*«Я хотел изложить свои мысли и объяснить свои действия: я мало мечтал, и это будет признано преступлением». © Цюй Юань, сборник Чу Ци. * Поэтому Чэньцин (陈 情) можно перевести как «изложение своих мыслей и объяснение своих действий». Чен (陈) в этом контексте означает «утверждать / объяснять / разъяснять», а Цин (情) означает «причины / обстоятельства / эмоции». © вики Модао.ком о значении имени флейты Чэньцин (Прежние Чувства).
Ну балабол. Вот тут Чжи Чуань совершенно не оригинальничал, сказал то же, что и все. Хотя Лань Чжань сказал бы «Убожество» и взглядом заморозил бы. Кстати, вот сейчас можно считать, что планы Лань Чжаня воплотились в жизнь — он действительно заморожен. Как давно это было. Вэй Усянь рассудительно взялся за одеяло, закутался в него. Тело мёрзло. Уставшее измученное тело, которое азартно гложет проклятье. О нём нужно позаботиться, это тело ещё пригодится, Цзинь Жулань будет жить. Он смотрел в спину Чжи Чуаня и помалкивал. Не потому что нечего было сказать — тот сам всё делал, и делал, в общем-то правильно. Не без косяков, но если сравнивать, то действовал гораздо умнее и проще, чем он сам в своё время. Поэтому Вэй Усянь и не кинулся к нему на помощь, даже когда боль начала крутить и ломать его тело. Так оно и было. Это больно, очень больно, когда из тела выдирают Золотое Ядро. И неважно, как именно и во имя чего — боль доходит до изумления. Вэнь Чжулю выжигал ядра. Вэнь Цин аккуратно и бережно вырезала, чтобы сохранить… Когда внутри остаётся пустота, измученная пустота, тело заклинателя становится похоже на опустевший ветшающий дом, всё тускнеет, не остаётся сил и желания жить, еда теряет вкус, глаза не видят смысла смотреть дальше. Но Чжи Чуаню это не грозило — в этот стремительно пустеющий дом сразу и моментально вселялся новый жилец — сильный, страстный, могучий, даже по предварительной договорённости с владельцем. И арендная плата предлагается внушительная, бескрайняя. Остальное — незначительные неудобства по сравнению с полученным. Так, новый жилец вешает полки и вбивает гвозди в стены, чтобы разместить оружие в удобстве и почёте. «Страсть к аналогиям делает меня невыносимым даже для самого себя»… Теперь было важно, чтобы Чжи Чуань в последний момент не испугался, не попытался откатить договор назад — спасать золотое ядро и раньше было поздно, а теперь совсем поздно. Вэй Усянь встал перед ним, готовый поднять и направить, но Чжи Чуань снова справился сам. Возможно, из-за стоящего перед ним тела его ученика. Он быстро осваивался, управляя тьмой с удивительно крепнущей сноровкой. Впору позавидовать — сам он потратил долгие недели и месяцы, ползая по Луанцзан с этой безнадёжной пустотой на месте золотого ядра, и лишь потом разобрался, как и чем её заполнить. Как получилось, так и заполнил. Вот только не надо сейчас снова про пустующие дома, полуразрушенные сараи и селящихся в них белок с фазанами... Но размороженное тело не было похоже на сарай, и мёртвые пальцы крепко держали флейту. Чэньцин… Хорошо, что она здесь. — Приступим. Он был готов. Он не был готов. Не к такому вопросу. Вэй Усянь размеренно подышал. — Я её не убивал, нет. Нет… Но я виновен, — боль торжествующе захохотала, снова вцепившись в него всеми когтями, и Вэй Усянь едва не поморщился. — Она спасала меня. Она всегда спасала меня, и даже в тот момент — кинулась и оттолкнула. И меч, предназначенный мне, вонзился в её тело. Глаза налились слезами, но именно сейчас рано. Это не его слёзы. Не Цзинь Жуланю проливать слёзы по его ошибкам. Будет время дать себе по морде. Сейчас рано. *** Чжи Чуань впился взглядом в лицо Цзинь Лина, безжалостно высматривая добычу. Он почувствовал ее с первым «я...». Боль, так болит душа, когда мучается, и за эту боль он зацепился и потянул, и здесь уже ему не надо было учиться. Он помнил, как тащили упрямую и напуганную душу Не Минцзюэ из Бася, вот только здесь душа была гораздо сильнее изранена, и «зацепился» — это очень условно. Чжи Чуаню нужен был «мост», чтобы привести душу в тело, черные нити тьмы опутали пока еще мертвеца, держали крепко, тянулись к душе, но это даже условно нельзя было использовать как проводник. И никакого гуциня, и нет Инь Цзяня, и никого, кто бы подстраховал. Чжи Чуань стиснул зубы от напряжения. Вэй Ин испытывал боль, чистую и настоящую, Вэньчжун, кажется, даже почувствовал ее вкус, соленый, как слезы, и горький. Этого мало. — Оо, какая трагическая смерть, — его голос звучал низко и вкрадчиво. — Спасала тебя. А ты оставил ее маленького сына без матери. Наверное, ты видел ее затухающий взор? Кровь на губах. Ты уже тогда знал, что это твоя вина... А что же брат? Цзян Чэн... Он видел? Видел твою... ошибку? *** С тьмой не сыграешь в поддавки. Даже зная, что именно делает Чжи Чуань и зачем… нет, не зная. Но предположить, исходя из природы тьмы, Вэй Усянь мог. И прекрасно понимал, что никакая, даже самая искусная, актёрская игра не убедит эту силу. Что ему оставалось? Лишь идти до конца, безжалостно раскрываясь навстречу рвущей боли. — Видел, — прошептал он. — Да. К тому моменту она уже была вдовой… Я оставил её маленького сына и без отца, и без матери… И это всё — моя вина. Цзян Чэн не просто всё видел. Шицзе… она умирала у него на руках. Шицзе… да, кровь на губах. И даже тогда, даже тогда — её губы улыбались мне. Сколько раз он пытался оправдаться в собственных глазах! Ведь он не хотел. Никогда и ни за что не хотел причинить вред семейству Цзян. И чем закончились его благие намерения? Дядя Цзян умер… госпожа Юй умерла, и до последнего своего вздоха наверняка считала, что это он виноват. Он обещал защищать её сына, и разве не выполнил своё обещание? Но он считал, что не выполнил. Не до конца, нет. Вэй Усянь забыл о том, что это не его тело. Он смотрел в безжалостные глаза Чжи Чуаня, обхватил себя руками в тщетной попытке унять дрожь, и снова задыхался от рвущего душу чувства огромной неискупаемой вины. *** Замечательно! Чжи Чуань приблизился, он обходил юношу вокруг, а тьма ждала и не дергалась, мост стал крепче, черные нити сплетались вокруг в прекрасный дышащий кокон. Он дышал болью. Чжи Чуань повернул ладонь вверх, сжал пальцы в кулак, и, повинуясь ему, кокон стал плотнее, он подтащил сущность ближе к телу Вэй Усяня. Чжи Чуань чувствовал, что все идет правильно, тьма зацепила больную душу, но ей все равно не хватало мощи. — Значит ты оставил мальчишку сиротой. Убил его отца и мать, разбил сердце брату. Кто еще, м? Давай, не стесняйся, расскажи своему первому ученику, чья еще кровь на твоих руках, кто еще улыбался тебе и получил незаслуженный финал? Пальцы сжались сильнее, Вэньчжун знал, что делает больнее, и буквально с каждым словом тьма становилась сильнее, мост — крепче, путь — яснее, но упрямая душа все не шла по нему. *** — Я не… А Чжи Чуаню удавалось. Он уже не мог сопротивляться, и попытка оправдаться увяла сама собой. Он ведь не убивал их… не убивал своими руками. Не отдавал приказа убивать, всё делал, чтобы они остались живы… но делал недостаточно. Значит — убил. Значит — виновен. — Вэнь… Вэй Усянь попытался сжать губы, удержать язык за зубами, это не помогало. — Вэнь Нин… Вэнь Цин… бабуля… А-Юань… все погибли. Все… они умерли из-за меня. За меня. Вместо меня. Вэнь Нин — такой добрый мальчик, скромный, робкий. Живой мертвец. Он зло вытер глаза. Туманная сфера там, наверху, пустела стремительно, он весь был тут, и от этого боль становилась лишь сильнее. — А-Юань был ребёнком, всего лишь ребёнком. Горло перехватило жестоким спазмом. *** — Вэнь Нин. А-Юань... Чжи Чуань повторял, как будто ковырялся пальцами в свежей ране. Он никогда не думал, что может быть настолько нетерпелив. Цзинь Лин не может ждать! — Как много! — Чжи Чуань снова пристально смотрел в лицо дрожащего мальчишки. Это не он, не его глаза, не его реакции, не его боль, это все — Вэй Усянь, и значит нельзя сомневаться. — Посмотри сюда, — тьма подвесила сущность прямо над телом Вэй Усяня. — Может, ты просто не хочешь возвращаться и я зря трачу тут с тобой время? Боишься? Страшно посмотреть в глаза брату? Увидеть в них ненависть? Или... узнать, что о тебе забыли? И больше не хотят вспоминать? Что если кто-то из них выжил, но просто не вспомнит? Или... ненавидит. Ты ведь все еще надеешься, что хоть кто-нибудь выжил, верно? Надежда еще хуже вины, особенно когда не знаешь, что найдешь, когда вернешься. Вэньчжун смотрел снизу вверх, тьма заставила Вэй Усяня опустить голову и видеть теперь собственное холодное тело. Боль крепла, она ощущалась физически, даже собственное сердце Чжи Чуань слышал так, будто оно бьется внутри этого океана боли. Как же выдернуть эту душу и сунуть ее куда следует?! — Или ты осмелишься увидеть все, даже ненависть и забвение, или я оставлю тебя в покое и будешь висеть здесь вечно. Отнесу твое тело... ммм... Лань Чжаню? Ты спрашивал, жив ли он. Жив. Хочешь, я отнесу это тело ему и скажу, что у тебя был шанс вернуться, но ты струсил? *** Вэнь Нин… А-Юань… — Не надо… Он шепнул это почти беззвучно, мучительно и с трудом давил подступающие слёзы. Боялся ли он? Наверное, да. Нет. Он не знал. Он не боялся видеть ненависть в глазах Цзян Чэна. Он просто знал, что кроме ненависти ничего в них не увидит. Это не страх, это безнадёжное сосущее ощущение расползающейся в груди пустоты, предательской попытки подумать, что возможно не стоило так опустошаться, возможно. И — нет, невозможно. Вернись время назад, он изменил бы лишь одно… просто действовал бы быстрее. — Забыли… вспоминать… Лань Чжань не должен узнать. К боли и безнадёжности добавилось смятение. Он не осознавал, что смотрит в своё лицо с ненавистью, с надеждой, с откровенным ужасом. Вэй Усянь, Старейшина Илина… он вдруг увидел, как на его бескровное лицо падают какие-то прозрачные капли. Откуда это? Слёзы. Слёзы мальчика, который остался сиротой из-за него. Он их всё-таки не удержал. Слёзы падали, такие незаслуженные. Украденные. Вэй Усянь закричал и рванулся вперёд в неистовом бешеном порыве. Боль сверкнула пронзительно чёрным с красными всполохами, обняла его мёртвым холодом, сковала. Он задыхался, пытаясь заставить себя дышать. *** — Почему же? — Чжи Чуаню достаточно было лишь произнесенного дрожащими губами имени, чтобы схватить эту душу за горло или за что там он ее схватил. — Разве справедливо, что Лань Чжань не узнает? Он же не видел твою смерть или... видел? Первая слеза сорвалась и полетела вниз, Вэньчжун смотрел на ее падение, она летела так медленно, как лист гинкго в Байсюэ падает с огромного дерева. И все же он достигает земли, как слеза упала на лицо Вэй Усяня. Видит ли это его душа? Но Чжи Чуань точно видел, как она впитывается в кожу, растекается под ней тонкими ниточками, розовеет... Это чистая боль, ее идеальная форма. Следующая слеза не долетела, тьма подхватила ее, слизала, впитала в себя, отправила по собственному пути, выстраивая опору. Слезы текли и текли, Чжи Чуань успел забрать лишь несколько, остальные падали на лицо мертвеца, но и этого хватило. Прочная нить, которая была создана тьмой и болью только для того, чтобы измученная душа Вэй Усяня рванулась в свое тело. И теперь Чжи Чуаню пришлось стиснуть зубы и сжать кулаки, потому что это было слишком сильно, слишком! Рывок столь мощный, что попробуй удержи! От такого кошмара, он это прекрасно знал, душа может расколоться, а нужно, чтобы она вся до последнего вздоха ушла в свой сосуд. Вэньчжун рвано выдохнул и успел схватить вдох, потому что теперь эта боль, испытанная Вэй Усянем, напоследок выдала Чжи Чуаню такой удар, что он едва устоял. Он понял, что это все, больше он не удержит и отпустил, глядя на то, как рвется возведенная для души переправа. И все, что сейчас оставалось сделать Чжи Чуаню — не уронить Цзинь Лина. Мальчик, ласково и надежно укутанный коконом тьмы, лег на каменный пол, а Чжи Чуань посмотрел на Старейшину Илина. — Еще не все, — сипло сообщил Вэньчжун, склоняясь над ним. — Открой глаза. Глаза — зеркало души, он помнил, как это было с Сун Ланем и Лань Цзинъи, в глазах — отражение сути. Чжи Чуань тяжело дышал, старался восстановить равновесие, и мягкий черный поток заструился по рукам к телу, к сердцу, согревая, отыскивая путь к сознанию. «Да очнись же ты наконец!!!» Сдерживаться было трудно, он просто уже не мог, и собственное сознание, опьяненное успехом и возможностями, начинало подводить. Тьма, которая выдала Чжи Чуаню такую щедрость, как будто теперь решила праздновать. Она наполняла пещеру каким-то веселым теплом. «Только музыки не хватает», — почему-то подумал Чжи Чуань и сжал кулаки, стараясь утихомирить эту свою юную силу. Он заметил движение не сразу, и обернулся, услышав странный звук, как будто что-то ползет. — Вэй Усянь... — в голосе Вэньчжуна звенело предостережение, — Давай-ка поторопись, Старейшина Илина, у нас мало времени. Опять. В нескольких шагах от него камень плавился, шевелился, и существо, которое совсем недавно было частью пещеры, пробуждалось. И не нужно было оглядываться, чтобы понимать — где-то за спиной происходит то же самое. *** За режущей гранью боли всегда расстилается поле несправедливости. Это понятие для живых. Справедливо, не справедливо — всё это неважно, когда боль празднует победу над разумом, и быстрее сбросить её с пьедестала становится первоочередной задачей. Хорош бы он был, рассуждая о гранях справедливости в своё время. Рассуждать было некогда, и результат сейчас крошил гортань тщетными попытками вдохнуть. Но он справился. Не без помощи тьмы. И вдохнул с хриплым стоном, и глаза открыл. Первый взгляд не отличался смыслом и разумом, да и второй тоже оказался достаточно безумным. Он почти неосознанно вдохнул искрящийся антрацитом морозный воздух, силился разорвать неподвижность. Но на этот раз его держали только мёртвые отзвуки отступившего небытия. — Встаю, — сипло сообщил он. Получилось! Нет, он вполне верил. Конечно получилось. Унять бы ещё этот грызущий изнутри праздничный ураган боли… — Ползёт, да? Он слышал. Лежал затылком на оледенелом камне, каждое движение когтей отдавалось во всём теле. Скребётся. Ползёт. Когда окрепнет окончательно — ползать уже не будет. Прыгнет. Кинется. Разорвёт. А у них тут мальчишка без сознания и проклятый навеки. Если ничего не предпринять. Руки не слушались. Вэй Усянь впитывал тьму, насколько это позволял сейчас её владелец, а позволял он немногое. Пробует свои силы, пробует власть. Правильно делает, чем раньше овладеет ею в полной мере, тем меньше будет потом неуправляемых рывков. Тьма — этот тот же свет, только его другая сторона. Работает так же эффективно, управляема в меру сил. Чуть менее доброжелательная. Ладно, совсем не доброжелательна. Как же всё-таки хорошо думается внутри собственной головы… Он всё-таки встал. Сесть было сложнее, а вот подняться на ноги уже легче. Неторопливо огладил ещё непослушными пальцами флейту. За тварями, выбиравшимися из каменного сна, он наблюдал без страха, да и без особого любопытства, словно взвешивал — прыгнет сразу или немного погодя. — Да, серьёзный момент. Я не знаю, как ты сможешь управлять теперь своим мечом. Я в своё время из-за этого к мечу и вовсе не прикоснулся. Но склонен полагать, что ты сумеешь. Мальчика забирай, и лучше бы нам уйти отсюда. Нет времени на героические битвы. Говорить сейчас — не прихоть. Это проба губ, языка, горла. В следующий же миг Вэй Усянь поднёс к губам флейту, и по морозным камням расплескалась простая мелодия. В тех местах, где камень плавился, мелодия растекалась ещё активнее, пробуждающиеся существа замирали. Нужно лишь решить, что с ними делать: просто велеть остаться на месте, просто убить, просто упокоить (а это разные вещи), просто сделать что-то… простое. *** Чжи Чуань нетерпеливо оглянулся и решил попробовать сам, пока Вэй Усянь приходит в себя. Нет ничего правильнее, чем то, что ты умеешь лучше всего, но Чжи Чуань прекрасно понимал, что он умел выстраивать любую защиту и барьеры на основе силы другой природы. Что ему делать с этой? Он попробовал, ближайшая тварь лишь на пару мгновений замерла и продолжила сползать со свода. — Спасибо за совет, учитель Вэй, но куда уходить? Мы пришли оттуда, — Чжи Чуань кивнул наверх, где далеко в темноте терялся обрыв, и никакой мертвенный свет туда просто не доходил. Музыка подействовала правильно, и это уже хорошо. Точно лучше, чем ничего, но как Вэй Усянь займется проклятьем, если будет тратить внимание на тварей? — Нет ничего лучше хорошей клетки. Или убийства, но на него нужно много сил. Когда-то я умел выстраивать стены, но сейчас у меня нет ядра, — Вэньчжун хмыкнул, — Не поделишься каким-нибудь заклятием барьеров на основе темной силы? Я разберусь с принципом и создам для нас защиту, а ты займешься мальчиком. Если, конечно, ты не можешь просто вынести нас обоих отсюда очень быстро. *** Он играл, но это не мешало слушать и внимательно посмотреть вверх. По всему выходило, что прямо сейчас им не подняться. У них есть два меча, но они сейчас бесполезны. Один мальчишка без сознания, зато с проклятьем, один едва оживший, и один свежеобращённый во тьму. Замечательная компания! Флейта рассмеялась переливчатой трелью, Вэй Усянь кивнул, давая понять, что всё понял и сейчас что-то сделает. Первая же выбравшаяся из камня тварь повернулась к ним спиной и приготовилась защищать того, кто только что отдал приказ сражаться. Когтистые лапы раскинулись в угрожающем замахе. Вторая тварь заняла оборону с другой стороны. — Лучше, чем ничего, — выдохнул Вэй Усянь, и вытер губы тыльной стороной ладони. — Отвык… У меня тоже нет ядра. Но при этом у меня ещё и Печати нет, а у тебя — есть. Принцип тот же, что и с ядром, но с непривычки барьеры будут нестабильны. Поэтому давай вместе, только быстрее, пока наших охранников не сожрали. Он без кривляний взялся за меч Цзинь Цзысюаня, потянул его из ножен. Достаточно было обнажить лишь часть клинка, чтобы провести по нему ладонью. — Смотри. Вэй Усянь окунул два пальца в кровь и прямо по льду под ногами принялся вычерчивать простейший талисман широкими размашистыми движениями. Знаки растянулись длинной цепью от стены к стене, перекрывая проход, дальше чертил по стене, чтобы никого из неё не выпустить. — Берём золотую цепь — никогда не любил пышные названия техник, зато запоминать легко — а потом просто сливаешь в эти знаки тьму. Попробуешь потом пару раз, и знаки уже не потребуется чертить. Но это позже, — он искоса посмотрел на Чжи Чуаня, метнул быстрый взгляд на Цзинь Лина. — Ты доверишь мне снять проклятье? *** Чжи Чуань смотрел, как только что оживший человек управляет демонами, и оставалось только догадываться, насколько силен он был когда-то. Этому необходимо научиться. Если можно не убивать, а просто заставить делать то, что нужно, то наверняка можно велеть тварям не пересекать какие-то пороги. — Я понял, — Вэньчжун не стал тратить время, рассек ладонь заново, потому что оказалось, что прежний порез уже совсем затянулся. Это полезно знать. Получается, тьма не берет из него ничего лишнего? И может помогать. Сейчас Чжи Чуань повторил талисманы и пошел вести цепь в другую сторону. Теперь — тьма, и вызвать ее уже не составило труда, вот только с дозами придется долго упражняться. Первый барьер получился, но он Чжи Чуаня не устроил. Дрянь, а не защита, сдержит тварей ненадолго. Если б он возводил такое с ядром, то не стоили б его умения ничего. — Доверить? — Бровь изогнулась в изумлении. — Ты обещал. Я свою часть сделки выполнил, и вижу, что ты можешь многое, твоя очередь. Если не получится, скажи, как помочь, но давай, пожалуйста, быстрее. Ему же плохо... Последние слова прозвучали совсем не так холодно и строго. Чжи Чуань ни на миг не задумался о том, что он сделал с этим человеком, в какой ужас окунул его только что, но мучения Цзинь Лина — это