжи Вэньчжун, ешь. *** Чжи Чуань едва заметно улыбался, глядя на Лань Сычжуя и Цзяня. Вот уж действительно, если стремиться к порядку и равновесию, создашь его где угодно, даже в теперешнем Байсюэ. ⁃ Я думаю, Инь Цзянь, что Сюэ Яна мы не то что плохо, мы его совсем не знаем. И может быть нет смысла тратить на это энергию? В конце концов без хаоса порядка нет, — он сам удивлялся, что может так спокойно говорить об этом человеке, но раздражаться попусту — какой смысл? Только расстраивать Лань Сычжуя. — Вот, верное очень замечание — дерзкий, — охотно согласился Вэньчжун.— У Сюэ Яна этого с избытком, а у нас с дерзостью как-то не очень хорошо. Тоже своего рода баланс. Лань Сычжуй встал, и в этих его поклонах, идеальных и сдержанных, Чжи Чуань увидел столько эмоций, что едва заставил себя сидеть и кивнуть в ответ сообразно благородному жесту юноши, а не пытаться остановить его, что было бы абсолютно неуместно. Вэньчжун просто подвинул к Лань Сычжую пирожки и налил ему еще чаю, сейчас хотелось, чтобы он просто как можно дольше пребывал в этом настрое спокойствия и внимания, потому что очень скоро порывистый друг не оставит юноше ни шанса на это. *** Гармония. Лань Сычжуй наслаждался гармонией, заслушивался такими простыми словами Чжи Чуаня. Как будто для равновесия ему не хватало вот этого, самого простого — признать, что хаос в жизни необходим, иначе невозможно было бы понять, что такое порядок. Он даже на всякий случай это озвучил, отыскивая в глазах Чжи Чуаня одобрение. И даже чай и сладкий пирожок, это очень важно, потому что как без этого? Как будто это один из тех редких дней в Байсюэ, когда всё хорошо. Сычжуй сам не заметил, как завис в этом ощущении спокойствия — знать, кто где находится, знать, что с каждым из них всё в порядке. Знать, что все на своих местах. Огромная редкость. Он держался за этот момент, и честно признавался себе в том, что ему одновременно хорошо и страшно. Страшно, что больше так не будет никогда. Инь Цзянь наблюдал за ним с лёгким интересом, а потом вручил ему ломтик засахаренной груши и с врачебной бесцеремонностью задал вопрос: — И давно у вас, Лань Сычжуй, настолько повышена тревожность? Чжи Вэньчжун, вот скажи мне, друг мой, бывали ли у тебя моменты, когда кажется, что ты стоишь над пропастью на пронизывающем ледяном ветру, и если пошевелишься, всё рухнет? Думаю, что вы, юноша, будете моим пациентом. Пейте чай, — он аккуратно заправил в заколку Сычжуя тонкую почти невидимую веточку чабреца. — И вот вам первое задание. Постарайтесь почувствовать аромат этой веточки, едва только душевное волнение подкрадывается, чтобы украсть ваш кусочек равновесия. Это важная духовная практика. *** Чжи Чуань смотрел на Сычжуя и иногда улыбался. Удивительно умный, воспитанный, талантливый, уравновешенный и чуткий юноша — наверняка настоящая гордость Гу Су, Байсюэ повезло. Вэньчжун хотел бы познакомиться с человеком, который решился отправить сюда в помощь такого ученика и Цзинъи, который, конечно, уступал Сычжую в чем-то, но таланта и рвения и у него уж точно было не меньше. — Ох, ты в каждом найдешь пациента, — в шутку сказал Вэньчжун Инь Цзяню и взял еще один пирожок. Он наблюдал, как доктор устраивает веточку в заколке, и одобрительно кивнул. — Да, это чрезвычайная польза, Лань Сычжуй. Очень тонкое искусство — сосредоточенность на том, что кажется почти эфемерным. Мне в свое время очень помогло. *** Инь Цзянь со смешком следил, как Сычжуй пытается увидеть веточку, просто подняв глаза, как будто он пристроил на эту юную голову целую метлу. — Так и есть. Каждый человек на самом деле может стать пациентом. Моим. Потому что храбрецов, приученных с разбитой башкой скакать по горам на подвиги, в нашей жизни слишком много. А снаружи разбита эта башка, или изнутри — это уже детали. Важно — правильно поставленный диагноз и верно подобранное… лечение… Инь Цзянь только улыбнулся беспомощно и отпил несколько глотков чая. — Чжи Вэньчжун, — тихо попросил он. — Мне неприятно тебя об этом просить, но не мог бы ты на всякий случай остановить для меня время? Я боюсь, что за время отсутствия Сун Ланя, пока я не смогу быть со своим пациентом… словом, мне нужно остановить для него время любым способом, не таким варварским, как это сделали в Ланьлин. Чтобы это были не оковы и не тюрьма, а как