Затмение

Цзинъи помалкивал, держался рядом, помогал когда нужно, не мешал когда не стоило, а теперь просто подлез под руку Сун Ланя и непреклонно повёл его в баню. — Как не быть. Ты только к воротам пошёл, как доктор нас погнал греть воду везде, где она есть. Он честно поддерживал, не позволяя улизнуть от своей заботы, ведь теперь они вдвоём, а значит — началось то неприкосновенное время, когда Лань Цзинъи имеет право распоряжаться патриархом Байсюэ. — Он тебя что, покусал? — тихо спросил Цзинъи, завёл Сун Ланя в баню и тут же потянул его штаны с бёдер. — Обтереть тебя, или примем ванну, раз мы всё равно тут? Заодно посмотрю твою шею. Цзычэнь… это моя шея… Он ласково провёл пальцами вдоль талисмана, который норовил отклеиться, по коже разливалось серебро. *** — Твоя шея, — покорно согласился патриарх, касаясь руки Цзинъи кончиками пальцев. — Не покусал, нет. Укусил, немножко. Он теперь посмотрел на запястье, там расплескались обрывки тьмы, как вены, и сейчас они концентрировались под повязкой, серебро как будто заталкивало тьму в единственное место, где ей разрешено было спать, но она огрызалась. — Подожди, А-И, — Сун Лань показал ему. — Видишь? Дай Фусюэ, надо, чтобы он забрал. Мешает. Он виновато посмотрел на Цзинъи, потому что опять возиться с этим всем, а не отдыхать нормально. — Надо вскрыть, он заберет. А-И, — Сун Лань улыбнулся и помолчал, но спросить ужасно хотелось. — А правда, что в крови я еще красивее? *** — Немножко, — Цзинъи скептически покачал головой. — От мерки твоего «немножко» голова кругом пойдёт даже у записного жадины. Вижу, вижу… Он подал Сун Ланю меч, но при этом всё равно избавил его от штанов. Всё равно их нужно стирать, потому что из-за этого «немножко» как-то крови достаточно много. От вопроса Цзинъи хмыкнул, старательно прятал улыбку, и это не получалось. Из-за этого губы изогнулись лукаво и немного хитро. — Это Сюэ Ян сказал? — он отступил на шаг, рассматривая своего Цзычэня сейчас, нагим и окровавленным. — Вот всё-таки он мерзавец и людоед. Патриархоед. Но не могу его винить, он же не видел, какой ты в любви. А в любви, Цзычэнь, ты куда красивее, чем в крови. У тебя глаза становятся бездонными, зовущими… Цзинъи сделал ещё шаг назад, потому что вот именно сейчас, когда Сун Лань это слушал, глаза как раз становились именно такими. — А таким тебя видел только я… — он преувеличенно задумчиво окинул взглядом его нагое тело с этим алым росчерком от шеи до паха, неторопливо провёл кончиком языка по губам, довольно выдохнул, приоткрыв рот. — Вот так ещё красивее. Цзычэнь, ты очень сблизился с Сюэ Яном. Почему-то это меня не пугает. Вот ты опять смотришь такими глазами, что теперь уже я тебя хочу укусить. *** Самым краешком лезвия Сун Лань тронул кожу над лентой, и она поддалась так легко, как будто изнутри давило и хотело вырваться наружу что-то чуждое. Темные нити мгновенно потянулись к Фусюэ, который принял их, и сразу стало легче. Сун Лань вдохнул и поднял взгляд на Цзинъи. Он улыбался этой своей особенной улыбкой, которая делала патриарха безоружным перед ее очарованием и желанием немедленно ее забрать себе. — Сюэ Ян, — не стал отрицать Сун Лань и голос ушел вниз от того, как Цзинъи смотрел. Как он смотрел… душу ведь можно продать за этот взгляд. Мальчишка словно и оценивал степень красоты своего патриарха, и каждый раз приходил к выводу, что она безусловна и ею нужно восхищаться. От этого восхищения у Сун Ланя каждый раз сердце замирало, а Цзинъи все смотрел, и губы облизывал…ох. — Это ведь твоя шея… Под взглядом А-И хотелось быть откровенным и бесстыдным, Сун Лань запрокинул голову, глядя на Цзинъи сквозь опущенные ресницы, коснулся пальцами шеи, по руке теперь тоже стекала кровь. — Делай, что хочешь. *** Цзинъи наблюдал за тем, как Сун Лань снова ранит свою кожу, но это ведь было нужно. Это пусть вот Сюэ Ян ходит тёмный, капает мраком, ему это даже к лицу. Но его Сун Цзычэнь точно не был и светлым. Этот особенный сумрак, который его окружал, стал для Цзинъи самым драгоценным, как зыбкий момент между днём и ночью. — Моя, — тихо подтвердил он, глядя на истекающую кровью шею. Что происходит? Он ведь давно уже должен с тревожным кудахтаньем