Затмение

Инь Цзянь только улыбнулся, заслоняясь этой улыбкой от атакующих мыслей. Нет, ну не бежать же за Не Минцзюэ с какими-то объяснениями? С какими? Чжи Чуань его демонстративно не замечал. За ним тоже мчаться, хватать за рукав? И это в тот момент, когда черника нуждается в его профессиональной помощи? — Пойдём, — он с готовностью встал. Сажать чернику, полоть редиску, что угодно. Инь Цзянь измучился, но когда принимался думать на эту тему, каждый раз приходил к выводу, что мучается зря, мучает себя сам, не имеет ни малейших прав на иное отношение, следовательно — просто пытается просеивать ветер. Он похвалил еду Сюэ Яна — Минцзюэ нравится. Порадовался, что теперь в Байсюэ будет расти черника — точно всем пригодится. Похвалил Сяо Синчэня, что так аккуратно выкопаны кустики, показал место, где для них самое лучшее место по его мнению. Сюэ Ян вызвался вскапывать землю, уточнил детали в стиле «копать отсюда и до обеда» и взялся за лопату. Инь Цзянь аккуратно общипывал оставшиеся на кустиках ягоды, их было немного, но они точно не нужны растениям, и задумчиво собирал их в ладонь. — А-Юань, — тихо позвал он, поднимая голову. — Когда черника приживётся, она будет тут расти и давать ягоды лет двадцать. Кончики веток, молодые побеги, очень хороши для лечения тяжёлых ран. Поэтому хорошо, когда она растёт рядом, не надо бегать и искать. Отвары и настои — это хорошо, но если что-то срочное, можно прополоскать рот вином, а потом просто прожевать несколько веточек, можно с парой ягод, выдавить сок и залить в рану. И я хотел бы научить тебя и его, как делать заживляющие талисманы, я знаю, что Сюэ Яну понравились очень. Ты… ты с ним счастлив? *** Как-то все разбежались, Цзинъи посмотрел вслед всем, вручил Цзинь Лину сковородку, масло, кусочек чистой тряпки и поручил смазывать ободранный и отполированный металл. — Она же будет жирная, — Цзинь Лин не понял, но обмакнул тряпицу в масло и уставился на Сычжуя. — Ты уже старший адепт?! — Это будет не грязь, это окалина, она правильная, — Цзинъи быстро чистил овощи. — На чугунной сковородке должна быть такая тоненькая чёрная шкурка. Тщательно намазывай и суй сковородку в печку на горячие угли. Всё прогреется, сковородка станет чёрной, а потом её будет достаточно просто помыть. Не куксись, ты не знал. И откуда бы тебе знать про тонкости сковородного дела? — Патриарх сказал, — Лань Сычжуй невозмутимо улыбнулся Сун Ланю. — Мне так лестно, даочжан, не могу передать словами. Быть грозой Байсюэ — это огромная ответственность. *** Сяо Синчэнь еще не привык к «А-Юань», моргнул и немного растерянно улыбнулся, но взял себя в руки. Жестоко заставлять брата привыкать к чужому для него имени, нельзя так. — Спасибо тебе, — он смотрел на Цзяня, на ягоды... — Очень. Нет... я даже не знаю, это не «счастлив», потому что «счастлив» — недостаточно, чтобы описать. Как объяснишь? Ведь Сюэ Ян — это весь его мир. Сяо Синчэнь протянул руку и взял с ладони брата одну ягодку, съел и улыбнулся этому вкусу. — От черники язык будет синим. Почему-то у меня был синее твоего, как у тебя получалось? Он замер, ждал чего-то... страха? А вдруг ему это только показалось? Что если это не воспоминание, а замершее где-то в душе желание вспомнить? Пусть даже обмануться — но чтобы все равно что-нибудь было? Страха не было. Волнение, беспокойство, но даочжан неожиданно для себя не боялся. *** — Я в тебе не сомневаюсь, — уверенно сказал Сун Лань Сычжую и подмигнул Цзинъи. — В тебе неисчерпаемые запасы ответственности. На весь Байсюэ хватит! Ну ладно, не буду мешать вам тут заклинать сковородки. Он улыбнулся мальчишкам на прощание, и только Цзинъи досталась та особенная нежность во взгляде, которую Сун Лань ответственно все время сдерживал, но у нее, видимо, было удвоенное упрямство даочжана и его Цзинъи и на мгновение она победила даже патриарха. Не Минцзюэ сидел на ступенях оружейной и уверенно и методично чистил меч, когда появился Сун Лань. — Благодарю. Здесь и правда столько работы, а у меня, к стыду моему, все руки не доходят. — Людей мало, — ответил Минцзюэ, коротко из вежливости посмотрел на даочжана и перевернул меч, приступая ко второй стороне клинка. — Ну... — Сун Лань тоже выбрал себе меч, сел в шаге от главы Не, — ... это смотря с чем сравнивать. Я, в общем, не думал, что так все сложится. Минцзюэ снова глянул коротко, но внимательно, и даочжан почувствовал, что главе и одного такого взгляда хватает, чтобы сделать какой-то вывод. — Понимаю. Нет привычки руководить. Ответственность тоже. — Да. Пока сложно, — признался патриарх, возвращая стали первый блеск. — Один — сложно. Три — проще. А потом уже что один, что сотня — нет разницы, — просто сказал Минцзюэ. — А ответственность такая штука... она не делится. Тоже в общем, что один, что сотня — одинаково. — Одинаково тяжела. Не Минцзюэ пожал плечами. — Если хорошо правишь — одинаково тяжела, а плохо — одинаково все равно. Но это, похоже, не ваш случай. Сун Лань изучал этого человека, который сосредоточенно занимался оружием и произносил это все как прописные истины, обычное дело. Интересно, Не Минцзюэ сам это понимает? А глава Не отвлекся и теперь они оба несколько мгновений просто смотрели друг на друга, пока Не Минцзюэ снова не вернулся к работе. Понял, похоже? Или вспомнил? — Скажите, Сун Лань... вы уверены во всех своих людях? Даочжан улыбнулся. «Своих людях». Ясно, кого имел ввиду глава Не, но разве объяснишь в двух словах? Ведь Не Минцзюэ и правда не представляет себе, до какой степени опасны как минимум трое из тех, с кем он делит трапезу и временный дом, и тем не менее даже так — спрашивает. — Конечно, — совершенно уверенно ответил даочжан, их взгляды снова встретились. — Безусловно. Минцзюэ коротко кивнул. Все правильно, он ответил бы так же. Хреновый ты командир, если скажешь чужому, что нет, не уверен совершенно и полностью, даже если не так — разбираться с этим самому, а уж точно не обсуждать с посторонним. А на такой ответ воспитанный и умный человек только кивнет согласно. Что он и сделал. Сун Лань еще несколько раз провел по клинку прежде, чем сказать: — Спрашивайте, Не Минцзюэ. В ваших вопросах я не усмотрю ничего плохого. — Доктор Цзянь, — Минцзюэ помедлил, потому что все-таки есть в этом вопросе неправильность, но упрямство и важность вопроса победили. — Вы ведь хорошо его знаете? — Достаточно. — Достаточно? — Да. Достаточно, как и вы, — Сун Лань заметил, как чуть изогнулась бровь главы Не. — Мы действительно в этом с вами схожи. Я почти ничего не знаю о его прошлом, но когда я умирал, он помогал меня вернуть. — Хотите сказать, мы оба обязаны ему жизнью. — Ну... — даочжан сдержанно улыбнулся. — Можно сказать и так. Я обязан жизнью всем в Байсюэ, кроме только вас и Цзинь Лина, но в Байсюэ все имеет свойство меняться, кто знает, еще успею. Даочжан чуть улыбался, а Минцзюэ обдумывал его слова. Довольно неоднозначные на самом деле, ведь таким образом патриарх, в общем-то, дал ему понять, что не один Инь Цзянь вытаскивал его из лап смерти. Но при этом Сун Лань словно не пытался сделать его обязанным. Какое-то время они просто сидели, молчали, пока Не Минцзюэ не счел клинок достаточно готовым и не потянулся за следующим. — Вы ждете, что я вспомню этого человека... который отравил меня и творил беззаконие. Мы вместе этого ждем, — он счел важным это добавить. — А воспоминания... они как меч. Минцзюэ положил на ладонь клинок, вычищенный с одной стороны, и перевернул потемневшей гранью вверх. — Так и есть, — Сун Лань все время об этом думал. То, что они решили и сделали, имеет и темную, очень темную сторону, и даже предполагать страшно, какая сторона окажется для Не Минцзюэ важнее. — Я это очень хорошо понимаю, Не Минцзюэ. То, что важно для вас, для людей, которым вы дороги, стало решающим, но да, есть и моя, наша причина, да — у всего есть цена. — И что вы станете делать, если я не останусь в вашем плане, когда все вспомню? Сун Лань встал и положил меч на подставку. — Я не вправе ничего от вас требовать и не буду, никто из нас. Да, вы правы, цели разные, но та, о которой я сказал, — по-прежнему важнее. Инь Цзянь говорил то же самое. А Минцзюэ в этом сомневался. Но ведь выбора у него все равно пока не было никакого. — Ладно. Сун Лань поклонился и отступил. — Я