Затмение

Инь Цзянь так убедительно его лечил, что Лу Цин прямо чувствовал, что у него нет ни малейшего шанса не выздороветь, причем быстро. Он пил, что дают, ел, как велено и через три дня уже чувствовал себя лентяем на шее личного советника Главы. А это, конечно, очень плохо. Лу Цин много молчал, почти все время. Он все наблюдал за советником, собираясь спросить, но не спрашивал, а потом вопросы накопились. — Советник Инь, — наконец, позвал он, когда все выпил, съел и закончились все процедуры. — Позвольте мне поблагодарить вас. Вы спасли мне жизнь и более того, я чувствую, что смогу вернуться в строй, это... неоценимо. Лу Цин помолчал, несколько раз сжал и разжал пальцы, как будто ему нужно было удостовериться, что эта рука сможет держать не только ложку или книгу, но и меч. На самом же деле он подбирал слова, чтобы не сказать чего-то неуместного этому загадочному человеку. — Я бы хотел спросить. Если вы не против. Еще одна пауза, вдруг советник против? Лу Цин никак не мог распознать, это в Инь Цзяне такая строгость или усталость, или недовольство? Или что-то еще? — Есть ли новости от Главы? Когда я смогу начать тренироваться? Это важно. И что я могу для вас сделать в благодарность за вашу заботу? И еще... вы спали, советник? *** Послушный пациент, который к тому же ещё и выздоравливает похвально быстро — настоящая награда для любого лекаря. Лу Цин оказался почему-то замкнутым молодым человеком, но может это у него воинская натура так проявляется. Всё-таки — военачальник. Для этого нужны какие-то особые черты характера. Инь Цзянь только выжидательно поднял бровь, кивнул — почему бы он может быть против? Но услышав первый вопрос заметно смягчился, хотя очень старался, чтобы волнение не выплеснулось наружу. — Глава Не вовремя подоспел. Если я не ошибаюсь, а это вряд ли, то он убедил деву Ши отправиться в Нечистую Юдоль и увести с собой раненых и других людей, которые нуждаются в передышке. Что касается неприятеля, то их теснят. Очень скоро эти люди пожалеют, что пошли против союзников Цинхэ Не. Инь Цзянь тщательно следил за своим тоном. Конечно, Минцзюэ сейчас там всех победит. У него не было сомнений. Более того, он даже считал это полезным — хотя война это грустно, для воина полезно. А вот для его здоровья — не полезно! Он вздохнул, губы дрогнули в слабом намёке на строгую улыбку. — Тренироваться? Если будете внимательны к своему самочувствию и не будете безрассудны, то можете начинать сегодня. Постепенно. Вы очень быстро восстанавливаетесь, — он выдержал паузу и многозначительно постучал ногтем по столу. — Меньше всего вы должны думать о том, как мне отплатить. Нет ничего естественнее для врачевателя, кроме лечения. И ран в том числе. Я может и советник, но в первую очередь я лекарь. Он поколебался, стоит ли отвечать на последний вопрос, и растерянно улыбнулся. Наверное, его выдаёт лицо. — Я не могу спать, — мягко проговорил он. — Мне хватает короткого отдыха. Он осторожно склонил голову, прислушиваясь. Эта привычка появилась с первого же дня, как Не Минцзюэ умчался в Чунчжэнь. Чем бы Инь Цзянь ни занимался — он надеялся услышать его шаги. Но не слышал. И это наполняло его тоской. — Вот вернётся глава Не, тогда… А пока не время, — Инь Цзянь внимательно смотрел на руки Лу Цина. Пальцы немного похудели. Наверное. Ему действительно нужно вернуться к тренировкам. — Сможете научить меня? — это вырвалось раньше, чем он успел обдумать. — Мне тоже нужны тренировки. Инь Цзянь осторожно потрогал шрам на своей шее. Это нельзя повторять. Он слишком уязвим. — Но я не воин. Это изъян, который следует исправить. *** — Это хорошие новости, — Лу Цин улыбнулся, наверное, первый раз за эти дни и потому поспешил вернуть себе строгую сдержанность. Советник выглядел как-то... неясно, будто и спокоен, и взволнован сразу, и возможно он вообще не любит неуместную веселость пациентов. — Я буду внимательным, постепенным и рассудительным, — заверил Лу Цин. Лишь бы отпустил тренироваться! И снова эта неясная улыбка. Когда Инь Цзянь говорит о своей работе, он совсем по-другому смотрит, а когда о Главе... что же, он не собирается спать до его возвращения? Но это ведь как раз совсем безрассудно! Лу Цин еще не встречал человека, которому не нужно спать. Таких людей не бывает. Следовательно, у советника есть причина не спать. Вопрос оказался совсем неожиданным, и Лу Цин не сразу ответил. Он так же внимательно посмотрел на руки Инь Цзяня и кивнул. — Если вы хотите, конечно, — Лу Цин снова улыбнулся. — Вы великодушный человек, советник. Это ведь правда, Инь Цзянь предоставил ему не просто возможность отблагодарить, но еще и тем, что