Затмение

(От авторов: мы в курсе, что кукурузы в Древнем Китае не было. Но в нём и картошки не было, так что мы решили, что пусть будет кукуруза, АУ есть АУ). Чжи Чуань не удивился, когда не обнаружил ученика во дворе оружейной. Нет, он нисколько не сомневался в том, что Цзинь Лин придет, но если мальчик расстроен, места себе не находит и наверное даже плачет, он может и опоздать, потратив время на то, чтобы привести себя в порядок. В конце концов он может просто не заметить, как время пролетело. Поэтому пока Чжи Чуань ждал Цзинь Лина, он в оружейной выбирал что-то для их возможной следующей тренировки и немного увлекся, потому что у него с этим местом все-таки были связаны воспоминания. Даочжан неслышно положил один из мечей на подставку и выглянул наружу. Он увидел, что Цзинь Лин ни в коей мере не пренебрег их договоренностью о слоях шелка, а то, насколько серьезно мальчик это воспринял, Чжи Чуаня ничуть не удивило. Юноша словно заковался в броню. Цвета родного клана, символы дома, чего-то своего, знакомого, ритуал, который даёт уверенность, хоть какую-нибудь. Даочжан это прекрасно понял и на самом деле отнесся к этому с глубоким уважением, но посчитал, что худшее, что он может сейчас сделать, — это заострять на этом внимание. Он хотел отвлечь Цзинь Лина от тяжелых мыслей, пусть даже отвлекать придется на гнев в свою сторону, но у них — тренировка, боевая, а не ритуал. А враг, который будет нападать в реальности, неожиданно и с намерением убить, не станет рассыпаться в словах уважения, поклонах и не отметит, как церемонно и безукоризненно одет воин клана Ланьлин Цзинь или Байсюэ. Если враг что и скажет, то это будет колкое, неприятное и даже злое, то, что может вывести из равновесия и дать эмоциям захлестнуть и победить спокойную уверенность соперника. — Вы поговорили с Лань Сычжуем? — без предисловий, но как всегда ровным тоном, начал Чжи Чуань, намеренно окинув ученика изучающим взглядом с ног до головы. — Надеюсь, мне нет смысла объяснять вам всю бестактность и несообразность вашего поступка с письмом, и вы сами все понимаете? Он спокойным движением вынул меч, не учебный, а свой, но пока не делал больше ничего. — Нападайте. *** Цзинь Лин хотел до чёрточки соблюсти все возможные и невозможные правила, но уже начатый поклон застыл на полпути, так и не завершившись. Наставник вёл себя так, будто ученик специально и злонамеренно разорил всё, что только могло подвергнуто разорению. — Да. Ему не удалось выговорить это так же ровно и подчёркнуто спокойно, как Чжи Чуаню. Цзинь Лин так и не успокоился, а мастерством носить маску подолгу он так и не овладел. В ответ на изучающий взгляд Цзинь Лин высокомерно вздёрнул подбородок, несколько раз вдохнул и выдохнул, чтобы не цедить сквозь зубы. — Фея, отойди вон туда, — он указал рукой на безопасное место под навесом. — Тебе всё будет видно. Он следил за тем, как Фея степенно покинула место тренировки и заняла место зрителя, только бровь поднял, как Цзян Чэн. Противник может подождать. Ему были нужны эти мгновения, чтобы удержать себя в руках. — Да. Я всё понимаю и готов нести ответственность. У него сердце упало, когда понял, что поединок будет на собственном оружии, а не на учебном. Значит, всё вот так серьёзно. Цзинь Лин даже не боялся. Он и не пошевелился, просто складки ниспадающих рукавов несколько поменяли расположение, а пальцы сомкнулись на рукояти меча. Почему он не понимает? Почему наставник Чжи Чуань не понимает?! Он ведь должен понимать, он же наставник! Почему Сычжуй и Цзинъи так хорошо о нём отзывались, если он не понимает? Да, бестактно. Но — несообразно? Цзинь Лин считал по-другому. Он считал, что сумел пройти по тонкой линии между крайностями, пожертвовав при этом именно этой частью отпущенных ему ресурсов — поступил бестактно. Это было сообразно ситуации, в которую он попал. Что ж, пусть так. Цзинь Лин сделал шаг вперёд, всё ещё не доставая меч из ножен. Многослойные шелка скрывали оружие, скрадывали движения рук, переливы золота мешали противнику видеть и предсказывать направление движения. Это вбивалось в голову наследника на самых первых уроках по владению мечом, но иллюзий он себе не строил. Раз всё сложилось именно так, он не отступит теперь. Цзинь Лин взмахнул рукавом — из росплеска шёлка выскользнул остро отточенный клинок. Наставник велел нападать — и он напал… всё ещё надеясь, что это тренировка. Поэтому метил не в грудь, а в плечо. — И какова же мера ответственности за такой проступок в Байсюэ? *** Пока Цзинь Лин собирался, Чжи Чуань выхватывал взглядом важные детали. Длинные рукава — посмотрим, будут ли они мешать, и умеет ли юноша использовать их как преимущество. Золотое шитье отвлекает. Отвлекло бы менее опытного, конечно, но Чжи Чуань не зря был одним из лучших мечников Байсюэ, если не лучшим, хотя практики в сравнении с Сун Ланем у него было меньше, и он делал это совершенно сознательно: столь умелый воин в землях Хэй стал бы объектом слухов и обсуждений, как тогда скроешься? Первый же шаг Цзинь Лина показал, что он знает преимущество скрывающих руки шелков. Чжи Чуань парировал его удар и посмотрел на сверкающий меч прежде, чем отвести его в сторону и сделать шаг назад. Это вычурное оружие из Ланьлин было похоже на дорогую игрушку, произведение декоративного искусства, но меч и правда хорош. Темный, простой клинок Чжи Чуаня по сравнению с ним выглядел аскетично. Но не менее опасно. Даочжан был опытен, чтобы безупречно контролировать эту опасность и не ранить ученика. — Зависит от того, насколько верно вы поняли, что сделали... Он отступил на шаг, открываясь, и был готов принять новый удар, хоть и выглядел расслабленным, будто дразнил и нарочно хотел разозлить Цзинь Лина этим «смотри, я не защищаюсь, настолько ты слаб для меня». — ... или просто согласились, лишь бы вас не донимали. *** — Что я сделал? — Цзинь Лин улыбнулся под стать своему дяде Яо. Он удостоверился, что Чжи Чуань вполне успешно парирует его удары и принялся атаковать всерьёз, плавно усиливая натиск. Удар, ещё удар, выпад. — И что же я сделал такого несообразного ситуации? — он держался из последних сил, горло дёрнулось. — Я избавил всех вас от подозрений, что неудобный навязчивый адепт поспешил сообщить своему дяде, что совершенно случайно обнаружил заговор? Или может быть… Цзинь Лин словно наткнулся на ледяную стену из этого «лишь бы не донимали». С разбегу, даже дыхание перехватило. По щеке унизительно щекотно поползла слеза, и он взбешённо выкрикнул: — Чтобы не донимали?! Ах чтобы не донимали! А что я должен был сделать?! Лежать лицом в подушку? Да, я нанёс урон несравненному и неприкосновенному чувству такта целого Байсюэ — небо, да как я мог, кто ж мне разрешал заботиться о своём друге, не отягощая его сторонников подозрениями! Он швырнул в лицо Чжи Чуаня край рукава, под прикрытием шёлка послал клинок в живот противника, на этот раз вкладывая к этот удар бешеный рывок вперёд. Ему было всё равно, что он сам может напороться на меч. Обезумевшие кони чувств напролом несли эту колесницу, в которой возница-разум слишком устал, чтобы натягивать поводья. *** — Прекрасно. Вы ничего не поняли, — даочжан принял еще один удар, и еще. — Придется объяснять. Следующий удар его меч принял и ответил ощутимым давлением прежде, чем Чжи Чуань снова отступил, на этот раз в сторону. — Вы вынудили патриарха читать ваше личное письмо. Новый ответ, мечи с лязгом соприкоснулись. Цзинь Лин завелся, завелся так, что перестал контролировать слова, и даочжан понял, что рад этому. Рад, что пока еще эта фальшивая маска, подсмотренная, выученная у Цзинь Гуанъяо, так быстро слетает. — Вы решили. За весь Байсюэ. Что вас. Подозревают, — он несильно ударил сам, контроль над мечом требовал сосредоточенности, и Чжи Чуань рубил фразу в ритме