всегда рад с вами поговорить, Не Минцзюэ. Или помолчать. Доброго дня. И он ушел успокаивать сомнения, которые снова растревожил этот разговор, но которые никак нельзя было показывать главе Не. *** — За что же спасибо… — он улыбался брату, сердце замирало от ощущения, что вот он ему всё-таки доверяет. Это удивительно, ведь Инь Суюань его толком не знает, но почему-то верит ему настолько, насколько вообще может, то ли выдавая аванс, то ли руководствуясь даосскими понятиями о правильном и неправильном. И он говорит, что счастлив настолько, что даже слово «счастлив» не выражает всего… Удивительно. Инь Цзянь тихо засмеялся, тоже положил в рот ягоду и раскусил. — Потому что я тебя дразнил. Ты же не мог видеть свой язык, разве что самый кончик, если скосить глаза к переносице. Но твой язык действительно был синее, хоть и ненамного — ты всегда любил синие лесные ягоды, а я больше люблю красные. Ну и… я немного жульничал — ел меньше черники, а потом по-детски потешался над тобой, устраивая длинные споры. Зато так нас легко различали. У кого язык синее — тот и Суюань. А у кого руки расцарапаны, тот Цзянь. Потому что у тебя получалось набрать ежевики не оцарапавшись, а в меня вцеплялись все колючки, — Инь Цзянь протянул ему эти ягоды, чтобы брал ещё, виновато улыбнулся. — Я потом очень жалел, что дразнил тебя. Они ещё какое-то время возились с черникой, усаживая кустики в мокрую землю, присыпая вокруг толстым слоем сухих листьев. Инь Цзянь набрал веток, чтобы устроить чернике тень, к которой она привыкла в лесу. Видел, что Сюэ Ян слушает, но удивительным образом не встревает. Это чудо похлеще воскрешения… — Сегодня, Сяо Синчэнь, — тихо проговорил Инь Цзянь, подчёркивая именем, что дело серьёзное. — Возможно, сегодня вам с Сюэ Яном стоит покинуть Байсюэ. Мне точно придётся уйти, потому что… Он посмотрел в сторону комнаты Не Минцзюэ, не в силах найти слова, поэтому от растерянности и смятения заговорил быстрее. — Вообще знаешь, я считал, что правильнее будет сначала проверить лекарство. Но глава клана Не обозлился и запретил. Следовательно, остаётся либо не лечить его вовсе, либо дать новое лекарство, не проверяя на себе. Оно… должно подействовать. Я уверен. Теперь уверен. А раз так, то он вспомнит всё сегодня, и нас ждёт ярость, гнев, боль. Много боли, брат. Он понял, что это я приготовил яд, и теперь злится и не верит мне. Сам понял — логические умозаключения. Как лекарь могу сказать, что это очень хороший знак, умение анализировать всё и делать выводы, это значит, что он здоров теперь не только физически, умственно Не Минцзюэ поздоровее многих. Как обычный человек — не знаю что мне делать теперь. Снадобье осталось лишь смешать и отдать. Захочет ли пить — я не знаю. Я ведь не проверял его на себе, как собирался. И на этом мой труд будет завершён. Я ещё не выбрал, куда мне дальше… обратно в Хэй мне путь закрыт, нет кланов, где меня не нашёл бы Цзинь Гуанъяо, и в Байсюэ мне не остаться — тут остаётся Чжи Чуань, это его дом, а он... Инь Цзянь аккуратно выровнял рядок ягодных кустиков, низко склоняясь, чтобы проверить, правильно ли всё они посадили, не нужно ли ещё добавить лесной подстилки, чтобы черника чувствовала себя как дома. — Я измучился и… заканчиваюсь, А-Юань. И боюсь снова потерять твой след, где тебя искать? Нужно ещё предупредить патриарха Сун Ланя. И я тешу себя надеждой, что успею научить вас и молодых адептов как делать те талисманы… Инь Цзянь не заметил, как перешёл к плану действий, от этого становилось легче. Есть задача, её нужно успеть. Это лучше, чем в растерянности стоять на коленях возле высаженной черники, скрывая её в тени обломанных веток. — Хочу ещё оставить в Байсюэ половину слёз феникса, пригодится… Очень полезно. *** Цзинь Лин оторопело натирал сковородку маслом, а когда поймал себя на мысли, что он действительно теперь как бы заклинатель сковородок, вспыхнул румянцем негодования и смущения в равных долях. А эти двое смеялись ещё, шуточки тут в Байсюэ, как-то всё очень странно. — Ты чего такой ошарашенный? — Патриарх шутит с адептами и позволяет шутить над собой, — Цзинь Лин сунул сковородку в печку и буркнул. — Заклинатель сковородок. Дядю удар бы хватил. И тут же ехидно улыбнулся. А потом сразу раскаялся, потому что наставник Чжи Чуань говорил, что никаких назло нельзя, это неправильно. Как вот так можно жить, вписываясь в тесные колодки правил, чтобы при этом шутить с патриархом?! — Гляди, — Цзинъи быстро всё нарезал, поскладывал в горшок, вскипятил и убрал с огня, укутав в толстое одеяло. — Всё. Дальше суп дойдёт сам, это очень удобное, не надо над ним стоять. А вот это утреннее мясо мы завернём, оно холодное тоже будет хорошо. — Что там у тебя с заданием, А-Лин? — Сычжуй тут же принялся оправдывать свою ответственность, нельзя же бросать друга барахтаться самому. — Нужно написать, чему я сам хочу научиться. Не могу понять, почему так завис, это же просто, — признался Цзинь Лин. — Или я дурак, или я устал, или здесь кроется какой-то подвох. — Никакого подвоха, — Лань Сычжуй задумчиво смотрел на него, как он шевелит угли в печке, неловко отставив руку. — Это сложное задание. Потому что понять, чего ты сам хочешь, а не требуют от тебя правила, наставники, родственники, обстоятельства — это самое сложное. У тебя получится выполнить это задание сразу, как только ты перестанешь считать его лёгким, а себя — глупым. Цзинь Лин открыл было рот, чтобы заспорить, но вместо этого поджал губы — наставник рекомендовал осмысливать. Очень трудно оказалось думать прежде чем сказать. И вот тут не начнёшь уверять, что его этому не учили — учили, это самое первое, чему учат детей, сперва подумай — потом скажи. И что же? Он всегда думал, прежде чем сказать, другой вопрос — что именно он думал. Ведь думать и осмысливать — это, оказывается, такие разные вещи… — Кажется, я понял что писать, — Цзинь Лин подорвался с места, покинув сковородку сгорать, затормозил на пороге и обернулся. — Цзинъи, а сковородка? — Я сам, — великодушно махнул рукой дежурный по кухне. — Беги записывай, пока из головы не выдуло! Цзинь Лин действительно придумал. Он оставил Фею обследовать территорию Байсюэ — на неё можно было положиться, самое страшное, что она может сделать, это отпить ещё воды у карпов, а сам сел за тот же листок и принялся рассуждать вслух, пока кисть быстро порхала по бумаге. Очень скоро Цзинь Лин с волнением принёс плоды своих трудов наставнику, и переживал ужасно. Хотя это переживание успешно скрывал, но всё-таки… Теперь под списком ожиданий красовался длинный список со структурой — «я умею хорошо вот это, но». Я хорошо стреляю из лука — но мне нужно научиться не полагаться только на стрельбу из лука, потому что стрелы имеют обыкновение заканчиваться невовремя. Я неплохо освоил искусство владения мечом — но мне этого мало, я хочу уметь это хорошо. Я средне освоил заклинательскую науку — мне нужно научиться это делать хорошо, а лучше отлично. Я выносливый — но быстро устаю от непривычных нагрузок, значит где-то упустил, это нужно наверстать. И так далее. В этом списке была даже математика, Цзинь Лин самокритично указал, что математику он знает, умеет, освоил, но не любит, и тут же указал, что не умеет правильно применять на практике, значит математика требует практического осмысления. Он с таким удовольствием выписывал это «осмысление», как будто это слово стало самым важным и любимым. — А ещё у меня есть пункты, которые неловко выкладывать на бумагу, — Цзинь Лин упрямо сжал губы сердитой скобкой. — Потому что я и слова-то подобрать не могу. Кстати, это тоже должно быть в списке — научиться подбирать слова. Не каждый готов терпеть, пока собеседник мямлит, будто у него во рту вчерашний рис. Он так некстати вспомнил про им же самим приготовленный вчера рис и в отчаянии всплеснул руками. — И научиться тратить воду с оглядкой на то, что потом не натаскаешься. Это мелочь, наверное, но когда мелочь делает из здорового меня полукалеку, это так бесит! Простите, наставник… *** Это «жульничал» так забавно прозвучало, что Синчэнь с улыбкой глянул на Сюэ Яна, словно говоря «вот, вокруг меня одни жулики и не то чтобы я против». Он взял несколько ягод, оставив Цзяню столько же, и в основном смотрел на посадку черники, чем сам сажал. А