кинуться лечить, останавливать кровь, быстрее отмывать. Цзинъи переступил с ноги на ногу, еле слышно застонал — это что такое у него на глазах происходит? Сун Лань точно знал, до какой степени хорош собой, и он ведь знает, как сильно его любит один молодой адепт. Цзинъи не двинулся с места, только скидывал свои одежды. Раздевался быстро, не отрывая глаз от горла Сун Ланя. — Это не просто моя шея, — он бросил в сторону одежду. — По ней ещё и моя кровь течёт. Красивая в каждой капле. Так вот… Он быстро втёк в объятия Сун Ланя, обнял его, прижался ртом к шее прямо поверх талисмана, и жарко зашептал: — Погуляла, и хватит. Я не разрешал этой крови покидать это тело. Горячий шёпот, ласковое мерцание серебра. Разве у крови был хоть один шанс не послушаться? Цзинъи прижимался всем телом, подцепил талисман языком, отклеивая от кожи. Подул на этот укус, наблюдал, как кровь прекращает сочиться. — Если я делаю что хочу, то спать мы будем точно не сейчас, — он коварно сжал бедро Сун Ланя, потянул на себя. *** — Твоя, — Сун Лань следил за Цзинъи и медленно вел пальцами вдоль кровавого следа, по груди и вниз, вниз, нарочно медленно, пока А-И торопился раздеться. Он подставил шею, кадык дрогнул от сдавленного стона — даочжан все еще пытался сдержаться. Хотелось, чтобы Цзинъи не разрешал, позволял, командовал и делал все, что захочет. Когда-то Сун Лань обещал ему, что они «будут все, что только захочешь», а теперь он и сам хотел такого обещания. Он прижался в ответ, тихо застонал и вздрогнул, когда дыхание Цзинъи заставило рану успокоиться. — Ты хотел укусить, — напомнил Сун Лань, скользя ладонью по спине А-И. Голова кружилась, сейчас вот потеря крови начала по-настоящему сказываться, когда к этому примешивалось возбуждение и тонкие коварные ласки серебряных искр. *** — Я ещё не выбрал место, — Цзинъи сосредоточенно вёл кончиком языка вниз по шее Сун Ланя, нечаянно слизнул немного крови, и пробовал её на вкус. Она ведь тоже его, верно? Можно пробовать! — Идём, — он потянул Сун Ланя за собой в воду, потому что зачем стоять, если можно сесть. Зачем терпеть засыхающую на коже кровь, если можно не терпеть. И зачем вообще отказывать себе в удовольствии? Нельзя… Усадить его, развести ноги шире, с совершенно невинным выражением лица устроиться между его широко разведёнными ногами, и водить руками по коже, смывая красные следы. Потому что может быть кому-то нравится вид Сун Ланя в крови. А ему нравится вид Сун Ланя в любви. Цзинъи наслаждался прозрачной пока водой, ладони скользили по длинным ногам, разводили их шире. — Цзычэнь, — он мягко сомкнул зубы на ключице, потёрся щекой. — Тебе нужно отдыхать. А я, честное слово, не знаю другого способа, настолько хорошего… Цзинъи накрыл ладонью его член, мягко сжал пальцы. — Как тебя взять, Сун Цзычэнь? — он повторил вопрос, пристально глядя ему в глаза. — Как тебя взять? *** Еще не выбрал. Но ведь в нем столько мест, можно выбрать их все! Сун Лань покачнулся, когда пришлось перестать обнимать, взгляд помутнел, а он все смотрел на Цзинъи, пока перешагивал через край и садился в воду. Сун Лань почти лег, расслабленно откинул голову на бортик, прикрыл глаза и окунулся в это потрясающее ощущение, когда тело готово подчиниться и следовать за каждым прикосновением. Он выгнулся и увидел, как Цзынъи наклоняется ближе, прикусил губу, сжал пальцы на краях бочки, чтобы не застонать в голос от легкого укуса. Мало. Этого мало, почему А-И только обещает и дразнит? Неужели он не понимает, что его Цзычэнь просто сгорит? Невыносимо же! Сун Лань не сдержался и толкнулся в его ладонь, вздрогнул, даже вода — и та издевалась над ним своим почти незаметным всплеском. Как взять? Как угодно, только возьми. Сун Лань не знал, то ли обхватить его ногами, то ли расслабиться и отдаться совсем. — Сильно. Долго, — через вдох ответил он. — Больно. Нежно... А-И, — Сун Лань улыбнулся. — Ты ужасно жестокий, знаешь? *** — Я жестокий?! — Цзинъи поднял бровь, склонился над Сун Ланем и прошептал. — Это неправда. Цзычэнь, как ты можешь называть меня жестоким? За это я тебя сурово накажу! Он проказливо улыбнулся, потому что всё-таки с наказаниями и любовными играми такого толка он не