Затмение

Инь Цзянь с улыбкой проводил взглядом Чжи Чуаня, только подтвердил, что пренебрегать отдыхом нельзя, у них у всех и так режим отвратительно расхлябанный, и пошёл к себе лишь после того, как убедился, что все разошлись на отдых… у каждого свой отдых. Он тревожно постоял перед дверью в секретную комнату, как будто по каким-то признакам отсюда можно было определить, всё ли там хорошо. Сокрушённо покачал головой, вернулся в лечебницу, в который раз привёл всё в состояние немыслимого совершенства. И уже у себя в комнате, закрывшись изнутри накрепко и увесив всё талисманами тишины, медленно раздевался, снимая слой за слоем. Обтирался горячим полотенцем, вымоченным в травяном отваре, расчёсывал волосы. Заколка с тихим стуком легла на стол, и становилось всё труднее сидеть с открытыми глазами. Инь Цзянь педантично раз за разом проводил гребнем по волосам, пока усталость не навалилась на него совсем безжалостно. На кровать он лёг тихо, с еле слышным вымученным стоном, и наконец-то заснул. *** Он прикроет! Сун Лань только глаза закатил, тихонько коснулся губами макушки Цзинъи в кошмарно целомудренном поцелуе и оторвался только чтобы поднять меч, пока А-Ян его так героически прикрывает. Он практически не глядя залепил заклинаниями тишины комнату, так же не глядя положил Фусюэ на стол. Потому что смотреть он мог только на Цзинъи. Сун Лань очень осторожно приподнял его, даже не отдавая себе отчета, что это из-за коленки, и вдруг смутился, что он такой облезлый, весь какой-то разобранный. Спрятаться можно было в поцелуй. Сун Лань так нежно коснулся губ Цзинъи, так ласково разомкнул их языком, так никуда не торопился, как будто в первый раз вообще целовал. — Я скучал, — шепнул он и тут же пропал в несдержанном поцелуе, жарком, долгом. Он не мог оторваться, развязывал на Цзинъи ханьфу, раздевал и чувствовал, что скучал просто кошмарно, что адски долго отсутствовал и что совершенно не находит никаких нужных слов. *** Мягкий поцелуй оказался той каплей, которая прорывает плотину. Цзинъи едва успел глотнуть воздуха, и просто пропал. Он лихорадочно раздевал Сун Ланя, помогал раздевать себя, выпутывался из одежды, и всё это — не разрывая поцелуя, постанывая, прилипая к каждому открывающемуся участку кожи. Обычно Цзинъи находил что сказать, слова сами выпрыгивали из него, а сейчас на слова не оставалось сил и времени. Его Цзычэнь вернулся, он вернулся, наконец-то! Вернулся к нему, и не нужно больше мучиться, можно всё вообще! Цзинъи всхлипнул, привстал, сдирая с себя штаны, путаясь в завязках, засмеялся в поцелуй — смех пошёл от самого сердца, по пути разрывая в клочья все путы тревоги, которые не давали дышать, не давали нормально жить. Пришлось прерваться, потянуть Сун Ланя встать. Цзинъи раздевал его с лихорадочной спешкой, увидел едва поджившие раны на плечах, повязку на руке и искалеченную окровавленную ленту на его запястье. Лицо… Да, что-то было и с лицом, но главное было там, в глубине глаз, таких любимых, до боли, до дрожи. Цзинъи торжествующе вернул всё, как было — сел ему на колени и начал сначала, с поцелуя. Только теперь он бесстыже ёрзал у Сун Ланя на коленях, со сладкой дрожью ощущал, как его член трётся об его напряжённую плоть, и не собирался останавливаться. *** Сун Лань дышал как в тумане, наконец-то счастливом, горячем тумане. Он смотрел на Цзинъи, целовал куда придется, гладил спину и плечи, встал и, пока Цзинъи его раздевал, касался волос. — Как ты... наскучался, — выдохнул Сун Лань, когда он снова оказался у него на коленях, обхватил тонкую талию, чтобы Цзинъи еще прогнулся, тут же прихватил губами шею, прикусил кадык и застонал, прижимаясь сильнее. Слишком возбужден, чтобы терпеть, как тут вообще можно терпеть? Сун Лань снова подхватил его под бедра, подвинулся на кровати, лег и опрокинул своего мальчика на себя. — Люблю тебя, как же я тебя люблю... — и снова целовал, выглаживал спину, прижимался и в конце концов обнял ногами. Цзинъи был таким горячим и трепетным, что Сун Лань просто перестал понимать, как вообще все эти дни выдерживал и не выл, как? *** — Я измучился, — тихо признался Цзинъи, застонал, подставляя шею, но боялся вцепиться в раненые плечи, такие странные раны, страшно представить. — Я без тебя измучился… не отпускай меня. Он каждым движением убеждался, до какой степени они оба измучились, упивался счастьем снова держать Сун Ланя в руках, и можно даже не бояться, что сделаешь плохо, если вот так ляжешь сверху, потому что он сам прижимает, обнимает, держит, даже ногами. — Тебе нужно отдыхать, — Цзинъи жадно целовал его и не мог замереть ни на миг, с дрожью тёрся об него всем телом. — Цзычэнь, я люблю тебя. И у меня есть изумительная идея для отдыха. Какое счастье, что теперь можно не бояться, не терзаться сомнениями! Цзинъи выгибался в сильных объятиях, ритмично двигал бёдрами, чтобы член скользил вдоль его члена, нежной чувственной лаской разжигая вожделение, хотя казалось, что сильнее желать просто невозможно. Он двигался так, как будто уже овладел своим Цзычэнем, и от одной мысли об этом у него мутилось в голове и пересыхало в горле. Цзинъи понятия не имел, что делать с этим желанием, и какие из его желаний сильнее, но все они были сейчас в его руках, жарко отвечали на поцелуи и ласки. — Цзычэнь, — со стоном выдохнул он, снова вжимаясь в него всем телом. — Если ты не отпустишь меня, я не дотянусь до масла. И не смогу стать ещё ближе. *** — Не отпущу, — Сун Лань улыбнулся и тронул родинку кончиком языка, сильнее сцепил ноги, что да, никуда не отпустит, и застонал, настолько сладким было это движение Цзинъи. Плоть о плоть, горячо и мокро, так что эти ласки вызвали легкую дрожь и желание немедленно что-то сделать, слиться совсем. «Цзычэнь» — как он любит, когда Цзинъи так говорит, он даже произносит это имя совсем по-особенному, и чувственно, и ласково, и одновременно просто, и как что-то совсем свое. — Как же я тебя отпущу, если ты не велел отпускать? — Сун Лань оставил россыпь поцелуев на его шее, снова поцеловал, сплетая языки, и одновременно толкнулся навстречу движению Цзинъи, даже приподнялся. Ладони вжимались ему в поясницу и спускались ниже, чтобы А-И двигался еще и еще, и чтобы чувствовал, как этого мало его Цзычэню. Сун Лань с трудом заставил себя оторваться от него, вытянулся, так и не отпуская, потянулся к столику за маслом. Оказалось больно плечу, он поморщился, напрягся, но флакон достал. — А-И... — Сун Лань уже забирал новый поцелуй, не зная как попросить о том, чего так хочется, ужасно, нестерпимо. Он открыл флакон и плеснул масла на ладонь, скользнул рукой между ними, приласкал Цзинъи. Какой же он горячий и прекрасный, губы какие... весь. Сколько шансов было, что такое чудо его полюбит? — Скажи еще... скажи. Еще ближе, А-И, — шептал Сун Лань, целуя плечи, — Возьми меня... я прошу. *** Разве можно так много, так жадно и разнузданно двигаться, если Сун Лань удерживает руками, ногами, и он сильный, и нет вообще места, чтобы двигаться?! Можно. И нужно. Цзинъи не мог остановиться, как будто попал в водоворот каких-то горячих желаний, и его тащит со всё возрастающей скоростью, закручивает, пока он сам не становится водоворотом. — Цзычэнь, — тут же с готовностью отозвался Цзинъи. — Сун Цзычэнь… Сун Лань… Аосюэ Линшуань? Цзычэнь, какой ты горячий… Он смотрел пылающими глазами, раскраснелся, не в силах остановиться, застонал от прикосновения скользких от масла пальцев, и отнял у Сун Ланя флакон, но не сразу. Медленно ласкал его пальцы, сжимающие сосуд, медленно разжимал, взволнованно облизал губы, собирая остатки мозга. Он просит взять… ох… Но просто взять — это ведь нельзя. Это… Цзинъи целовал его с отчаянной горячностью, покусывая губы, спустился поцелуями на шею, оглаживал его бока, бёдра, ягодицы. Пришлось спуститься ещё ниже, чтобы скользнуть в него пальцем. Подготовка. Это важно. Несмотря на нетерпение, на желание, на потрясающую храбрость его Цзычэня, так открыто сказать о своём желании. Зато так можно слизывать с его кожи лёгкую испарину, целовать, обхватить губами сосок, втянуть его в рот сильнее, жадно облизывая. У Цзинъи не было такого опыта, зато он мог сделать для своего Цзычэня так, как ему приятнее всего, это он запомнил очень хорошо, поэтому осторожно и неторопливо брал его пальцами, смазывая изнутри, ждал, терпел, готовил, не давая ему остыть. Пока, наконец, не счёл что можно. Страшно! Вдруг он что-то сделает не так?! Он храбро улыбнулся, поднимая голову, потянулся снова целовать губы, и выдохнул: — Цзычэнь мой… Цзинъи брал его бережно, но сдерживался с трудом. Дыхание срывалось, и может он слишко резко… и слишком сильно? Он дрожал всем телом, ощущая, как сжимаются шелковистые мышцы вокруг члена, толкнулся глубже и неожиданно низко застонал, даже в горле засаднило. *** Это почему-то оказалось очень сложно попросить. Как будто Сун Лань боялся напугать или смутить, но разве можно напугать такого храброго в своей любви Цзинъи? Во всем храброго, смелого, он вот даже в ожидании оказался храбрее Сун Ланя. — И ты... горячий... — даочжан отдал масло, тихо застонал, когда Цзинъи ласково забирал его, так нежно и так чувственно. Он думал, что сгорит. Выгнулся под жаркими губами и языком, с огромным трудом сдерживался, чтобы не закрыть глаза, потому что слишком было сладко. — Пожалуйста ... — снова попросил Сун Лань, и получилось почти неслышно. Сердце билось где-то в горле, пальцы Цзинъи, поцелуи... все это заставляло полыхать, и как бы Сун Лань ни пытался терпеть — тело предавало, он двинулся навстречу его ласкам, посмотрел Цзинъи в глаза мутным от желания взглядом, протянул руку и поймал пальцами плечо. — А-И... Проникновение, обжигающее, осторожное, недостаточное и терпеливое. Сун Лань смотрел на Цзинъи, не осознавая, что кусает губы, что немного больно, но невозможно хочется еще. Ему нужно почувствовать и узнать, как это, раствориться, увидеть Цзинъи таким, и этот низкий стон, как вспышка, окончательно сорвал остатки самообладания. — Еще. Еще, мой любимый, еще... — просил Сун Лань, двигаясь теперь навстречу. Он застонал, цепляясь за его плечи, с каким-то совершенно новым восторгом всей своей любви наполнялся этим чувством принадлежности, принимая, отдаваясь с единственным желанием — знать, как Цзинъи хочет, как берет, как ему хорошо. *** Всё. Было. Так. Цзинъи осмелел, поверил, что он не делает что-то слишком, а лишь недостаточно, потому что Сун Лань просил ещё. Что-то сладко плавилось внутри раскалённой серебряной карамелью, наполняло его бешеным искрящимся восторгом, и он брал, брал и брал, чтобы сделать своего Цзычэня окончательно своим, потому что иначе быть вообще не должно. Цзинъи сжимал его так крепко, впивался ногтями в кожу, целовал подставленную шею, каждый стон, который срывался с губ Сун Ланя, уже