Затмение

Минцзюэ сел, потянулся и посмотрел вокруг. Жуть. Но хорошо — есть чем заняться. Он начал с того, что сходил на склад, нашел инструменты и починил дверь. Потом взялся за метлу и собрал все осколки, тщательно прибрался, причем даже дорожки в отведенном ему дворе и саду от камней и земли вымел, перестелил разодранную пропотевшую постель и все взял с собой в баню. Принести воды, выстирать вещи, белье, хорошенько отмыться — но как бы обстоятельно Минцзюэ ни делал все дела, все равно получалось быстро. Время он тянуть не умел категорически. Все развесил и вернулся к себе, уже абсолютно спокойный. Только дверь забыл запереть, потому что наткнулся взглядом на сложенную на стуле одежду. Его одежду — главы клана Не. Минцзюэ подошел, тронул ткань ханьфу. Теперь он знал, что это то самое облачение, которое он носил чаще других, наверное потому его в нем и... похоронили? Стального цвета ткань с узорами, черная рубашка, тяжелый пояс с маской и заколка. Две? Минцзюэ удивленно нахмурился, взял одну, покрутил... ну да, его привычная заколка, других он в принципе не носил, но две — это как-то нелогично. Он протянул руку за второй и на мгновение замер, в сердце странно кольнуло, как будто предчувствие какое-то. Что за бред? Какие еще предчувствия? — отругал он сам себя и забрал вторую заколку. Разницу Минцзюэ понял сразу. Она обожгла ладонь, моментально проникла под кожу и хлынула в кровь — очень старая магия, которой и в помине не было в первой заколке. Первая — лишь видимость, вторая — артефакт, и у Минцзюэ не было в этом никаких сомнений. Он чуть не задохнулся, потому что ко второму разу был совершенно точно не готов. Когда пил лекарство — знал, что надо ждать действия, но эта волна застигла его врасплох. Минцзюэ тяжело оперся на стол, выронив первую заколку, смотрел, как ладонь сжимает вторую, как прокалывает кожу глубоко, до крови. Защита, печаль, дом, семья, отец и... — Хуайсан. Минцзюэ дернулся, чуть не упал. Он вспомнил, как уходил их отец, как взял с него обещание защищать брата, чтобы тот ни делал, а он тогда еще подумал, что отец мог бы и не просить, ведь это — долг, обязанность и главное — его собственное желание. Оказывается, отец сам дал сыну защиту, с этой заколкой... Минцзюэ разжал пальцы, с которых уже текла кровь. Он вспомнил, как потерял эту свою защиту там, в гробнице, и вот теперь она снова с ним... как так? Как он вернулся сам, и вернулось его обещание, которого он не сдержал. Обещал отцу, обещал брату, защищал — как умел, и снова дал это обещание, стоя на скале после поклона духам предков. «Хуайсан. Я буду защищать тебя, как в детстве, что бы ты ни сделал». А вместо этого он дал себя убить. — Хуайсан... Вот, кто это был на мосту, кто сейчас остался в Цинхэ совершенно один. Младший брат, самый близкий человек на свете, который любил его всякого, даже безумного, поддерживал даже сломленного, когда поднимал плачущего Минцзюэ с колен в гробнице... На окровавленную ладонь упала прозрачная соль. Не Минцзюэ всхлипнул, задохнулся, горло сдавило и он закрыл рот ладонью, не позволяя сорваться даже не плачу — настоящему вою. Он держался, беззвучно рыдал, плечи ходили ходуном, его трясло, но он не позволял себе кричать. Шею полоснуло, словно сталь прошла насквозь, виски сдавило привычной болью. Он молчал. Надо просто дойти до кровати, и все. Просто лечь. Просто лечь... Эти несколько шагов дались как путь через пропасть. Минцзюэ невпопад подумал, что постель только перестелил, чистая же... и упал перед ней на колени. Он распластался прямо на полу, потому что ноги просто не держали. Казалось, голову разорвет, как разбился на осколки этот несчастный кувшин. — Хуайсан... — Минцзюэ глотал слезы, дышал с хрипами, сжимал до боли заколку, и эта боль — чистая и правильная, острая, настоящая, не давала потерять сознание и поддаться боли другой. Он удержится за ней, как за щитом, сейчас, еще немного, у него много сил, он живой, сейчас он сам себя успокоит... Минцзюэ потянулся к золотому ядру, к ци, собираясь с силами, но воспоминаний было так много, и их все тоже нужно пережить, обязательно, иначе вдруг они опять исчезнут? Хуайсан рисует... с восторгом рассматривает новые кисти, прячет улыбку за веером... Хуайсан учится ездить верхом, и ведь отлично же умеет! Или вот он уезжает в Гусу... возвращается ... А теперь он в Цинхэ. Один! Минцзюэ грохнул кулаком об пол, синие сполохи с черными искрами разлетелись вокруг, расплёскивая ци зря. Он снова поднялся, пока на колени, но сам. Боль резала голову и пульсировала в шее, но он поднимется. Встанет. В конце концов — он глава клана Не! *** Инь Цзянь спал до первого поворота тела. Не понял почему проснулся, просто повернулся на бок и открыл глаза, а потом ещё какое-то время лежал, прислушиваясь и размеренно вдыхая и выдыхая. Лёгкое возбуждение родом откуда-то из сна, непристойное и поэтому неловкое, унялось постепенно. Спать среди белого дня, пренебрегая важными делами… предосудительно, но всё-таки явно пошло на пользу. Инь Цзянь одевался неторопливо, совершенно бездумно подбирая цвета одежд. Этот розовый оттенок он любил за его спокойствие, и волосы убрал назад, заколка стянула всё, помогла упорядочить мысли. Он потратил немного времени на битву с пылью — в комнате было пусто, Инь Цзянь даже не распаковал личные вещи, всё было как-то не до того, только гребень как вытянул в первый день, вот им и пользовался. В этом он неожиданно даже нашёл пользу, когда вещей мало, убирать быстро и просто. Вот поэтому и проснулся быстро — пыль не даёт качественно отключиться. Но он определённо чувствовал себя свежее и бодрее. А вот к Минцзюэ так сразу он не собирался идти, это получилось само по себе, и изрядно сбивало с толку. Он ведь шёл в лечебницу, но вместо этого прошёл мимо двери, и только в маленьком дворике, примыкающем к комнате главы клана Не, спохватился — это требовало каких-то объяснений, нельзя так просто вваливаться к Не Минцзюэ, будь он ему хоть трижды пациент. Просто тонкий еле уловимый запах крови из-за неплотно прикрытой двери снёс с Инь Цзяня всё присущее ему воспитание. Дверь. Дверь в порядке, и в дворике порядок, и скорее всего Не Минцзюэ всё сделал сам — не стал бы он запрещать ему, чтобы загрузить, допустим, Лань Сычжуя. И осколков на полу нет, там валяется какое-то вдребезги разбитое самообладание. Инь Цзянь только брови сдвинул — ведь просил же не геройствовать, если станет плохо! А Не Минцзюэ силился встать, и встал бы, но какой ценой! Жилы на лбу вздулись, так недолго до серьёзных проблем, кровь шутить не любит. И порезался где-то! И цвет лица, и плотно стиснутые жёсткие губы, упрямые глаза… Инь Цзянь без сюсюканий и рассусоливаний цепко ухватил упрямого пациента под локоть, присел, упёрся стопой поосновательнее, привычно и ловко подхватил его вес на себя, расчетливо потянул вверх и в сторону, чтобы устроить на кровати. Намётанный взгляд быстро выхватывал подробности: свежее целое бельё на кровати, окровавленная рука — подхватить кстати подвернувшимся под руку полотенцем, чтобы и самому не обляпаться и простыни не закровавить. Инь Цзянь молчал, не приставая с вопросами, не жалея и не приговаривая что-то утешительное. Тонкие пальцы быстро выглаживали надсадно пульсирующие вены, мягко нажимали на нужные точки, снимали верхнюю пенку с боли, самую колючую и ранящую, чтобы сразу добраться до её мякоти, сочащейся резкими ранящими всполохами, чтобы не разрывало голову. Инь Цзянь добрался и до шеи, отыскивая перенапряжённые мышечные волокна, сердито проверял себя в который раз — неужели он где-то ошибся и что-то неправильно сшил, скрепил, залатал? Нет, всё верно, а боль — небольшая плата за жизнь в такой сложной ситуации. — Не Минцзюэ, — наконец выдохнул он, только сейчас заметив, что он практически голый, едва прикрытый. Наверное собирался одеваться, когда накрыло. Ну не ругать же его… было бы за что. Да и как его отругаешь, он глава клана. — Легче? — он осторожничал. А ещё злился и ругал себя. Интересно, с каких пор он так легко