потом брат стал торопливо рассказывать и так много всего сразу. Проверять на себе? Сяо Синчэнь сел на большой камень, сложил руки на коленях и молча пытался вникнуть в суть этого всего, смотрел на Инь Цзяня и в конце концов не выдержал. — Стой, — он непонимающе мотнул головой, посмотрел на Сюэ Яна, ведь он всегда может все объяснить простыми словами! И снова повернулся к брату. — Подожди, подожди... Что значит «уйти»? О каком «дальше» может вообще идти речь? Почему искать? А как же... как же он? Разве это совсем не важно, что он вот... он ведь вспомнил! О... этого, наверное, мало... этого, быть может, недостаточно? Ну да, в конце концов ... да. Синчэнь выдохнул. Как можно думать только о себе? Чему он удивляется? Инь Цзянь всегда жил один и всегда сам принимал все решения — это нормально, логично и правильно. Это нужно уважать. И все равно... — Зачем в Байсюэ слезы феникса, если никто здесь не знает, что с ними делать? — тихо спросил Сяо Синчэнь и еще тише добавил: — Я... не понимаю... Разве тебя кто-то гонит? *** Чжи Чуань честно попытался сосредоточиться. Одернул себя, когда потянулся поправить заколку и понял, что заколка лежит на столике. Все-таки Цзянь виртуозно умеет делать такие вещи, он и не заметил, насколько привык. И что же? Чжи Чуань все вспоминал этот завтрак, как Инь Цзянь пододвинул к Не Минцзюэ еду, этот укол про ядовитые планы. Почему он всегда был так уверен, что живет в Хэй абсолютно один и в этом одиночестве чувствует себя в гармонии? Насколько в гармонии мог пребывать человек с его грузом на сердце. Почему он никогда не задумывался, что когда-нибудь Инь Цзянь может исчезнуть? С какой стати решил, что он ему что-то вообще станет рассказывать, даже важное? Сам-то много рассказывал? А теперь все совершенно правильно. У Цзяня есть брат, которому можно рассказывать. Есть пациент, живое воплощение достижений. Зачем ему кто-то еще? Да к тому же если надо сложно разговаривать? Ну... оно, наверное, и хорошо? Сам разве не строил эти стены? Уж по стенам-то он мастер... как выяснилось. Даочжан посмотрел на заколку и подумал, что все одно к одному, жить надо без этого. Тем более... Тут должно было бы сказать самому себе, что теперь у них у каждого свой путь, собственно, как и было, разве нет? Но мысль зацепила другую : где он, этот путь Чжи Чуаня? Тайна Байсюэ, черное зло ушло — он получил, что хотел. Они с Сун Ланем помогли друг другу избавиться от прошлых ран. И? Где теперь его место? Чжи Чуань покинул комнату и отправился в библиотеку, снова взял трактат, который накануне вернул на полку. Он заметил, что книги, которые он вчера дал Не Минцзюэ, так и лежал на столе, причем поверх карт, но даочжан не стал ничего трогать, вдруг глава Не планирует вернуться? Он сел за маленький столик и открыл «Весны и осени господина Люя». Вчера эта древняя мудрость помогла ему привести мысли в порядок, нужно просто сосредоточиться на том, что мудрые давно знали до него, и не мучиться. Чжи Чуань не успел прочесть и пары столбцов. Он поднял взгляд на вошедшего юношу, подумал, что Цзинь Лин, кажется, в смятении, а значит он сам подобного себе просто не может позволить. Даочжан свернул текст и спокойно взял работу, жестом приглашая адепта сесть напротив. Итак, сочетание оценок определенно интересно. Понимание достоинств и в то же время их критика — это ценно. «Бесит», значит. — Это очень хорошо, что вы так тщательно осмыслили первое задание. Как видно, практику вы сейчас осознаете как нечто первостепенное, и это очень верно. Любая теория без практики — лишь мысль. И каждая блестящая теория невозможна без практик, даже если они кажутся незначительными. Как сегодняшний урок сковородки, верно? — Чжи Чуань чуть заметно улыбнулся. — Что же вам неловко выкладывать на бумагу? Расскажите. Есть люди, которые наоборот, доверяя бумаге то, что не могут сказать, избегают неловкости и страха. Слова сказанные иногда — бОльшая смелость. *** Сюэ Ян слушал, морщился, молча таскал воду, молча копал землю, молча сыпал листья, молча мечтал задушить доктора, а потом так же спокойно задушить Не Минцзюэ и заодно Чжи Чуаня. Байсюэ нуждался в прореживании! И вот как раз в тот момент, когда Сяо Синчэнь совсем растерялся, а на лице у доктора Цзяня нарисовалось нечто крайне любопытное, похожее на придушенное отчаяние, у каждого из них перед носом появилась рука Сюэ Яна с чашкой холодной воды. Он так и стоял с этими чашками между ними, ещё и подсунул каждому поближе, чтобы стало понятно — надо пить, а то примется поливать. — А на чьей стороне ты воевал во время Аннигиляции Солнца? Вопрос оказался совершенно неуместным, застал врасплох, Инь Цзянь пожал плечами и взялся за чашку. — На стороне раненых. Мне всё равно какого цвета клановые одежды. При чём тут это? А-Юань, вот именно сейчас, когда ты только начал вспоминать, я… — у него горло перехватило тяжёлым спазмом. — Видишь, гэгэ, как удобно, — Сюэ Ян ядовито ухмыльнулся. — На мече, значит, летать мы не умеем… и сражаться толком — ну так, от мухи отмахаться разве что. А знаешь почему? Потому что вся ци должна доставаться врачеванию. Их так учат, дрессируют. Опасно — беги. Просто братик у тебя псих похлеще тебя самого, бежит с задержкой и запинкой. Позволяет себе неслыханную дерзость — мыслить! — Если лекарь позволил себя убить — он убил всех, кого не вылечит из-за этого, — кивнул Инь Цзянь. — Трактат о главных врачебных ошибках. — Засунуть бы этот трактат тому, кто его писал, в самое неприятное место, — Сюэ Ян сел на землю рядом с ногами Сяо Синчэня, мирно положил голову ему на колени, прямо на взволнованно сжатые пальцы. — И что? Ну вернёт Минцзюэ себе память этим вечером, припомнит, кто конкретно отрубил ему голову. Так я-то не лекарь, чего мне-то бегать? Я с ним дрался как раз чтобы пощупать, сможет убить или нет. Не сможет. — Мой брат с тобой счастлив, я не имею права рисковать его счастьем, — сухо и строго отчеканил Инь Цзянь, тут же утратил строгость и устало опустил голову. — Слышал, Сяо Синчэнь? Я — твоё счастье, — Сюэ Ян беззаботно ухмыльнулся, повернул голову. — Инь Цзянь, в Байсюэ самое милое дело — это учиться. Учиться перестать удирать сразу, как только на тебя скривится какой-то даос, который видите ли с трудом переносит, что ты не идеален. И наконец — тебе не скрыться. Брось дурить, в Байсюэ тебе самое место. Научишь молодых адептов, поможешь стольким людям. Между прочим, заставлять раненых из последних сил искать лекаря, который удирает сам не знает куда — это тоже убийство. Лекарь должен пустить корни, как полынь. И расти там, где больные и умирающие могут его найти, не расплёскивая остатки сил. Голова у тебя умная, с заколкой, ну так сам подумай: кому выгодно дрессировать лекарей, чтобы они чуть что удирали, как стайка напуганных воробьёв? А всё очень просто — свои лекари должны убежать и спрятаться, а чужих лекарей, раз они не могут на мечах дунуть побыстрее, мы догоним и поубиваем. Или заставим работать на себя, потому что лекари — блаженные идиоты, не различающие цветов клановых одежд. Лес — чтобы дров нарубить. Шахты — чтобы металл добывать. Реки — чтобы вода была. Бабы — чтобы нарожали новых воинов Владыке. Лекари — чтобы все не сдохли от поноса. Ты удобный, Инь Цзянь. И ты, и все твои соученики. Вот поэтому Мэн Яо в тебя вцепился, как клещ, и сосал, пока не высосал почти всё. Ты вот и заколку эту носишь, чтобы соответствовать требованиям, вбитым в башку за время учёбы. Чтобы норов не мешал быть удобным. Скажи, что я не прав! Инь Цзянь слушал эту обвинительную речь с недоверчивым лицом, и понимал, что больше всего ему хочется действительно убежать. Он поднял руку, провёл пальцами по заколке, но не снял. — Какой он у тебя невыносимый мерзавец, — вздохнул он, глядя на брата. — Вы… оба правы, меня никто не гонит. Кажется. Нужно спросить у патриарха. Просто Чжи Чуань… — Ага, Чжи Чуань дурак совсем. Тут половина Байсюэ дураки, ты не заметил? — Сюэ Ян потянулся, прищурился. — И ты дурак, раз решил, что одинок и несчастен. — Ну, знаете ли, — Инь Цзянь с негодованием вздёрнул голову, хмыкнул, прикрыл рот рукой. Жевал чернику, а потом высунул синий язык и попытался увидеть его кончик, скосив глаза к переносице. Как и ожидал, толком ничего не видно. — А-Юань. Я просто не знаю, что мне