был зацелован через трепещущее горло. Каждый следующий толчок оказывался сильнее, глубже, но Цзинъи спешил удерживать себя от излишней торопливости, как будто распробовать даочжана на него стало главной задачей. Он чувствовал, как член погружается до упора, как выглаживает тонкие горячие стенки, растягивает, скользит. — Сейчас… сейчас будет ещё, Цзычэнь, — он с силой развёл его ноги шире, не давая больше удерживать себя, приподнялся, замер на миг, рассматривая распростёртое тело, влюбленно выдохнул, и вдавил Сун Ланя в постель следующим же яростным толчком. Цзинъи стонал, горячо всхлипывал, жадно тронул его губы кончиками пальцев, надавил и выдохнул: — Нельзя… нельзя кусать… Нельзя, Цзычэнь. Я сам. Я сам. Согнуть, присвоить, спасти. Срочно спасти, чтобы Цзычэнь знал, что у него два сердца, а не одно. Цзинъи сам кусал его губы, раз ему так хочется, жадно целовал, буйно слизывая каждый стон, и не останавливался ни на миг. *** Цзинъи не смутился и не испугался, и от этого Сун Лань тоже стал смелее. Он просил и тут же получал, он жадно ловил каждое ощущение, малейшее, не понимая, как он успевает все прочувствовать. Цзинъи было много и недостаточно, теперь Сун Лань знал, почему его мальчик так жадно всегда просил еще, так восторженно, когда он его брал. Даже если больно и непривычно — все равно хорошо, а больно быстро прошло. Цзинъи так решительно освободился от его объятий, что Сун Лань замер, ожидая чего-то нового и прекрасного, обещанного и яркого. Он вскрикнул, потому что эмоции просто некуда уже было деть, выгнулся так, что плечи свело болью. Боль — это не важно, ее нет, и усталости нет. Нельзя кусать. Хорошо, нельзя так нельзя, пусть запретит, разрешит, все что захочет, потому что он хочет того же, что его А-И. Сун Лань поймал его пальцы губами, забрал в рот, облизал и прикусил, на новом толчке выпустил, потому что губы снова сами разомкнулись в стоне. Сун Лань подставлял шею, сам еще шире развел ноги, чтобы принимать в себя Цзинъи еще глубже и больше. Он чувствовал, как его член плавно вторгается, всей длиной проходит по чувствительной точке, которую до того ласкали только пальцы. От этого по всему телу разливалось сладкое удовольствие, такое, что Сун Лань совсем в нем потерялся, растворился, он требовательно пытался двигаться навстречу, прижимал Цзинъи к себе, не соображал, что уже впивается ногтями в спину, царапает кожу. Он шептал его имя между укусами и поцелуями, просил еще, стремительно падая в прекрасное наслаждение. — А-И... я... сейчас... — Сун Лань снова вскрикнул, вжимаясь в него всем телом. — Сильнее... Еще немного, и он просто не выдержит, так хорошо, пусть только не останавливается. *** Видеть, что ему хорошо, чувствовать с каждым толчком отклик этого тела — Цзинъи больше ничего не нужно было, только чтобы это не заканчивалось. Он то яростно вжимал Сун Ланя в постель, то выгибался от жалящих спину царапин, подхлёстывающих, подгоняющих. Это новое, совсем новое, какая-то неоткрытая грань наслаждения для обоих. Цзинъи окончательно потерял голову, от каждого стона и шёпота только бешено вбивался в его тело, ошарашено понимая, до какой степени Сун Ланю сейчас хорошо, и хотел сделать ещё лучше. — Сейчас, Цзычэнь, вот сейчас… — вцепился в его бёдра, навалился сверху и хрипло выдохнул. — Держись за меня… Вот так, когда его член с каждым толчком тёрся об живот, было ещё лучше. Цзинъи восторженно следил за этим стремительным взлётом к высшей точке наслаждения, насколько вообще успевал за собственным телом. Только крепче сжимал пальцы, сам на грани, и не заметил, что довольно сильно укусил Сун Ланя за шею, едва только почувствовал его первый сжимающий спазм. Обхватил его член пальцами и жадно ласкал, сжимая в ладони. Не смог выговорить больше не слово, только стонал сквозь зубы, изливаясь толчками. Рывком толкался глубже, и снова содрогался всем телом. В висках горячо стучала кровь, Цзинъи лихорадочно слизывал с шеи Сун Ланя текучую серебряную пыль, и только сейчас смог выговорить счастливое «Цзычэнь, мой Цзычэнь». Он собственной храбрости и внезапной вседозволенности Цзинъи не мог прийти в себя, то его топило в пылающем серебряном счастье. *** Он держался. Как же сильно он держался, выстанывал каждое движение, неожиданно для себя стал таким громким и несдержанным. Сун Лань вцепился в Цзинъи перед тем, как его встряхнуло в первой судороге, так сильно, что на шее и руках проступили все вены, а поясницу заломило от напряжения. Зато это было такое невероятно горячее удовольствие, зато его Цзинъи так жарко дышал, полыхал с ним вместе. Жгучая боль от укуса только добавила огня, Сун Лань вскрикнул и улыбнулся, счастливо переживая этот момент. Он выплёскивался долго, и томное удовольствие сменило страсть почти одновременно с тем, как наслаждение стало отпускать Цзинъи. — Твой, совсем, — шептал Сун Лань, целуя любимые родинки, перебирая влажные пряди волос, которые сплетались с тончайшими серебряными нитями и ласково гладили свежие царапины, обнимали двоих. — Мне так хорошо, А-И... И так хорошо, что ты это знаешь. *** Хватка у Сун Ланя была железная, Цзинъи только хрипло стонал на каждом выдохе, даже не пытаясь освободиться. От такого счастья не хочется никакой грустной и холодной свободы, за эту улыбку Цзинъи был готов на какие-то невероятные безумства. Но вот именно сейчас он очень чётко осознавал, что это не безумство. Напротив, это очень правильно. — Если тебе так же хорошо, как мне, то нам с тобой, Цзычэнь, рукой подать до смысла жизни! Он ещё не отдышался, но сладострастно выдыхал раз за разом «люблю тебя… как я тебя люблю, у меня сил нет высказать» и, как уже бывало, путал слова. Цзинъи потратил на это невероятную бездну времени, и всё это растворялось в томной ласке. Он даже сумел очень взросло и ответственно позаботиться, и целовал Цзычэня, чтобы он не смущался, пока полотенце, смоченное в чистой тёплой воде, стирает следы их наслаждения с живота, с промежности, между ягодиц. Он сам обтёрся, устроился рядом с Сун Ланем на боку, подпирая рукой голову, и ласково спросил: — Сун Цзычэнь? Как ты себя чувствуешь? Может быть, воды? Прежде чем я начну бегать по комнате и орать. Пока я тебя ласково браню. Ты отправился в Цинхэ… что было? Я ведь тут просто чуть не сдвинулся, когда понял, что ты ранен! И эти раны на плечах… и что было с лицом? — Цзинъи любовно прикоснулся губами к виску, к переносице, провёл губами по брови. — Когда ты только вернулся, с лицом было хуже, чем сейчас. *** — Ты — мой смысл жизни, — серьезно ответил Сун Лань, почти не шевелился, только гладил и целовал, и с трудом выпустил Цзинъи, когда он ушел за полотенцем. Теперь даочжан почувствовал усталость, только она смешалась с другой, правильной. Близость А-И лечила, вот это самое лучшее лекарство, и Сун Лань старался побольше касаться его, пока Цзинъи за ним ухаживал. Вот можно лечь и поспать, наверное... Но нет. — Не надо воды, — он нежно погладил его плечо, — Потом. Побудь со мной. Ругается. Сун Лань смотрел, конечно, немного удивленно, потому что одно дело, когда Цзянь выговаривает или Сычжуй сердится, но вот А-И когда... «бранит», еще и ласково, что делать? — Не надо орать, — даочжан улыбнулся и прикрыл глаза, когда Цзинъи касался губами. Внутри как будто камень испарился — с лицом, значит, лучше, значит все-таки лечит. И значит на плечах шрамы заживут, а вот рука... ну про руку ведь А-И не спрашивал, можно сразу все не рассказывать, расстроится. — Я знаю, что ты испугался, я чувствовал все. Прости... Ты меня спас. Если бы не ты, я даже там в этом подземелье чувствовал, как ты меня ждешь, А-И. Он совершенно не торопился рассказывать, смотрел на Цзинъи, целовал и просто прикасался, говорил тихо, потому что и дыхание так слышно, и сердце даже. — Мы пошли в гробницу, там Баси не было, пришлось идти дальше. Мост под нами ... знаешь, там у клана Не какое-то все весьма трухлявое и древнее, просто какое-то пренебрежение сплошное. Мост провалился и мы упали вниз. Сун Лань не стал уточнять в деталях, как они висели, летели и насколько там глубоко, как и что он поранил-поломал, все уже хорошо ведь. — А потом мы немного заблудились, наверное от этого опоздали. Но нашлись и вышли в какой-то страшно древний зал, сразу не поняли, только потом, что в этом подземелье раньше обитал змей, как тот, аршаньский, помнишь? Которого А-... Синчэнь и Ян-ди победили. Ну а потом его прогнали или убили, там в гробнице все в этих тао-тэ и змеях, а без него дух, которым был одержим Не Минцзюэ, его оружие, ммм... — Сун Лань запнулся, пытаясь рассказать как-то покороче и не очень драматично, но по всему выходило, что тут совсем без драмы никак. — Бася была там, одержимая этим духом. А еще призрак, я даже не поверил, что такое возможно, — как Чэнь Бо, темный. Он хотел нашей темноты и убить того, кто в Бася, а тот демон, что в Бася, хотел убить его, а Бася... Цзинъи, они там все чего-то хотели, но чтобы что-то сделать, им нужны были человеческие тела... а тут мы с Сюэ Яном. Пришли. В общем... — Сун Лань выдохнул, — ... эти шрамы от Цзян Цзая. А лицо — это яд, который у Ян-ди так кстати оказался с собой. Так было нужно, и честно говоря, если б не твоя любовь и не храбрость А-Яна идти до конца, было бы все совсем плохо. Вот, — это «вот» он добавил совсем тихо, посмотрел Цзинъи в глаза. Можно как угодно просто рассказывать, будто на прогулку сходили, но А-И здесь было плохо, он все ему отдал, и прекрасно понимал, насколько все серьезно. — Прости. Мы очень старались вернуться. Очень. *** Цзинъи слушал, не перебивая, только придвинулся ближе и прижался к нему всем телом, осторожно гладил, очень осторожно трогал… Сам не заметил, что старается не хмуриться. Ужасно хотелось крикнуть «больше ты никуда без меня не пойдёшь!» — но тут же понимал, что так нельзя. Цзычэнь рассказывал скупо, явно стараясь опустить какие-то подробности, и потому что подробности никак не опускались, было видно: опасно. Не просто опасно, а безумно на грани, у которой здравомыслящие люди просто отказываются от затеи. Значит ли это, что все они сошли здесь с ума? Он только прижался губами к шее Сун Ланя, тронул кончиками пальцев раненые плечи, несколько раз даже несдержанно охнул, потому что как бы даочжан ни старался, Цзинъи всё же был достаточно умён, чтобы достроить в уме остальное. И недостаточно умён, чтобы не достраивать слишком многое. Домыслы воздвигли такую историю, что Цзинъи подавлено уткнулся носом куда-то в плечо Сун Ланя, при этом постаравшись не сделать ему больно. — Цзычэнь, я… держался. Честно. Тебе не за что извиняться, ты ведь не виноват, что я здесь от беспокойства обгрыз ворота Байсюэ. Мы здесь… я не знаю, что было. Ну то есть я сперва просто упал. Даочжан Сяо Синчэнь меня нашёл. А потом как-то всё куда-то слишком быстро