Затмение

Цзинь Лин понятия не имел, что будет так волноваться. Вот ощущение, что хочется втянуть голову в плечи, точно появилось, но с этим он уже умел справляться. Только спина прямая стала, напряжённая, как будто защищаться придётся силой. Но наставник не собирался нападать. Наоборот, он со всем вниманием прочитал, и… похвалил. Цзинь Лин только недоумевающее округлил глаза. Что там хвалить? Там пока не о чём вообще говорить, это же просто попытка сделать то, что задано, а задано вообще другое! Нет, Чжи Чуань точно решил расковырять ему мозги на сон грядущий. Наверное в этом был особый смысл. Цзинь Лин честно слушал, и так же честно пытался осмысливать. — Верно. В это-то и дело, что пион растёт на берегу, а лотосы в озере… и пион кажется один, а потом смотришь на куст — а их там целая толпа. Он несколько приободрился, принимая листок с поклоном, с надеждой улыбнулся в ответ. Снова напомнил себе осмысливать ответы. Ох уж эти иносказания! Это дядя Яо любит такое. Вот он точно смог бы часами разводить философские диспуты о цветах, озёрах, лесах, а потом оказалось бы, что речь совсем не о природных красотах. Цзинь Лин с облегчением поклонился ещё раз, потому что если наставник прямо сказал отдыхать, то он действительно сейчас пойдёт и ляжет в постель… и вытянет наконец ноги. Что он, собственно, и сделал. Только по кровати в темноте похлопал ладонью и улыбнулся, когда Фея заскочила на постель и улеглась в ногах. И сразу ощущение безопасности окутало тёплым коконом. Наставник точно знает что говорит — возможно, решение придёт во сне, и утром останется только записать, а если нет, то утром он точно будет соображать лучше. Впечатления улягутся. *** Инь Цзянь успокоился. Прошло не так много времени, а он уже полностью взял себя в руки, и с чувством огромного удовлетворения вдохновенно разложил противоядие на составные части, выделил те ингредиенты, которые должны обезвреживать энергетически тонкие вредоносные элементы, и даже немного рискнул, пробуя сочетание на язык. Так лучше осознавалось, что получилось в итоге. Вкус вяжущий, но обнадёживающий. Запах, консистенция, всё сбалансировано, и энергетически верно. И всё-таки насколько сильно искажение ци исказило яд? Нужно посоветоваться с остальными. С Сюэ Яном! Возможно, у мерзавца его брата есть в запасе какой-нибудь предосудительный трюк, возмутительный по своей сути, но действенный. Гулкие удары ладони в дверь заставили его вскочить. Хорошо что успел всё убрать из рук. Он ведь успокоился! Нет, это просто из-за резкого звука. Инь Цзянь на этот раз не стал звать и приглашать войти, он быстро прошёл к двери, открыл и в последний момент понял, что с трудом удерживает улыбку. Не Минцзюэ пришёл. Удерживать пришлось всё сразу: и улыбку, и тревогу — вдруг ему стало хуже?!, и неожиданно задёргавшееся сердце. — Не Минцзюэ, — он сделал шаг в сторону. — Проходите, пожалуйста. Всё в порядке? Инь Цзянь изучал его сразу, едва увидел. Нет, всё-таки это пока ещё его пациент, вот откуда эта тревога и лёгкая нервозность. Если ему не плохо, значит он просто зашёл? Или… вспомнил что-то? — Присаживайтесь, — Инь Цзянь аккуратно прикрывал от случайных невидимых пылинок нежные части снадобья, на рабочем столе идеальный порядок. Такой же идеальный порядок в причёске, в обновлённой заколке, в голове… в голове должен быть. Смятение — это от резких звуков. Определённо. Если Не Минцзюэ вспомнил что-то важное, он скажет сейчас. *** Минцзюэ не сразу переступил порог, он окинул доктора долгим взглядом и только потом вошел. А чего он ожидал? Каких-то изменений? Нет, тот же доктор, ничего нового. Удивляло, что он так спокоен, работает, похоже. Разве человек, который ожидает какого-то наказания, останется вот так вот просто? Был правда и другой вариант — все всё знают, это всё — часть плана, и Инь Цзяню нечего бояться. — Я ненадолго. — Отрезал Минцзюэ, остался стоять, сложил руки на груди и все не сводил с доктора взгляда. — Как успехи? Он кивнул на стол. Дурацкий вопрос, он же уже сегодня спрашивал. Нечего тянуть, надо сказать да и все. — Все нормально. Я читал, но ничего особенного не вычитал. Про искажение ци. И все думал про этого подлого, но умного человека, про яд, и про вашу, доктор, историю. — Минцзюэ вцепился взглядом в цветочную заколку, потом в точеное лицо Инь Цзяня. — Это ведь ты яд сделал? Ты. Для этого своего друга. *** Как успехи? Его нетерпение не могло не радовать. — О, я тут… Инь Цзянь не успел продолжить, потому что не перебивать же. Просто смотрел в эти острые тёмные глаза и не мог понять, что ему сейчас стоит чувствовать. Страшно? Наверное, должно быть страшно. Инь Цзянь строго смотрел на него, как будто пациенту запрещено высказывать безумные гипотезы в лицо своему доктору. Смотрел строго, но без страха. А что он сделает? Не убьёт же он его. А если убьёт, то это, скорее всего, будет не больно. — Да, — ровным тоном ответил он. — Но я не знал против кого, Не Минцзюэ. Что это вы… я узнал только когда начал тебя лечить. Появилось тянущее желание оправдаться, объяснить. Инь Цзянь не двигался с места, вообще не шевелился, и даже не моргал. И глаза не прятал. Всплывающая правда и без того должна была его каким-то образом покалечить. А что пальцы дрожат, так это под длинными рукавами не видно. *** Надо же какая выдержка. Можно только позавидовать. «Да» — как будто он эти яды каждый день варит. А может и варит, кстати, кто его знает. — А если б знал? Минцзюэ усмехнулся и шагнул к доктору. Близко. Он ухватил его за плечи, не то чтобы очень сильно, но попробуй Инь Цзянь дернуться — станет сильнее. — Что бы это изменило, а? — Минцзюэ смотрел ему прямо в глаза, смотрел на этот упрямый изгиб губ, с которых слетело такое простое «да». Что он теперь скажет? — Знай ты, что яд предназначен Не Минцзюэ, что бы это изменило? Он говорил негромко, но голос звучал жестко, и Минцзюэ лишь немного сжал эти худые плечи, не отпускал и смотрел. Что значит «не знал»? Какая вообще разница? — Я тебе скажу. Ничего. Яды готовят, чтобы кого-то отравить, не так ли? Ты готовил яд, которым должны были кого-то отравить. *** А всё-таки Инь Цзянь едва не отшатнулся. Наверное, это было бы унизительно, так шарахнуться. Он только медленно потянул носом воздух, так же медленно выдохнул. Пришлось чуть ли не запрокинуть голову, чтобы смотреть в глаза. Не Минцзюэ подавлял, и хватка за плечи многообещающая. — Не так, — он поправил исключительно ради истины. — Я восстанавливал рецепт из обрывка… страницы из какой-то старой книги. Да. Яды готовят чтобы травить. А с саблей тренируются чтобы убивать. Но яды делают в числе прочего ещё и для того, чтобы узнать, как от них лечить… Но если бы я знал… А что, если бы он знал? Если бы Цзинь Гуанъяо подошёл к нему и сказал: «Инь Цзянь, я хочу отравить своего названного брата, главу клана Не»? — Я не подданный… — он машинально мотнул головой в сторону Ланьлин, давая понять что где-то там