движений, все еще ни разу не повысив голос. И тут Цзинь Лин швырнул ему искрящийся золотом шелк в лицо, даочжан понял, что меч летит в живот — больше некуда, а мальчишка совершенно раскрылся. Свободной рукой он схватил Цзинь Лина за рукав и дернул на себя. В долю мгновения острие ланьлинского меча устремилось Чжи Чуаню в живот, но распороло самым кончиком ткань его ханьфу в тот момент, когда даочжан стремительно дернулся в сторону, пропуская меч мимо, а Цзинь Лин оказался от своего наставника на расстоянии ладони, они почти столкнулись. Взгляды встретились. — Разве вам дали повод считать, что вас подозревают? — и он выпустил шелк из ладони и оттолкнул Цзинь Лина. — Вы ошиблись. Плохо. Еще раз! Нападайте, адепт! *** — Да уж сделайте одолжение, наставник! Объясните! — Цзинь Лин уже орал, срывая голос, и нападал. Он слушал, и не слышал. Слышал, но не понимал. А когда понимал, бесился ещё сильнее, потому что он понимал не только это. Стоило Чжи Чуаню схватить его за рукав, как Цзинь Лин вспылил ещё сильнее. Он смотрел, но не видел — слёзы мешали. — Все подозревали меня с самого начала. С первого дня. Вы сказали — да, всполошились. Он не ожидал этого толчка, сделал пару шагов назад, со стоном потянул воздух сквозь зубы. — Разве мне дали повод считать, что меня НЕ подозревают? — Цзинь Лин снова ринулся в атаку, но на этот раз нападал не наследник клана Цзинь, а племянник правителя Юньмэн Цзяна, и тут ему мешали рукава, но это искупалось бешеной скоростью ударов… от которых рукава несколько пострадали. — Они говорили мне! — Цзинь Лин всхлипнул громко и жалко, от этого ещё сильнее взбесился. — Они сказали мне — лучшего наставника… лучшего… у тебя… я ведь… всего-то вчера! Теперь он нападал с яростным криком, просто потому что не мог не кричать. *** — Вам объяснить разницу слов? — Чжи Чуань отступал в сторону снова и снова, пока Цзинь Лин не оказался напротив солнца. Оно тоже будет мешать. Несколько ударов в молчании, рукава золотого ханьфу словно сыпали искры, и даочжан откровенно изумился, когда ощутил всю ярость своего ученика. Прекрасная ярость! Малоэффективная, но главное — она есть. И с ней можно работать. Ну каков! Как костер! — Ах простите, нам надо было сначала с вами объясниться, — в тон Цзинь Лину ответил Чжи Чуань, ловко уворачиваясь от рукава. — Вы забыли, юноша. Вы здесь адепт Байсюэ, а не наследник Ланьлин Цзинь! Разве вы не этого хотели? Или думали — в игрушки играть пришли? — на этот раз даочжан сам сделал точный выпад, клинок юноши с благородным звуком скользнул вдоль клинка Чжи Чуаня, задел его рукав, распарывая серую ткань, и ушел в сторону. И снова золото и искры. — Решили победить меня рукавами? Он усмехнулся и снова пошел в атаку, нужно-то всего шаг, два, три... Он снова оказался лицом к солнцу, давая Цзинь Лину возможность сморгнуть слезы и увидеть цель. — Еще, адепт! Достаньте уже наставника, может вам дадут другого. И не вздумайте устать! *** — Извинения не приняты! — он уже откровенно огрызался, намеренно отметая сарказм наставника и отвечая лишь на смысл слов «ах простите». — Да, я этого хотел! Вы издеваетесь? Нихрена себе игрушечки! Снова словесная пикировка вперемешку с выпадами, ещё и солнце почему-то принялось бешено крутиться вокруг, то в глаза било, то куда-то исчезало. — Рукавами я уже победил, у меня численное преимущество в этом вопросе! И не только численное. Он усмешки Чжи Чуаня хотелось просто развернуться и сбежать куда-нибудь, забиться в угол и там прореветься. И от этого у Цзинь Лина темнело в глазах до бешеного припадка. — И достану, — он хаотически менял стиль боя, провёл откровенно неудачный и плохо поставленный удар, от которого в запястье укололо неприятной болью, скривил губы, исправился и повторял этот удар до тех пор, пока не выдохся. — Другого наставника?! Я так быстро успел надоесть учителю? Потрясающе. Побил свой собственный рекорд! Я? Устать?! Ха! Вместо колющих выпадов Цзинь Лин перешёл на режущие, пластающие, для этого требовалось меньше пространства. Непросохшие слёзы мешали, но он не снижал темп, рвался как одержимый и в какой-то момент, охваченный злым бездумным азартом, даже попытался пнуть Чжи Чуаня коленом под рёбра — разлетающиеся шелка позволяли диверсии. *** Чжи Чуань понимал, что еще немного, и он сам рискует поддаться этому мальчишескому безумию. Поэтому он спасался единственным известным ему способом — сосредоточенностью на чем-то другом. «Нихрена»? О, да это вряд ли пример Цзинь Гуанъяо! Победил рукавами? Чудесно, план оставить мальчишку без этого преимущества был верной мыслью. Цзинь Лин пошел вразнос? Чжи Чуань уворачивался и парировал, цепко подмечая и запоминая все возможности ученика, ведь сейчас, оставшись без необходимого рассудка, юноша дрался исключительно на наработанных навыках, привычках и возможностях тела, и эти возможности впечатляли! Нужно только тренироваться и довести их до ума. Еще один выпад его почти достал, потому что Чжи Чуань отвлекся на собственный меч, который чуть не оставил на драгоценном наследнике царапину. На щеке даочжана тут же обозначился тонкий порез. — Нет, что вы. За два дня даже вам не довести меня до скуки! Старайтесь лучше! — уколол Чжи Чуань, хотя какая тут скука? Сердце бешено колотилось, эмоции едва удавалось держать в узде, но все-таки удавалось, осмыслит он их потом. Даочжан успел заметить, что сейчас ему прилетит прямо в ребра, отскочил, и так резко, что в пояснице заломило, но тем не менее успел. Цзинь Лин по инерции полетел вперед, а Чжи Чуань добавил, ударив клинком плашмя в плечо юноше, достаточно, чтобы тот потерял равновесие и рухнул на спину. В следующий миг острие темного клинка почти коснулось подбородка, который Цзинь Лин имел привычку так нагло и непримиримо задирать. Чжи Чуань стоял над адептом, закрывая солнце. Дышалось тяжело, все-таки парень его загонял. — Хотели — получите. Вы вольны попросить у патриарха другого наставника, но только когда победите прежнего. А пока я — ваш учитель, извольте подняться и продолжить, — даочжан отвел меч и сделал шаг назад, давая Цзинь Лину возможность встать. — И будьте любезны взять себя в руки и стараться. Вы совершили одну фатальную ошибку как минимум дважды, и другие — и того больше. Вставайте, продолжим. *** До рёбер наставника он так и не допнул. Цзинь Лин вообще не понял, как это вышло, просто Чжи Чуань отскочил, и от резкого удара Байсюэ вдруг опрокинулся, больно долбанув по затылку. Цзинь Лин ошеломлённо валялся на спине, хватая ртом воздух, и зло таращился снизу на возвышающегося над ним наставника, а его меч, кажется, собирался воткнуться в горло! И вот лишь теперь Цзинь Лин увидел, как из тонкого пореза на лице Чжи Чуаня сползает изящная глянцево блестящая яркая линия. И оставалось лишь слушать, и — да, осмысливать. А осмысливать получалось плохо, осмысливать было нечем. Да ему и смотреть-то было сложно — Чжи Чуань расплывался перед глазами и почему-то покачивался. Он не может постоять спокойно, пока его ученик пытается тут не умереть?! — Да, я хотел! — Цзинь Лин снова свирепо огрызнулся, поднимаясь на ноги и судорожно хватаясь за меч. — Хотел и получил! Мне не нужен другой наставник, я этого ещё не доел! Он тряхнул головой, пытаясь заставить Байсюэ прекратить качаться и плясать, потрогал затылок и вытер лицо рукавом. — Да, да, фатальная ошибка, — Цзинь Лин встряхнулся и снова выставил перед собой меч. — Что из всего вороха фатально?! Написать письмо? Неееет, заставить патриарха поступиться моральными принципами. Он снова нападал, на этот раз используя и ножны тоже. Рывки стали не такими яростными, зато их стало больше. Цзинь Лин неожиданно для себя попал в поток, когда просто нападаешь, выискивая слабые места противника — не думая, не чувствуя. *** — Ну так доедайте. Как-то вы... пренебрегаете