он умеет лучше всего! Лу Цин не мог не оценить этого. — Это вовсе не изъян, а напротив — достоинство, потому что вы хотите и можете научиться новому. Но позвольте мне заметить, доктор... все-таки я в воинском искусстве понимаю, — он снова мягко улыбнулся, ни в коем случае не желая неосторожно обидеть Инь Цзяня. Удивительно, но с каждым словом становилось проще общаться с этим необычным человеком, — ... вам будет трудно учиться, если вы не поспите, это совершенно точно. Начнем сегодня вечером, как считаете? Я подберу для вас оружие. *** Внимательным! Постепенным! Рассудительным! Инь Цзянь даже не заметил, что на каждое из этих слов он одобрительно кивает. Это было просто как бальзам на измученное сердце, ведь сколько раз он мучительно пытался понять причины тотального бегства пациентов. Неужели он до такой степени зануда? Но ведь он всё делает правильно… по крайней мере в том, что касается лечения людей. Он ещё попытался отмахнуться — ну какой он великодушный. Какое великодушие, просто действительно нужно что-то делать с этим всем. А то ведь просто курам на смех, нет возможности отбиться от пьяного идиота. Как-то однобоко выходило — в момент опасности он даже не думал, как можно деликатно обезвредить человека. Зато, как оказалось, вполне способен убить. — Сегодня вече… что? — Инь Цзянь не сразу сообразил, что Лу Цин поймал его на противоречии, а когда сообразил, было поздно. Да, совершенно поздно, потому что строгий и занудный доктор вдруг фыркнул, попытался удержать улыбку, но это только окончательно сломало тонкий лёд сдержанности. Инь Цзянь рассмеялся и погрозил Лу Цину пальцем. Это всё из-за его улыбок! Они полностью преображали его юное лицо, озаряя светом, но что самое приятное — Лу Цин улыбался ему просто так. Просто. Как же хорошо… — Вы меня поймали! Нет, вы правы, безусловно. Я сам сурово негодую по адресу тех, кто пренебрегает сном, — он снова хмыкнул, безуспешно пытаясь вернуть себе серьёзность. — Я обещаю, что отдохну. Спать — нет, я не смогу. Мне все эти дни хватало короткой дремоты, хватит и сейчас. А оружие… Он потянул из-за пояса нож, подаренный Чжи Чуанем. Нервы были не в порядке. Он не мог оставаться невооружённым, пусть даже просто ножом. Сейчас же Инь Цзянь смотрел на этот нож так, будто собирался его допрашивать: скажи-ка, оружие, где твой хозяин, куда он пропал, сможешь ли ты меня защитить в моих руках? — Мне нужно что-то… что можно носить с собой. Признаться, не представляю себя с чем-то столь же внушительным, как Бася. *** Смех советника оказался неожиданным, и слышать его было приятно. Значит, он Инь Цзяня не расстроил, и значит, беспокойство доктора ему не показалось. Его хотелось развеять, потому что этот человек заслуживает отдых, как воин после битвы. Лу Цин посмотрел на нож, хороший нож, и раз он у советника есть, нужно использовать в уроках. — Бася — это особенное явление, никто из воинов Цинхэ не справился бы с таким оружием. Приходите вечером, попросите охрану проводить ко мне, там есть небольшой двор, потренируемся. Ну вот наконец-то можно было, не опасаясь нарушить процесс лечения, вернуться к себе, поговорить с людьми — тоже важно, чтобы воины знали, что генерал в порядке. Лу Цин переоделся из свободного халата в более привычные одежды, только волосы не стал стягивать, очень ответственно отнесся к выбору оружия для урока и встретил Инь Цзяня вечером во дворе, как договаривались. — Это будет ваш меч, — он подал оружие, достойный клинок, не смотря на его кажущуюся лёгкость и тонкость. Учиться нужно сразу с хорошим мечом, верно отрабатывая движения. — Вам подойдет, и еще его можно удобно сочетать с вашим. Приступим? *** — Бася… это очень особенное явление, — согласился Инь Цзянь, пытаясь унять припадок тоскливой нежности. Разумеется, он не отпустил Лу Цина просто так. Он был ещё раз осмотрен, обследован, снабжён целым ворохом строгих предупреждений о том, что пока нельзя. На коня верхом — нельзя. Прыгать со стены нельзя. Пить вино — категорически нельзя, и осторожнее с мясом, его можно, но без нездоровой увлечённости. К концу перечня запретов перед Инь Цзянем забрезжило понимание, почему от него едва сумевшие подняться на ноги пациенты бежали как от огня. Ни один человек в здравом уме не может выдержать рядом такое. Кроме одного. Кроме одного невыносимого, который мог только кратко обрубить «Ладно», и сделать по-своему. Но при этом таким образом, что у врача не возникало особых претензий, потому что Не Минцзюэ безропотно ел полезное и безвкусное, когда это было необходимо, а если и делал что-то вопреки его указаниям, то лишь потому что так было нужно. — Можно перестилать