поддаётся на самоуверенное «иди и отдыхай»? И ведь все сомнения задавил — совершенно бездумно пошёл и лёг! Ну вот теперь комната совсем пылью зарастёт, не заработал на длинный сон! *** И ведь он уже почти встал! Но тут появился доктор, Минцзюэ дернулся, не пытаясь нарочно ударить, но все-таки сильно въехал Инь Цзяню куда-то локтем. Зачем он пришел? Он же не умирает! Это же просто воспоминания, они такие, важные и через боль — ну и что?! Так надо. Минцзюэ зарычал, но тело вдруг перестало слушаться, отяжелело, подчинилось боли, а лекарь упрямо тащил его — и не осталось сил сопротивляться, только стиснуть зубы и не выпускать из мыслей родной образ. Вдруг стало легче, Не Минцзюэ почувствовал пальцы Инь Цзяня, безотчетно запрокинул голову, подставляя шею. — Нормально. Ты зря. Нормально, — он отвечал через вдохи отрывисто и хрипло. — Не трогай. И Минцзюэ еще сильнее сжал уже липкую от крови заколку, как будто не собирался ни за что ее отдавать, хоть Инь Цзянь и не отбирал. — Мне... надо... в Цинхэ. Сейчас. *** Получить локтем по рёбрам — ничего, главное, что не сломал. А мог. Инь Цзянь искренне считал, что в таком деле несколько синяков это весьма скромно, ведь могло быть куда хуже. Это всё равно что лечить тигра, который просто от боли и не разобравшись может откусить лекарю руку или голову. — Не зря, — строго возразил Инь Цзянь, устраивая эту беспокойную голову у себя на коленях — это случайно получилось, как затащил на кровать, так и затащил, и если удобно обоим, то лучше так, чем ещё и из-за этого беспокоиться. Зато так Не Минцзюэ удобно откинул голову, давая ему лучше снимать острую боль вдоль идеально зажившей линии шва. — Я же не учу тебя как воевать. Не всякую боль нужно героически терпеть, эта — опасна. Но не сама по себе. Это сигнал о том, что нужно остановиться и поберечь себя. А если бы лопнули вены? Хорошенькое дело… Я не отнимаю, — Инь Цзянь поправил полотенце, послушно впитывающее кровь, осторожно дотронулся до сведённого судорогой запястья, нажал сбоку от выступающей косточки, и вдруг понял что это не судорога. Не Минцзюэ совершенно сознательно сжал в кулаке ранящий его артефакт и сжимал всё сильнее. — В Цинхэ. Прямо сейчас? Инь Цзянь представил себе это и чуть не повысил голос, но вместо этого только вздохнул. — Темнеет. Как ты пойдёшь? Встанешь на меч? Вот в этом состоянии? До Цинхэ полному сил заклинателю лететь почти целую ночь без передышки. Не Минцзюэ, а кто ждёт тебя в Цинхэ? — он внимательно смотрел, прекрасно зная кто именно, но нужно же убедиться, что это не всплеск сдуревшей крови, а именно подсказка памяти. — Ты вспомнил? Ты ведь вспомнил. Не Минцзюэ, помнишь, ты пообещал, что убьёшь нас всех, если с ним что-то случилось, пока мы тут ждём возвращения твоей памяти? Так вот — Сычжуй может подтвердить, что ничего не случилось. Он видел. Чжи Чуань тоже там был — кстати, он наверняка уже вернулся и ужинает. Но если тебе непременно нужно прямо сейчас и у меня нет шанса тебя убедить, то хотя бы разожми руку — нужно остановить и смыть кровь. И оденься. И разумеется я иду с тобой, потому что я не могу отпустить человека в таком состоянии идти одного. Раз мы оба идём туда пешком… надеюсь, Чжи Чуань не будет против, если я возьму лошадь и повозку. Упреждая возможные возражения — это не верховая лошадь, она падёт под седлом, не добравшись и половину пути. Могу представить себе шок и смуту… заклинатели попытаются усмирить тебя — все они были на твоих похоронах. Не знаю, насколько среди заклинателей принято спрашивать у умершего, умер ли он на самом деле, прежде чем нападать, я не заклинатель, — Инь Цзянь доводил его мышцы до немыслимого совершенства, стараясь убрать эти неприятные отголоски боли, потому что он сам начинал от них морщиться. — Не Минцзюэ, тебя никто не пытается остановить или запереть. Просто… разумно ли это делать именно так? *** Минцзюэ тяжело дышал, с каждым вдохом лучше ощущая и себя, и мир. Пальцы Инь Цзяня, даже его голос, кажется, успокаивали. Минцзюэ закрыл глаза, чувствуя, как унимается пульсация в висках, а вместо нее появляется несогласие. Что за вопросы? На мече, вообще — лучше верхом, но тут, похоже, с этим плохо. Ну хоть бы и пешком! «Темнеет». Он серьезно? Как будто ночь — это препятствие! — Там Хуайсан один, — вместо ответа сказал он очевидное. — Он думает, что я мертв. А лекарь все говорил и говорил, говорил и говорил, пока Минцзюэ не отстранился напряженно. Боль почти ушла, и теперь он гневно смотрел на Инь Цзяня. — С чего кому-то усмирять меня в Цинхэ? Не потребуется. Я приду и все. Ну удивятся. Привыкнут. В конце концов, он же не мертвяк с кладбища! Живой глава. А если у кого-то возникнут сомнения, он лично быстро их развеет! — Как — «так»?! Нет. Ты именно пытаешься остановить! Минцзюэ злился. И самое мерзкое, что злился на себя. Он вдруг представил себе свое явление в Цинхэ... о, небо! Его Хуайсан... такой ... такой... с ним нельзя же так просто в лоб, это же Хуайсан! Минцзюэ сердито посмотрел на заколку в руке, кровь уже застывала коркой. — Полей мне на руки, — велел он, поднимаясь. *** — «Так» — это настолько импульсивно, — отрезал Инь Цзянь, несколько уязвлённый тем, как нетерпимо Не Минцзюэ от него отстранился. Его не хотелось отпускать. Но силой не удержишь — не те у него силы. Он поджал губы, стараясь их хотя бы не кусать, поднялся, взялся за кувшин с водой. По крайней мере, Не Минцзюэ последовал его совету, решил смыть кровь, и это правильно. — Нужно хотя бы сказать, что мы уходим. Я не пытаюсь тебя остановить, — Инь Цзянь аккуратно лил воду равномерной струйкой. — Вообще-то хотел бы остановить — всадил бы пару игл в голову. Просто что-то мне подсказывает, что тогда я получил бы такой силы ярость, что… Он запнулся, покачал головой, плеснул воды сильнее. — Молодой глава клана Не… он не один. С ним его клан. Дружеская поддержка Цзэу-цзюня. Заметь, оставшись один, он не пропал, а занял место, принадлежащее ему по праву, не оставил клан на произвол судьбы. Да, он думает, что ты мёртв. Вообще-то все так думают, кроме тех, кто тут. Ну до чего же упрямый, невыносимый, какой сложный характер! Инь Цзянь поймал себя на том, что увлечённо пытается разобраться, почему Не Минцзюэ реагирует именно так, а не иначе, но как это угадать? Не спрашивать же, на что он опять злится. Вообще-то он любезно объяснил, на что именно — его пытается остановить злой доктор. Какая несправедливость! — Не Минцзюэ, — Инь Цзянь примирительно улыбнулся, стараясь погасить эту злость или хотя бы как-то сгладить её. — Ты сам порицал меня за то, что я не решался сказать брату лично и собирался писать письмо. Мне нужно сказать ему, что мы уходим в Цинхэ. Сбежать на ночь глядя, никому ничего не сказав… Прошу, хотя бы до утра отложи решение. *** Пару игл?! Минцзюэ чуть не подавился возмущением. Что вообще себе думает Инь Цзянь?! Кровь стекала с рук в таз, и до Не Минцзюэ, наконец, дошло, что он слышит. Доктор говорил «мы уходим», он его звал разве?! Нет, понятно, что это недопустимо — позволить себе рухнуть в приступ боли и корчиться там в Цинхэ, а лекаря не будет рядом, но сам факт! — Конечно, не пропал! — отрезал Минцзюэ, яростно отмывая орнамент на заколке. — Это же Хуайсан! Он сильный, сильнее, чем любой может представить. И он наследник, в отличие от невесть что возомнившего себе бастарда, который с чего-то решил, что ему все позволено. Минцзюэ перевернул заколку и мыл теперь с другой стороны, замер, полыхнул гневным взглядом. — Глава Цинхэ не сбегает. Ни прежний, ни нынешний. Как Инь Цзянь посмел вообще такое предположить?! Зараза. Умник в цветах. Самое неприятное, что он прав, нельзя просто явиться в Цинхэ слабым. Но пусть и прав — это не решение лекаря. Это — решение Не Минцзюэ. — Уже отложил, — заявил он, сурово сжал губы. — У тебя дело. Я все вспомнил, значит лекарство для памяти больше не нужно. Займись решением проблемы, как убрать эти приступы. Не Минцзюэ придирчиво осмотрел заколку, положил на стол, чтобы сполоснуть руки и умыться. — Или для начала