сталкивался, не знал как правильно, и можно ли вообще. — Сильно… Долго… Больно… Нежно, — Цзинъи пересыпал слова короткими яркими укусами по плечам и по шее Сун Ланя, бессовестно ласкал пальцами, изучая его тело будто впервые. Тонкая нежная кожа в промежности так упоительно отзывалась на ласку, Цзинъи увлечённо выглаживал его член, гладил, брал на пальцы, но недолго. Потому что каким бы жестоким Сун Лань его ни считал, а всё-таки он сам слишком легко возбуждался. — Ты так удобно держишься за края, — Цзинъи приподнял его бёдра, ягодицы удобно легли в ладони. — Так и держись… или за меня. Или как угодно. Он приставил головку члена к плотно сжатому анусу, подался бёдрами вперёд. Нежно, но всё-таки больно. Цзинъи сам постанывал от плотно обхватывающих его член мышц, и не мог не смотреть в лицо Сун Ланю. Потому что этого его лицо. Это его, Цзинъи, красивые губы. Его раненая шея. Весь его, полностью. И владеть Сун Цзычэнем — упоительно. *** — Это правда, — Сун Лань довольно улыбнулся, снова разглядывая Цзинъи из-под ресниц, облизал губы. Расслабленным жестом он коснулся шеи, погладил кадык и впадинку между ключиц, следуя там, где Цзинъи только что оставил свои поцелуи. Сун Лань наслаждался тем, что его А-И смотрит на него вот такого, уже под водой обвел сосок, приласкал и ахнул, потому что в этот же момент почувствовал пальцы внутри. — Держусь, — он вернул руку на бортик, но все равно оставался таким же расслабленным, даже когда сладкое предвкушение заставило сначала задержать дыхание, а потом медленно выдохнуть. Все-таки пальцы сжались на дереве, ведь это оказалось больно. Все, как он хотел, больно и хорошо, и даочжан тихо принимал эту горячую боль и нежность, запрокинув голову, так, что шея напряглась и даже стон не сорвался. Еще... нужно еще, пока не расслабится тело, полностью получая желанное. *** — Кто разрешал облизывать губы? — Цзинъи сам слизал с его губ эту нежность, укусил за подбородок, покрывал жаркими поцелуями подставленную шею. Эту шею хотелось целовать постоянно, особенно когда под губами трепещет напряжённое горло. Цзинъи не торопился, но и медлить не мог. Он вошёл до упора, подался назад, снова толкнулся бёдрами вперёд. Сун Цзычэнь умел отдаваться так открыто, с такой готовностью, что не поддаться этому было невозможно. Но на этот раз Цзинъи не стал спешить. Его Цзычэнь хотел долго. Много. Он получит всё, что захочет. По воде разливалось полупрозрачное серебряное свечение, это получилось само, но Цзинъи очень верил в их общую силу. — Цзычэнь мой, — жарко выдыхал он, с силой вбиваясь в послушное тело, любовался каждой лёгкой дрожью любимого, сжимал так, будто Сун Лань мог начать вырываться. Яростное жадное буйство дрожало под кожей, готовое вырваться. *** Сун Лань поймал всю отмеренную боль до капли, пока она не закончилась и не превратилась в чистое наслаждение. Он расслабился в руках Цзинъи, только сжимался с каждым толчком, молчал, подставлял горло, все-таки прикусил губу, чтобы не стонать. Первый низкий стон сорвался, когда Цзинъи почти вышел, оставляя его с предвкушением и желанием продолжать. Сильные руки, сильное тело, способность А-И не жалеть его в любви, совсем не жалеть, и это жаркое дыхание и не менее горячие взгляды. Сун Ланю до дрожи нравилось, как Цзинъи на него смотрит, его восторг и обожание, от этого хотелось быть самым красивым, открытым и порочным. Он все-таки попробовал ухватить его одной рукой за плечо, стать еще ближе, но Цзинъи брал его с такой силой, что пальцы только царапнули грудь и вода плеснула в стороны. Сун Лань вцепился в его бедро под водой, подтолкнул еще к себе навстречу и бесстыдно задрал ноги еще выше. Вода выплескивалась на пол, билась в плечи и шею, а удовольствие нарастало так быстро, что даже она теперь казалась холодной — так горячо Сун Ланю было в руках Цзинъи. *** Какой всё-таки Цзычэнь бессовестно терпеливый! Цзинъи окончательно потерял голову, услышав этот стон. Его любимый вёл себя в любви гораздо тише, чем он сам. Цзинъи даже не мечтал быть таким выдержанным, сам он был шумным, всегда шумным. И сейчас, когда слишком рвано вдыхал, выдыхал с тихим стонущим звуком — не хотел лишать себя возможности слушать любимого. Низкий