кровать, — тихо выдохнул Инь Цзянь, когда Лу Цин ушёл. Пока слуга занимался постелью и протирал все поверхности влажной тряпкой, сражаясь с пылью ещё до того, как она появлялась, Инь Цзянь честно приводил в порядок свой стол, вносил нужные записи… и так же честно закрыл глаза, уронив голову на скрещенные руки. Укоризненный вздох слуги вызвал у него только горькую гримасу. По крайней мере, этот пациент вышел от него почти здоровым. Остальное сделает здоровый сон, еда… ну и тренировки тоже. Если с Не Минцзюэ случилось что-то плохое, он ведь это узнает. Он не может не узнать. Нужно было ехать с ним! Но как он мог… всё сложилось так, что даже предложи ему — он не отошёл бы от раненого. Потому что так нельзя. Чудом или не чудом, а выдрать из когтей смерти Лу Цина было необходимо. Инь Цзянь немного подремал, остатки бодрости с успехом добрал чаем с травами, обновлённым набором цветов и трав. Ванна… пожалуй, ванна — одно из удовольствий, от которых он не мог отказаться сейчас, даже несмотря на свою тревогу. Он даже не подумал о какой-то специальной одежде для тренировок, поэтому к вечеру пришёл во двор в розовом. Как обычно. Цветы обвивали заколку, дополнительный сбор он укрепил на поясе, не без оснований полагая, что пока он приноровится к новой жизни в Цинхэ, лучше добавлять себе лишнюю мерку спокойствия. Сними он сейчас заколку — и его будет не остановить. Он просто не удержит в себе эту тревожную и отчаянную тоску. Наверное, не каждый приходит на тренировку в сопровождении двух охранников и слуги. Неуместно. Но Инь Цзянь даже не собирался подвергать и эту охрану немилости господина — им велено быть рядом, они рядом. Он осторожно принял меч, знакомился с новым оружием так, будто откапывал корни ядовитого растения, опасаясь повредить их и потерять хоть каплю жгучего сока. — С моим чем? — озадачено спросил он. — С ножом? Ох, да. Действительно. Да, приступим. Но я слежу за вами, Лу Цин. Я всё ещё ваш врач. Инь Цзянь взялся за рукоять меча, пытаясь интуитивно сообразить, как его правильнее держать. Наверняка делает где-то досадную ошибку. А ведь нет ничего опаснее заученной ошибки — она способна разрушить все усилия. Зато Лу Цин вполне выдержал его испытующий взгляд, и точно не пил вина. И не устраивал себе ненужных нагрузок. Он действительно оказался рассудительным, Инь Цзянь не мог это не одобрять. *** — Вы все еще мой врач, — согласился Лу Цин. Он подождал немного, дал Инь Цзяню возможность познакомиться с мечом, а сам наблюдал за поворотом запястья, за самой позой. — Еще кое-что. Лу Цин деликатно и при этом без церемоний взял доктора за запястье, подхватил длинный рукав, ловко обмотал вокруг предплечья и закрепил. То же самое он сделал со вторым рукавом. И мешать не будет, и дополнительно защитит руки, если что. — Так вам будет удобнее. Возьмите вот так, крепко, но не слишком, почувствуйте тяжесть меча. Представим, что я нападаю. Лу Цин отступил и медленно изобразил первый, самый очевидный из всех ударов, прямой. — Парируйте. Как можете, как вам удобно. Он повторил еще раз, лишь поменяв направление, так же медленно, чтобы Инь Цзянь мог проследить все движение. — Вы не выглядите опасным, и это хорошо. Если на вас решат напасть, то не сочтут сложным противником, будут действовать просто и на силу, это вам на руку. Давайте повторим. Ваша задача принять силу первого удара, тогда вы сможете ответить. *** Инь Цзянь легко передал Лу Цину главенство в вопросе тренировок. Каждый должен заниматься своим делом — в этом вопросе он разбирается гораздо лучше. Правда, за процедурой наматывания рукавов он следил с недоверчивым любопытством, но своё непрофессиональное мнение придержал при себе. Хотя, признаться, слабо представлял себе поединок с таким вступлением: «Минуточку, уважаемый агрессор, я сейчас рукава закачу, как меня учили». Наверное, это нужно для тренировки, а потом будет понятнее, как распоряжаться полученным умением. Он кивнул, удобнее взялся за меч — не тяжело, это уже неплохо, и принялся анализировать процесс. Медленное обозначение удара. Теоретически, его нужно как-то парировать. Инь Цзянь терпеливо перевёл дыхание. В его исполнении это «парируйте» вышло неловко. — Видите ли, — попытался объяснить он. — Я ведь понимаю, что вы не собираетесь меня убивать. А как могу и как мне удобно — это будет примерно… мммм… вот так. Он просто отвёл следующий медленный удар в сторону и указал рукой в сторону ближайшей высокой крыши. — А потом я убегу вон туда. Не исключено, что оставив меч валяться на земле. Вот в чём проблема… Именно её нужно исправить. *** — Эту проблему обстоятельства успешно исправят за вас, — Лу Цин