заботливое одеяло. Я просто боюсь совершить ошибку, которая сведёт к нулю все наши усилия. Мне нужен твой контроль и помощь. *** — Тогда боюсь, что тревожность — это диагноз самого Байсюэ, — с легкой иронией заметил Чжи Чуань. — Но ты ведь это поправишь? Он спокойно пил свой чай, как будто мог прождать здесь сколько угодно, пока охваченные страстью не успокоятся и не сочтут возможным вернуться к насущным тревожным проблемам. — Время? — Вэньчжун чуть приподнял бровь, — Ах время... Да, конечно, если меня допустят к твоему пациенту. — В последнем Чжи Чуань сильно сомневался. То есть скорее наоборот: не сомневался, что не допустят, но значит Сун Ланю придется выдерживать цепкий взгляд доктора, пока патриарх будет носить пациента туда-сюда. Вэньчжун тепло посмотрел на Цзяня и только кивнул, подтверждая, что обязательно все сделает. *** Сун Лань внимательно посмотрел на гуцинь и дотронулся до руки Цзинъи. — Я понимаю, А-И, даже не сомневаюсь, что ты совершенно прав и это действительно бесценный инструмент. И он ... вы с ним подходите друг другу. Мне даже начинает казаться, что это не я сам взял именно его для тебя, — даочжан окинул жестом другие инструменты, что лежали в сокровищнице, а он выбрал именно этот. — Как будто мне... даже не знаю, что-то подсказало. Но как же так случилось, что бесценный дар так просто оставили здесь? Вместе с письмом — значит, не по ошибке, а намеренно. «Дар ученику от ученика...» — повторил Сун Лань, — может, поэтому? Не патриарху подарок? Карп, который становится драконом... В голову приходила только одна мысль, что речь идет об ученике, который пройдет через свои аллегорические врата. — Значит ли это, что инструмент предназначен тому, кто сам станет патриархом Байсюэ? Что играть на нем смог бы лишь будущий патриарх? — Сун Лань не сводил взгляда с рук Цзинъи, снова посмотрел ему в глаза, — Так. Пойдем. Две головы — хорошо, а все вместе мы лучше справимся, пойдем. В трапезную они вошли последними, Сун Лань без предисловий прочел письмо и как-то так само вышло — передал его Чжи Чуаню: — Карпы и дракон, — помолчал, обвел взглядом присутствующих. — А у вас что? *** Инь Цзянь успокоено выдохнул. Когда Сяо Синчэнь со своим Сюэ Яном наконец вернулись в общество, он уже принял решение, что Сун Ланя он сумеет уговорить уделить немного времени, нужно ведь просто всё подготовить, удостовериться в безопасности пациента, и сам патриарх будет спокоен полностью, что он не станет блуждать вокруг запертой двери с неясными намерениями. Безопасность это важно, но если на одну чашу весов положить безопасность Байсюэ, которая может быть и не подвергается никакому риску, а на другую — безопасность пациента, то вот именно последнее для него момент решающий. Сюэ Ян, вполне довольный жизнью, не отлипал от Сяо Синчэня до самой кухни, да и в ней тоже всего-то сделал лицо немного приличнее, но и не больше. Потому что какой смысл скрывать очевидное? От кого? От доктора? Ладно, предположим, родственные чувства стоит пощадить. Так ведь он же и не при нём всё это делает, разве нет? А мнение Чжи Чуаня по этому поводу он и не собирался принимать во внимание. Главное, что он тут и никуда не удирает. Зато наличие сладкой еды подействовало как волшебный амулет, и Сюэ Ян разом превратился в благовоспитанного молодого человека. Он торжественно водрузил на стол эту заслуженную даосскую кастрюльку, предоставив всем желающим исследовать её сколько им влезет, и только брякнул: — Тут оставлять или с собой взять на всякий случай? А когда получил пирожок и чай, тут же перестал существовать для окружающего мира, сосредоточенно впитывая вкус. Пожалуй, внутрь этого мира он впустил только Сяо Синчэня, выразив весь свой восторг тем, что поделился с ним своим пирожком, будто он был один, и больше не дадут. А Цзинъи… Цзинъи испугался. Испугался и с опаской смотрел на гуцинь, потому что Сун Лань вдруг заявил что-то про будущего патриарха Байсюэ, а он категорически не хотел даже думать об этом. Он не может быть патриархом Байсюэ, не станет, не будет, ни за что! Потому что если с этим патриархом что-то случится, им придётся искать кого-то другого, уговаривать Сюэ Яна, назначать из других мест, потому что его без Сун Ланя не будет просто. Не станет. И никакой гуцинь этого не изменит, будь он хоть прислан с