понеслось. Вот понимаю, что ты мне не всё рассказал, но что-то мне подсказывает… — Цзинъи поднял голову и улыбнулся. — Мне кажется, что у нас нет шансов чего-то не узнать, потому что кое-кто уж точно не промолчит. *** Сун Лань гладил его плечо, перебирал пряди волос. — Виноват, — он вздохнул. Вот они сейчас лежат, А-И переживал, сам он чуть не умер, подвергаясь риску, в общем-то, совсем не обязательному, наверное? Оба скучали так сильно... Но если б завтра им с Сюэ Яном опять куда-то пришлось пойти, ведь он бы опять пошел, зная все это. И точно не сел бы в стенах Байсюэ на всю жизнь... — Наверное ты упал, когда мы падали. Там довольно глубоко. Знаешь, между прочим, какой Сюэ Ян изворотливый в воздухе? — Сун Лань улыбнулся, — Кое-кого надо хвалить, он очень храбрый мерзавец, конечно. Сун Лань подхватил Цзинъи и уложил на себя, целовал нежно и неторопливо. — Ты мое чудо. Когда А-Ян сказал, что видел тебя через своего человечка, я ... — он не знал, что еще сказать и как выразить то, что тогда почувствовал, поэтому только прижимал к себе, целовал и смотрел в глаза. — Между прочим Бася мы притащили. Ох и странная она... *** — Вы оба очень храбрые, хоть один из вас и мерзавец, зато второго я люблю больше жизни, — Цзинъи потянул за собой одеяло, и с возмутительным комфортом расположился на груди своего Цзычэня, тут же принимаясь за серьёзное дело, ведь нужно выдать даочжану все упущенные поцелуи. — Надеюсь, здесь Бася не станет бесчинствовать… я представил, — и он даже подтянул одеяло повыше, потому что на фоне всего, что творилось в Байсюэ, только бесноватой сабли не хватало для полного комплекта. — Значит, тела Не Минцзюэ там нет? И теперь… и теперь ты пойдёшь за телом? Цзинъи рефлекторно вцепился в Сун Ланя, как будто тот уже собирался вставать и одеваться, даже не успев перекусить, и его нужно было удержать любым способом и любой ценой. — А можно... хотя бы не так сразу? *** ⁃ А-И... — Сун Лань устроил его поудобнее, целовал в ответ и не очень понимал, как он сейчас может сдержаться от нового желания. — Мм... за телом ведь надо. — Он отстранил Цзинъи, посмотрел на него и снова вернулся к поцелуям. — Не сразу. Точно не сразу. Без тела все будет напрасно, раз уж начали — надо закончить. Но даочжан совершенно точно даже думать сейчас об этом не хотел. Куда, как, когда они отправятся за телом и в каком составе. Вообще еще душу расспрашивать надо. Вот будет интересно, если тело все-таки в гробнице, а они его не нашли... С другой стороны в гробнице уже нет опасных духов. Наверное. Все эти мысли благополучно и с пренебрежением к делу растворялись, потому что сейчас патриарх Байсюэ не желал пренебрегать самым главным — своим А-И. *** *** *** Сяо Синчэнь как будто вообще никуда не шел, он просто сразу растворился в Сюэ Яне, набросился в ответ, потом с силой прижал его к стене и посмотрел в глаза. — Сначала ты молодец, а потом я посержусь или все сразу? Сюэ Ян... Сюэ Ян... — он забрал опять его наглую улыбку, нетерпеливо стал его раздевать и вообще не был уверен, что раздевать надо. Но пояс скинул, одежды распахнул, задрал рубашку и почувствовал, что там под ней еще очень тонко. — Как? Как тебе будет не опасно? — тонкая ладонь уже скользнула к Сюэ Яну в штаны, Сяо Синчэнь приласкал, обхватил пальцами член, опять целовал в губы, даже не пытаясь сдерживаться — все тело било мелкой дрожью. — Ну видимо всегда, — Вэньчжун только плечами пожал. — Я как-то не вдавался. Вот поспать — это очень правильно, очень! Давайте дружно спать, а если что, наводнение там или какая другая катастрофа, что-нибудь придумаем. Самая главная катастрофа уже в Байсюэ, можно не переживать. Лань Сычжуй, не пренебрегаем! — скомандовал Чжи Чуань, улыбнулся и энергичным шагом направился отдыхать. *** — Ты шутишь? — Сюэ Ян зарычал, голодно потянулся снова целовать. — Я жадный, всё моё сразу давай мне! И молодец, и ругать, и тебя… мой светлый, мой, мой, как я этого ждал! Он с наслаждением ощущал себя прижатым к стенке, Сяо Синчэнь давил, смотрел в глаза, по-хозяйски его раздевал, и за член взял так уверенно, как своё. Действительно, своё. Сюэ Ян и вполовину так не наглел сейчас, бессовестно толкнулся бёдрами вперёд. — Не опасно мне будет с тобой. А вот опасно — без тебя. Сяо Синчэнь, я каждый миг о тебе помнил, каждый, вообще каждый, — он раздевал быстро, в нетерпении дёргая пояс, кажется что-то порвал, ткань затрещала. Сюэ Ян щедро позволил даочжану говорить сколько угодно и что угодно, ругать, сердиться, наказывать. Целовал и кусал шею, плечи, ключицы, жарко выдохнул, вжимаясь лицом в его шею. — Только поднять тебя не смогу пока. Но это лишь пока… *** — Мой храбрый, бесстрашный... Вернулся ко мне... — Сяо Синчэнь лихорадочно помогал Сюэ Яну раздеваться, оставил только повязку, целовал ниже и над ней, повсюду, нежно вылизал сосок, а второй больно прихватил губами, вздрогнул от того, как эта легкая боль отозвалась в нем самом, снова поднялся и прошептал в любимую улыбку: — Безрассудный. Непослушный. Я страшно сердит, очень! — он ухватил Сюэ Яна за плечи развернул его лицом к стене, безотчетно сочетая силу, настойчивость и мягкость, — Чувствуешь? — он прижался к нему, замер, заставляя услышать сердце, и тихо сказал, целуя за ухом: — Вот как я сердит, ночь моя. Сяо Синчэнь отодвинул длинные пряди со спины, припал губами к затылку, обжег дыханием, укусил и тут же притерся к Сюэ Яну всем телом, чтобы он ощутил его возбуждение и тепло, но все равно не срывался, чтобы не потревожить и не сделать больно. Пальцы ласково погладили ниже повязки, он снова сжал член и приласкал головку, заставляя вздрогнуть. — Ночь моя. Счастье... моя кровь... *** — К тебе, Сяо Синчэнь. Даааа, я такой, всегда возвращаюсь, мой строгий и сердитый даочжан. Целоваться, бессильно подставляясь под ласки — это так редко, так сильно. Сюэ Ян чуть не заныл в голос от прикосновения горячего языка к соску, и всё-таки заныл, повернувшись лицом к стене. Стена уж точно не заслужила и ничем не заработала таких объятий с его стороны. — За что, гэгэ? — Сюэ Ян попытался изобразить всхлип, не получилось, только зарычал бархатисто, выгибаясь под любимыми руками. — Ох, чувствую. Твоя кровь… вся моя, до капли. Весь мой, самый сердитый, самый драгоценный… Он бессовестно расставил ноги шире, чтобы получать больше ласки, облизал губы. Оглядывался, чуть не сворачивая шею, чтобы видеть Сяо Синчэня хотя бы краем глаза, ловил его руками у себя за спиной, старался прижать к себе ещё сильнее. — Ты срочно мне нужен. Срочно. Не могу больше дышать, и ждать больше не могу. Не наказывай меня слишком сурово, Сяо Синчэнь, разреши мне, пожалуйста! Я же ночь, я сейчас обернусь и нападу на тебя, всегда так бывает, когда ночь встречается с днём. Гэгэ… — он несдержанно толкнулся в ласковую ладонь, застонал в голос. — Я умираю без тебя. *** — За что? — Сяо Синчэнь улыбнулся, касаясь губами за ухом, а пальцы ласкали, другой рукой он любовно оглаживал каждый изгиб тонкого сильного тела, — За упрямство. За то, что я так люблю тебя, — Синчэнь приподнялся и опустился, член скользнул меж ягодиц, оставляя влажный след, и даочжан охотно принял нетерпеливое движение в ладонь, повторив ласку снова, — Я не разрешаю. Сяо Синчэнь опустился на колени, попутно поцеловал каждый позвонок. Он продолжал двигать рукой, дразнил, не торопился, зубами прихватил кожу на ягодице, лизнул поверх розового следа от зубов и скользнул языком в ложбинку, вылизывая медленно, нарочно медленно, пока не добрался до ануса. Язык толкнулся внутрь, сначала несильно, но потом все глубже и ритмичнее, в такт ласкам, которые Синчэнь отдавал его плоти. Мало. Это просто мучительно мало для его жадного Сюэ Яна и для него, но Синчэнь все равно не останавливался. *** За упрямство? Сюэ Ян кусал губы, скрывая довольную улыбку. Наказывать его за упрямство — это всё равно что наказывать рака за клешни. Но такое сладкое наказание, что остаётся лишь покорно принимать, втайне надеясь, что это продлится долго, очень долго. Сюэ Ян вжимался лицом и грудью в стену, постанывал, но этого простого «я не разрешаю» оказалось достаточно, чтобы он не обернулся и не напал на своего даочжана. Он дёрнулся от укуса и возмущённо зашипел: — Где ты научился таким развратным ласкам, Сяо Синчэнь? — Сюэ Ян только застонал, подставляясь, прогибаясь в пояснице так сильно, что эхом отозвались и рёбра, и рана. — Неужели этот мерзавец из Куйджоу тебя научил? Он еле держался на подгибающихся ногах, стонал, всхлипывал, вцепился в стену ногтями, жмурился до радужных кругов перед глазами, тяжело дышал. Мало. Мало, но как же хорошо! Не в силах выбирать, как двигаться, Сюэ Ян только дрожал от этих ласк, рычал, шипел, стонал, пока наконец не взмолился: — Твой, полностью твой, не томи! Умоляю, прошу, Сяо Синчэнь, возьми меня! *** Вместо ответа Сяо Синчэнь только чуть сильнее сжал член, глубже проник языком, замер, задержался в этих ласках. Конечно, научил. Его любимый единственный в целом свете мерзавец и научил, разве он забыл? Нужно напомнить. И Синчэнь напоминал, снова и снова, сам уже плавился от желания и от того, как Сюэ Ян открыто и жадно принимал его мучительные ласки. Когда Сюэ Ян слишком выгнулся, тихая тянущая боль отозвалась в сердце Синчэня, смешиваясь со сладостью его любви, и он ответил на это еще большей страстью, потом поднялся с колен, ладонями провел по всем изгибам, целовал плечи, спину. Сюэ Ян дрожал в его руках, это одно из самых потрясающих мгновений их близости — когда уже совсем пик терпения, когда из последних сил оба сдерживаются. В такой момент труднее всего не сорваться, особенно... особенно сейчас, когда Сюэ Ян не сам берет свое желание отдаться, а вот так вот просит. Сяо Синчэнь приник к нему всем телом, обнимал, ласкал кончиками пальцев повсюду, вязкие капли стекали с возбужденного члена, по коже, по ложбинке, Синчэнь задержал дыхание от первого прикосновения к разласканному влажному колечку. — Моя ночь... Он вошел плавно, неглубоко, слегка отстранился и ждать не стал, погружаясь в горячую тесноту глубже и глубже. Как хотелось и видеть сейчас, и не видеть, а только чувствовать, и почему же это совсем невозможно? Сяо Синчэнь как никогда сейчас хотел себе все сразу, прямо как его Сюэ Ян, и это внезапное открытие распаляло еще сильнее, потому что «все сразу» хотелось постепенно, много и понемногу, движение за движением, поцелуй за поцелуем. И Сяо Синчэнь целовал и нежно кусал спину и плечи, и брал глубокими и плавными толчками, в то же время сильными и размеренными. Все и сразу и не сразу, для двоих. *** — Сяо Синчэнь, ты хочешь чтобы я умер у тебя в руках? — Сюэ Ян уже неприкрыто взывал к милосердию, в голове мутилось, но ведь этого недостаточно, чтобы заставить его молчать. — Я хочу тебя… хочу, чтобы ты меня взял, не просто взял, а