находится человек, которого Не Минцзюэ должен вспомнить. — Я не его подданный. Следовательно, мне невозможно приказать. Как независимый лекарь и ученик своего учителя я имею право отказать кому угодно и в чём угодно, — Инь Цзянь всё-таки попытался шагнуть назад и чуть не охнул, понимая, что держит он сильно и цепко. — Я не пошёл бы против Не Минцзюэ, хотя я тебя лично и не знал. И не видел ни разу. Потому что нужно быть полностью ненормальным, чтобы идти против… против… Ну уж нет, даже сейчас, когда колени подгибаются, он упрямо держал язык за зубами, чтобы не ляпнуть то, что может покачнуть правильный процесс самостоятельного возвращения памяти. — Я не стал бы тебя травить. Стать врагом… тебе? Твоим?... хорошо, и кроме этого стать личным врагом Лань Сичэня? Во имя чего?! А вот теперь у него всё-таки дрогнул голос, и Инь Цзянь снова медленно вдохнул и выдохнул. Он не боится. Нет смысла бояться. Всё идёт своим чередом. Не Минцзюэ ему не верит и переполнен подозрениями. Но ведь так и должно быть. Вот только теперь он перестанет ему доверять и перестанет пить лекарства… и что тогда? *** — Верно говоришь, — Минцзюэ едва сдерживался, чтобы не раздавить эти плечи. Человек, который сделал яд, говорит ему, что с саблей тренируются, чтобы убивать! — Чтобы убивать честно. Лицом к лицу, а не подло подливая какое-то дерьмо в чашу! — внутри все подыхало от гнева. Лекарь-отравитель будет рассказывать ему про «убивать»?! — Чтобы знать, как лечить? Что-то я смотрю ты не торопился изучать этот вопрос, м? — Минцзюэ резким кивком указал на стол. Внутри все полыхало от гнева, зачерпни такой кипящей ци — и все, от этой комнаты ничего не останется. Он все-таки выпустил Инь Цзяня, шагнул назад, все-таки слушал. — Откуда я знаю, во имя чего?! Я ни хрена не помню! Ни дома, ни семьи. Для чего-то ты это делал? Для чего-то скрывал? Скажи мне, доктор... — он произнес это совсем не так, как говорил еще утром. — Ты скорее разочарован результатом или тебе скорее любопытно? Интересно, да, чем дело кончится? А потом очередная порция твоего лекарства окажется ядом, который снова превратит меня в человека без имени? Он предпочел бы не проверять. Минцзюэ сжал кулаки, подавляя покалывание на кончиках пальцев — так хотелось сбросить энергию хоть куда-нибудь, желательно немедленно. *** От силы его гнева Инь Цзянь задыхался. И одновременно не мог не радоваться тому, что Не Минцзюэ настолько живой и эмоциональный. И упрёк был справедлив… с точки зрения отравленного. — Чтобы тебя убить, мне было достаточно просто не лечить тебя, — Инь Цзянь всё-таки почувствовал подступающую к горлу собственную злость, она вынуждала шипеть сквозь зубы. Нужно успокоиться, иначе просто всё бесполезно. Он с трудом заставил себя закрыть глаза, когда Не Минцзюэ отпустил его. На мгновение закрыл глаза, отступил назад, аккуратно дотронулся до стола, чтобы ничего не разбить. — Я был молод, — сдавленно проговорил он, стараясь не шипеть. — Когда я готовил это снадобье, я не был таким опытным, как сейчас. Да, я сделал ошибку. Да, я верил тому, кому не стоило бы верить. И я стараюсь вернуть тебе то, что забрали не без моей помощи. Инь Цзянь резко выдохнул, как будто собирался кинуться в пропасть, в пару шагов подошёл к нему снова, сжал пальцы поверх его кулаков. Торопливо и просительно заговорил: — Не Минцзюэ… мой план очень прост. Я приготовил новую порцию яда. Для себя. Мне нужно написать брату письмо с инструкцией, что делать дальше. Я приму яд, и буду лежать несколько дней… мёртвый. Почти. Это снадобье не убивает, потом я очнусь. Если я очнусь без памяти, то мне дадут противоядие и тогда я должен всё вспомнить. Оно должно подействовать. Вот тогда и только тогда его выпьешь ты. У меня нет другого способа доказать, что я на твоей стороне. *** — А, ну ясно! Спасибо! — вот сейчас Минцзюэ зарычал. Вот это все про «молод», про «ошибку» — это такими словами, значит, он себя самого лечил? Сейчас Минцзюэ уже не рассуждал и не пытался найти никаких объяснений или тем более — внять словам Инь Цзяня. Он просто злился. Но как оказалось он и представить себе не мог всю степень бешенства. Минцзюэ даже рук не убрал, когда Инь Цзянь до него дотронулся, смотрел как на безумного, слушал — как помешанного. — Что?! — рявкнул Не Минцзюэ, когда Инь Цзянь закончил рассказывать свою гениальную идею. Это уже слишком. Он схватил его снова — за горло одной рукой, за плечо — другой. Не затем, чтобы задушить, хотя признаться мысль мелькнула, а для того, чтобы Инь Цзянь смотрел сейчас только в его глаза и слушал очень внимательно, не отвлекаясь. — С чего ты взял, что мне надо каких-то доказательств? А? Что ты собрался доказывать? Мне?! — говорил он, приблизившись так, что сам чувствовал дыхание доктора. Под пальцами бился пульс. — А брату ты сказал? Нет ведь? Оо... Независимый лекарь. Так вот. Не смей, понял? Ты понял?! — Минцзюэ сдавил горло сильнее. — Раньше надо было думать, а не теперь. Ты не знаешь. То говоришь про искажение ци, побочный эффект, то без этого собрался пить эту дрянь!!! Не Минцзюэ выпустил его и шагнул к столу, занес руку, готовый одним движением уничтожить все труды Инь Цзяня. — Ты понял?! Отвечай! *** Вот сейчас, кажется, всё и закончится. Ему ведь достаточно пальцы сжать, чтобы задушить… или раздавить горло. Инь Цзянь рефлекторно схватился за эту руку, удерживающую за горло, но это и всё. Его заливало таким знакомым сухим жаром, которым в самом начале так ярко шибало от Баси. Это была ярость, чистая ярость, которую он тогда не понял, не распознал, принимая за поддержку. Как можно задавать такую толпу вопросов, сжимая горло? Ведь невозможно же ответить толком! Инь Цзянь упрямо сжал губы, глядя ему в глаза. Слушал, изнемогая от острой несправедливости происходящего, не в силах унять дрожь. В виски часто стучало горячей кровью, и пальцы на горле сжимались. Горячие пальцы. Он покачнулся и едва не упал, когда Не Минцзюэ его отпустил, тяжело потянул воздух и поднял руку. — Подожди, — почти беззвучно попросил Инь Цзянь, рванул заколку с головы, отшвырнул её в сторону и кинулся под руку Не Минцзюэ. Тонкий и гибкий, быстро скользнул в узкую щель между ним и краем стола, прикрывая своим телом хрупкие аккуратно расставленные снадобья. — Я понял! — раздражённо зашипел Инь Цзянь. — Брату не сказал, потому что на тот момент ничего не решил. Раньше — да! Надо было думать! Думать надо вообще всегда! И раньше, и сейчас, и завтра! Я учёл искажение ци и побочный эффект, только закончил перед твоим приходом! Я понял, слышишь?! Он сердито ткнул указательным пальцем в грудь разбушевавшегося Минцзюэ, его самого душила злость. Здоровая злость человека, который из шкуры лезет, чтобы всё исправить, а выгребает и за Цзинь Гуанъяо, и за Сюэ Яна вместе взятых! — Не Минцзюэ! — строго прошипел он, мотнул головой, глаза яростно сверкали через падающие на лицо пряди. — Если так хочется, можешь бить меня. Но нельзя