небес. Но раз сейчас речь вообще не об этом, то он очень постарался отложить на время эту тревогу и вникнуть в карпов и драконов. Сюэ Ян тут же принялся читать через плечо Чжи Чуаня, что там притащил Сун Лань. Бесцеремонно, зато экономит время. Ещё и побормотал себе под нос, что ученики ученикам дарят, и про чокнутых даосов, которые ни слова не скажут в простоте, и «откуда у мясников Цинхэ такие же чокнутые привычки». — У нас вот, — он непочтительно щёлкнул ногтем по выпученным глазам тао-тэ, и на всякий случай постучал по дракону. — Карпа на нашей кастрюльке нету, я проверял. Хотя если тут дракон, то можно считать, что и карп есть. Лань Сычжуй как раз вымыл руки, тщательно вытер их, и лишь после этого вручил карту Сун Ланю. Не Сюэ Яну. Потому что всё нужно делать правильно, а не вот так бесцеремонно, нельзя же быть до такой степени простым! Инь Цзянь мягко поймал за плечи кинувшегося было к кастрюлям Цзинъи, шёпотом объяснил, что всё приготовил, и очень постарался не поджимать губы от вида слишком красноречиво посиневшей шеи молодого адепта. И постарался не смотреть на Сун Ланя с порицанием. И вообще предпочёл сосредоточиться на рассматривании сосуда, стоящего на столе, по крайней мере это безопасно, даром что он мало что понимает в предмете разговора. *** Чжи Чуань аккуратно и с почтением повернул сосуд (определенно древний, тут одного взгляда хватило), посмотрел в глаза тао-тэ и кивнул: — Думаю, можно и оставить, — и он вопросительно глянул на Сяо Синчэня. — У Сюэ Яна никогда ничего не пропадает, — вместо ответа сообщил даочжан. Он считал, что в опасном месте пригодиться может вообще все что угодно, и даочжан не стал больше ничего объяснять и взял предложенный пирожок, умудрившись нежно погладить при этом пальцы Сюэ Яна. Пока Сун Лань раскладывал карту и хвалил Сычжуя, Чжи Чуань прочел письмо. Бормотание Сюэ Яна беспокоило, как жужжание мухи, но с этим вполне можно было мириться. — Как-то странно... — Вэньчжун глянул на Сун Ланя и на Цзинъи, потом на Цзяня, который увлеченно рассматривал сосуд. Потом обеими руками взял миску с пирожками и пастилками и отодвинул на край стола, подальше от Сюэ Яна и поближе к Сычжую — мешала. Он положил письмо рядом картой, повернул сосуд к карте «лицом», — С карпами все понятно, ровно как карп упорно стремился и прошел через Врата, ученик идет к мудрости. — Врата Дракона — понятие иносказательное, — заметил Сяо Синчэнь. — И тут об этом ясно сказано: «Ворота там, где путь». — Да, — согласился Вэньчжун и показал на стол. — Но в Байсюэ есть карта, где обозначены вполне конкретные врата — Лунмэнь, — он указал на изображение реки и гор рядом с Лояном. — Считается, что в незапамятные времена сам Юй разрубил гору и поднялся на драконе в небо, где получил у небожителей музыку и принес гармонию в мир. Это создание, что мы видим на сосуде, на множестве самых разных жертвенных сосудах, в том числе и на расколотом треножнике Байсюэ, — тоже исходит из глубокой древности прародителей. Дракон, тигр, бык, — в нем множество созданий. И как заметил Сюэ Ян, это чудовище везде в Цинхэ. — И на гуцине Цзинъи, — добавил Сун Лань. — Что это нам дает? — Смотри, Цинхэ был связан с Лояном, здесь это ясно показано, быть может они переняли древние символы оттуда? — Чжи Чуань постучал пальцем по символу клана Не на карте. — Ну хорошо, виртуозно исполненный гуцинь, бесценный дар, может быть его сделали в Лунмэне? А карп — это аллегория Юя, который поднялся в небо? Вполне логично выглядит, но только не сходится. Ты можешь себе представить, что бесценный дар оставили в нашей сокровищнице? Все самое важное патриархи хранили внизу, а тут просто взяли и оставили? — Совершенно исключено, — согласился Вэньчжун. — Быть может патриарх просто не видел его бесценности? — осторожно заметил Сяо Синчэнь, но в ответ Сун Лань и Чжи Чуань так на него посмотрели, будто это самая странная мысль из возможных. «Патриарх Байсюэ ценность не упустит и спрячет подальше, это уж точно», — говорили их лица. — Я вообще не помню, чтоб Чэнь Бо рассказывал о контактах со школой Лунмэнь, — произнес Чжи Чуань. — Да и найденные нами карты это подтверждают. Значит либо это подарок не из Лунмэня, либо ценность его для храма была сомнительна. И кстати Лань Сычжуй считает, что такой необыкновенный гуцинь вполне могли