трахнул. Затрахал до потери пульса. Я сейчас начну рассказывать тебе пошлое, Синчэнь, у меня внутри всё пылает, смилуйся! Твоя ночь, твой, весь твой… оооооо!!! Он застонал на восходящей ноте, наконец дождавшись. Дышал такими же ритмичными рывками, нетерпеливо подавался навстречу каждому толчку, запрокинул голову назад, почти уложив затылок на плечо Сяо Синчэня, скалился блаженно и не стеснялся рвущегося из горла вопля. Снова прижимался к стене, подставляя ему спину, прогнулся в пояснице, упёрся ладонями в стену, улучил момент и сделал шаг назад. Нагнулся ниже и взвыл от ощущений — так он был заполнен полностью. — Даааа, — хрипло выдохнул он, снова царапая стену. — Сильнее, мой светлый. Не сдерживайся. Дааа, ещё! *** Сюэ Ян говорил все это непристойное, и Синчэня каждое слово как будто бросало в огонь. Сюэ Ян только получил, и совсем быстро потребовал больше, не давая забрать всю красоту и наслаждение, вручая себя огромными горстями чувственности и страсти, так что Синчэнь боялся захлебнуться. Это нужно было вернуть, нужно разделить, иначе как же не утонуть в желаниях, в их любви. — Непослушный, — выдохнул Синчэнь, укусил за лопатку и с силой двинулся вперед, а протяжный стон Сюэ Яна поймал ладонью на горле, пока он еще не стих. — Запретить тебе кричать? Он сдавил шею, отпустил, почти вышел и снова вбился в него, не дал выдохнуть и опять вошел до предела. Сюэ Ян так хотел и Сяо Синчэнь не мог дать, невозможно просто не дать, и оказалось, что это тоже прекрасно, так же близко, как если Сюэ Ян берет его со всей алчностью своей любви. Сяо Синчэнь перехватил его за талию, потом за бедра, и угадывал прежде, чем Сюэ Ян начинал двигаться навстречу, он теперь держал крепко, и брал с силой, почти покидал его и одним сильным рывком входил до упора, насаживал на себя, заставлял дрожать, стискивал тонкими пальцами бедра, так что ногти оставляли на коже яркие следы. — Но я разрешаю, — низко выдохнул Синчэнь, коленями еще раздвинул Сюэ Яну ноги, чуть меняя угол, но оставляя возможность брать полностью и еще быстрее. И еще он теперь понимал, почему всегда не хватает рук, почему так мучительно невозможно и ласкать везде, и брать. Он подтолкнул Сюэ Яна к стене, чтобы если захочет, нашел опору плечами или даже лбом, забрал его руку, завел вниз, к паху, чтобы Сюэ Ян сам приласкал себя. Он только на несколько толчков оставил свою ладонь сверху, а потом снова крепко ухватил за бедра и вошел рывком. Сяо Синчэнь не чувствовал себя грубым и несдержанным, нет у них с Сюэ Яном такой силы, которая сделает им плохо, нет такого, что нельзя, невозможно, чтобы они не звучали как одно. Поэтому Сяо Синчэнь вбивался быстрее и сильнее, яростно отдавая свою силу и при этом тонко чувствуя грань, за которую он не переступит, если растревожит рану. *** — Запрещаю… запрещать! — Сюэ Ян только задушено хрипел, когда пальцы Сяо Синчэня сжимались на горле, это только подстёгивало накатывающее удовольствие. Если бы даочжану сейчас пришла в голову мысль резать его или рвать на кусочки, вряд ли Сюэ Ян решил бы отбиваться — он хотел его каждым своим кусочком. Хотел, сгорая от жадности, до голодного спазма в горле. Он не сразу, но перестал навязывать свой ритм толчков, подчинился и принялся отдаваться с такой жадной страстью, что даже тональность стонов изменилась. Сюэ Ян совершенно развязно стонал, подставлялся, подмахивал, послушно взял себя за член и заныл в голос: — Ещё… — сжался от первого подступающего удовольствия, стон сорвался в крик и Сюэ Ян едва не упал на колени, удержался только потому что Сяо Синчэнь крепко держал, и можно снова попытаться цепляться за стену. — Ещё! Сюэ Яна выламывало длинной цепью сладких судорог, он в изнеможении всадил в стену кулак, и от яркой вспышки боли только снова содрогнулся. *** Сяо Синчэнь довольно застонал и провел ладонью по пояснице, снова вцепляясь в бедра, когда Сюэ Ян окончательно отдался его ритму. Он замер на пару долгих мгновений, ощутив, как сжимаются мышцы вокруг члена, и ускорился, ритмично толкаясь до упора, так что Сюэ Ян дрожал, стонал, почти кричал. Сяо Синчэнь слушал его тело, гибкое и сильное, знал малейшие реакции, успевал подстраиваться под них и брал, брал голодно и размеренно-сильно. Он подхватил Сюэ Яна, не давая ни упасть, ни вырваться, и не перестал двигаться, продолжая вбиваться в пульсирующее наслаждением тело, пока сам с низким стоном не излился в него. Синчэнь вскрикнул от боли, которую выхватил у Сюэ Яна вместе с разлитым по телу любимого удовольствием, толкнулся в него снова, снова, пока не замер, тяжело дыша. — Люблю тебя, так люблю... — и тут его догнала последняя тихая волна, Синчэнь вздрогнул, укусил Сюэ Яна в плечо и зализал, зацеловал след. Он бы так еще оставался в нем, но Сюэ Ян устал, алая теплая сила струилась вокруг, Синчэнь целовал его плечи и шею, потом с тихим стоном сожаления покинул его. — Пойдем. Отнесу тебя на кровать, — он даже не собирался спрашивать, просто развернул Сюэ Яна к себе, поднял, чтобы цеплялся крепче, и понес, по пути не отрываясь от поцелуя. *** Для Сюэ Яна весь мир, заслуживающий внимания, был в Сяо Синчэне. Он есть — и значит всё в порядке, в самом восхитительном порядке из всех возможных. — Люби меня всегда, — просительно выдохнул он, азартно рявкнул в ответ на укус и довольно постанывал, пока Сяо Синчэнь целовал и зализывал укус. — Куда? Жестоко, ну кудаааа? Ноги всё ещё подгибались, и Сюэ Ян слишком буквально понял слово «пойдём». Не успел сделать ни шагу, ошалело спросил «что?» когда Сяо Синчэнь его поднял и понёс в кровать. Благо идти было недалеко, а то были бы все шансы умереть от изумления. Но он не был бы Сюэ Яном, если бы это помешало ему цепляться за своего даочжана, жадно целовать, покусывая губы, и наконец оказался в постели. Но Сяо Синчэня не отпустил, утянул за собой, уложил на себя, довольно ворчал, устраиваясь и ёрзая, застонал от наслаждения и уткнулся лицом в его шею. — Я заслужил взбучку, конечно, но даочжан, я очень старался. Правда. Честно. Мы там оба старались так сильно, что ни разу не поругались, серьёзно. *** — Я люблю тебя всегда, ты же знаешь. — Сяо Синчэнь улыбался, ловил его улыбку, тихонько кусался в ответ и даже не хотел сразу отпускать Сюэ Яна, но все-таки уложил на кровать, долго не отпускался. — Ты заслужил десять взбучек, ночь моя, но если ты меня не отпустишь, то не получишь все заслуженное. Он все-таки мягко высвободился, принес белую бутылку и небольшую миску. — «Зима в Байсюэ», будешь так, без чашки? Конечно же его ночь будет так, а он будет смотреть, как он пьёт и как облизывает сладкие губы, потому что в миске конфеты. — Брат вовсе не одобрит вино и сладкое без врачебного осмотра, ну так осмотр будет завтра, как обещали. — Даочжан хитро улыбнулся и улегся на живот рядом с Сюэ Яном, прищурился. — Что, вот даже ни разу? Совсем-совсем? — он рассмеялся, но потом серьезно посмотрел на него. — Что там было? Эта рана на животе... Я почувствовал ее так, словно меня проткнули мечом, а потом на него намотали внутренности. А до этого, наверное за день, ты не мог дышать. Почему? И Цзинъи было очень плохо. Рассказывай. *** — Ты самый великодушный, самый заботливый, самый любящий и восхитительный даочжан на всём белом свете, буквально святой утешитель уставших огрызков! Оооо, Сяо Синчэнь, я люблю тебя всё сильней и сильней! Что же выбрать, что выбрать первым?! О, я выбрал! И первыми в рот отправились, конечно же, не конфеты, и даже не отменное вино, а пальцы Сяо Синчэня. Сюэ Ян со всей серьёзностью дегустировал это лакомство, облизывал, посасывал, и отпустил только когда понял, что сил у него меньше, чем хотелось бы. Лишь после этого он взялся за конфеты и вино, стараясь хотя бы не обливаться и не давиться от жадности. — Конечно, мы орали друг на друга, не без того. Но это точно были не ссоры. Даочжан Сун Лань, ты представляешь, гэгэ, знает столько ругательных слов! Меньше, чем я, но ужасающе много! Я в восторге, — он отпил ещё глоток, пряча улыбку, и положил ладонь своего драгоценного себе на живот. — Нет, мой светлый, не волнуйся. Это не меч. Это Бася. Это меня пытался пырнуть дух меча, которым был одержим Не Минцзюэ. Получается, что когда я отрубил ему голову, в саблю благополучно утрамбовался и злобный дух меча, и, собственно, душа Не Минцзюэ. Вот этот дух на меня и нападал со всем старанием и тщанием. Не могу сказать, что у Не Минцзюэ не было повода гневаться, у него ко мне законные счёты. Но согласись, гэгэ, я же не мог позволить ему кромсать меня как ему заблагорассудится. Пришлось как всегда взять инициативу в свои руки, и самому выбирать место, где и Бася крови нахлебается, и меня при этом не до самой смерти убьёт, и одержимый духом меча патриарх Байсюэ окажется в моих руках, чтобы я мог выбить из него эту дурь. Мне так жаль, что тебе пришлось это чувствовать, но ты спас наши жизни. Ты и Лань Цзинъи. Кстати, я так и не понял, как вы это сделали. *** — Нет, я святой утешитель совершенно конкретного уставшего тебя... — Сяо Синчэнь ахнул и наблюдал за хулиганствами Сюэ Яна, приоткрыв рот, как будто хотел сказать что-то и на полпути забыл. — Вот что ты вытворяешь, а? — и слегка надавил пальцами на язык. — Коварный. Он с улыбкой смотрел на то, как Сюэ Ян ест конфеты, иногда сцеловывал сладость с губ. В восторге? Сюэ Ян и правда был в восторге... невероятный. Очень хорошо. Но неужели такой прогресс в отношениях Сун Ланя и Сюэ Яна возможен только ценой подобных рисков?. — И потом этот дух, значит, «утрамбовался» в Сун Ланя? — тихо спросил Синчэнь, слушая рану рукой. — И вы дрались насмерть, судя по тому, как нас тут с Цзинъи душило... Мы это сделали с трудом, но оказалось, что нужно довериться этой силе и она дальше ведет сама. Но заканчивается. Довериться совсем, когда она не спрашивает, а просто делает выбор за тебя. А как ты это сделал, ночь моя? Одолел дух меча, запечатанный в Сун-лаоши? *** — Мы? Нет, — Сюэ Ян уверенно улыбался в поцелуй сладкими губами. — Поверь мне, даочжан, мы даже не думали драться насмерть. Мы серьёзные люди, обоим есть что терять. Видишь ли, и я не дурак убивать свежего патриарха Байсюэ, просто потому что я неповторим. В смысле, не повторяюсь. Что я отличаюсь удивительной скромностью, это к делу не относится, но что есть, то есть, здесь просто никак не умолчать про истину. Ты что? Я бы не перенёс его смерти, потому что она автоматически делает меня ответственным за Байсюэ, а это уж хрен им всем. И он же не мог просто так взять и меня там прирезать, потому что — а как возвращаться и смотреть тебе в глаза после этого? Нам досталось по два противника каждому, всё по-честному! Сюэ Ян задумался, позагибал пальцы, почесал в затылке и попытался прикинуть, сколько на кого приходилось, сбился со счёта, и попытался объяснить диспозицию. — Я сейчас