улыбнулся. — Что, если бежать будет некуда? Просто представьте. Давайте снова. Вот вы сейчас открыты. Он направил меч прямо в живот Инь Цзяня, медленно, и замер. — Давайте покажу. Лу Цин встал за спиной доктора, прижался к нему, теперь его рука почти слилась с рукой Инь Цзяня, и говорить пришлось почти на ухо, рядом: — Меч врага направлен в живот, поворачиваем оружие... Он показал, как надо, чтобы отразить удар, а потом перехватил Инь Цзяня за талию и потянул назад: — И отступаем, шаг, еще, и вот уже есть место для удара. Теперь вперед, отводим воображаемый меч... Лу Цин все делал вместе с доктором, чтобы он пока просто повторял каждое движение, направил его вперед, показывая, как держать меч. — Теперь я встану рядом чуть впереди, просто повторяйте за мной и не торопитесь. Медленные шаги, медленные руки, меч... это и для него было тренировкой, потому что Лу Цин все равно все делал по-настоящему, мышцы напрягались, и он с удовольствием ощущал, что вот они, есть, они наберут силу постепенно и даже быстро, наверное. Он говорил, показывал, повторял снова и снова и временами говорил «очень хорошо, повторим». *** — Обстоятельства и без того слишком нагло лезут в жизненные планы, — Инь Цзянь вздохнул, но наклоном головы показал, что согласен с доводом. — Откровенно говоря, я не хочу даже представлять ситуацию, в которой мне некуда будет бежать. Но это не значит, что к ней не нужно готовиться. Лу Цин объяснял и показывал понятно. Это невероятно ценное качество для наставника, независимо от того, что именно он преподаёт. Слишком вольная близость не возмущала — так действительно очень чётко считывались малейшие тонкости движения кистью. Инь Цзянь любил учиться, и умел учиться. Он придирчиво повторял эти движения, такие обманчиво простые, такие плавные и медленные. Внимательно следил за тем, куда направлена кромка меча, и заранее мог предсказать, какого рода рана появится на том, кто окажется под этим движением, какие будут последствия, и как это нужно будет лечить. Он повторял и повторял, увлечённо запоминая движения, вникая в каждый поворот клинка — зачем он, что он даёт, как его использовать. Пока, наконец, не опустил руки, чтобы немного передохнуть. — Фух… обычно я использую другие мышцы. Неудивительно, что тело в недоумении и пытается понять, чего я от него хочу, — Инь Цзянь аккуратно расправил выбившуюся из строгой причёски прядку и внимательно оглядел Лу Цина. Он даже не пытался замаскировать намерения — он лекарь, и должен бдить за состоянием пациента. Инь Цзянь аккуратно прижал пальцы к его шее сбоку, вслушивался в биение вены. — Дышать не тяжело? *** «Тело в недоумении». Лу Цин улыбнулся тому, как точно Инь Цзянь описал это состояние. И для него самого это напоминание о том, что нельзя слишком много делать в одно занятие. Это мальчишки Цинхэ, попадая к лучшим воинам в ученики, изматывали себя до трясущихся коленок — у них и задач не было иных. А Инь Цзянь — личный советник Не Минцзюэ и лекарь, у него множество дел. Пусть движения медленные и плавные, но они совершенно для человека новые, и завтра мышцы об этом ему очень красноречиво скажут. Поэтому нужно не переусердствовать. — Не тяжело, нет, мне немного нужно оставить сил для своей тренировки, — ответил Лу Цин. Он совершенно не чувствовал усталости сейчас и знал, что не быстро устанет, когда даст работу только своим мышцам, для себя. Но нельзя не уважать беспокойство лекаря, тем более такого. — Давайте я покажу вам еще одну связку, мы немного над ней поработаем, а потом я вас отпущу. На этот раз он показывал и потом просил повторить синхронно, и целью его было не научить конкретному приему сейчас, а дать Инь Цзяню возможность почувствовать, что во владении оружием совсем иной отклик мышц, другая... жизнь в пространстве. Это очень сложно для воина объяснить словами, показать — проще. И такой способ работы полезен и ему самому, как разминка, так что если доктор запретит продолжить тренировку для себя, Лу Цин знал, что она все равно хоть какая-то, но состоялась. — Еще раз, обратите внимание на мои ноги и на спину, пробуйте повторить. Важно не только оружие, но и устойчивость и равновесие, и как работают ваши ноги. — Лу Цин все-таки подошел и мягко поправил разворот плеч и корпуса, немного. — Это с непривычки неудобно, но быстро приноровитесь. Давайте еще раз. Когда Лу Цин решил, что для первого раза достаточно, он уверенно выдохнул и посмотрел на Инь Цзяня ободряюще, как довольный учеником учитель. И еще так доктор увидит, что с его пациентом все в порядке. *** Замечательный обмен умениями между двумя в равной степени одарёнными людьми. Инь Цзянь наслаждался