трапезой, — мягко пожурил ученика Чжи Чуань и удовлетворенно кивнул, что Цзинь Лин решил и ножны пустить в дело. Красивые ножны, узорчатые... жалко будет. Вот же упрямый мальчишка! Он уже наговорил более чем достаточно, чтобы отбить ему желание говорить в принципе и вышвырнуть. Отшлепать, как щенка. Но в таком случае зачем парню было тащиться в Байсюэ? Ровно то же самое он мог получить у дяди, но Байсюэ — это не лотосы в пруду, не фальшивые улыбки и не бесконечные выговоры, здесь уроки всегда запоминались на всю жизнь, и раз уж они с Сун Ланем взялись восстанавливать, то важны не только стены. — Фатально, юноша — это глупый риск. Хватит думать о письме! У вас в руках оружие! Вы так хотите меня достать, что забываете о защите. «Если противник силен — уклоняйтесь от него». Сунь-цзы читали? — Чжи Чуань принял град хороших расчетливых ударов и перешел в наступление, заставляя Цзинь Лина шевелиться. — Будете зубрить наизусть! Быстрее соображайте! Ему нравилось, что мальчик наконец-то перестал попусту размахивать руками, нашел ритм. Неужели устал наконец себя жалеть и сосредоточился на цели? Меч столкнулся с ножнами, царапая дорогую резьбу, Чжи Чуань резко наклонился, уходя от удара меча и подпрыгнул, чтобы перелететь через Цзинь Лина и оказаться у него за спиной. — Быстрее! — и он резко сократил дистанцию, так что кружащие шелка Ланьлина задели его. *** — А меня учили трапезничать без предосудительной торопливости, — рявкнул Цзинь Лин, удачно парировал выпад Чжи Чуаня и ушёл в оборону. Вот теперь ему пришлось туго, потому что наставник теснил его серьёзно, ещё и успевая в процессе поучать. Как у него хватает дыхания? Цзинь Лин сам уже задыхался, сердце колотилось даже не в горле, а где-то в ушибленном затылке. — Читал! И уже зубрил! Оружие, оружие… Я сам — оружие! Это меч моего отца! Он в крайнем возмущении вскинул голову, когда наставник взмыл в воздух, и шарахнулся в сторону — слишком близко, показалось опасным. Цзинь Лин издал короткое злое рычание, взмахнул руками, устроив небольшую атакующую бурю из золотого шёлка. Пальцы, сжимающие рукоять меча, на миг разжались, поймали края рукава, вторая рука повторяла тот же манёвр, и между ножнами и мечом натянулась плотная канва отстрочки рукава. На следующие же выпад наставника Цзинь Лин гибко изогнулся, пропуская меч под рукой, легко принёс в жертву свои одежду и кожу на боку — всё равно лишь слегка задело вдоль ребра, и захлестнул петлю вокруг руки наставника, рванул со всей дури. А дури было много. Был бы противник слабее — уже грянулся бы оземь, но в яростном запале Цзинь Линь не рассчитал, что сам он легче и тоньше. От этого рывка он сам с размаху влип в наставника так, что дыхание выбило. Цзинь Лин пытался вдохнуть, и не мог. *** Голова у мальчишки и правда стала соображать быстрее, потому что он увернулся очень грамотно. Вот только при этом рукава опять замельтешили, и Чжи Чуань с ужасом почувствовал, как острие его меча все-таки что-то задело. Живот? Бок? Об этом думать некогда, он просто тут же выпустил меч, чтобы избавить его от давления, и одновременно почувствовал, как рука оказалась в плену. Он растерялся. Самым глупым образом, потому что мысль в голове оставалась только одна — почему Цзинь Лин в него влетел, почему застыл и не дышит? Даочжан опустил взгляд. Рукав задран, меч точно упал к ногам, вот меч Цзинь Лина, вот ножны. Все нормально, получается? От затылка отхлынул холод. Пауза длилась всего-то несколько мгновений, но Чжи Чуань успел выдохнуть и разозлиться. И чему он собрался учить парня, если сам ничего не умеет?! Тому, что любая атака, даже такая удачная, может обернуться поражением, и мальчишке это следует знать. Свободная рука метнулась вверх и пальцы вцепились в волосы Цзинь Лина. Даочжан не собирался делать очень больно, задирать ему голову, ведь мальчишка и так никак не мог вдохнуть, но Чжи Чуань просто обозначил, что сейчас, будь у них бой, он уже успел бы всадить Цзинь Лину ладонь ребром в шею, пальцы в глаза или нож — будь он у него в руке — куда угодно, двинуть кулаком в висок, в общем вариантом много, если противник при таком захвате устоял на ногах. Он убрал руку и схватил Цзинь Лина за плечо, рывком от себя отстраняя. — Вдохнули? — поинтересовался Чжи Чуань, чувствуя, что и сам дышит тяжело. Рука так и оставалась в плену. — Хороший прием. Отличный. С этим нужно поработать. Но та же ошибка — вы оставили себя беззащитным, обе руки отдали одной моей. И это я еще на вас не упал. Отдышитесь и снимайте свои шелка. Половину уж точно снимайте. *** Время растянулось длинной узорчатой змеёй. Цзинь Лин пытался заставить себя дышать, только губами хватал неподатливый воздух и почему-то с острой ясностью запоминал все жесты Чжи Чуаня, как он показывает, куда и с какой точностью может сейчас его ударить. Только вместо любой реакции Цзинь Лин моргал как вытащенная на берег рыба и думал, что сейчас наставник порежется об край заколки, потому что сам он иногда резался — такая вот заколка... Он подумал, что рыбы не моргают, почувствовал накатывающую дурноту от нехватки воздуха, и лишь рывок за плечо встряхнул его, застрявшего в этом бездыханном состоянии. Вот теперь получилось затолкать в горло воздуха с выстраданным скрежещущим стоном. Это оказалось больно, и Цзинь Лин отчаянно раскашлялся, пытаясь уткнуться лицом себе же в плечо. Помотал головой, показывая, что не отдышался, и принялся выпутывать руку наставника из рукава. Пришлось отпустить и меч, и ножны, и тут же руки стали тяжёлыми, заломило запястье. — Если бы вы на меня упали, я бы испугался до смерти, — Цзинь Лин снова глухо кашлянул, опустив голову. Слова скребли накричавшееся горло. Они так и стояли — не тесно, но близко, пока Цзинь Лин не понял, что вместо того, чтобы распутать и отпустить руку наставника, он просто держит его поверх своего рукава, вцепившись как пиявка. Да, двумя руками. Как он и сказал — две руки на одну его. Он отпустил и уже с горем пополам нормально дышал. Он скинул верхние одежды, подержал в руке и отнёс к Фее. Эти несколько шагов дались ему сложно — казалось, что он хромает на обе ноги, было бы четыре — хромал бы на четыре. Он педантично снял половину. Всё самое золотое осталось лежать возле Феи, которая только тихо возмущённо ворчала, переступая с лапы на лапу, волновалась и очень не одобряла. Цзинь Лин вернулся к наставнику, подобрал свой меч, его ножны, и выжидательно заглядывал в лицо Чжи Чуаня. — У вас кровь, — тихо и совсем нерадостно сказал он, виновато вздохнул. *** Чжи Чуань нарочно не предлагал воды, посидеть... только «отдышаться». В настоящей драке воду не подадут, пусть привыкает. Он спокойно ждал, пока Цзинь Лин его выпустит, чувствуя через смятую ткань ханьфу, как крепко горячие пальцы держат запястье. Даочжан тоже снял верхние одежды, оставаясь без длинных рукавов, поднял меч. Щеке от наползавших капель было щекотно, но он не трогал — потом умоется, а сейчас только размазать. — Кровь — это случается, — сдержанно ответил он. Взгляд Цзинь Лина позволил мысленно выдохнуть и успокоиться. Мальчик больше не кричал и не плакал, не бился как попавшая в клетку птица, и Чжи Чуань порадовался, что это так, у них получилось. — Итак, теперь попробуем повторить все то же самое. Вы нападаете, я защищаюсь, сосредоточьтесь на том, чтобы атакуя, не подставить мне бок, живот, горло. Не торопитесь сделать все сразу, но когда вы в своем ритме — у вас получается более эффективно. И помните, даже если вы оставите меня без меча, я все равно с руками. Нападайте. *** — Всё то же самое, — повторил за ним Цзинь Лин, воинственно и совершенно несолидно шмыгнул носом, принимая правильную боевую стойку. Вот только теперь не наставник его рассматривал с головы до пят, а наоборот. Цзинь Лин смотрел, будто первый раз увидел — изучал, анализировал, припоминая все движения, которые успевал запомнить с самого начала тренировки. На этот раз он намеревался учесть всё: разницу в росте, разницу в весе, в длине рук, в опыте. Это действительно была тренировка. У юноши дрогнули губы, как будто собирались растянуться в улыбку, но передумали. Цзинь Лин напал почти так же стремительно и расчётливо, как перед этим, вот только он действительно стал осторожнее. Движения стали более скупыми и короткими, часть энергии он перебросил на защиту и уже не вкладывал в выпады весь свой вес. Кровь — это случается. Нет смысла трястись над царапиной, на ком бы она ни находилась. Цзинь Лин на лету выстраивал стратегию и нападал, сосредоточенно смешивая то, чему учили в Ланьлин, и чему учили в Юньмэне. Теперь, когда тряпок стало меньше, чем дышалось легче, а шёлк в четыре слоя всё равно справлялся со своей задачей — прятать начало движения. Ему ужасно хотелось достать наставника, и не ради того, чтобы пустить ему кровь — эта царапина на его лице не потому что он такой весь умелый юноша, а всего лишь потому что наставник Чжи Чуань не ставил себе целью на первой же тренировке ранить своего ученика. Вот на этом месте размышлений Цзинь Лин неловко улыбнулся над скрещенными клинками. *** Чжи Чуань хоть и чередовал методы защиты, но все равно повторял более-менее один набор, примешивая несколько одинаковых слабых деталей, чтобы Цзинь Лин видел и «изучил» выданную ему на этом уроке манеру боя. Раз за разом, чувствуя, как вместе с усталостью юноша набирает навык, так быстро, как умеют только талантливые воины. И каждый раз, когда Цзинь Лин ошибался, наставник показывал ему уязвимость ударом плашмя. Пару раз мальчик довольно ощутимо получил от него по запястью и в бок, но ничего — и усталость пройдет, и синяки сойдут, и даже если опухнет, от этого есть средства. — Очень хорошо, — Чжи Чуань с нажимом отводил клинок юноши вверх, все выше и выше, и не сводил взгляда с лица Цзинь Лина. — Я поднял руку, — наконец, сообщил он, чтобы мальчишка не отвлекался. — Что будете делать? Юноша стал по-другому двигаться без лишних слоев шелка, это было видно, и даочжан понимал, что поступил правильно, хотя, конечно, все эти златотканые слои придется на что-то менять, иначе они угробят всю эту роскошь очень быстро. *** Цзинь Лин тоже уловил, что у него получается. Что-то получается. Ещё не очень понятно что именно, но определённо стало меньше косяков… и едва только эта мысль мелькнула, как он получил мечом по запястью. Плашмя, конечно, но он не вскрикнул лишь из упрямства. И вот теперь не переупрямить и силой не продавить, и рука трясётся в тщетном усилии преодолеть этот нажим. — Что делать? — пропыхтел Цзинь Лин, понимая, что по лицу катится пот, и он сейчас от боли рехнётся. — Поменять руку… эту можно выбрасывать. Он отпрянул, разжал пальцы, и пока меч падал, перехватил ножны правой рукой, поймал меч левой и снова ринулся в атаку. Вот только теперь правая рука ушла в глухую оборону, он почти не двигал ею, и ножнами не размахивал, лишь скупо подставлял под удары, если нужно было парировать. Безотчётно кривил губы каждый раз — отдавалось в запястье, как он его ни берёг. Когда меч в левой руке, становишься каким-то странным половинчатым бойцом, который растерял ровно половину умений. Но и противнику не легче — откуда ему знать, как именно слева будут восприниматься такие удары. Теперь Цзинь Лин больше защищался, чем нападал. Он выдохся, вымотался до такой степени, что мокрая нижняя рубашка прилипла к коже и мешала жить. Но Чжи Чуань сказал не вздумывать уставать, вот он и не вздумывал. Оно само как-то наваливалось. *** Невероятное упорство! Чжи Чуань восхитился, с какой готовностью мальчишка снова ринулся в бой, стал наступать, заставляя Цзинь Лина снова и снова отрабатывать защиту в такой, казалось бы, безвыходной ситуации. Он и сам чувствовал азарт — желание проверить, до какой степени можно загнать этого упрямца, но все-таки остановился. Ровно тогда, когда пропустил удар, хитрый и дерзкий, остановился именно сейчас, чтобы Цзинь Лин в следующий раз захотел узнать, может ли его учитель пропустить два или три раза подряд. — Очень хорошо, — сказал он, поднимая руки. — Выбрасывать мы ничего не будем, такие руки очень нужны. Даочжан убрал меч и внимательно посмотрел на юношу. Устал он очень, но не сдался — это важно. — Сегодня были только мечи, и вы молодец, поступили хитро и неуступчиво, перехватив оружие в другую руку. И рискованно. Но помните, что вы заклинатель, и в бою, когда противник даст вам шанс, сможете ударить не только мечом. Идите сюда, — Чжи Чуань кивнул и подошел к бочке с дождевой водой, зачерпнул горстью, но тут разгоряченное лицо защипало, напоминая о царапине, и даочжан просто сполоснул руки. — Дайте-ка мне. Он взял Цзинь Лина за руку выше запястья и окунул по локоть в воду, осторожно дотронулся до места, куда пришелся его удар. Прохладная вода должна сделать легче. — Потерпите. Чжи Чуань несколькими движениями с нажимом прощупал запястье, тронул горячую ладонь, понимая, что вполне могут появиться и мозоли, и отпустил. — Пока отмоетесь и вернетесь в кухню, как раз начнет опухать. Доктора не беспокойте, он очень занят сейчас. Перетягивать умеете? Если нет, я покажу. Что ж... Пока идём обратно, расскажите мне, что вы думаете по поводу восьми слоев шелка, и какой сделали вывод. *** — Я ещё молодой заклинатель, — Цзинь Лин еле языком ворочал, хотя и пытался хорохориться. — Я научусь. Я сюда за этим и припёрся. Он подумал, пока шёл с наставникам к бочке с водой, и исправился. — Пришёл. В смысле прибыл. Учиться. Всему. Похвала его пришибла едва ли не сильнее, чем любые порицания и нотации. Цзинь Лин и без того так вымотался, что был готов лечь спать прямо в эту бочку, а теперь вообще чувствовал себя выжатым. Он безропотно отдал Чжи Чуаню руку, только шёпотом протянул «аааай» когда он прощупывал запястье. — Перетягивать умею, — он сделал акцент на слове «перетягивать» и уточнил. — Рука потом посинеет. Я приду лучше и попрошу вас. Фея, разобравшись, что вот именно теперь можно высказаться, покинула свой пост. Вертелась под ногами, несколько раз толкнула Чжи Чуаня пушистым боком в колено, потом наступила лапой ему на ногу, обращая на себя внимание, и разразилась длинной ворчащей речью, в конце которой звонко гавкнула и неистово завиляла хвостом. — Ты хоть понимаешь, что ты мелешь? — с вялым упрёком укорил её Цзинь Лин. — Между прочим наставник Чжи Чуань меня чуть до полусмерти не загонял, а ты его хвалишь. Уууу… вот сама в следующий раз попробуешь. Он добрёл до своих сброшенных шелков, присел, чтобы поднять, и вместо того чтобы встать грузно сел на краю, тихо засмеялся. Цзинь Лин чувствовал себя так, будто по нему проскакала боевая конница в тяжёлом вооружении. Причём и по телу, и по душе. Он вернулся к наставнику и по пути заморено рассуждал. — Восемь слоёв шёлка — это малый наряд. Для большого выхода количество слоёв может быть куда больше. Мне рассказывали про тридцать два. Конечно, это будет тончайший шёлк, который должен быть лёгким, как крылышко цикады, но он всё равно сковывает. Надеюсь, что мне не придётся, тут и восемь — испытание. Ну, «я был в неудобной одежде» — это не оправдание. Приходится принимать во внимание, что если приходится носить такую одежду, стоит научиться не быть в этой одежде убитым. Охрана охраной, но лучше и самому чего-то стоить. Я делаю вывод, что нужно дальше мучить шелка. Цзинь Лин попытался отклеить от бока пропитавшуюся кровью нижнюю рубашку — вряд ли крови было много, но царапину мерзко саднило. Запястье болело сильнее. И бок. И затылок. И почему-то копчик, хотя почему это почему-то, он же на спину грохнулся. — Наставник Чжи Чуань, а суп из лотоса будет? — ему нужно было сворачивать к себе, и действительно