Затмение

Сюэ Ян улыбался загадочной злоехидной улыбкой, как будто высказался — как семена засеял, и теперь с наслаждением наблюдал за прорастающим урожаем. На самом деле он нихрена не понимал, и уже собирался всем напомнить, по какой конкретной причине они вообще тут собрались, но его опередили. — Тьма питается болью, — проговорил Инь Цзянь, глядя в стол, как будто там всё ещё лежит схема энергетических потоков. — Кто из вас был одержим тьмой? Даочжан Сун Лань. Сюэ Ян. Вы оба были в неё погружены в той или иной мере. Чжи Вэньчжун, а ты? — Все подвергались влиянию тьмы, — деликатно поправил его Лань Сычжуй. — Пусть даже легко, но всё же. Даже я. Даже вы. Инь Цзянь ещё подумал, взвесил. Он размышлял, полностью погрузившись в суть обсуждения, привычно отсекая всё, что могло ему сейчас помешать. Держался за ниточку и боялся понять слишком сильно, чтобы не оборвать. — Но он яростно сопротивлялся тьме. Кричал? Рычал? Как сопротивлялся, Сюэ Ян? Пожалуйста, постарайся очень точно описать, как он сопротивлялся? Ты не мог не пытаться сломать сопротивление. Как вела себя ци? Плюс искажение… плюс дух меча… Что было с золотым ядром? Даочжан Сун Лань, насколько больно, когда тьмы пытается вас сожрать, но её не дают? Отсюда вопрос: что именно не даёт сожрать, и до какой степени сила и характер боли зависят от способа и силы сопротивления? Дайте мне что-нибудь, прошу вас, — он умоляюще сложил ладони. — Мне нужно зацепиться и понять, как прекратить в Не Минцзюэ эту битву, она же его мучает… Он точно знал, что ухватился за нить крепко. Теперь вокруг мог рушиться Байсюэ, Инь Цзянь вцепился в добычу и не собирался её отпускать. — Даочжан Сун Лань. Тьма причиняла вам боль, а потом перестала? Что произошло? Это очень важно. *** Сун Лань задумался и посмотрел на доктора, на всех. Было больно, да. Но он никогда не пытался это как-то измерить или сравнить. Нет, пытался, но боль Сяо Синчэня, который жил в темноте, всегда эти сравнения пресекала на корню. Безо всякой тьмы можно жить в боли, и при этом бывает тьма, которая этой болью, даже находясь рядом, не станет питаться. Пример вот, перед глазами, довольный сидит и смотрит, как все напряженно думают. — Что произошло? — Сун Лань остановил взгляд на докторе и понял, что вряд ли ответит на его вопрос. — Меня спасли. Цзинъи произошел. Сюэ Ян с Сяо Синчэнем. Лань Сычжуй. И даже Чжи Чуань. Может, и у Не Минцзюэ произойдет брат, например, или... Патриарх отчего-то смутился и все-таки ответил, тихо и спокойно: — Меня полюбили. *** Сюэ Ян помолчал. Даже не подумал отодвинуться от Сяо Синчэня, только прижался губами к его виску. Потому что после признания Сун Ланя Цзинъи только счастливо улыбнулся и прижался к своему патриарху. А Инь Цзянь неожиданно смутился, отвёл глаза, понимая, что его накрывает удушливой волной, кровь нервно застучала в висках, окрасила кожу румянцем. Если бы было так просто! Если бы… Если бы он знал, что это точно поможет! Пошёл бы немедленно будить Не Минцзюэ, заявил бы — я люблю тебя, всё, делай что угодно, можешь возвращаться с братом в Цинхэ, у тебя больше ничего не будет болеть, мне сказали, что достаточно, чтобы тебя полюбили — всё, я люблю, ты здоров. — На самом деле не совсем так, — протянул Сюэ Ян и тут же добавил. — Не умаляю волшебную силу любви, и давайте всё-таки учтём, что тут не обошлось без редкого ингредиента. У каждого свой. Для иллюстрации он обнял Сяо Синчэня, окутывая отчётливой алой пеленой с нежными переливами. — А серебром вот вам довелось любоваться сразу по прибытии… Но всё же я считаю, Сун-дагэ, что боль тебя начала отпускать после того, как ты перестал сопротивляться и принял тьму. Вспомни — день перед затмением. После тренировки тебе пришлось скрываться, чтобы наставник не заподозрил, что тьма тебя перестала терзать, я вышел вместо тебя ломать комедию. Не без таланта, скромно признаю, не без таланта. Но ты принял тьму как свою добычу, она поняла, что дальше можно тебя не мучить, ты союзник. Конечно, мы знатно наврали ей и провели эту сучку. И я этим горжусь. Не Минцзюэ этот же фокус не провернёт. Да и нет в нём тьмы, я же убирал. Ну может осталось припылённое, и теперь он чешется, как будто в крапиву влез или вот когда мандаринов пережрёшь... Сюэ Ян дёрнулся всем телом от гулкого удара по столу. Инь Цзянь с размаху припечатал столешницу ладонями, вскочил со своего места. — Мандарины! — он шумно выдохнул. — Если пережрёшь мандаринов. Ты говорил — тьма его не берёт. Эта схема впихивала в него тьму насильно, и теперь его… фигурально выражаясь, его тошнит. Но это не пищеварение. Любая эмоция, которая вызывает душевную боль, воспринимается остатками тьмы как сигнал «кушать подано», и боль усиливается, отражается в теле, а тело помнит пытки на столе! Так… Причина не хуже других, но что же с ней делать? Нужно проверить. И убрать остатки тьмы. Если это возможно. Думаю, что в его случае — возможно. *** — Я помню, А-Ян, — Сун Лань сложил руки в замок на столе, смотрел перед собой. — Ты верно все говоришь, принял, иначе бы ничего не вышло. И Цзинъи принял эту его тьму — потому все и получилось. Они с Синчэнем переглянулись, когда доктора, который всегда держал себя в руках, вдруг так накрыло эмоциями. Точнее, Сун Лань вопросительно посмотрел на Сяо Синчэня, а тот... опустил взгляд. Ну