сделать так, чтобы я был к ним готов, а потом избавь меня от них. Дай сухое полотенце. *** Если Не Хуайсан хотя бы в половину такой, как его старший брат, то у Инь Цзяня не было никаких сомнений, что уж конечно он сильный. О том, что у главы клана Не есть брат, он знал. Впрочем, это было как раз не сложно. Другой вопрос, что сам он как-то не видел в лицо правителей Цинхэ Не. Нет, невозможно представить кого-то ещё, похожего на Не Минцзюэ. Если их таких двое — бедная Поднебесная, это же невозможно вынести! Почему он снова злится? Ведь Инь Цзянь же не спорил больше? Ах вот в чём дело… Но ведь он говорил больше о себе, почему он решил… Но главное — что отложил. Всё равно, какой из доводов показался ему веским. Инь Цзянь не успел вздохнуть с облегчением, и с недоверчивым изумлением поднял брови в ответ на это безапелляционное распоряжение, но при этом полил ему на руки, не без удовольствия смотрел, как Не Минцзюэ умывается, продолжая распоряжаться. Поставил кувшин, подал полотенце и едва ли не открыл рот от потрясения. Это что вообще такое?! Почему он решил, что вправе так с ним разговаривать?!! — Дай для начала сделать так, чтобы я к ним был готов, — Инь Цзянь едва не огрызнулся, с трудом пригладив свой взыгравший норов. — Не Минцзюэ, мне действительно нужно сначала изучить это. Меня же тут не было, когда началось, а я не гадалка. Чтобы что-то изучить и найти решение, я должен это видеть с самого начала и весь процесс. Да что происходит, почему он как зачарованный кролик перед удавом? Инь Цзянь гневно потянул носом воздух, тонко вырезанные ноздри дёрнулись следом за строптиво дрогнувшими губами. Нет, по здравому размышлению, это было как раз объяснимо. Сколько в его жизни было пациентов, в абсолютном большинстве случаев на него смотрели с почтением, вежливым уважением, иногда с робостью. Реакций было много, все они были разными, но всегда, всегда пациент понимал, что он пациент, а перед ним — лекарь. Пациенты высокого положения не были исключением — для Инь Цзяня не было высших и низших. Страдающие люди одинаковы, а умирающие становятся ещё одинаковее, кровь у всех красная, и от боли кричат с той же мукой. Даже последние отрепья из земель Хэй, попадая к нему на стол, робко бормотали общепринятые формы вежливости. Похвалы и благодарности, которыми осыпают лекаря, становятся так же привычны, как утренний глоток воды. Не обязательны, но привычны. И вдруг — в этот сад благопристойности и хороших манер врывается сухой горячий ветер, раскалённый, обдирающий тонкие лепестки с разнеженных цветов шершавыми песчаными жгутами. Инь Цзянь вдруг понял, что никогда, никогда не был чьим-то лекарем. Он всегда был приглашённым со стороны, его уговаривали — это было не нужно, он бы и без уговоров лечил, просто уговаривать начинали сразу. И вдруг — Не Минцзюэ. И вдруг… — Извини, я присяду, — Инь Цзянь снова опустился на край кровати, на самый краешек, судорожно сжал пальцы, скрытые рукавами. Он в смятении прикрыл губы рукавом, понимая, что испытывал это ощущение дважды в жизни, оба раза — когда добывал слезы феникса. И второй раз он уже знал, что его ждёт. А вот сейчас в его жизни случился Не Минцзюэ. Палящий жар и жгучий холод одновременно. Инь Цзянь смотрел на Не Минцзюэ, даже не моргая, не убирал рукав от лица, так было проще не ляпнуть ненужное. — У тебя или в лечебнице? — наконец спросил он в упор. — Если у тебя, я схожу за необходимым, и начну. Но тебе придётся меня терпеть рядом, пока я не соберу причины твоих приступов и не пойму как искать решение. С этой скалы я, пожалуй, не сорвусь… *** — Так изучай. Не Минцзюэ выглянул из полотенца, не отняв его от лица от удивления, что надо озвучивать очевидное, потом вытер подбородок и повесил полотенце. Он искренне не понимал, почему это до сих пор не изучено. Это же не первый приступ! — У тебя целых два дня. Закончится сегодня, потом еще пока доберутся. Ну, может, три. И тут Не Минцзюэ понял, что в такой ситуации вряд ли может позволить себе встать на Бася. Дьявол! И вместо того, чтобы заняться лекарством, Инь Цзянь сел. Почему-то размышления лекаря занимали очень много времени. Гораздо больше, чем, к примеру, понять стратегию боя. Даже войны! Как там он говорил, что у него тоже война? Минцзюэ стоял, сложив руки на груди, ждал и смотрел на сидящего на кровати Инь Цзяня. И ведь бесполезно подгонять. Там же — мысли! Мысли! Ооо! — Что? — в конце концов спросил он в ответ на этот немигающий взгляд. Ах вот оно что! — У меня. Ладно. Ради того, чтобы Хуайсан не видел его корчи, он безусловно потерпит. В конце концов, его душа как-то терпела в заточении столько времени. А сколько, кстати? Сколько прошло времени? Минцзюэ вдруг осознал, что здесь же уже вполне взрослый племянник Цзинь Гуанъяо! В висках предательски дернуло. — Иди и начинай. — Велел он. — Стой. Это бывает, когда я вспоминаю сразу много. Или когда ... «Злюсь» — ... не знаю. Иди. И стоило доктору выйти, Минцзюэ забрал заколку и почему-то сунул под подушку, будто она опять могла исчезнуть. Он лег на живот, касаясь кончиками пальцев отмытого металла, и стало как-то спокойнее что ли. Два дня, три... в сущности, у Инь Цзяня время на решение проблемы не ограничено. Но лучше, конечно, побыстрее. *** Изучай. Легко сказать! Пока Не Минцзюэ был полностью в его распоряжении, смирно лежал на столе и не дёргался — вот тогда всё шло стремительно и в верном направлении, каждое мгновение работало на результат. А сейчас Не Минцзюэ огромную часть времени проводил отдельно, занимался… чем он занимался? Тренировался, о чём-то думал, вот с оружием возился. Но он был где-то отдельно от него. Вот сейчас — да. Сейчас он так стоит удобно буквально перед глазами, и почти голый — очень удобно, и пусть стоит так подольше. Инь Цзянь прикипел глазами к его манере дышать, в который раз восхищаясь самим фактом, что Не Минцзюэ дышит. И руки вот так сложил, из-за этого грудь кажется ещё шире. Инь Цзянь поднялся с места порывисто, опустил свою нервную руку, строго кивнул — невозмутимость давалась ему тяжелее с каждым разом. Так же строго поднял бровь, когда Не Минцзюэ его остановил, выслушал короткое уточнение и принял его к сведению. Когда вспоминает сразу много и когда не знает. Занятно. Получается, что независимо от причин — когда помнит, и когда не помнит? Он обстоятельно, но быстро отбирал всё нужное, отставив в сторону всё лишнее. Очень скоро Инь Цзянь снова появился в комнате Не Минцзюэ и молча одобрил, что тот лёг и лежит. После такого лучше отдыхать, кровь по телу циркулирует ровно, спокойно. Инь Цзянь решил не раздражать Не Минцзюэ больше, чем он и без того сам прекрасно мог вспыхнуть, и занял всего половину стола. Стул для себя принёс сам и поставил у стены так, чтобы можно было сидя за столом и видеть лежащего на кровати Не Минцзюэ, и боком опереться на стену, и не торчать на проходе. На столе появился чайник со свежим чаем и две чашки, а тонкие лепёшки с завёрнутыми в них кусочками мяса Инь Цзянь поставил так, чтобы они ему не мешали. — Если ты голоден, поешь, — негромко проговорил он, наливая себе чай одной рукой. Вторая рука была занята, он быстро и очень кратко записывал наблюдения и краткие выводы об интенсивности приступа, возможные причины. Положил кисть, отпил несколько глотков чая, взял в руки короткий острый нож и подошёл к Не Минцзюэ. — Пожалуйста, не дёрнись, а то снова меня ударишь, — Инь Цзянь перехватил нож за лезвие двумя пальцами так, что торчал только самый кончик, и быстро уколол Не Минцзюэ в шею сбоку, выше шва и ниже шва, отложил нож и начал внимательно сравнивать выступившую кровь, как она себя ведёт, как выглядит, насколько отличается по густоте, цвету, запаху и вкусу. Пробовать на вкус приходилось максимально деликатно, подхватывая на мизинец буквально несколько капель. — Ещё горчит, — пробормотал Инь Цзянь себе под нос и заинтригованно стёр пальцем эти капли, смотрел как быстро схватываются проколы. Взял за руку и бесцеремонно повернул ладонью вверх. Рана от хищной заколки тоже