делать. *** Цзинь Лин скромно сел, с волнением ждал, пока наставник дочитает, и почему-то казалось, что он сейчас положит лист бумаги на стол, покачает головой и скажет «Это никуда не годится». А он — говорит что хорошо. Странно. И урок сковородки. Ох уж эта сковородка! — Это не то чтобы неловко… это неподбираемое словами, — Цзинь Лин удручённо вздохнул, почему-то сразу пить захотелось, да что ж такое. — Глава клана Не — мой дядя. Названный, но всё же. Как и глава клана Лань. С такими дядями… Он только трудно покрутил головой. Быть племянником четырёх великих кланов — тут невольно взбесишься. — Я за завтраком не знал куда смотреть, как деревенский дурак на ярмарке, того и гляди рот откроется. Не узнаю своих друзей, Лань Сычжуй… он изменился. И он старший адепт? С ума сойти можно. Лань Цзинъи вообще как будто и не он, хочется его потрогать и убедиться, что мне не мерещится. Все очень странно и многозначительно молчат, это как босиком по раскалённым гвоздям плясать. Если тут не прячут следы от прикосновения губ к шее — это как раз меня не волнует, вопросы личной жизни, видели бы вы Башню Золотого Карпа. Но если не прячут эти следы, то что спрятал доктор Цзянь, замотавшись по самые уши? Почему у Сюэ Яна такие клыки? Он человек? Там у доктора раны от клыков?! Собственно, почему я спрашиваю… насколько уместно смотреть на всех на них, открыв рот? Я не могу представить, что смогу шутить так же свободно, как Цзинъи… или Сычжуй. Да я и с вами-то сейчас говорю с оторопью. Я будто стою среди роя пчёл, и они все жужжат мне просто в уши. И вот кстати о пчёлах, что с ними делать? Цзинь Лин не выплеснул и половины всех тревожащих мыслей, и прекрасно понимал как дико всё это звучит. — Наставник Чжи Чуань, теперь вы понимаете, что на бумаге это просто не напишешь — помрёшь пока сформулируешь вопрос… — он уставился в край стола. — Пока я писал вот это, я всё думал: жить хочу… просто хочу жить. Как это напишешь? Как разобрать на составные части «жить»? *** Сяо Синчэнь молчал и слушал, и не понимал, правильно ли он все понимает. Зачем уходить, когда никто не прогоняет? Уйти можно, когда тебе сказали «уйди», тогда да. Это больно, но нужно. Или когда требуют обстоятельства — тут можно и ошибиться, а это бывает страшно. Неужели брату страшно? Чего же бояться, когда ты не один? Сяо Синчэнь вдруг осознал, что очень давно последний раз по-настоящему боялся, до мороза, который вгрызается в сердце. — Ты не рискуешь моим счастьем, а Сюэ Ян никуда не побежит, и я тоже. И тебе не нужно. И патриарха спрашивать — тоже. Поверь мне, если бы он хотел, чтобы ты ушел, он бы тебе сказал сам, прямо. — Даочжан коснулся волос Сюэ Яна, почти незаметно погладил. — Делай, что делал. Когда на сердце все время какой-то груз, который заставляет тебя уходить, не видя цели, — это неправильный путь. Уйти мы всегда успеем, а если ты собираешься дать Не Минцзюэ лекарство сегодня, нам нужно просто быть готовыми. Скажи, когда придет время. Глава Не... важно, чтобы он не навредил кому-нибудь и себе в первую очередь. И не бойся. **** Выслушав Цзинь Лина, Чжи Чуань сказал: — Ну вот видите, вполне подбираемо словами. И слов немало. Вот интересно, юноша весьма осведомлен о характерных следах, которые остаются на шее, но это как-то его меньше всего беспокоит, зато волнуют молчание и шутки. Чжи Чуаню необходимо было как-то обдумать услышанное, хоть немного. Но сидеть и просто думать — это нехорошо, как казалось неопытному наставнику. Поэтому он поднялся и снова убрал трактат на место. Вот что вообще с этим делать — «хочу жить»? Получается, мальчик хочет совершенно иного, отличного от своей жизни, которой, кстати, многие его сверстники могли бы позавидовать. «С такими дядями...» Да уж. Это важно, это очень важно! Когда Не Минцзюэ вспомнит, когда на него нахлынет ярость — а она нахлынет... кто-нибудь вообще подумал о мальчишке?! — Я оставлю себе ваше задание, мы еще будем над ним работать. Пойдемте. Чжи Чуань направился в хозяйственную часть, где уже немного успел подготовиться. — Сюэ Ян, уверяю, не кусает доктора Цзяня. Что касается того, можно ли смотреть... Во-первых, я уверен, вам известно, что такое деликатность, и что она тоже бывает неодинакова. Например с друзьями мы бываем откровеннее и... даже несдержаннее, чем с незнакомыми людьми. Если ваши взгляды будут неприятны, вам об этом точно скажут, если слова заденут — то и рот закроют, здесь люди достаточно прямолинейны и честны. Он выдал Цзинь Лину большую шляпу с длинным пологом из тончайшего почти прозрачного шелка и рукавицы. Невольно отметил, что его воспитанник обдумал и вопрос слоев шелка, и очень правильно не занимался чисткой сковородок в своих роскошных одеждах. Даочжан повел Цзинь Лина за стены. Вопрос этот он заранее обговорил с Сун Ланем — на всякий случай, чтобы не было неожиданностей, а то он все-таки едва ли не меньше всех здесь знает о Цзинь Лине и лучше серьезные вещи обсуждать, даже если уверен — возражать не станут. «Под твою, наставник, ответственность», — сказал Сун Лань. Совершенно без подковырки и высокомерия, но желание как-нибудь на это ответить на мгновение к Чжи Чуаню вернулось и закололо на кончиках пальцев. Патриарх, ну да. Итак, под эту самую ответственность даочжан увел мальчишку за пределы Байсюэ, по почти незаметной уже тропе они вышли на большую поляну на опушке леса и Чжи Чуань остановился. Зрелище, конечно, удручающее. В разных местах видны были старые ульи, но ни один ряд — целиком. Какие-то домики совсем скрывала высокая трава и даже молодой кустарник, какие-то покосились, все облупились и явно пострадали от дождей и ветра, а многие так просто превратились в руины. Поразительно, как быстро приходит в запустение творение человеческих рук без должной заботы! Но все-таки поляна где-то тихо жужжала, и Чжи Чуань был уверен, что именно с тех ульях, которые видны, могли сохраниться семьи. Пусть одна или две — уже неплохо. А ведь когда-то это была действительно большая пасека... — Мы пришли. Я эту поляну такой вижу, как и вы, впервые, — Чжи Чуань надел шляпу, опустил полог и завязал лентой, показывая Цзинь Лину, как нужно. Рукавицы тоже надел. — Ну что скажете, юноша? Есть мысли, что мы будем с этим делать? Рассказывайте, пока идем туда. Чжи Чуань указал на самый целый улей и пошел в ту сторону, приминая высокую траву. Он улыбнулся, когда увидел, что на покосившейся доске у входа сидит несколько пчел. Можно будет показать мальчишке, как это устроено. *** Сюэ Ян нежился под ласковой рукой своего даочжана, буквально краем глаза наблюдал за этим его братцем. Фыркнул коротко, когда он попытался увидеть кончик своего языка, и эхом повторил за Сяо Синчэнем: — Не бойся. И не нужно никуда бежать. Оставайся, Инь Цзянь. Ты же не хочешь уходить. — Не хочу, — тихо подтвердил Инь Цзянь, с признательностью смотрел на брата, пытаясь научиться заново дышать, впитывая это новое ощущение, что он не один. Он так спокойно и естественно говорил ему, что делать, при этом не диктуя ничего… и верить… ах, как он это сказал, «поверь мне», как хочется верить… А главное, Инь Суюань как-то просто разложил по полочкам самое главное. — Дам... после обеда. Думаю, что я смогу предупредить, но если нет и что-то случится, то я хотя бы крикну, — он не очень представлял себе, как он крикнет, может Не Минцзюэ и не даст крикнуть. — А главное, — Сюэ Ян поднял палец, чтобы отметить важность своих слов. — Вспомнит Не Минцзюэ не только меня. Он вспомнит даочжанов Сун Ланя и Сяо Синчэня. А это наше важное преимущество. Я бы сказал, репутация. Дураков в главы кланов не берут, он это учтёт. Может взбеленится, в недоумение придёт, будет кричать «Я не понимаю!» — но это нормально, не он первый. Никто не понимает поначалу. — А-Юань, спасибо, — Инь Цзянь с облегчением улыбнулся, немного тревожно, но оказывается ему очень нужно было услышать, что не надо уходить и лучше остаться. Он рассматривал этот скромный рядок черники, понимал, что будет красиво, когда это приживётся. — Вот тут над черникой будет чёрная смородина, она даст тень, а сверху ещё низкая вишня. Ты вспомнил ещё не все ягоды, но ведь мы не торопимся?.. Осталось понять, будет Не Минцзюэ пить лекарство или нет. Он и хотел этого, и одновременно боялся. Казалось бы, чего ему-то бояться? А