да, ясно, Сун Ланю было ясно — Синчэнь что-то понимает, но делиться не будет, не своими волнениями — не будет. Убрать остатки тьмы. Вот интересная штука эта тьма, вроде без нее никак, она тоже в мире есть и дает ему равновесие, но почему ж она везде следы оставляет?! Даже в Фусюэ! Вообще везде. Сун Лань знал только одного человека в Поднебесной, которому эти следы нисколько не мешали. Сюэ Ян зовут. Потрясающе органичное сочетание! И еще он знал человека, к которому тьма не липла в принципе. Ну то есть липла, но не так, потому что ее Сюэ Ян зовут. Сун Лань чуть не зарычал! Куда не кинь — всюду Сюэ Ян! Пуп земли просто. Интересно, о чем этот пуп думал, отдавая талисманы Чжи Чуаню? А если он их пойдет и в огонь кинет? Во избежание. Ради всего хорошего. — Знаете, доктор, можно обожраться мандаринами, а можно умными мыслями, — совершенно серьезно сказал Сун Лань и встал. Он именно так себя и чувствовал — как обожравшийся мандаринами, аж кисло, только вместо мандаринов туча мыслей. И рядом с ним такой довольный А-И. — Думаю, я в этих размышлениях не помощник, а дел много. Цзинъи, у тебя тоже. И не пренебрегай, — он кивнул ему на выход и сам пошел первым. *** Можно обожраться умными мыслями?! Инь Цзянь только растерянно смотрел, как все разбегаются. Сначала Чжи Чуань, потом удрал Сун Лань. Понятно, что Лань Цзинъи пошёл с патриархом, а мог сказать что-то разумное — Инь Цзянь не сомневался в умении юных Ланей натолкнуть на дельную мысль. — Ладно, — выдохнул он, в поисках поддержки тронул брата за руку. — Значит, буду думать. Сюэ Ян, вот… тот эликсир, которым я вынимал вам тьму из царапин на лице, как он ощущается в процессе? Не всё можно опробовать на себе, понимаете. — Можно попробовать, — Сюэ Ян беззаботно улыбнулся. — А если удастся уговорить Не Минцзюэ не откусывать мне голову в процессе, то крикнешь мне, я приду и проверю, сколько там в нём той тьмы… Но не думаю, что много. Меньше, чем можно выцарапать мечом. — Это особенность организма. — Когда мы только прибыли в Байсюэ, — мягко отметил Лань Сычжуй, — Цзинъи выяснял у даочжана Сун Ланя, что он не любит есть. Ещё сказал, я точно помню, что некоторым людям становится плохо от куриных яиц. Наверное, странно говорить о тьме, как о пище, от неё всем должно быть плохо. Но что-то похожее? Инь Цзянь только брови поднял. Нет, он был прав. У юношей клана Лань интересный склад ума! — Персональное неприятие разных веществ есть у многих людей. Кому-то плохо от мёда, кому-то от яиц. Я сам лечил одного человека, которому становилось плохо от цветущих пионов в саду — начинал чесаться и покрываться красными пятнами. Извели пионы, и всё прошло. Но чтобы тьма… интересно. Нужно это проверить. Как? Её не возьмёшь в щепотку и не вотрёшь в кожу, чтобы проверить. — Очень даже возьмёшь и вотрёшь, Инь-сюн, — Сюэ Ян рассмеялся. — Я же говорю — позовёшь меня, я принесу и насыплю. Или вот патриарх насыплет, может так будет правильнее, высокопоставленный пациент не будет брыкаться. Сычжуй, ты уже не едешь в Цинхэ? Лань Сычжуй только улыбнулся, наливая себе чай. Аккуратно отпил, едва тронув край чашки губами. — Еду… Нельзя оставлять молодого главу клана Не одного с этим новым знанием. И потом, я обещал помочь. — Он будет не один, он будет с братом, — Инь Цзянь уже взял себя в руки. Это нужно каким-то образом успеть всё до его отъезда… Или ему придётся ехать домой в повозке, или покупать коня, или как-нибудь. Сычжуй посчитал, что выдавать планы Не Хуайсана раньше, чем он сам их озвучит, это слишком невыдержанно, возмутительно, предосудительно и попросту подло. Поэтому он промолчал. *** *** *** Цзинъи встал следом за Сун Ланем, с готовностью улыбнулся. Да, дел полно! И доктору, судя по всему, теперь нужно подумать. Да и вообще… — Ни в коем случае, пренебрегать запрещено, — сразу у порога ответил Цзинъи, догнал Сун Ланя, взял его за руку и повёл за собой. — Пойдём. Есть дело, которое не терпит отлагательств, это очень серьёзно. Он хотел напасть с вопросом за первым попавшимся углом, но предпочёл увести Сун Ланя в их комнату, закрыть дверь и подпереть её спиной. Смотрел на него внимательно, а на языке вертелось только «что с тобой, что тебя мучает?». — Цзычэнь, — он ласково улыбнулся, но дверь так и держал. Если Сун Лань рассердится и попытается уйти, ему придётся оттаскивать от двери своего А-И. — Когда Сычжуй отправится в Цинхэ, а потом и в Облачные глубины, сдавать экзамен, ты ведь дашь ему с собой человечка? А то я тут буду волноваться за него, как он сдаст. *** Рука в руке вот так вот, у всех на виду — это неправильно, но это так нужно, и кого сейчас стесняться? Сун Лань все-таки обычно старался не слишком демонстрировать чувства, пусть даже «все знают», все равно, есть кого смутить. Но сейчас не тот момент, и он сжал пальцы Цзинъи, шел за ним, не возражал совсем и когда А-И закрыл дверь, сам подался навстречу, за поцелуем, который был так необходим. — Конечно, дам, — он дослушал, уже почти коснувшись губ, и замер, отстранился, посмотрел внимательно. — Вы сдадите. Подчеркнул это «вы», хоть и сказал тихо Ну вот. Цзинъи, получается, даже не думает об экзаменах? Сун Лань сейчас совершенно отчетливо осознал, что так и есть. Более того, он и раньше чувствовал, что Цзинъи никуда не собирается, что это его когда-то сказанное во сне «младший