стон из этого горла — как награда. Сладкая награда за всё, и даже авансом. Цзинъи только бешено рванул его за бёдра на себя, ещё раз, ещё сильнее. — Тебя… — жарко выдохнул он. — Люблю тебя. И хочу тебя… Всегда, Цзычэнь. Он сдерживался, чтобы не излиться раньше, цепко держал, натягивая на себя. Тело Сун Ланя в воде казалось лёгким, и держать его было так странно, так приятно. Будто это сон. *** Цзинъи стонал и вскрикивал, и так дышал, что Сун Лань просто не мог позволить себе лишиться удовольствия еще и слушать. Даже его бешеное сердце перебивало любимые вздохи, как же суметь не дышать совсем, чтобы не пропустить ни единого момента? Не получилось, он закричал, чувствуя резкую наполненность, сжался, чтобы Цзинъи стало еще теснее, еще ярче. Он ухватился руками за края, зафиксировал его ногами и резко подтянулся выше, увлекая А-И за собой. Сун Лань почти до пояса оказался над водой, зато так Цзинъи мог его лучше видеть, особенно когда даочжан отпустил его и раскрылся снова. Он удерживал себя теперь только одной рукой, но ведь Цзинъи держал крепко, и можно коснуться себя, ласкать себя, чтобы А-И увидел под прозрачными всплесками воды, что он делает. Сун Лань в ритме его движений толкался в свою руку, обнажая головку, вздрагивал от удовольствия и продолжал, пока не выплеснулся. Тело свело первой судорогой, он застонал и запрокинул голову, совсем потерял контроль, мокрое дерево больно впивалось в спину. Сун Лань утонул в горячих волнах, зная, что это еще совсем не все, сейчас он получит гораздо больше — наслаждение Цзинъи. *** Сун Цзычэнь, такой сильный, такой страстный, такой открытый в своей любви! Цзинъи держал его крепко, позволяя безумствовать в наслаждении сколько угодно. Сун Лань мог вообще не держаться, он не позволил бы ему скользнуть в воду и утопиться. Утопиться можно только в нём, в ласке, в наслаждении. Цзинъи не торопился, хотя все мышцы сводило от желания сорваться, и брать его с бешеной силой, до взаимной сладкой боли. Он потянул содрогающееся в наслаждении тело на себя, подхватил под ягодицы, рывками натягивал на себя, усаживал верхом на свои бёдра — глубже, резче, сильнее. Как туго и горячо сжимаются все его мускулы, выжимая наслаждение с неумолимой силой. Цзинъи наконец зарычал, изливаясь в жаркое тело, вжимался в него короткими жадными рывками, пока наконец не замер, пытаясь надышаться. Прижимался ртом к искусанной одержимым Сюэ Яном шее, согревал уже схватившуюся рану своим дыханием, прекрасно понимая, что она уже заживает, что у любых ран нет никакого шанса. — Мой прекрасный патриарх, — жарко выдохнул Цзинъи, крепко прижимая его к себе. *** Сун Лань вцепился в плечи Цзинъи, когда вдруг оказался на нем, держался, потому что потеряться в такой яркой страсти казалось слишком легко, а нельзя — тогда пропустишь вздох или стук сердца. Он уже отгорел и теперь ловил своего А-И на вершине счастья, слушал, дышал, сжимался, лишь бы дольше слышать его стон. Какой же его Цзинъи сильный! И как много в нем этой яростной и жаркой любви! Каждый раз, когда Сун Лань об этом думал, сердце сжималось, как будто боялось потерять такое сокровище. Каждый раз — как в первый, он не мог в это поверить и тут же верил. Теперь можно было целовать, гладить спину, шептать про любовь. Они выплескали половину бочки на пол, стало холодно плечам и спине, отчего Сун Лань сильнее обнимал А-И, но зато этот озноб напоминал о том, что только что было горячо и прекрасно. Он подставил шею для нежного поцелуя и закрыл глаза. Только Цзинъи можно лечить эту странную и правильную рану, только он все по-настоящему поймет. Даочжан улыбнулся, вспомнив, что совсем недавно А-Ян ему об этом и сказал. *** — Хочу тебя ругать, и знаю что не за что, — Цзинъи только крепче обнял Сун Ланя, довольно урчал, трогая губами мокрую кожу уже без всяких красных потёков. Что бы ни говорил мерзавец Сюэ Ян, а говорить комплименты «в крови ты красивее» это нужно быть двинутым. В крови — это значит, что человеку плохо, он ранен, из него вытекает жизнь. Что за чушь? Когда он сам был в крови, Сун Цзычэнь старался эту кровь остановить и полечить его, а не садился в позу любования! — Ты просто вышел на мгновение за ворота, а