сейчас непринуждённой гармонией и чистотой происходящего. Всё на пользу — Лу Цин поправился быстрее, чем он сам ожидал, но этому было объяснение. Весьма удручающее, надо сказать, объяснение, и Инь Цзянь морально готовился к тому, чтобы высказаться по этому поводу. А пока готовился — занимался полезным делом, во всём слушая своего учителя, так же внимательно и послушно, как он сам слушался всех его предписаний на время выздоровления. Он прилежно повторял каждое движение, отлавливал свои ошибки, и в какой-то момент даже оглянулся в поисках слуги, который уже усвоил его привычку всё записывать и носил с собой всё для письма. Но прямо сейчас бросать меч и кидаться к записям — слишком смешно. — Равновесие — да. Равновесие — буквально моё всё… очень важное, — Инь Цзянь выразился хоть и неуклюже, но очень точно, и закатил глаза, досадуя на собственное внезапное косноязычие. — Я к тому, что именно равновесие — жизненно важное умение в некоторых сложных задачах. Когда лезешь на скалу, допустим. Он получил одобрение учителя Лу Цина, и как подобает благодарному ученику поклонился ему. Правда выпрямился уже лекарем. — Я очень благодарен вам за этот первый урок. Вы позволите понаблюдать за вашей тренировкой? Не сочтите меня недоверчивым врачевателем, вы показали себя весьма ответственным пациентом, я это чрезвычайно ценю, но есть одно обстоятельство. Инь Цзянь неторопливо возвращал длинные рукава в их первоначальный вид, расправляя розовый шёлк, и могло показаться, что он прихорашивается, вот только кокетством тут и не пахло. — Последнее время все раны, с которыми я имел дело, были нанесены тьмой. Ваша же рана, несмотря на её серьёзность, лишь стрела в грудь. Но всеобщее волнение за вашу жизнь подействовало на меня как плеть, огревшая коня по крупу. Вы встали всего за три дня, тогда как с такой раной вам полагалось лежать месяц, не меньше. Такие сильные методы лечения вынуждают тело работать на восстановление на пределе сил, преодолевая мощное разрушающее воздействие. Нет повода для волнений, я не позволил бы вам тренировки, если бы всё не проверил заранее, но на всякий случай — я бы понаблюдал, как ваш организм справляется с тренировочной нагрузкой. Лу Цин, вы позволите мне присутствовать? *** — Я бы даже сказал, в любых ситуациях, — Лу Цин улыбнулся и тоже поклонился. Просьба его сначала немного удивила, но с другой стороны, учителя часто наблюдали за ним, и Не Минцзюэ тоже, а ученику как раз полезно посмотреть. А Инь Цзянь уже поправил его размышления — он будет наблюдать как лекарь. Лу Цин чувствовал себя неплохо для того, кто совсем недавно еще умирал, но он просто не имеет права себе сейчас навредить и стать поводом для беспокойства братьев Не. — Конечно. Присядете вот там? Лу Цин отступил назад и приступил к тренировке. Размеренные движения вовсе не означают отсутствия нагрузки на мышцы, и сейчас он с удовольствием проверял, насколько чувствует свое тело. *** Как можно не ответить на такое любезное приглашение? Разумеется, Инь Цзянь присел в сторонке, чтобы не мешать. Вот теперь появилось время для записей, для наблюдений… для воспоминаний. Он уже смирился с тем, что нет-нет, да оглядывается в ту сторону, откуда может появиться Не Минцзюэ. Конечно, он не может вернуться так быстро. Там нужно призвать к порядку совершенно распоясавшихся людей, которые решили отнимать чужое здоровье, чужие жизни. Он рассеянно поискал на коленях разложенные там травы, но их не было. Верно, это было в Байсюэ. Он мирно сидел с травами и смотрел, как тренируется Не Минцзюэ. И вот теперь он в Цинхэ. Без трав. И без Минцзюэ. А Лу Цин в этом совершенно не виноват. Инь Цзянь только бессильно потёр висок и мягко улыбнулся в ответ на случайный взгляд своего пациента, такого ответственного и аккуратного, что он, несомненно, будет ставить его в пример всем своим будущим пациентам. С Лу Цином всё было хорошо, и теперь можно вверять ответственность за его самочувствие в его же руки. Как лекарь, Инь Цзянь от него полностью отстал, и был этим вполне доволен. Прошёл ещё один день, потом ещё. И ещё. Инь Цзянь занимал себя бездной полезных дел, лишь бы не оставаться в тягостном ожидании… и всё равно обнаруживал себя стоящим где-то неподвижно и глядящим в ту сторону, откуда должен вернуться Не Минцзюэ. Тренировки с Лу Цином помогали справиться, и тут он старался не посрамить усилия своего наставника. В конце концов, обладая цепким умом, Инь Цзянь быстро схватывал суть и смысл каждого движения. Пусть он никогда не учился сражаться, но по большому счёту, чем это отличается от умения подниматься по отвесной скале или точными сильными движениями