он всё-таки переживал. Да, брат был прав — боялся, что Не Минцзюэ не просто сделает что-то тем, кто живёт в Байсюэ, но причинит вред себе. Одно радовало, Не Хуайсан в порядке и в безопасности, и он мог за это поручиться. Лань Сычжуй, вот он сможет рассказать, что видел его совсем недавно, и всё было хорошо. А это важно. Пока доктор поправлял кустик черники, который и без того идеально торчал в земле, Сюэ Ян потянул Сяо Синчэня к себе за прядь волос, сам приподнялся и тихо шепнул: — Хочешь, мы с Сун Ланем в лечебницу зашлём человечков? На всякий случай. Хоть будем видеть, что происходит. *** — Подбираемо, — Цзинь Лин только вздохнул — Но незаписываемо. Он чём он думает? Он неожиданно понял, что ему ужасно хочется ещё похвалы. Вот такой, спокойной, потому что Чжи Чуань хвалил его работу, а не «наследника клана, который мыслит в правильном направлении и спасибо что мыслит вообще». Он задумался, но шёл за наставником с дурацким ощущением — вот я сам принял решение, сам удрал в Байсюэ, сам позаботился, чтобы добыть соответствующие письма, и посмотрите на меня, я уже иду за наставником по Байсюэ, и меня уже вполне хвалят, я вообще не безнадёжен! Простая инструкция по поводу взглядов поставила его в тупик, а на шляпу Цзинь Лин так и вовсе посмотрел с подозрением. Что это за вуаль? Он нёс и шляпу и рукавицы в руках, не рискнув напялить на себя этот странный головной убор. Конечно, Сычжуй ничего не скажет, а вот Цзинъи может рассмеяться и назвать его молодой госпожой. Беззлобно, конечно, но может. Он и так шёл красный, настолько его смущала эта вуаль. Фея полезла было тоже за ворота, но Цзинь Лин сказал ей остаться внутри. Мало ли, напугает пчёл, или пчёлы напугаются Феи. Зачем устраивать непонятное. Он надел шляпу лишь после того, как Чжи Чуань сам надел такую же, придирчиво и тщательно завязал ленты, натянул рукавицы и пошёл за ним. — Ээээ… мысли? Вот честно, кому пришло в голову строить домики для пчёл? Как их туда наловили? Это же не кролики, их на замок не закроешь, им надо вылетать. И залетать обратно. Что мешает пчёлам сказать — да ну их, этих людей — взять да и улететь? Как вообще такие мысли приходят в голову? Это шёл человек, шёл-шёл… — Цзинь Лин зашипел, запрыгал на одной ноге и очень постарался выбраться из внезапной крапивы. — Ага, вот так шёл, а потом: стоп, я построю домик для пчёл! А они не будут против? А если будут, то КАК? Соберутся и улетят или всё-таки будут нападать? — Цзинь Лин дошёл до улья и осторожно присел на корточки. — Наставник Чжи Чуань, они так смотрят жутко… знаете что я подумал? Хорошо, что они маленькие. Если бы каждая пчела была размером с ворону, это была бы катастрофа. Так… простите. Он задумчиво потыкал пальцем в крышку пчелиного домика, одёрнул руку. Отступил к нежилому улью, снял с него крышку, готовый отпрыгнуть в сторону, и скривился. — Фу… я ничего не понимаю в пчёлах, но что-то мне подсказывает, что вот это главная пчелиная беда, — он дал Чжи Чуаню заглянуть в улей, где как раз красовалось мышиное гнездо, полное голых мышат. — А они неплохо устроились. Цзинь Лин снова присел на корточки, раздвигал траву руками, обнаружил несколько мышиных нор, вернулся к целому улью и горестно спросил: — Почему вы не удрали? Как вообще можно оставаться, если у вас всех соседей съели? — он повернулся к Чжи Чуаню и растерянно протянул. — Тут надо, наверное, починить ульи, прогнать мышей, от кустов почистить. А как прогнать мышей, если им тут мёдом намазано? *** Сяо Синчэнь покачал головой. Человечки это хорошо, но он не сомневался, что в этом случае им всем нужно быть где-то неподалеку. Просто чувствовал. Если Не Минцзюэ будет охвачен чувствами настолько, что Инь Цзяню понадобится помощь, времени наблюдать не будет. *** Не прервать поток мыслей воспитанника — вот где требовалось терпение! Как вообще можно воспринимать сразу столько слов?! Может, посоветоваться с Сяо Синчэнем? Как-то ведь даочжан общается со своим мерзавцем? Там же потоки слов не прекращаются вообще! — Не кролики. Но их и не надо запирать. Это как раз тот самый случай, когда запирать — значит убить. — Чжи Чуань наблюдал, как Цзинь Лин рассматривает ульи. — Вы очень верно заметили. Маленькие. Но пчелы опасны, сильны и способны на невероятные результаты, хоть и очень невелики. Даочжан заглянул в улей, кивнул и слушал дальше, а когда предположения Цзинь Лина закончились, ответил: — Да, вы все очень правильно понимаете. Не станешь ведь приглашать семью в разрушенный дом? Нужно расчистить поляну, потом мы починим ульи. Рассчитывайте силы — всю пасеку нам точно не отстроить в такой короткий срок. Предлагаю сделать несколько домиков, а остальные убрать — для порядка, зимой можно будет не спеша делать новые. Ну и потом нам нужно будет пригласить туда диких пчел. Послушайте. — Чжи Чуань чуть наклонился к улью. — Слышите? Как будто такой... ммм... жалобный скрежет или постукивание? Это значит, что матка внутри слабая или ее нет. Чжи Чуань подумал, что и сам чрезмерно много произносит слов. Может, нужно как-то проще? — Это все равно, что рой осиротел и не может давать потомство, — пояснил он и вынул из целого улья рамку, пчелы тут же забеспокоились, стали летать вокруг. — Смотрите, некоторые соты почернели, а в том домике, где мыши, заметили, почернело все? У нас с вами есть время, чтобы восстановить дома, найти и пригласить диких пчёл, а тем, что остались, сделать... ремонт. Чжи Чуань поставил рамку обратно и закрыл покосившийся улей такой же видавшей виды крышкой. Да уж... Рассказал! Как будто это все раз-два просто. Ну с другой стороны, может такая прикладная работа покажется мальчику занятной? Чжи Чуань сильно сомневался, что Цзинь Лин и дикий-то улей видел. А еще он рассчитывал на примере пчел показать юноше сходства с жизнью людей. Он ведь хотел просто жить? — Вот вам кстати маленькая загадка. Как и в любой большой общине в пчелиной семье есть ... хм... лентяи. Они называются трутни. Так вот, трутней в конце лета наказывают, — Чжи Чуань чуть улыбнулся, быть может, сквозь накидку не заметно, только в голосе. — В Байсюэ тех, кто пренебрегает делом, наказывают так же. Вот и подумайте — как. *** Сюэ Ян тут же почувствовал себя молодцом. Потому что в любое другое время раньше он не стал бы спрашивать просто сделал бы то, что считает нужным. Как же всё-таки сложно быть правильным, это какая-то каторга. Хотя ради такой награды он был готов мучиться вечно — Сяо Синчэнь вот так прямо честно собственному брату подтвердил, что вот его счастье наглое, и вообще ни разу не стыдится своего ручного мерзавца. А что ещё нужно от жизни? У Сюэ Яна вообще было не так много амбиций, и так сверху насыпали того, чего не просил — вон почти в патриархи Байсюэ угодил. А это вам не шуточки. Ну и так-то, чистосердечно, было весело. Занятно. Инь Цзянь коротко и неловко почти обнял брата, смутился, пробормотал, что пойдёт закончит с лекарством, и поспешно ушёл. Всё ещё нервозный и встрёпанный, он тщательно вымыл руки, умылся и перевёл дыхание. Его всё время тянуло составить для себя какой-нибудь сбор, чтобы сердце не бухало вот так, чтобы дыхание не частило, чтобы не подступали слёзы или неожиданная раздражительность. Но с этим легко перестараться, над этим некогда работать, и если заколка пока держится и помогает хоть как-то, надо пользоваться этим. Он нашёл Сычжуя, попросил помочь ему — нужно было придерживать ёмкость и равномерно помешивать состав, пока сам доктор будет постепенно и капельно вливать ингредиенты — и на этом всё можно было считать готовым. Попробовал сам, пришёл к выводу, что действовать должно. Конечно, сам он памяти не терял, но по ряду признаков всё-таки выявил несомненную эффективность. Всё было готово… Кроме главного — он так и не понял, будет ли Минцзюэ пить это лекарство, примет ли он вообще из его рук без подстраховки, как сегодня утром. Но на всякий случай всё снова убрал и тщательно спрятал приготовленное снадобье. Инь Цзянь нашёл Не Минцзюэ, и очень постарался не слишком на него смотреть, потому что сразу принялся бы анализировать его состояние. Но ведь он же сам сказал брату, что его пациент практически здоров, и действительно уверен в этом. — Не Минцзюэ, — он аккуратно поклонился, приветствуя его, попытался подобрать слова, не