схватилась. Не зажила волшебным образом, но истекать кровью насмерть из-за такой ерунды Не Минцзюэ явно не собирался. Инь Цзянь отпустил его руку, тщательно вытер свои пальцы от крови и запустил их в шевелюру Не Минцзюэ, но в этот раз не для массажа — он прощупывал поверхностные кровеносные сосуды, ужасно жалея, что не знает способа забраться глубже, под кости черепа, и всё проверить там. Особенно досталось основанию черепа, вискам. Тонкие пальцы скользнули под челюсть и не сильно надавили по бокам, проверяя реакцию. — А раньше, когда приходилось быть раненым, насколько быстро кровь переставала идти? — Инь Цзянь озадачено покусал губы. — Перевязал и забыл, или приходилось менять повязки, потому что кровь не останавливалась? *** — Не хочу, — Минцзюэ даже не пошевелился, не хотелось. После приступа накатила слабость, это плохо. Сейчас-то он отлежится, а если боль застигнет его в пути? Или дома? Но вот на предупреждение не дергаться Минцзюэ немного напрягся, а потом внезапный укол, еще. Что он творит?! Тыкает в него острым! Но все равно — только шея напряглась и плечи, он царапнул заколку под подушкой и расслабился. Взгляд доктора чувствовался. И пауза такая долгая. Опять мысли? Вот любитель думать! — Перевязал и забыл, — не раздумывая ответил Не Минцзюэ. — Ну если не слишком сильно, когда глубокая рана — зашивали. Вот на спине точно шили, на боку, он в тот раз даже лежал несколько дней. Но вообще он сильный заклинатель, на таких быстро проходит, и если обычные люди от подобных ран умирали — зараза попадет, и все, — то у Минцзюэ тело дрянь изгоняло, даже без таких лекарей. В Цинхэ таких нет. Чтобы кровь пробовали, кололи, лекарства изобретали и думали. И пришивали головы. Как это вообще возможно? — Как ты это сделал? — Минцзюэ перевернулся и потрогал розовую ткань ханьфу Инь Цзяня, как будто этот розовый добавлял удивления. — Рассказывай. Он пристально посмотрел на доктора. — Я понимаю только... ммм... ну вот что душа была в Бася, тело — мертвое, еще и без головы. Долго. Сколько? Как вы меня вернули? *** Хм… Перевязал и забыл. Какая прекрасная особенность для воина! — Вот почему у тебя столько шрамов, — Инь Цзянь осторожно трогал самые заметные. — Кровь густая и очень быстро сворачивается. А была ещё гуще… Шрамы на этой спине его просто гипнотизировали. Такая красота, как нечитаемые письмена, поэма о живучести. Он уже хотел попросить Не Минцзюэ перевернуться, но не успел — он сам повернулся на спину, смотрел в глаза, изучал структуру радужки, но больше внимания привлекали белки глаз — почти ушла красная сетка сосудов, а была заметна. Белки идеальные, но в уголках ещё видны красные нити. — Не могу сказать, что это сделал я один. Боюсь, что если бы не хватило лишь кого-то одного — и ничего не вышло бы. Я всего лишь собрал тело и заставил дышать. Вернее, опять же, не собрал — соединил. Долго, Не Минцзюэ. Не знаю только сколько лет. Но мне было почти восемнадцать, когда я приготовил то снадобье. Насколько быстро его использовали — прости, не знаю… А сейчас мне двадцать четыре. Значит — не больше шести лет. Нужно спросить у Сюэ Яна, вот кто это знает точно. Инь Цзянь внимательно прощупывал его горло осторожными выглаживающими движениями, очень внимательно считал удары пульса на сонной артерии и яремной вене, с обеих сторон — чарующая перекличка жизни. — Он выкрал голову из Башни Золотого Карпа и по пути навёл беспорядки. Но выкрал и вернулся с раненым Сяо Синчэнем… — Инь Цзянь криво улыбнулся и вполголоса признался. — Я думал, что придушу его. Но брат быстро поправился. За Басей отправились Сюэ Ян и Сун Лань, и это было, наверное, сложнее всего. Бася пылала бешеной яростью, но указала путь к телу. Признаться, я до сих пор не понял, почему тело было спрятано в городе И, и почему вообще был убит весь город. Мне было не до того — в причинах разбирались они, моя задача была в другом. Я занимался тобой и только тобой. Кровь пришлось частично вырезать из застывших вен — сердце бы не справилось. В общем… Он коротко улыбнулся, вовремя сообразив, что если сейчас рассказать, что сам пил лекарства а потом делился с ним кровью, то Не Минцзюэ снова может прийти в ярость. Он был похож на склад с чёрным порохом, и гулять по этому складу с зажжённым факелом признаний было небезопасно. — Я лечил. А потом, когда ты всё-таки начал дышать, а шов на шее зажил, осталось лишь убедить душу, что стоит вернуться обратно в тело. И это чуть не убило нас всех. Но не убило, лишь изранило. Заколка… вот эта заколка, которой ты сегодня изрезал руку. Я сейчас понимаю, что если бы они её не нашли тогда, и не ранили тело ею, душа могла бы не решиться. Он снова взял Не Минцзюэ за руку, испытывая от этого какое-то обнажённое чувственное удовольствие, но при этом внимательно изучал цвет ногтей, реакцию ногтевой пластины на сильный нажим пальцами, цвет кожи между пальцами, рисунок вен на тыльной стороне руки и на запястье. — Ты очень сердит на нас всех за это? Твоя душа яростно требовала мести — Лань Сычжуй спрашивал, прежде чем мы отправились за телом. *** Шесть лет... шесть. Не Минцзюэ сглотнул вставший в горле комок, от этого пальцы Инь Цзяня почувствовались как-то странно, сильнее. Шесть лет. Мысли просто не успевали за этим открытием, навалившимся на сердце, как камень. Голова лежала в башне все это время! Минцзюэ с трудом подавил желание дотронуться до лица, как будто от этого факта оно вдруг снова могло стать мертвым. Он представил, как Сюэ Ян держит в руках его голову, почему-то окровавленную, как будто только что ее отрубил. Бася в ярости... Минцзюэ вдруг ощутил ту самую ярость, как в тот момент, когда Сюэ Ян улыбнулся и занес над ним Бася! Такую же и не такую — и понял, что теперь нет искажения ци, и чувства чисты, как чернота без кровавых потеков. Сюэ Ян участвовал в этом. Минцзюэ снова сглотнул, тошнило. Но попросить воды казалось слабостью. Когда-нибудь он испытывал большее унижение, чем сейчас? Даже тогда на столе в цепях — он просто уже плохо понимал, но теперь... Минцзюэ резко закинул руку за голову, сунул под подушку и нащупал заколку. Выдохнул очень медленно. Конечно, это ведь защита — отца, семьи, дома. Бывает ли крепче? И он так глупо ее потерял в гробнице! Вот значит... Сюэ Ян еще и в этом поучаствовал. Он что же, теперь ему обязан? Минцзюэ прищурился и смотрел, как Инь Цзянь разглядывает его руку. Можно поблагодарить и пса, который принес тебе сапоги, но Сюэ Ян даже не собака. Он отнял у него больше, чем вернул. Минцзюэ не заметил, что уже сжимает руку Инь Цзяня, все сильнее. Задумавшись, он не сразу понял вопрос. — Мм? Он посмотрел на руку и выпустил. А ведь мог так сломать собственное лечение! — Нет. Да, — Не Минцзюэ коснулся ладони Инь Цзяня и очень легко, как будто помогал умыться, отдал немного своей силы. Ну а вдруг ему больно? Перестанет думать, потеряет время. Он смотрел куда-то в потолок. — Это не важно, — и снова в глаза лекарю: — Не спрашивай его, ясно? Пусть только попробует спросить! Шесть лет, пять или семь — какая разница? Все это время Хуайсан один. Лань Сичэнь верит Мэн Яо. А он тут в Байсюэ ждет чего-то! — Думаешь, мести недостаточно, чтобы душа решилась? — он не моргая смотрел на Инь Цзяня. *** — Он боялся тебя даже мёртвого, — немного невпопад проговорил Инь Цзянь, стараясь не морщиться от медленно нарастающей боли. — Цзинь Гуанъяо. Это и навело на мысль, что может быть ты не так уж и мёртв… Не Минцзюэ переживал, мучительно переживал, из-за этого казалось, что не стоило говорить слишком много. А всплеск ярости окатил Инь Цзяня той же сухой волной, которую он ощущал от Баси, ровный потрескивающий жар. От резкого жеста Инь Цзянь просто перестал дышать, лишь напряжённо ждал — ударит или не ударит? Медленно поднял взгляд на его лицо и попытался вдохнуть хотя бы незаметно. После такой хватки ласковое лёгкое прикосновение швырнуло в жар, как после слишком большой дозы тонизирующего. Он что, ему отдал часть силы? Сердце судорожно трепыхалось, билось в горле, Инь Цзянь понял, что дышит