изготовить в Цинхэ. — В Цинхэ?! — в глазах Сун Ланя мелькнула насмешка. — В Цинхэ. Необыкновенный гуцинь. Он глянул на собрата с видом «сам-то веришь?». — И потом, про дружбу с кланом Не Чэнь Бо нам не говорил. — А Чэнь Бо как будто нам все говорил! — тут же вставил Чжи Чуань. — Ну да, но... Не было этих контактов, что, впрочем, неудивительно. Вот с Гусу — да, и с Юнмэнь — это кланы древней мудрости, — Сун Лань улыбнулся Сычжую. Неужели он правда думает, что в Цинхэ могли такое сделать? С другой стороны... уж адепты Облачных Глубин в музыке понимают куда больше, чем люди Байсюэ. Сун Лань снова запутался. Он перестал смотреть на письмо, протянул руку через стол, взял два пирожка, подумал, и подхватил третий. Один отдал Цзинъи, проследил, чтоб он ел, вздохнул и обернулся к Сюэ Яну: — Ян-ди, какие мысли? — и выдал ему пирожок. *** Всё, судьба кастрюльки была предрешена. Она отправлялась в Цинхэ вместе с патриархом и его невольным заместителем, потому что нечего порядочным кастрюлькам отсиживаться в тылу, если они могут понадобиться. — У меня ничего не пропадает, — подтвердил Сюэ Ян, на всякий случай мысленно отметив, что кастрюльку точно нужно забирать с собой. Мало ли. Вдруг потребуется суп сварить, а котелок снова помнётся об чью-нибудь литую металлическую голову. И он как раз собирался посмотреть добытую Сычжуем карту, а заодно утянуть ещё пирожок, потому что Сяо Синчэню, кажется, понравился, и вообще, хороший же сладкий пирожок, как вдруг Чжи Чуань взял и прямо из-под уже протянутой руки переставил миску подальше от него! Причём не глядя, как будто так и надо, вот будто так и положено! Это почему-то так расстроило, что Сюэ Ян замер с круглыми от негодования глазами. У него. Забрали. Сладкое! Он даже повернулся было к Сяо Синчэню, чтобы пожаловаться, но даочжан тоже был занят внимательным изучением всего собранного и добытого, и это, конечно же, тоже важно. Он слушал, конечно, но почему-то вполуха, и когда Сун Лань протянул ему пирожок, Сюэ Ян его тут же откусил, сразу половину, жадно сжевал, проглотил и медленно выдохнул, чистосердечно ответив на вопрос: — Я думаю, что если Лань Цзинъи умеет готовить такие пирожки, то нужно почаще отправлять его на кухню. — Это не я, — Цзинъи невольно улыбнулся. — Это доктор Цзянь. Сюэ Ян подумал, перешёл ближе к миске, взял ещё три пирожка, два Сяо Синчэню, один себе, вернулся, отдал трофей своему драгоценному святому, и снова блаженно откусил. И с набитым ртом промычал: — Очень вкусно... Он доел этот пирожок всего-то в три укуса, облизнулся, с горячей признательностью посмотрел на доктора, который с растерянностью внимал этому комплименту, потом на Сяо Синчэня, и наконец обвёл глазами всех присутствующих. — А чего вы так удивляетесь? Какая дружба с Цинхэ? Нормально. Если бы я вежливо принёс вот такой — Лань Цзинъи, покажи гуцинь — да, вот именно такой гуцинь в подарок, да с письмом, а его в кладовку сунули… ну знаете, я бы в морду дал. Хм. Видать в те времена в Цинхэ не только саблями махали. А от такой обиды как раз только саблей и махать. Чтобы результативнее дать в морду, а не вежливо проглотить, поклониться и уйти. Не, ну я понимаю — приходит какой-то младший племянник двоюродной внучки какого-то мясника из Цинхэ, приносит трынькалку. Что он там путного может принести? Суньте куда-то, спасибо ему скажите, мол, благодарит вас патриарх прославленного Байсюэ, средоточия мудрости и напыщенной важности. Я вашему хитрожопому деду в глаза полночи смотрел, и видел его делишки. Если такими были его предшественники — да я на месте Цинхэ руки бы вам не подал после такого. Но к счастью я не из Цинхэ, и вообще человек не гордый, а душевный и отходчивый. Мстительный немножко, совсем чуть-чуть. А сейчас вообще между прочим стараниями одного светлого даочжана становлюсь всё правильнее и правильнее. Доктор Цзянь, а вот это что это за такое беленькое там сбоку, оно же тоже сладкое? — Это фиалковые сладкие пастилки, — слабо выдохнул Инь Цзянь, оглушённый лавиной слов. У него подрагивали плечи от с трудом сдерживаемого нервного смешка. Как? Как Суюань умудрился связаться с этим… вот с этим! — Попробуй, Сюэ Ян. Очень освежает… горло. Утомлённое длинными речами. И помогает выдерживать приличные паузы. Пожалуй, только сунутая в рот пастилка и стала главной причиной