преуспел, и смирился хотя бы с тем, что удаётся сохранять видимую безмятежность и уверенность. — Я закончил с лекарством. Принимать его нужно после еды, поэтому предлагаю вам выпить его после обеда. Я не могу вам в точности описать, как всё должно происходить — вы запретили мне проверять это. Но действовать начнёт в течение получаса, и процесс нельзя будет остановить. А вот сколько времени он будет длиться — час, два, сутки?.. Упадут вам все воспоминания на голову моментально или рассудок заполнится постепенно — я не знаю. Упреждая возможные вопросы — никто не знает. Я знаю только, что оно подействует, потому что я его попробовал и припомнил пару не самых значительных фактов своей жизни, о которых забыл просто за ненадобностью. Это до такой степени ненужная информация, что всплыть она в моей голове могла только из-за снадобья. Навязать вам его я не могу, заставить тоже не имею сил, возможностей и намерения. Я лишь сделал то, что считаю важным и нужным. Снадобье в лечебнице. Приходите туда после обеда, или я принесу вам — выбирайте. Только не выливайте, пожалуйста, если отказываетесь… в это средство вложено много труда, я его хотя бы на фракции поделю. *** Цзинь Лин всё-таки оправился от нахлынувшего непонятного и перестал трещать сорокой бешеной. Это было неловко, многословность не поощрялась, а дядя Чэн вообще сразу злиться начинал — потом сказали, что так же много говорил старейшина Илина, и Цзинь Лин пытался удержать лихих коней, несущих его язык куда-то в степи невоздержанности. Это не всегда удавалось, вот сейчас не удалось вообще. Да потому что кому бы в голову пришло тащить его смотреть на пчёл?! Обустраивать пчёл?? Решать пчелиные проблемы??? Он послушно наклонялся, слушал, невольно круглил глаза под вуалью, заглядывал внутрь улья, и поневоле проникся сочувствием к несчастным пчёлам. — Можно поискать в библиотеке, что там есть про пчёл… — пробормотал себе под нос Цзинь Лин и с опаской покосился на наставника, потом рассмеялся. — Ну как в природе могут наказать, пусть это лишь пчёлы. Трутней убивают… Или выгоняют, чтобы они умерли сами. Что? Цзинь Лин опешил и задумался. Потом перестал задумываться и попытался осмыслить сказанное, но это его ещё больше запутало. Убить его в Байсюэ, конечно же, не убьют — во-первых, зачем им, во-вторых, они же не враги, и потом, все дяди знают, что он тут. А вот если его выставят за ворота, это катастрофа. Это ужас и позор. Ему тогда только бежать куда глаза глядят, как тому трутню! А в другой улей, как он подозревал, трутней не принимают. — Наставник, — тихо позвал он. — Я когда сюда направлялся… в смысле в Байсюэ, в городке видел, что мёд продают. Если это у человека свои пчёлы, то может стоит спросить у него совета? Хотя бы как мышей прогнать. Он задумчиво шурудил по пустым домикам, запустение просто бросалось в глаза, и это было грустно. Уцелело так мало пчелиных семей, что про мёд можно было не заикаться. Даже его скудных представлений о пчёлах хватило на то, чтобы понять — им нужно что-то есть зимой. — Мышей нужно срочно. Потому что сейчас вокруг есть что поесть, но они всё равно лезут, а зимой, когда вокруг не станет еды, они доедят пчёл, которые окажутся в ловушке — даже не сбежишь, — он неуверенно попытался почесать нос, но сквозь вуаль рукой в перчатке получалось ужасно, и он только безнадёжно чихнул, отвернувшись в сторону. — Это, пожалуй… стратегия. Только Фея с мышами, наверное, не справится. Она просто для другого создана. *** Минцзюэ долго занимался оружием, пока руки не устали, сделал много и в общем был доволен, только мысли теперь, когда работа закончилась, снова вернулись к доктору, его лекарству и завтраку. Минцзюэ злился. Поэтому он гнал ненужные мысли, разминаясь прямо тут же, во дворе рядом с оружейной, где раньше в Байсюэ наверняка тренировалось много адептов, а теперь... теперь людей мало. Вряд ли Сун Лань начнет принимать учеников даже после того, как его гость все вспомнит и уйдет, впрочем... это совершенно не его дело. Инь Цзянь ходит тихо, просто Минцзюэ почувствовал, что не один. Чуть не среагировал резко, но не стал. Бояться ему тут вроде некого, пугать — тем более. Он повернулся не сразу, сначала слушал, потом положил меч на подставку и развернулся к доктору. Все-таки проверил на себе? Упрямый! Вроде и обещание не нарушил — не пил же, но и не послушался. Вот ведь! — Выливать?! — это прозвучало резко, ровно как Минцзюэ сейчас и чувствовал. Он сделал шаг навстречу, еще, чуть ли не вплотную приблизился. Не слишком чистый, на лице темные следы — когда приводишь в порядок старое оружие, весь измажешься. Да еще и после разминки. И доктор. Тонкий, идеальный. Цветочница! — За кого ты меня принимаешь?! Как такое вообще может прийти в эту многоумную голову в цветах?! Что он возьмёт и угробит что-то просто потому, что ему это не нужно или непонятно?!! Не Минцзюэ смотрел Инь Цзяню прямо в глаза, потом на руки, совершенно скрытые рукавами. Выдохнул. — Ладно. Неужели уже сегодня? После обеда? Все или ничего... — Принесешь ко мне. *** Напрасно пытался смотреть на что-то в стороне или хотя бы просто куда-то на плечо Не Минцзюэ. Невольно вскинул голову, глядя в его лицо — сердце стукнуло в горле, подсказывая очевидное. Не Минцзюэ злится. Он всё ещё злится, или заново злится сверх того? Ох, зачем так близко, ведь он же просто подавляет… Инь Цзянь с места не двинулся, только голову поднял, глядя в сердитое лицо снизу вверх, в дышащие тёмные зрачки, такие живые. От него пахло разгорячённой кожей, металлом, потом. Хороший запах, здоровый. От него не пахло болезнью и смертью даже отдалённо, Инь Цзянь понимал, что совершенно неприлично дышит этим, непристойно, предосудительно. — За воина, — честно ответил он, хотя этот вопрос и не предполагал ответа. — Принимаю. За воина. Ты грозился всё разбить там, в лечебнице. Я поверил. Да, поверил, учёл и перестраховался. Поэтому и прятал всё, что было важнее обычной сушёной мяты. Невозможно предсказать взрывной темперамент человека, который привык решать дела… а собственно, как он привык решать дела? Не Минцзюэ выдохнул это короткое «ладно», а Инь Цзянь почувствовал, как по виску от его дыхания скользнул почти невидимый выбившийся из причёски волосок. От этого совершенно нелогично стало жарко, в коленях появилась неуверенная слабость. Как от него пахло… его хотелось потрогать, попробовать, прикоснуться кончиком языка. Очень некстати всплыли в голове наставления учителя и совершенно безвкусная еда — потому что лекарь должен уметь распознавать даже самые незаметные вкусы в снадобьях, поэтому специи нельзя, и пряные травы нельзя… почти ничего нельзя. И он привык. А тут человек — весь сам по себе пряность и специя. И куда деваться? — Я принесу, Не Минцзюэ, — когда он так близко, можно говорить совсем тихо. — Только ты, пожалуйста, поешь хорошо. Там кроме супа ещё мясо, которое осталось с завтрака. Сюэ Ян если готовит, то с запасом… Ему было о чём волноваться. Когда вернутся все воспоминания, Не Минцзюэ может принять это как получится. Хорошо, если это будет спокойствие. Он был согласен на внешнее спокойствие. А если он перестанет есть? А если придёт в ярость? В бешенство? А если? А если?? Как Сюэ Яну удаётся быть таким спокойным? С другой стороны, он дракона убил, наглец. И даже не понял, что это дракон. Инь Суюань тоже спокойный. Как? Как им обоим это удаётся? Он тут что, единственный не знает, как быть? — Я тебе не враг, — без особой надежды на успех выдохнул Инь Цзянь и всё-таки сделал шаг назад. Слишком близко, так ведь даже не повернёшься, не зацепив его плечом. — Поэтому над душой стоять не стану, но если станет плохо — позовёшь. Я приду. *** Инь Цзянь замер, и замер так, и говорил так... Минцзюэ даже не знал, как осмыслить это ощущение. Стоит. Смотрит. Как прикипел к земле. И при этом такой весь... как будто если взять и сдавить вот эти плечи или руки, или голову, то с легким «крак» треснет и рассыплется, как фарфор. Как можно быть таким смелым и трепетным одновременно? Как колосок в поле. Даже если конь наступит — поднимется. Минцзюэ отступил на шаг. — Перед боем не едят. Нет, он поест, конечно, а то вдруг это зелье волшебное не подействует? Ну так и давал бы чёткую инструкцию! Так и так, для эффекта надо съесть два куска