сам запутаюсь. В общем, мы не дрались с Сун Ланем. По крайней мере не друг с другом и не насмерть. Вернее, насмерть, но не друг с другом! — он с подозрением заглянул в горлышко бутылки, как будто спрашивал вино, не его ли это шутки, на всякий случай глотнул ещё для проверки, успокоился и продолжил. — На самом деле это дух меча дрался с… он не представился. В общем, там был ещё призрак какого-то убитого Не Минцзюэ его друга, и он хотел добраться до тьмы чтобы — а я даже не понял чего он там хотел. Наверное всё-таки убить дух меча, так резво на него кинулся. А дух меча, конечно, кинулся на него. При этом Не Минцзюэ кинулся уже на меня лично, и я его понимаю. Бася тоже на меня. А аршаньский змей кинулся на дух меча, но в меня уже не вселялся, у меня не было места внутри. Дух меча боялся змея, даже от изображения на стене шарахался, и частички яда в Цзян Цзае делали ему больно, ну я тогда взял оставшийся яд и… вернее, я сперва взял Цзян Цзай, слегка зафиксировал наглеца — очень аккуратно, гэгэ, я тебе со всей ответственностью это говорю, я следил! — и когда он полез куда-то через глаза, я сам не знаю почему повторил твой вот тот номер с ядом в глаза… Вот тут ему, бедному угробцу, пришёл конец. А призрака уж я сам, запинал, а Бася в животе помогла. От яда лечились дружно, твой брат дал противоядие, помнишь, я ему клык дарил? Кстати, там было написано на стенке, что аршаньский змей — дракон. Получается, что ты у нас покусанный драконом даочжан. Кажется я вот натрындел много, а меж тем я даже половины не рассказал. *** — Нет, разумеется, вы не дрались с Сун Ланем, — кивнул Сяо Синчэнь, даже не скрывая, что верит, но не совсем. Одержимость — такая непростая вещь, она пользуется слабостями и страстями, и если дух силен, а эти явно были сильны, то они очень быстро должны были почувствовать даже самую затаённую и отодвинутую неприязнь этих двоих друг к другу. Как и использовать мастерство и боевые навыки. Поэтому может быть это не совсем Сун Лань и Сюэ Ян дрались, но не влиять это не могло. Сяо Синчэнь думал об этом и вздрогнул, не смог остаться спокойным, когда Сюэ Ян рассказал про яд. Это напомнило их ритуал, и даже не боль — а страх открывать глаза. Сун Лань тоже был слеп какое-то время, и Сяо Синчэнь представил, что он чувствовал. — Это даже не половина? — Синчэнь положил голову Сюэ Яну на грудь и тяжело вздохнул. — Надо искать тело. Чем быстрее закончим, тем лучше. Расскажешь все или утром? — он осторожно коснулся повязки, алые нити заструились по коже под бинты. *** *** *** После такой встряски, после всех испытаний, хочется главного — спрятаться в любимых руках и там не шевелиться. А когда отпускаешь кого-то рисковать собой, встречное желание мало чем отличается — обнять, прижать к себе, укутать в любовь. И сердце радуется, когда понимаешь, что эта любовь лечит и тело, и душу, и всё становится правильно. Ночь оказалась длинной, восхитительно длинной, потому что наступление утра определялось не необходимостью, и даже солнце ничего не диктовало. Подскочивший с утра пораньше Лань Сычжуй даже задумываться не стал, машинально готовил два завтрака. Один ранний, для нормальных людей, и один поздний и может быть более разнообразный, для безумных влюблённых, которые явно выползут не раньше обеда. Он уже проходил это, и смирился с положением вещей. Разве что еле заметно покачал головой, размышляя над природой этой одержимой поглощённости друг другом. Как ни крути, а хорошая доля безумия тут явно присутствовала. Появившийся к раннему завтраку Инь Цзянь выглядел странно, хотя после пары глотков чая его глаза приобрели прежнюю цепкость и Сычжуй решил, что ему показалось. А Инь Цзянь маялся. Он считал, что проспал слишком долго, что что-то упустил, что он теряет время, и в раздражении долго умывался, приводил себя в порядок, и только над чашкой утреннего чая понял, что выспался, и совершенно напрасно злобился, слишком жестоко расчёсывая волосы. Сюэ Ян, проснувшись, даже не удивился, что во сне зарылся лицом в волосы Сяо Синчэня, дышал им и никак не мог надышаться. И спал, зажав в кулаке пару конфет. И всё равно проснулся голодный как чёрт, пытаясь понять, сколько продрых, но не испытывая по этому поводу ни малейших угрызений совести. И не выпускал своего даочжана из постели, пока не задремал снова, разнежено улыбаясь яркими искусанными губами. Словом, выползли из комнаты едва к полудню, и Сюэ Ян считал, что это ещё неслыханная отвага для двоих путешественников, которые успели перевернуть вверх дном гробницу клана Не. Уже когда собрались все, Сюэ Ян с наслаждением пересказал практически всё, что было, не опуская подробности, потому что — а кто знает, может что-то окажется очень важным, и кто-то сможет что-то объяснить. — По повреждениям, всё как я обещал, — Сюэ Ян честно вытаращился на Инь Цзяня. — Значит так. Сначала у меня руку засосало в стену, тогда же вот даочжан Сун Лань потерял первую порцию крови, потом нас покусали летучие мыши, потом мы грохнулись в скалу — там я себе лицо стесал, а Сун Лань не успел сказать, что повредил, потому что мы всё-таки падали вниз с большой высоты. Я переломал себе рёбра, выбил плечо из сустава, ну и так, ушибся. Даочжан Сун Лань сломал руку, разбил колено и тоже весь ушибся, — он обстоятельно пересказал, чем и как лечил, на этом месте Инь Цзянь страдальчески изломил брови, а когда услышал про потрошение сломанной руки заживо, процедил сквозь зубы «варварство и живодёрство, зато быстро». — Ну а уже совсем потом множественные ранения мечом, сквозные на плечах, ожог глаз и лица от яда. У меня ядом рука, там всякого по мелочи, ну и сквозная в живот вот эта… Сюэ Ян выложил перед слушателями Басю и растерянно глянул на Сун Ланя: — Надо было смыть с неё кровь, наверное, хорошо что все успели поесть. Как-то некогда было отмывать ещё и мечи, хорошо что сами смогли помыться. А, и меня ещё рак укусил. А в остальном — в остальном всё благополучно! Пожалуй, единственное, о чём Сюэ Ян умолчал, так это о своих комментариях на тему внешности патриарха в целом и его наготы — в частности. Как-то то ли ума хватило, то ли постеснялся, разве что пару раз очень невинно глянул на Сун Ланя, лирично представляя себе, как он взбесится, если он всё же высказался бы. Он даже задумчиво пару раз глянул на Лань Цзинъи, стараясь сопоставить, как он вообще ходит ещё после эдакого, но мало ли, но всякое же бывает. По крайней мере выглядел юноша непристойно счастливым. А Цзинъи действительно чувствовал себя счастливым, как весенний воробей. Он приклеился к Сун Ланю и не отлипал, даже умывался с ощущением нечестного распределения времени. И когда Сюэ Ян перечислял ранения Сун Ланя, Цзинъи рефлекторно трогал его руку, плечи, лицо, не в силах заставить себя пристойно сидеть на месте. *** Сун Лань пренебрег всем чем только можно, кроме А-И. Сон с ним, пробуждение с ним, умывание с ним — все остальное подождет, даже доктор, который хочет к пациенту. Даочжан наконец-то смог убедиться, что плечи и лицо заживают, отстирал ленту и повязал прямо мокрую на ее законное место, а потом взял гребень и долго расчесывал Цзинъи волосы. Уже все пряди лежали одна к одной, а он все не мог перестать, гладил их и целовал и с огромным трудом в итоге они заставили себя выйти из комнаты. Сяо Синчэнь наконец-то спал в объятиях ночи. Своей, персональной, самой темной и ласковой ночи. Он проснулся, когда проснулся Сюэ Ян, но притаился и не стал вскакивать, а когда дождался нового сна, умиротворенно спал дальше. Завтра будет завтра, а сейчас все мысли можно отпустить. Сун Лань не забыл поблагодарить Сычжуя, понимая, что дальше вполне вероятно придется за что-нибудь оправдываться, судя по тому, как живо и подробно вещал Сюэ Ян. Даочжан с философским видом патриарха чистил личи, подкладывал Цзинъи фрукты и то и дело ловил его за руку, чтобы не переживал так сильно. — Вот мне удалось избежать повреждений раками, — заметил Сун Лань спокойно, как победители скромно отмечают свои достижения, и с трудом, но сдержал улыбку. Люди волнуются, переживают — он не имеет право демонстрировать несерьезность. — Да, мы там, конечно, оставили немыслимый беспорядок. Порушили мост, большой зал, все кровью заляпали... — Сун Лань вздохнул. — В общем, Не Минцзюэ придется все чинить. А-Ян, думаю, на этом фоне немытая Бася — это не ужас. Сун Лань взялся за рукоять, и с удивлением обнаружил, что не чувствует ничего такого злобного и вообще никакого возмущения. Бася лежала в ладони, но даже не отрывая оружие от стола, легко было понять, насколько оно тяжелое и опасное. Сун Лань перевернул ее. Вторая сторона, конечно, оказалась ничуть не чище. Бася как будто ждала чего-то. — Думаю, нам лучше не задерживаться и прямо спросить ее,— Сун Лань оставил Бася в покое. — Цзинъи, попробуешь? Помните, Сычжуй предположил, что гуцинь сделали в Цинхэ? Тогда я сомневался, но теперь, когда мы видели их гробницу... уверен, Сычжуй прав. Ян-ди, это тонкая работа, все эти орнаменты и рельефы. Дракон был как живой. — тут Сун Лань и Чжи Чуань, который все это время просто молча слушал, переглянулись, потому что оба подумали одно и то же. — Опять дракон, — кивнул Вэньчжун. — И яд, говорите, дракона? — Да, — Сун Лань чуть вздрогнул от воспоминания той жуткой боли и страха, что он не сможет открыть глаза. — Доктор Цзянь, должен поблагодарить вас, лекарства и противоядие — это какое-то невероятное искусство, спасибо. Наверное, я поторопился... вам нужно проверить пациента? И я вот еще подумал, может быть нам понадобится не только Бася, гуцинь, но и... ммм... пациент? *** — Мда… и чего я только не повидал в той гробнице… веришь, до сих пор не понимаю, как можно в живого человека втыкать такую здоровенную… Басю, — Сюэ Ян ехидно улыбнулся, имея в виду совсем не Басю и вовсе не свой живот, но конкретизировать впечатление не стал. — Между прочим, А-Чэнь, раки тебя не уели лишь потому что испугались твоего… патриаршества. Не каждый день в их скромный ручей макают патриарха. Ну и к тому времени самые кусачие уже были мной изловлены, пристукнуты и приговорены к съедению. Пусть скажут спасибо, что не заживо. Ты обещал, что разрешишь мне хвастаться подвигами напропалую, я так и делаю. А что? Вообще-то Сюэ Ян трындел в меру, вежливо никого не перебивал, жмурился от удовольствия, что всё получилось и практически без потерь, а чего там где слегка порезались, так ведь зарастёт, и потом, все живы и здоровы, что ещё нужно. Вон у Сун Ланя какой укус на шее красноречивый, аж смотреть приятно, даром что Цзинъи рядом сидит с видом скромным и невинным. Ишь ты… какие демоны таятся за скромными ланьскими манерами. Ближе к концу обсуждения Сюэ Ян вообще очень скромно сидел рядом с Сяо Синчэнем и в меру сил любопытствовал. И фруктов урвал и ближе к своему светлому