слишком часто. — Ты запрещаешь спрашивать? — Инь Цзянь подчеркнул это «запрещаешь», выжидательно смотрел ему в глаза и медленно покачал головой. — Если тебе важно, я не буду спрашивать. Но если мне нужно будет что-то узнать для твоего успешного лечения, будь уверен — я буду ходить и спрашивать всех и каждого, каким бы диким или глупым это ни казалось. Слова помогли — сердце не унялось, но хотя бы прекратило выпрыгивать из груди, и дыхание стало ровнее. — Я думаю, что там была не только месть. Хотя, конечно, месть это веская причина, — Инь Цзянь смотрел на него, понимая, что вот сейчас он докопается до причины. Несомненно, он сумеет разобраться, почему приступы боли до такой степени сильны, откуда она берётся и как её убрать. И на этом всё закончится. Не Минцзюэ не останется в Байсюэ — он не заговорщик, нет. Он глава клана Не, и прятаться не станет. — Не Хуайсан, Лань Сичэнь… Я думаю, что они важнее для тебя, чем просто месть, — Инь Цзянь медленно и ласково сжал его пальцы, обратил внимание на характерно дрогнувшее горло и прищурился. Какой упрямый! Что за упрямый невыносимый человек… потрясающий в этом упрямстве. Он отпустил, мысленно смутился, взял чашку с остывающим чаем и молча предложил Не Минцзюэ отпить. — Нам всем важны наши близкие. Я знаю, что сейчас рискую снова тебя рассердить, но прошу тебя не причинять вред моим. Да, Сюэ Ян мерзавец, все это знают. Он натворил много зла. Но он последовательно исправляет то, что натворил. Вернул глаза моему брату… вернул мне брата. Сун Ланю помог. Возвращал тебя, даже когда Бася пронзила его насквозь. Я не прошу прощать его — ты не простишь, а он и не просит — просто… он нужен живым. Пожалуйста, Не Минцзюэ. *** — Запрещаю. Минцзюэ смотрел на доктора, на уложенные волосы, как в Цинхэ не носили, да и вообще он такие прически помнил разве что на больших визитах где-нибудь черте где, куда приходилось ездить, потому что глава же. Вроде просто, но все равно непривычно. Смотрел на строгое лицо, но при этом оно какое-то все равно мягкое, не суровое. Странный человек. Другой. — Не важно. Не важно, сколько лет. Не Хуайсан и Лань Сичэнь! Инь Цзянь даже не представляет, насколько они важны. Опять вспомнилось, как он замахнулся на Мэн Яо, а Лань Сичэнь остановил его, как смотрел... В виски бухнуло снова, и Минцзюэ взял чашку, коснувшись пальцев доктора. Неужели сейчас опять? Он сделал спокойный глоток, медленно выдохнул, старался отвлечься, слушать Инь Цзяня. Опять Сюэ Ян! Да что ж такое?! Не Минцзюэ дослушал и резко сел, лицом к лицу, глядя в упор, с силой сжимая чашку. Чай не расплескался только потому, что он его почти допил. — Мне все равно, что он сделал, — сказал Минцзюэ спокойно. — Это ясно? Почему он слышит о Сюэ Яне больше, чем о ком-либо? Какая разница? Зачем Инь Цзянь так много о нем говорит? *** Он запрещает! Эта внутренняя убеждённость в том, что он имеет право запретить, и этому запрету подчинятся, Инь Цзяня просто гипнотизировала. Но он ведь сказал, что будет игнорировать любые запреты, если это потребуется для лечения, неужели Не Минцзюэ просто пропустил это мимо ушей? Ему не потребовалось придерживать чашку, но мимолётное прикосновение к пальцам снова слишком остро проехалось по нервам, Инь Цзянь не одёрнул руку не просто потому что так невозмутим. Вовсе нет. Её не хотелось одёргивать. Он смотрел пристально и внимательно, слушал дыхание, считал вдохи и выдохи, настроился так, что почти слышал каждый удар сердца и мог точно сказать, в какой момент у Не Минцзюэ снова предупреждающе сжало виски. Вот чего он не мог предсказать, так это что Не Минцзюэ так резко рванётся навстречу… только что медленно пил чай, и вот уже сидит, глядя со слишком малого расстояния. — Это — ясно, — таким же спокойным голосом проговорил Инь Цзянь, так и не отодвинувшись ни на волос. Вместо любой другой реакции он аккуратно положил кончики пальцев выше скул Не Минцзюэ, прямо на нижние веки, не уловил никакой нервной дрожи, озадачено сдвинул пальцы к вискам. Медленно приблизил лицо ещё, придерживая этим слабым давлением на виски, чтобы Не Минцзюэ не отстранился, приоткрыл рот от напряжения, медленно потянул носом запах его кожи, пристально смотрел прямо в глубину зрачков, уловил, как давление спадает. Ведь выследил же, почти поймал, но боль хитро спряталась, так и не заявив о себе. Инь Цзянь почувствовал себя отчаянно голодным хищником, от которого только что сбежала добыча. Но при этом стало совершенно ясно, что боль попыталась выбраться наружу раньше, чем он заговорил о Сюэ Яне. Но он ведь сделал всё, чтобы снять приступ, боль не могла появиться, не могла, её не было, не должно было, что за мистика? Инь Цзянь в мистику верил с большими оговорками, на любое чудо рано или поздно обнаруживался стройный и понятный рецепт. Где этот рецепт притаился сейчас? — Я возьму у тебя ещё крови, несколько капель. Буду изучать, — Инь Цзянь с сожалением отнял пальцы от его висков, и еле заметно отстранился, остался в той же позе и на том же месте, как сидел перед тем, как Не Минцзюэ поднялся. — Мне трудно предсказать твою реакцию на какие-то мои слова или поступки, и я невольно жду взрыва. Мне трудно, Не Минцзюэ, — Инь Цзянь еле заметно улыбнулся, уголки губ дрогнули. — Но должен заметить, что это меня не остановит. *** Ему ясно. Вот и хорошо. Минцзюэ только успел заметить, как Инь Цзянь поднимает руку, и не дернулся даже. Он сидел, не моргая, и ждал. Почему он просто позволяет ему себя трогать? Лицо! Что за бред? Конечно, он будет трогать лицо и все остальное, он же лекарь. И раз голова болит, голову и трогает. Поэтому Минцзюэ молча ждал и не моргал, чтобы Инь Цзянь увидел в глазах все, что ему там необходимо увидеть. — Ладно. Бери. Тебе руку? — Минцзюэ тут же выдал ему руку ладонью вверх. Трудно ему. Это же не у него пришитая голова, неконтролируемые волны воспоминаний, приступы боли, убийца по соседству, брат один дома и поминальная табличка с собственным именем! Всем трудно, все как-то справляются. — Ясно, — Минцзюэ кивнул. — Я не лекарь, но наверняка трудно. Я буду спать. Буди, если нужно. Он лег на спину, тут же повернулся на живот и ждал только, когда доктор встанет с кровати, чтобы нормально разложить ноги. — После боли ноги как тряпка. Иногда тошнит. Пить хочется, — сообщил Не Минцзюэ в стену, ну мало ли, вдруг это важно? Хотя наверняка нет, раз Инь Цзянь не спрашивает. Так что надо спать, а не заниматься самоизучением, у него для этого есть лекарь. Выспаться нужно, потому что как он доберется до Цинхэ? *** Рука? Зачем рука… что брать?! Ах да… кровь. Инь Цзянь только опустил глаза, коротко выдохнул «Да»… Что за ужас творится сейчас на этой кровати? Он снова взялся за нож, обтёр его кусочком чистого полотна, дотянулся до стола и взял плоское блюдце тонкого фарфора, аккуратно уколол кончиком ножа у основания большого пальца и бережно выложил на блюдце сбоку пять крупных капель крови. Подумал, подхватил шестую, покачал головой, глядя на быстро сворачивающуюся кровь на его ладони и спохватился. Время утекало сквозь пальцы. — Спи. Инь Цзянь стремительно поднялся, устроился за столом, снова тщательно очистил нож и так же аккуратно добыл своей крови — для сравнения, и лаконичными скупыми движениями начертал на блюдце тонкое заклинание, сдвинул его ниже, освобождая из под его власти первую пару капель, тронул тонкой иглой кровь Не Минцзюэ и даже рот приоткрыл, с такой скоростью она сворачивалась. По сравнению с этой густой кровью его собственная — так, подкрашенная вода… Инь Цзянь поднял голову в изумлении глядя в затылок Не Минцзюэ. — И сейчас как тряпки? — тихо спросил он, понимая, что больше всего ему сейчас хочется наорать на него. Почему он молчит? Какого чёрта он не говорит, что конкретно чувствует? Минуточку, а почему он сам боится задавать логичные вопросы? Всё просто — потому что на каждый вопрос и высказывание глава клана Не изволит гневаться. — Спи, — расстроено выдохнул Инь Цзянь. — Если не сможешь заснуть — скажи, я сделаю тебе массаж и ноги разомну. Как