вправлять переломы, зашивать раны? Только размахом и направлением усилия. Ежедневные тренировки помогали. Ему нравился Лу Цин. Его охранники, кажется, были вполне довольны процессом — наверное, в их понимании это было правильное занятие. Инь Цзяню не хотелось расстраивать их, или расстраивать слугу, который уже позволял себе ворчать на господина личного советника главы клана, когда утром снова обнаруживал его дремлющим за столом, только голова укладывалась на скрещенные руки. Инь Цзянь едва ли не впервые взял в руки деньги, которые оставил Не Минцзюэ, и действительно потратил их на то, для чего они, собственно, и были выданы: он привёл в немыслимое совершенство запасы лекарственных снадобий, повязок, прочих нужных вещей для врачевания людей. Он ведь уже должен вернуться, да? И вести приходили хорошие, ведь он же уже должен вернуться? Инь Цзянь брался за меч и снова шёл на тренировку. Что угодно, лишь бы прекратить выглаживать беспокойным взглядом горизонт. *** Ощущение победы многогранно, в нем множество переливов, как в белом нефрите. От момента, когда враг сдался, к решениям победителей, через взгляды освобожденных от войны людей, к долгожданному отъезду домой... Каждая грань ценна, пьянит и радует, но самая главная радость была впереди. Не Минцзюэ торопился домой, даже когда Ши Юньлань встретила их с Ши Фэном — он с трудом сдерживался, чтобы не поторопить. Она как будто чувствовала и понимала это, да нет, точно понимала, и Минцзюэ был горячо благодарен юной госпоже за почти молниеносные сборы — больше, чем за ее сияющую счастливую улыбку. Колокол возвестил о возвращении Главы, хотя Не Хуайсан, конечно, знал заранее, что брат едет. Не Минцзюэ, Ши Фэна и Ши Юньлань встретили цветами, яркими флагами и счастливыми приветствиями. Вся гордость Цинхэ досталась этой потрясающей процессии, и Не Хуайсан встречал, улыбаясь этому зрелищу. Минцзюэ въехал в главные ворота так, что его союзник Ши Фэн оказался наравне с ним по одну сторону, а Ши Юньлань — по другую. Интересно, намеренно ли? Она могла бы ехать рядом с отцом или даже чуть позади... или вовсе не верхом, а в повозке. Но сейчас Ши Юньлань — тоже воин, которая тоже одержала победу. Может быть, даже не одну? Хуайсан отметил, как в толпе люди наклонялись друг к другу, с улыбками что-то шептали. Вот так и было единственно правильно — брат возвращается с победой, а он ждет дома, полностью оправдав возложенную на него миссию, и Лань Сычжуй, который всегда помогает, теперь тоже стал частью этого правильного хода вещей, так ведь? *** Праздник! Инь Цзянь заранее смирился с тем, что сначала будет невыносимое множество официальных мероприятий: встречи, речи, тосты, что угодно. Ничего, он был готов жертвовать своим душевным здоровьем в такой малости и потерпеть снова досадное множество людей. В конце концов, этим людям тоже радость, и кто он такой, чтобы запрещать им радоваться всеми возможными способами. Едва начались приготовления, Инь Цзянь окончательно лишился сна и покоя. Он ведь тоже справился с возложенной на него миссией, верно? Лу Цин не просто жив, но ещё и совершенно здоров. Наверное, странно считать это подарком, но ведь Не Минцзюэ будет рад? Процессия победителей оказалась не такой медлительной, как Инь Цзянь подозревал. Да, они не торопились, позволяя людям порадоваться, но при этом и не замирали в недостойном самолюбовании. Инь Цзянь не без помощи своей охраны выбрал себе место, чтобы не выпрыгивать вперёд нескромно. Сердце постепенно успокаивалось — Не Минцзюэ приближался, он едет верхом, следовательно, может себе это позволить, он не ранен. Он ведь не ранен? Инь Цзянь сделал едва заметный шаг вперёд, когда заметил тонкую белую полоску над воротом. Словно самый краешек повязки едва выбился наружу, когда Не Минцзюэ повернул голову. Напрасно сердце успокаивалось — Инь Цзянь снова слушал лихорадочный сбивчивый стук в груди. Всё имело значение. Он не мог не гордиться силой Не Минцзюэ. Он не мог уже сдерживать свою радость, хотя со стороны может и казался слишком спокойным. Инь Цзянь просто ждал своей очереди, пока Не Минцзюэ на него посмотрит, и каждое мгновение ожидания растягивалось в вечность. А когда дождался, забыл даже прилично поклониться, просто с трудом перевёл дыхание и беззвучно прошептал: — Ты вернулся… *** С каждым шагом процессии напряжение отпускало, Минцзюэ, наконец, улыбнулся, просто кому-то в толпе, послышали возгласы. Он увидел, как Ши Юньлань помахала его людям и учтиво кивала всем, благодаря и за встречу, и за поддержку, и он тоже поднял руку вслед за ней, приветствуя всех и каждого, медленно поклонился воинам, которые стояли тут же — его