мяса, полгоршка супа — и как хочешь, упихивай в себя. А то «хорошо». Хорошо — это как? — Поем. Он тоже может так пообещать, что хрен придерешься. — Ладно. Почему он начинает злиться и вдруг становится странно Инь Цзяню в глаза смотреть? И спокойнее. Минцзюэ прошел мимо, оставив доктора во дворе. *** — Не убивают, — подтвердил Чжи Чуань, и по тону ученику должно было быть ясно, что этот ответ не принят. — Можно, конечно, посмотреть в библиотеке. Можно, нарушив известное вам правило, пойти в город и спросить совета у продавца меда, — спокойно и рассудительно согласился даочжан. — А можно спросить у наставника, это бывает полезно. Он вместе с Цзинь Лином проверил все ульи и про себя наметил несколько, которые можно спокойно отремонтировать, а остальные пока проще оставить. — Замечательно, мыши, — он кивнул и подошел к улью, где сидело гнездо. — А для чего создана Фея? Помогите мне, перетащим мышей в лес. *** Перед боем не едят… Так то смотря какой бой! Вот только не начать бы сейчас с ним спорить из-за ерунды. Он поест. Инь Цзянь упрямо сжал губы. Если поест плохо и мало — что же, сам будет виноват, и тогда пусть не удивляется принудительному кормлению, если всё пойдёт совсем плохо. А потому что не нужно злить доктора, доктор и так злой. Он только коротко вдохнул, когда Не Минцзюэ прошёл мимо и совершенно невежливо ушёл куда-то. Наверное, мыться. Это правильно. Ему нужно подумать. Сосредоточиться. Подготовиться. На это тоже нужно время. Инь Цзянь с чистой совестью собирался медитировать, это правильно — а вместо правильного позорнейшим образом уснул, уронив голову на стол. Как в пропасть рухнул, но короткий сон позволил прийти в себя. Он очнулся, когда вот-вот должен был прозвучать удар колокола, спохватился. Очень строгий и очень деловой пошёл предупреждать — потому что брат всё правильно сказал. Нужно предупредить, чтобы все были начеку. Он сказал Сяо Синчэню и Сюэ Яну, что после обеда начнётся. Не нашёл Чжи Чуаня и расстроился, что не успевает — пришлось остановиться и прочитать себе строгое порицание за излишнюю нервность. Зато с молодыми Ланями всё было хорошо — Цзинъи нашёлся в крольчатнике, где как раз с гордостью показывал Сычжую готовую клетку и маленьких чёрных крольчат. — Хотите подержать? — великодушно предложил Цзинъи, и тут же сгрузил в дрогнувшие ладони доктора тёплый меховой комок с дрожащими ушами и смешным носом. Инь Цзянь не успел отказаться, не успел ничего сделать, только придержал сучащего лапами крольчонка и затаил дыхание. — Такой мягкий, — он улыбнулся, посмотрел клетку, на крольчатник вообще, на этих юных и таких старательных адептов. — Мне нужно ещё найти патриарха и предупредить его. Даочжан Сяо Синчэнь посоветовал поставить всех в известность. Лань Цзинъи, где я могу найти даочжана Сун Ланя? — А сейчас всё равно все собираться будут на обед, — Цзинъи пересадил кролика в клетку и наградил ивовыми веточками. — А наставник Чжи Чуань увёл Цзинь Лина на пасеку, они точно вернутся к обеду, дисциплина же. — Мы будем начеку, — безмятежно проговорил Сычжуй. И доктору пришлось считать, что это, вот именно это — обнадёживает. Потому что Не Минцзюэ не один. Перед боем ещё как едят. Цзинъи побежал на кухню накрывать на стол и собирать всех обедать. *** — По… почему нарушить? — Цзинь Лин оторопело смотрел на Чжи Чуаня, непримиримо вздёрнул подбородок. — Я выражал мысли, не собирался никуда бежать. Я вот и спрашиваю вас. Спрашиваю вот… Он надрал листьев, скривил губы — даже через перчатки брезговал мышами, не понимая почему. Это же просто мыши, они на него не прыгнут, не покусают, особенно маленькие. Цзинь Лин закатывал мышинье гнездо в надранные листья, растопырил пальцы, поднимая этот шевелящийся ужас. — Спрашиваю вот, наставник Чжи Чуань. Это гнездо-то мы уберём, а норы куда? Это если в каждой норе мышиное семейство, нам в каждую нору стучаться — добрый вечер, не были бы вы так любезны покинуть место жительства? Он представил это нелепое зрелище и попытался не смеяться, но не получалось. Из-за этого выходило какое-то задавленное хмыканье, и Цзинь Лин с жаром ухватился за возможность немного сменить тему. — Куда нести? Не Фея просто не мышеловное существо, она идёт по пути самосовершенствования — собака-оборотень. Когда достигнет высот, сможет стать человеком, если захочет. Она очень умная, сражается хладнокровно, прилежно учится. Очень любит философию и литературу — внимательно слушает, комментирует, задаёт вопросы, — Цзинь Лин замялся. — Ну, в непонятных местах просит пояснить. Вы наверняка это увидите, Фея сама определяет, кто наставник. Он снова влез в крапиву, только уже не прыгал, а мужественно прошипел сквозь зубы невнятное «вот вредная трава». — Наставник, а если там пригласить на пасеку жить… ну, ежей? Они с мышами разберутся. Только я не знаю как. *** — Потому что у вас еще нет разрешения ходить в город, — спокойно пояснил Чжи Чуань, отметив этот вздернутый подбородок. Упрямый. Как так «воспитывать», чтобы при этом мальчишка не утратил этого упрямства? Кошмар. — В лес несем, туда. Улей с мышами был благополучно перебазирован. — Представьте себе, что вы — мышь. Небо! Что он несет?! Вот если б ему наставник предложил представить себя мышью, что бы он подумал? Даочжан помолчал. Подумал бы, что так надо. Или учитель шутит. А если учитель шутит — так надо. — Так вот. Если вы живете в норе, являетесь к кому-то в дом, а там — пчелы. Станете отбивать дом? Я бы такой мыши не позавидовал. А мы заселим в дома диких пчел, уверяю, даже самая отчаянная мышь туда не полезет. Поэтому позвольте мышам спокойно жить и выбирать между глупым нападением и умным отступлением. Помните «не нападать на стан противника, пока он неприступен»? Пока мыши растят мышат, они не полезут из нор в ульи, поэтому нам надо заселить ульи до того, как мышата вырастут. Они чистили пасеку до колокола. Убирали разбитые ульи, отметили те, что будут использовать. — Не будем опаздывать, ведь вам кормить двоих. Сун Лань успел встретиться с Чжи Чуанем, когда тот отпустил ученика и шел в трапезную. Новости важные, и хорошо, что работы много: Чжи Чуань собирался увести Цзинь Лина до вечера. *** Если у него когда-нибудь и случалось такое, что кусок в горло не идет, то Не Минцзюэ этого все равно не помнил. Он пришел в трапезную не последним, но и не первым, сел за стол, взял положеную миску супа, посмотрел в нее, потом глянул на доктора, мол, видишь, ем я, ем. И поел. Почему-то он и правда чувствовал себя как перед боем. Этого, правда, Минцзюэ тоже не помнил, но почему-то был уверен, что у него сейчас правильная сосредоточенность. Она не давала волнению спутать мысли. А еще — то, что и Сун Лань, и Сяо Синчэнь, и Чжи Чуань — все выглядели спокойно и нормально, а насчет Сюэ Яна Минцзюэ все еще не научился различать его состояние. Никакого мяса, никакого хлеба. Одеяльный суп Лань Цзинъи— более чем достаточно, ведь после обильной еды хочется спать, а Не Минцзюэ совершенно не собирался давать неуместному сну отнимать его важную сосредоточенность. Если б глава Не озвучил свои мысли по поводу спокойствия даочжанов, Сун Лань бы удивился и еще — порадовался тому, что ему удается скрывать эмоции. Потому что переживал он сразу за все. Когда не знаешь, чего ждать — это самое мерзкое. В этом состоянии «патриарх не выдает волнения» он держался до конца обеда. Потом попросил Цзинъи и Сычжуя не уходить слишком далеко от жилого крыла, посоветовался с Сюэ Яном и Синчэнем, сказал, что надо быть где-то поближе к Не Минцзюэ и при мечах, но не дергаться без причины. Сяо Синчэнь предпочел бы просто собрать всех где-нибудь в одном месте, но в самом деле, нельзя же заранее строить башню волнений! Брату нужна спокойная обстановка, нельзя его отвлекать, но он будет где-нибудь тихо-тихо очень близко. А Сун Лань — им не нужно было ничего говорить, Синчэнь совершенно не сомневался, что Сун Лань будет рядом с Сюэ Яном, ведь он — самое близкое из опасных воспоминаний Не Минцзюэ. *** Одежды, так и не тронутые пока, — на месте, Бася — вот, на подставке. Не Минцзюэ действительно волновался. Какими бы страшными ни оказались воспоминания — он готов, а вот не вспомнить ничего... к этому быть готовым не получалось. Но он ждал лекаря с его чудодейственным лекарством, не позволяя переживаниям