отмываться, переодеваться, приводить себя в сравнительно человеческий вид. — Вы на меня не сердитесь? Я… был несдержан. Он не просил себя простить. Чтобы просить о прощении, ему нужно было сначала узнать, насколько всё плохо. *** — Хорошо, — Чжи Чуань с трудом сдерживал изумление и «придите. Попросите». Фея наконец-то решила высказаться, и даочжан подумал, что она проявила просто стоическое терпение, а он ее не похвалил! — Прошу меня простить, — серьезно сказал ей Чжи Чуань, дослушал, и Цзинь Лина услышал тоже. — Вы мне льстите, адепт Фея. Но спасибо, я старался. И вы, я вижу, тоже, — скромно поблаголарил он, а когда наклонился, чтобы потрепать за ухом, обнаружил, что спину ломит и поморщиться по этому поводу никак нельзя! — Тридцать два, — Чжи Чуань повторил и даже попытался представить. Тридцать! Два! Даочжан остановился и очень внимательно посмотрел на ученика. Стоило признать, что тренировка имела ошеломительный результат. — Вы делаете совершенно правильные выводы, юноша. Именно для этого я и попросил вас одеться именно так. В удобной одежде вы двигались лучше и увереннее, но раз вы часто одеты так, то это не должно быть неудобством, а даже наоборот. Вы кстати очень хорошо понимаете, что делать с такими рукавами, и мы еще потренируемся. Только все-таки подберем эти... слои... попрактичнее, хотя бы на время, пока они не перестанут рваться. И только теперь Чжи Чуань заметил и тут же отругал себя за такую безобразную нерадивость! — Дайте я посмотрю, — он решительно отодвинул руку Цзинь Лина, развернул его к себе, приподнял край ткани и посмотрел на порез. — Так. Идите мыться и не надевайте пока рубашку. Я зайду чуть позже, это нужно прихватить и заживет очень быстро. Идите. Суп будет, конечно, думаете зачем я вас звал на кухню? Он замолчал и все-таки улыбнулся. — Не сержусь. Почти. Но я еще подумаю. Быстро в баню! Сам он решительно направился к себе, потому что еще немного, и действительно крякнет тут несдержанно по поводу спины, например. А царапина так вообще щипать достала. *** Цзинь Лин имел удовольствие посмотреть на более сдержанный вариант реакции на тридцать два слоя шёлка. Даже издал короткий довольный смешок: — Видели бы вы моё лицо, когда я узнал про тридцать два. Он подставил бок, поморщился, когда ткань неприятно скользнула по царапине, и прикусил язык, чтобы не ляпнуть что-то типа «Это царапина» или ещё что там говорят обычно. Потому что, признаться, быть раненым даже вот так легко Цзинь Лин не любил. Сколько ни пытался, он не находил в себе этого стоицизма, который позволяет с героической улыбкой щеголять шрамами. Ссадины, синяки, ушибы и царапины приводили его в ноющее состояние, а быть нытиком Цзинь Лин не любил едва ли не больше, чем не любил быть раненым. Из-за этого злился, от злости лез на рожон, а потом оказывался раненым и круг замыкался. — Хорошо, — он покладисто согласился и похромал к себе, чтобы сбросить пострадавшие шелка, снять снова все украшения, по пути всё-таки порезаться об край заколки, взять чистую одежду. А в баню Цзинь Лин пошёл с мрачным ощущением обречённости, готовый снова таскать воду до посинения, но это к счастью не пришлось делать. Он мылся с неприятным чувством, что кто-то принёс воды, а он тут моется и тратит, значит, кому-то снова придётся носить воду, и этому кому-то за это не платят. Следовательно, нужно тоже носить воду. И не только! Золото, конечно, решает многие проблемы, и когда оказывается, что некому потащить бытовые мелочи, жизнь расслаивается на подозрительно странные и неочевидные пласты. Цзинь Лин мылся, понимая, что он уже неуклюжий, как сонная тетеря. И даже не потому что весь уставший, а потому что там болит, тут болит, здесь не сгибается, вон там щиплет, а в голове какие-то развесистые дебри про воду, про то, про сё. И вспомнилось, как устроил крик… но Чжи Чуань ничего не сказал по поводу его слёз, и не стал насмехаться над этим. Правда, понасмехался над его положением в обществе, но это как раз не возмущало. Он сам ядовито говорил «наследник» и мечтал не быть наследником. Может быть, кстати, и не придётся — ведь у дяди Яо есть жена, значит, у них рано или поздно будут ещё дети, и от него отстанут с этим наследованием. Можно будет нормально жить, не кутаясь, как бешеный шелкопряд, в сотни слоёв шёлка. Он неумело залил водой запылённые шелка, потыкал в них пальцем, чтобы утопить. Это надо ещё постирать. И высушить. А вот тут немного крови, её тоже надо оттереть. А это снова таскать воду. Да что с водой такое?! В конце концов Цзинь Лин просто сидел в одних штанах и терпеливо сушил волосы, старясь не спать, не горбиться, сидеть так, чтобы не давило отбитый копчик, и ждал. Потому что Чжи Чуань сказал не надевать рубашку, он зайдёт. А бегать в одних штанах по Байсюэ Цзинь Лин считал неприличным. *** Чжи Чуань смывал пот и пыль, а мысли никак не смывались. Он теперь думал, что был слишком резок, недостаточно резок, рассердился и не сказал об этом прямо, рассердился, и слишком явно это продемонстрировал, довел парня до белого каления, не зря довел — помогло же! И слишком отбил ему запястье... нарочно или случайно? Какая мука все-таки — воспитывать! Кто это придумал вообще?! Сун Ланю бы врезать как следует. И Чжи Чуань тут же подумал, что в возрасте Лань Цзинъи и Цзинь Лина можно вот это «врезать», а взрослые люди или бьют за дело, или убивают. А не устраивают драку, потому что ... потому что мальчишка в золоте. Он вздохнул. Отмытый порез высох, даочжан намазал его снадобьем, которое быстро впиталось — завтра уже и не видно будет. Надо идти. Воспитывать дальше. Чжи Чуань, снова возвращаясь мыслями к слезам и словам Цзинь Лина, вспомнил и про «они мне сказали». Маленькие Лани? Больше некому. И зачем они что-то там ему сказали? Они сказали, а он, судя по словам Цзин Лина, этому не соответствует. Ну что ж, выбирать ему не приходится, кого дали — пусть терпит. И он тоже не отступится, не даст Сун Ланю повод думать... никаких поводов не даст! Чжи Чуань быстро закончил водные процедуры, переоделся в чистое и не драное, замочил одежду и поторопился на выход. Суп сам себя не сварит, и Цзинь Лин, похоже, сам себя не вылечит. Даочжан сначала постучал, вежливо подождал и вошел. — Отдохнули? Вставайте, — он улыбнулся и положил на табуретку бинт и банку с лекарством. Порез ему не понравился. Самим своим существованием не понравился — он все-таки поцарапал ученика, недостаточно себя контролировал! А так в ране не было совершенно ничего страшного. Чжи Чуань парой движений нанес лекарство и легонько подул на порез, чтобы быстрее подсохло. На самом деле — чтобы так не щипало, но признаваться в этом не хотелось. Не с ребенком же возится! Чтоб подсыхало, да. — Быстро схватится, и завтра уже все пройдет. Давайте руку. Он посмотрел на запястье, которое ожидаемо распухало, и ровными витками стал его плотно перематывать. — Нужно плотно, но не сильно, ничего сложного. Вот так. — Чжи Чуань закрепил бинт. — Все. Одевайтесь и приходите на кухню. Он обернулся уже в дверях и на всякий случай добавил строго: — Воду таскать даже не думайте. В Байсюэ запрещено таскать воду забинтованной рукой. Жду вас на кухне. Нет, ну а мало ли? Этому же придет в голову с растяжением ведра носить, еще и решит, что так надо. Лучше предупредить. И построже. *** Цзинь Лин как раз почти досох, когда Чжи Чуань пришёл. Быстро пришёл, он не успел замучиться в ожидании. И улыбался. Цзинь Лин немного унялся, с готовностью встал, поднял руку, чтобы не мешала намазывать порез. И конечно снадобье пощипывало царапину, но это можно было терпеть… только вот это прикосновение дыхания чуть всё не испортило. Цзинь Лин только губу закусил. «Я подую, и всё пройдёт». Он такое видел, просто не к себе. Со стороны. Неожиданно и ой как странно, и неизвестно как к этому