адепт» никуда не делось и он по-прежнему никуда не собирается. Но он сам-то почему чувствовал и ничего не делал? Как он сам себе это представлял — наступит момент и никуда не денешься, придется что-то делать с тем, что А-И на самом деле не его воспитанник, у него есть своя жизнь какая-то ... и с отсутствием у него на голове белой ленты? Как? Никак не представлял. Прятался от этого, безответственно и неправильно. — А-И, — Сун Лань попробовал подобрать слова, но если разговор не начать, он ведь не состоится. — Когда ты в последний раз садился за книги? Тебе нужно заниматься, нужно как-то догонять и... Я слишком много времени отнимаю. *** И куда он отстраняется? Поцелуя ещё не было! Цзинъи собирался рассмеяться и затребовать свой законный поцелуй, потом уловил этот внимательный взгляд, такой странный, такой… он что, боится? Его Цзычэнь, у себя дома, разве есть чего бояться? — Сун Цзычэнь, — с нажимом проговорил он, притянул его к себе ближе. — Последний раз книга была в моих руках днём перед прибытием молодого главы клана Не. Ты забыл — я не могу садиться за книги, мне сложно. У меня в одной руке книга, а во второй всё остальное. Мне так проще. А сидеть весь в книге мне сложно, я ведь не Сычжуй. Но ты совершенно прав. Цзинъи глубоко вдохнул, словно собирался прыгать в ледяную воду. — Ты слишком много времени отнимаешь. Нет, я понимаю, что ты патриарх Байсюэ, я понимаю, что ты не можешь круглосуточно сидеть возле меня. Я изо всех сил стараюсь не быть липучкой, и всё равно получается, что ты отнимаешь моё время рядом с тобой в пользу… чего угодно, только не меня. Он обнял своего восхитительно чуткого и тревожного патриарха, такого любимого. Ну кто ещё мог бы вот так, без слов, всё увидеть и почувствовать? — Ты увидел, что мне тебя мало, да? И поэтому переживал? Не извиняйся, я совсем не собираюсь превращаться в змею-липучку, которая виснет на тебе круглосуточно. Иначе я рано или поздно просто тебя задушу. Поэтому когда тебе нужно куда-то отлучиться, ни в коем случае не терзайся виной. Это у меня юношеская жадность, очень хочется стать именно такой змеёй-липучкой. Хотя было бы смешно. «Извините, молодой глава клана Не, патриарх вас, конечно, пригласил, но он не может вас принять, у него Лань Цзинъи висит на шее». Цзычэнь, я не стану тебя душить, и прекрасно дождусь тебя в Байсюэ, если тебе снова куда-то нужно. Да, я буду переживать, но ведь возвращаться туда, где тебя ждут, так хорошо, верно? *** — Я не забыл, — Сун Лань притянулся, но все равно смотрел серьезно. Как можно говорить о таком важном, почти целуясь? Это не шутки, и дело же не в том, сидит Цзинъи с книгой или читает трактаты кроликам, при чем тут это? Цзинъи не мог увидеть, как Сун Лань ошарашено уставился на дверь, когда слушал его, потому что тоже обнимал, и от дыхания А-И по телу бежали мурашки. Он дослушал и что же на это ответить? — А-И... — Сун Лань снова отстранился, не размыкая объятий, посмотрел ему в глаза. — В этот раз я тебя буду ждать, не ты. У тебя экзамены и ты должен отправиться в Гусу. Вот. Сказал. Сердце сжалось в комок, как будто собиралось спрятаться, или лопнуть, или ждало чего-то страшного. Сказал, что должен был сказать, что правильно, что даже обсуждать на самом деле нельзя. Почему же так плохо? Сун Лань сглотнул и не отвел взгляда. — И тебе нужно готовиться к экзаменам, потому что там не будут спрашивать о твоих успехах в борьбе с непобедимыми призраками или в восстановлении расколотой души, или... Или в возвращении погибшего главы клана Не. Или в том, как сложно любить одного патриарха. — ... а будут другие задания, которые бывают в Облачных Глубинах. *** — Не должен, — Цзинъи упрямо помотал головой. — У меня нет экзаменов. Я не адепт Облачных Глубин. Там, правда, об этом не знают, но это поправимо. Он всё решил. Неужели это не очевидно? Какие экзамены, зачем? Почему Облачные Глубины? Можно сдать любые другие экзамены в Байсюэ, почему нет, тут достаточно наставников, чтобы принять любые вообще экзамены, зачем туда-сюда метаться? — Не должен, и не буду, — Цзинъи не отпускал его. — Тут не о чем спорить, готовиться к экзаменам я буду, просто потому что быть недоучкой это неправильно. Но зачем при этом обязательно в Облачные Глубины? Да с какого перепуга оставлять тут Цзычэня, и самому куда-то… какие-то экзамены, зачем они? — Да я всё равно не сдам, если я буду там, а ты тут. Какой смысл дёргаться? Он спрятал лицо на шее даочжана, сердито туда сопел, но недолго. Потому что зачем сердиться в шею, если её можно целовать. После пятого или десятого поцелуя Цзинъи сдался и выдохнул. — Я понимаю. И очень ценю, ты заботишься обо мне. Но экзамены не сейчас. Вообще не сейчас — иначе какой смысл был бы Сычжую отправляться в Цинхэ и помогать Не Хуайсану готовиться. Честное слово, даже Сычжуй не в состоянии помочь в последний момент в таком деле. Наконец, ты ведь можешь просто… отправиться со мной. Да? Даочжан Сяо Синчэнь с полной ответственностью присмотрит за Байсюэ. А я попрошу Цзэу-цзюня принять у меня все экзамены… побыстрее. Не затягивая. Цзинъи с надеждой заглянул в глаза Сун Ланя. Согласен ли он? Что такого, если он прибудет к экзамену. — Знаешь что… тут есть ещё один момент. Я думаю, что Цзэу-цзюнь всё равно пригласит тебя в качестве гостя к экзаменам, потому что Лань Сычжуй