воцарившейся тишины. Сычжуй задумчиво смотрел на Цзинъи, на послушно выложенный на край стола гуцинь, на сопроводительное письмо, составленное по всем правилам этикета, с глубоким почтением. Смотрел и отчаянно кусал губы. — У меня ужасное ощущение, что господин Ян прав. Может не во всём, и выражения просто вопиющие, но… Тут что-то не так, — Сычжуй расстроено вздохнул и в волнении поднялся, чтобы сделать всем чай. — Лань Сычжуй, будьте добры, присядьте обратно и вспомните про задание, — Инь Цзянь напомнил, одобрительно кивнул, когда Сычжуй сел обратно и принялся дышать, и сам налил чаю всем. Причём не просто разлил по количеству чашек, а подал каждому, уважительно называя имя и еле заметно улыбаясь. Ему было ужасно неловко признаваться, что похвалы его пирожкам произвели огромное впечатление… Лань Сычжуй ел с таким аппетитом, Чжи Вэньчжун хвалил с такой искренностью, но они оба воспитанные люди. И почему-то грубоватое признание от мерзавца как бы подчеркнуло красной линией полученное прежде одобрение. А это всего лишь пирожки… — Что чувствуют люди, которые, добившись успеха, получают пренебрежение?.. Но может быть вы преувеличиваете. Я не думаю, что получив дар его сразу при дарителях велели сослать в кладовку. И потом, гуцинь хранился в сокровищнице. В месте, где хранятся сокровища, верно? — Инь Цзянь снова неловко улыбнулся, но попытка сгладить впечатление от резких слов Сюэ Яна получилась такой неуклюжей, что он прекратил улыбаться и снова сделал строгое лицо, более привычное. *** Количество пирожков, которые ему доставались, конечно же, было чрезмерным. Сяо Синчэнь потерял мысль, которую вот-вот, казалось, должен был поймать среди всех этих драконов, карпов, дорог, но теперь смотрел на пирожок в руке и думал, как бы так его не есть, чтобы не расстроить брата и Сюэ Яна, не подать неправильный пример и не набивать желудок, потому что от этого он становился сонным, а ясность ума как-то страдала. А если он не съест, то тут еще есть Сун Лань, который его накормит, даже если сам тао-тэ явится к столу... Сяо Синчэнь посмотрел на друга и понял, что лучше он съест все пирожки мира, лишь бы не видеть, как Сун Лань слушает Сюэ Яна. Нет, еще немного, и он решится на отвлекающий подлый манёвр! Заявит, что пирожок не хочет! Потому что где-то на словах про напыщенную важность Байсюэ у Сун Ланя так дрогнули скулы, что Сяо Синчэнь привстал и открыл рот, намереваясь сообщить, что тут летает пчела, но Сюэ Ян занялся пастилкой и в разговор вмешался Инь Цзянь. Синчэнь снова сел, крутил в пальцах несчастный пирожок и не сводил взгляда с друга. Было совершенно очевидно, что сейчас даже рой пчел уже не поможет, момент упущен, и Сун Лань не сдержался. — Заткнись уже! — рявкнул он, едва стих вздох Лань Сычжуя, и ледяными глазами смотрел на пастилку в руках Сюэ Яна. — Я тебя просил помочь, а не рассказывать тут про средоточие мудрости напыщенного Байсюэ! — он холодно посмотрел на Лань Сычжуя: — Если Сюэ Ян прав, может обсудите, как он избавил мир от этой напасти? — Сун Лань, — Сяо Синчэнь очень не любил вот так произносить это имя, но ни разу еще не пожалел, когда приходилось. Патриарх замолчал и поднялся. Запястье горело, в горле ощущалась мерзкая тошнота. Встать и выйти, пока не зашло «Что, Сун Лань?» и дальше уже не остановиться. Но у Сяо Синчэня, как всегда, было по этому поводу свое мнение. И он, конечно, предпочитал выдрать из него этот холод немедленно, а не отпускать куда-то греться в одиночестве. — Сядь. Мы не закончили, а у вас мало времени, — спокойно произнес Сяо Синчэнь. И Сун Лань сел. Как это у него так получается, больно позаботиться о нем и при этом признать правоту своего прекрасного мерзавца?! Чжи Чуань молчал и смотрел на Лань Сычжуя, искренне стараясь оставаться настолько спокойным, насколько это вообще возможно, когда глупости делает кто-то другой, а стыдно почему-то тебе. И жалел только, что Лань Сычжуй сидит не рядом и нельзя просто коснуться рукава или сделать что-то, хоть что-нибудь! Впрочем... Синчэнь прав, и как ни печально — его несдержанный Сюэ Ян в общем, тоже... — Чэнь Бо хорошо учил нас, — сказал Вэньчжун и пододвинул Сун Ланю письмо. — Как это ни печально. Мы его лучшие ученики, посмотри на это, как посмотрел бы патриарх. Сун Лань уставился на письмо, просто потому, что