относиться. Хотя это, конечно, просто чтобы быстро подсушить царапину, чтобы он мог надеть рубашку и не торчать тут полуголым. Хотя они же плавали вместе, и что тут такого. Всё прилично. И вообще, он в бане, даже если бы совсем голым был — ничего особенного! Это вопрос уместности. Это в кухне быть голым — идиотизм. А в бане — нормально. Почему он вообще об этом думает?! Он подал руку, поморщился от распирающей запястье боли и засопел. — Когда я так перематываю, то получается почти так же, а пока завязываю левой рукой, у меня все витки перекособочиваются, и приходится разматывать и начинать сначала. А потом чтобы не разматывалось затягиваю сильнее и получается вообще какая-то ерунда, — Цзинь Лин покрутил рукой, рассматривая повязку. — Спасибо, наставник. Он икнул от неожиданно строгого внушения на пороге, беспорядочно закивал, округлив глаза — неприбранные волосы рассыпались по плечам, надо это прекратить. Цзинь Лин даже не знал, вздыхать ему с облегчением, что нельзя таскать воду, или расстроиться, что ему не дали. Не дали хрен пойми что. Как будто от недотасканной воды он теперь навеки потеряет какие-то отметки. Он привёл себя в окончательный порядок очень быстро. Прибрал волосы, оделся, устоял против отчаянного искушения лечь и подремать, и пошёл на кухню. Фея, убедившись что всё в порядке, нашла себе какое-то собственное занятие — кажется, ушла обследовать Байсюэ. Цзинь Лин признавал всю важность этого занятия, только попросил не делать глупости, за что был обфыркал и обзёван. — А как вы узнали, что я собирался таскать воду? — сразу с порога спросил Цзинь Лин, сгорающий от любопытства. — У меня в Байсюэ вода стала чуть ли не главным открытием в жизни. Чуть ли. Самым главным открытием стало, конечно, что не все любят дядю Яо. Нет, ещё главнее, что Не Минцзюэ жив. Это такая будет радость, при ней хотелось присутствовать. Посмотреть, как невозмутимый Цзэу-цзюнь вдруг… а вот вдруг что именно он сделает, на это воображения не хватало. Как-то не получалось представить, что он может ахнуть, всплеснуть руками или сделать что-то такое, общечеловеческое. А вот дядя Яо мог. Он точно умел радоваться так открыто и искренне, что от этого теплело на сердце. И дядя Чэн точно будет рад. Да все будут рады! А пока Цзинь Лин только снова приобщился к воде. Правда, не в виде водоноса, а в виде водохлёба. Он так убегался, что никак не мог напиться. — Что мне делать? — деловито спросил он, с удивлением понимая, что ещё только первая половина дня. Ещё обеда не было! Тут все дни в Байсюэ такие насыщенные… *** Как узнал? Ну... никак. Просто знал почему-то. — Потому что вы знаете, как нужно, — ответил он. — Но сегодня руку важно поберечь, в другой раз натаскаете, вода не убежит. Чжи Чуань чистил корень лотоса и нарезал его на аккуратные кружочки. — Там посмотрите, я замочил ребрышки. Сначала их нужно нарезать, а потом залить водой, если этого не сделать, мясо сварится с неаккуратными такими разводами, некрасиво. А так будет светлое. Поменяйте пока воду. А потом возьмите вот тот горшок и налейте в него теплую. Если налить горячую или холодную, горшок может лопнуть. А я пока нарежу овощи. Вы любите кукурузу? Чжи Чуань все это рассказывал, пытаясь сообразить, чем еще занять мальчика, когда он закончит. Это нехорошо, это противоречит правилам Байсюэ, он ведь сам ему сказал, что тут работу не дают. И что теперь делает? Дает работу. — Я забыл про ягоды годжи. Принесите из погреба. Ну вот. Наставник говорит «забыл». Почему так сложно?! *** Он знает, как нужно. Вот! Не зря он думал, что воду всё-таки надо принести. Цзинь Лин с укором посмотрел на свою перевязанную руку, как будто это она во всём виновата, и тут же принялся впитывать науку приготовления супа. Это было очень важно. Наставник понятия не имел, до какой степени это важно для него. Цзинь Лин покивал, принялся за аккуратную смену воды, запоминал, что за чем делается, как обходиться с корнями лотоса. — Люблю кукурузу. Честно говоря, я не очень знаю, что именно не люблю, когда оно по отдельности. А сколько ягод принести? — Цзинь Лин подумал, взял небольшую миску и показал Чжи Чуаню. — Столько? Он ещё подумал, что надо найти погреб, потом сообразил где это, ну хоть как ягоды годжи выглядят он знал, не придётся совсем позориться. — Мне дядя Чэн рассказывал. Мама варила суп с корнями лотоса и свиными рёбрышками. Лучший в мире. Мне очень нужно научиться, — он вертел в руках эту несчастную миску, глядя в стол. — Это важно. Так сколько нести ягод? Вы только без меня не делайте ничего, а то я всё пропущу! *** Чжи Чуань поймал себя на том, что аккуратно следит за действиями Цзинь Лина, когда чуть не заехал себе ножом по пальцу. Нет, это невозможно! Что ж он все следит, как за ребёнком? Так мальчик не почувствует самостоятельность и вообще в Байсюэ не следят за адептами. Тем более этот конкретный адепт ненароком может решить, что за ним и правда следят. Чжи Чуань уставился на колечки лотоса, соображая, что делать дальше. Ах, да, кукуруза. — Ну просто ее можно не класть, но давайте положим, будет вкуснее. А тут воспоминания... Даочжан почувствовал себя неловко, будто вторгся куда не следовало. Но Цзинь Лин так говорил... что захотелось научить его варить самый вкусный суп, чтобы он потом готовил его дома и дяде тоже приготовил. Ужас. Разве уместна сентиментальность в строгом воспитании? Неуместна. Цзинь Лину нужно учиться сдерживать откровенность... наверное? Но поделать с собой Чжи Чуань ничего не смог. — Научитесь, — пообещал он. — Еще потом наберём корней и в следующий раз приготовите сами, а я буду только строго смотреть, — он улыбнулся и посмотрел на миску. — Горсти хватит, вашей. О, и захватите еще вино. Оно для приправы, вы увидите там в коричневых бутылках стоит. Одну принесите. Даочжан отложил нож, чтобы показать, что ничего не будет делать, пока Цзинь Лин не вернется, но все-таки не удержался и с улыбкой спросил: — Я не провинился на безделье, можно я хоть воду сменю? *** — Можно, — Цзинь Лин тоже улыбнулся. — Я быстро. Нельзя мучить наставника. Он сбежал в погреб. И чуть не убился с непривычки, но умудрился не наделать шума. Нашёл ягоды и над ними понял, что горсть — это сколько? Это когда две ладони вместе, или одна? Наверное, две. Так, а что из них что?! Ладно, надо брать больше, что лишнее — наставник скажет. Он взял двумя ладонями, и бутылку с вином, быстрее вернулся на кухню, пока не опоздал. Стоял торопливый, прижимая к груди эту миску, эту бутылку, как будто Чжи Чуань мог тут тайком что-то нарезать и спрятать, лишь бы ему не показать. — Я готов дальше учиться, — сообщил он дрогнувшим голосом. — Можно я в следующий раз сам соберу корни лотоса? С вами, конечно. Вам… трудно со мной, да? Он знал о себе, что неудобный. Из него постоянно лез норов. Наставники в Башне Золотого Карпа терпели — а куда бы они делись? — но говорили между собой. А разве можно что-то утаить в Башне Золотого Карпа? Он даже точно знал, что они говорят. Что мать не научила его как себя вести. А разве у неё было на это время?! — Наставник… я на самом деле не хочу менять наставника. Что мне делать с ягодами? *** Вот именно. Очень правильно — наставника мучить нельзя. Так зачем же он это делает? Разве можно так смотреть и так обезоруживающе искренне хотеть научиться варить этот несчастный суп, когда вот буквально только что вопил, плакал и пытался убить рукавами?! Наставник Цзинь Лина очень мучился, от того, что с одной стороны, ему удалось поменять это ужасное настроение ученика, с другой — усмирять Цзинь Лина оказалось почему-то легче, чем учить варить суп. Вот зачем прислушиваться, как мальчишка спускается по лесенке и поднимается обратно? Ну свалится, побьет бутылки — сам же будет себя грызть, разве не урок? Нет, пусть уже не падает. — Отлично, — уверенность