ты любишь, сильно. Это расслабит, и ты будешь спать не просто хорошо, но ещё и полезно. Он снова склонился над блюдцем с кровавыми каплями, аккуратно сдвигал заклинание, обнажая капли попарно, добавлял разные эликсиры, следил за изменениями, сравнивал со своей кровью как с образцом, взятым от человека, у которого головная боль случается исключительно по логичным и объяснимым причинам. Не Минцзюэ, кажется, спал. Инь Цзянь всё хотел на него посмотреть, но работа с кровью требует пристального внимания. Он проверял всё пока в глазах не начало двоится, и разочаровано откинулся на спинку стола, поднял руки, устало массировал виски. Поморщился, как от боли. Обидно. Да, кровь очень густая. Да, это может вызывать некоторые неудобства, но боли такой силы — вряд ли. Но может быть, если снизить этот фактор, боли не уйдут, но станут меньше? — Бездарный и дилетантский подход, — прошептал он, от досады хотелось орать и бить посуду, а орать нельзя, потому что Не Минцзюэ спит. Ему бы массаж по расписанию, каждый день, в качестве лечения, и ванны. И режим сна. Плюс режим тренировок. И исправить рацион. И… что там ещё… Полумеры! Инь Цзянь сдержал недовольную гримасу. Утром — в Цинхэ. Он нервно сжал пальцы. И кто там будет делать ему массаж? Глупый вопрос, он никогда не слышал, чтобы клан Не состоял из безруких людей. Там есть свои лекари, и уж конечно найдётся кому промять спину главе клана. Эту спину с плотной горячей кожей и вязью шрамов… Инь Цзянь перестал бессмысленно таращиться в потолок и выпрямился — вон она, эта спина. Смотри хоть до утра. Впрок. *** Массаж — это очень хорошее предложение, но Минцзюэ уже решил спать и только угукнул, что да, скажет, потом. Он заснул в спутанных мыслях о Цинхэ, брате, и не заметил, когда они стали сном, таким же спутанным и беспокойным. Сколь он спал? И спал ли вообще? Не Минцзюэ осознал себя уже в мучительных попытках уснуть снова и ни о чем не думать, но не получалось. Он перевернулся на спину, потом на бок, снова на живот, сунул руки под подушку и все равно никак не мог найти нормальную позу, чтобы лежать спокойно. Инь Цзянь все еще был тут, Минцзюэ его не видел и даже не слышал, но почему-то в этом не сомневался. Как будто доктор сидит и громко думает. Он сердито и тяжело вздохнул, признавая поражение перед бессонницей, но глаза открывать упрямо отказывался. — Ну как? — спросил Минцзюэ куда-то в стену и в подушку. — Успехи? Интересно, уже утро или еще нет? Отдохнувшим он себя не чувствовал. — Иди сюда. Подождал. — Ты спал? Не спишь? Спина затекла. *** Инь Цзянь смотрел впрок… чтобы насмотреться. Спящий Не Минцзюэ, особенно когда принялся ворочаться, это просто какой-то гимн жизни — сильное тело, потрясающие линии. — Красиво, — бессильно выдохнул Инь Цзянь в ответ на вопрос, и обескуражено прикусил губу. Иногда нужно думать, что говоришь, это полезно. Теперь Не Минцзюэ решит, что доктор ещё и двинутый — полночи таращиться на капли крови и считать это красивым. — Досадно, но пока никак. Могу только предполагать, что если сделать твою кровь не такой густой, боль станет меньше или хотя бы не так внезапна, при этом любые раны станут для тебя опаснее. Мне не нравится сама мысль об этом, и я злюсь. Инь Цзянь поднялся со стула, прогнулся в пояснице, разминая закостеневшее тело, легко опустился на самый край кровати. — Не спал. Работал, — он отзывчиво и почему-то совсем безмозгло провёл ладонью по спине Минцзюэ. Спина затекла, надо же… Значит так, вот у него ноги ослабели после приступа, а сейчас спина затекла тоже поэтому, или ещё почему? Это связано? А между прочим, густая кровь вполне может способствовать и этому тоже. Не полезно. Инь Цзянь только скептически сжал губы, не разрешая себе быть мямлей. Пациент должен видеть, что врач уверен в себе и своих методах. Но при одном важном условии: врач при этом должен быть честен. — Давай займусь твоей спиной. Заодно сам разомнусь немного. Ложись ровно, — Инь Цзянь неторопливо потянул подушку из-под его головы, не удивился, увидев там заколку — не тронул этот важный предмет, и бесцеремонно укладывал руки и голову Не Минцзюэ так, как будет правильно и хорошо. Сложил одеяло, чтобы соблюсти приличия и сесть верхом на его бёдра без всяких пошлых намёков, растёр в ладонях масло. Массаж поможет обоим. Заодно можно хорошо прощупать его ци, меридианы, заранее зная, что там всё хорошо и едва ли не безупречно. Инь Цзянь быстро вывел себя на чистую воду — ему просто нравилось, когда Не Минцзюэ под сильным нажимом его рук начинает хрустеть костями, пыхтеть и издавать всякие довольные звуки. — Ты плохо спал, — Инь Цзянь просто констатировал факт. — Снилось что-то? Или вспомнилось? *** — Работал? — буркнул Минцзюэ и собрался удивиться, но да, точно... работал. В смысле думал. Как у него так получается — думать много и результата нет? Так не бывает. Не может быть, чтоб Инь Цзянь думал без толку! Может, он скрывает? Что-нибудь неприятное надумал и не знает, как сказать? — Нет. На это я не согласен, — сказал он. Пусть уж раны затягиваются, как прежде, глава клана Не не может позволить себе такую уязвимость. — Работай еще. Минцзюэ приподнял голову, позволяя вытянуть подушку, успел подцепить заколку, чтобы не упала, прежде чем дать доктору уложить ему руки. Хуайсан умеет заплетать безупречные косы, крепкие и гладкие... Сам он себе таких не заплетет, но явиться в Цинхэ растрепанным тоже никак нельзя. Интересно, Инь Цзянь умеет плести косы? Ну вот свои же волосы он цветами убирает. Цветами! Ужас. Пока размышлял, уже улегся, как надо. А Инь Цзянь сел сверху, какой он легкий! Даже не прогнешься, а хочется нормального давления. — А ты можешь на меня встать? — вопрос скорее из интереса, потому что ну неужели если встанет ногами, доктор вдруг будет ощутимо тяжелее? Он же как цветок! Минцзюэ расслабленно выдохнул уже от первого прикосновения ладоней. — Бред какой-то. Спутанный. Может, тут жарко? *** — Рад, что мы мыслим в этом вопросе одинаково. Я тоже не согласен на такой риск. Что другие люди как-то с этим живут — это пусть другие люди сами за себя решают. Что-то ему подсказывало, что Не Минцзюэ по привычке сочтёт рану неопасной, и вот тут может таиться риск, и очень серьёзный. Когда жизненный опыт гасит бдительность, а сменившиеся обстоятельства коварно усиливают нажим, можно надломиться. Нет ничего глупее, чем умереть снова по его косвенной вине. Нет уж, спасибо — Инь Цзяню хватило одного раза. — Встать? Да, пожалуй. Могу. Только не сразу — сейчас позвоночник для начала промну, и встану. Сразу нельзя — хрящи ведь, — он довольно растирал и разминал его спину. — Тут… да, не холодно. Скажи, а в Цинхэ холоднее обычно? Здесь мягкие зимы, а у тебя? Инь Цзянь прервался ненадолго, чтобы подняться и убрать одеяло. Сапоги он, естественно, снял ещё до того, как забираться на его кровать, а теперь встал, придержался рукой об стену и аккуратно ровно встал ступнями на позвоночник Не Минцзюэ. На пробу неторопливо переступил, чутко прокатывая стопу от пятки до пальцев по хребту. — Так лучше? — он переступил выше и под ногой захрустело. *** Минцзюэ хмыкнул. Встанет? Да он же несерьезно? Позвоночнику нравилось, мышцам, жилам, вообще всему. Настоящий правильный отдых и тренировка вдобавок ко всем остальным. Минцзюэ ровно дышал, иногда выдыхая громче, когда Инь Цзянь совсем не жалел сил. Каждый позвонок как будто вставал на место, каждый кусочек тела чувствовался правильно. И тут доктор вдруг решил... серьезно?! Нет, он правда встал! Ненормальный. Минцзюэ почувствовал ступню, потом обе, недоверчиво прислушиваясь к ощущениям и понимая, что они его, определенно, устраивают. И когда Инь Цзянь переступил, он шумно выдохнул. — От...