и Лань Цзинъи много времени провели вне Облачных Глубин именно в Байсюэ. *** Как же так? Вот он слушает, и в сердце тепло, а на душе кошки скребут. От любви плавится и при этом... сердится? И как вообще можно думать, когда эти поцелуи? Это не разговор, это не решение, это очередной побег от проблемы. В поцелуи! Как же он не понимает? Нельзя просто остаться в Байсюэ с этим «они правда не знают», нельзя, это неправильно. Его там ждут, он же не чужой, это же все равно что сын сбежит из дома и пусть там как-нибудь тихо надеяться, что с ним все хорошо. — Должен. И будешь. Сун Лань с неимоверным усилием отцепил Цзинъи от себя, словно отрывал кусок этого стонущего в груди сердца. — Не сейчас, — Сун Лань с этим не спорил. — Есть время подготовиться. Он ласково коснулся волос Цзинъи. — И я, конечно, отправлюсь с тобой. С приглашением или без, и ты все сдашь. Вот теперь от сердца отлегло. Не надо ждать, не надо этого страшного предложения выбора, о котором он думал: «поступим, как ты скажешь, возьмёшь на время ленту или нет, но тогда я отправлюсь с тобой и отвечу на неизбежные вопросы Цзэу-цзюня». *** — Ну я правда готовлюсь. Я учусь. Честно! — Цзинъи таращился с тем истовым выражением лица, с которым обычно пытался нахлобучить преподавателя, и как весомый аргумент привёл ещё один довод. — Сычжуй-то ещё тут, вот я на него навалюсь, он мне оставит план подготовки… он же у нас с ним общий. Я перепишу, и буду помечать каждый выполненный пункт! А раз ты отправляешься со мной, то и не придётся разлучаться. Потому что, признаться, я не хочу в Облачные Глубины… Цзинъи угрелся в любимых руках, где не было места мрачным мыслям, но они всё равно подползали и принимались колюче ворочаться в голове. О ленте он подумал, но отмёл это как несущественное. Ну лента… Ничего, это как раз не проблема. Это его личная жизнь, она не подлежит обсуждению. Ну получит порицание. Ну наставник Лань Цижэнь может выписать ему… ээээ… наказание. Вряд ли серьёзное. Правила переписать десять раз. Ну с десяток ударов ферулой по спине. Это мелочи. Цзинъи прерывисто вздохнул. — Просто на экзаменах будет присутствовать Верховный заклинатель, вот где засада. Ты что… если я там буду один... вот когда порадуешься, что и Сычжуй знает, и молодой глава клана Не, и ты будешь со мной. Мы сможем друг друга уберечь. *** — Будешь помечать, а я буду проверять. И не пометки, а знания, — Сун Лань строго посмотрел на Цзинъи, сердце готово было выпрыгнуть, как всегда, когда снова накрывало осознанием, как сильно он любит. Ужас от слов Цзинъи отступал, все ведь можно как-то решить, нет ничего нерешаемого, если А-И придет в Гусу. А он... он будет отвечать. Потому что Верховный и все призраки мира — это не самое страшное, есть вещи гораздо хуже. — Ты не будешь один, — Сун Лань прижался губами к его лбу, там, где когда-то была лента, которая теперь обнимала запястье — самый важный, самый бесценный плен. — Никогда. Я всегда буду с тобой. «Даже если не так, не рядом...» Как же страшно... но не страшнее, чем мысль о том, что Цзинъи не будет. Разве он верил раньше, что любовь как у Синчэня с Ян-ди возможна? Что он когда-нибудь сам ее узнает? Не искал — и нашел. Сун Лань нежно поцеловал в висок, спустился дорожкой ласковых поцелуев ниже, пока не замер, касаясь губами родинки, любимой волнующей прекрасной родинки у уголка губ. — Мой хороший... — почти неслышно, в полный горячей любви поцелуй, такой любви, от которой сердце снова расцветало, будто ему ничего больше не страшно. *** — Проверяй, — тут же согласился Цзинъи. — Вот так строго проверяй, прямо всё. Сам он уже проверял губами, до какой степени его Сун Цзычэнь с ним. Не отдельно, а с ним. Так близко. Чуть повернуть голову, совсем немного, и вот его губы. Цзинъи на самом деле чувствовал себя хорошим, и не сам по себе, а его хороший. — Конечно твой, — убеждённо выдохнул он, едва удалось вдохнуть, и снова целовал. Неужели Сун Лань переживал вот из-за этого? Всего лишь из-за того, что он умчится в Гусу сдавать экзамены? Или что упрётся и не станет сдавать. Или, или, или. Сколько поводов для беспокойства! Они вместе такое пережили, что теперь всё остальное казалось Цзинъи не проблемой, а задачей, которую просто нужно решить с лучшим результатом при меньших потерях. Желательно вообще без потерь. — Я никогда не хочу быть без тебя, Цзычэнь, — он просто не знал как ещё объяснить, кроме как прижаться всем телом, шептать в губы. — И не буду без тебя. Запомни, что я без тебя не буду. Не хочу. Не стану. Вот и сейчас, я знаю, что у тебя много дел, а выпускать не хочу. Я ужасный… И чтобы надёжнее удержать, Цзинъи забрался руками под его одежду, чтобы обнимать надёжнее. *** *** *** Цзинь Лин придирчиво наполнял все ёмкости, предназначенные для мытья и стирки. Это оказалось очень много. Очень много! Но зато он размялся, разбегался, и Фее полезно носиться туда сюда. Он видел, что все что-то серьёзно обсуждают, собрались в кухне, но в этот раз посчитал, что его навязчивое присутствие тоже стоит дозировать. А когда наставник сам к нему вышел, встретил его радостной улыбкой и всё-таки притормозил свой челночный бег с вёдрами наперевес. — Наставник, — Цзинь Лин весь к нему потянулся, получив это одобрение, сразу захотелось ответить таким же теплом. — А я догадался! Там уже нагрета вода! Он