в том, что все действительно отлично, появилась в голосе даочжана раньше, чем в мыслях. — Нужно. Нырять полезно, и кстати не каждый корень можно рвать, я покажу. Вопрос оказался неожиданным. Спасла миска — Чжи Чуань аккуратно взял ее из рук юноши, потом вино и неожиданно для себя сказал: — Трудно. Да Цзинь Лин даже не представляет, насколько! Ужасно трудно! Нет, труднее все-таки наверное было совсем недавно — не убить Сун Ланя тогда, например. Но даже тогда Чжи Чуань знал, что делает, и знал в тот самый единственный момент, что этого делать не будет. А тут? Он поставил ягоды и бутылку на стол. — Видите ли, Цзинь Лин... Я не очень-то опытный наставник. Очень неопытный, — Чжи Чуань усмехнулся и посмотрел на мальчишку. — Потому что я им не должен был быть, меня учили другому. И поэтому мне, конечно, трудно. И вам тоже. Но. Он посмотрел очень строго, хотя глаза все же улыбались, как бы Чжи Чуань не делал «наставнический» вид. — Это не значит, что мы на каких-то особых условиях. И уж тем более никто вам просто так не даст сменить наставника, даже если вы захотите. Правила есть правила. Так что я выливаю из горшка теплую воду, а вы вынимайте из воды рёбрышки и кладите в горшок. Потом кружочки корня, куски моркови, кукурузы. Только красиво кладите. А ягоды — это потом, терпение. И он занялся нарезанием моркови, запретив себе следить за тем, насколько правильно Цзинь Лин все укладывает. *** Вопрос оказался коварным, а честный ответ, да ещё и развёрнутый, оказался ещё коварнее. Цзинь Лин даже не подозревал, с каким трепетом ждёт ответа. А Чжи Чуань не просто сказал, а ещё и усмехнулся, открыто глядя на него. Он запальчиво открыл рот, но бесславно его закрыл, потому что невозможно одновременно отвечать, возражать и улыбаться. Цзинь Лин только прерывисто вдохнул, выдохнул, помыл руки — потому что в погреб же лазил, а сейчас вот ещё неготовую еду руками трогать — и начал аккуратно укладывать в горшок слоями, как сказал Чжи Чуань. Только вопросительно поднимал на него глаза, правильно ли укладывает, и бережно продолжал, а потом очень тихо проговорил: — Это ничего, учитель. Зато я очень опытный ученик, — плечи Цзинь Лина дрогнули от сдерживаемого смеха, и он снова поднял взгляд к его лицу. — Да, мне трудно. Сегодня трудно. И непривычно. У меня в Башне Золотого Карпа были очень опытные наставники. Их опыт измерялся слитками золота… Сун Цзы я знаю наизусть и могу цитировать с любого места в любом порядке. Как учёный скворец, который повторяет заученное, не пытаясь думать. Как считаете, нужны ли мне опытные наставники вот такого толка? Я отработал каждую крошку золота, заплаченную им — меня можно зрителям показывать за деньги. «Смотрите, какой способный мальчик! А ну-ка, что написано на двадцать втором листе? Вот, потрясающе! Достойный результат достойного наставника!»… Он скривил губы и в сторону расфыркался, чтобы не фырчать над едой, а то придётся перемывать, а это снова вода. И рассмеялся наконец. — И меня тоже учили другому. Неужели мы вместе не справимся с этой сложной задачей? *** — Не думаю, что ваш дядя выбирал наставников, исходя из того, насколько они дороги, — заметил Чжи Чуань серьезно. — Морковь вот эту тоже кладите и можно заливать водой, тоже теплой. Если вам кажется, что обучение было бесполезным, это не значит, что наставники зря едят свой хлеб, а наука не пошла впрок. Он добавил взгляду строгости. На самом деле, Чжи Чуань прекрасно понял, о чем речь, и что мальчик совершенно прав, но хотел показать, что нельзя судить всех и сразу, включая дядю, который этих наставников нанимал. — Даже заучивание наизусть — это дисциплина, которая вам, согласитесь, тоже нужна, тренировка памяти... — даочжан говорил и пока убирал со стола очистки и наводил порядок. — Даже то, что вы критически мыслите и видите достоинства и недостатки — тоже заслуга вашей учебы, разве нет? К тому же, наверняка ваш дядя искренне выбирал лучших. Что если лучше просто нет? — он улыбнулся. — Мы с вами справимся, я даже не сомневаюсь. Ставьте на огонь, вот сюда, увеличивать нагрев нужно постепенно. И варить долго, потому что дольше всего в этом супе варится корень. Попозже влейте две ложки вина, и в самом конце добавьте ягоды, только половину того, что принесли, во всем нужна мера. *** — Мой дядя — оба мои дяди, если уж на то пошло, — запальчиво начал Цзинь Лин, и тут же исправился. — Три. Вернее, четыре. А если учитывать секрет Байсюэ, то пятеро. Так вот, они все руководствуются исключительно вопросами целесообразности и разумности, а не стоимостью. Он утратил воинственность, не договорив и до середины и виновато улыбнулся, укладывал морковь, наливал воду на всякий случай уточняя, достаточно столько или добавить ещё. — Я не говорю, что бесполезно. Просто считаю недостаточным. Наконец, плясать вокруг племянника круглыми сутками — вот заняться главе клана больше нечем. Откуда столько времени возьмётся. Цзинь Лин бережно устанавливал горшок на огонь, тревожно прикинул время и спросил. — А долго — это сколько? А мы успеем его доварить, все же наверное голодные будут? Он помогал, как умел. Хоть стол протёр. С любопытством посматривал на горшок с супом, который помогал варить, а не просто наблюдал, как наставник делает. Цзинь Лин катал между кончиками пальцев одну единственную ягоду годжи, рассматривал её. — Наставник… а вот вы говорите, что по правилам мне не заменят наставника, даже если я захочу. Правила есть правила, — он придвинулся ближе, заглядывал в глаза, и вполголоса спросил. — А это правило… оно работает и для вас тоже? Если вы захотите отказаться от ученика, вас же освободят от этого? И осторожно головой помотал, безмолвно спрашивая «но вы же не захотите, правда?». *** — Целесообразность и разумность — это очень правильно, — заметил Чжи Чуань. — Но думаю, они руководствуются и заботой о вас. Ну двое уж наверняка. Долго — это не меньше часа, не волнуйтесь, мы успеем. И тут Цзинь Лин сделал такое, что заставило даочжана растеряться. Как он умеет так смотреть? Просто не знаешь, как реагировать. Хотя это наверняка просто из-за отсутствия наставнического опыта. Вот Чэнь Бо всегда знал, что сказать... Хотя кто так смотрел? И Чжи Чуань вдруг понял, кто. А сам он разве не ...? О... Но ведь у него никого не было совсем, а у Цзинь Лина вон, четыре дяди и пять вместе с тайной Байсюэ. Родителей вот нет. Даочжан моргнул, понимая, что сейчас что-нибудь скажет, что-то совсем несообразное наставнику. — Не знаю. В Байсюэ все правила справедливы, — начал он, как будто за этой прописной истиной ему в голову должна была сама прийти еще одна. — Но вам придется очень постараться, чтобы я отказался, и я уверен, вы в этом не преуспеете. Имейте уважение к наставнику, юноша, не пытайтесь его переупрямить. *** — Вы считаете, что забота не всегда разумна и целесообразна? Цзинь Лин задумался, собирался заспорить, а потом вообще завис в растерянности, сунул в рот ягоду и гонял её языком то за одну щёку, то за другую. — А вообще да… забота такая интересная штука, что может идти поперёк любой разумности и целесообразности. Впереди бежать. В ущерб всего разумному и целесообразному. Потому что разумнее и целесообразнее было бы прекратить моё самоуправство и выдернуть из Байсюэ даже силой. Но заботливее — оставить меня внутри моего собственного выбора. И вот всё равно выходило, что дядя Яо хороший. Ну почему они считают его врагом? Здесь наверняка есть что-то такое, его кто-то оболгал, и вот теперь даочжаны оказались введены в заблуждение. Но это точно решится со временем, истина всплывёт и всё образуется. А он будет здесь и увидит, если что-то пойдёт совсем не так, верно? Потому что как ни крути, а он никак не мог сказать, что здесь собрались гнусные бандиты. — Ну что вы, наставник, — Цзинь Лин заулыбался. — Превзойти