поставил, потому что это же фрукты, это полезно и вкусно, самая даочжанская еда. Еда.. Сюэ Ян покопался у себя за пазухой, так ничего и не вытащил, в задумчивости покусал костяшку пальца, не утерпел и уточнил вполголоса: — А мясо дракона можно есть? А если он был одержим тьмой? Ну просто у меня тут ещё осталось всякое… я там от него поотрезал чего из ему уже ненужного, просто потому что добыча же… Просто карпа я уже ел, а вот дракона… Может это? Попробовать? Он даже заёрзал от воодушевления. Сам факт — съесть кусок дракона, это же очень круто, такого точно если кто и делал, то вряд ли кому рассказал, но скорее всего не делал просто потому как ему слабо, или не догадался отрезать кусочек, или просто не выжил. — Гэгэ, хочешь съесть кусок дракона? Того самого, что пытался тебя проглотить? Мне кажется, что это только справедливо было бы, — Сюэ Ян понял, что вообще слишком растрынделся, поднял руки в жесте «сдаюсь» и замер, потому что на него уже с упрёком посматривали. Вот такие люди, ты вернулся живой, а они уже не рады. Что за люди вообще! Инь Цзянь потянулся было дотронуться до чудовищно огромной сабли, но так и не прикоснулся. Прикрыл на миг беспокойные глаза, медленно выдохнул, с признательностью улыбнулся, уже спокойно взглянув на Сун Ланя. — Мне очень лестно, что вы такого высокого мнения о моих лекарствах. Я думаю, что Не Минцзюэ будет очень рад увидеть своё оружие. Да, мне… — он несдержанно хрустнул пальцами, спрятанными в рукава. — Мне нужно навестить его. И возможно, будет лучше спрашивать в его непосредственном присутствии. Он вопросительно поднял брови, глядя то на Чжи Чуаня, то на Сяо Синчэня, на всякий случай проверял ещё и реакцию Сун Ланя, и остальных, поколебался и всё-таки уточнил: — Только подскажите, не расценит ли дух как пренебрежение состояние оружия? — Чего состояние, — Сюэ Ян непочтительно фыркнул. — Она в шикарном состоянии, она в моей крови. Да она же сейчас замурлычет, как жирная кошка, посмотрите на эту саблю! Цзинъи молча ел личи, наслаждаясь сладким соком, и только поворачивал лицо к тому, кто говорил в текущий момент, впитывая общение и вообще чувство, что все на месте и все здоровы. Он переглянулся с Сычжуем, поймал его на похожем счастье, и они обменялись понимающими улыбками. — Я готов, — негромко отозвался Цзинъи, но устраивать прямо тут расспрос не собирался. Кухня — это неподходящее место, даже если кухня настолько удобна. — Я тебя подстрахую, — Сычжуй с осторожным интересом рассматривал легендарное оружие, покачал головой, и мягко добавил. — Можно выйти на воздух, так звуки не отражаются от стен и потолка и не искажают мелодию. И ты не готов. Сначала разомнёшь пальцы, а потом готов. — Нам понадобится подставка для сабли, и… — Цзинъи осторожно поискал деликатное выражение, вопросительно глядя на Инь Цзяня. — Спасибо, — доктор улыбнулся. — Не Минцзюэ я устрою сам. *** — Ну вот поднимем Не Минзцюэ и поинтересуешься, как можно в живого человека втыкать такую здоровенную... Басю, — Сун Лань ответил ровно тем же тоном и ехидной улыбкой и все равно заработал от Синчэня строгий взгляд, хотя на самом деле считал, что не заслуживает такого, потому что он сдержался от праведного гнева и не врезал Ян-ди по его насмешливой улыбке за такие непристойные намеки. При Ланях! — Подозреваю, что твой дракон от времени мог подпортиться или усохнуть, так что давай сначала сам попробуй, а потом уже всех корми, щедрый ты наш. Сун Лань выдал Цзинъи еще маленький фрукт, совершенно некстати подумав, что личи влияют на мужскую силу, от этого вспомнилась прошедшая ночь... это все дурное влияние Сюэ Яна! — Я не хочу кусок дракона, — ласково ответил Синчэнь и положил в рот маленький фруктовый кусочек. Он поднялся, взял Бася и на вытянутой руке рассмотрел ее затемненные кровью узоры. Пришлось приложить усилие, но все-таки Сяо Синчэнь держал ее без видимого напряжения. Очень красивая сабля, очень суровая, сильная... Но даочжан не чувствовал никакого страха, только силу и затаенную в глубине сущность, которая не казалась ему злой. — Смотри, — Он уверенно на вытянутых руках поднес Бася к брату. — Благородного воина нельзя оскорбить кровью сильного врага. Тем более у нас честные намерения. *** — Уж я спрошу, не сомневайся! — Сюэ Ян даже руки потёр, посмеиваясь. Наверняка остальные вздохнут с облегчением, что поток возмутительности будет литься в новые уши, а значит им всем достанется меньше. Наивные! Они даже не представляли, до какой степени плотным может быть поток возмутительности от Сюэ Яна! Всем достанется, никто не уйдёт обделённым. — Обижаешь, дагэ, у меня всё аккуратно, как в лучших лечебницах… как вот у нашего уважаемого Инь Цзяня! Даже лучше. У меня ничего не портится, не усыхает, не подтухает. Я скуп, как хомяк. Он любовался Сяо Синчэнем, как он протягивает обманчиво тонкую руку и поднимает тяжёлую саблю, держит в вытянутой руке, показывает брату, и говорит такие приятные слова, ну такие приятные слова, что Сюэ Ян тут же ослабев, остался сидеть на месте. Смотрел на своего даочжана бессильно и горячо, разрываясь на месте от припадка любви. И даже не удивился, когда встретил понимающий взгляд Лань Цзинъи. Усмехнулся — ну-ну, молодой Лань, много ты понимаешь-то со своим чистым чувством в наших глубинах. Инь Цзянь нерешительно задержал пальцы над саблей, сосредоточенно подышал, с волнением прикоснулся и замер. Он вслушивался в себя, в это оружие — Бася, её зовут Бася, это важно — и… ничего. Пусто. С таким же успехом можно было трогать ножку обеденного стола. Инь Цзянь не мог бы сказать, чего конкретно ожидал, но если не происходит вообще ничего? Он разочарованно покачал головой, и уже собирался отпустить металл, как его накрыло. Инь Цзянь вдруг, совершенно без предупреждения оказался окутан теплом. Тем сортом тепла, которое граничит с обжигающим жаром, ещё не больно, но уже рискованно. Беспристрастный рассудок только фиксировал, как беспорядочно заколотилось сердце, все мышцы напряглись в ожидании то ли удара, то ли сигнала нервов «быстрее спасайся, беги». — Какой… — почти беззвучно выдохнул Инь Цзянь, хватая воздух губами, и руки не убрал, только прижал ладонь к широкому лезвию в неосознанном желании погладить, вдруг понял, что сейчас начнёт облизывать губы, и отшатнулся. Умудрился взять чашку с недопитым чаем, никому не показывая дрожащие пальцы, аккуратно отпил и с горем пополам угомонился. — Даочжан Сун Лань, — нет, его самообладание всё-таки оставалось на высоте, только при этом Инь Цзянь понимал, что у него наверняка покраснело лицо. — Пойдёмте? А вы, Сюэ Ян, не улыбайтесь так радостно, и тоже пойдёмте. Я думаю, Не Минцзюэ потерпит ещё с полчаса, пока я вас обоих осмотрю, а после осмотра, пожалуйста, проводите меня к нему… *** Сяо Синчэнь ничего не сказал, только быстрый внимательный взгляд на Инь Цзяня, и он не выдал мысли. О том, что его внешне такой сдержанный брат, оказывается, так тонко чувствует. И так же хорошо, просто виртуозно, умеет свои чувства скрыть. — Да, конечно, — Сун Лань энергично встал, но ожидал, что приглашение касается вовсе не врачебного осмотра. Он посмотрел на Сюэ Яна и понял, что это похоже на «спасаемся вместе!». Нет, нельзя подавать дурной пример, патриарх, точнее — патриархи они или как? — А-Ян, вперед! — скомандовал он и пошел в лечебницу. — Доктор, а иголок не будет? А то я и так слегка продырявился. *** — А у молодых людей будет прекрасная возможность выбрать лучшее место и подготовиться, — Инь Цзянь окончательно взял себя в руки, в глубине души остро жалея о том, что не может сделать это буквально. Очень хотелось обхватить себя руками за плечи. Но он дождался, пока Сюэ Ян упрячет Басю обратно в мешочек. — Иду, иду, — проворчал Сюэ Ян, запечатывая и убирая добычу. — Не стоит тут лежать, своенравная сабля может слопать все наши конфеты… если найдёт их, разумеется. — Иголки обязательно будут, если придётся лечить вас иглами. Или заново что-то зашивать. Во всех остальных случаях искренне обещаю вам, что не стану добавлять вам новых проколов на коже без крайней на то необходимости. И всё-таки привычное занятие добавляет уравновешенности. Инь Цзянь на всякий случай пригласил с собой Сяо Синчэня, вдруг он беспокоится за своего мерзавца. — Пока вы раздеваетесь, я бы хотел уточнить, — Инь Цзянь обстоятельно вымыл руки. — После сквозного ранения в живот какие были ощущения? Посторонний вкус во рту? Как вы вообще решились начать есть? Откуда… Он присел на скамью и тщательно прощупывал хорошо заживающую рану на животе, потом внимательно изучил выходное отверстие на спине. Яркие следы свежих укусов на коже Сюэ Яна просто кричали о том, как именно он провёл ночь и чем он занимался, и совершенно точно было понятно, кто эти укусы оставил, но Инь Цзянь и бровью не повёл, как будто никаких укусов не было. Зато тщательно прощупал и заживающие рёбра, и выбитый, но умело вправленный сустав, уточнил, чем лечились, с интересом рассматривал руку в поисках следов яда, и даже вцепившееся проклятье не оставило следов. — Так откуда вы знали, каким именно образом нужно нанизаться на клинок такого размера, чтобы не оставить на нём печень, желудок, селезёнку и прочие важные органы? — Повезло просто, — пыхтел Сюэ Ян, ёжась от прикосновения прохладных пальцев к животу, а потом с облегчением быстро одевался и скалился улыбкой в сторону Сун Ланя. Его Инь Цзянь осматривал может быть даже более придирчиво, с каким-то будничным долготерпением отметил, что этот тоже покусанный, но гораздо меньше, и следы Цзян Цзая трогал внимательно. — Это чем? — уточнил он, терпеливо изучил предъявленный меч, разделённый на две части. — Остроумно. Сломанная рука? Вы знаете, вас обоих оправдывает только спешка. Действительно, это самый быстрый способ вылечить сломанную кость, но если бы кровью истёк?! А если инфекция? А если проклятье, да прямо на текущую кровь? Даочжан Сун Лань, ваши глаза. Посмотрите на свет. Следите за пальцем. Ну что же… могу сказать, что я действительно хороший доктор, но вот эти капли лучше сейчас закапать в глаза. Очень благотворно скажется на состоянии. Насколько я могу судить, кроме лекарств у вас ещё вот это… серебряное и алое. Как вы называете эту энергию? Сюэ Ян только с недоумением пожал плечами. Ему в голову не приходило давать этому название. Оно просто было, и всё. И наверняка как-то называется само по себе, просто они не знают как именно. — Сюэ Ян, — напомнил Инь Цзянь, едва тот сделал шаг в сторону порога. — Если вы действительно намерены готовить мясо дракона, я вынужден настаивать, чтобы сначала вы дождались, пока я проверю его. Потому что это плоть мистического существа, плюс вы сами сказали, что он сочился тьмой, потом посмертно был взят под контроль Печатью, и при этом ядовитый по своей природе, и лишь после этого от него были