портить лекарства! — Инь Цзянь свирепо дышал, губы дрогнули, обнажая зубы, как будто он собирался кусаться, горло сжималось спазмом. — Минцзюэ!.. Пожалуйста… *** Понял он! Минцзюэ следил за ним взглядом, за этим независимым лекарем, который творил черт знает что, готов был за свои склянки чуть ли не умирать. Умирать. Цзянь что, решил, что он его убьет что ли? Бесстрашный. — Вот как. Ну так иди и скажи. Или письмом — проще? Не надо смотреть брату в глаза? Минцзюэ с некоторым удивлением посмотрел на палец доктора, на его гневное лицо. Как кошка, которая показывает зубы тигру. Нормальный? Еще царапаться сейчас начнет! Шрам на шее дернуло, Минцзюэ поморщился. — Бить? — он зло улыбнулся и отодвинулся от тыкающего в грудь тонкого сердитого пальца. — Кого? Тебя? Тьфу ты. Он отошел, смерил доктора тяжелым взглядом, наклонился и поднял заколку. Цветочница! Исследователь! Минцзюэ протянул Инь Цзяню заколку на ладони и глухо сказал, расставляя слова: — Не смей пить яд. *** — И пойду! — вызывающе прошипел Инь Цзянь. — И скажу! Да, письмом — проще! Я трус! Эта улыбка злая, вот это вот всё! Да что он себе возомнил?! Тяжёлый взгляд на обозлённого Инь Цзяня не действовал. Он трудно дышал, как будто весь шок и весь стресс последних дней навалился на него всем весом. — Я заживу, — Цзянь настороженно следил за ним, как он отходит и наклоняется. — А они — нет, долго восстанавливать, редкие ингредиенты. Его не отпускало. Он с трудом увязывал рванувшие в разные стороны нервы, следил за Не Минцзюэ лихорадочно блестящими глазами и только короткими взглядами в его ладонь с горем пополам распознал, что он там протягивает. Медленно сполз с края стола, на котором практически сидел, забрал заколку, несильно царапнув его ладонь, с тихим стуком положил на стол и порывисто наклонил голову в сторону. — Ты запрещаешь? Мне? — нужно взять себя в руки. Инь Цзянь обхватил пальцами свою шею, тонкая кожа отозвалась неутешительным отчётом: останутся следы от пальцев Минцзюэ. — Не буду. А ты не смей так злобиться. Это не полезно. Голова будет болеть. Он вызывающе вскинул голову. Смотрел пристально на своего ох какого непростого пациента. — И? — отрывисто спросил он. — Я всё ещё твой лекарь, или мне отступиться? *** — Трус, — повторил Не Минцзюэ, как будто без этого слово не до конца понятно. — Это печально. Но поправимо. Он ждал, пока Инь Цзянь, этот вредный, упрямый, ах да — независимый! — лекарь возьмет уже свои цветочки. А то появлялось желание их просто раздавить. — Да. Запрещаю. Тебе. Он глянул на ладонь, на которой осталась почти незаметная царапинка. — Просто не надо меня злить всякими идеями завиральными. Голова от вздорного доктора уже болит, это точно. Шипит тут как кошка, упрямится! Не Минцзюэ хмуро глянул на несчастную заколку и вышел вон, не считая нужным отвечать на вопрос. Он вообще еще не решил. Нет, решил. Нет... тьфу! Еще и жрать охота невозможно! Сегодняшней «еды» как будто и не было вовсе. *** Он запрещает! Подумать только! И не зли его, и не печаль его, и лечи быстро, но не лечи. Небеса, что за невыносимое создание с темпераментом горной реки?! Никогда не знаешь, в какой момент швырнёт об камни! Не надо его злить, ишь ты! А спокойного доктора доводить до состояния шипящей мегеры, значит можно! Инь Цзянь всё так же настороженно и выжидательно смотрел ему вслед, но этот невозможный даже не соизволил ответить! Раздёргал нервы на нитки! Инь Цзянь тихо всхлипнул, понимая, что ещё немного, и он сам начнёт всё крушить, без посредничества высокомерных беспамятных глав титулованных кланов. Выбрал момент! Нет, ну выбрал момент! Он схватил флакон с мощным успокоительным, сжимал в кулаке до боли, но так и не влил себе в рот. Инь Цзянь умылся, понимая, что руки не просто дрожат они трясутся, и пальцы ходят ходуном. Кое-как прибрал волосы, туго стянул заколкой, сосредоточенно увязывал и упаковывал свои нервы. Всё зря. Всё бесполезно. Нет, он и не ждал, что будет легко, но если всё провалилось, так и не начавшись… Чуть не разбив несколько ценных образцов, Инь Цзянь смирился с тем, что эта ночь будет потрачена впустую. Поэтому тщательно всё укупорил, подписал, внёс несколько пояснительных записей, и спрятал. Да, спрятал, потому что никто не знает, какая мысль придёт в голову Не Минцзюэ среди ночи! Не всегда можно успеть кинуться. Но какие бы возмутительные мысли в его голову ни приходили, это всё равно успех. Инь Цзянь слабо улыбнулся. Потому что покойникам мысли не приходят, и в отдельно лежащей голове они тоже не блуждают. Он потратил много времени, накладывая на шею и плечи прохладные примочки. Понимал, что поздно, хорошо знал свою кожу, но всё равно приложил. Потому что лучше лечить, чем не лечить. Ничего, под одеждой не видно. Шею можно как-нибудь спрятать. А можно вообще никуда не выходить, и тогда никто ничего не узнает. Это личное дело. Инь Цзянь сделал себе поблажку, хотя в свою комнату так и не ушёл. Спал на кровати, предназначенной для пациентов, и проснулся разбитый, уставший, с сине-чёрными следами от пальцев на шее. Широкая полоска полотна всё скрыла. Инь Цзянь только вздохнул, и начал готовить порцию утреннего лекарства для Не Минцзюэ. С учётом того, что сообразил накануне. *** На хрена ему это надо?! Минцзюэ швырнул ханьфу на стул, рывком снял ленту, распуская волосы. Вот эта стерва в цветах, шипящая. Еще и приказывает ему! Он посмотрел на стул, взял ханьфу, аккуратно сложил и так же аккуратно отправил в эту же стопку всю остальную одежду. В конце концов вздорный доктор, который его чуть не убил, а теперь лечит непонятными методами — это еще не повод терять дисциплину. Вот сейчас он ляжет спать и будет спать, утром встанет и устроит себе тренировку, потом баню, потом, может быть, если повезет и готовить будет Сюэ Ян, он нормально поест и вернется в библиотеку. И вовсе не потому, что он «дисциплинированный пациент». — Дисциплинированный пациент, — вслух повторил Не Минцзюэ. — Охренеть. «Независимый лекарь» — передразнил он Инь Цзяня и свирепо посмотрел на кровать, как будто не заснуть на ней собирался, а победить в кровавом сражении. На самом деле так оно и оказалось. Настоящий бой с бессонницей. Минцзюэ никак не мог уснуть, вставал, пил воду, иногда ругался, но в конце концов просто велел себе спать и принял решение. Завтра поговорит с Сун Ланем. Неужели во всей Поднебесной не найдется другого хорошего врача? Быть такого не может. Хотя вот... вот другого Цзэу-цзюня нет во всей Поднебесной. Нет. Разве можно сравнивать?! Нельзя! Немыслимо! Минцзюэ все-таки уснул и встал из-за этого поздно. Ну... до колокола, но явно не так, как обычно. Дисциплина прямо с утра начала хромать — это плохо, но поправимо. Минцзюэ умылся, надел штаны и вышел в свой маленький двор. Гимнастика чередовалась с подходами к балке. Он делал упражнения, потом считал, сколько раз подтянулся, с каждым подходом увеличивая нагрузку. Чертов колокол никак не