все, что сейчас вообще его интересовало. Снять проклятье любыми способами, если для этого нужно довериться Старейшине Илина — разумеется. — Доверяю. И он взялся за второй барьер. Если нельзя сделать сильным один, поставит два, десять, сто — пока Вэй Усяню нужно время. *** Это если и удивляло, то лишь немного. Чжи Чуань как-то создавал о себе впечатление, что контроль он не уступит никому. Наверное, если рядом таких контролёров собирается толпа, то ему неуютно, и защищается он холодной отстранённостью. И сейчас вот — бровь изогнул, хоть лук из неё мастери, да стреляй по врагу. — Получится. Вэй Усянь только сверился, насколько успешно Чжи Чуань продолжает золотую цепь, счёл процесс наполнения барьера тьмой удовлетворительным, и опустился на колени рядом с Цзинь Лином. — Оставь барьеры как есть, пока хватит. Сейчас тебе полезнее смотреть и усваивать. Он расстелил одеяло, переложил Цзинь Лина на него и принялся раздевать. Хватило распахнуть одежды и высвободить руки из рукавов. Сразу стали видны почерневшие вены от запястья до плеча, перехлёстывала на грудь, внутри угадывался чёрный ком. Проклятье добралось до сердца и оплетало его коконом, который сжимал, высасывал жизнь, разрушал. — Некогда объяснять, — Вэй Усянь содрал с себя ханьфу, разделся до пояса. Он быстро и аккуратно прижал окровавленную ладонь к груди Цзинь Лина, оставив на ней багровое пятно, прикрывшее черноту, и принялся внимательно вычерчивать линии кровью. Через грудь к плечу, оттуда к локтю, на запястье. — Он что-то схватил этой рукой. Печать? Её, её, да… Вэй Усянь сосредоточенно нахмурился, вывернул свою руку, укладывая на ладонь Цзинь Лина, палец к пальцу, помог ему сжать бессознательную ладонь и судорожно вдохнул. Он принимал всё, что просочилось через его ладонь. Красно-чёрные линии дрогнули и принялись лениво переползать на его руку, отпечатываясь и вплавляясь в кожу, захватывая новую территорию. Боль при этом ошалело металась по телу, пытаясь угадать подвох. Подвох был. Вэй Усянь размеренно дышал сквозь зубы. За барьерами прибавилось тварей, и они пока примеривались, что делать с внезапно ополоумевшими собратьями. — Ещё, — боль доползала до сердца, обвилась вокруг. Вэй Усянь следил за последними линиями, ползущими по запястью Цзинь Лина, медленно отнимал руку, снимая всё, даже с кончиков пальцев, и разорвал контакт как раз в тот момент, когда проклятье рвануло назад, не обнаружив золотого ядра. Боль. Опять боль, снова боль, ещё раз боль. Проклятье выло и рыдало внутри, Вэй Усянь скорчился, придерживая ладонью чёрное пятно в груди. По подбородку потекла кровь, даже из носа закапало. — Ну-ну… — он успокаивающе похлопал ладонью по своей груди, оставляя яркие красные пятна. — Что поделать. Понимаю, обидно. Он неловко прикрывал Цзинь Лина полами его одежды, стараясь не заляпать кровью. Облизывал губы, чтобы не терять кровь зря — её хотя бы проглотить можно. — Ну и всё, — он кутал мальчишку в одеяло. — Смотри, лицо уже не такое бледное. Сейчас отдышусь, и… не знаю как вы двое, честное слово, а я бы сейчас поел. Даже вашей жуткой каши. Надо подниматься. Сейчас встану и всех убью. *** Чжи Чуань чуть совсем не забыл про барьеры, он не мог отвести взгляда от мальчика, от этой бледной кожи с бурыми разводами, от того, как Вэй Усянь вытаскивал из Цзинь Лина эту цепкую дрянь. Он отвернулся только когда увидел кровь на губах воскрешенного Старейшины, и продолжил строить свои стены. Чтобы уйти, нужно было оставить хоть какую-то лазейку, иначе они просто запрут себя сами в магическом круге. Чжи Чуаню пришлось все-таки взяться за меч, чтобы убить двух оживших демонов, которые стояли на пути. — Налево? Направо? Вэньчжун подошел к Цзинь Лину и взял его на руки, прямо в одеяле. Меч пришлось убрать, но Печать он все равно держал как можно ближе и удобнее, чтобы выхватить, если что. Он вот есть не хотел, вообще ничего не хотел, только уйти куда-нибудь в безопасное место, чтобы можно было позаботиться о Цзинь Лине, чтобы он открыл глаза, улыбнулся и сказал что-нибудь упрямое. *** — Да если бы я знал, — в сердцах выдохнул Вэй Усянь, повернулся налево и поднёс к губам флейту. Он задержал дыхание, выругался сквозь зубы, и потратил несколько томительных минут, наполненных пронзительными звуками флейты, чтобы угомонить всё прибывающих тварей. Лишь после этого мелодия забралась куда-то в неприятные высокие ноты, которые отскакивали от стен, как брошенная горсть сухого риса. Вэй Усянь послушал эхо, подновил барьер, и перешёл направо. Там пришлось всё повторить в том же порядке, но это хотя бы принесло какой-то результат. — Направо. Им пришлось идти долго. Под ногами хрустели кости. Нечисть собиралась в огромную волну, которая грозилась их поглотить, и её приходилось прореживать, вынуждая их драться между собой. Мешала кровь на губах, мешало всё. Они так устали, что прошли несколько шагов мимо того, что могло вывести их наружу, и лишь треск сзади заставил Вэй Усяня оглянуться и резко развернуть обратно. — Чжи Чуань, возвращаемся. Видишь, где они стену проломили? Это деревянная дверь. Нам нужно туда. Снова пришлось тратить неоправданно много сил, чтобы расчистить дорогу. За дверью оказалась тесная клетушка с деревянным полом. На полу, скорчившись, лежало высохшее человеческое тело. Вэй Усянь вытолкал его наружу ногой, в последний момент нагнулся и подтянул ближе маленький мешочек, оставил его на полу, и попытался закрыть дверь. В пролом тут же засунулась чья-то суставчатая худая лапа, вооружённая двумя острыми когтями, вслепую шарила, стараясь зацепить кого-нибудь из живых. — Ворот, — Вэй Усянь надавил коленом на массивный ворот с полностью размотанной толстой цепью, уходящей куда-то вверх, в густой молочный сумрак. Долго объяснять. Слишком долго объяснять. Дверь затрещала. Здесь слишком мало места, чтобы отбиваться. Он сунул флейту за пояс и навалился на ворот. Цеплялся за отполированные чьими-то руками ручки, тянул на себя и вниз, повис всем весом, и когда цепь дрогнула и завершила первый виток на внушительное колесо, зацепил стопор и привалился к стене. Дверь осталась внизу. В тесной шахте ворочались, рычали, визжали, но вверх не лезли — Вэй Усянь прислушивался, но характерных скрежещущих звуков не слышал. — Они слишком тупые, — с облегчением признал он и потёр грудь. Там выламывало взбешённым проклятьем, но оно скоро загнётся от голода и перестанет его беспокоить. Нужно просто потерпеть. Он сел на пол, развязал мешочек и хмыкнул. — Знаешь что это? — он протянул на ладони несколько сколов молочно-белого матового нефрита. — А я ещё думал — мерещится мне, что стены какие-то странные. И вот это свечение, будто темно, но не совсем темно. Пещеры, переходы, спуски вниз, вырезанные в скале глубокие залы, и эта пропасть… Видимо, как раз нашли новый пласт, когда этого человека настигла смерть. Какой он на вид… вкусный. Так и хочется откусить. Он действительно куснул — зубы скрипнули по камню. Вэй Усянь встал и снова взялся за ворот, налёг на ручки, поворачивая колесо. — Посиди с ним. Просто посиди. Выдохнусь — сменишь. А лучше поспи. *** — Если мы тут искали, не обязательно, что хозяин этого места тоже искал. Чжи Чуань прислушался и подумал, что надо будет быстро научиться ставить преграды попрочнее. Или просто перебить тут всю нечисть. Он осторожно положил Цзинь Лина на пол и вместе с Вэй Усянем взялся за колесо. — Давай на раз-два. Они крутили и крутили, целую вечность, проклятое колесо как будто нарочно не хотело поддаваться, и когда цепь остановилась, и Чжи Чуань разглядел ровную поверхность, он даже сразу не поверил. Неужели у этой бездны верх никуда не исчез? Бесконечным лестницам и переходам тоже настал предел, и Чжи Чуань зажмурился, когда вышел наружу из какой-то расселины и увидел свет нового утра. — Сколько мы ходили, интересно... Не интересно. Он не стал останавливаться, брел и брел дальше, до самого дворца, с трудом поднялся по ступенькам и, наконец, уложил мальчика на кровать. — Там... была вода. Чжи Чуань вяло мотнул головой куда-то, где стояла кадка с дождевой водой, сам сел рядом с Цзинь Лином. — Сейчас... я сейчас встану и найду тот кошмарный рис... — пообещал он Вэй Усяню. Надо, да. В конце концов, когда-то надо подумать и о нем, невозможно же предоставить самому себе человека, который пережил такой ужас. Вэй Усянь есть хотел, это Вэньчжун помнил. Но он не вставал, так и сидел, и увидел, что рука дрожит, поправляя одеяло. И в глазах как будто песок... насыпало же чего-то в этих проклятых подземельях! Чжи Чуань моргнул, даже веки словно каменеют, что ж такое... *** Вэй Усянь понял, что отупел. Бесконечное повторение одного и того же движения, одного и того же усилия, бесконечное скольжение камня в щелях между деревянными переборками, бесконечное дыхание Чжи Чуаня… да-да, на раз-два. Пока они выбрались наружу, он уже и время считать перестал. Это не поддаётся подсчёту. И утру удивился так, словно солнце должно было закатиться куда-то в беспросветную темень. Нет, это было даже забавно — в Поднебесной завёлся новый тёмный заклинатель, и для разнообразия это не Старейшина Илина, но он снова имеет к этому отношение. Вэй Усянь попытался прибавить шагу, но тело отказывалось и прибавлять, и шагать. В желудке сидел злобный ледяной ёж и немилосердно кололся голодными иглами. Низменное чувство совершенно обычного голода придавало происходящему неповторимый оттенок натуральности. Сложно считать всё сном, когда так сильно хочется жрать, просто до боли и прилива голодной слюны во рту. — Вода! Было чему обрадоваться. Хоть бы утопить этого надоевшего ежа. И тут же в придачу к нему подселилась гадюка-жажда. — Сиди пока, я сейчас пить хочу просто до смерти. Сиди, хорошо? После таких событий внутри собственного тела лучше бы отдыхать, а ты прилагал неимоверные усилия. Он положил рядом с Цзинь Лином его меч. Вяло хлопнул Чжи Чуаня по плечу, и поковылял в ту сторону, где должна быть вода. Хромал на обе ноги, пытался унять отвратительное ноющее ощущение в отвыкших от нагрузки руках. Он пил как загнанный конь. Отфыркивался, обливался, снова припадал к воде. Набрал в какую-то чашку, дотащился до Чжи Чуаня и протянул ему чашку. Не донёс. Замер раньше, чем понял — ещё буквально на палец сдвинуться, и прощай горло. Цзинь Лин открыл глаза, успокоено увидел вокруг себя привычную разруху — вот кровать, вот остатки занавесей, вот Чжи Чуань… Вот какой-то чужой человек, который невесть зачем тянется к его наставнику. Это уж слишком. Пока он тут валяется, на Чжи Чуаня покушается невесть откуда взявшийся… а это кто вообще? Цзинь Лин выхватил меч моментально, кончик клинка нацелился в горло незнакомца, почти касаясь кожи. Он даже с кровати не соскочил, постель проминалась под коленями. — Ты кто такой?— ледяным тоном спросил Цзинь Лин и тут же оглянулся на наставника, голос смягчился и он тихо уточнил. — Вэньчжун, это кто? *** Когда Цзинь Лин открыл глаза, Чжи Чуань, наконец, почувствовал свое сердце. Оно треснуло, как упавший с высоты орех, и расплескалось какой-то невозможной радостью. — А-Лин... — но слышно не было. Конечно, мальчик не услышит этот сиплый блеклый шепот. Чжи Чуань сглотнул острый режущий горло ком, облизал губы, но успел только улыбнуться, а Цзинь Лин вскочил. Вэньчжун услышал звон его клинка о воздух, посмотрел на мальчика, на Вэй Усяня и подумал, что отдыхать все еще рано. — А-Лин, — вот теперь его можно расслышать. — Только встали и сразу в бой, юноша. Чжи Чуань улыбнулся и дотронулся до его меча. — Этот человек не враг нам, он помог. И он устал. Откровенно говоря, я тоже, позволь мне напиться? Тебе кстати тоже не помешает. Он обернулся к Вэй Усяню, протянул руку к чашке и кивнул. — Спасибо большое. А-Лин, будет правильно сначала не пренебрегать отдыхом, а уже потом разговаривать. «Мне столько всего тебе надо сказать...». Это уже было выше его сил, просто невозможно, и Чжи Чуань просто взял Цзинь Лина за руку и ласково сжал пальцы. *** Да, он встал и сразу в бой! Только после слов Чжи Чуаня сообразил это, и принялся прислушиваться к себе. Слабость — есть, но он уже может встать. Он может поднять меч. Он может успеть среагировать, если что-то пойдёт не так. Цзинь Лин медленно опускал меч, укладывая его на постель так, словно клинок тоже устал и ему не годится пренебрегать отдыхом. Он опустил глаза, рассматривая пальцы Чжи Чуаня, в которых так уютно расположились его пальцы, и радостно засиял глазами, улыбкой, всем сердцем. Что он сделал? Как он сделал? Ничего, он упрямый, он пристанет и расспросит! — Пей, — постановил он. — Не отстану, пока не попьёшь. — Узнаю Юньмэн в этих интонациях, — не выдержал Вэй Усянь и рассмеялся, поднимая руки. — Я друг. А устали мы все просто как по учебнику, раздел «Восемь степеней усталости заклинателя», пункт шестой. — Нет такого раздела, — Цзинь Лин только бровь поднял. — Есть. Я его только что придумал. Осталось только написать соответствующий учебник. У меня есть потрясающее по своей мудрости предложение — я сварю какую-нибудь кашу, мы дружно поедим, и предлагаю поспать. Есть возражения? Нет возражений. Вэй Усянь не смущался тем, что просто не дал им озвучить возможные возражения. Он просто потащился обратно, туда, где должна быть еда. Где там бочка с дождевой водой, там же рядом кухня, просто по логике вещей. Нахрена вода, как ни там, где её беспощадно тратят? И потом, этим двоим точно надо поговорить без его нескромных ушей. И не то чтобы не любопытно, но основное он уже увидел. Мальчишка дорог Чжи Чуаню. И это не только ученик, тут всё серьёзнее. И Цзинь Жулань точно не станет вешать ему бумажку с нарисованной черепашкой на спину. Самым большим горем Вэй Усяня оказалось, что хоть он и нашёл сосуд с острым перцем, он уже безнадёжно утратил свои восхитительные свойства. — Ну хоть каша не будет настолько ужасной. Жидкая рисовая каша — нормальная еда, когда устал и выдохся. Он попробовал, и нёс миски с едой и ложку этой еды в желудке, с терпеливым нытьём ощущая, как внутренности застыли в недоумении — это что, это еда, что с ней делать, зачем она? Цзинь Лин не стал возражать, только посмотрел в спину этому безымянному пока другу, счёл, что он человек деликатный, и без лишних слов обнял своего измученного наставника. — Вэньчжун… Он обнимал, испытывая какую-то искрящуюся радость, и совсем близко смотрел ему в глаза, а потом прерывистым шёпотом сообщил: — Знаешь что? Вот теперь я чувствую их. Барьеры. Они тут есть. Он не умирает, он передумал умирать, он слишком упрям, чтобы умирать! — Поешь со мной? Цзинь Лин не собирался отлипать. *** Чжи Чуань сражался со сном из последних сил, но песок в глазах все равно не мешал ему смотреть на Цзинь Лина, держать его за руку, давать рассмотреть свою ладонь и обнимать. Хорошо, что Вэй Усянь ушел, потому что от одного взгляда на него Чжи Чуань мучился мыслями, что придется сказать Цзинь Лину, кто это, и это будет для него непросто. Придется... нет, он должен будет рассказать про печать, кровь, проклятье и то, кем он стал. Все это нужно рассказать, но только не прямо сейчас. Главное, что Цзинь Лин свободен, теперь можно не бояться быть рядом, потому что Печать близко. По крайней мере можно этого не бояться, пока мальчик не все знает, а там Чжи Чуань готов был принять любое его решение, и даже лучше, если оно будет непреклонным и может быть даже беспощадным к наставнику. У Цзинь Лина будущее, нельзя ему мешать. От искренних объятий мальчишки, от того, как он звал по имени, стало тяжело в груди, и Вэньчжун встретил еду как спасение. — Да, нельзя пренебрегать трапезой, особенно тебе. Нужно набираться сил и я даже не стану корить тебя за поспешность в этом деле. Он долго держал кашу во рту, почти не чувствуя вкуса, медленно проглотил и все больше смотрел, как ест Цзинь Лин. Много еды, как бы силен ни был голод, в Чжи Чуаня все равно не влезло бы, он съел от силы несколько ложек и сам понимал, какой сейчас медленный, даже моргает так, будто на ресницы мед намазали. — Барьеры сильные, очень. Хорошо, что ты их чувствуешь на таком расстоянии, — он устало улыбнулся. Значит, с ядром у Цзинь Лина все хорошо, и он быстро восстановится. *** Убедиться, что всё хорошо, это иногда как тяжёлая работа. Особенно после того, как очень долго было плохо. Цзинь Лин с недоверчивым ощущением немного болезненного счастья наконец поверил, что они точно разберутся и со всем справятся. Было очень любопытно, что же было, как было, кто этот человек, и наверное вежливо было бы приветствовать его как положено, представиться, уважительно спросить его имя, но он не успел. Сначала Чжи Чуань делал вид, что ест. Потом Цзинь Лин быстро проглотил свою порцию, не отлипая от наставника. Вэй Усянь ел осторожно, как будто эта каша могла ему навредить. И был недалёк от истины — тело с трудом разобралось, чего от него хотят. Это, конечно, та ещё тема для размышлений. Значит, использовать тёмный путь — против этого не было никаких возражений. И когда собственная кровь понадобилась — тоже ничего внутри не брыкалось. Флейта, опять же, прекрасно звучала сразу, без мучительного процесса привыкания. А такой естественный процесс, как утоление голода и жажды — ах, какие капризы! — Я одеяло возьму, — сказал Вэй Усянь, даже не спрашивая, можно или нет. Просто взял одеяло, оставив им кровать, выбрал себе место, где лечь, и пальцем туда ткнул. — Буду там, если что. Рядом с вами не лягу, вдруг я во сне брыкаться начну. Утро, ну и что же, что утро? Кто всю ночь впахивал, тому утро не указ. Благо сюда настырное солнце не совалось. Он завернулся в одеяло, лёг где пришлось, и даже не возился, пытаясь устроиться удобнее. Для Вэй Усяня слишком ценной оказалась возможность первый раз за много лет по-настоящему поспать. Цзинь Лин внимательно следил за наставником, сердце радостно дёргалось попавшей в сеть золотой рыбкой. — Вэньчжун, ты сам сказал, что надо набираться сил, — он не дал встать, потянул за плечи, чтобы лёг, взял за руку, не отпускал, и устроился рядом. — Ты со мной поел, спасибо. Мне этого так хотелось. А теперь — поспи рядом со мной. Он вознамерился смотреть на Чжи Чуаня до тех пор, пока он не заснёт. Упрямства Цзинь Лину было не занимать, мог ещё и одолжить, если кому не хватает. Ведь теперь точно всё наладится, нужно лишь набраться сил. Кажется, он уснул раньше, чем наставник, и ему было даже не стыдно — он порядочный ученик и выполнил распоряжение учителя, что нужно набираться сил. Разве что цепко не отпускал его руку. *** — Не мерзни, — пробормотал Чжи Чуань. Нужно будет найти для Вэй Усяня кровать. И комнату, и как-то обустроиться... Чжи Чуань не сомневался, что они здесь надолго. Может быть, Вэй Усянь захочет куда-то уйти, но вот что делать ему самому, Вэньчжун сейчас даже не особенно мог задумываться. Нужно выспаться, а потом уже думать. За Печатью придут... Он безропотно отдал миску, лег, но лег на бок, собираясь проследить, чтобы Цзинь Лин заснул, а не принялся тут упорно приносить пользу, он может... Мысли беспощадно путались, Чжи Чуань хотел что-то сказать важное, но глаза сами закрывались. — Нужно спать. Я не хочу спать, А-Лин... хочу... смотреть на тебя... — он пробормотал это почти неслышно и не понял уже, не снится ли это ему. Что он обнимает Цзинь Лина и что-то говорит ему в макушку. Наверное, это уже снится.Глава 102 — Чжи Чуань и Цзинь Лин: сквозь тьму в неизвестность
20 января 2021 г. в 00:09
Цзинь Лин лежал на чём-то, мерно стучащем прямо в висок. Иногда это переставало стучать так размеренно, и Цзинь Лин цеплялся пальцами, пытался теребить, чтобы оно прекратило замирать. Конечно, это не получалось, рук он не чувствовал. И тела своего не чувствовал, только расползающуюся чёрную боль, которая втягивала его всего, как длинную лапшу. Только что не причмокивала.