вернулся уже раненым. Да ещё кем! И каким образом… — Цзинъи сердито посопел, но сердиться всё равно не получалось. А получалось — обнимать, гладить, водить губами по длинной шее Сун Ланя, ловить губами мочку уха, трогать кончиком языка. Нужно было выбираться из воды, утаскивать своего патриарха в спальню… — … привязывать к кровати, и держать в плену, непрерывно терзая удовольствием, пока ты совершенно не обессилеешь. Цзинъи понял, что рассуждает вслух, и тихо засмеялся. Сейчас было ужасно удобно ласкать обеими руками, гладить по спине, очерчивая ладонями бока, бёдра, сжимать ягодицы. — Цзычэнь, если мы останемся в воде, то к утру превратимся в карпов. Вот, у тебя кожа на кончиках пальцев сейчас сморщится, — он даже честно показал Сун Ланю его же собственные пальцы, и тут же спрятал их. Себе в рот. Потому что это же совсем другое дело, это можно. *** *** *** Вот тут ноги и сдались. Все сдалось, и руки, и голова и главное — сердце. Синчэнь опустился на колени перед своей ночью, смотрел так, как будто ему только что вернули возможность смотреть. Слова не шли — слишком много мыслей, чтобы выразить хотя бы одну, Сяо Синчэнь потянулся к нему и поцеловал, всхлипнув от того, как сильно хотел быть рядом. Теперь можно, наконец-то! Алая сила потекла свободно, окутывая его темное сокровище, укрывая, исцеляя. Теперь можно, потому что нет чужой тьмы, а своя примет, растворит, и этим нельзя навредить. Поцелуй становился требовательным и жарким, даочжан с силой сжимал плечи Сюэ Яна, вся дрожь из ослабевших пальцев ушла, силы возвращались. — Какой ты... красивый в своей тьме, — прошептал Синчэнь. *** На коленях Сюэ Ян не разрешил оставаться. Безобразие, а ведь было время, от желания увидеть Сяо Синчэня на коленях перед собой просто голову мутило. А теперь что? А теперь нужно срочно поднять, затащить к себе на колени, целовать и прижимать к себе. Потому что вот именно теперь — не просто можно, именно теперь это очень нужно. — Ты безголовый, ненормальный, совершенно бесстрашный даочжан, — Сюэ Ян шептал ему в губы. Сяо Синчэнь больно целовался — искусанные губы огнём пылали, но это было так хорошо. Вот именно сейчас по жилам разливалась правильная сила. Да, тьмы стало больше, но и этой вкусной алой силы стало больше, баланс соблюдался. Сюэ Ян всё ещё был дома, потому что с ним его даочжан. — Изнутри этой тьмы свет виден ещё отчётливее. Вот только желание всё уничтожить слишком сильно. Я бы не справился без тебя, мой светлый… *** — Да, — Сяо Синчэнь согласился бы сейчас с чем угодно, он не хотел тратить вдохи на слова, только на поцелуи. Оказавшись на коленях Сюэ Яна, он сжал его бедра, горячо притерся ближе и, не отрываясь от любимых губ, стал снимать с себя ханьфу. Какой может быть страх, кроме страха потерять? О чем он? Какая может быть голова и какая нормальность у человека, любящего тьму всем сердцем? — Горячо… — шепнул Синчэнь в потоке алой силы, опрокинул Сюэ Яна на спину, и его тьма отразилась в улыбке даочжана – улыбке поймавшего, наконец, свой трофей. *** — Горячо, — жадно выдохнул Сюэ Ян, падая на спину. — Нужно ещё. Когда Сяо Синчэнь улыбается вот такой тёмной улыбкой, с алыми отблесками в любимых глазах, то одно бешено влюблённое чудовище готово на что угодно. Обнажающаяся светлая кожа создана для ласки. Сюэ Ян только нетерпеливо перевёл дыхание. Сяо Синчэня можно трогать, гладить. Оставить невидимую легчайшую царапину на боку, собирать кончиками пальцев метнувшуюся дрожь. Сюэ Ян пытался раздеться дальше, или раздевать Сяо Синчэня, или в нетерпении порвать остатки одежды. С каждым вдохом и выдохом ему становилось лучше, снова живой, и точно заслужил свой исключительный свет. *** — Конечно нужно, — Синчэнь снова коварно улыбнулся и спустился вниз, не давая Сюэ Яну снять с себя штаны. Зато его как раз смог раздеть полностью. Он ласково прижал его руки за запястья к постели, но на самом деле вырваться Сюэ Яну было бы тяжело. Синчэнь оставлял поцелуи на шее и на груди, там, где еще недавно расползалась чужая тьма. — Если еще что-нибудь осталось, мне придется выгрызть это зубами, — прошептал даочжан так, как будто он очень сожалеет, но ему просто не оставили выбора. И в доказательство