учителя — это же золотая мечта любого ученика, как я могу, что вы… Но вот это как раз тот момент, когда я, руководствуясь заботливой целесообразностью и разумным уважением, даже и не подумаю, — он тут же стал серьёзным и уточнил. — Не отказывайтесь, пожалуйста. И к слову, наставник, мне сегодня после обеда будут какие-то задания? У меня там… новый опыт мокнет. *** — Да, забота иногда бывает... чрезмерной и неразумной, — согласился Чжи Чуань. Он подумал о Сюэ Яне и Сяо Синчэне, Сун Лане и Лань Цзинъи и решил, что да, пожалуй, забота бывает чрезмерной, и ему уж точно нельзя этого допустить. Хотя вообще как можно сравнивать? Там же... там же иное. Нельзя сравнивать. Вообще ничего общего. — Мм... нет. Хотя да. После обеда и того нового намокшего опыта, пожалуйста, выполните еще одно задание. Отдохните. И прислушайтесь к телу. Если какие-то мышцы будут болеть после тренировки, это важно. Суп булькал, Чжи Чуань показывал Цзинь Лину, как сделать так, чтобы добавлять огонь постепенно, в нужный момент подсказал, что пора бросать ягоды, и в конце концов Цзинь Лин получил заслуженное право попробовать обжигающий суп. И даочжан понял, что почему-то волнуется. Этот суп... это как кусочек дома, чего-то родного, такого, чего у его ученика на самом деле нет, несмотря на четыре дяди и тайну Байсюэ — вместе пять. *** — Обязательно будут, — Цзинь Лин весь оказался занят супом. — Вы бы видели, как я вставал после первого дня с тасканием воды. Я там видел бревно за сараем, так вот оно по сравнению со мной оказалось просто образцом грациозности, любезности и прекрасного расположения духа. Он искренне посмеивался над собой, но научиться варить суп оказалось очень важно. Как кипит, как что добавлять, как не слишком резко увеличивать огонь. Ягоды разбухали в медленно кипящем супе, Цзинь Лин нетерпеливо покусывал губы, как будто этот суп мог передумать и отказаться правильно вариться. Он вдыхал запах, пытаясь представить, как мама варила вот такой же суп, только, конечно же, куда правильнее и восхитительнее, потому что это же она, и дядя Чэн сказал, что именно её суп был самым правильным. Нужно будет сварить этот суп для него, и тогда у дяди Чэна глаза станут блестящими… как всегда, когда он об этом говорил. Очень редко. Так редко, что суп со свиными рёбрышками и корнями лотоса в Пристани Лотоса если и варили, то главе клана об этом не говорили и к столу не подавали. Чтобы не портить ему и без того сложное настроение. Цзинь Лин сам не понял, как в общих чертах это выложил наставнику, хоть и сбивчиво. Очень волновался, получив ложку, сосредоточенно подул, попробовал суп и долго размазывал эту пробу по рту внутри… не смог проглотить, потому что горло сжалось. — Спасибо, — он прошептал это так тихо, что сам едва услышал. — Это очень вкусно, наставник. Это… Он всхлипнул, но не расплакался на этот раз, храбро улыбался. — Я смогу теперь сварить сам этот суп, да? В следующий раз. И… можно звать всех обедать, да? *** От этого «спасибо» Чжи Чуань почувствовал сразу и тепло, и неловкость. Ведь ничего особенного... суп, а Цзинь Лин так смотрит, как будто его научили звезды с неба доставать и дарить. — Сможете, да. Обязательно зовите. — Даочжан улыбнулся и отвернулся, спеша заняться чем-нибудь, чтобы смотреть куда-то кроме лица своего ученика. Засыпая потом, он долго размышлял над прошедшим днем. Сложным днем. И в целом пришел к выводу, что удачным, ведь не смотря на то, что Цзинь Лин так ярился, им удалось с этим справиться, тем более что у мальчишки был повод расстраиваться — это ведь так и есть. И вообще в целом день прошел так полезно и позитивно... — подумав об этом, Чжи Чуань тронул заживающую царапину на лице и глянул на ханьфу, как будто ему надо было убедиться, что он его идеально зашил. Беспокоило это «не отказывайтесь, пожалуйста». Чжи Чуань не мог не признаться себе — ведь себе никогда нельзя лгать — на что это похоже. Цзинь Лин напоминал ему самого себя в юности, когда он так хотел быть лучшим учеником для наставника. Нет, конечно, оставался вариант, что наследник Ланьлин хитрит, но даочжан в это не верил. Слишком быстро спадает с него маска-подражание Цзинь Гуанъяо, слишком трепетно он пробовал этот суп. И что теперь с этим делать? Он ведь не имеет права допустить такой привязанности, даже не такой, пусть меньшей — не может. С одной стороны, если сделать так, что Цзинь Лин привяжется к Байсюэ или хотя бы будет чувствовать себя здесь не чужим, поверит — это безусловно хорошо, его не нужно тогда делать пленником, он сам поймет, что они действуют не ради зла. Получается, даже нужно культивировать эту привязанность, которая только-только зарождается? Тем более, Чжи Чуань сам знает, насколько она может быть сильна. Он вздохнул и перевернулся на другой бок. Да. Для Байсюэ — нужно. Для всех них важно, чтобы Цзинь Лин не стал помехой, и гораздо надежнее привязать его не цепями. А что потом? А если получится? Рвать это сердце пополам? Чжи Чуань не мог уснуть, тратил драгоценное время отдыха, и в конце концов запретил себе думать о том, на что он сейчас пока не знает, как повлиять, и сосредоточился на планах, что завтра утром им с Сун Ланем надо успеть в город, а потом ему надо быть начеку, ведь они с Цзинь Лином должны ремонтировать пасеку, а это — за стенами, и нельзя отвлекаться на смятение чувств. Так и уснул. *** Это оказался слишком длинный день. Цзинь Лин даже не подозревал, до какой степени он устал, и в первую очередь душевно. Его со страшной силой швыряло из крайности в крайность, он то рыдал, то смеялся, то кричал, то обессилено шептал. Надежда играла в догонялки с гневом и яростью, он так и не понял, кто в результате победил. Но обед прошёл удивительно мирно, он ушёл стирать измученные шелка, в который раз проклиная саму затею таскать на себе небольшую лавку тканей, достаточных чтобы одеть средний монастырь. Оказывается, таскать это одно, а обслуживать самостоятельно всё это великолепие — нагрузка ого-го. Вот поэтому стоит одеваться проще. Меньше стирать! Меньше таскать воды! Наконец, легче возместить урон в одежде. Или одну рубашку докупить, или слои одежд восстанавливать. Ну, или нанимать и таскать с собой толпу людей. Так себе рассуждения. Зато стирка и развешивание одежды оказались тем самым занятием, когда можно просторно думать в любую сторону. Правда, от усталости оно думалось как-то короткими порциями. Наставник Чжи Чуань — он хороший. Учит всему вообще. Улыбается, но не часто. Особенно если есть с кем сравнивать. Улыбается даже не губами — глазами. А губы, кстати… строгие. Не как у дяди Чэна — не кривятся. Но строгие. Патриарх Сун Лань — он вообще другой. Хотя тоже строгий. Но по-другому строгий. Но быть совсем строгим, когдя рядом торчит Лань Цзинъи, это нужно быть непонятно кем. Потому что Цзинь Лин сам точно знает, что Цзинъи умеет строгость смягчать даже в Облачных Глубинах. А вот Цзинъи сам стал строже, но у него всё равно не получается. А дальше Цзинь Лин не лез. Волновался за Сычжуя, но с вопросами не лез — если его отпустили с Сяо Синчэнем и Сюэ Яном, значит не о чем беспокоиться. А в Цинхэ с ним и подавно ничего не может случиться. Цзинь Лин рано заполз под одеяло, у него не осталось сил даже на беспокойство, а утром у него болело вообще всё. Совсем всё! От кончиков пальцев, до кончиков волос на голове. — Это что, каждое утро теперь так будет?! Он слез с кровати исключительно с помощью Феи, и пока раскачался, сам себя замучил жалобами и кряхтеньем, но в общем и целом скоро сумел ходить с прямой спиной, умылся, и даже поснимал просохшую одежду и во дворе, где света больше, сидел в облаке бело-золотых шелков, рассматривая изодранные рукава и соображая, как их хотя бы временно починить, всё равно дальше тренироваться, а воскрешать убитый шёлк смысла уже не было.