Он так измучился в попытке заставить это стучать ровно, что растревожил повреждённую руку и тихо заныл сквозь беспамятство, наконец открывая мутные глаза. Он так и лежал на груди Чжи Чуаня, и стучало ему в висок вполне живое сердце. Но вокруг был точно не Байсюэ. Это если за время их отсутствия Байсюэ не вымахал в несколько раз и не обрушился местами, что вряд ли. Всё давило огромным великолепием, и эта роскошь была в запустении.
— Где мы? — сипло спросил он и испугался собственного голоса, снова прижал голову, как щенок, на которого недобро покосился огромный чужой мир.
Зато теперь Цзинь Лин совершенно осознанно сгрёб ткань под пальцами и подёргал. Если сердце Чжи Чуаня стучит куда-то в висок, значит он хотя бы жив. Всё остальное можно исправить.
***
Чжи Чуань открыл глаза и увидел серое небо. Слишком много мутного неба в последние дни... Давит.
Действительно, давило, прямо на грудь. Цзинь Лин!
Даочжан в последний момент спохватился и не сдернул его с себя — именно такой был первый порыв, ведь Печать у него, и это слишком близко к Цзинь Лину. Сдержавшись, Чжи Чуань поднял голову, пошевелился, очень осторожно сел и усадил мальчика рядом. Только сейчас даочжан огляделся. Они сидели на вершине высокой лестницы, за спиной — дворец, огромный и безмолвный, вниз уходят ступени, местами разрушенные, чахлая трава кое-где уже победила их. Ни на площади внизу, ни вокруг не было видно ни души.
— Не знаю.
Это точно не Байсюэ. И Чжи Чуань никогда здесь не был... откуда тогда ощущение, что он знает это место?
— Как ты? Встать можешь? Нужно вставать. Надо понять, где мы.
Он совершенно не собирался заставлять мальчишку бегать тут и что-то выяснять, но велел встать, потому что только так можно понять, как Цзинь Лин себя на самом деле чувствует. Чжи Чуань поднялся сам и подал руку, ждал, пока мальчик встанет.
Где они? Вокруг горы... абсолютно безжизненное и пустое место, даже птиц нет. Чжи Чуань как раз увидел птицу, она летела так высоко, что невозможно было разглядеть нормально. Ее полет показался странным, летела-летела и потом решила описать широкую дугу... Барьеры!
Чжи Чуань сначала понял, а теперь и почувствовал. Город окружала не только стена. В этой некогда серьезной защите сейчас виднелись выбоины, башни частично обрушились, но главное препятствие, которое окружало заброшенный город, — барьеры. И раз они чувствовались даже на расстоянии, даже в такой крайней степени усталости, то Чжи Чуань уже мог сделать вывод об их огромной силе.
— Здесь барьеры, чувствуешь?
Большой город, пустой и полуразрушенный, со всех сторон окруженный магической защитой такого уровня! Чжи Чуань не участвовал в войне, но даже в Хэй слышали, как победители распорядились цитаделью побежденных.
— Это Безночный город, — тихо сказал даочжан, потрясенный.
Как это возможно?!
***
Даже просто сесть — и тут же в голове гулко отзывается каждое слово. Цзинь Лин неловко повернулся, едва не завалившись на бок, но сумел удержаться. Значит, не показалось — это действительно не Байсюэ.
Он поколебался, пытаясь сообразить, какую руку подать. Дать здоровую — и он не сможет оттолкнуться от земли. Дать эту, с бесполезной кистью и опухшим запястьем? А как? Ему пришлось придерживать эту руку здоровой под локоть, и показать наставнику, где взяться, чтобы он не заорал. Казалось, что даже крик сейчас сделает ему плохо.
Он всё-таки сумел встать, и это стоило Цзинь Лину больших трудов. Голова то пыталась утянуть его куда-то вперёд, то запрокидывалась назад. Колени подгибались.
Барьеры? Почувствовать бы хоть что-нибудь. Цзинь Лин опустил голову, напряжённо вслушиваясь в окружающее пространство. Если Чжи Чуань говорит, что барьеры очень сильны, он должен их почувствовать!
— Не чувствую, — тихо проговорил он, пытаясь нащупать, осталось ли у него хотя бы золотое ядро.
А что, если нет?! Цзинь Лин упрямо сжал губы и попытался это обдумать так, словно не он боялся, а кто-то рядом, и ему нужно срочно вправить мозги. Если бы у него не стало золотого ядра, он не смог бы воспользоваться талисманом перемещения. Хорошо. Но если это последнее, что он смог вообще? Сильные барьеры, очень сильные. Они должны ощущаться. Цзинь Лин даже дышать начал чаще в отчаянной попытке нащупать хоть что-то, и помотал головой.
— Безночный город? Наверное, это хорошо. Тут нас точно искать не станут. Правда, и мы выбраться не сможем. Так говорят.
Он приноровился стоять. Для этого, конечно, пришлось ноги переставить в откровенно неуклюжую позицию. Цзинь Лин стоял на неподвижной каменной площадке так, словно пытался не вылететь с утлой лодочки в свирепеющий шторм.
— Хотя, признаться, я знаю о Безночном только то, чему меня учили наставники…
Он снова пытался понять, осталось ли у него золотое ядро. Кажется, вместо него образовалась тёмная дыра, в которую уходили силы. Цзинь Лин придерживал руку, стоял сгорбившись. Отцовский меч он всё же умудрился забрать с собой, вот он лежит. Но попытка нагнуться за мечом едва не закончилась падением.
— Почему Безночный? — тихо спросил он, будто его могли услышать призраки клана Вэнь.
***
Все плохо. Еще хуже, чем он мог предполагать... Чжи Чуань изо всех сил попытался скрыть охвативший его ужас. Цзинь Лин не чувствует такие барьеры... это не усталость, не растерянность. Это — тьма. Он не имеет права поддаваться панике!
— Безночный город — не самый худший вариант в нашем случае, — уверенно сказал даочжан. — Не знаю, почему мы здесь оказались, но разберемся с этим потом, а сейчас нужно отдохнуть и восстановиться силы. И заняться твоей рукой. Пойдемте.
Он поудобнее перехватил мальчика и повел прямиком во дворец, туда, где на вид сохранились крыша и стены. Цзинь Лина надо было практически нести, и Чжи Чуань не собирался сейчас думать о его упрямстве и гордости — должен же он понять, что силы важнее всяких условностей!
Нашли какую-то комнату, которая очевидно была чьими-то парадными покоями, но о прежней роскоши здесь напоминали разве что потускневшая роспись, невероятного качества резные ширмы и перегородки да обветшалые рваные фонари и шелковые занавеси, которые сейчас зловеще покачивались от сквозняка.
— Придется адептам Байсюэ потерпеть излишнюю роскошь, потом найдем что-нибудь поскромнее, — попытался пошутить Чжи Чуань, — зато здесь есть кровать. Сядьте и дайте руку.
Даочжан усадил Цзинь Лина в единственную блеклую полосу света прямо на пыльную кровать. Будет очень больно, но лучше быстро. Запястье выглядело чудовищно, опухло и посинело.
— Методы моего друга иногда весьма своеобразны, но зато действенны, и еще я их хорошо знаю, — сообщил Чжи Чуань и уверенным движением без предупреждения вправил несчастную руку, готовый подхватить Цзинь Лина, если мальчишка от боли решит упасть.
***
Пойдёмте. Легко сказать — пойдёмте. Цзинь Лин шёл, сцепив зубы, и местами даже просто заторможено перебирал ногами. У него не было сил даже почувствовать всю унизительность собственного положения — быть настолько слабым, чтобы наставнику приходилось его едва ли не нести, вот где ужас.
Он бледно улыбнулся — наставник шутит. Тут действительно везде были следы былой роскоши, но это была другая роскошь.
— Излишняя, — Цзинь Лин тихо засмеялся, но смех быстро перешёл в замученное покашливание. — Бедненько тут. Золотых кистей на занавесях не хватает.
Кто жил в Башне Золотого Карпа — тому и в шкатулке с драгоценностями будет тускловато и бедненько. Хотя, конечно, Цзинь Лин преувеличивал роскошь Ланьлин, и сам первый ринулся бы в драку, если бы кто-то заявил о безвкусице в убранстве его клана. Да, золото и роскошь! Какие-то проблемы? Один из самых богатых кланов со сдержанным благородством демонстрирует собственный достаток, кто рискнёт его упрекнуть в этом?
Он протянул руку без колебаний, придерживал её под локоть, и даже успел подумать, что своеобразный метод его друга очень убедительно может поднять саблю и разрубить человека пополам. Куда уж своеобразнее! От боли он не вскрикнул, только рывком потянул воздух и неестественно выпрямился, удивлённо глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Зато теперь в запястье точно добавилось порядка.
— Вэньчжун, — свистящим шёпотом выдохнул он, и действительно едва не упал. Падать лучше всё-таки в наставника, он поймает. И он поймал.
— Кажется, руки — наше слабое место. И снова запястье, как на нашей тренировке. У тебя глубокая рана на руке. Я всё вижу. И на двоих у нас — две здоровые руки, одна моя, вторая твоя. У меня за пазухой мешочек с целебными снадобьями. Достань…
Там было всё самое полезное. Мешочек собирал Инь Цзянь, а он только добавил немного полезного. Там было письмо Чжи Чуаня, сложенное вместе с его портретом.
***
Ловить пришлось. Цзинь Лин упал прямо ему в руки, даочжан только сейчас вдруг почувствовал собственную незажившую ладонь. Золотое ядро опять ощущалось как какое-то... рыхлое, и с циркуляцией ци все тоже не в порядке, вот и заживает плохо. Снадобья пригодятся, и вода. Вэньчжун достал сначала то, что было у него, выложил на пыльный столик, но Цзинь Лин прав, важно понять, какие у них есть запасы.
— Сколько же на вас слоев шелка, юноша.
Он цеплялся за эту иронию, но она подводила, холодная кожа под ладонью чувствовалась даже через ткань, дыхание хриплое и больное. Чжи Чуань постарался осторожно и деликатно влезть мальчику под одежду.
Спокойно. Перебинтовать руку, найти лекарство. Даочжан раскрыл мешочек и узнал свое письмо, даже разворачивать не нужно, чтобы понять — это бумага из Байсюэ. Цзинь Лин хранит его письмо... от этого сердце забилось сильнее. Вообще-то смотреть на второй лист — нельзя и очень неприлично, но пальцы вот уже развернули его, прямо под взглядом Цзинь Лина. Чжи Чуань замер, смотрел на собственный портрет, сложил снова и очень аккуратно вернул обратно в мешочек. Он сидел, опустив плечи, смотрел куда-то на колени Цзинь Лина и не знал, что сказать. Как сказать? Мальчишка, упрямый и смелый, честный, такой искренний... Что бы там ни шептала тьма в Городе И, а Чжи Чуань понял — разочарование неизбежно, и он боится увидеть его в глазах ученика. Одно за другим, сначала Мэн Яо, теперь наставник, чем Цзинь Лин заслужил это?
— Прости меня, — тихо сказал, наконец, Чжи Чуань, бережно взял больную руку, чтобы нанести снадобье, но вместо этого поднял взгляд в чумазое и усталое лицо ученика.
Так малодушно — со страхом хотеть прощения, когда сам же натворил все это совершенно сознательно. Под прикосновением он чувствовал эту живую черноту и знал, что она безжалостна и немилосердна.
— Прости... Я найду выход, — раненая ладонь ласково коснулась щеки мальчика. — Я обещаю.
***
— Это же хорошо, — Цзинь Лин говорил медленно, слова цеплялись за горло внутри всеми лапками. — Нам хватит этих шелков на повязки… занавеси… простыни…
Он пытался собрать себя по кусочкам, просто всё расползалось в разные стороны, и лишь для того, чтобы темнота его окончательно поглотила. Цзинь Лин как-то мимолётно подумал, что наверное живым отсюда не выйдет. Когда всё растворяется и ползёт куда попало, это не лечится. Нет раны, нет повреждения, которое можно залечить. Вот и наставник опустил голову, изучив его запасы. Понял, что там лечить нечем, бесполезно. И прощения просит.
— За что же? Нет, если тебя это гнетёт — конечно же, я прощаю. Хоть и не пойму за что. Ты сделал так, как я хотел — не позволил им нас запереть. Скорее мне нужно просить прощения — я на тебя орал… не каждый наставник станет терпеть такого вздорного и упрямого ученика. Прости, Вэньчжун. Я просто не мог поверить…
Цзинь Лин хотел лечь. Это ничего, что тут пыльно. Просто сидеть было тяжело. Настолько тяжело, что он с трудом уложил голову на подставленную ладонь наставника и смотрел на него с болезненным вниманием.
— Ты обязательно найдёшь выход. Смотри, ты обещал… Когда выберешься, объясни всё Фее, хорошо? Она тебя не оставит. Ты ей тоже нравишься. Мне больше, но она тоже тебя любит.
***
— Не каждому наставнику так повезет с учеником, — Чжи Чуань улыбнулся.
Сердце тревожно зашлось. Только что он собирался сказать Цзинь Лину про проклятье и Печать, а теперь передумал. Потом скажет, сейчас важнее другое.
Слова Цзинь Лина звучали как прощание и ... признание, которое оставляют на последний момент. Чжи Чуань взял его лицо в ладони, посмотрел в глаза.
— Выберемся. Мы. И Фею найдем. Мне нужно все ваше упрямство, юноша, вам придется постараться. Помнишь, ты сам сказал, что еще не всему научился.
Нет, он не собирается сдаваться, прощаться, ведь они же только встретились! Чжи Чуань для начала напоил Цзинь Лина, дал укрепляющую пилюлю, велел не глотать, а долго держать под языком. Это было не только правильно, но и нужно, чтобы мальчик оставался в сознании. Вэньчжун не думал сейчас о своей усталости, он нашел тряпки, стер пыль вокруг Цзинь Лина, устроил его удобнее, подложив под голову подушку. Он рассказывал что-то, просто о том, что нашел и за чем ходил. Ему нужны были хоть какие-то реакции, даже если это будут всего лишь дрогнувшие ресницы или слабая улыбка. Попытка поделиться своей ци Чжи Чуаню не понравилась. Проклятье набирало силу, отталкивало поток, и одновременно тянулось к самому даочжану, он чувствовал лихорадочный пульс и упорно пытался унять желание достать Печать и попробовать с ней договориться.
В конце концов он попросил Цзинь Лина подождать и вышел на улицу. Нужно подумать. Что он имеет? Ядро, которое снова надо восстанавливать, но на долгие медитации времени нет. Лекарства закончатся очень быстро, да и ясно же, что они тут не помогут.
Что он вообще знает о проклятьях? Целое море всего, нужно начать с этого. Чжи Чуань вернулся, достал подготовленную для талисманов бумагу, которая оказалась с собой, тушь, начал с первой очевидной схемы, но быстро убедился, что она не поможет, что ее нужно менять. Он вспоминал все, чему учился все долгие годы, но проблема была в том, что для этих заклинаний и практик нужно было золотое ядро и ци. Вэньчжуна неизбежно толкало в ту область знаний, которая стала ему доступна уже в то время, когда Чэнь Бо открыл ученику тайну Байсюэ.
Даочжан посмотрел на Цзинь Лина и понял, что бьется уже несколько часов. Тогда он достал Печать, положил на стол и выстроил вокруг иные знаки. Листочки едва всколыхнулись, артефакт дрогнул и потянулся к ним тонкими дымными нитями. Чжи Чуань ужаснулся тому, насколько хорошо он помнит все, что так старался забыть, но еще больше тому, что эта Печать отзывалась по-настоящему, как хозяину, словно он знал ее очень хорошо, нет — они знали друг друга. Сила рождалась буквально на глазах, формировала чистую энергию, бери и пользуйся. Она была не враждебной, не чужой, и Чжи Чуань чувствовал, что может ей управлять. Воздух в комнате словно стал чище, как после грозы, все чувства снова обострились, и даочжан теперь даже точно знал, что в этом большом городе они с Цзинь Лином вдвоем, никаких людей тут точно нет.
Он подошел к мальчику, запрещая себе бояться, коснулся его руки, ощутил, как тонкие нити силы сплетаются, связывая их еще не крепко, но совершенно ясно. «Я могу дать ему сил, это не сделает больно и не навредит» — если бы Чжи Чуань не был так уверен, он бы не стал пробовать, но пепельный поток легко и свободно проник под бледную кожу Цзинь Лина, на этот раз не встретив сопротивления. И самое главное, что дало Чжи Чуаню первую надежду, — он смог его спокойно прервать, поделившись силой.
— А-Лин? — тихо позвал он.
***
— Но мы не найдём Фею, Вэньчжун, — прошептал Цзинь Лин. — Скорее она нас найдёт. Просто она раньше начала. Уже ищет. Если её не заперли.
Почему-то осознание, что Фею из-за него, из-за них, из-за всей этой истории могут запереть, чтобы не позволить ей искать, окончательно придавило ощущением безысходности. Цзинь Лин даже не понимал, что это не его, это навязанное, чуждое, тёмное — внутри сквозило мраком, выпивало всё живое.
Он не смог кивнуть — только глаза прикрыл на мгновение, соглашаясь быть и дальше упрямым. Но прежде чем быть упрямым нужно быть послушным, на это сил хватало. Проглотить воду. Положить под язык пилюлю и ждать, пока она растает. Он затаился на этой кровати, выжидал, пока пройдёт это сковывающее ощущение. Оно ведь должно пройти, оно не может не пройти — против него настроился наставник Чжи Чуань.
Но не проходило.
Цзинь Лин несколько раз проваливался в беспамятство, но чутко открывал глаза, стоило Чжи Чуаню наклониться над ним. Это было важно — видеть, понимать, что они ещё не сдались. Момент, когда сползание в бездну замедлилось, он почувствовал сквозь бессильную дремоту. Кажется, он дошёл до момента, что не смог открыть глаза, чтобы посмотреть на Чжи Чуаня. Но именно теперь у наставника что-то получилось. Нет, он не излечился в момент, но точно принялся умирать медленнее. Милосердие момента заключалось в том, что усилия, прилагаемые для дыхания, стали ощутимо меньше.
А-Лин. Так тепло…
— Вэньчжун, ты сам не отдыхал. Я всё вижу. Что ты сделал? — Цзинь Лин беспокойно сжал его руку.
Слабое пожатие, пальцы норовят снова бессильно раскрыться. Но Цзинь Лин упрямо сжал губы, всматривался в глаза напротив, сумел улыбнуться.
— Что бы ни сделал, оно меня немного склеило. Я перестал разваливаться на части. Покажи мне руку. Мы её так и не полечили…
Говорить тоже оказалось полезно, даже голос окреп. Цзинь Линь подвинулся ближе, чтобы не дать Чжи Чуаню сбежать. Разваливаясь и рассыпаясь на части, он всё равно помнил, сколько сил уходит на элементарное. Если они оба тут упадут без сил, им никто не поможет.
— Я не могу постоянно лежать. Я должен встать. А ты ложись.
***
— Никто не запер Фею. Нельзя просто взять и запереть собаку-оборотня на пути самосовершенствования.
Фею он тоже подвел. Ей сейчас точно не до совершенствования, она волнуется, ищет.
— Я... нашел силу. Она помогает, но этого мало, нужно дальше искать. Зачем ты встаешь? Рука вот, она заживает.
Руке и правда стало легче, от этой силы она стала меньше болеть, и Чжи Чуань продемонстрировал ладонь, чтобы Цзинь Лин это увидел и успокоился. «Вэньчжун» — это слишком щедро для такого, как этот наставник.
— Я не разрешаю вставать.
Чжи Чуань неожиданно рассердился. Это риск — тьма, он рискует, он не знает, правильно ли поступает, а Цзинь Лин решил попрыгать?! Но искра вспыхнула и угасла, даочжан попробовал уложить его обратно.
— А-Лин, пожалуйста. Мне действительно нужно отдохнуть, найти воду, может, место без сквозняка. Нужно подумать.
***
— Как это «зачем?» — Цзинь Лин устал быстрее, чем встал, и этот сердитый запрет не встретил сопротивления.
От этого хотелось просто расплакаться. Наставник просил его быть упрямым, а он не смог даже просто упрямо встать. Куда это годится?
— Моя очередь о тебе заботиться, — он предпринял ещё одну попытку, но и она бесславно провалилась.
Цзинь Лину пришлось довольствоваться внимательным и придирчивым осмотром раненой руки. Да, она заживала. Может не так быстро, как хотелось, но всё же.
— Вэньчжун, — настойчиво и со значением проговорил он, вздохнул и потянул его к себе. — Пожалуйста.
А что? Да, он считает себя вправе так называть своего наставника. Он ведь говорит «А-Лин». Пусть скажет ещё раз. И ещё раз.
— А ты можешь отдохнуть рядом со мной?
Это совсем сопливо. Молодая госпожа, точно. Цзинь Лин упрямился изо всех сил, но он же не подвинулся рассудком, верно? Он всего-то лишился золотого ядра, и не обязательно умрёт в ближайшие пару часов.
— Прости. Если тебе нужно побыть одному и собраться с мыслями, я понимаю. Я веду себя как обуза. Но если ты не отдохнёшь, то мы не выберемся.
А легко ли ему метаться вокруг ученика? Это Безночный, вокруг чужие барьеры, которых он не чувствует, тут ещё печать… всё на самом деле плохо. Цзинь Лин смирно лёг на место и попытался замотаться в свои одежды с головой. Не нужно доставлять проблему наставнику, который пытается найти выход. Лучшее, что он может сделать, это быстрее поправиться. Он страстно хотел это сделать, но не мог. Отчаяние медленно распахивало внутри жадную пасть.
***
— А-Лин, — если сопротивляться, то Цзинь Лин только больше сил потратит, и Чжи Чуань позволил себя притянуть ближе, но использовал это, чтобы удобнее уложить мальчика. — Я могу. Отдохну рядом, хорошо, но только мне нужно ненадолго уйти. Я вернусь, уже сейчас.
Его не хотелось оставлять ни на миг, но Чжи Чуань прекрасно понимал, что если просто быть рядом, то решение само себя не найдет. И вода не появится. И готовыми к неожиданностям извне они не будут, если не подготовиться.
— Вы не обуза, юноша, — нарочно сказал он строго и поправил край ханьфу Цзинь Лина. Он кутается... холодно? — Сейчас приду.
Даочжан обошел ближайшие комнаты, нашел одеяло, какую-то посуду, нашел даже чай, который на удивление не отсырел, видимо, роскошная шкатулка для несомненно королевского качества напитка не позволила. Да и воздух здесь в Безночном был какой-то сухой. Кухня оказалась почти разрушенной, Чжи Чуань нашел чудом уцелевшие остатки совершенно высушенных грибов и риса. Такое ощущение, что в этом месте не водились даже мыши, потому что любая нормальная мышь уже давно не оставила бы совершенно ничего.
Дожди в Безночном городе все-таки случались, по крайней мере совсем недавно. Это стало маленькой радостью, ведь найденная дождевая вода не успела протухнуть, да и можно было считать, что она не отравлена — за колодец Чжи Чуань не мог бы поручиться.
Он возвращался к Цзинь Лину несколько раз, снова делился этой дымной силой, которую получал с Печатью, давал лекарство, чай. Он пробовал и ци, но это снова встретило сопротивление проклятья, сделало Цзинь Лину больно, поэтому пришлось отказаться. Печать Чжи Чуань каждый раз забирал с собой.
Он развел огонь, плотнее занавесил окна и все остальное время потратил на то, чтобы понять, как преодолеть проклятье. Но чем больше Вэньчжун старался, тем больше чувствовал, что каждая попытка как будто привязывает его к Цзинь Лину. Когда даочжан поймал себя на мысли, что, может быть, нужно просто этому не мешать, страх чуть не лишил его самообладания. Как он может об этом думать?! Очевидно же, что если позволить Печати взять верх, то все станет совершенно необратимым, она заберет силы Цзинь Лина и снова притаится.
Вэньчжун вышел на улицу. Безночный город совсем утонул в темноте, а он этого даже не заметил, так быстро пролетело время. Даочжан застыл, слушая тишину. Прошел день, но все вокруг почти неуловимо изменилось. Воздух к ночи стал гуще, теплее, Чжи Чуань не чувствовал опасности, но именно это и пугало. Он совершенно не знал, чего ждать от этого места, но не сомневался, — оно живое. Им с Цзинь Лином нужна защита, и даочжан мог только сделать то, что умел. Точнее — мог, только не так, как раньше, потому что Золотое ядро не давало достаточно.
— Хорошо, — тихим шепотом согласился Чжи Чуань.
Что еще ему делать с этим Золотым ядром? Ждать, пока пригодится для чего-то еще? Экономить силы? А если он подпустит еще одну опасность? Чжи Чуань окружил их комнаты магической защитой, насколько мог. Он не знал, от кого их ставит, поэтому возводил сразу и от людей, и от нечисти, пока не исчерпал все.
Осторожность и осмотрительность нужна хоть в какой-то мере. Чжи Чуань вернулся в комнату, уложил Печать в найденную во дворце коробку. Стало легче, но и беспокойнее одновременно.
«Ничего удивительного, ее хочется держать при себе», — подумал Чжи Чуань. Но нельзя быть рядом с Цзинь Лином всю ночь, когда Печать с ним.
— А-Лин? — Чжи Чуань тронул плечо мальчика. — Я здесь. Никуда не уйду... Совсем никуда.
Даочжан прислушивался к его дыханию, касался щеки, каждое мгновение страшась обнаружить холод или наоборот — тяжелую лихорадку, или что-то еще ужаснее.
— Ты слышишь?
«Ты узнаешь меня, Цзинь Лин?!! Посмотри на меня!!!»
***
Маленькая бесполезная победа — просто побыть рядом с Чжи Чуанем, услышать, что он не обуза, и снова отпустить. Наставник постоянно уходил, но он возвращался. Возвращался, чтобы лечить, чтобы ухаживать. Цзинь Лин безропотно глотал всё, что попадало в рот, с надеждой впитывал силу, природу которой не понимал и толком не ощущал. Бестелесный серый голос ползал под кожей, нашёптывая соблазнительное — закрыть глаза, перестать думать, перестать дышать, отпустить Чжи Чуаня, освободить. Он упрямо сопротивлялся. Наверное, сложно терпеть навязчивого ученика, который и помочь толком не может, и лишь ответственность наставника его удерживает — голос так сказал.
Цзинь Лин не замечал, как время перелистывается с какой-то ненормальной скоростью, он перестал страдать от отсутствия Чжи Чуаня рядом, когда научился соскальзывать в отупляющее беспамятство. Когда тот возвращался и будил, то вот тогда и был смысл смотреть, слушать, что-то говорить — но на слова тоже оставалось всё меньше сил. А когда Цзинь Лин забыл как правильно произносить какое-то слово, к этому состоянию примешался ещё и страх, но вялый, бесполезный, как всё вокруг.
Даже сон не помогал избавиться от присосавшегося к нему паразита, который вытягивал силы, делал всё вокруг блеклым и невыразительным. Наверное, это было даже хорошо — не было сил ярко бояться и переживать. Но во сне бестелесный голос становился ближе, он звучал не только под кожей, он мелко подрагивал в каждой косточке, в связках, протискивался по венам, перемазываясь в крови.
Где-то глубоко под Безночным городом не спалось, и вот это как раз было хорошо. Что-то изменилось там, наверху, оттуда сквозило живыми эмоциями, свежей тьмой. Это хотелось посмотреть ближе, потрогать, откусить немного. Кто-то звал, но не его, кто-то трогал за плечо. А у него точно есть плечо, чтобы за него можно было трогать? Совсем никуда он не уйдёт… конечно никуда, потому что отсюда и некуда!
— Теперь слышу очень чётко.
Ох. Оооох, как интересно, когда губы и язык меняют выдыхаемый сквозь голосовые связки воздух, и это складывается в слова. Глаза теперь нужно открыть.
На Чжи Чуаня с холодным любопытством смотрели змеиные глаза с узким вертикальным зрачком, но ведь это были неправильные глаза. Они не видят всего так, как оно должно выглядеть. Зрачок дробился, приобретал другие формы, даже попытался поделиться на несколько одинаковых, меньшего размера. Губы растянулись в неудобной гримасе… как там её? Ах да, улыбка. Вот, вот такой зрачок удобнее — такой же почти, какой сейчас видно в глазах этого меченого тьмой заклинателя напротив.
— Кто вы оба и как сюда попали?
Горло сопротивляется. Чужое горло, неподатливое. Нужно подышать за него нормально и правильно, а то откинется. Руки… ну так себе руки, хотя рассматривать любопытно. Этими руками можно потрогать это худое суховатое тело. Юношеское тело, нет той мощи, как у тела напротив. Просто который напротив и в тревоге мало спал, да и меченый свежей тьмой, вон какие глаза.
— Этот мальчик проклят, — пальцы бесцеремонно распахнули одежды на груди, трогали кожу, задевали соски. Забавное ощущение, от этого небольшие кусочки плоти становятся твёрдыми.
— Но это не проклятье тысячи язв и дыр. А мучается почти так же. Гаснет. Какие глаза непривычные и всего два… так и должно быть?
Ткнул пальцем в глаз — больно, пришлось моргать, и почему-то слёзы.
— Непрактично. Значит, А-Лин вот это? — пробежался пальцами по лицу, по шее. — Забавный. А где тьма, которую ты принёс? Чувствую, что сокрыл где-то. Это тело мало того, что жрётся проклятьем, так ещё и затекло, я разомнусь, ты не против же? А-Лин спит.
Как приятно потягиваться! Оооо, это какое-то старое забытое чувство, когда можно потянуться всем телом, чтобы руки и ноги даже подрагивали, сладострастно зевнуть… пасть маловата, и зубы дурацкие, зато клыки не мешают.
Можно разминать эти руки, ноги, потереть шею. Деятельно изучить, что там как у этого А-Лина. Тряпки приятные, видимо дорогие. А «дорогие» — это как? Что-то знакомое.
— Трудно говорить проклятым ртом, а подняться сюда я весь не могу, хотя уже поднимаюсь. Спускайся ко мне, заклинатель? Поболтаем. Я давно не говорил. Даже забыл как это. Новорожденную тьму бери с собой, всё что-то родное, — пришлось прислушаться к себе.
Недовольство. Упрямое. Страх, упрямство.
— Проклятый мальчик просыпается, — гримаса, которая улыбка, снова растянула губы. — Убьёшь его? У тебя лицо такое, будто убьёшь. Забавно, он проснётся, а тут убийца. Досада!
***
Голос царапнул холодом по спине. Что это? Это же Цзинь Лин, но... не он. Почему такой странный голос?
И тут мальчишка открыл глаза, и даочжан застыл, так и касаясь рукой его плеча. От этих глаз просто невозможно было оторваться! В них невозможно было смотреть! Чжи Чуань моргнул, змеиный зрачок стал обычным, но взгляд... чужой. Он убрал руку.
Что?
Взгляд следовал за движениями Цзинь Лина. Что это за наваждение? Видение... проклятье! Да, это проклятье. Тьма. Даочжан встал. Нельзя смотреть на это бесстыдство, но он все равно смотрел, как скользят пальцы по коже, как твердеют соски, и слушал.
— Что... что ты такое? — голос сел, Чжи Чуань шагнул назад, потянулся за мечом.
И это существо вдруг словно угадало — убьешь. Да нет же! Как он может его убить?
— Кто ты?! — Чжи Чуань почти крикнул и резко приблизился, меч упал на пол.
Он ухватил мальчика за плечи, пристально, с вызовом посмотрел ему в глаза.
— Отпусти его!
Ярость смешивалась со страхом. Слова доходили медленно, а ведь этот голос говорил о Печати, спрашивал... Что-то чужое в его Цзинь Лине, в его сердце, в душе... это что — все? Конец? Не может быть... не может быть... так быстро?!
— Отпусти его! А-Лин. А-Лин, это я. Вернись ко мне! Вернись... — Даочжан рухнул на колени, сгреб Цзинь Лина в объятия, прижал к себе. — Вернись...
Отчаяние давило каменной хваткой. Неужели он проиграл собственной ошибке, и даже не заметил?!
***
Это горло способно не только на разговоры. Вот сейчас воздух с равными промежутками вырывался из него, издавая какие-то дурацкие звуки. Смех. Это точно был смех. Весело!
— Я и не держу мальчика, он просто спит. Сейчас проснётся. А вопрос — в точку.