звонил. Хоть иди и сам готовь! Но Не Минцзюэ решил, что воспользуется тем, что на голодный желудок тренироваться как раз и надо, как перед боем — не есть. Он снова ухватился за перекладину и начал новый счет. *** Сюэ Ян вообще всегда выступал за гармонию во всём мире. А гармония — это когда ему хорошо! А хорошо ему когда можно раз за разом целовать Сяо Синчэня, собирать с его губ стоны и крики, смотреть в его глаза, отвоёванные у злой судьбы, брать снова и снова, спать с ним. Спать рядом, спать в его объятиях, самому сжимать со всей дури, или хотя бы просто намотать на палец прядь его волос и спать. И просыпаться рядом от того, что слышно, как Сяо Синчэнь дышит. Просто тихо дышит во сне. Вот это и есть гармония, окутанная лёгкой алой дымкой. — Мой даочжан, — промурлыкал Сюэ Ян, собираясь вставать. — Не думал, что скажу это, но после вчерашнего сурового ужина я могу помчаться промышлять грабежами и разбоем. Сун-дагэ где-то… где-то возле крольчатника, а это значит, что Лань Цзинъи тоже там. Пока он соберётся на кухню при наличии рядом патриарха Байсюэ, я вымру. Если у меня вчера отжали приготовление ужина, то во имя справедливости я сегодня отожму завтрак. На кухне, правда, он озадачено уставился на сковородку, которая больше напоминало наполированное зеркальце красавицы, и суеверно отставил её в сторону. Кто и зачем сотворил этот ужас с благородной утварью? Сюэ Ян хмыкнул, нарезая мясо. Это как-то само собой получилось, он даже не планировал, что именно сделает, но раз сковородки нет, то надо как-то выкручиваться? Нет, воскрешать ещё и сковородки — на это свои таланты он гробить не собирался. Это вот пусть Цзинъи мучается, его же златотканый приятель устроил это безобразие, пусть выкручиваются. Всё на пользу, зато и будет повод чему-то научить маленького лопоухого аристократа. А раз так, то все сами виноваты — над Байсюэ очень быстро разнёсся запах мяса, варварски запечённого над раскалёнными углями. А рис, овощи и чай это уже так, дополнения в стиле Байсюэ. Но сковородку Сюэ Ян поставил на видное место, как символ триумфа бестолковой безупречности над приземлённой практичностью. Да, поиздеваться. А почему бы и нет? Если он не может тряхнуть мальчишку за шкирку, то тряхнёт за самолюбие. Он ударил в колокол, на ходу дегустируя завтрак собственного приготовления, потому что всех ждать не собирался. Лучше позавтракать два раза! Мурлыкал себе под нос что-то, раскладывая мясо вот такими неприличными кусищами даже не по мискам, а на больших зелёных листьях. Да, потому что они с Сяо Синчэнем вот так ели, пока мисками не обзавелись! У него сегодня трапеза влюблённого мерзавца! Кто может ему запретить? Кто может запретить, тот ещё где-то возле кролей шляется. Сяо Синчэнь охотно согласился с поползновениями Сюэ Яна отжать завтрак. Людям надо есть, даже ему с братом что-то нужно есть. Он устроился за столом и размеренно и очень тонко нарезал зелень и овощи, потом заварил чай, и все это время просто слушал, как готовит Сюэ Ян, и улыбался. *** Цзинь Лин встал всё-таки до того, как услышал колокол. Фея тыкала его мокрым носом до тех пор, пока он не сполз с кровати, чтобы открыть ей дверь и выпустить. Сползать пришлось чуть ли не сквозь слёзы. Пришлось снова долго и мучительно разминать руки, наклоняться, распрямлять одеревеневшую спину, осторожно поворачивать голову — даже шею тянуло надсадной болью, как будто он эти вёдра с водой в зубах таскал. И почему-то ужасно хотелось есть. Непристойный звук голодно бурчащего желудка вызывал у него приступ утренней раздражительности. Когда приходится так долго и через силу приводить себя в порядок, жизнь кажется унылой и грустной. Но Цзинь Лин сумел оставить комнату в порядке, и посидеть над этим несчастным листком бумаги, а потом спохватился и пошёл умываться. Звук колокола застал его как раз в это время, но сразу мчаться за едой он постеснялся. Дождался Сычжуя и пошёл с ним. — Что болит? — тут же спросил Сычжуй. Пришлось рассказать, что вот натаскался воды, и теперь с удивлением обнаружил лишние мышцы, которые болят там, где вроде как ничего не должно находиться. Но и к доктору сразу идти показалось как-то сопливо. По крайней мере к завтраку он не приковылял, а пришёл, как человек, на двух ногах. И покормил Фею сразу — всё-таки она собака, не может сесть со всеми за стол. *** Получить поддержку и после неё получить злую выволочку — больнее, чем просто не получить поддержки или просто получить выволочку. Инь Цзянь не мог об этом не думать. Он прилежно и тщательно готовил лекарство, фанатично перепроверяя состав, сравнивая с ингредиентами яда, попробовал на вкус. Никто, никто не посмеет упрекнуть его в том, что он оставил Не Минцзюэ без порции необходимого лекарства только из-за того, что видите ли слишком нежный и не вытянул его сложный характер! Никто! И в первую очередь, он сам себя не упрекнёт! И всё равно он до последнего тянул. Может быть не стоит идти на завтрак? Не так уж он и голоден. Вон можно пойти и пару редисок съесть, ему хватит. А лекарство пусть отнесёт кто-то из молодых адептов. Лань Сычжуй, например. Нужно только его позвать. Или занести лекарство пока Не Минцзюэ на завтраке! Оставить в его комнате на столе, это правильно. Да. Это совсем неправильно, потому что лекарство лучше принять перед едой на голодный желудок! А Не Минцзюэ сейчас начнёт есть, потому что со вчерашнего голоден и зол, а судя по запаху… — Оооооо, он меня с ума сведёт, — Инь Цзянь порывисто поднялся, аккуратно прикрыл чашку, быстро проверил, в порядке ли он сам. Заколка, причёска, идеальная одежда, аккуратная белая лента на шее. Ничего не видно. Всё в порядке. Он строго сжал губы и поторопился на кухню. Там Чжи Чуань. Но там Не Минцзюэ. Сяо Синчэнь ведь на его стороне. Сюэ Ян… пожалуй, в этом есть непреодолимая ирония, самый беспринципный мерзавец Поднебесной его поддержит, просто потому что он брат его возлюбленного. Впору сойти с ума. Даочжан Сун Лань — тут Инь Цзянь мог только надеяться, что патриарх Байсюэ не выставит его за ворота. Просто потому что против его распоряжения не пойти. Наверное, уже выставил бы, если бы это был вопрос критического характера. Молодые адепты Лань… о, это интересные молодые люди, но они подчинятся любому решению Сун Ланя. Цзинь Лин… ладно, не так уж он и виноват. Он ещё слишком неопытен, и потом, откуда ему было знать, что тут так всё скрутилось? *** Минцзюэ занимался, пока нормально, как положено не устал. После дисциплина требовала привести себя в порядок, как следует отмыться, убрать в бане, надеть чистое и причесаться. Взгляд Не Минцзюэ упал на аккуратную стопку одежды, как раз когда он расчёсывал волосы. Все так и лежало, и вовсе не потому, что Минцзюэ забыл. Нет, он прекрасно помнил, и решил, что первый раз наденет свою одежду, когда вспомнит имя. Вот вспомнил, как раз пора, но он застыл, разглядывая эту стопку. Может, есть смысл подождать? Он ведь фактически так