отделены эти куски. Знаете, я решительно запрещаю вам бездумно тянуть в рот что попало. Более того, у вас нет шансов, меня поддержат все присутствующие, и даже отсутствующие. Запрещаю. Инь Цзянь очень строго постучал ногтем по столу, а чтобы немного компенсировать свою строгость, дал Сюэ Яну на пробу фиалковую пастилку от кашля. Несмотря на то, что он не кашлял, но всё-таки это было очень похоже на конфеты, только при этом ещё и полезные. Он не проявлял нервного нетерпения, но и не затягивал осмотр. Аккуратно собрал всё необходимое и вот именно сейчас совершенно случайно утратил самообладание. — Даочжан Сун Лань… Пойдёмте? Я… очень волнуюсь за него. Всё-таки один, столько дней. *** ⁃ Доктор Цзянь, если бы не воспитанная в Байсюэ скромность, я бы обязательно сказал, что хорошо умею пользоваться лекарствами даже когда в плохом состоянии, — не без сарказма заметил Сун Лань, при этом действительно скромно, без лишнего любопытства смотрел на то, как Инь Цзянь проверяет рану, и даже увидел, что она и правда заживает быстро. — А уж с такими лекарствами... грех было бы нашего Сюэ Яна не залатать. Нет, Ян-ди и правда на него как-то дурно влияет! Необходима медитация. А то болтливость повышается. — Знаете, Сюэ Ян — непревзойденный мастер по нанизыванию на клинок, вот сами оцените, как он меня ювелирно нанизал. Сун Лань подставился под капли, даже немного присел, чтобы доктору было удобнее их применять, постоял с задранным подбородком, проморгался. — Это любовь, доктор. Любовь, доверие, боль, единение... и ци, конечно. Сложная субстанция. Поэтому я называю ее «гармония». — Мы не будем есть дракона, — тихо сказал Сяо Синчэнь, который скромно и неподвижно стоял у двери, наблюдал и особенно за тем, как его Сюэ Яна кормят пастилками. — Пойдемте, — Сун Лань быстро оделся, завязал пояс и кивнул, — А-Ян, вперед. Он совсем не собирался освобождать второго патриарха от ответственности, тем более, Сюэ Ян очень наблюдательный. Комнату Сун Лань открыл быстро и вот когда увидел Не Минцзюэ в ... целости и полной сохранности, понял, что подспудно беспокоился. Мало ли, вдруг что и пациент уже переместился в дальние надежные дали? — Ну вот, не переживайте, доктор. Забираем пациента? Наши Лани наверняка уже готовы, а я, честно говоря, не хотел бы медлить. *** Его хвалили. Не просто хвалили, с ним шутили. Инь Цзянь осторожно пробовал это ощущение, тщательно спрятав свою осторожность подальше. Хорошо, что Сяо Синчэнь пошёл с ними, он был такой безмолвной поддержкой, и заодно гарантией, что если он что-то сделает неправильно, переступит какую-то невидимую для него грань, то его ох какой непростой братец точно не промолчит. Инь Цзянь нервничал. Нервничал настолько сильно, что даже заподозрил себя в небрежно и слишком сильно стянутой причёске. Он торопливо спускался по лестнице следом за Сун Ланем, нетерпеливо отодвинул его, едва выговорив сбивчивые извинения и кинулся к Не Минцзюэ с бешено стучащим сердцем. Ни следа тлена. Даже не пересохли надёжно запечатанные заклинаниями целебные примочки на срезе шеи. Инь Цзянь только молча поднял руку, мол, подождите, не отвлекайте. Очень осторожно дотронулся до губ Не Минцзюэ, надавил на подбородок, приоткрывая его рот. Теперь губы не были такими мертвенно-серыми. Да, они всё ещё оставались безжизненными, но потеряли этот удручающий оттенок невозвратности. И тонкая кожа на сомкнутых веках выглядела свежее. Если бы ни отсутствие трепета, можно было бы предположить, что он просто спит. Прошли металлические следы от накладок, которыми Цзинь Гуанъяо закрывал глаза и рот своего обезглавленного пленника. — А когда снова забьётся сердце, вы будете поправляться ещё быстрее, — тихо проворковал Инь Цзянь, поправляя глянцево блестящую прядь волос, аккуратно поднял этот поднос с низкими бортиками, куда поместил срез шеи. Держал крепко и аккуратно, умудрился подхватить одной рукой и поднос, и край своих одежд, чтобы не запнуться, поднимаясь наверх. — Да, пойдёмте. Не будем медлить. Он… хочет вернуться. Я убеждён. Инь Цзянь нёс его так, как просто поддерживал бы пациента под руку, помогая дойти до кровати. Это не предмет, который можно сунуть подмышку. Бесцеремонно можно с живыми, которые недостаточно больны и желают умереть лишь из невнятного каприза, здесь совсем другая ситуация. Он даже пару раз заглянул в лицо Не Минцзюэ, словно там могло что-то измениться. Цзинъи развил бурную деятельность. Ему очень хотелось пойти с Сун Ланем в лечебницу, и он завидовал Сяо Синчэню, который пошёл, но не мог же он просто свалить всю подготовку на Сычжуя? Тем более что Сычжуй и так взял на себя почти всё. Походил, выбрал место, чтобы даже стены не мешали, принёс низкий столик и несколько плоских соломенных подушек, чтобы можно было сидеть на земле. Цзинъи нашёл и притащил подставку для сабли, чтобы было прилично и всячески удобно. Разминал пальцы, несколько раз проверил и настроил гуцинь, молча попросил у него помощи и как сумел объяснил, что они собираются сделать и зачем. Когда все снова собрались, Лань Сычжуй как раз играл простую и очень приятную мелодию для очищения пространства. Ничто не должно было помешать, повредить. Цзинъи вообще сидел с закрытыми глазами, уложив кончики пальцев на струны, и впитывал, как они еле заметно подрагивают, отзываясь на звуки мелодии чистоты. — У меня получится, — Цзинъи открыл глаза и счастливо улыбнулся Сун Ланю. — Мы готовы. Мы все готовы. Инь Цзянь снова занервничал и заволновался. Он установил поднос на стол, машинально удивился полному отсутствию ветра, хотя поодаль явственно шевелилась трава. Сюэ Ян спохватился и достал Басю, установил на подставку. — Так, а что нам нужно… — он не успел договорить. — Вам нужно всего лишь молчать, — Сычжуй доброжелательно улыбался. — И потише думать. Вопросы прошу задавать тихо и вполголоса напрямую Лань Цзинъи, он сыграет все вопросы для Не Минцзюэ. Только, пожалуйста, не все сразу. *** Сун Лань не стал слишком уж досаждать доктору своим присутствием. Он не умел быть незаметным, как Сяо Синчэнь, но все-таки постарался. Пока Инь Цзянь проверял пациента, даочжан успел внимательно изучить содержимое одной из коробок со свитками — в конце концов надо бы когда-то все здесь как следует осмотреть. Одну из старых бамбуковых книг он протянул Сюэ Яну, просто для интереса, в ней рассказывалось о древних снадобьях на основе ядов змей с редкими свойствами вроде почти полного замедления сердечных ритмов и энергетических потоков. Сун Лань благоразумно не стал высказываться насчет того, что все, чьи души не успокоились, а мирские дела не завершились, хотят вернуться — вера Инь Цзяня в успех слишком важна, и незачем так неделикатно даже частично приравнивать ситуацию к какой-то другой. — Конечно, получится, — Сун Лань был совершенно уверен в А-И. Если доктор считает, что голова без тела — не повод сомневаться, если они с Ян-ди вылезли из этой гробницы да еще и духов победили, то сомневаться в способностях Цзинъи — это вообще последнее дело. — А-Ян, давай мы постараемся быть аккуратными с нашей знакомой. Сяо Синчэнь, следи за Бася внимательно, ладно? — он не знал, как объяснить, насколько эта сабля «живая», но именно Синчэнь наверняка в таких объяснениях не нуждается. А Чжи Чуань молча и тихо встал за спиной Сычжуя. Это выглядело... нет, ничего странного, но вот замечание Сюэ Яна делало такую ерунду почему-то заметной. — Молчим. — Распорядился Сун Лань и задумался над первым вопросом. Посмотрел на Сюэ Яна, на Синчэня... — А-И, спросить в общем-то надо одно: «где тело?». Но это, конечно, сразу в лоб. — Сун Лань глянул на голову Не Минцзюэ. — Надо как-то... деликатно. Не сразу. Ну в самом деле, ему ли объяснять людям из Гусу, как правильно спрашивать? Сун Лань даже неловко себя от этого почувствовал. *** И вот опять: помолчи, Сюэ Ян! Они сговорились, что ли?! Конечно, он действительно бывает многословным, но это не потому что болтун, а потому что люди бывают такими людьми, что не понимают сказанного кратко! Поэтому приходится объяснять всё подробно — и не ценят! Но вообще наблюдать было интересно. Потому что Инь Цзянь какой-то всполошённый, будто все кругом норовят обидеть его драгоценного пациента. А ему, меж тем, не больно ни разу, он вообще-то мёртвый давно. Ну пусть временно, но в себе-то Сюэ Ян ни разу не сомневался — голову он отрубил полностью, сразу, и кстати, с одного удара, не мучил жертву понапрасну. Это не было так весело, как могло бы быть, в некоторых вопросах Верховный был весьма скучным человеком. Удручающе скучным. Но в том, чтобы побыть просто зрителем, есть некоторая приятность. Он может даже сел бы поудобнее, если бы не одно большое «но». Это Бася, непредсказуемая сучка, мстительная и с дурным характером. Вся в своего хозяина и в свой припадочный клан. А ну как кинется?! Сюэ Ян смерил Чжи Чуаня внимательным взглядом, оценил позицию и покашлял Сун Ланю, мол, смотри… оно может и возмутительно, но идея в общем правильная, и даже поманил его встать за Цзинъи. И сам помучился, но занял место достаточно удобное, чтобы если что успеть прикрыть Сяо Синчэня, или успеть кинуться к Инь Цзяню… правда доктор, как наседка, очень озабоченно держался поближе к отрубленной голове, и даже потянулся к нему руками, будто пытался утешить, но сдержался в последний момент. Интересно, что это с ним вообще? Как помешался на идее вылечить Минцзюэ от смерти. Причём ведёт себя так, как будто он уже жив, просто почему-то не дышит и тушка потерялась. И всё же какой-то он подозрительный. Из всей этой толпы не подозрительным был только Сяо Синчэнь. Хотя Сун Лань тоже… ну ещё молодые Лани. Сюэ Ян сердито посопел носом, понимая, что снова принимается плести цепочки привязанностей, и доплетёт до карпов и кроликов. Тишина повисла такая, что было слышно, как в лесу за стенами Байсюэ задумчиво вякает какая-то птица. Вякнет и замолкает, будто удивляется собственной несдержанности. Сюэ Ян с любопытством следил за Цзинъи, дожидаясь, пока он начнёт играть, и вдруг увидел, что его пальцы уже двигаются. Двигаются так странно и аккуратно, почти не задевая струны, легко прикасаясь самыми кончиками. И музыку не слышно, просто Сюэ Ян вдруг понял, что у него встали дыбом даже тончайшие волоски на коже. Он ощущал мелодию кожей, и лишь потом слух уловил вкрадчивое едва слышное эхо. Играл Цзинъи, вот тут играл, и Сюэ Ян даже узнал мотив — это уже играл Сычжуй, но такого эффекта не было. Сычжуй играл отлично, но было понятно, что он играет — вот струны, вот пальцы, вот мелодия, вот результат. Что происходит сейчас — он не мог объяснить даже сам себе, просто чувствовал надвигающуюся со всех сторон опасность, как будто сейчас откуда-нибудь выскочит безголовое тело, схватит Басю и начнёт крошить направо и налево, а голова на блюде распахнёт глаза, откроет