смотреть на Сяо Синчэня и особенно на А-И сейчас оказалось больно, а Чжи Чуань продолжал: — Представь, патриарху Байсюэ приносят подарок. Не важно даже, кто, но... «Ученику от ученика». Что это? Что это для Чэнь Бо? Оскорбление. — Ну вообще-то здесь нет ничего оскорбительного. Я подумал, что может быть это подарок будущему патриарху, ученику. — Но тот, кто его получил, очевидно, так не подумал. Будь даритель из Цинхэ, это — оскорбление от мясника. Будь даритель из Лунмэня — от высокомерного умника... если использовать вопиющие выражения, — Чжи Чуань улыбнулся Сычжую. — Байсюэ нет. Того Байсюэ, Чжи Чуань, больше нет, и мы — не они, — тихо сказал Сун Лань, как будто сам себе и ему заодно хотел об этом напомнить. — Вот именно, — Сяо Синчэнь вздохнул и аккуратно откусил пирожок. — И путь иногда важнее, чем те самые Врата. Тот, кто это подарил, очень хорошо это понимал. Думаю, Лань Сычжуй прав, и этот гуцинь сделали именно в Цинхэ. Сун Лань посмотрел на Сюэ Яна: ⁃ Кастрюльку взял? Нам пора. Посмотрим в эти глаза Цинхэ поближе. *** Некоторые патриархи могут лютовать сколько им влезет. Полезно, и вообще тренажёр для свежепочиненной души. Когда Сун Лань принялся метать глазами молнии, Сюэ Ян в принципе уже почти замолк, потому что хоть и умел говорить много и громко с набитым ртом, иногда всё-таки прерывал свой поток красноречия. На взрыв он отреагировал с радостным ожиданием, будто ему Сун Лань сейчас подарков гору вынесет, вручит прямо в руки, да ещё и разрешит что угодно. А почему не радоваться? Вот же, орёт, психует! Ну то есть не прямо орёт, ледяными словами ором шипит, но где-то там внутри — точно орёт. Бодрый, живой, здоровый. Грозный — чем не патриарх? Ещё бы кулаком по столу стукнул, чтобы Сюэ Ян с полным правом умилился и порадовался, как здорово у них всех удалось починить Сун Ланя. После бледного и погружённого в себя с чёрными дымными дырками в глазах, этот Сун Лань нравился ему больше. Его даже по-прежнему захотелось грохнуть на месте, а это явный показатель, что Сюэ Яну не всё равно! А уж вступление в разговор Сяо Синчэня сделало ему совсем хорошо. Так хорошо, что он разнежено и незаметно для всех погладил своего святого по спине, обливая тёплой клыкастой улыбкой. Инь Цзянь может и хотел что-то ещё добавить, но только смотрел на брата, и строго поджатые губы резко контрастировали с изумлёнными глазами. Спокойный, сильный, рассудительный. Мямля? Цзянь даже головой не покачал, с лёгкой душевной дрожью пытаясь разобраться, что это за буря крутится вокруг сердца. А почему он, собственно, решил, что Инь Суюань мямля? Потому что раненый ошизевший от испуга разбойник в Хэй сказал ему, что он святой? Да по сравнению с Сюэ Яном или с охваченным ледяным бешеным Сун Ланем святым покажется кто угодно! Инь Цзянь с профессиональной безжалостностью препарировал свои ощущения, пока даочжаны переговаривались над письмом, и пришёл к выводу, что именно так выглядит то тёплое родственное чувство, присущее братьям, которое он так долго искал. Это открытие его потрясло. Всё было не так, как он представлял. Оно было не хуже, оно было не лучше. Оно было сумбурным, но настоящим и живым, в рецепт не запишешь, на бумагу не нанесёшь, и повторить не получится! И это заставляло желать ещё. Желать продолжения, бояться прекращения. Какое неудобное чувство, но какое живое! — Взял, — Сюэ Ян сцапал кастрюльку и убрал в предназначенный ей мешочек. — Нам пора, но дай мне собраться. Не спорь, Сун-дагэ, я должен проверить и предусмотреть. Будто он и не попадал под горячую руку. Сюэ Ян даже улыбался так же, всем своим видом подтверждая сказанное — что человек он не гордый, отходчивый, а ещё разумный, красивый и местами великодушный. — Чжи Вэньчжун, — напомнил о себе Инь Цзянь, понятия не имея, каким образом подступиться к Сун Ланю, чтобы не спровоцировать ещё резкостей, потом укорил себя за внезапную робость, и мягко (мягче, чем Сяо Синчэнь), принялся излагать свою настоятельную просьбу. Лань Сычжуй, неожиданно попавший под гневную атаку, не успел защититься. И без того взволнованный, он не успел сосредоточиться, и все труды доктора с этой веточкой чабреца пропали даром. Белые клановые одежды, такие неуместные в их повседневности, хоть и остались в комнате, и на Сычжуе была только лента, но ощущение прохладной белой