успешно спрятал смущение за воинственно вздёрнутым подбородком… ничего не успешно. Всё равно не получилось заслониться. — Просто эти дни я извёл столько воды, что впору год работать водоносом. Кто-то же её носил. И этот кто-то ни разу не пожаловался, что некоторые избалованные наследники всё тратят на себя. Значит, нужно возместить, это просто будет честно. И потом, вы же говорили — планы. Вот мои рабочие планы, а потом и учебные подоспеют. Цзинь Лин ещё подумал, и очень задумчиво добавил: — Я, кстати, читал, что в давние времена ученики помогали мыться своим наставникам. Со всем почтением и усердием. Фея испортила пафос момента, попытавшись выкопать что-то прямо рядом с дорожкой, за что получила негодующий вопль от Цзинь Лина, и весело поскакала куда-то в сторону сада. — Она расшалилась, — Цзинь Лин сам засмеялся, присел рядом с этим местом и сгрёб на место попытки раскопок. *** Чжи Чуань дернулся, внутренне, от вопроса Цзяня. Доктор резал по живому, понимая или нет — это не важно и обижаться тут не на что, иногда проще отрезать, чем лечить. Но отрезать воспоминая не получалось. Чжи Чуань выругал себя за непозволительное нытье и жалость к себе, и снова удивился деликатности и чуткости Сычжуя, который вовремя пресек вопросы, а значит — и его неправильное нытье. И теперь, схватившись за шанс выгнать из головы ненужные мысли, он тут вот стоял и ляпал ерунду, и вроде исправился, и можно даже порадоваться, что Цзинь Лин не подумал ничего такого, но... Чжи Чуань аж остолбенел. И не сразу, видимо отмерз, но все-таки отмерз, успев сделать нормальное лицо и подумать, что этот наследник ниспослан ему для тренировки самообладания, не иначе. — Кхм. Интересные вы книги читаете, юноша. Самому даже стало интересно, в библиотеке Байсюэ явно таких книг не было... но что это он? Не будет же он и правда такой ерундой интересоваться? Это Фее вон можно, она младший адепт. — Во всем нужна мера, Цзинь Лин. Вот вы переделаете всю работу, а кто-то останется с праздностью? — он улыбнулся. *** — Это не весенние истории, а жизнеописания предков великих орденов, — Цзинь Лин не мог не защищаться, но всё равно рассмеялся. — Мне приятно, что вы верите в мои таланты героически переделать всю работу, но увы. Этот ученик ещё не научился злонамеренно обрекать на праздность всех вокруг. Но я обязательно подумаю над таким выдающимся методом хулиганства. Он поднялся, отряхнул руки, пытливо смотрел на Чжи Чуаня, как будто первый раз увидел. А ведь ему достался очень интересный наставник… Он настолько отличался от всех, кто вколачивал в его голову разного рода знания, что всё время хотелось только проверить его на прочность, то ли наоборот, поберечь. Интересно, почему вдруг? Фее он тоже нравился, а ей далеко не все нравились. — Вы идёте? Цзинь Лин задал вопрос так, как будто действительно собирался отмывать своего наставника. Добросовестно так тереть спину, поливать водой, подавать полотенце. — Одну купальню я уже закончил, там нагрета вода. А пока вы будете совершать омовение, я закончу со второй купальней, — он развёл руками. — Мне втемяшилось в голову сегодня довести их до совершенной наполненности. Хочу посмотреть на процесс расхода воды с позиции того, кто таскал. *** Весенние истории?! Нет, подумать только! То есть мальчишка все-таки в том самом направлении думал?! Этот Ланьлин учит детей плохому. И этой мыслью даочжан поперхнулся, потому что откровенно говоря по сравнению с Байсюэ Ланьлин просто село в смысле подобных учений. «Кто бы говорил», называется. Его дом превратили в храм порока буквально, и причем еще даже до явления сюда Сюэ Яна. — Кланы разные бывают, — заметил Чжи Чуань строго, он прямо-таки заворачивался в эту строгость поплотнее. — Некоторые плохо заканчивают, как вам известно. А вот это он зачем сказал? Опять ничего не имел ввиду, а выходило, что бывают кланы, зацикленные на «весенних историях» и это плохо заканчивается. Нет, это решительно невозможно. — Не забудьте помыть руки, — наставительно посоветовал Чжи Чуань и пошел в купальню. В баню пошел, вместе со своими воспоминаниями, несдержанными мыслями, строгостью, гневом, смятением... весь пошел в общем. В баню. Он уже даже развязал пояс и потянулся снять заколку, но снова вспомнил, что ее нет, это все привычка, никак не отвыкнет. А вообще-то заколка сейчас не помешала бы. Вот он уже забыл взять чистую одежду! В распахнутом ханьфу Чжи Чуань крайне несдержанно, что было на него совсем не похоже, вышел из купальни, стремительно дошел до своей комнаты, сгреб одежду, так же стремительно вернулся обратно, быстро разделся и рухнул, буквально рухнул в воду. И выдохнул. Чего это он? Не из-за глупой же двусмысленности с этими «весенними историями»! Это все воспоминания. Нельзя себя жалеть. Нельзя. И бесполезно совершенно. Чжи Чуань отпустил мысли, вспомнил, как его учил наставник, готовил стать настоящим патриархом Байсюэ с темной тайной и черными практиками. Как он мучил тьмой чью-то выжженную душу. Как проиграл. Как сбежал. И как столько лет себя грыз, что только поддался в итоге искушению. Тьма питается болью — он был очень легкой добычей. И он убил бы Сун Ланя, если бы не те, кто его любит. И обо всем этом Чжи Чуань сейчас как-то почти без волнения думал. Он погрузился в воду, вынырнул, облил лицо чистой водой. Интересно, вроде