куснул бедреную косточку, сжал на ней зубы, тут же лизнул это место и вернулся, навис над Сюэ Яном. Тонкая ткань между ними — и больше ничего. Когда тела соприкасались, эта преграда оказывалась мучительно непреодолимой, и Сяо Синчэнь медленно двигал бедрами, еще больше дразнил Сюэ Яна, хотя сам уже плавился. Он улыбнулся и при этом нахмурился: — У меня злодейская ночь. Синчэнь приблизился и коснулся губами уха, нежно-нежно. Вот только тонкие пальцы даочжана вдруг оказались на горле Сюэ Яна, надавили, вынуждая его запрокинуть голову. — Ты почти отдал моего себя этой тьме, — он пристально смотрел в глаза своей злодейской ночи. *** Когда Сяо Синчэнь так улыбается, некоторым мерзавцам лучше не сопротивляться. Но такая улыбка предназначалась только ему, больше никто не мог видеть отчётливо цветущую коварную полынь на его губах. — Всё, что пожелаешь, — Сюэ Ян не швырялся такими словами, и вкладывал в них всю правду, на которую только была способна его натура. — Ты ведь знаешь, Сяо Синчэнь. Нарезать сердце мелкими кусочками? Почему нельзя его раздеть?! Почему-почему… Потому что! — Твоя самая тёмная, — Сюэ Ян с готовностью потянулся к нему, потому что эти нежные губы требовали поцелуя — кусачего, зверского. Он просил ещё горячее, он получал всё, чего просил, взамен нужно лишь принимать правила игры, если его даочжан прижал руки к постели, значит их нельзя отрывать от простыней. Сюэ Ян замер, когда его пальцы сжались на горле, смотрел в глаза — всё ради этого, всё ради взгляда. Всё, вообще всё. И полыхающий под кожей огонь — только с ним. Вот поэтому и нельзя было отправляться с ним в гробницу Цинхэ. Это была бы очень неудачная смерть, совершенно без ласки. — Ты думаешь, что я не справился бы? — задушено просипел он, с наслаждением сглотнул, чувствуя его пальцы. — Я бы справился… но мне не нравилась цена. И потом, а вдруг я себя переоценил. Ты не отдал меня, мой самый драгоценный. И я… никогда не отдам тебя. Сам убью, но не отдам. Не отдавай меня, Сяо Синчэнь. Твоя злодейская ночь — только твоя. *** — О нет... твое сердце мне нужно целиком, — Синчэнь сильнее сдавил горло и вжался в горячее тело, сам задрожал от того, как трется ткань о возбужденную плоть. Бешеное напряжение превратилось в такое же безумное желание, Синчэнь едва сдерживался, снова укусил в поцелуе, избежав такого же ответа. Он ослабил хватку, ладонь скользнула по груди, пальцы сдавили сосок, а второй Синчэнь наградил еще одним укусом. Он хотел, чтобы Сюэ Ян вздрагивал, чтобы чувствовал его острее всякой тьмы, своей ли, чужой — просто сильнее. Даочжан добрался поцелуями до паха, горячо лизнул тонкую кожу, нарочно не отдал ни одной ласки напряженному члену. Вместе этого он раздвинул шире Сюэ Яну ноги, вцепился в бедра, приподнимая и раскрывая для себя. Пусть стонет и кричит, рвет простыни, даже если сам Сяо Синчэнь уже сходил с ума от возбуждения, но кончик языка скользнул по промежности вниз, раздразнил, обвел по кругу вход прежде, чем погрузиться внутрь. Синчэнь крепко стискивал бедра и ласкал, долго и нежно, насколько мог глубоко и снова у самого входа, пока не сменил гнев на милость и не позволил Сюэ Яну принять его пальцы и вздрогнуть от медленного поглаживания внутри. *** Целиком! А к этому дикому сердцу столько всего приложено… Сюэ Ян покорно отдавал себя на удушение, на что угодно. Просто никому больше нельзя, а Сяо Синчэню можно всё, и наблюдать за тем, как его даочжан в полной мере осознаёт свои права на него… от этого Сюэ Ян медленно прощался с рассудком. Он всё-таки вцепился в несчастные простыни, всё ради той гармонии, что сейчас выстраивал его светлый. А светлый желал мучить возбуждением, и ему это не просто удавалось, а удавалось с блеском. Сюэ Ян даже не пытался перехватить главенство в поцелуе, полностью сдался на милость своего даочжана, признавая за ним все права. Между ними не было запретов. Какие запреты? Сюэ Ян убил все запреты, вырезал на корню с максимальной жестокостью, и теперь с горячечным трепетом впитывал вкрадчивую ласку своего восхитительного тирана. Пытался податься навстречу рукам, губам, языку, даже дыхание, едва скользящее по разгорячённой коже, становилось желанной