и не знает — кто он. Пальцы безотчетно перебирали пряди, и Минцзюэ даже не думал о том, что заплетает косу сперва слева, потом справа, а когда понял, то потрогал эту невидаль, понял, что получились крепкие и ровные косички. Он поднял их вверх, забрал небольшой хвост на макушке и переплел его сначала косами, а потом уже закрепил лентой. Абсолютно не задумываясь. — Ммм... — Это интересно. Очевидно, что пальцы попросту помнят. — Осталось только цветы в волосы воткнуть! — Проворчал Минцзюэ, нашел зеркало и посмотрел, что получилось. Хм, вполне нормальная, не какая-то там излишне изящная, а простая прическа. — Ладно. — Сказал он сам себе и тут как раз услышал долгожданный колокол. *** Инь Цзянь улучил момент, вошёл в трапезную сразу после того как увидел, что Не Минцзюэ сел, и твёрдой рукой поставил перед ним чашку. — Доброе утро. Не Минцзюэ, ваше утреннее лекарство. Его лучше выпить перед едой. Он вдруг понял, что попал в неловкую ситуацию, потому что внимательный Сюэ Ян наверняка из самых лучших побуждений оставил ему место там, где он сидел в прошлый раз. Рядом с Не Минцзюэ. Мясо. Ужас, кто же ест мясо такими кусищами?! Инь Цзянь строго смотрел на стол, потом припомнил вчерашнюю еду и смягчился. Наверное, в этом есть определённая польза, организм, приученный к разнообразной пище, будет легко реагировать на смену рациона, без расстройств и неприятных ощущений. — Всем доброе утро, — уже не так строго проговорил Инь Цзянь и с идеально прямой спиной сел рядом с Не Минцзюэ, взялся за палочки и с нежной доброжелательностью улыбнулся Сяо Синчэню. — Нашли вчера чернику? *** Чжи Чуань тщательно расчесал волосы, по привычке взялся за заколку, но увидел, как несколько лепестков падают на столик. Былинки качались в украшении и уж конечно в таком виде ее носить никак нельзя. Даочжан аккуратно отложил заколку и оставил в волосах простую серую ленту. Он не позволил себе опоздать — нельзя подавать такой пример ученику, тем более, что никаких важных дел, а значит и веской причины опаздывать у Чжи Чуаня не было. — Доброе утро. — Он поздоровался, быстро оценил, не нужна ли помощь, но Сюэ Ян как всегда уже все успел. — У нас проблемы с посудой? — Чжи Чуань спросил это совершенно серьезно, потому что ну почему еще еду подают на листьях? Вдруг все тарелки случайно разбились? Тут взгляд его упал на блестящую сковороду, и подозрения, что с посудой и правда проблемы, только усилились. — О! Походный вариант? — В это время вошел Не Минцзюэ и тоже обратил внимание на «тарелки». Он принюхался и довольно улыбнулся Сюэ Яну. — Ты готовил? Подозреваю, это можно и руками есть! Он сел, и только обрадовался, увидев на своем листе нормальный, истекающий соком кусок мяса, как доктор подсунул лекарство! — Доброе. — Буркнул Не Минцзюэ. Вот как это надо уметь зарубить предвкушение удовольствия?! — Вижу. Что за лекарство? Он собрал волю в кулак и сел ровно, спокойно положил руки по обе стороны от тарелки и не трогал ничего. Не Минцзюэ не собирался ни набрасываться на еду, ни пить лекарство, пока лекарь не соизволит ответить на вопрос. — Доброе утро. — Синчэнь улыбнулся брату с ответной теплотой. Утром он решил, что нужно скорее ему рассказать, но почему-то не дошел до комнаты Инь Цзяня. Неужели он испугался? Нет... но что-то все-таки остановило. Хотелось найти подходящий момент, и Синчэнь надеялся, что может брат придет первым в трапезную, но он все не шел и не шел, и даочжан уже хотел попросить Сюэ Яна посмотреть через человечка, все ли в порядке. Появление главы Не его успокоило — тот выглядел правильно, и Чжи Чуань тоже. — Нашли. И даже принесли в Байсюэ, чтобы посадить. — Сяо Синчэнь замолчал и с едва заметной тревогой посмотрел на Не Минцзюэ. *** Сюэ Ян довольно заулыбался. Всегда приятно, когда кто-то разделяет твои пристрастия, особенно настолько безобидные, как любовь к хорошему мясу с ароматной поджаристой корочкой, но чтобы внутри кусок оставался сочным. Правда, вопрос Чжи Чуаня про тарелки поставил его в тупик, а Не Минцзюэ подсказал, и Сюэ Ян довольно помахал рукой. — Именно! Это походный вариант. И можно совершенно по-варварски есть руками, если так вкуснее, но не возбраняется проявить культуру и нарезать, переложив в миску с рисом. Когда мы с Сяо Синчэнем путешествовали, у нас не всегда были миски, чтобы положить еду. Но я так думаю, что главное, когда есть что положить, верно? А уж куда положить — это всегда найдётся. Нет, с посудой всё хорошо, это изыски сервировки! Сюэ Ян позаботился. Досточка для нарезки мяса на столе имелась не одна, и он специально удобно их разместил — и поближе к Чжи Чуаню, и ближе к Сычжую, он скорее всего тоже не захочет экспериментировать с бескультурщиной. Цзинь Лин забавно косился, аккуратно положив руки на колени. То ли хотел есть руками и теперь стеснялся своего благоприобретённого наставника, то ли просто был возмущён таким вопиющим безобразием. Воспитанные молодые люди, дружно со всеми здоровались, но Сюэ Ян заметил, как легко Цзинь Лин произносит «наставник Чжи Чуань», и с какой запинкой «Не Минцзюэ». И после этого делает бровью мучительный дёрг. Он даже понимал почему, и был недалёк от истины — Цзинь Лин действительно каждый раз с трудом удерживал себя от формулировки «глава клана Не» и от подскока с поклоном, потому что глава клана это глава клана. И при этом он ведь ему как бы тоже дядя!!! Он — старший названный брат дяди Яо! Это… семья. Семья, которая оказалась больше, чем он думал ещё позавчера! Цзинь Лин в смятении не знал куда смотреть, просто держал язык за зубами и слушал. Слушать полезно! Кто меньше болтает и больше слушает, тот знает больше и не разбазаривает сведения. Дядя Яо так учил. А вот дядя Чэн наоборот, всегда был скор на суждения. Инь Цзянь сразу увидел, что Чжи Чуань снял заколку. Оставалось только гадать, по причине того, что она осыпалась или он просто не хотел ничего, к чему прикасались его руки. — О… а место ещё не выбрали? Можно мне принять участие? — Инь Цзянь аккуратно отрезал полупрозрачный кусочек мяса для себя, и счёл, что этого достаточно. Он хотел было ответить Не Минцзюэ, что это то лекарство, которое ему нужно, ведь до этого он не задавал вопросов. Но всё изменилось. — Не Минцзюэ, — мягко проговорил он, вежливо повернувшись и чуть склонив голову. — Это лекарство приготовлено сегодня утром. Настойка женьшеня на белом рисовом вине тройной перегонки, корень горный, собирал сам, плюс вытяжка из янтаря и слёзы феникса. Сюэ Ян тихо присвистнул и тут его осенило. — То есть, вот в том противоядии, которое вы нам давали с собой… Инь Цзянь с лёгким удивлением поднял брови, потом покосился снова на Не Минцзюэ и кивнул. — Да, там тоже были слёзы феникса. — Тоже сам собирал? — Слишком велик риск купить подделку, — Инь Цзянь пожал плечами. — Сюэ Ян, но откуда вы-то знаете о слезах феникса? — О, это давно, это ещё вообще давно, там, — Сюэ Ян махнул рукой, вовремя поймал себя за язык