ткани на коже появилось. Он прилично сложил руки на коленях, спрятал их под столом, и с типичной гусуланьской доброжелательностью смотрел на злого Сун Ланя. Внутри всё застыло от напряжения, мысли выдуло из головы. Это единственная защита, которая у него была. Цзинъи вдруг увидел Лань Сичэня. Именно с таким лицом, безмятежно-доброжелательным, он решал неприятные проблемы. Цзинъи незаметно убрал со стола гуцинь, с безмолвными извинениями погладив строгие глаза, придвинулся ближе к Сычжую и под столом взял его за руку с ледяными напряжёнными пальцами. — Всё хорошо, — беззвучно выдохнул Сычжуй, и руку не отнял. Он прилично улыбнулся в ответ на ободряющую улыбку Чжи Чуаня, и собирался незаметно улизнуть, чтобы отдышаться, когда Инь Цзянь всё-таки увёл за собой Сун Ланя. Не успел. Сюэ Ян подошёл со спины, нагло положил ладони ему на плечи и сжал пальцы. — Никогда, Лань Сычжуй. Слышишь? Никогда не меняйся. И не бойся говорить грозным патриархам правду. Цзинъи вот испугаться не успел, а ты у нас быстрый, как белый кролик. Маленький строгий Лань. Вот. Съешь пастилку. Он оставил Ланей в покое, потому что собраться действительно стоило со всем вниманием. Только их с Сяо Синчэнем заслуженное одеяло оставил в Байсюэ, а с собой упаковал другое. И ещё одно для этого психа, потому что с него станется спать на мече и мечом укрываться. И еду. И пирожки, конечно. И даже воду, потому что мало ли что. И снова пару сотен раз поцеловать Сяо Синчэня, заверить, что всё будет хорошо, что он лучший в мире даочжан, любимый, святой, строгий и сволочь. Умиротворённый Инь Цзянь десять раз всё перепроверил, перестраховался, и неожиданно для себя поправил прядь длинных волос Не Минцзюэ, наклонился к нему и пообещал: — Ну вот… Я скоро вернусь, а вы пока отдыхайте. Всё будет хорошо. И после этого покинул наконец секретную комнату, поблагодарил Сун Ланя и Чжи Чуаня за помощь. Успел вручить Сюэ Яну свёрток с лекарствами, предварительно развернув и объяснив, как пользоваться тем или иным снадобьем. Всё было готово. Сюэ Ян беспечно улыбался, потому что успел незаметно припрятать несколько записок с написанными глупостями типа «Даочжан, сделай мне приятное, не забудь поужинать, чтобы любящее чудовище не волновалось», причём припрятать таким образом, чтобы Сяо Синчэнь их находил постепенно и случайно. А на крайний случай… на крайний случай под кроватью в их комнате прятался травяной человечек. *** ⁃ Да собирайся, кто тебе не дает. Проверяй. Предусматривай, — Сун Лань доел, допил и терпеливо ждал, когда доктор в конце концов перестанет точно аптекарь дозировать правильные слова: ⁃ Я понял, — сказал Сун Лань, едва только Инь Цзянь закончил излагать. — Хорошо. Вы в следующий раз, если что-то важное нужно, просто говорите. Я же не врач, можно без долгих пояснений. Может, это было и невежливо, да точно так и было, но загадка гуциня и болтовня Сюэ Яна исчерпали на сегодня лимит витиеватости в мире. Сун Лань устал от этого и от избытка собственных бесконечных мыслей и просто хотел двигаться дальше. Он молча выдал доктору пациента, ждал, пока они с Чжи Чуанем закончат, вернул Не Минцзюэ на место, так же спокойно ждал за дверью, пока Инь Цзянь закончит и выйдет, закрыл комнату, кивнул, что не за что, и отправился искать молодежь, потому что сам велел Цзинъи в какой-то момент уйти к Сычжую. Перед строгим мальчишкой было неловко, оставлять его одного, пока Чжи Чуань занят, — казалось неправильным, и как только Сун Лань освободился, он пришел к Сычжую. ⁃ Извини. Я расстроил тебя. — Сун Лань взял его за плечи и посмотрел в глаза, — Ты большой молодец, я очень благодарен тебе, Лань Сычжуй, и снова должен просить тебя быть терпеливым. Он посмотрел на Цзинъи, потому что о нем и говорил, и о нем и просил, кивнул Сычжую и увел А-И с собой, ведь пока Сюэ Ян собирает все полезное, лезть в это совершенно бессмысленно, лучше потратить время правильно. В дверях Сун Лань чуть не столкнулся с Чжи Чуанем и пропустил его к Сычжую. В комнате он добавил к карте талисманы, привычно убрал Фусюэ за спину и улыбнулся Цзинъи: ⁃ Жаль, что не наберешь с собой терпения. С другой стороны, на Сюэ Яна его все равно не напасешься, верно? А-И... — слова закончились. Сун Лань понятия не имел, как прощаться и что сказать, поэтому он просто целовал, долго и