лаской. Этого было мало. Так мало, так бессовестно мало! Сюэ Ян постанывал, пытаясь подгонять Сяо Синчэня, но добился только проникающих в тело пальцев, и это лишь швырнуло в ещё более жестокое возбуждение. — Что ты творишь, — наконец прорычал он, стараясь резче насаживаться на его пальцы. — Я тебя свяжу, сяду сверху и буду трахать себя твоим членом до тех пор, пока не сдохну!!! *** ⁃ Ммм... что? — Синчэнь прищурился. Конечно, Сюэ Ян может связать и вообще делать, что захочет, но не сегодня. Сейчас даочжан разрешил ему только раздеть себя да и то не сразу. Он на время оставил мучительные ласки, вернулся, чтобы снова укусить за ключицу и шепнул: — Помоги. Синчэнь потянул штаны вниз, касался кожи истекающим смазкой членом, пока наконец, не оказался обнаженным. Он подхватил Сюэ Яна и резко сел, устроив его у себя на коленях. Не разрешал ничего, только тереться непристойно и бесстыже, только подставляться под укусы, только дрожать от возбуждения и уже в этой позе ласкал пальцами, дразняще проникая совсем неглубоко. *** Вот так подскажешь, а святой потом устроит ровно по подсказке, только ещё лучше. Сюэ Ян изнемогал, но честно поддавался. Быть послушным чудовищем — это дополнительное испытание. Да разве же он не был послушным и терпеливым?! Всегда был, всегда, даже когда ещё не любил! За ним охотились — он делал охоту интересной! Его ненавидели — он щедро давал поводы себя ненавидеть. Его боялись — он искренне пугал! Сяо Синчэнь желал мучить… и Сюэ Ян мучился. И убил бы любого, кто попытался бы отнять у него это право. Он стаскивал со своего даочжана штаны, и пальцы тряслись от жадности. Заглядывал в глаза — можно? Уже можно? А сейчас можно? Да сколько у Сяо Синчэня терпения, ведь уже давно должно стать можно!!! Сюэ Ян с наслаждением тёрся об него, сжимал коленями, пытался получить как можно больше от неожиданно коварного даочжана, и эта преступная скупость выворачивала его чувственность какой-то новой стороной. — Придушу, — пригрозил Сюэ Ян, снова и снова прижимаясь к нему, бессовестно тёрся, шире раздвигая ноги. — Ну же, боль моя… не мучай меня. *** — Ммм... — Синчэнь улыбался, запрокинул голову, вытянулся, наслаждаясь нетерпением Сюэ Яна, а потом приподнял его и смотрел в глаза, медленно опуская на член. Он видел безумное желание во взгляде, любовался, не торопился, пока не вошел полностью, и прижал Сюэ Яна к себе крепко, обхватив спину руками. Можно обнять всю тьму Поднебесной и все равно ее не будет столько, как сейчас, когда в его объятиях сама ночь. Сяо Синчэнь застонал, поднимая Сюэ Яна, сжимал в ладонях ягодицы, раскрывая сильнее, и опустил снова, резче, потом еще раз, задавая ритм. Он ахнул от нового проникновения, отстранился, и опять смотрел, вскинул бедра, заставляя Сюэ Яна двигаться все быстрее. *** — Сволочь, — восхищённо выдохнул Сюэ Ян, оскалился от первой проникающей боли, такой сладкой, заполняющей. — Мой даочжан… Он жадно прижался, беспорядочно целовал, пока не началось. Потому что сейчас начнётся — невозможно будет дышать. Ни одного вдоха просто воздуха, дышать можно только Сяо Синчэнем, и другого не нужно. Сюэ Ян ещё подчинялся его движениям, соглашался, подгонял, жадно вымогал ещё, но на самом деле, на самом-то деле… он сейчас был сверху, разве нет? Раз за разом резко опускаясь на его член, Сюэ Ян снова бесновался в жарком желании. Наматывал длинные волосы Сяо Синчэня на кулак, запрокидывал его голову, чтобы смотреть, жадно смотреть в лицо, отрывисто и бешено целовать. Он прогибался в пояснице, беззаботно отдаваясь, требовательно и алчно, рывками. — Мой, бесконечно мой. *** — Сволочь? Синчэнь улыбнулся, подставляя шею по желанию Сюэ Яна, снова насадил его на себя. — Святая? И еще раз, с силой ухватил за талию, поднимая, резко опустил. Сюэ Ян не мог остановиться, он отдавался и брал, и Сяо Синчэнь отпустил себя в его поцелуи, стонал, царапал бедра. Если бы тело могло, то даочжан не возражал бы и против «бесконечно», вообще не отпускал бы никогда, но удовольствие — такая коварная штука, оно обволакивало и подчиняло, прямо как ночь, и чем томительнее становилось ожидание, тем оно больше заставляло хотеть яркой вспышки. Синчэнь вскрикнул от очередного рывка, так