Он похлопал этого встревоженного меченого тьмой по плечу, снисходительно не вырываясь.
— Я не знаю, что я такое. Не помню. Не понимаю многого. Вернусь, когда мальчик заснёт. Наверное, полезнее будет спустя часик-другой после того как заснёт. Проклятье интересное. Вкусное. Вернусь — поговорим. Я намерен предложить тебе сделку. А сейчас — не будем пугать А-Лина.
Мальчишка и впрямь просыпался, его сознание барахталось уже где-то совсем рядом, беспомощно булькало. Было жалко оставлять это тело, ещё тёплое, пока что живое. Ненадолго, уж очень занятное проклятье было. Но есть ли ему дело до жизни этого мальчика? Сама по себе она ничего не стоила. Хотя он ничего не знает. Бездарный вышел разговор — взаимные вопросы и никаких ответов.
Цзинь Лин очнулся после затяжного кошмара и даже не удивился, когда понял, что Чжи Чуань его зовёт и так сильно к себе прижимает. Кажется, полураздетого. Было что-то плохое. Он действительно умирал, а наставнику удалось его откачать?
— Вэньчжун, — позвал он, удивился отчаянию в его глазах и ласково прикоснулся к щеке. — Я тебя искал и нашёл. Неужели думаешь, что теперь я тебя оставлю так просто? Мне снился кошмар…
Он тревожно прижался к наставнику и пытался его успокоить, утешить, не понимая, от чего именно спасает.
***
Чжи Чуань слушал чужой голос и с ужасом понимал каждое слово. Все, что говорило это нечто, оседало в сознании ясным рисунком. Оно может приходить и уходить, сделка, и оно не связано с проклятьем... как это все возможно?
Имя, произнесенное настоящим, живым голосом, огнем разлилось по сердцу.
— А-Лин...
Чжи Чуань накрыл ладонью его ласковую руку, понял, что взгляд наполнен ужасом, и это надо немедленно убрать, чтобы не пугать Цзинь Лина.
— Кошмар, да, — сипло подтвердил даочжан, в горле так пересохло, что было больно говорить.
Он прижимал к себе мальчика, гладил по волосам, пока не успокоился достаточно, чтобы нормально мыслить.
Нечто вернется. Оно откуда-то взялось и появилось в Цзинь Лине, говорило, обещало и задавало вопросы. Оно рассуждало! Это разумная сущность, которой интересно. Она чувствует печать, ее занимает проклятье... Это какой-то кошмар...
— Ты раскрылся во сне, — Чжи Чуань осторожно отстранился, стал поправлять на юноше одежду. — Что тебе приснилось? Расскажи.
Он поднялся и взгляд упал на край коробки под кроватью. Видимо, придется Печать держать при себе, раз нечто о ней знает. Вэньчжун принес чай, подал Цзинь Лину, придерживая чашку.
— Я пока ничего не придумал, — сознался Чжи Чуань. — Это все из-за Печати и из-за меня. Я ищу способ, но пока получается только поддерживать в тебе силы.
«Ищу и не нахожу. Неужели придется и дальше пытать тебя этим состоянием, пока я ищу способ?» Он помнил, как наставник дал ему срок, как страшно мучилась душа того человека, пока ученик тратил время в бесплодных попытках. Тогда выходом стало убийство, и теперь сердце сжимал холодный ужас от того, что он натворил.
***
Точно что-то плохое. Что с ним? Цзинь Лин не отпускал его, успокаивал как мог. А что он мог? Только звать по имени и прижимать к себе слабыми руками.
— Вэньчжун, у тебя голос хрипит. Тебе нельзя болеть. Давай ты выпьешь горячей воды хотя бы, и лекарство обязательно.
Раскрылся во сне. Наверное, так и было. Это вполне подходило, хотя и странно — ведь было холодно, очень холодно.
— Там было холодно. И я был один, хотя меня было много. Но самое страшное — я не мог понять кто я, и даже что я. Меня не было, Вэньчжун. Даже рук не было, ног. Я как бы был, но непонятно. Очень страшное ощущение неопределённости.
Цзинь Лин глотнул чая, и прикладывал все оставшиеся у него скромные усилия, чтобы напоить своего упрямого наставника.
— Вэньчжун… знаешь, это даже помогло. Я так измучился во сне с этой неопределённостью, что сейчас мне даже стало лучше. У меня есть определённость, и я могу её осмысливать и что-то с ней делать. Даже сейчас.
Чай совершенно точно пошёл ему на пользу. И это скудно описанное ощущение определённости на самом деле значило бесконечно много.
— Не только из-за тебя, Вэньчжун. Дядя Цзян сейчас посмотрел бы на тебя вот так, — он очень похоже метнул молнии глазами и скривил губы в печать воинственной непримиримости. — И сказал бы, что у тебя мания величия. Это я мягко выразился. На самом деле сказал бы: «Это ж каким ты себя исключительным считаешь, прямо всё на свете происходит из-за тебя. Сходи вызови дождь, крестьяне жаловались, что посевы сохнут».
Цзинь Лин улыбнулся и взял своего наставника за руку.
— Осмысли, Вэньчжун. Это всё — из-за стечения и сплетения многих обстоятельств, поступков и решений многих людей. Даже моих. Если бы я не схватил Печать, то сейчас не был бы такой тряпкой. Если бы дядя Яо не устроил всё это — так и вовсе ничего не было бы. Но тогда у меня не было бы такого наставника, лучшего в моей жизни. Ты жил бы в Хэй… и не знал бы про меня вообще. И я не знал бы, как правильно сварить суп из лотоса, сколько тратится воды на самые невинные и обычные нужды, и что не нужно обдирать до блеска чугунную сковороду, ведь чёрное — не всегда плохое. Наверное, сковорода и вода научили меня многому. Когда мы отсюда выберемся… я тебя не отпущу, Вэньчжун.
***
«Он чувствует это...» — Чжи Чуань попробовал себе представить, и холод побежал от затылка по спине. Эта сущность не просто вселяется в Цзинь Лина! Он чувствует это!
Вот, значит, как...
— Пожалуйста, тебе нужно поесть, пока ты можешь, — даочжан встал и занялся простыми вещами, а мысли крутились все вокруг того, что случилось. — Вот, я приготовил. Это невкусно, но необходимо, и я тоже поем, давай вдвоем.
Чжи Чуань подумал, что говорит сейчас немножко как Инь Цзянь. Он вернулся и сел рядом, а когда Цзинь Лин взял его за руку и призвал к осмыслению, показалось, что все налаживается, что это проклятие отступило. Но не померещились же ему змеиные глаза и голос? Или... или эта сущность дала мальчику сил?
«Лучшего в моей жизни...» Как Цзинь Лин так безоглядно в него верит? Он вот в Мэн Яо тоже верил, и что? Одно разочарование.
— Черное — не всегда плохое, — согласился даочжан, подавая на ложке кашу из старого риса и грибов. — Есть вещи гораздо хуже, чем черное.
Каша выглядела чудовищно. Чжи Чуань съел первую ложку, не поморщился и проглотил. Тошнило, но не от этого, а от себя, того, что он сделал, к чему это все может привести и от нависающего ощущения беспомощности.
— Если ты это съешь, нам будет легче выбраться, — солгал он с ласковой улыбкой и строгостью наставника во взгляде. — Я устрою тебе экзамен, узнаем, как ты сам сваришь суп из лотосов. Или сварим каждый свой и будем пробовать. Заставим Сун Ланя, например, — Чжи Чуань усмехнулся. — Нет, Инь Цзяня, он сразу скажет, какой полезнее, честно и беспристрастно.
Природа сущности не давала ему покоя, ее слова звучали в голове, и Чжи Чуань невольно всматривался в глаза Цзинь Лина, пытаясь понять, есть ли в нем хотя бы ее тень.
То, что она посмела вот так вот легко вселиться, наплевала на все барьеры, как будто они для нее не существуют, как будто...
«... она здесь повсюду».
Зачем ей тогда Цзинь Лин? Что она хочет? Он спросит. Заставит ее ответить. Она говорит «сделка»? Говорит о Печати? Пусть сначала ответит и перестанет мучить мальчишку, тогда поговорим. Но чтобы поговорить, придется ее вернуть, а для этого Цзинь Лин должен заснуть.
— А-Лин... этот кошмар. Он, наверное, вернется. Но я всегда рядом, никуда не ухожу. Ты меня не отпустишь, когда не спишь, я тебя — когда ты спишь, уговор. Мы справимся. Ешь, я дам тебе лекарство, для которого нужно хоть немного поесть, но оно необходимо.
Снотворное. Чжи Чуань достал пилюлю, проклиная себя за это. Но как еще ему быть? Может, чем крепче сон, тем меньше кошмар? В конце концов, от этого страшного сна Цзинь Лин может вообще решить не спать, а это совсем невозможно. Значит, рано или поздно, ему все равно придется дать ему снотворное и нечего сомневаться.
Он уговаривал себя. И все равно снова лгал.
***
— Бывают, — охотно согласился Цзинь Лин. — Эта каша… она просто ужасна.
Он без кривляний ел эту жуткую еду. Тело нужно кормить, иначе до вкусной еды ему не дожить. Всё это помогало, Цзинь Лин почти чувствовал тот вкус, когда они с наставником сварили суп, а мысль заставить Сун Ланя пробовать и выносить вердикт ему нравилась чрезвычайно.
— Вэньчжун, тебе нужно тренироваться. До моей ужасной каши тебе ещё далеко. Я же помню свою первую стряпню в Байсюэ. И как все мужественно её ели. Отважные люди. Ненормальные.
Он устал от еды. С надеждой впитывал строгость наставника, заглядывал ему в глаза и с тоской понимал, что Чжи Чуань ему врёт. Неприкрыто врёт, они не выберутся. Он возится с умирающим, и очень страдает от этого. Винит себя. Как-то это несправедливо.
Цзинь Лин доверял тому, кого сам выбрал. Это вообще другое, это не родственная связь. Он глотал совершенно жуткую кашу, но чай спасал. Если запить, можно проглотить что угодно, а потом послушно открыть рот, чтобы проглотить эту пилюлю.
— Ничего. Сейчас мне кажется, что я буду знать, что это сон. Я устал, Вэньчжун… Буду во сне осмысливать, что это мне снится и с какого перепуга такое странное оно.
Цзинь Лин смирно лежал на месте, не пытался вскочить — уже знал, что это закончится. Примерно ничем, только зря будет переживать наставник. Не пришлось даже закрывать глаза, они сами закрылись. Только теперь Цзинь Лину казалось, что он помнит — это будет сон. Это будет всего лишь сон, что бы он ни увидел.
Прошло сравнительно немного времени, чуть больше пары часов. Можно было сразу заявить о своём возвращении, но наблюдать за этим меченным тьмой оказалось интересно… хоть и нудновато. Явно ждал и стерёг. Да и наблюдать из-под ресниц не так удобно. Тело снова одеревеневшее. Какое странное проклятье, оно что, превращает мышцы и кожу в древесину? Не слышал о таком, да и не похоже по виду.
Нет, лучше встать, мальчишке не повредит размяться.
— Воу… оооой, как всё запущено, — голову куда-то в сторону повело и ноги попытались подогнуться, стоило соскочить с кровати. — Я же говорил, что вернусь. Не хватайся за меч, я не сбегаю никуда с этим телом, но размяться не повредит.
Тут хотя бы потоптаться на месте пару раз присесть, помахать руками. Движения резкие, угловатые. Непривычно, чужое тело. Конечностей мало. Или много? Ещё непонятно.
— Мальчишка какой упрямый. И ты упрямый. Так, я обещал, что дам ему поспать пару часов, чтобы отдыхал. Видишь, я выполнил обещание. Так кто вы такие и откуда взялись? Здесь давно не было живых. Что ели? — он сунул нос в остатки каши, чихнул в сторону. — Гадость.
Он сел на край кровати, удобно, широко расставив ноги. Опёрся локтями на колени, складывал и переплетал пальцы, осваиваясь в этом теле. Приятно. Только нужно починить, чтобы проклятье не жрало его так быстро. Ехидно рассматривал человека напротив.
— Что у тебя с лицом? Чернота под глазами, и не от тьмы. Не спал? Расскажи мне. Я давно не говорил, даже забыл как это.
***
— Отдыхай, это будет сон, — Чжи Чуань укрыл мальчишку, сидел, положив руку ему на плечо, не хотел отходить, но нужно вставать, нужно подумать, а если эта жуткая сущность не явится — позвать.
Он забрал Печать. Если нечто о ней знает, лучше держать при себе. Даочжан с отвращением подумал, что не терпит даже мысли о том, что на Печать кто-то может претендовать, кто-то вообще может о ней думать. Спрятав артефакт в складках рукава, он отошел от Цзинь Лина. Ему казалось, что эта сила должна быть все-таки подальше, хотя бы так — на несколько шагов.
Чжи Чуань ждал, но все равно вздрогнул, когда услышал голос, и напряженно наблюдал за тем, как «Цзинь Лин» встает. Омерзительно. От этого хотелось орать и немедленно сделать хоть что-нибудь, чтобы выбить нечисть из этого тела, но даочжан справился с этим порывом. Пришлось. Если хочешь что-то понять, необходимо сохранять хладнокровие. Чжи Чуань понял, что сжимает меч, только когда сущность ему об этом сказала. Это заставило содрогнуться — что если он так же не сдержится и не заметит, как заносит оружие над Цзинь Лином?!
Чжи Чуань по дуге обходил это нечто, когда она подошла к столу и сунулась в кашу. Наблюдать Цзинь Лина таким, с совершенно чужими... повадками? — да, так только и можно было это назвать, — было до такой степени дико, что Чжи Чуань чуть не решил, что сходит с ума. Но если нет выхода, а его даочжан не видел, то он готов был и с ума сойти, лишь бы зацепиться хоть за что-нибудь.
— Чжи Чуань, — ответил он глухо. — Из Байсюэ. И Цзинь Лин, мой ученик. А кто ты? Что ты такое?
Отвратительно, но оно осваивалось в чужом теле, вот уже и ходило, и село вполне свободно...
— Нас вышвырнуло талисманами перемещения. Понятия не имею — как. Безночный город, я тут и не был раньше. Какая тебе разница? Ты говорил о сделке. О проклятии. Что ты о нем знаешь? Какая сделка?
Даочжан холодно задавал вопросы, потому что только так можно вообще оставаться собой, сохранять самообладание. А еще он снова почувствовал дыхание своей новой силы. Она жила, подталкивала и внушала уверенность.
***
— Чжи Чуань. Из Байсюэ… Байсюэ, хм… Цзинь Лин. Цзинь. Лин.
Пришлось несколько раз повторить, укладывая на язык незнакомые слова и название. Хотя что-то явно было, за это хотелось схватиться. Он что же, не видит усилий? Сыпет вопросами. Пришлось ухватиться за ещё одно название.
— Безночный город. Безночный. Это где? Это тут? Это Безночный город? — почему-то получилось слишком глубоко вдохнуть и так же длинно выдохнуть.
Это ещё сильнее озадачило, пришлось трогать тело за рёбра и за шею, проверять, не повредилось ли. Странные штуки с дыханием происходят, когда память беспомощно трепыхается, но ничего не подсказывает. Но эта дыхательная штука была тоже чем-то знакома.
— Талисманы… ладно.
Он не мог сидеть спокойно, рассматривал руки, трогал характерные мозоли от тетивы лука, озадачено морщил лоб.
— Признаю твоё право задавать вопросы. Беда в том, Чжи Чуань, что я не знаю кто я. И не знаю что я. Разница же мне, однако есть. Очень долго не видел живых кого-нибудь, хоть кого-то. Забыл как они выглядят. Тьма у тебя там — знакомая штука, но не моя. Это как если бы ты увидел детёныша родственницы, не зная, что это её детёныш, ты по сходству заподозрил бы родство. Так я вижу твою тьму. Не моё — но сходство есть. О проклятии этом я не знаю ничего. Вижу родство с твоей тьмой, и всё. Но я могу избавить это тело от этого проклятья, если заберу тело себе. Мне, видишь ли, хочется тело. Нет, не хочется, другое слово.
Пришлось задуматься снова, мысли беспокойно перескакивали с одного на другое, и оказалось, что помогает бормотать себе под нос. Это так глупо, никто не бормочет себе под нос! Или это людское?
— Байсюэ… Чжи Чуань из Байсюэ… — кажется, протяни руку или любое другое хватало, и нащупается что-то отдалённо знакомое. — Цзинь Лин. Цзинь… ц… с… цз… тьфу, не помню. Дай ещё что-нибудь? Но сперва о сделке! Вспомнил слово. Нуждаюсь в теле. Я нуждаюсь, эта нужда меня гнетёт много лет. Тело мальчишки ты, я так понимаю, не захочешь мне отдавать? Он умрёт, Чжи Чуань из Байсюэ. Если, конечно, ничего не делать. А достать другое ты сможешь?
***
— Безночный, да. Это он.
Чжи Чуань посмотрел теперь на это с интересом, увидев на мгновение не другого Цзинь Лина, а нечто, которое им притворяется. Вот это правильное ощущение, его нужно запомнить, иначе просто невыносимо смотреть, как оно трогает, привыкает к телу. Привыкает не к себе! Даочжан не смог сдержать дрожь омерзения, которая прошила по хребту и заставила скривиться.
— Не «не захочу отдать», не отдам, — поправил Чжи Чуань, — Значит, ты ничего не знаешь. И много говоришь.
Сказать это после услышанного было невозможно, но он сказал. Попытка сохранять хладнокровие, когда некое существо устами Цзинь Лина говорит, что мальчик умрет. Хотелось заорать «ты лжешь! Убирайся!», но весь ужас был в том, что Чжи Чуань понимал — сущность права, мальчик умрет.
— Другое тело? Какое? Любое? Я так понимаю, здесь никого нет.
Было бы, тварь давно бы нашла себе тело.
— Хорошо... если ты не знаешь, кто ты и что ты, может, тебе подойдет тело зверя? Птицы? Или, например, мое?
Он подошел ближе, задавая вопросы, вглядываясь в лицо Цзинь Лина и пытаясь разглядеть там его. Пусто. Только чужое.
***
— Ты с таким значением говоришь «Безночный, это он», словно всем известно что такое «Безночный», — для наглядности пришлось даже скопировать манеру и голос этого меченого, но не очень получилось. — Хотя вроде что-то знакомое. Где-то на губах… и на пальцах. А что я много говорю — ну так потерпи чуток, Чжи Чуань из Байсюэ. Невозможно договориться, если только со значением смотреть друг на друга.
Он с интересом рассматривал предложенное взамен тело. Потрогал бы, но по глазам видно, что не одобрит. И так-то этого Чжи Чуаня из Байсюэ перекашивало время от времени.
— Твоё тело подойдёт. Заберу вместе с тьмой. Недурная ловушка, но я не демон… кажется. Веришь, ещё недавно был согласен на тело зверя или птицы. Но оказалось, что мне бы уметь говорить.