они с Сун Ланем научились спокойным таким отношениям, как взрослые люди, которые могу друг друга не любить, но это не повод зацикливаться и скандалить. Они не обязаны быть друзьями, но обязаны быть нормальными людьми с принципами, правилами и моралью. Да. И все равно временами хотелось двинуть Сун Ланю как следует, от души, причем Чжи Чуань не сомневался даже, что это взаимно. Но отношение Сун Ланя неудивительно — он ведь его чуть не убил, а вот ему Сун Лань ничего не сделал. Чуань задумался. Может, и его так задело тьмой, что она где-нибудь притаилась и сидит? А он просто не знает? Вот Сун Лань же не знал. От этого вывода стало совсем хреново. Вот он уже и словами какими думает... неблагородными. Чжи Чуань вдруг резко обернулся. Он же так и оставил в комнате талисманы! Теперь они аккуратным свертком лежали под рукавом пыльного ханьфу, не видно, но даочжан их чувствовал. Мыслью невозможно управлять, это — самая коварная из всех человеческих субстанций, Чжи Чуань не знал ничего коварнее. Неопределенный, неизученный, и, если об этом задумываться, — пугающий своей неуловимостью поток энергии. Вот и сейчас он победил, потому что глядя на рукав своего ханьфу, Чжи Чуань думал, что схему нужно проверить. Вдруг он ошибся? Не помнит? Помнит не то? Обманут собственными ранами? И на самом деле его выводы неверны... Он отвернулся и попробовал утопить следующую идею в воде, снова нырнул, но не успел, мысли везде настигают. Труп в лесу... с талисманом... Нет. Это просто безумие! Даочжан взялся за мочалку, отмылся, так же методично и быстро вытирался и одевался. И не стал стирать одежду, просто забрал кучей и вышел, даже через ткань ощущая, что талисманы вот они, все до единого. *** Так и знал, что на весенние истории наставник отреагирует как-нибудь воспитательно. Цзинь Лин даже поклонился, но малым поклоном, как раз приличествующим распоряжению. Руки помыть! А главное, наставник удалился действительно в баню, а Цзинь Лин сперва пошёл за ним, потом нашёл ещё одну фейскую попытку выкопать нору. Это нужно было ликвидировать, потому что безобразие же, настигнуть мерзавку и отчитать. И конечно, найти ей место, где можно валять дурака, рыть ямы, валяться, задирая лапы. Он только голову поднял, когда из бани очень быстро и раздражённо выметнулся Чжи Чуань в распахнутой одежде, и так же быстро вернулся обратно. — Иду, иду, — буркнул Цзинь Лин, поднимаясь и отряхивая ладони. — И нечего так сердиться, в самом деле. Аж выбежал. Он действительно помыл руки. Закончил с водой — действительно натаскал под завязку, прекрасно понимая, что завтра тут уже будет пусто. Нашёл Фею и прочитал ей длинную лекцию на тему недопустимости рытья ям там, где они живут, вот за огородом, где ещё запущенная земля — там пожалуйста. А в итоге, после всего, вместо вдумчивого чтения — а планировал-то именно вдумчивое чтение, всё как завещали мудрые люди, работай руками, работай головой, что пошло не так??? Цзинь Лин в результате смотрел на случайно получившийся портрет Чжи Чуаня — тонкими линиями едва намеченное лицо с удивительной смесью терпеливой грусти и лёгкой улыбкой. Вот что это? Почему он так улыбается? — Кланы разные бывают, — сурово проговорил Цзинь Лин, пытаясь скопировать наставника как можно точнее. — Некоторые плохо заканчивают! Ох, наставник… Он пристроил рисунок так, чтобы получилось, что Чжи Чуань смотрит на него, смотрел и размышлял вслух: — Не только кланы плохо заканчивают, наставник. Как выяснилось, не обязательно быть в клане, чтобы плохо закончить. Каждый раз, когда мне кажется, что я уже разобрался, оказывается что я только сильнее запутался. Зато полезно… полезно…Почему ты такой грустный, наставник? Цзинь Лин вздохнул. Работать мозгами не получалось. Раз голова не хочет, то пусть руки что-то делают. Он оставил всё так, как есть, и ушёл обследовать Байсюэ. *** Чжи Чуань запер талисманы в небольшой шкатулке, позаботившись о надежных заклинаниях, а саму шкатулку поставил в шкаф и тоже запечатал. Только после этого он вернулся в купальню, где тщательно прибрал и восстановил запасы воды. Потом он сходил в мастерскую и сделал новую ловушку для пчел, а потом и вовсе отправился в город. Даочжан вернулся только под вечер, быстро переговорил с Сун Ланем и пошел к себе. По пути он решил, что нужно заглянуть к Цзинь Лину, ведь Чжи Чуань первый раз так надолго оставил ученика без наставничества, надеясь на внимание Лань Сычжуя, потому что на постоянно пребывающих в весне надежды все равно никакой. Он шел по галерее, стараясь не сильно шуметь — вдруг адепты уже спят? — и удивился, обнаружив, что дверь открыта. — Цзинь Лин? — тихо позвал даочжан, постучал и вошел, только когда повторил это еще дважды. Если мальчик спит, он просто увидит, закроет дверь и уйдет. Но почему-то Чжи Чуань уже приготовился исправлять последствия своего отсутствия и только заволновался сильнее, когда понял, что комната пуста. Он зажег неяркий свет, огляделся, увидел, что вещи не разбросаны и немного успокоился — не было похоже, что Цзинь Лин собирался, чтобы, например, сбежать. Да и сбежать незаметно все равно не выйдет. В таком случае где его носит? Чжи Чуань нахмурился. Время-то позднее. Может быть, он у Сычжуя? Да, наверное, так и есть, и даочжан решил зайти к юному Ланю и напомнить о том, что в Байсюэ не принято пренебрегать отдыхом, как тут его взгляд упал на стол. Точнее, на то, что на этом столе лежало. Это что же? Это... он сам?! Чжи Чуань озадаченно смотрел на рисунок, охваченный совершенно противоречивыми чувствами. С одной стороны, это действительно был очень хороший рисунок, талантливый. С другой... почему Цзинь Лин вообще его рисует?! Зачем? Да еще вот таким... Чжи Чуань подумал, что юноша ему явно польстил. Он протянул руку и одернул себя. Нельзя было входить и так надолго задерживаться, это можно объяснить беспокойством за мальчика, но время, проведенное в его комнате, уже неоправданно долгое! И уж тем более он не должен трогать вещи! Это непозволительно. Даже если это его собственный портрет — нельзя. Чжи Чуань чувствовал себя так, будто сделал что-то стыдное, подглядывал, увидел что-то совсем личное. Он погасил свет и вышел из комнаты, даже не глядя перед собой, надеясь, что успеет вернуть себе равновесие прежде, чем найдет Цзинь Лина. *** Цзинь Лин превосходно провёл день до вечера. Он облазил весь Байсюэ, успел на пару часов зависнуть в библиотеке — пришлось сражаться с желанием сгрести в охапку несколько книг и утащить к себе в комнате. Но это нужно спросить, вдруг тут так не принято. Хватится патриарх, а тут молодые адепты библиотеку разобрали по комнатам. Скандал! — Да ещё какие адепты. Из неблагонадёжных. Ему серьёзно портило настроение осознание собственной подозрительности. Если бы ему вот так вручили мальчишку из стана врага, как бы он к нему относился? Да уж конечно, не разрешил бы ему без контроля шарахаться где угодно. Зато удалось наконец натрепаться сначала с Сычжуем, потом с Цзинъи, в общих чертах узнать последние события из истории Байсюэ, и… восхититься. Он бы и не поверил, слишком это было похоже на досужую побасенку, которую рассказывают у костра, чтобы впечатлить слушателей. Однако и не опровергнешь, и потом — факт, Не Минцзюэ жив. И этот факт никак не опровергнуть. Потом Цзинь Лин тщательно вычёсывал Фею, потом добросовестно её мыл, потом сушил, потом читал, потом носился по саду, потом нашёл давно отцветший куст пионов и обрадовался ему как родному. Потом под ним плакал. Потом злился на свои слёзы и вызывающе весело свистел, сложив пополам найденный зелёный листочек. Потом разделся до пояса и тренировался с мечом, но без фанатизма. А уже потом, когда стоял на руках, вдруг увидел перевёрнутого Чжи Чуаня, который ходил по каким-то, наверное, делам, и чуть не загремел ему под ноги. Это было бы слишком тупо, поэтому всё же не упал. Встал на ноги, отряхнул ладони, пригладил волосы, методично обтирал платком шею, плечи, грудь, а потом начал одеваться. — Наставник, — он сперва привёл себя в нормальный вид, потом поклонился, хотя всё равно строптиво и даже задорно вздёрнул подбородок. — У меня сразу вопрос! Я бы всё равно сегодня пошёл бы вас искать. Я тут хотел в библиотеке взять несколько книг к себе в комнату, но подумал, что вдруг читать их нужно только на месте. Как в Байсюэ принято? Читать только там, или всё-таки можно забирать книгу в комнату? Он хотел спросить другое. Сказать другое. Крикнуть с вызовом «Ну что, меня не стерегли весь день, смотрите, я никуда не сбежал, не помчался к дяде докладывать!»… но ведь Чжи Чуань как раз и не пытался его ошпаривать недоверием. Наоборот. Как раз наоборот… Цзинь Лин вот это всё размышлял, глядя наставнику в глаза. Залип. Просто залип. Почему же у него грусть всё равно считывается в глазах? Что-то случилось за день, и это его расстроило? Он воинственно прищурился, но не нашёл слов, чтобы спросить. Весело получилось бы — нашёл ученика, и давай перед ним отчитываться, где был, что делал. — Фея больше не будет копать ямы, мы договорились. *** Чжи Чуань едва успел остановиться, он чуть было не столкнулся с Цзинь Лином и резко шагнул назад. Взгляд остановился на поджатом животе, прямо на пупке, и Чжи Чуань подумал, что у него очень сильный и ловкий ученик. Теперь даочжан стоял и смотрел, как мальчишка вытирается, только когда понял, что слишком пристально смотрит почему-то на ключицы, тактично опустил взгляд и ждал. Вопрос. Нормальный вопрос, простой вопрос... да что Цзинь Лин смотрит-то так, будто у него на лбу написано, что он только что из его комнаты и так нехорошо разглядывал его вещи?! Почти что рылся в вещах... безобразие. — Можете взять в комнату, — наконец ответил Чжи Чуань. — В Байсюэ принято читать, и брать можно все, что не заперто, помните? Вот смотрит, а потом рисует. Портреты. А может он вообще рисует всех? Ничего особенного, ну, то есть ничего такого... — Хорошо, пусть не копает. В Байсюэ не запрещено не копать. «Впрочем, копать тоже не запрещено, нет такого правила». Да что за чушь он несет?! Кажется, пора самому уже не пренебрегать отдыхом. — Мммм... У вас еще есть вопросы? *** — Вы ведь были у меня в комнате, — Цзинь Лин пристально смотрел на наставника, выдержал паузу, достаточно длинную, чтобы составить правильное выражение лица. — Не подумайте, что я жалуюсь. Я просто не очень понимаю, каким тоном и какими словами объяснить, чтобы это не было принято за жалобу. Меня предупреждали… «Не запрещено не копать»? Какая странная формулировка. То-то Фея уши торчком поставила. Цзинь Лин погрозил ей кулаком, чтобы даже не вздумала делать свои странные собачьи