лично. Можешь по всей спине? Это было интересно. По нему ходит целый доктор, и он это спокойно и, без сомнения, — с пользой воспринимает! — Мм... ох. — Минцзюэ не сдержался. А зачем? Вдруг Инь Цзянь решит, что ему плохо и спрыгнет? Нет, пусть знает, что такой метод — это хорошо. *** — Могу, — Инь Цзянь совершенно довольно улыбался. — У тебя широкая спина, крепкая. Он тщательно прощупывал каждый свой шаг, постепенно усиливая нажим. Под таким ровным весом хорошо разминались все позвонки, сочленения с рёбрами, а методы безопасного и правильного массажа на обучении повторяли до полного осознания, что происходит, как и почему. Между лопатками особенно стоило, и чуть выше — Инь Цзянь слушал его довольное оханье и сам едва не замурлыкал от удовольствия. Это был момент взаимного наслаждения, и от совершенной невинности происходящего степень этого довольства казалась даже странной. — Оооо, вот это было хорошо, — Инь Цзянь уловил особенно выразительный хруст. Он не экономил время, проходки вдоль позвоночника повторились несколько раз разными способами. — Вот что, я сейчас спущусь, твои ступни тоже ждут внимания, а потом всё-таки точечный по позвоночнику. Как ты говорил, когда пальцы в кости вворачиваю? Вот такой. Вот после этого спать будешь просто идеально. От того, что Не Минцзюэ так показательно хорошо, Инь Цзянь чувствовал себя бессовестно счастливым. Как ему, оказывается, немного нужно для счастья — понимать, что всё хорошо. *** Доктор не спрыгнул, а даже наоборот, разошелся. Минцзюэ расслабленно лежал, даже мыслей никаких не осталось — он сосредоточился на этих ощущениях ступней на спине, как Инь Цзянь их ставит, как перемещается вес, как подушечки пальцев касаются кожи. — Угу... Ступни так ступни, хотя спина бы еще могла помяться. Кожа стала горячей, Минцзюэ чувствовал все мышцы и с довольной улыбкой перевернулся, когда Инь Цзянь слез. Может и не надо было переворачиваться, но на спину просто хотелось лечь. — Почему ты раньше так не делал? Делай. Минцзюэ положил руки под голову и немного щурился, разглядывая Инь Цзяня. Он, кажется, доволен? *** Вот так всего лишь из-за массажа в воздухе разливалось довольство, а Не Минцзюэ похож на хорошо накормленного кота — крупного, хищного, очень опасного. Притягательного, его хотелось трогать постоянно, не отнимая рук. Инь Цзянь ещё не успел спуститься с кровати на пол, когда он вот так перевернулся и смотрел с прищуром. И улыбку эту счастливую убрать не успел, так и стоял над Не Минцзюэ, лишь рукава оправил, и легко спрыгнул на пол. — Я ведь не знал, что тебе понравится, — Инь Цзянь не мог перестать улыбаться, хотя и пытался строго себя обуздать. Пока работали ноги, отдохнули руки, он удобно сел у изножья кровати, расправил подол одежд, забрал на колени обе ноги Не Минцзюэ, растирал в ладонях очередную порцию масла. Он действительно доволен, и после острого разочарования, что без толку и без очевидной пользы истратил и нервов, и крови и времени, это сейчас как подарок. — Теперь буду делать ещё и так. Только ты не молчи, пожалуйста, когда тебе хочется, хорошо? Мне ведь тоже… нравится. Инь Цзянь с предвкушением облизал губы, взялся за массаж стоп с энергией и воодушевлением. Это очень полезно, это огромная польза, сразу обновляется всё, тело как новое, а телесное очень часто напрямую влияет на духовное. И он, засидевшийся над своими записями, сейчас точно как на тренировке, только одни мечом машут, а другие — ввинчивают пальцы в активные точки на стопах пациента. Поглаживания, размятые суставы и косточки, от ощущения плотной гладкой кожи под пальцами Инь Цзянь просто млел, даже не пытаясь спрятаться под строгой маской. *** — Чем сильнее, тем лучше. Но у меня все просто, а тебе виднее, как надо. Если это полезно, ходи. Он вытянул ноги у доктора на коленях, пошевелил пальцами. — Нравится ходить по главе клана Не? — Минцзюэ усмехнулся. — Вообще никому раньше не удавалось. Ладно, скажу. Он подумал, что это хорошо, что Инь Цзянь с ним собрался, не только из-за боли, но вот и массаж тоже — полезно и приятно. Минцзюэ снова промычал довольно, и от особенно сильного нажима даже вытянулся, поджал живот. Вот ведь — давит на ступни, а реагирует все тело. Это какое-то очень необычное и очень полезное мастерство. — Устанешь — хватит, — сказал Минцзюэ, потому что такие тонкие пальцы, конечно, должны устать, а уставший Инь Цзянь не сможет как следует думать и смешивать свои сложные лекарства. Минцзюэ еще какое-то время откровенно наслаждался, а потом решительно сказал: — Все. Хватит. Может, поесть? Нет, веки что-то тяжелели, все тело требовало покоя, поест потом, завтра. *** — Это очень полезно, — заверил Инь Цзянь и тут же покраснел от возмущения. — Я вот в этом смысле вообще не думал. Мне просто нравится, когда я вижу, что делаю так, что тебе хорошо. О порядке слов Инь Цзянь не задумывался. Он полагал врачевание искусством созидательным, и не мог ему не радоваться. Было плохо — а стало хорошо. Болело — перестало болеть. Умирал — а не умер и поправился, это ведь хорошо? При чём тут «ходить по главе клана»… ужас какой. А если кто-то из клана Не случайно по важному делу вот так вошёл и увидел, что некто вот с такой довольной и торжествующей улыбкой попирает ногами стонущего главу клана, то что? Что-что… порубили бы на кусочки, а потом может быть допросили бы душу, но это не обязательно. Разве стали бы разбираться? Инь Цзянь зябко повёл плечами. Не хотелось бы попасть в такую двусмысленную ситуацию, когда вообще не виноват, но выгреб за всё и за всех. Не Минцзюэ довольно выгнулся, и у Инь Цзяня выдуло из головы все опасения. И заботу проявил, чтобы лекарь не устал. — Хорошо, — покладисто согласился Инь Цзянь, довольно сжимая и разжимая пальцы. — Прекрасная тренировка получилась. Руки гудели, запястья немного ломило — хорошая правильная боль, нужно будет повторить. И хорошо было бы повторять регулярно, уговорить только Не Минцзюэ. Но точно не сейчас, пока Не Минцзюэ готов качественно поспать. Инь Цзянь вернул ему подушку, накинул на него покрывало и приоткрыл дверь — для свежего воздуха, пусть будет прохладнее, это хорошо для сна, лучше укрыться, чем в жаре мучиться. Такой перерыв сделал хорошо обоим — Инь Цзянь к утру всё-таки умудрился прийти к выводу, что Не Минцзюэ прав, и он прав, что не стоит рисковать истечь кровью всего лишь из-за приступов, которые вообще-то могут и сами сойти на нет — не будет же он бесконечно вспоминать, скоро поток прекратится. Остаточное что-то будет, но вот для этого Инь Цзянь умудрился вывести энергетический контур для талисмана, который хотя бы будет сигнализировать о приближении боли. Любой боли. И в этом как раз поможет густая кровь воина — его вены так вздуваются и перенапрягаются, что талисман непременно среагирует и начнёт беспокоиться и вибрировать. Но нужно носить на коже. Неудобно, но хотя бы как временное решение вопроса. Под утро Инь Цзянь замёрз и устал, и уснул снова за столом, уронив голову на скрещенные руки, сжимал талисман пальцами. Ему было привычно неудобно — странное сочетание, когда тело привыкает к плохому и расценивает её как норму. Зато он спал в совершеннейшей счастливой уверенности, что всё-таки не зря тут торчал до самого утра. Дремлющее сознание отметило, что ещё прохладно, но уже не сильно, что вот-вот должен зазвонить колокол и позвать всех к завтраку, тут же уколола тревога — вдруг сегодня его очередь готовить, а он об этом не знает и всех подвёл. Ему даже быстро приснилось, что он проснулся и уже что-то готовит, но под пальцами зашуршала бумага, и он снова принялся просыпаться. Потому что нужно поговорить с братом и с Сун Ланем тоже, и попытаться объяснить, что он не смог удержать Не Минцзюэ — они идут в Цинхэ. *** — Не возмущайся, я же не всерьез, — Минцзюэ хмыкнул, переворачиваясь поудобнее. — Это хорошо, что нравится, у тебя отлично получается и не надо тебя заставлять. Но на этом он уже не смотрел на Инь Цзяня и доктор не увидел, как его суровый пациент ухмыльнулся в подушку. Спал Минцзюэ крепко, так крепко, что когда открыл глаза, понял, что даже не слышал Инь Цзяня. А доктор не уходил. Минцзюэ сел и уставился на это недопустимое поведение. — Это что такое? — Он даже не пытался будить осторожно и тихо. — Ты что, спал за столом? Так. Это что за вольности? Воспитывать его, значит, можно. Увещевать про