Он закатал рукава, недовольно поморщился — рукава всё сваливались обратно. Кто придумал наматывать на себя столько тряпок? Напряжённо разгладил эти слои шёлка, от белого до золотого, и несколько переходных оттенков. Что-то знакомое. Нет, в памяти по-прежнему пусто и темно.
— Тут есть ещё одно тело. Не знаю точно, чьё оно, сколько у него конечностей, какие зубы, есть ли крылья. Но меня к нему тянет. А добраться до него сам я не могу. Меня и тут-то нет, поэтому не старайся меня изгнать из мальчишки — только ему навредишь. Я тут не весь. Вернее… ээээ… да я и сам не понимаю. Я в этом месте, которое ты назвал Безночным, просто не прямо тут. Чжи Чуань из Байсюэ, я ещё не все слова вспомнил, как они говорятся и что означают. Это тело… оно там, внизу. Совсем внизу. В этом теле я могу за ним спуститься, но мальчишка слаб, он не поднимет моё тело наверх.
Сказал и застыл в изумлении, взволнованно протянул тихое «ооооо» и с размаху упал на спину на кровать, закинул ногу на ногу, заложил руки за голову. Размышлял, подбирая слова, и наконец выдал:
— Возможно, это моё личное тело. Как думаешь? Не зря же меня к нему тянет, — он искоса глянул на собеседника. — Тьму покажи. И у тебя там не в порядке из-за тьмы.
Он снова резко сел, смотрел серьёзно.
— Я не могу помочь тебе, Чжи Чуань из Байсюэ. Сейчас не могу. Я должен вспомнить кто я. Что я такое. Но что я точно знаю, так это родство. Я подскажу, как управиться с тьмой. А проклятье… ты его заберёшь себе, когда справишься с тьмой. А если не справишься — что же, тогда я его съем, как только верну себе тело с твоей помощью. Да не мальчишку, проклятье съем. Ну что? Договорились?
***
— Потому что все знают, что такое Безночный, — холодно сказал Чжи Чуань.
Он выдержал этот изучающий взгляд, как будто тварь примеривала на себя его тело. Это оказалось легче, чем смотреть, как нечто развалилось на кровати в теле Цзинь Лина, трогает все, рукава вот.
— Понятно. Ты не знаешь, кто ты, что ты, где ты, проклятье не знаешь — ничего. Но предлагаешь помощь. Можешь отметить себе, что ты точно — прохвост и мошенник.
Зачем все это говорить, если все равно нет выбора? Никакого. И времени нет совсем, придется решать, тратить его на поход в некое «совсем внизу» или на попытки что-то сделать здесь.
— Обойдешься.
Выкладывать этому непонятному созданию Печать? Ну да, только пока не знаешь, на что оно способно, даже показывать собственную силу — бред. Чжи Чуань слишком хорошо знал, что любой, кто видит Печать, немедленно начинает хотеть ее получить. У даочжана было одно очень серьезное сомнение по поводу «тела внизу», но высказывать его он не стал. Если есть шанс — нужно попробовать, в конце концов всегда можно отдать свое тело.
— Увидишь потом. Я знаю, что со мной, не трудись. Говоришь «совсем внизу»? Покажешь дорогу и дай Цзинь Лину поспать, и пока я буду знать, куда идти, не лезь к нему.
Даочжан оглядел существо.
— Как далеко идти?
Лучше всего идти одному и вернуться к Цзинь Лину... но если он не успеет? Если тварь в это время вселится снова и что-нибудь с ним сделает? Если... этих «если» так много, что придется взять мальчика с собой... безумие. Это безумие...
— Вставай. Пошли.
***
— Все знают, но не все помнят, — спокойно парировал он, с любопытством рассматривая этого меченого тьмой, недоверчиво прислушивался к его словам, запоминая как он их произносит.
— Прохвост и мошенник… что-то знакомое. Кажется, обо мне и так тоже говорили. Как считаешь, Чжи Чуань, могли прохвостом и мошенником называть что-то иное, не человека? Это что-то плохое? По твоему лицу вижу, что точно что-то плохое. Хотя если судить по твоему лицу, всё вокруг плохое, даже эта стена.
Он снова лёг, только на этот раз раскинув руки, нащупал ножны меча и с интересом снова сел, подтянул к себе меч и принялся изучать. Так любое существо изучало бы незнакомую штуку, будь то арбуз или кусок металла.
— А этот Цзинь Лин — он тоже из Байсюэ, как ты?
Где-то этот меч был… а может просто все слишком богатые мечи выглядят одинаково.
— Я туда никогда не спускался, и не знаю, насколько это далеко. Знаю лишь, что внизу. Если ты знаешь Безночный город, то тебе виднее, насколько глубоко вниз он бывает. Я может это тоже знаю, но не помню. Пойдём, пока мальчишка не проснулся, мне проще указать дорогу не отсюда, а с того места, где я.
А меч, нащупанный на кровати, он взял с собой. Не понял почему, но взял, потому что всё-таки что-то здесь увязывалось в очень стройную цепочку.
Отвык ходить. Как же хорошо ходить! Можно трогать стены, можно всё вообще трогать и везде смотреть. Возле полустёртого солнца на стене с оббитым рисунком остановился, «дорисовывая» кончиком пальца недостающий круг с язычками пламени.
— Чжи Чуань, посмотри. Это что? Вон ещё такое, но там в верхних залах их уничтожили полностью, а чем ниже, тем небрежнее старались. Это что-то значит? Где-то я такое видел…
Они спускались вниз по лестницам, по бесконечным переходам, пока залы и комнаты не сменились сначала суровыми каменными ходами, а потом не перешли в обширные пещеры.
— Я — там, — пришлось указать пальцем в сторону очередной пещеры. — Я даже не знаю, как это выглядит со стороны, так что спасибо Цзинь Лину за это тело, хоть посмотрю. Пошли. Скажешь, что думаешь. Если сумел тьму скрутить, значит не глуп, а мне не помешает умная помощь.
Посреди огромного сырого зала висела идеальная сфера тумана, плотная и гармоничная, как Поднебесная, сжатая до размеров небольшой комнатки. За крепким прозрачным барьером туман хаотически метался, меняя форму и каждый раз застывая в ней ненадолго. Все виды мифических животных и нечисти поочерёдно появлялись перед глазами, начиная с гуля и заканчивая лисом-оборотнем. Змей принимался биться о внутренние стены сферы, шипел, кидался в атаку. Феникс проникновенно смотрел сквозь барьер. Нетерпеливое страдание выражалось у каждого существа по-своему, но оно чувствовалось всегда, во всех ипостасях.
— Я же говорил, что не понимаю, что я такое… Может это…
По сфере металось что-то с когтями и клыками, разевало уродливую пасть, в зевке разваливающее голову натрое.
— Или это…
Из тумана выглядывала лукавая дева, только голова покачивалась на теле огромного паука.
— Или это.
Вот только теперь губы Цзинь Лина двигались одновременно с губами возникшего в тумане мужчины. Тёмные насмешливые глаза, ясная улыбка, высоко забранные в хвост волосы охватывала красная лента. Он махнул рукой, подобравшись вплотную в барьеру, перестал улыбаться и хмуро постучал по нему костяшками пальцев. Круг замкнулся — там снова прыгал уродливый речной гуль, и только чтобы снова пройти весь круг возможных воплощений. Душа искала, в какой форме ей воплотиться, но не могла найти решение, истерзанная слишком сильными чувствами.
— Надеюсь, что там внизу всё-таки тело человека. Быть прекрасной девой тоже хорошо, но только когда у тебя не восемь лап и из задницы не тянется паутина. Что думаешь, Чжи Чуань из Байсюэ? Тебе такое встречалось?
***
— Будем разговаривать о плохом и хорошем?
Чжи Чуань погасил огонь и собрал лекарства, даже одеяло прихватил, вспоминая сейчас Сюэ Яна с его вечной привычкой все носить с собой. Вот кто прохвост и мошенник, подлец и мерзавец, и ничего, не поубивали же друг друга? Можно считать, что есть опыт сотрудничества с мерзавцами.
— Сейчас из Байсюэ, но у него есть и другой дом. Два. Ланьлин и Юнмэнь, знаешь такие места? Только попробуй потерять, — даочжан с угрозой кивнул на меч в руках не-Цзинь Лина. — Я не знаю Безночный, не был здесь.
Он шел за этой тварью, с отвращением замечая, что это походка не Цзинь Лина, и все жесты — не его, и даже рисунок на стене мальчишка трогал бы по-другому.
— Это называется «солнце». Здесь это знак клана Вэнь. Безночный город был их столицей, а потом случилась война.
Шли долго, Чжи Чуань думал, что это слишком долго для мальчишки, которому нужно спокойно поспать. Они и правда спускались вниз и оставалось только поражаться, какие огромные пространства таились под городом, и как глубоко уходили все эти тропы. Чжи Чуань старался держаться ближе, чтобы не позволить ничему и никому навредить Цзинь Лину, если в этих пещерах прячется какая-нибудь нечисть, но он все равно не был готов увидеть такое. Даочжан в ужасе отшатнулся, смотрел на сферу, не в силах отвести взгляд и справиться с охватившим все тело холодным оцепенением.
Это невозможно... он никогда даже не слышал ни о чем похожем. Спокойные слова твари, ее немного насмешливый тон не сразу пробились сквозь завесу этого потрясения, Чжи Чуань вернул себе самообладание лишь когда в потоке сущностей промелькнуло лицо человека. Даочжан сглотнул и поморщился от того, насколько сильно сдавило пересохшее горло, повернул голову к «Цзинь Лину»:
— Думаю, что тебе лучше вспоминать быстрее.
Он привалился к стене и смотрел на сферу. Сколько боли... Насмешливое и опасное создание, которое сейчас так нагло и бесцеремонно пользовалось чужим телом, на самом деле было душой, степень страданий которой невозможно даже представить. Чжи Чуань смотрел на фигуру Цзинь Лина, на висящее посреди пещеры вместилище этой души, снова на мальчишку и силился представить себе, на что это вообще похоже. Он думал, что душа Сун Ланя испытывала муки ада, он знал, насколько велика была боль души Не Минцзюэ, он своими руками держал эти души и ту, что так и не смог спасти, когда наставник дал ему шанс. Шанс понять, что он не способен помочь. А это... муки этой души, наверное, соизмеримы с тем, что Чжи Чуань видел, но настолько обнаженной боли он все равно не знал. Сун Лань, Не Минцзюэ — когда они их вели, то знали, к чему, но за что зацепиться здесь? Как долго она томится в этом плену? В своем мучительном ничто? Что вообще могло повергнуть ее в подобный ад?
Чжи Чуань поймал себя на мысли, что должен испытывать сочувствие, но его не было, только впечатление от масштаба кошмара и понимание, что сейчас ему придется справиться без Байсюэ.
— Не встречалось. Но все бывает впервые. Показывай, куда дальше, и дай Цзинь Лину отдохнуть.
***
— Похоже, что мы оба нихрена не знаем, зато каждый в разных областях. Это было бы отрадно, если бы меня заботило равенство, но совершенно непрактично. Если я не человек, то лучше бы мне быть кем-нибудь не таким мерзким, — он указал на очередную тварь в тумане.
Здесь была не только нечисть. Были и просто мифические звери, и он слишком хорошо знал, как должно ощущаться тело каждой из ипостасей. За столько лет пора было прийти к мысли, кем именно он воплотится, но неясная тяга мешала определиться.
— Дальше… Дальше — вниз.
Он встал спиной к сфере, подумал, обошёл вокруг, и указал в следующий переход.
— Там ещё несколько спусков должно быть, и дальше вниз. В… холод. Я не знаю что там и как там. Далеко вниз и холоднее в холод. И хоть мне самому хочется скорее разобраться, но давай вернёмся хотя бы в предыдущую пещеру. Цзинь Лин видит кошмар, ему бы нормально поспать. Я потерплю. Или, если считаешь нужным, пусть он проснётся и посмотрит на меня, тогда и тут будет нормально.
Он подошёл вплотную к сфере, приложил ладонь к барьеру и внимательно следил за переменчивыми образами. Задумчиво отвернулся, трогал точку киновари между бровями, рассматривал меч, и пытался повторять себе под нос все услышанные названия.
— Значит, тут был клан Вэнь… и война. А Цзинь Лин — он из Байсюэ, но его дом в Юньмэн. И в Ланьлин! Э нет, погоди. Если бы он был из Юньмэн, он был бы не Цзинь, а Цзян! Темнишь ты что-то, Чжи Чуань из Байсюэ.
Это точно было что-то из глубин памяти. За это хотелось хвататься и раскапывать дальше, но соглашение есть соглашение, каким бы хлипким оно ни было. Зато шутка получилась хорошая про меченого тьмой, который темнит.
— Ладно. Ты дал мне достаточно, чтобы подумать и попытаться хоть что-то вспомнить. А думать я могу и там, — он мотнул головой в сторону сферы. — Куда положить мальчика? Дай мне что-то ещё. Всё это — Вэнь, солнце… Юньмэн. И этот меч. Что-то было, Чжи Чуань.
***
— Какой смысл в предыдущей пещере, когда все равно нужно вперед? Идем дальше.
Он вышел и остановился, когда нашел небольшое то ли углубление, то ли нишу в стене. Не пещера, но от сквозняков спасет.
— Цзинь Лин из Юньмэна, его мать оттуда, Цзян Яньли, а отец из Ланьлина, Цзинь Цзисюань. Это меч его отца, — Чжи Чуань кивнул на оружие и посмотрел в глаза сущности, пытаясь понять, вспоминает она или нет. Фамилию-то помнит и меч... тут должно быть, за что зацепиться. — Дядя Цзинь Лина — Цзян Чэн, глава Юньмэн Цзян. Положи мальчика сюда, — даочжан расстелил одеяло, — и накрой.
Он сам сел, а спать, пока Цзинь Лин отдыхает, не собирался. Что если это нечто решит опять вселиться в мальчишку, пойдет куда-нибудь, навредит? Чтобы хоть как-то отдохнуть, поможет медитация или просто покой. Чжи Чуань смотрел на Цзинь Лина и снова не мог унять беспокойство. Сколько у него есть времени?
***
Вот тут стоило бы спросить, почему именно дальше, почему не отдохнуть там, где уже точно знаешь, что не будет никаких опасностей, потому что видел и проверил. Но по большому счёту, чем быстрее разберутся, тем лучше. Не себе сложно повредить сущности, которая находится в процессе выбора ипостаси. А вот мальчишке точно будет хуже. Да и меченый из Байсюэ точно растеряет много жизненных сил.
— Спасибо… это много. Пока хватит.
Он лёг на расстеленное одеяло, добросовестно укутался. Не себя укрыл — мальчишку из Юньмэна. Угрюмо молчал, глядя на бдительного Чжи Чуаня, буквально сверлил его острым внимательным взглядом.
— Цзян Чэн жив?
Он дёрнулся сесть, шумно выдохнул и остался лежать.
— Жив, конечно. Так, на этом пока точно хватит. Пусть Цзинь Жулань спит. И тебе бы поспать, Чжи Чуань из Байсюэ. Я сейчас уйду, и его кошмар прекратится. Он будет спать нормальным мирным сном. Мне нужно подумать. Слишком близко подступает память и атакует без предупреждения.
Он закрыл глаза и добросовестно покинул тело упрямого мальчишки из Юньмэна, слишком похожего внешне на своего непримиримого родственника. Да и характер явно тот же. Почему именно Юньмэн кажется таким знакомым, и все эти имена сами сплетаются оковами вокруг?
Лицо Цзинь Лина постепенно расслабилось, утратило это чужое резкое выражение. Он повозился, укладываясь удобнее, и горько вздохнул. Наконец-то прекратился кошмар, и даже сны прекратились, только жёстко лежать. На полу же спят. Наверняка Фея снова хочет выйти, а наставник замёрз. Он поднял руку, пытаясь снять барьер, но они уже не в хижине, где спали под одним одеялом.
Цзинь Лин приоткрыл глаза, увидел вокруг незнакомые каменные стены и пробормотал:
— Нас снова куда-то переместило? Вэньчжун, твои талисманы перемещения ещё не перестали работать. Это опасно…
***
— Я видел Цзян Чэна перед тем, как здесь оказался, — Чжи Чуань уже хотел не дать ему вскочить, но нечто улеглось само. Цзинь Жулань?
Вот очень хотелось спросить, додавить, ведь это явно что-то важное! Тут самая странная деталь может размотать весь клубок памяти, но даочжан решил, что если сущность в этом побудет, то может быть все естественно уложится.
Чжи Чуань медленно выдохнул и расслабился, когда увидел, как изменилось лицо мальчика. Он заботливо поправил одеяло, хотя оно и так хорошо лежало, осторожно убрал тонкую прядку с лица Цзинь Лина, чтобы она не защекотала и не разбудила раньше времени. Спать он не мог. Даже забыться ненадолго не мог, слушал дыхание Цзинь Лина, ловил малейшее изменение, готовый броситься на помощь, если вдруг что-то случится, все равно что. Даочжан вздрогнул и напрягся, как только услышал голос. Уставший. Тихий...
— Мы просто в другом месте, не волнуйся, — Чжи Чуань коснулся его лба, задержал руку на щеке, чтобы понять, не знобит ли.
В пещерах сквозило, но ветер не был холодным, даочжан опасался не того, что мальчик замерзнет, а болезненной лихорадки, которая забирает силы и путает мысли.
— Нам приходится спускаться вниз, там может быть выход, решение, — тихо объяснял Чжи Чуань.
Он дал Цзинь Лину напиться, стараясь деликатно помочь, если держать бутыль тяжело, рассказывал, что идти нужно будет под землей, но путь совсем не трудный, и Цзинь Лин может очень хорошо спать часть пути.
— Как твои сны? Больше не пугают? А-Лин... Цзинь Жулань — это твое имя?
***
Наставник замучился. Цзинь Лин это видел слишком явно, поэтому даже не думал спорить, да и спорить было, в сущности не о чем. Он напился воды, и она точно пошла на пользу. Вот только представить, как Чжи Чуань его сюда тащил спящего… нет, это он не мог представить. А главное — зачем? Он встал бы. Он точно смог бы встать и дойти, пусть с его помощью, но не нести же!
— Пугают. Я видел со стороны себя. И тебя, кстати. Если видишь себя со стороны — это пугает, и очень, — он умудрился завладеть рукой наставника, сжал его пальцы.
Получалось слабо, но тут уже не на что рассчитывать.
— Ну да. Сычжуй сказал, да? Когда я в Байсюэ только прибыл. Больше-то некому. Только Сычжуй или Цзинъи. Но это больше на Сычжуя похоже — расписать все важные моменты, чтобы правильно представить. Не люблю это цветочное имя, оно девичье. И так молодой госпожой дразнят.
И зачем только наставник это вспомнил. Даже от непроизнесённого имени на языке оставался приторно-сладкий вкус, хотелось скривиться, выпятив подбородок.