и фыркнул. — До той войны. Рассказали. А кто знает, если он сейчас про Вэнь Жоханя примется рассказывать, а доктор ему потом строгие нотации примется читать, что Не Минцзюэ должен всё вспоминать сам. А что происходит? Глава клана Не с косичками, похоже на его прежнюю причёску. Вспомнил, или случайность? Доктор Цзянь неожиданно с повязкой на шее, как после нападения кровососа. Цзинь Лин напряжённый. Сычжуй подтянул рукав, взялся за чашку с чаем, деликатно глотнул и тихо засмеялся. — Признаться, я жду кто начнёт есть мясо руками, чтобы посмотреть. Считаю полезным научиться. Никогда не знаешь, что пригодится в жизни. *** *** *** Цзинъи проснулся рано, и блаженно валялся рядом с Сун Ланем, наслаждаясь совершеннейшим бесстыдством. Они спали тут голыми прямо в сене! На глазах у изумлённых кроликов! И не только спали. Как же хорошо! Сено сухо шуршало, одуряющее пахло, от спящего Цзычэня пахло ещё вкуснее — Цзинъи беззастенчиво дышал им, трогал кончиком языка стучащую на шее сбоку жилку, шкодливо лизнул сосок. Причём он собирался сразу смыться, но как-то увлёкся. Сложно не увлечься своим прекрасным патриархом, когда он спит в сене. И на самом деле ещё рано, он всё успеет, но если Цзычэнь так беспечно раскинулся тут во всей красе, а барьеры всё ещё на месте, то и второй сосок определённо требует внимания. И линия живота тоже. На коже сохранился пряный запах семени. А что ему снится, если член напрягся и на головке мягко поблескивает прозрачная вязкая капля? А как одному молодому адепту удержаться и не обхватить его губами? Никак. Вообще никак. Цзинъи и не пытался удерживаться. Время ведь ещё есть, и он успеет приготовить завтрак и вообще всё успеет, но сначала — вот это благословенное «что угодно». *** Сун Лань так и не заставил себя уйти в комнату. Он уснул в сене, обнимая Цзинъи, пренебрег всем, чем только было можно, включая проверку следящего. Зато как хорошо спалось... особенно потом, когда во сне они с А-И куда-то далеко-далеко полетели. Они ловили кого-то очень опасного, поймали, много дрались, а потом пережидали бурю в пещере высоко в горах, там горел костер и они грели друг друга... а Цзинъи целовал его в шею. И потом лизнул сосок, и нельзя было даже охнуть, потому что летучие мыши в пещере тут же проснутся! А этих тварей Сун Лань после гробницы прям не переносил. Он попробовал остановить хулиганские согревательные выходки А-И, обняв его покрепче, но ничего не вышло. Очень трудно терпеть и молчать, когда Цзинъи знает все реакции наперед, нарочно ласкает соски, сопит, вдыхая твой запах и потом... это совершенно запрещенный прием! От возмущения Сун Лань не выдержал и проснулся. Но так увлекся, соображая, как бы отомстить, что глаза открыть не успел и даже не сразу понял, что не спит. Зато хулиганские выходки очень даже настоящие. А губы у Цзинъи наглые. А возбуждение ... это вообще предательство со стороны организма. Где патриаршее спокойствие? Сун Лань уже хотел было сообщить Цзинъи, сколько правил Байсюэ он сейчас нарушает и чем конкретно пренебрегает, но сам пренебрег этой важной лекцией и, так и не открыв глаза, как бы во сне, толкнулся в горячий наглый рот Цзинъи. В воспитательных целях. *** Спящий патриарх оказался такой вкусной добычей — впору вообразить себя похотливой нечистью. Цзинъи наслаждался этой бессовестной лаской, беззащитностью Цзычэня, его расслабленностью. Хорошо бы, если во сне он тоже его видит, и судя по этому нетерпеливому толчку в горло — не просто видит, но и отчаянно хочет. Хорошо как! Цзинъи очень тихо застонал, сжимая губы плотнее, ласково обводил языком головку, втягивал его член в рот с таким удовольствием, что совершенно не собирался спешить. Спит? Кажется ещё спит. Цзинъи выпустил его член изо рта, плавно провёл языком от основания к головке, бессовестно любовался, поддел языком мошонку, втянул в рот, жарко выдохнул. Отпустил, снова обхватил губами головку. Просто потому что хочет его ласкать вообще везде, и выглаживать красивые мускулистые бёдра, прижиматься к нему, плавными толчками нанизываясь на его член. От этой утренней шалости, такой наглой и бессовестной, он сам возбуждённо жмурился, тихо постанывал, сжал ноги плотнее. Обхватил пальцами свой член и с наслаждением сжал его. Сплошное бесстыдство! Как же хорошо! *** Что. Он. Делает?! Сун Лань просто поражался, с какой легкостью его А-И вытворяет все эти прекрасные бесстыдства. Хотелось посмотреть. Страшно хотелось, но сам виноват — решил же делать вид, что спит? Он толкнулся снова, тихо и медленно, как и положено еще неразбуженному патриарху, и застонал «сквозь сон», настолько было сладко. Ох, так он, пожалуй, очень быстро не выдержит — удовольствие нарастало так стремительно, что непонятно, как он будет сдерживаться. Но ведь и не хотелось почему-то И все-таки на особенно сладкой ласке, когда язык Цзинъи скользнул широко и плавно, Сун Лань не выдержал и «проснулся». — А-И... — он приподнялся и посмотрел на него сонным и горячим взглядом. — Бессовестный... ох... И Сун Лань вскинул бедра, сильнее толкаясь в рот, смотрел на яркие губы, скользящие по члену, на румянец, рассыпавшиеся длинные пряди... какой распутный его Цзинъи! От этого бросило в жар, Сун Лань приподнялся сильнее, двигался мерно, ритмично, стараясь получить, забрать себе все-все ласки, абсолютно все касания языка, даже стоны. Его охватило горячее наслаждение, когда головка уперлась в горло, член дрогнул. Сун Лань изливался, вздрагивая и, кажется, чуть не захлебнулся этим удовольствием. — Безобразие... — выдохнул он, потянулся к Цзинъи. — Иди сюда. Сун Лань поднялся на колени, и его тоже поднял, притянул к себе, жадно поцеловал, забирая с губ собственный вкус, вылизывал его, совершенно развратно, и прижимал к себе А-И крепче, чтобы его член терся об его, сам вздрагивал от этих прикосновений, потому что еще слишком остро чувствовал их, едва отгорев. Цзинъи был так возбуждён— это кружило голову, Сун Лань обвел головку пальцами, дразня, обхватил напряженный член и наклонился, забирая сразу на всю длину, сжимая горлом, только потом заскользил губами вверх, чтобы вылизать головку. *** Цзинъи с наслаждением согласился с тем, что он — да, он А-И, и он совершенно бессовестный, а раз его Цзычэнь проснулся, то так и вовсе нет причины скромничать. И безобразник, конечно же, потому что когда вот так дрожит и стонет наслаждающийся любимый, несдержанно толкаясь в рот, это как особенная награда. Утренняя шалость, которая увенчалась успехом, их маленькая утренняя весна. — Я не удержался, — тихо выдохнул он между поцелуями. — Цзычэнь, Цзычэнь, ох… Он выгнулся, подставляясь под ласковые пальцы, краснел, подставляя яркие припухшие губы, с готовностью размыкал губы навстречу его языку, не смущаясь ни капли. Краснел он от наслаждения, от собственного бесстыдства, от смелости и щедрости Сун Ланя. Ему сейчас хватило бы и пальцев, серьёзно, и так держался на грани, но если его Цзычэнь