люди, которые обеспечивали силу Цинхэ, пока их глава сражался на границах, и они все заслужили эту благодарность. Наконец, Не Минцзюэ увидел Хуайсана, и теперь сдержаться стало совсем трудно. Хотелось направить коня быстрее, оказаться уже рядом, но надо соблюдать правила, и взгляд искал дальше, пока Минцзюэ не увидел, наконец, Инь Цзяня. Он спешился, нетерпеливая радость плескалась в крови, однако глава не забыл обернуться к дорогим гостям и дождаться, пока они тоже окажутся рядом. Лошадей увели. — Конечно, вернулся, — тихо сказал Минцзюэ, улыбаясь, и хмыкнул. — Не в первый раз, верно? Как не разорваться? Не обнять всех сразу? — Брат! — Минцзюэ крепко обнял Хуайсана, хлопнул по спине и рассмеялся совершенно счастливо. Он кивнул и Лань Сычжую, и с изумлением увидел Лу Цина, совершенно здорового, живого, и при параде. — О! Да я смотрю вы времени не теряли! Как ты? — он заключил его в крепкие объятия и снова посмотрел на Инь Цзяня. — Да вижу, наш чудо-советник тебя отвоевал у вечности! — У смерти не было ни единого шанса, он дрался, как тигр, — ответил Лу Цин. — Поздравляю с победой, Не Минцзюэ. — Она у нас у всех общая. Не будем стоять, давайте в зал. Отпразднуем, расскажем, отдохнем в конце концов! Не Минцзюэ отдал распоряжения советникам устроить для людей праздник, пригласил отца и дочь Ши скорее наверх, с почтением подал барышне руку, поздно спохватившись, что наверное это не совсем прилично при отце, но тут же отбросил эту мысль, ведь Ши Юньлань сегодня тоже победитель, а не просто дочь своего отца, да и Ши Фэн явно не возражал. Пока шли по лестнице, Минцзюэ смотрел то на Хуайсана, то на Инь Цзяня, радость переполняла такая, что усталость отступила, и даже неудобную эту повязку, под которой кожа постоянно зудела, пока Минцзюэ был в пути, сейчас он просто забыл. — Как господин Ши Бэйхэ? — почтительно осведомился Не Хуайсан, который на миг отдал всю счастливую радость брату. Нельзя забывать о приличиях. Он не тревожился оказаться бестактным, потому что разве сияли бы так глаза Ши Юньлань и был бы доволен глава Ши, если б скорбь сковала их сердца? — Благодарю, — благосклонно ответил Ши Фэн. — Сын ранен, но уже поправляется. Он остался в столице. Это «в столице» Хуайсан заметил, но и вида не подал. — О, какое радостное известие! Уверен, у нас будет еще повод отметить всем вместе! — Хуайсан и Ши Фэн не сговариваясь, почему-то посмотрели на руку Не Минцзюэ, из которой как раз выскользнули пальцы Ши Юньлань — она очень деликатно высвободила ладонь и поклонилась Хуайсану. *** — Я ждал тебя. Так глупо. Конечно же, ждал. Есть ли смысл говорить об этом специально? Инь Цзянь может и смутился бы, но сейчас даже такая глупость казалась ему важной. Не в первый раз. Может хватит уже так стучать в груди? Это уже становится неприличным. — Я дрался не один, — уточнил Инь Цзянь. — Это, как и у тебя, общая победа. Каждый внёс свой вклад. Он ни на миг не покривил душой. Если бы Лу Цин не хотел жить, ему пришлось бы куда сложнее. Если бы не люди, на которых он перекладывал мелкие поручения, свои бесконечные придирки, своё занудство и нотации, успех был бы куда более сомнительным. И ещё с полсотни всевозможных «если бы». Не Минцзюэ обнял брата. Не Минцзюэ обнял Лу Цина. Не Минцзюэ держал за руку Ши Юньлань. Инь Цзянь подумал, что с его стороны это было мудро. Потому что вздумай он сейчас обнять своего личного советника, этот господин личный советник повёл бы себя неосмотрительно и выдал бы себя прилюдно. Вне всякого сомнения. Инь Цзянь так и не смог заставить себя сделать шаг назад. Осталось лишь хвалить себя за то, что сумел не кинуться вперёд. Вокруг все, кажется, купались в радости и в счастье. Лань Сычжуй поймал улыбку главы клана Не и сам радостно улыбался. Какое счастье, когда все дома! Он тоже дождётся, когда Цзинь Лин найдётся, и наставник Чжи Чуань займёт своё место в Байсюэ, ведь он действительно прекрасный наставник. Сычжуй тревожился, но это не должно было омрачать праздник по случаю победного возвращения Не Минцзюэ! Он с удовольствием присоединился к организации празднества для людей, и успел появиться рядом с Не Хуайсаном, когда это было необходимо. Потому что разделить с ним радость — это особенное удовольствие, которым нельзя пренебрегать. Инь Цзянь убедился в том, что тщательная подготовка праздника всё-таки лишает пиршество части души. Сейчас же праздник хотя и был подготовлен, но в нем не было вот этого официального глянца, который так утомляет. Да, было больше сумбура, но больше искренности. Едва позволили приличия, Инь Цзянь приветливо расспросил деву Ши о её брате, порадовался, что он поправляется. Поздравил