— Тебе тяжело будет нести меня, — Цзинь Лин с сожалением смотрел, как из ослабевших пальцев выскальзывает рука Чжи Чуаня. — Оставь меня тут, так ты быстрее доберёшься и найдёшь решение.
***
— Ты упрямый юноша, — Чжи Чуань улыбнулся, и это было ужасно сложно, потому что горло стискивало этим горьким ощущением, оно бывает, когда вот-вот заплачешь. Но у него не было права на эти слезы. — Это красивое имя. Дело ведь не в том, как тебя называют, а в том, кто ты есть.
Даочжан не дал его пальцам выскользнуть, взял его руку в обе ладони.
— Я не оставлю тебя, А-Лин, не из упрямства, хотя честно говоря мне даже интересно, кто кого переупрямит. Просто если я пойду без тебя, у меня может не остаться времени вернуться. Поэтому да, я тебя понесу, и между прочим терпение — это тоже важная добродетель. Не всегда, но иногда — очень. Тебе придется это потерпеть, а когда все закончится, я тебе обещаю, сможешь на меня покричать или... ну поругаться, как захочется. Сначала суп из лотосов, потом покричать, договорились?
Это невозможно. Почему ему кажется, будто они прощаются? Чжи Чуань уже больше не мог. Он прижал к себе мальчишку, чувствуя, как из него утекают силы. Проклятье вытесняло их, стремилось добраться до золотого ядра, и бесполезно было даже ци делиться, хоть вычерпайся до донышка.
Обойти эти черные когти проклятья могла только другая сила, Чжи Чуань достал Печать, сжал ее за спиной Цзинь Лина недрогнувшей рукой, гладил мальчика по спине, делился силой, чувствуя, как освобожденная тьма обрадовалась, заструилась под кожей хозяина, снова протянула свои щупальца к уже и так нарушенному ядру — пользуешься тьмой и открываешь ей путь дальше.
— Еще немного, А-Лин... немного... вот так, — он усилием воли оборвал эту связь, было больно, даочжан дышал тяжело, но зато хоть на время дал Цзинь Лину возможность нормально дышать и не чувствовать себя совсем уж беспомощным.
***
— Ты меня хвалишь…
Цзинь Лин умиротворённо закрыл глаза, а зря — открывать приходилось через осознаваемое усилие. Ведь верно, наставник просил быть упрямым, и теперь сам видит — его ученик справился с этим заданием.
— Я буду так кричать, Вэньчжун… что ты ещё попросишь меня помолчать. И суп из лотосов я сам сварю.
Он не верил. Говорил, но не верил, что так будет. Не будет никакого супа из лотосов, и кричать ему не придётся. Цзинь Лин даже обнять наставника не мог, хотя вот сейчас был так близко, прижимался к нему, уткнувшись лицом в шею.
Становилось легче. Вэньчжун что-то делает, и становится легче. А на душе — тяжелее. И страшнее. Вот теперь Цзинь Лин сумел всё-таки его обнять, и сам гладил по спине. Упрямый, нести он будет. Как? И что за возможное решение пришло ему в голову?
— Вэньчжун, — позвал он тихо. — Чжи Вэньчжун. Мне больше всё-таки нравится, когда ты меня зовёшь А-Лин. Но если тебе нравится, то услышать от тебя это «Цзинь Жулань» — я не против. Давай будем вместе упрямыми, и справимся?
Цзинь Лин говорил тихо, задевал губами его шею, приподнял голову и шептал в ухо. Он еле дышал, поэтому наставнику вряд ли будет неприятно. Зато вот так было удобнее. Уютнее. И может быть Вэньчжун немного отдохнёт. Цзинь Лин пытался его не отпустить, усыпить, или хотя бы просто дать немного покоя, но вместо этого задремал сам, даже не успев об этом пожалеть.
Какое-то время он не шевелился. Не шевелился даже после того, как телом завладела сущность, которую никто не приглашал. Не очень удобно, когда открываешь глаза, а тебя обнимает Чжи Чуань из Байсюэ. А ты его знать не знаешь, и общего у вас примерно так нихрена. С другой стороны, он кажется немного отдыхал. А это важно. Если он грохнется на полпути, вытащить его будет сложнее.
— Чжи Чуань из Байсюэ, ты спишь? — позвал он, одновременно очень аккуратно убирая руки от его тела. — Я тут подумал, что скромно помалкивать и ждать будет невежливо.
***
— Будем, А-Лин, вместе будем упрямыми и живыми ... вместе, — от дыхания Цзинь Лина по шее, по спине побежали мурашки, но Чжи Чуань все обнимал, он застыл, ловил его дыхание, такое тихое, слабое, что сердце сжималось.
Страшно. Страшно, что оно оборвется, нужно вставать и идти, но по телу разливалось тепло, даочжан забылся, непростительно, теряя такое драгоценное время.
«Ты устал. А нужно быть сильнее...» — шептала тьма.
«Стань сильнее, оставь его и иди»
Вэньчжун в ответ только обнял крепче и очнулся от того, что вздрогнул. Знакомый шепот стал чужим голосом.
— Это ты.
Он не сдержался и отстранился резко, посмотрел в глаза мальчишки и увидел там чужое. Ярость от этого бесцеремонного вторжения заставила окончательно прийти в себя.
— Не смей так делать, ты понял? — зло выдохнул он и опомнился, не позволив себе стиснуть его плечи и встряхнуть.
Нельзя. Это же Цзинь Лин, сейчас он наверняка видит очередной кошмар.
— Так, раз уж ты явился, вставай и пошли.
Чжи Чуань поднялся, проверил воду, сложил одеяло, глянул, не потерялся ли меч Цзинь Лина и кивнул.
— Ты вспомнил? Что? Рассказывай, пока идем, спрашивай. И потом убирайся вспоминать, я понесу Цзинь Лина дальше.
Пещеры сменялись переходами и уходили все ниже и ниже. Под ногами теперь был оплывший, гладкий и как будто волнами уложенный камень. Когда-то он тек, лавой наполнял эти подземелья, но теперь застыл. И становилось все холоднее.
***
— Я не специально. Видишь ли, пока я не открываю его глаза, я же не вижу, чем вы тут заняты. Мне буквально нечем смотреть, когда глаз нет. Так что ты не думай, что я прозрачным облачком торчу в уголке и подсматриваю. Не меньше тебя удивлён. Облачком… облачком… Почему-то теперь все слова кажутся знакомыми, скрывающими какой-то смысл.
Он вполне бодро поднялся на ноги и с видимым удовольствием прошёлся, проверяя способность тела выдержать длинный переход. По всему выходило, что ещё способно, но это временно. И время заканчивается весьма стремительно.
— Не могу быть уверен. Может просто слышал когда-то, а теперь от тоски решил, что я к этому как-то причастен. В моём положении учишься не доверять внезапным озарениям. Чувствую в этом теле не только проклятье, но и какой-то элемент тьмы. Это пока работает. Да, я уверен, что знаю как обращаться с тьмой, но не помню почему и понятия не имею как это доказать.
Времени зря не теряли. Приходилось иногда останавливаться, определяясь с направлением, но в общем и целом скорость устраивала.
— Я помню Юньмэн. Пристань Лотоса. Кажется, Ланьлин Цзинь я тоже помню. В Байсюэ я не был, но точно знал кого-то оттуда. И Безночный город, и другие места. Важно другое. Может тебя это обрадует, но это тело меня не устраивает как замена моему. Я знал и любил Цзян Яньли. Семья Цзян мне точно не чужая. Получается, что и Цзинь Жулань мне не чужой.
Он рассказывал урывками, потому что спуски пошли опаснее и круче, по застывшей лаве рассыпалась изморозь, ноги скользили.
— Слышь… Чжи Чуань. Может, откажешься от мысли нести мальчишку? Страшные сны ещё никого не убивали, а я за его телом прослежу. Твоя тьма делает меня сильнее. Кстати, о ней. Ты пытаешься бороться, и это крошит твоё золотое ядро. Так ты умрёшь. Есть разумный и проверенный способ прекратить эту битву единственно приемлемым способом. Выражаясь языком простых примеров — если у тебя болит голова, и ты принимаешь лекарство, а оно не помогает, то нужно перестать принимать это лекарство и пробовать другое. Но ты упорно глотаешь то же лекарство, которое не помогает, глотаешь ещё, снова и снова, и вот у тебя не только болит голова, но и желудок.
Приходилось делать паузы. Этот Чжи Чуань из Байсюэ явно не радовался болтливому спутнику, особенно если болтает он не своим языком.
***
— Ты много говоришь и мало думаешь. Облачка, озарения — это все ни о чем. Я же сказал, задавай вопросы.
Тут Чжи Чуань протянул ему руку, чтобы помочь преодолеть очередной спуск, и чуть не одернул ее. Глупо, да. Он требует от него сосредоточенности, а у самого разум на куски разваливается. Если в теле Цзинь Лина нечто, тело от этого ловчее и сильнее не становится, даже наоборот — сущность не может управлять им как надо. Вэньчжун подхватил Цзинь Лина и помог перебраться.
— Цзян Яньли, Цзян Чэн — ты их знаешь, уже неплохо. Может быть, вы вместе учились? Ты помнишь второе имя Цзинь Лина, его вообще мало кто знает, попробуй вспомнить семью. Цзинь Цзысюань? Цзинь Гуанъяо? Это Верховный заклинатель. Я не знаю... собака у Цзинь Лина есть. Фея. Я видел, как ты смотрел на меч Цзинь Лина, что насчет оружия? У Цзян Чэна известное оружие, Цзыдянь, я видел его, такое не забыть. Что могло быть у тебя?
Даочжан чувствовал, что начинает злиться. Он устал, конца пока не было видно, да и сущность явно не знает, где этот самый конец спуска. Но даже если они туда доберутся, что их там вообще может ждать? Что может жить на такой глубине и в холоде? Только нечисть. И что если эта нечисть своим телом делиться не захочет? И что делать с душой? Нужна память, а памяти нет.
— Я знаю про свою тьму, — оборвал он.
Тоже, учитель нашелся. Лекарь. Он серьезно думает, что сказал что-то понятное? «Выражаясь языком простых примеров», тьфу.
— И знаю, чего она хочет. Осторожнее, не сломай Цзинь Лину ноги. Я понесу его, когда ты наконец решишь замолчать и заняться делом — своей памятью. У меня нет времени, я могу не успеть к нему вернуться.
На этом он замолчал. Сердце снова сдавило когтистым холодным страхом, и Вэньчжун чуть ли не вцепился в камни, только оказалось, что это лед.
— Прекрасно, хоть с водой не будет проблем.
Льда действительно становилось все больше, он нарастал коркой на стенах, серебрился в темноте, временами попадались длинные свисающие наросты. И стало гораздо холоднее.
***
— Я думаю гораздо больше, чем говорю, — беззлобно ответил он и даже рассмеялся. — Просто если я вывалю на тебя всё, что думаю, потоком, ты утонешь. В меня даже Лань Цижэнь свитком запустил при всех, когда я принялся высказывать свои соображения…
Он умолк. Дело было не в вопросах. Схема «вопрос-ответ» — она грустная в своей нежизнеспособности, потому что память ветвиста и запутана. Лучше помогает, когда говоришь с кем-то живым. Пусть даже этот живой и злится постоянно. Не то чтобы у него не было повода, ситуация-то серьёзная.
— Собака, — аж передёрнуло неприятной дрожью застарелого страха, неадекватного и алогичного. — Вы же не притащили её с собой?
Что может сделать обычная собака? Он как-то пытался об этом думать. Это просто животное, животное можно отогнать, напугать, уничтожить, если ничто другое не помогает. Но стоило представить себе именно собачью морду с влажными клыками, как она лает и кидается, всё обрывалось внутри.
— Этот павлин Цзинь Цзысюань… я так и не понял, почему шицзе его любит. Цзыдянь... да кто ж сможет забыть Цзыдянь. Особенно если получить им по хребту от разгневанной госпожи Юй. Бабушка этого мальчика была сущей демоницей и не стеснялась в средствах. Ах, шицзе… кажется, сын не унаследовал ничего от матери и деда, зато от бабушки и дядюшки взял сколько смог унести.
На вопрос об оружии он только отмахнулся:
— Какая разница. Сейчас же… — он настороженно забормотал себе под нос это «какая разница», проговаривал несколько раз с разной интонацией. — Да, у меня был меч. Значит, я всё-таки человек. Что же, отрадно. Чжи Чуань, да не сломаю я ему ноги. Сказал же — поберегу сына своей шицзе. Расскажи мне о нём лучше. Ты ж его наставник, как он учится?
Он сознательно тянул время, пока мог. Что бы ни говорил этот Чжи Чуань, а идти и нести мальчишку он будет гораздо медленнее, чем каждый будет идти своими ногами. Тем более на морозе. И на мече не полетишь.
— Если бы по прямой, и ты точно знал дорогу, на мече бы так шустро — вжик, и уже там.
***
— Я знаю одного человека, который говорит столько, что страшно себе представить, сколько он думает. Ты б в этом ему проиграл. Сюэ Ян зовут, хороший парень, — Чжи Чуань покосился в сторону сущности и продолжил двигаться вперед. — Фея осталась с Цзян Чэном.
Дальше он молчал и слушал, и делал выводы. Итак, тот, кому принадлежала эта измученная адом душа, учился в Облачных Глубинах, не любит собак, отца Цзинь Лина, а еще он — его дядя. Еще один дядя. Учитывая, какие разные и опасные у мальчика дяди, от этого можно ожидать чего угодно. Вот когда проклянешь воспитание, сдержанность, тактичность, а так же правила Байсюэ! Ведь если бы не это все, сейчас Чжи Чуань уже понял бы, с кем говорит, но он никогда не задавал бестактных вопросов, и знал только то, что мальчик ему сказал. Жизнь в Хэй, пока кланы дрались в войне, тоже оставила его за пределами осведомленности. Он знал только итоги войны, но не подробности.
— У меня не было ученика лучше. Одаренный. Трудолюбивый. Честный. Учитывая его нелегкое детство... Что стало с твоей шизце? Она умерла очень рано, как и Цзинь Цзысюань.
Даочжан едва успел остановиться и выставил руку, чтобы его спутник тоже не спешил. Перед ними был спуск, больше напоминающий обрыв, а не склон, нечего было и думать спускаться туда ногами.
— Меч, говоришь. «Вниз» — вполне понятная цель.
Чжи Чуань достал меч, подхватил ученика и, не раздумывая, отправился прямо вниз. Думать долго — начать сомневаться, а так он не стал даже концентрироваться, отдав все на откуп многолетним инстинктам. Расчет на то, что опыт и умения так просто не исчезают, оказался верным, но вот путь вниз — не таким коротким, и когда Чжи Чуань понял, что скоро не сможет справляться, меч опустил его на лед.
«Если бы я оставил Цзинь Лина, то точно не успел бы вернуться».
***
Чуть не спросил глупое. Чуть не удивился совершенно тупым способом. Как это — шицзе умерла? Почему умерла? А ведь верно… она умерла. Появилась боль, которая никуда и не девалась — эта боль просто спала под завалами обескровленной памяти, и вот её потревожили. И как любой потревоженный хищник она вцепилась всеми жвалами, когтями, клыками. Как же вовремя подвернулась эта ледяная пропасть, отвлекла Чжи Чуаня. Настолько отвлекла, что он не требовал ответа, пока спускался вниз.
На мече.
Вот только от проснувшейся боли и на мече не удерёшь. Только безумная надежда, что всё это не про него. Что это лишь попытки выстроить память из разрозненных фактов, известных ему просто потому, что он там был рядом когда-то? Почему же боль так страшно хохочет внутри?
— Я должен уйти, — тихо сказал он, едва лишь сошёл с меча, и указал в морозную темноту. — Тело лежит там, оно уже близко. Пусть мальчик спокойно поспит, это поможет ему продержаться. Я вернусь. Скоро вернусь. Побудь с ним, хорошо? Память. Больно…
И всё равно невозможно так сразу оставить тело — мальчишка спит, он просто упадёт. Сейчас ему нельзя пораниться, нельзя даже обычный ушиб, и замерзать нельзя. Он шагнул в объятия Чжи Чуаня, не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу обезумевшую память.
— Держи крепче.
Тело Цзинь Лина обмякло в руках наставника. Он спал, и сведённое мучительной гримасой лицо медленно преображалось. Вся боль сейчас металась внутри туманной сферы, и барьеры дали трещину.
***
Чжи Чуань выдохнул. Он смог, они на твердом камне или что там их держит, и усталость сейчас еще и придавила, заставляя не рассыпаться и не потерять контроль. Цзинь Лина он не выпустил и ослабил хватку только когда услышал голос... полный смятения и боли. Что произошло? Но стало понятно с последними словами. Вот значит как... он все-таки верно попал, задавая свои вопросы?
— Держу, — Чжи Чуань заключил его в объятия, и на этот раз не сказал больше ни слова, ничего.
Он слишком хорошо знал, что такое страшная память, и только кивнул «иди», понимая, кажется, это до сих пор непонятное существо. А еще даочжан почувствовал боль, такой силы, что Печать тут же о себе напомнила, почуяв то живое, что ее создавало. Чья это боль? Сущности? Цзинь Лина? Чжи Чуань держал мальчика, вглядываясь в его лицо, надеясь увидеть хоть что-то, что подскажет — ему не больно. Когда снова вернулись знакомые черты, Вэньчжун судорожно выдохнул, сбрасывая оцепенение, впуская чудовищную усталость, как будто его не спустили на мече, а сбросили с этого обрыва. Даочжан мысленно велел Печати уняться. Едва удерживая Цзинь Лина на одной руке, он выискал одеяло, укутал в него мальчика и бережно уложил.
И только тут Чжи Чуань понял, что видит, хорошо видит его лицо и себя, и ледяной оплывший камень, на который уложил Цзинь Лина. Откуда здесь, на такой глубине, свет?
Чжи Чуань выпрямился и огляделся. Все пространство вокруг заливал бледный тусклый свет, и это не было похоже ни на что, ни на луну, ни на искрящийся лед... мертвенное свечение, ровное, пустое и холодное.
Холод стоял невозможный, в этом кошмаре точно нельзя продержаться долго и уж тем более — оставаться здесь с Цзинь Лином. Придется отложить усталость, но где взять столько сил? Чжи Чуань достал Печать, смотрел на свою ладонь, как артефакт буквально на глазах оживает, как синеватая от холода и света кожа становится иного, живого цвета. Медленно даочжан обернулся вокруг себя, увидел, как в мертвенном ледяном безмолвии проступают какие-то очертания. Он сделал шаг, другой, и непонятное становилось ясным. Кости. Множество костей. А еще повсюду в полу и стенах угадывались очертания тел самых разных демонических тварей, как будто их застигло смертельное дыхание и тут же накрыло раскаленной лавой, которая навсегда похоронила их так. Они застыли в ужасающе живых позах, с вытянутыми перед собой когтистыми лапами, разинутыми пастями, искореженными злобой лицами, и даже лохмотья истлевших одежд в некоторых фигурах можно было угадать.