решил по-другому, то зачем спорить? А ещё можно стонать в голос, бесстыже любоваться его лицом, губами, которые скользят по члену. Цзинъи всхлипнул, резко прогибаясь в пояснице, запустил пальцы в волосы Сун Ланя. Он изливался, дрожа всем телом, с плавными глубокими толчками, пока не замер в блаженном оцепенении. Отстранился он только спустя несколько бесконечных мгновений, и провёл пальцами по этим потрясающим любимым губам. — Я не могу, Цзычэнь… у меня не хватает слов, чтобы высказать. Я люблю тебя больше, чем умею сказать. *** *** *** — Не говори... — Сун Лань улыбался, поцеловал его пальцы, снова обнимал и целовал плечи, пока оба не отдышались и сердца не стали биться не так загнанно. — Твои глаза все говорят, твоя улыбка. Колокол ударил где-то очень далеко, там, куда идти совсем не хотелось, но идти надо. — Пойдем. Нужно еще привести себя в порядок, а то мы с тобой нарушили сразу все правила Байсюэ. На это тоже ушло время. Мыться, переодеваться, и Сун Лань ни за что не собирался отказываться от любимого ритуала расчесывания волос Цзинъи. Так что к завтраку они очень сильно опоздали. Минцзюэ покосился на тонюсенький кусочек мяса с большим недоверием, чем даже на лекарство. Такое отношение к мясу само по себе подозрительно! — Угу. А из янтаря тоже сам вытягивал? — он честно попытался представить себе вытяжку из янтаря, но подумалось почему-то о мухах, которые иногда в этом самом янтаре попадаются. Дорогие штуки между прочим, у него была такая, только он ее... Не Минцзюэ замер и нахмурился. Подарил, но кому — вспомнить не получилось. Он глянул на Сюэ Яна, для которого, оказывается, слезы феникса — это что-то нормальное. Ну... этот, наверняка, может и феникса заставить рыдать. Не Минцзюэ хмыкнул, взял чашку и осушил одним глотком. Если там рисовое вино, то и пить надо, как нормальное крепкое вино. А еще он рассудил, что раз никто не насторожился от перечисления ингредиентов, то опасность может быть только в неназванных составляющих. И как это проверить? Не устраивать же крик, детей напугает. — Это новый способ такой — принимать лекарства в трапезной? — Он не смотрел на Инь Цзяня и занялся наконец едой. — Мы выбрали место? — спросил Синчэнь у Сюэ Яна. — Черника не любит открытое солнце, но в Байсюэ так много свободного места. Думаю самое главное не сажать там, где нельзя. Чжи Чуань тоже был голоден и с одной стороны не хотел поддаваться бескультурному настроению Сюэ Яна, с другой ... все равно на столе уже листья. — Иногда приходится есть и руками. Всему свое место и время, — он все-таки нарезал мясо, но взял лепёшку, разрезал ее, сделав что-то вроде кармана, а потом положил туда и кусочки, и зелень, и добавил несколько ломтиков сливы. Это действительно очень вкусно, а наслаждаться едой — это тоже правильно. — Попробуйте, — предложил он адептам и аккуратно откусил от лепешки. *** Цзинъи уже никуда не спешил. Понятно, что кто-то занял кухню, и в этом своеобразная прелесть Байсюэ, кто успел, тот и пошёл делать. И это не потому что он опоздал, а просто кто-то оказался более нетерпеливым. А раз можно не спешить, то зачем спешить? У него здесь Сун Лань, и к нему можно льнуть. От этого искушения не избавиться. — Иногда мне ужасно нравится нарушать правила, — признался Цзинъи, пересаживая чёрных крольчат во временную клетку. Пока туда-сюда, нельзя заставлять ушастых ждать. Он подложил им травы, налил воды, нежно трогал смешные уши и дёргающиеся носы, расплывался в счастливой улыбке, потому что кролики это очаровательно, они милые, и немало ему помогли в своё время. Они оба скоро утратили это демонстративное бесстыдство. По крайней мере, Цзинъи выглядел крайне пристойно стараниями Цзычэня, они оба выглядели прилично и очень скромно. Совершенно неважно, что все прекрасно понимали, почему они опоздали. Ну, почти все. Судя по всему, Цзинь Лин точно не знал, и хорошо. И глава клана Не точно не знал. Это ещё лучше. — Доброе утро, — Цзинъи весело поздоровался, сразу понял, кто готовил, рассудил, что это правильно, и сразу заулыбался Сюэ Яну. — Обед и ужин мои. Он обернулся, увидел сияющую сковородку и снова уставился на Сюэ Яна с вытянутым от изумления лицом. — Зачем вы это сделали?! Радостную клыкастую ухмылку он искренне не понял. — Это я, — тихо отозвался Цзинь Лин. — Вот хорошо, — Цзинъи тут же одобрительно кивнул. — Потом покажу тебе, что делать дальше. В самом деле, не орать же на него. Подумаешь, угробил сковородку. Заодно и научится восстанавливать всё обратно. Он сел за стол, с любопытством смотрел эти куски, потом на способ, которым ел Чжи Чуань, потом на прозрачный кусочек в миске доктора Цзяня, и просто отрезал несколько приемлемых кусков и ел с рисом так спокойно, словно в этом не было ничего странного. Инь Цзянь очень тихо подтвердил, что да, из янтаря тоже вытягивал сам. Тихо и кротко. А что он мог сказать? Не Минцзюэ сердился. Имел право. Вообще Инь Цзянь больше паниковал бы, если бы его характер изменился. Это просто не исправить — что-то подсказывало ему, что если после утери памяти меняется характер, это тревожный знак. Это значит, что память не вернётся. А Не Минцзюэ полностью соответствовал словесному портрету, который буквально несколькими штрихами нарисовал Сун Лань. Нужно будет спросить у него, действительно ли характер остался тот же, они ведь были знакомы. Или у Сюэ Яна. Или у брата. Кстати, Инь Суюань тоже остался прежним, его натура не изменилась. Инь Цзянь с надеждой улыбнулся ему, аккуратно поднёс чашку с чаем к губам, но забыл выпить. Потому что Не Минцзюэ хмыкнул, одним глотком проглотил снадобье и снова укусил его словами. Ну он хотя бы начал есть, как и предписывалось. — Нет, это… — он хотел сказать, что вышло случайно… что забыл, что опаздывал, что тысяча благовидных предлогов, почему так. Завиральные способы, да? — Это больше не повторится. А что ещё можно сказать? Инь Цзянь чувствовал себя несчастным, но уже не пытался с этим спорить. Пусть. Его чувства здесь не настолько важны. И потом, не всего чувства до такой степени удручающи. Он даже не осознавал, что цепляется за брата взглядом, как за спасение. Черника оказалась приятной темой для маленького разговора. — Если даочжан Сун Лань разрешит, — он вопросительно посмотрел на патриарха. — Можно было бы устроить ягодные ряды между… Это неуместная тема для разговора за столом? Он в жизни столько не говорил. Он вообще за едой не говорил, потому что за столом нужно или говорить, или есть. Тщательно жевать, аккуратно глотать. — .. между лекарственными травами и ближе… там есть тень, — он скомкал тему и снова деликатно улыбнулся, принимаясь за еду. Он понятия не имел, как правильно поступить дальше. В таком состоянии слишком легко наделать ошибок. Инь Цзянь неторопливо жевал, пытаясь понять, с кем поговорить, у кого попросить совета. Не будет ли с его стороны попыткой выиграть себе поблажку, если спросить у брата? Цзинь Лин ничего не понял. А