рот… Сюэ Ян впился взглядом в лицо Не Минцзюэ, показалось, что его ресницы дрогнули. Показалось ведь? Ведь показалось, не может быть! Когда Бася дёрнулась, у Сюэ Яна сдали нервы и Цзян Цзай с коротким неслышным вскриком тут же занял оборонительную позицию. — Цзинъи, что ты делаешь? — отчаянным шёпотом вскрикнул Сычжуй, но Цзинъи с закрытыми глазами только играл быстрее, и мелодия становилась громче. Он будто спорил с кем-то, доказывая что-то, и всё это с закрытыми глазами. Его пальцы отрывались от струн только чтобы выслушать ответ, и Сюэ Ян был готов поклясться, что струны в это время дёргались сами, как будто их дёргал кто-то невидимый! Очередной музыкальный шквал заставил Инь Цзяня сорваться с места, одновременно со стойки рванула вверх Бася. Сюэ Ян едва успел удержать свои руки от непоправимого. Острие Цзян Цзая смотрело в лицо Не Минцзюэ, причём Инь Цзянь оттолкнул меч ладонью, второй рукой осторожно стирая с бледной щеки Минцзюэ выскользнувшую из-под ресниц красную каплю. Бася висела в воздухе, медленно поворачиваясь, и Сюэ Ян был готов поклясться, что она то ли присматривается, то ли принюхивается. — Он знает где тело, — Цзинъи разлепил губы, наклонил голову на бок, слушая короткие рубленые ответы от гуциня. — Просто не знает название этого места. И ничего не видит, конечно. Сычжуй как занёс напряжённую руку над струнами своего гуциня, так и держал. И не дышал. Даже пальцы не дрожали. Он был готов атаковать кого угодно, что угодно, как угодно сильно. Но висящая в воздухе Бася наконец застыла и нацелилась куда-то. — Она… показывает? — Он, — поправил его Цзинъи. — Глава клана Не. Показывает в какую сторону идти. Что там, Сычжуй? Нам нужна карта! — Есть карта, — Сюэ Ян отмер, перехватил один клинок зубами, полазил за пазухой, достал карту и не глядя сунул куда-то, чтобы передали Сычжую. Потом потянул носом воздух, снова полез за пазуху, достал кусочек чистого полотна и протянул Инь Цзяню. — Кровь. Не хватай клинок голыми руками. *** Сюэ Ян только подлил масла в огонь, когда кивнул на Чжи Чуаня, а тот стоял себе, ничего такого... вот интересно, — думал Сун Лань, — когда он стоит за спиной Цзинъи, он так же выглядит? Ну... на нем же не написано, как сильно он любит своего А-И? Кошмар. Сун Лань запретил себе думать такое и пренебрегать своим же патриаршим распоряжением. Когда пальцы Цзинъи дрогнули, даочжан уже не думал ни о чем — только чтобы не дышать, не сбить, не помешать. Он смотрел на руки Цзинъи, держал в поле зрения Бася, готовый подстраховать, если что, но не шевелился. Все-таки он много чего не знает. Иллюзий, например. В музыке ничего не понимает. Смотрит на это и только кожей и внутренней силой ощущает, насколько все серьезно и тонко одновременно, но природа этого разговора Цзинъи и его музыки с душой — это совершенно за гранью понимания патриарха Байсюэ. Он даже не увидел, а сначала почувствовал, как дрогнула Бася, и чуть было не дернулся, но успел себя остановить. Сяо Синчэнь выхватил меч так же быстро, как Сюэ Ян, только он поступил совсем по-другому — поднялся в воздух на Шуанхуа и застыл, неотрывно глядя на саблю, парил на таком расстоянии, что и не мешал Бася и готов был за ней сорваться. Сун Лань выдохнул, послушал Цзинъи, внимательно оценил действия доктора и сказал: — Ну что ж. Собираемся и следуем за Бася. Сейчас. Надо бы еще посоветоваться с Ян-ди, когда выдать пациенту заколку... но потом, успеется. — В каком составе? — Сяо Синчэнь спокойно взялся за рукоять Бася и спустился с ней на землю. Сабля ощутимо подрагивала в руке, но вроде не собиралась никуда бросаться, как будто понимала, что никуда от нее никто не денется, а денется — она заставит кого-нибудь, да пойти. Чжи Чуань уже утомился удивляться. Байсюэ преподносил сюрпризы день за днем, и даже нервное ожидание Сун Ланя и Сюэ Яна из Цинхэ на этом фоне казалось уже спокойным временем. Он остался рядом с Сычжуем, сообщил ему, что он молодец, и ни в какие обсуждения не вступал. Что тут обсуждать? Достаточно на них на всех посмотреть — и ясно, в каком составе отправятся искать тело. Ну что ж, у них с Лань Сычжуем найдется куча дел. *** Кровь. Кровь? Инь Цзянь машинально взял поданную ткань порезанной рукой, нервно сжал в ладони, снова потянулся было стереть оставшийся след на щеке Не Минцзюэ, и замер. Оглянулся — все были заняты другим, и Сяо Синчэнь уже спускался на землю, держал в руке саблю. Лань Цзинъи убрал наконец руки со струн, и Сычжуй как-то обессилено откинулся назад, опираясь спиной на ноги Чжи Чуаня. Инь Цзянь осторожно потянул в рот палец, на кончике которого остался кровавый потёк, снятый с щеки Не Минцзюэ, попробовал на язык и застыл на месте. Всё, что кружилось в голове невнятными обломками, неожиданно выстроилось по порядку, и на этот порядок не было сил смотреть. Сюэ Ян, этот невыносимый человек, который везде лезет, всё-таки углядел, мимоходом хлопнул по плечу — возмутительно! — и брякнул: «О, я тоже так делаю постоянно, а меня ругают». И тут же полез с вопросами на тему насколько быстро нужно собираться, и можно ли выделить хотя бы часок. Инь Цзянь с трудом собирал в кулак самообладание. Привычно спрятался за строгим выражением лица, но больше всего сейчас хотелось сорваться с места и бежать до тех пор, пока не закончатся силы. Язык пощипывало тяжёлым металлическим вкусом, которого у крови быть не должно. Свежая кровь отдаёт слегка солоноватой медью, но сейчас на языке разливался тяжёлый привкус лежалой ржавчины с отчётливым ароматом давленой травы. Зато он прекрасно знал этот вкус, потому что сам готовил эту отраву… но не знал для кого. Почему они все вокруг непрерывно что-то делают? О чём-то говорят… он ведь даже не может попросить у Не Минцзюэ прощения, но какая разница, какая же разница… Инь Цзянь только судорожно обматывал порезанную ладонь, чувствовал дурноту и яростное желание кричать. — Я с тобой, — Лань Цзинъи поднялся с места, покачнулся, но тут же расфыркался. — Ноги затекли. Забыл как это вообще, сидеть вот так. Цзычэнь, я нужен тебе с собой, потому что как иначе можно поговорить с его душой? Нет, без меня никак. Вдруг что спросить нужно будет. Вдруг что… Он осторожно взял Сун Ланя за руку. Вдруг что. Снова?! Нет. — Гэгэ, послушай, ну правда, никто не знает, куда это лететь, зачем, — Сюэ Ян проникновенно улыбался Сяо Синчэню, держащему в руке саблю, и старался не бледнеть, потому что снова представил, что было бы, если бы в гробнице Цинхэ Не он был бы с ним, а не с Сун Ланем. Но в общем-то, как раз ничего особенно и не было бы. Ни у кого. Там всё и закончилось бы. — Ну просто почему бы нам с тобой просто не смотаться быстренько, а патриарх дома посидит, да, Сун-дагэ? Не посидишь? — Сюэ Ян тут же спрятался за Сяо Синчэнем, потому что от Сун Ланя можно и схлопотать. — Я тут начертил линию на карте от Байсюэ в ту сторону, куда указывала Бася, — Сычжуй помахал картой, привлекая к себе внимание. — Извините, — тихо кашлянул Инь Цзянь, чувствуя себя несчастным и разбитым, и никак не мог отлипнуть от Не Минцзюэ, так и стоял, полусогнувшись и опираясь локтями на стол. — Вообще-то, если кому-то интересно моё мнение, вы даже ещё не оправились от полученных ран. Оба. Да, вы выздоравливаете потрясающе быстро, вы оба сильные люди, но ведь это же безответственно… Вы только этой ночью вернулись! Он наконец выпрямился, под прикрытием широких рукавов едва ли не ломал пальцы, не зная какие аргументы приводить. — Вы должны взять меня с собой. Нас. Меня и… Не Минцзюэ. Чжи Вэньчжун, поддержи меня. Я соберу всё необходимое за полчаса. Всего за полчаса. Я не задержу, — Инь Цзянь смотрел строго, но голос вибрировал, как будто он вот-вот сорвётся. — Да, это не очень удобно, у меня нет меча, но… Он с трудом удерживался от желания начать кусать губы. Как он был горд собой, когда сумел сварить это снадобье! Как же его нахваливал Цзинь Гуанъяо, в каких красивых выражениях! Он приготовил, отдал и… забыл. Кинулся дальше работать с азартом запойного пьяницы, для которого нет другой жизни, кроме как превзойти себя вчерашнего. Средство, чтобы выдать живого человека за покойника. Так надёжно, что даже заклинатели не определят, что он ещё жив. Останавливается не только сердце и дыхание, останавливается всё, даже циркуляция ци, гаснет золотое ядро, но это временно… Инь Цзянь ругал себя на все корки. Ведь он слышал, как недоумевает даочжан Сун Лань, и Сюэ Ян разводил руками, они не могли взять в толк, как Не Минцзюэ удалось выдать за покойника, и у него ничто вообще не шевельнулось в памяти! А теперь… а теперь он не просто вспомнил. Теперь он точно знал, чем его лечить, как поднять, как оживить, потому что… строго говоря, с этим снадобьем даже отрубленная голова это ещё не повод насовсем умирать, да ещё и человеку с такой сильной волей. Да ещё и дух меча… — Сяо Синчэнь, пожалуйста, — Инь Цзянь шагнул ближе к брату. — Я сразу смогу заняться им, сразу, как только вы найдёте… Не потеряем время. Лань Цзинъи! Это очень важно! Это было важно. Не было ничего важнее. Инь Цзянь неожиданно успокоился. Он сможет всё исправить. Сможет. Попросит у Не Минцзюэ прощения, и тогда, пожалуй, сможет вернуться в Хэй или лучше обосноваться где-то ещё, и больше никогда не связываться с Цзинь Гуанъяо… разве что для того, чтобы отравить его самого. *** — За телом. Туда, куда укажет Не Минцзюэ, — Сяо Синчэнь улыбался только уголками губ, и не было ничего такого, чтобы повторить совершенно очевидное, потому что Сюэ Ян волнуется. Да и все что-то волнуются... впрочем, событие, конечно, незаурядное. Он мягко сжал пальцы Сюэ Яна за спиной и очень осторожно, но очень внимательно следил за братом. Вот кто растревожился! Это же просто... Инь Цзянь умел очень хорошо держаться, просто безукоризненно, и сейчас даочжан не столько видел, сколько смутно ощущал. Ничего особенного, у брата как у врача огромный повод волноваться! Но тут чувствовалось что-то другое. Только что — Сяо Синчэнь не успел задуматься, потому что Сун Лань отрывисто и громко велел: — Тихо! Он обвел всех суровым взглядом и четко и спокойно сказал: — Лань Цзинъи идет, потому что без него невозможно общаться с душой. Я — потому что никуда его без себя не отпущу. Сяо Синчэнь и Сюэ Ян — потому что Синчэнь здесь самый спокойный, а Сюэ Яна никто не удержит. Доктор Цзянь, собирайтесь, без врача пациента мы не оставим, соберите Не Минцзюэ по вашему разумению и отдайте Сюэ Яну. Старший адепт Лань Сычжуй и старший адепт Чжи Чуань отвечаете на это время за Байсюэ. Всем все ясно? С ударом колокола жду вас всех здесь. А-Ян, собери все на всех. Он подошел к старшим адептам, взял у юноши карту и уже совсем другим тоном продолжил: — Ты умница, Лань Сычжуй, спасибо. Мы постараемся побыстрее, — Сун Лань коротко обнял его и направился к себе в комнату. — А-И, пойдем.