резко член вошел в узкое нутро и задел бугорок, посылая по телу Сюэ Яна яркое наслаждение. Он и сам поймал этот потрясающий момент, а за ним еще и еще, выгнулся, отпустил Сюэ Яна и оперся ладонями на кровать, потому что чувствовал, что именно так правильно, именно так Сюэ Ян получает самое яркое удовольствие, подгоняя их обоих к пику. В своем ритме даочжан не позволял Сюэ Яну замедлиться, но и сам подчинился его воле, он вскрикивал каждый раз и спешил опять прочувствовать глубину и нужную жаркую точку. Оставалось совсем немного — им обоим, Сяо Синчэнь потянулся вперед, приласкал головку и обхватил пальцами член Сюэ Яна, чтобы он толкался в его ладонь. *** — Святая… Сюэ Ян безумствовал — подчинялся и подчинял, не отпускал, не давал Сяо Синчэню ни малейшего шанса отстраниться, но разве он хотел? Этот взаимный пожар жёг обоих. Между ними не было ничего привычного, каждый раз — как выстраданная добыча, отнятая силой у злой судьбы. А сил у них обоих было много. Сюэ Ян беззастенчиво стонал от каждого толчка, торопливо облизывал губы, торжествующе оскалился, когда Сяо Синчэнь откинулся назад. Его даочжан подставлялся под его взгляд, как под изысканную ласку, и разве можно не ответить на такое приглашение. Сюэ Ян хотел его нежно гладить, и одновременно причинять ему сильную боль… А мог только цепляться, оставляя следы от ногтей, и рывками насаживаться на его член, судорожно сжимаясь и подвывая от палящего желания. Это хотелось растянуть надолго, но намного лучше — когда знаешь, что можно будет ещё раз, и ещё, ещё, ещё… — Ещё, — выдохнул Сюэ Ян, толкаясь в ладонь своего даочжана. — Ещё… С силой насаживаясь на член, от каждого рывка вскрикивая в голос. — Ещё! Яркое освобождение выламывало тело, Сюэ Ян выгнулся, изливаясь на живот Сяо Синчэня, пятная семенем его пальцы. Он прижал своего даочжана к постели, не прекращая двигаться в такт ярким судорогам. *** Сяо Синчэнь улыбнулся, когда добился желаемого, и Сюэ Яна бросило в череду горячих спазмов. Даочжан смотрел на эту красоту, до крови прикусив губу, чтобы не посметь закрыть глаза от подступающего наслаждения. Он ахнул, оказавшись на спине, выгнулся от особенно яркого ощущения и только успел поймать бедра Сюэ Яна в острую хватку, стиснув пальцами до боли. Синчэнь держал его, изливаясь в тесноту, но не мог удержать и запретить двигаться. — Нет... нет-нееет! — взмолился даочжан, но разве это поможет? Сюэ Ян выжимал из него наслаждение до последней капли, пока Синчэнь совершенно не обессилел. — Я запрещаю тебе ... все запрещаю, — тихо сказал он, оглаживая горячую влажную кожу, где на бедрах оставил царапины. Никаких поправить сбитые простыни, никаких подложить подушку, даже вытираться не даст. — Иди ко мне, ложись. Он утомленно коснулся своего плеча кончиками пальцев. *** — Мммм… я чудовище и тиран, и требую, чтобы ты мне всё запретил. Вообще всё. Сюэ Ян чувствовал себя залюбленным до умопомрачения, и в этом помрачённом рассудке ему было бессовестно хорошо. Когда голова не работает из-за тьмы — это совсем другое ощущение. Сейчас по телу разливалась каменная усталость, но это был лучший в мире камень — горячий, сладкий. Как тот, который до сих пор хранился где-то в кухне — несостоявшиеся конфеты, которые загустели и остыли, слипшись в один ком. Последние конфеты, которые Сяо Синчэнь как раз готовил на юге, когда вдруг стало понятно, что им обоим срочно нужно в Байсюэ. Он очень послушно и благонравно уложил свою буйную голову на плечо своей восхитительной святой сволочи, именно в то место, куда тот указал пальцем. Медленно сполз на бок, чтобы не давить, но не отпускал. Заныл сквозь зубы, когда почувствовал все восхитительные подробности их жадного соития — тело сыто тянуло томной болью. — Я тебя напугал… Чувствовать себя виноватым — каждый раз как впервые. Сюэ Ян не нашёл другого способа выразить свою виноватость, кроме как поднять голову и последними каплями сил провести языком по шее Сяо Синчэня от ключицы к мочке уха. И тут же уронил голову на место. Вот сейчас подремать, потом ещё подремать, а уже потом решать все насущные проблемы. Потом. Сюэ Ян с бесконечным довольным вздохом закрыл глаза. Он дома. А дом там, где его даочжан.