когда не понимаешь — делай как наставник. Это Сычжуй всегда говорил. Поэтому он с любопытством повторил всё то же самое с едой — лепёшка, кусочки мяса, зелень. Слива? Это выглядело как дорожная еда, которую удобно жевать по пути, не останавливаясь на отдых. В этом что-то есть, и ведь действительно вкусно! Сюэ Ян ел руками. Вернее, ножом. Нет, он отрезал куски ножом, а потом ел с ножа, иногда шкодливо прикусывая лезвие зубами, и довольно щурился. Цзинь Лин не мог понять в чём состоит шутка, но выглядело так, словно этот человек потешается буквально над всеми и над всем, даже над лепёшкой. А потом он же отрезал тонкий блинчик мяса, завернул в него овощи и зелень рулетиком и предложил Сяо Синчэню: — Попробуешь? Это не дикое варварство, а очень в твоём стиле. И ведь рулетик действительно выглядел привлекательно. Цзинь Лин старался скромно опускать глаза, потому что всё время тянуло таращиться на каждого за столом. На каждого! Нужно спросить наставника, насколько это нормально и допустимо. *** — Отлично. Минцзюэ сосредоточился на еде. Не повторится. Смысл в каждодневных лекарствах, если в итоге будет то одно, что все исправит? Он готов потерпеть одноразовое обрушение всей памяти на голову. Так даже лучше — сразу, чем постепенно, когда вспомнишь что-то, а потом сутки-двое мучаешься в попытках за это воспоминание зацепиться. — Устраивайте, — великодушно разрешил Сун Лань. Он уже как-то даже начал привыкать и даже, пожалуй, не стал бы удивляться, если б доктор ему сказал, что останется в Байсюэ жить. Ну а не останется — все посаженное пригодится. Сяо Синчэнь взял приготовленное угощение и разрезал еще напополам, только тогда съел. Не пихать же в рот большие куски даже такие красивые. Сун Лань подумал, что пришли последними, а уже придавило каким-то странным настроением. — Какие планы на день? — он даже улыбнулся Цзинь Лину, чтоб мальчишка не нервничал сильно, и тоже сложил еду в хлеб, как Чжи Чуань. Но завис, едва донес ее до рта, потому что Не Минцзюэ, невозмутимо ухватив еще один шмат мяса, ответил: — Ядовитые, видимо, — и увлеченно жевал дальше. Даочжаны переглянулись, деликатно стараясь не смотреть на голодного главу Не и доктора. — Полынные? — Наконец сказал Сяо Синчэнь и улыбнулся Сюэ Яну. — Змейские, — предположил Сун Лань, потому что если так подумать, то Байсюэ весь страшно ядовитый. Действие аршаньских кусков, к примеру, на себе испробовали как минимум двое. — Мм... — начал было Чжи Чуань, но промолчал, потому что пчелы кусаются, а у него ведь планы на пасеку, значит тоже своего рода ядовитые? Нельзя пугать воспитанника. *** Отлично. Ну отлично так отлично. Инь Цзянь с благодарностью посмотрел на Сун Ланя. Вот что значит практичный человек! Просто потому что черника такая ягода, которая одновременно и вкусная, и лекарственная, ягодники вообще должны расти между обычным огородом и лекарским, тогда они на своём месте. Тут были посадки от прежнего лекаря, и хорошие, просто немного запущенные, Инь Цзянь уже все изучил и порадовался, что тут есть вся база лекарственных трав. Обсуждать планы во время совместной трапезы в этом есть что-то уютное, наверное поэтому Байсюэ воспринимается ими как дом. Что свело настолько разных людей под одной крышей? Инь Цзянь не успел ответить о своих планах, как Не Минцзюэ озвучил свои мысли по этому поводу. Хлёстко озвучил. Инь Цзянь и бровью не повёл — не зря он так тщательно составлял заколку в этот раз. Скромно улыбнулся, пробуя мясо. Надо сказать, действительно вкусное мясо, ароматное. Покосился на яркий аппетит Не Минцзюэ и отрезал себе ещё такой же тонкий кусочек. Он озадачено анализировал, что он чувствует. Не самая привычная смесь восхищения и уязвлённой гордости. Глава клана Не, оказывается, отличается острым языком! И любит мясо. — Вкусно, правда? — подчёркнуто невинным тоном проговорил Инь Цзянь, совершенно без намёков доедая свою символическую порцию, и бережно подвинул зелёный лист с выделенным ему куском мяса чуть ближе к Не Минцзюэ. Чтобы ему удобнее было взять, если вдруг захочется. — У меня планы простые, — Лань Цзинъи задорно хрустел капустным листом, потому что рис с мясом как-то быстро съелся. — Сейчас отниму у всех кухню и поставлю одеяльный суп. Цзинь Лин, останешься со мной посмотреть? Покажу тебе полезное. Это ненадолго, у тебя наверное заданий… А потом пойду новую клетку строить в крольчатнике. — Я очень хочу напроситься сажать чернику, — Инь Цзянь так и не смог избавиться от этого идеально невинного нежнейшего голоса, как шёлковым платком выглаживал. — Сяо Синчэнь, Сюэ Ян… возьмёте меня помогать? Ему нужно было поговорить с братом и посоветоваться с кем-то. Хорошо, если это будет брат, а Сюэ Ян… а он вряд ли помешает. Может даст совет. — А потом мне будет нужна помощь… чья-нибудь помощь. Потому что у меня всего две руки, а для очень важной процедуры мне нужно хотя бы четыре. Цзинь Лин ошарашено отвёл глаза, вопросительно поднял брови на наставника — одобрит ли он этот план. А почему доктор так сердится? Вот этот шёлковый голос — он его, оказывается, помнит. Именно таким голосом доктор запрещал всем дышать у двери, и его слушались. — Ага, у меня планы полынные, — Сюэ Ян шкодливо улыбнулся своему даочжану. — Заселим Байсюэ бандитской черникой, и если там чего, могу сходить помочь. Куда там нужно, дагэ? Сун-дагэ, если чего надо, скажи. А то я могу вон к Не Минцзюэ цепляться, а то чего зря. Я буду нападать, вы будете защищаться. Веселуха же! Сычжуя позовём, от гуциня отбиваться. Лань Сычжуй только терпеливо отпил пару глотков чая и вежливо улыбнулся Сюэ Яну. — Боюсь, что это противоречит правилам Байсюэ, — скромно улыбнулся он. — Сюэ Ян, вы ведь не отобьётесь. А меня потом будут ругать. А что? Он тоже умеет шутить. Тут у всех шуточки какие-то неприличные и с намёками. *** — Конечно, вкусно, — для Минцзюэ то, что готовил Сюэ Ян, подходило просто прекрасно, вопрос «вкусно или нет» даже не стоял. Он как будто не заметил, что сделал доктор, довольно быстро расправился с едой, отнес тарелку, взял кувшин воды и поблагодарил всех за трапезу. — Я в оружейную. Там куча работы. — Вот видишь, Ян-ди, правила Байсюэ для всех одинаковые. Каждый находит работу, — Сун Лань подмигнул Сюэ Яну. — Совершенно верно, — подтвердил Чжи Чуань, глядя на Цзинь Лина. — Вы ведь тоже запомнили все правила, — он вежливо кивнул Сюэ Яну, благодаря за завтрак, и удалился на склад. — И вот между прочим, старший адепт Лань Сычжуй, — Сун Лань ювелирно подсунул палочками в капустный лист Цзинъи кусочек мяса — годы практики по подкармливанию Синчэня не прошли даром. — Попробуй-ка вспомнить, когда тебя тут ругали. Подозреваю, всей совокупной смелости Байсюэ не хватит. Даже с Не Минцзюэ. — Инь Цзянь, — Сяо Синчэнь встал и аккуратно поправил ханьфу. — Пойдем сажать чернику. А то я переживаю, что она завянет в ожидании. Я, правда, не очень умею огородничать, но вы с Сюэ Яном как раз мне покажете.