Печать пульсировала в руке, она грела, давала сил, звала смотреть дальше, искать и не терять времени. К чему она тянется? К боли? К жизни? Нечто сказало, что тело совсем рядом. Чжи Чуань оглянулся и посмотрел на Цзинь Лина.
— А-Лин, я не далеко. Не уйду, — почти неслышно пообещал он.
Будет искать, пока может видеть мальчика, не найдет ничего, значит возьмет на руки — решил даочжан и пошел дальше.
Он следовал безмолвному зову Печати, чутью тьмы, держа артефакт в одной руке, а в другой — обнаженный клинок, потому что если тут есть живое, то оно наверняка опасно.
Но возвращаться не пришлось, и никто не выскочил на даочжана из-за поворота. Он сначала почувствовал, а потом, повернув за скальный выступ, — и увидел.
Сердце Чжи Чуаня билось так сильно, что, казалось, этот стук отражается от холодных сводов. Он подошел к большой нише, закрытой льдом. Сквозь зеленоватый от света иней угадывались только очертания, почти точно — человека. Вэньчжун решительно шагнул к этой стене, убрал меч и стал расчищать изморозь ладонью, ногтями, пока, наконец, не увидел лицо.
— Нет.
Он отшатнулся и тут же бросился снова скрести, освобождая ледяную глыбу от инея, но уже совершенно точно понимал — это не «тело» в том смысле, как он думал, тело, в которое может вселиться это нечто, как он вселилось в Цзинь Лина или, по его же словам, тело Чжи Чуаня ему бы «тоже подошло». Это было тело в самом буквальном смысле. Мертвое тело.
Даочжан отошел, не понимая, что делать дальше, как он вообще сможет что-то с этим сделать?! Он смотрел на мертвеца, молодого мужчину в черно-красных одеждах, его длинные волосы разметались в ледяной темнице, стянутые алой лентой в хвост, и совершенно белые мертвые пальцы сжимали флейту, украшенную алой кистью.
— Здесь нет больше ничего, — Чжи Чуань даже не понял, что произнес это вслух.
Но он и правда не сомневался — искать иное «тело» бесполезно, потому что перед ним был именно тот человек, который мелькнул в сфере бесчисленных воплощений души того существа, которое его сюда привело.
Он посмотрел на Печать и спохватился. Сколько времени он разгребал эту могилу? Цзинь Лин там, в одном одеяле! Чжи Чуань бросился к нему, обнял, грел снова, прижимал к себе, опять занимая силы у Печати так легко, как будто это совершенно обыденно. Его трясло в жутком отчаянии, что он не знает, что делать дальше.
— Иди сюда. — Позвал Чжи Чуань, потому что не чувствовал здесь хозяина того тела.
— Иди сюда!!!
Он вытрясет из него все, что можно. Засунет эту черную душу в мертвеца или придумает что-нибудь еще, но не похоронит Цзинь Лина в этой ледяной могиле!
— Слышишь меня?! Сюда иди!!!
***
В туманной сфере теперь не просто менялись образы. Там шла бойня. Память — самый безжалостный палач, особенно когда не принимаешься врать себе напропалую. Он убивал одну предполагаемую ипостась за другой, пока в конце не остался лишь феникс, с грустью и пониманием взирающий на него. На него рука не поднималась. Почему? Возможно, потому что всё-таки не такой уж он конченый.
Невыносимо. Настолько невыносимо, что если бы сердце было — оно уже облилось бы кровью. Но сердца не было. Хорошо, что ушёл, не подвергая риску мальчишку. Сын шицзе… Это стоило бы ещё разобраться, как он в таком состоянии при живом наставнике угодил в такое безнадёжное место, как пустынный Безночный город. Хотя если бы в своё время он сам не был бы до такой степени легкомысленным и самоуверенным, то Цзинь Лин сейчас не лежал бы глубоко в мёрзлых глубинах Безночного города, отмеченный проклятьем.
Он выдохся. Выдохся, но вместе с тем преисполнился решимости. Что бы он ни натворил, чем бы ни обернулось всё, но вытащить мальчишку он должен. Опять же — даже не помнил ничего, но умудрился затащить мальчика в беду. Он и без того был в беде, но усугубить…
— О, это я умею. С самыми лучшими намерениями.
Нужно было возвращаться, и чем быстрее, тем лучше. Проклятый мальчик долго не протянет, а сам он впрягся, даже не зная, чей это сын.
— Не шуми, мертвецов разбудишь, — он со стоном открыл глаза. — И за мальчика не бойся. Кошмаров больше не будет, его некому больше пугать. Он спит и отдыхает так же надёжно, как в собственном теле. Даже лучше, потому что проклятье его сейчас не тревожит.
Веселье осталось. Вот только теперь оно было сумрачным, горьким. Он всё вспомнил. Он всё знал. Оставалось выяснить детали, но это могло подождать. Не время спрашивать о своём.
— Ты нашёл тело? Забираем и уходим, или можем всё сделать здесь. Да, я всё вспомнил. Всё.
***
Пришел!
— Даже если я начну орать и бесноваться, я вряд ли и кость подниму.
Чжи Чуань с сомнением осмотрел мальчишку, не верил он в это «проклятие не тревожит», но проверять не стал. Сейчас все равно ему нужна была сущность в теле Цзинь Лина.
— Куда уходим? — даочжан кивнул куда-то вверх, — Туда что ли? Я не поднимусь. Хорошо, что вспомнил, пошли.
Он направился к влитому в лед телу, оно уже снова стало затягиваться инеем, и Чжи Чуань очистил лицо.
— Это ты. Кто ты такой и как тебя зовут? — он отошел от тела и посмотрел в глаза сущности. — Есть проблема — ты мертв. Я не знаю, как вернуть душу в мертвое тело, и здесь нет единственного человека, который смог это сделать на моей памяти, то есть оживить мертвеца. Ты знаешь? Как мне тебя поднять? Если нет, то не будем терять время, забирай мое тело и избавь Цзинь Лина от проклятья, как обещал.
***
Он не был бы так уверен. Начни сейчас орать и бесноваться человек с такой Печатью в качестве оружия, и тут не только кости могут подняться.
— Туда, наверх. Ты поднимешься, у тебя нет другого выхода, зато есть способ. Сейчас всё устроится, увидишь.
Он бы послушно шёл за Чжи Чуанем, если бы не тянуло с такой силой. А ведь тянуло очень качественно, так что подошли одновременно, и даже едва не обогнал.
— Мда, это я. И хоть выгляжу не очень, уж больно кислая рожа, весьма удивлён тому, что так неплохо сохранился. Тут было пожарче, когда я видел Безночный последний раз. Буду считать, что мне повезло не поджариться.
Он смотрел в уставшие глаза Чжи Чуаня не без интереса. Ясно же, что держится он не только на голом упрямстве. Печать помогает, потому что от дохлого обладателя ей проку нет. И чувство долга, у него ученик проклят.
— Не так уж я и мёртв. Да, тело неживое, но душа в своём уме, на месте, и даже при памяти. Здесь важен настрой и цель, не придётся убеждать и возвращать из хрен знает откуда. Опять же, тело не изранено и не пытается разлагаться. Надеюсь, что так и будет, когда ты его разморозишь. В крайнем случае, живым мертвецом похожу, не проблема. А что, кто-то ещё после меня возвращал мёртвых? Только не говори, что это был хороший парень Сюэ Ян.
Он наклонился, рассматривая своё лицо, несильно пнул льдину ногой. Дал бы по морде, но морду прикрывает лёд.
— Да, я могу забрать твоё тело — временно. И всё сделаю сам. Для этого нужно отказаться от золотого ядра совсем, Чжи Чуань. У тебя есть Печать, я так понимаю, что создал её ты, и проклятье тоже подчинится, у него не будет выхода. Создатель обладает властью контролировать свои создания, иначе это весьма хреновый и тупой создатель. Только этим и можно объяснить мой бесславный конец — признаю, я был самоуверенным. Хреновым и тупым. Но обо мне потом. Отказавшись от золотого ядра и приняв собственную тьму, ты обретёшь равновесие. Оно будет немного диким, но ты серьёзно отличаешься от меня и сумеешь с ним совладать. Возможно, принадлежность к Байсюэ в этом поможет, там духовные практики и куча мудростей накоплена. Сун Лань, помнится, говорил, что хороший парень Сюэ Ян его не сжёг. После этого ты сможешь забрать проклятье с Цзинь Лина на себя. Тебе оно если и повредит, то временно и не смертельно, тьма сильнее. Всё это могу сделать я, используя твоё тело и Печать. Но, откровенно говоря, я не вижу причин, почему ты не можешь сделать это сам. Печать тебя слушается. Меня зовут Вэй Усянь. Ещё меня звали Старейшиной Илина, и домыслов про себя я наслушался в своё время очень много. Но многое было правдой. Так что теперь ты знаешь не одного человека, поднимавшего мёртвых, а двух. Так что, Чжи Чуань из Байсюэ? Сам сделаешь, или мне доверишь?
***
— Вэй Усянь. Старейшина Илина, — Чжи Чуань усмехнулся, — какие у моего ученика выдающиеся дяди. Один другого интереснее. И верить им можно через одного.
Вообще-то было не до смеха. Верить тому, кто по слухам был самым опасным темным заклинателем Поднебесной? Тому, кто основал Темный путь и прямо сейчас так просто говорит ему этот путь принять? Искушение всегда говорит простыми словами. Понятными. Которым сам хочешь верить. Отказаться совсем от золотого ядра — это не просто больно, боль можно пережить. Это значит отказаться от всей прежней жизни, от пути самосовершенствования, даже от той победы над собой, когда Чжи Чуань не смог убить Сун Ланя. Но это значило отказаться не только от счастливых дней, наполненных гармонией, как было, пока Чэнь Бо не сказал правду. В той жизни была вот такая больная память, груз разочарования, пустота, где не было ничего, кроме одиночества. Хуже того — время не помогло, Чжи Чуань повторял те же ошибки, обманул любимого ученика, и сейчас может потерять его совсем. Разве есть смысл цепляться за прошлое, когда дальше нет ничего? Цепляться за мир, если в нем не будет Цзинь Лина?
Смысл пути в самом пути — учили его. Путь бесконечен, в нем нет начала и конца. Но никто не говорил, что его нельзя поменять.
— Прекрасные альтернативы. Или сожги ядро и встань на темный путь, или доверь все человеку, который был самоуверенным, хреновым и тупым и закончил в ледяной стене.
Даочжан подошел ближе к телу, Печать уже грела руку и он обернулся к Вэй Усяню, взгляд его был недобрым:
— Зачем мне мучиться с твоей душой, если ты сам говоришь, что проклятье послушается меня. Зачем ты мне нужен?
***
— Не надо. Нормальные у него дяди, чем тебе Цзян Чэн не понравился? Что он резкий, так это не злобность, это наследственная суровость. Да не так и много у него дядь, или повсплывали те, о ком я не знаю? Цзинь Цзысюнь кажется тоже умер, но это не тот родственник, которого можно желать.
Доводы у Чжи Чуаня были веские. Непонятно, почему от них тянуло рассмеяться. Вэй Усянь хмыкнул, признавая его правоту. А что? Сам дурак, сам себя обругал, и даже ногой пнул, а потом предложил доверить ему и тело, и Печать.
— Если я сам себя назвал самоуверенным, хреновым и тупым, то это свидетельствует о том, что я ещё и обладаю нужной долей самокритичности, не зацикливаюсь на иллюзорной исключительности собственных достижений, а также обладаю лёгким и незлобивым характером. Да оставь ты тело во льду, целее будет — сначала займись своей Печатью и своим золотым ядром. Тёмный путь, Чжи Чуань, ущербный только если нет мозгов и опыта. Мозги у тебя есть, а опыта я тебе ссужу на весьма выгодных условиях. Благо у меня его достаточно. А нужен я тебе затем, что когда проклятье тебя не послушается — а я и не говорил, что оно поддастся сразу же! — то я помогу тебе не наделать глупостей. Этот мальчик — мой племянник. Он сын моей шицзе. Я помогу тебе, даже если в результате ты не выполнишь свою часть сделки. Кроме того, кто сказал, что я не справлюсь с этим без тебя? Убеждён, что я найду способ справиться, раз вся моя память теперь при мне. Но полезнее и правильнее, если это сделаешь ты. Кроме того, тренировать свежеобретённый тёмный путь лучше рука об руку с тем, кто знает как избежать ошибок. Опять же, благодатный материал для тренировки — никто в Поднебесной не осудит тебя, если ты окончательно уничтожишь Старейшину Илина, и станут носить на руках, как героя. Только скажи… Лань Чжань… он жив? Вот ему тогда не говори. Не надо.
Он прикрыл глаза, и вернувшаяся память услужливо показала — безразличный взгляд, надменный, холодный. На самом деле лишь доспехи, лобная лента на всё лицо. Лань Ванцзи, безупречный Второй Нефрит клана Лань. Вэй Усянь поймал себя на том, что улыбается, мечтательно и грустно, и решил прекратить.
— Ну что, Чжи Чуань из Байсюэ. Решай быстрее. Пока я в теле Цзинь Лина, проклятье дремлет. Но он мёрзнет и очень слаб.
***
— Это свидетельствует о том, что ты балабол, — отрезал Чжи Чуань.
Видал он такую самокритичность, завернутую в кучу слов. Почему всегда есть кто-то вот такой? Нет Сюэ Яна, так пожалуйста, Старейшина Илина трещит без умолку, и как за этим потоком слов выявить, что у него на уме на самом деле? Чжи Чуань дернулся и сжал Печать.
«Это — не человек, у него нет «на уме», только ты можешь сделать его человеком»
Много слов — вполне себе тактика, уже знакомая, спасибо одному хорошему мерзавцу. В этом потоке сознания важно услышать то, что будет нужно, за что можно зацепиться, и даочжан это услышал.
— Холодно — заверни его в одеяло. И молчи, пока я не начну спрашивать, — глухо сказал Чжи Чуань, отворачиваясь к запечатанному в лед телу.
Печать нужно просто отпустить, просто дать ей то, что нужно, Чжи Чуань однажды это сделал и прервал тьму на самом «вкусном» месте. «Ну что же, хотела породниться?» — рот сам собой искривился в ухмылке, даочжан схватился за меч и одним движением рассек себе ладонь. Клинок со звоном упал, сейчас ненужный, а на кровавый след легла Печать — самый быстрый способ пустить ее, открыться.
Тьма радостно устремилась по венам, струилась под кожей, наполняла силой, согревала холодные руки, и кровь текла сильнее, с шипением впитываясь в артефакт. Чжи Чуань стоял, расставив ноги, глядя на тело Вэй Усяня, просто потому, что уже знал, как будет больно, что придется цепляться, стоять и терпеть. И когда первый удар обжигающей сознание боли схватил золотое ядро, он устоял, успел громко вдохнуть, прежде чем дыхание перехватило. Даочжан задыхался, страх сковал разум, он просто не понимал, как это делается, как вернуть себе воздух. И как же принять эту тьму, если ты скорее банально задохнёшься?
«Пусти»
Это было только начало. Ядро как будто выдирали заживо из плоти, тьма тысячей нитей просто прошла сквозь него, рыхлое и раненое, но все еще живое. Чжи Чуань не мог даже закричать, его швырнуло на колени, и эта боль показалась лишь шепотом по сравнению с тем, что творилось внутри. Он схватился обеими руками, как безумный, безотчетно пытаясь остановить этот ужас, но Печать только оказалась совсем близко. Она грызла, рвала на куски, бесновалась внутри, избавляясь от ядра — ненужной помехи, лишнего элемента.
Взгляд Чжи Чуаня упал на меч. Память явила тот момент в городе И, когда он смог взять себя в руки, обрубить поток тьмы и не отдать Ядро. Вот, что нужно сделать, — защищаться. Он потянулся к мечу, корчась от немыслимой боли, вот же он, рядом, но дрожащие пальцы лишь царапали лед. В попытке достать Чжи Чуань поднял глаза, налитые кровью, взгляд туманило алой пеленой, но он все-таки разглядел край бело-золотых одежд.
«Восемь слоев шелка — это малый наряд...» — услышал даочжан далекий голос. Цзинь Лин тогда только появился... упрямый, гордый и яркий, как солнце. Чжи Чуань хотел поднять голову, увидеть его лицо, но боль не пускала, скручивала, убивала. Неужели последнее, что он увидит, это только край одежд? Важно... так важно, что ты видишь в последний раз... почему? Мысли ускользали.
«Отпусти!» — потребовал Чжи Чуань, и понял, что она отпустит только если он сам ей позволит. Сам, не будет просить, требовать, бороться, а сам позволит.
Его судорожный хриплый вдох громко отразился от сводов, с выдохом Чжи Чуань выплюнул сгустки черной крови, его швырнуло вперед и он, наконец, смог дотянуться до меча.
Ну что. Он разрешил — тьма взяла. Острие клинка воткнулось в лед, и даочжан медленно поднялся, опираясь на меч. Он дышал. Внутри, где было ядро, плескалась чистая боль, стягивалась в тугой узел и превращалась в свободный поток, успокаивалась и волновалась — как вода. Как ци, которой больше не было.
Чжи Чуань выпрямился, тыльной стороной ладони, сжимающей Печать, стер кровь с подбородка и посмотрел Цзинь Лину в глаза. Вэй Усяню, но это временно.
— Иди. Лови свое тело, — прохрипел даочжан.
Он медленно поворачивался к ледяной нише, но с каждым движением выпрямлялся, плечи развернулись, он больше не горбился от остатков боли, теперь он мог ею управлять, но этого было недостаточно. Мало.
Чжи Чуань вскинул руки. Черная сила начала свиваться вокруг него рваными плетями, она текла так свободно, что он не сразу поверил. Ядро, к которому он всегда тянулся, которое было ранено и неполноценно, теперь не мешало. Чжи Чуань просто не мог к нему обратиться, но при этом не чувствовал себя пустым. Сила — в нем, Печать — лишь инструмент, оружие и сосуд. Чжи Чуань тихо рассмеялся. Вот оно, значит, как работает? Дает свободу, возможности, даже воздух, чтобы дышать.
Черные плети, ленты силы ждали его команды, Чжи Чуань направил их к цели, с каким-то восторгом чувствуя тепло этой энергии, как она топит ледяную корку, как знает, что искать и чему нельзя причинить вреда. Он пошел трещинами, потек водой, пока, наконец, тело Старейшины Илина не повисло на этих черных нитях, как марионетка.
Чжи Чуань посмотрел Цзинь Лину в глаза, тьма потянулась к юноше, точнее — к тому, что было сейчас в его теле, ласково погладила складки одежд.
— Итак, приступим, — Вэньчжун сощурился, всматриваясь в то, что ему необходимо было зацепить. — Скажи мне, Вэй Усянь, что случилось с твоей... любимой... шицзе?
***