выводы. — Ну, вы понимаете. Что в Байсюэ… сурово. Я всё могу сделать сам, просто ещё не знаю где что лежит. Я сегодня утром нитку с иголкой искал бы до посинения, если бы Лани не дали. Мне нужны… ээээ… доски? В общем, вы же были у меня, мне там полка нужна для книг. Она там висела, на стене есть крепления, а самой полки нет. Видимо, с ней что-то случилось ещё до меня, — Цзинь Лин шмыгнул носом. — И раз я всё равно разнылся, то честное слово, мне очень нужно ещё одно одеяло. Я под утро замёрз, а валяться и болеть не хочется. Наставник, я расстроил вас этими вопросами? *** Откуда он знает?! Чжи Чуань почувствовал, что краснеет, и только в свете фонарей, наверное, этого не было видно. Он надеялся, что не было, а пока даочжан соображал, что сказать, Цзинь Лин, к счастью, говорил, и кажется, не увидел в этом ничего такого? Чжи Чуань моргнул. — Расстроили? Нет. Доски его спасли, не дали ляпнуть еще одну глупость. Пожалуй, Чжи Чуань впервые обрадовался, что мальчишка так много говорит! — Доски на складе. Но полку давайте уж отложим до завтра. Нельзя пренебрегать отдыхом. Идите к себе, я принесу вам одеяло. И он поспешно отвернулся и ушел за одеялом. Не хватало еще, чтобы Цзинь Лин заболел! А он тоже хорош, не подумал. В Ланьлине гораздо теплее, а в Байсюэ уже совсем не так, да и наверное мальчик привык спать со всяческим комфортом. На этой мысли Чжи Чуань замер с одеялом в руках. Вообще-то в Байсюэ у всех все одинаково, и все как-то привыкают, потому что тут никогда не водилось наследников влиятельных кланов. Так может он должен был сказать «никаких одеял, привыкайте! Тренируйте тело и дух!». Как же сложно воспитывать! Задним умом крепок, называется, сразу надо было говорить, а теперь уже обещал одеяло. Даочжан понял, что от всей этой ерунды у него уже ум за разум заходит, закрыл дверь и стремительно, как будто мог передумать выдавать ученику излишний комфорт, пошел обратно. — Одеяло, — сообщил он, стоя на пороге. Хватило ума не вламываться на этот раз. *** Да что такое?! Цзинь Лин только с недоумением смотрел, как Чжи Чуань уходит. Кажется, он всё-таки не одобряет. А кого спрашивать? Ну правда, кого? Все куда-то делись, а он дурак, и не сообразил сразу спросить у друзей, а они потом куда-то рассосались. Тут же никого нет больше, такого пустынного монастыря Цзинь Лин в жизни своей не видел. Вроде полная кухня людей была, глазами моргнёшь — нету. Никого! А бродить и кричать «Эй, кто-нибудь» — прослывёшь помешанным. Он вернулся к себе, развешивал починенные с горем пополам шелка, переведённые в категорию тренировочного костюма, и вернувшегося Чжи Чуаня с одеялом впустил молча. Только портрет в последний момент всё-таки положил на стол рисунком вниз. Потому что зачем смущать человека, который и без того не одобряет своего ученика. Цзинь Лин с подозрением посмотрел на это одеяло, осторожно взял его. Да что с ним такое?! — Благодарю, — тихо сказал он, выжидательно смотрел на наставника. — Входите же… Пожалуйста, скажите мне. Вы же не… так. Вы не остались без одеяла из-за меня? Потому что если вы отдаёте своё одеяло, то немедленно заберите обратно. *** Взгляд все равно упал на стол, как Чжи Чуань ни старался туда не смотреть. Он увидел, что портрет лежит лицом вниз, снова почувствовал, что краснеет, но это быстро прошло, вот как раз с «немедленно заберите». Нет, это какой-то особенный тон наследника Ланьлин! Чжи Чуань не смог сдержать усмешку. Командует, смотри-ка. — В Байсюэ нет недостатка в одеялах, юноша. Даже горшок с супом имеет свое одеяло. Так что ложитесь и не замерзайте. Завтра у вас урок и много дел, и вы сказали про планы на книги. А где Фея? Не хватало еще искать собаку! Но стоило подумать, и адепт Фея явилась в комнату с таким видом, будто прошла не меньше половины своего пути самосовершенствования и уж точно выполнила весь план на день. — Очень хорошо. — Даочжан кивнул. — Фея, вы не замерзаете? Если понадобится одеяло, приходите, я дам. Кажется, он сходит с ума. *** И вот с чего он взял, что аскетичность и нищета это одно и то же? Цзинь Лин вдруг понял, что сейчас одним махом побил все рекорды по глупости, неделикатности и высокомерию. Он так и стоял с вызывающим видом, только уши предательски покраснели, и уже от них румянец расползся по всему лицу, стёк на шею. Фея встряхнулась, а выглядело так, будто она с насмешливым негодованием отвергла предложения про одеяло. Намытая, вычесанная, высушенная и пушистая, она сама могла побыть одеялом кому угодно. — Это вот… это я вот глупость ляпнул, простите, наставник, — Цзинь Лин судорожно перевёл дыхание. — Конечно, тут много одеял… И мало людей. Почему так мало людей? Хотя, вот так рассудить, тут ведь мало наставников, а значит, и учеников много набирать — несколько преждевременно. Да ещё Сычжуй собирается в Цинхэ, а он мог бы занять место наставника при новичках. С чего он вообще об этом думает? — Хорошей вам ночи, наставник. Цзинь Лин проводил его безукоризненным поклоном, закрыл дверь и перевёл дыхание. Перевернул листок и вопросительно уставился в нарисованные глаза. — Трудно вам со мной, наставник. Ох, трудно. Ну вообще-то знаете, мне с вами вот вообще не легче. Зато под двумя одеялами было действительно тепло. То, которое принёс Чжи Чуань, он положил первым, сверху накрыл вторым. Так почему-то было уютнее.