качественный сон, питание, отдых, а сам? Спит сидя! На своих бумажках! Не расставаясь со своими умными мыслями! — Вставай! Как ты собираешься ехать в Цинхэ? Погружу тебя в повозку и заставлю спать. Лежа. Минцзюэ быстро заправлял кровать, не стал дожидаться, пока Инь Цзянь очухается и займётся собиранием себя, и ушел мыться. Из бани он вернулся свежим и бодрым, до колокола вроде времени много, можно нормально одеться и даже волосы в порядок привести. *** Он ведь уже проснулся, зачем так сурово рычать? И потом, он всегда так дремлет в перерывах между работой, это нормально и очень продуктивно! Инь Цзянь собирался возразить, но вместо этого только фыркнул тихо и глотнул холодного чая. — Я не сплю, это лёгкая рабочая дремота, — он улыбнулся, даже не собираясь пугаться этого сурового «так». Потому что смотреть, как полуголый Не Минцзюэ заправляет кровать и уверенно распоряжается — прекрасное утреннее удовольствие. Он едва не спросил «куда ты идёшь?» — вот был бы потрясающе глупый вопрос, просто достойный венец череды неловкостей и ошибок. Пока Не Минцзюэ умывался, Инь Цзянь всё-таки отлип от стола, собрал и упорядочил весь сотворённый ночью бардак, потому что записи это святое, ни в коем случае нельзя полагаться лишь на память. Уж он-то теперь знает, что это за зыбкая субстанция… По крайней мере Не Минцзюэ встретил вполне собранный и почти строгий доктор. Быть совсем и по-настоящему строгим у него сейчас не получалось. Ещё и в памяти всплыло это «у тебя отлично получается и не надо тебя заставлять» — хорошенькое заявление, возмутительно до крайности. Заставлять? Инь Цзянь искренне считал, что заставить его невозможно. А жаль. У него было бы такое прекрасное оправдание на любой случай: я не хотел, меня заставили, бедненького. Нет, не склеивается. — О… я доволен, — проговорил Инь Цзянь, оглядывая Не Минцзюэ весьма одобрительным взглядом, потому что нормальный сон явно пошёл ему на пользу. И хорошо, что он ещё не одет. — Вот, — он протянул ему талисман с тонкой вязью символов. — Пока что это всё, до чего я додумался. Носить нужно на коже, подумай, как тебе будет удобнее. Возможно, на внутренней стороне руки, вот как раз между локтем и запястьем, в рукаве будет удобно. Не Минцзюэ, это должно сообщать о том, что приступ вот-вот начнётся. Я не имел возможности и времени опробовать это, — Инь Цзянь тут же подумал, что вообще-то, наверное, можно было попробовать на себе, но перед рассветом ему не пришло это в голову. — И отказался от мысли, что талисман должен нагреваться — в пылу гнева можно проигнорировать, и в результате будет ожог, зачем ещё и ожоги… Поэтому он будет сначала дрожать и настойчиво тебя… дёргать. Как если бы друг хлопал тебя по плечу, стараясь успокоить. Наверное. И это, наверное, было слишком мало. Трагически мало. Потратить целую ночь лишь на это… Зато у них был прекрасный массаж, замечательная тренировка, и вот именно сейчас Не Минцзюэ выглядит прекрасно и полон сил. Неплохо бы последовать его примеру. Инь Цзянь подхватил свои собранные вещи, аккуратно балансировал на пальцах блюдцем со следами крови. — Пойду приведу себя в порядок и поищу брата, хорошо? А вещи… я быстро собираюсь. Он и не думал отказываться. Не Минцзюэ всё ещё его пациент. *** — Талисман? — Не Минцзюэ взял результат бурной мысленной деятельности доктора и с подозрением посмотрел на хрупкое средство предупреждения. — Ты серьезно собрался изучать меня с помощью талисмана? Охренеть! На главу клана Не теперь талисманы лепят! Минцзюэ от такой наглости даже спорить не стал. — Ладно, — и припечатал талисман между локтем и запястьем на левую руку. Потому что если в правой руке будет Бася, а эта мелочь начнет его «дергать», то пусть на левой. Дернет еще невовремя, по ошибке. — И Минцзюэ выразительно посмотрел на доктора, потому что если талисман станет дергаться без причины, носить его будет Инь Цзянь. — Все? — он кивнул. — Зачем тебе искать брата? Будет колокол, все сами придут, сразу и поговорим. Тут до Минцзюэ дошло, что вообще-то брат это брат, и мало ли... вот он бы не хотел при всем Байсюэ с Хуайсаном разговаривать. — Ладно. На цветы в голове тоже небось время нужно. Кому на цветы, а кому — на одежду. Не Минцзюэ подошел к той самой стопке и взял, наконец, принадлежащее главе клана облачение. Теперь можно, теперь он стал собой. Минцзюэ одевался размеренно, но без промедлений. Отметил, как привычным движением поправил идеальные линии ворота рубашки, как правильно ощущается тяжесть пояса и родовой орнамент под прикосновениями пальцев. Ткань ханьфу — весомая на вид, плотная, и в то же время лёгкая, чтобы не было лишней тяжести. Широкие рукава. Любимые цвета. Теперь можно собрать волосы, и Минцзюэ взял гребень, заплел такие же две ровные косы, как накануне, чтобы закрепить ими пряди. Потом, уже скоро, уже очень скоро Хуайсан сделает, как нужно... Заколка стала последним штрихом, завершающим настоящий образ главы клана Не. *** Наверное, стоит всё-таки учитывать, что Не Минцзюэ глава клана. Причём не самого мирного и очень сурового клана. Воин со скверным характером, как сказал Сун Лань. Злой. Агрессивный. Порывистый. Или как он говорил? И получать от него последовательные рубленые «ладно» — наверное, это то же самое, как другой человек рассыпался бы в похвалах? — Это не для изучения. Это всего лишь чтобы приступ не обрушился внезапно, — Инь Цзянь ужасно сожалел, что не может просто моментально убрать то, что не нужно, но вот прямо сейчас сделать с этим ничего не мог. — Просто пичкать тебя снадобьями наугад, в надежде что хоть что-то поможет, я считаю шарлатанским подходом. Он забыл о том, что стоило бы поклониться, просто улыбнулся и оставил Не Минцзюэ одеваться. Инь Цзянь пошёл к себе, и несколько растерянно оглянулся. К себе — это всё-таки в лечебницу. И собирать толком нечего. Инь Суюань подарил ему ханьфу. А Сюэ Ян — клык аршаньского змея. Чжи Чуань дал ему нож, наверное, нужно его вернуть… впрочем, перед ним он так и останется должником, ведь собирался всё-таки взять повозку. Неловко и неудобно. Но ведь на время. Скорее всего, по прибытии в Цинхэ Не начнётся переполох, но он быстро уляжется, там наверняка есть свой лекарь. А потом он вернётся и отдаст повозку. А раз так, что за нужда тщательно собираться? Нужно взять с собой запас лекарств, личный арсенал лекаря… Немного личных вещей, среди которых, конечно же, эти подарки. Всё. Инь Цзянь умывался, тщательно приводил себя в порядок. Как объяснить брату, это было непонятно. Хотя, конечно, он поймёт. Ведь он просто проконтролирует, чтобы Не Минцзюэ не грохнулся где-то по дороге. Он быстро понял, что Сяо Синчэнь ещё не выходил, а ломиться в спальню было неприлично. Как сказал Не Минцзюэ — будет колокол, все сами придут. Оставалась ещё надежда, что брат не ещё не вышел, а уже давно вышел, и сейчас возится с завтраком, но проверять он не стал. Просто увидел, что туда пошёл молодой Цзинь, и не нашёл в себе душевных сил сейчас снова смотреть в широко распахнутые глаза юноши. Он каждый раз так смотрел, будто из последних сил удерживал свору бешеных вопросов, которые непременно кинутся на собеседника и искусают до полусмерти. Инь Цзянь нашёл себе дело — пошёл проведать пересаженную чернику, полить, подновить ей тень. А потом просто сидел и смотрел на эти кустики, которые уже начали набирать зелень в листья, испуганные пересадкой. Собирался с силами перед объяснениями — он понятия не имел, как объяснить, почему не смог удержать Не Минцзюэ. *** Шарлатанский подход... Минцзюэ задумчиво подравнивал усы и то и дело смотрел на руку, где под одеждой остался талисман. Можно подумать, у него будет время между «похлопыванием» и приступом боли! Доктор, кажется, хочет его перехитрить? Делает вид, что усердно работает, а сам? Ладно. В конце концов, Инь Цзянь все время будет под его личным присмотром, пристальным и внимательным. И если начнет тянуть время — это сразу станет заметно. Разве Не Минцзюэ ошибался в людях? Он даже Яо видел, не верил, сомневался — и оказался прав!