нежно, гладил спину, взял за руки. — Мы ненадолго. Туда и обратно. Не скучай, — и коснулся губами родинки на щеке. Сяо Синчэнь просто не мешал, молчал и почти все время был рядом на случай каждого из пары сотен поцелуев. Он наблюдал за Сюэ Яном, согласился, что да, конечно, обязательно будет хорошо — а как же иначе. Ну и святая сволочь, конечно, это правда, потому что только святая сволочь может не дергаться, когда его ночь собирается куда-то. Но Сяо Синчэнь тихо улыбался, потому что Сюэ Ян так шуршал и выглядел так, будто уже от нетерпения скоро начнет хохотать. Вся тревожность и волнение — это потом, а сейчас не надо, да и потом особенно нельзя, а то Цзинъи разволнуется... ⁃ Я люблю тебя, — тихо сказал Сяо Синчэнь и поцеловал драгоценную улыбку своего прекрасного чудовища, прежде чем отпустить уже его в Цинхэ. *** Сычжуй мучился. Жаловаться на Сун Ланя? Кому? Цзинъи? Чтобы друг принялся разрываться на две части? Чтобы чувствовал себя неловко и плохо, особенно если учесть, что сейчас даочжан Сун Лань помчится куда-то в Цинхэ в компании человека, который до такой степени его бесит? Где логика?! Почему туда не может отправиться даочжан Сяо Синчэнь? На этом месте размышлений Сычжую стало ещё хуже, потому что рассуждал самонадеянно, а так нельзя. С чего он вообще о себе возомнил, что он точно знает, как лучше? В патриархи захотел? Такую ношу он на себя даже в лихорадочном бреду не мог примерить, прекрасно понимая, что ещё слишком юн, нужно ещё учиться и учиться. Но торчащий рядом заботливый Цзинъи не помогал. Он мешал, вынуждал держать себя в руках, и Сычжуй испытал огромное облегчение, когда Сун Лань пришёл и забрал его, предварительно извинившись. Эти извинения возложили на его плечи ещё один огромный камень, и Сычжуй смог только сосредоточенно кивнуть, сказать, что всё понимает, и даочжан может не сомневаться, всё будет хорошо, он проследит… И снова он не один — на вошедшего Чжи Чуаня Сычжуй только бессильно посмотрел, не понимая как попросить его не входить, дать передышку. Он испытывал к Чжи Чуаню благодарность до такой степени огромную, что мог сейчас не выдержать, скиснуть и разрыдаться, а это уж слишком. Нужно было встать, взять себя в руки, достойно проводить обоих, показать, что всё в порядке, чтобы даочжан Сун Лань не уносил с собой ощущение, что он не прав. Сычжуй с трудом вспомнил, что нужно попытаться почувствовать запах чабреца, но на это не было сил. — Пора, да? — он попытался встать, но почему-то остался сидеть. — Что-то я… вы знаете, почему-то мне трудно. Цзинъи прилип к Сун Ланю, и не отлипал, пока он собирался. Он судорожно держал себя за язык зубами, чтобы не начать ныть «возьми меня с собой». Вместо этого удавалось выговорить только правильное: — Пожалуйста, постарайся не рисковать напрасно. Да, на него не напасёшься, но всё-таки, — Цзинъи снова прильнул к своему даочжану и выдохнул в поцелуй. — Цзычэнь, возвращайся скорее. Я всё равно буду скучать… и не снимай ленту. Что бы ни случилось, не снимай. Да. Что могло случиться? Что может случиться? Нечисть? Ну, Сун Цзычэнь сильный, он справится с любой нечистью. А против недружелюбно настроенных людей у него с собой образец подлой изобретательности, своего рода оружие. Сюэ Ян успел отметить, что в этот раз это не походило на бегство, когда Сун Лань практически выгнал его и Сяо Синчэня в Ланьлин, нарычал, а потом сам же тут переживал. В этот раз было почти чинно — со свёртками, напутствиями, проводами. Непривычно, поэтому странно. Сюэ Ян, не стесняясь никого, обнял Сяо Синчэня и поцеловал, а потом тихо прорычал в губы: — В прошлый раз было так сложно и страшно, потому что я не ожидал. Теперь, гэгэ, будет сложно, но я уже готов, поэтому не страшно. Не страшно, Сяо Синчэнь. Я быстро вернусь, мы оба вернёмся, и справимся. Поверь мне, даочжан. Я люблю тебя больше, чем вмещается в Поднебесную и небеса над нею. И вот что… проследи, чтобы Чжи Чуань не очень лип к Сычжую. Если он обидит нашего Ланя, я ему заколку в горло затолкаю, и скажу что так и было. Что-то он прям смотрит и смотрит на него, а я человек испорченный и подозрительный. Оставив за спиной Байсюэ, Сюэ Ян ещё долго молчал, до последнего чувствуя всем телом, что без Сяо Синчэня он будто не весь тут. Частично впитался в светлую зацелованную кожу даочжана и остался с ним.