перерасти даже в тень сомнения. *** — Кто мышь? — Цзинь Лин даже устал, что постоянно впадает в состояние обалдевания. Зато теперь понятно, почему Лани так изменились. После Облачных Глубин — тут тебе пчёлы, мыши, какие-то странные методы. Он сам из Байсюэ вернётся таким вот изменившимся, и никто больше не посмеет назвать его молодой госпожой! Он слушал, даже помог бережно установить этот подаренный мышиному царству улей, и пришёл к выводу, что ему достался действительно потрясающий наставник — разумный, уравновешенный и потрясающе дерзкий в суждениях. — Вы знаете, — осторожно заметил он, когда уже подходили к воротам Байсюэ. — Если бы я в Ланьлин Цзинь вот таким манером приложил бы «Искусство войны» к мышам и пчёлам… я не могу даже предсказать последствия. А ведь вы правы, и в этом гибкость учения. Если бы в нём не было такой широты, то это свидетельствовало бы о его ложности, верно? Быть разумной мышью не так плохо… Он покормил Фею, оценил суп, который доваривало одеяло, оценил висящее над столом тщательно скрытое напряжение, и внимательно смотрел на Чжи Чуаня. А когда улучил минутку, на всякий случай уточнил, что в этот раз лучше взять Фею с собой. Заодно наставник убедится, что она разумное существо, а не просто собака. *** Инь Цзянь ревностно следил за тем, как Не Минцзюэ ест. Как он ходит. Как он смотрит. Как двигается, поворачивается, садится и встаёт. При этом он тщательно следил и за собой, не позволяя себе расхлябанности и пренебрежения трапезой. — Лань Цзинъи, у вас получился очень полезный и вкусный суп, — он улыбнулся. — Признаться, я лишь слышал о таком способе приготовления еды, но попробовать было недосуг. Он успел поставить в известность патриарха, и от сердца отлегло, когда он взял на себя беседу с Чжи Чуанем. Великодушный поступок со стороны Сун Ланя! Такая внимательность и забота, он не мог не оценить. Инь Цзянь оставался за столом всего на несколько мгновений дольше, чем Не Минцзюэ. — Пожалуйста, — тихо попросил он, глядя в стол. — Будьте осторожны. Я пойду. Пора. Нельзя было заставлять Не Минцзюэ ждать слишком долго. Инь Цзянь сурово смотрел на свои пальцы, пока они не перестали дрожать. Пациент должен видеть спокойную и доброжелательную уверенность врача, иначе эффективность лекарств уменьшается. Он принёс лекарство в той же чашке, в которой обычно давал Не Минцзюэ все целебные составы. Не стоит подчёркивать исключительность момента, взвинчивая нервы. Аккуратно постучался и не вошёл, пока Не Минцзюэ не отозвался, соблюдая его право на личное пространство. Инь Цзянь принёс с собой ещё и кувшин с холодной водой, поставил на стол. Пусть будет, взвинченные нервы часто требуют холодной воды. Заботливо поставил рядом с кувшином чистую пустую чашку, а вот чашку с лекарством протянул своему пациенту и ободряюще улыбнулся. — Не Минцзюэ… Я оставлю вас в уединении, и обещаю не подслушивать под дверью. Но я буду неподалёку, дальше лечебницы не уйду. Вынужден предупредить — если я пойму, что нужен срочно, а вы не в силах позвать, я войду без стука и разрешения. Буду ждать… вашего возвращения. *** Сюэ Ян готовился к этому процессу так же тщательно, как к любому другому путешествию. Просто потому что если яростью плеснёт слишком сурово, нужно будет рвануть с места в бега. Вместе с Сяо Синчэнем, разумеется. А Сун Лань тут точно справится, если что. Ну мало ли. Вон, какие Лани шустрые, каждый занял выгодное место как для защиты, так и для нападения, а смотрится так мирно, будто собираются устроить музыкальные состязания. — Ну что, даочжаны, — весело заулыбался он, когда Инь Цзянь унёс лекарство для возвращения памяти. — Наш безумный план подошёл к порогу? Не волнуйтесь, у меня с собой ещё и подготовленные иллюзии. Я перестраховался. Потому что Бася моей крови уже хлебнула, обожрётся сердешная, не будем доводить саблю до истерики. *** — Входи, — ну вот, ответил нормально, хотя сам думал, что выйдет какой-нибудь недостойный сиплый шепот, но нет. Минцзюэ встал зачем-то, взял чашку, выслушал лекаря и кивнул. — Ладно. Он не стал ждать, пока Инь Цзянь выйдет, даже не задумался, что просто привык пить лекарство сразу, как он его даёт. Минцзюэ осушил чашку и даже поставил ее на стол прежде, чем по-настоящему ощутил горечь. Это даже не горечь! Словно яд проглотил. Хотя... ох и мерзость! Хотя... яд должен быть наоборот, наверное, приятным. Минцзюэ шумно вдохнул, от этого вкус стал еще кошмарнее, он прямо чувствовал, как горечь разливается по горлу, пропитывает... Он посмотрел на кувшин и понял, что запивать не хочет. Когда или все или ничего — не разбавляют. — Иди, — вот на этот раз вышло хрипло. — Все нормально, иди. Он ждал чего? Инь Цзянь не говорил же, что сразу? А кроме горечи и правда — все нормально. Минцзюэ сел на кровать, провел языком по небу, за ядовитостью стали различимы какие-то вкусы, словно он выпил сразу много всего. Как там? Янтарь? Слезы феникса? Не Минцзюэ усмехнулся. Интересно, сколько там фракций у лекаря... десятков? Ничего не происходило. Минцзюэ ждал, потом лег — спать не хотелось, но чего б не лечь? И он даже не заметил, не понял, упустил момент, как оказался в темноте. Та тьма, не из снов, та, из которой он первый раз по-настоящему проснулся. Искрящийся антрацит и вязкое ничто — он не один... его — два. Один он в бесконечном ожидании, второй — в таком же бесконечном поиске. Тот, кто ждёт... мертв. Тот, кто ищет... мертв. Смерть. Вот, что это — смерть! Осознание накрыло волной и вынесло из омута бесконечного пребывания в «нигде» в пропасть. Он висел, одной рукой держался за Бася, второй ... второй должен был держать кого-то, но его снова не было! Он поднял голову и увидел мост. Не разрушенный, целый, мгновение — и Минцзюэ стоит на мосту. Шаг. Еще шаг. Он шел по ветхой переправе вперед, и она больше не рушилась, не уволакивала его в бесконечное падение, но изменилось не только это — Не Минцзюэ больше не видел маленькой светлой фигурки. Он шел совершенно один, твердой поступью, будто не сомневался в том, что мост выдержит, пока не почувствовал под ногой твердый камень. Он перешел мост. Минцзюэ не видел, как сжимаются его пальцы, как искажено лицо, а губы раскрываются, чтобы выпустить крик, но он молчит, не хрипит даже. Не видел, как выгнулось на кровати тело, не почувствовал, как ногти рвут покрывало. Мост качался за спиной и скрежетал цепями и канатами, Минцзюэ сорвался с места и побежал. Он ворвался в зал, когда изваяния поворачивали головы, а дракон на стене раскрыл пасть, Бася взвилась в воздух, и два демона столкнулись друг с другом. Они дрались, он смотрел, отчётливо понимая, где он, что видит, чья это битва, и когда духи сразили друг друга, два его мертвеца стали одним. Умер. Не Минцзюэ открыл глаза и резко сел. Умер!!! Он безумным взглядом обвел комнату. Как это возможно? Понимать, что он в Байсюэ, живой, пил лекарство, вот же чашка! Понимать, что он живой и понимать — что мертвый. Глава Цинхэ Не, Минцзюэ-сюн, названный брат Лань Сичэня и Цзинь Гуанъяо... Мэн Яо!!! Шею свело судорогой. Минцзюэ схватился за горло, сдавил, пока не осознал — это пульс, живой и настоящий, это шрам, шрам вокруг шеи, как можно было забыть?! Как они его подняли?! Это невозможно. Невозможно. Он дернул шеей до хруста, поднялся, тяжело оперся на стол и схватился за кувшин. Пил, пил, пил пока вода не кончилась а вместе с ней ощущение, что она действительно течет по ЕГО! ЖИВОМУ! ГОРЛУ! Он увидел себя на столе, в цепях. Кровавя пелена перед глазами, уродливые судороги собственной ци — беспомощный, почти безумный, но даже это не застилает медовый голос Мэн Яо и насмешливое лицо Сюэ Яна. Минцзюэ схватился за голову. Казалось, она лопнет, если не выдрать руками, не прекратить этот бесконечный поток кошмарных воспоминаний, но ничего не получалось. Он снова схватил кувшин, тот совершенно пуст, и кувшин полетел об пол, расплескиваясь осколками по всей комнате. Бася дрожала на своей подставке, пытаясь сорваться, но теперь она не могла сделать этого без призыва Не Минцзюэ. Тогда он раскрыл ладонь, Бася рванулась к нему, легла рукоятью, напоминая о том, что да, он в Байсюэ, он — глава клана Не, он — мертвец, которого подняли, он — тот, кто знает своего убийцу. Дверь вынесло наружу ударом силы. Не Минцзюэ вышел за порог.