семейство Ши с победой над недругами. Он честно пытался быть идеально приветливым со всеми, предупредительным… и каждый раз понимал, что вот-вот просто прилипнет к Не Минцзюэ. Это вообще никуда не годилось. Но и переключиться на кого-то другого у него не выходило — вот так улыбнёшься кому-то из вежливости, а потом чини рукава любимых одежд. Нет уж, спасибо. Инь Цзянь и свою охрану специально предупредил, чтобы они всё-таки держались рядом. Во избежание ненужных проблем. В конце концов он нашёл вполне безобидный вариант, не отягощающий душу — он в равной степени делил своё внимание между Не Минцзюэ, Лу Цином, Ши Фэном и его прекрасной дочерью, Не Хуайсаном и Сычжуем. Всё равно половина доставалась Не Минцзюэ, а остальное — им всем. И всё-таки, что у него с шеей, что это за повязка? Инь Цзянь невольно посматривал на шею Не Минцзюэ, приберегая вопросы на потом. Под конец праздника стройная череда тостов, поздравлений и восхвалений распалась. Все веселились, разговоры текли рекой. Ещё немного, и можно будет под благовидным предлогом встать и уйти к себе. После Не Минцзюэ, конечно. Не раньше. И охрана будет идти за ним до самой двери. *** Вот стоило только Цзяню взглянуть на его шею, как тут же начинало чесаться. Минцзюэ улыбался, что все нормально, и разок даже сказал ему «все нормально», потому что действительно, просто царапина, а что чешется — ну так пройдет, чего волноваться? Эта досадная ерунда не должна мешать радости. И Не Минцзюэ отдыхал сейчас. Наконец-то пир похож на пир, а не на бесконечную череду ритуальных приличий, когда приходится следить, кто что сказал и как ты сам ответил! Глава выпил сегодня больше, чем в прошлый раз, и ничто не омрачало его настроения. Радовал смех брата, радовало то, как хорошо выглядит Лу Цин — будто и не умирал вовсе, вот что значит лучший лекарь Поднебесной! Радовало, как свободно Ши Юньлань общается, и как мягок взгляд ее отца. Кажется, Минцзюэ забыл о принятом решении, но на самом деле просто запретил себе думать о неуместном. Всему свое время. И все равно в какой-то момент он понял, что все чаще возвращается взглядом к Инь Цзяню. — Глава, разреши откланяться? — услышал он Лу Цина. Минцзюэ не заметил, как его генерал наблюдает и за доктором, и за ним самим, не слышал и того, как он тихо сказал Инь Цзяню «завтра тренировка, помните?» — только просьбу, обращенную к нему: — Установленный строгий режим говорит, что мне надлежит отправиться отдыхать, — Лу Цин с улыбкой поклонился. — Строгий? — Минцзюэ глянул на Инь Цзяня и все, конечно, понял. — Да-да, поторопись, а то мы не заметим, как нарушим все режимы! Лу Цин! Минцзюэ поднял чарку и произнес тост в честь своего генерала, а потом отпустил его, конечно. — Барышня Ши, кажется, притомилась, — очень тихо заметил Хуайсан. Минцзюэ явно пора было тоже отдохнуть, от усталости вино может неожиданно победить, а это совсем не кстати. К его удовольствию, Минцзюэ понял ровно то, что услышал. — Режим, — весело кивнул Глава своему личному советнику, поднимаясь. Ши Фэн изъявил желание еще немного посидеть «с молодежью» и ласково напомнил дочери о необходимости отдыха. Главе просто не оставили иного выхода, как быть исключительно внимательным к гостье. — Я провожу. На улице дышалось легче. Не Минцзюэ вдохнул полной грудью и успешно справился с легким головокружением. Они с девой Ши дошли до сада в вежливом молчании. — Я помню дорогу, — она застенчиво улыбнулась, Минцзюэ поклонился. — Доброй ночи, госпожа. — И вам. Они почти отступили друг от друга, но тут девушка все-таки задержала взгляд на его лице. — Простите, я... ваша рана. Беспокоит? Ее руку он перехватил, и это получилось совсем не резко, даже ласково по сравнению с тем неожиданным смущением, которое вдруг охватило Минцзюэ. Непривычно, никто не касается его ран, кроме Инь Цзяня. Но она ведь просто беспокоится... — Пустяк, — Минцзюэ улыбнулся и чуть сжал ее пальцы, отпуская. — Нет причин для беспокойства. Она согласно кивнула и, наконец, ушла, а Минцзюэ еще постоял немного. Голова чуть шумела от выпитого, а мысли прочно занял тот, кого здесь не было. Инь Цзянь. Не Минцзюэ пошел к себе, надеясь, что Цзянь сам не забыл про свой «режим», но пока дошел, уже хотел, чтобы все-таки забыл. «Надо лечь», — подумал Минцзюэ и тряхнул головой, отгоняя хмель. Пояс он снимал, пытаясь ногой закрыть за собой дверь в комнату. *** На Лу Цина даже не нужно было сурово смотреть. Инь Цзянь с неожиданной для себя самого нежностью подумал, что это потрясающий образец ответственного отношения к здоровью и усилиям лекаря. Как можно не одобрять такого пациента?! — Конечно, я помню. Он не пропускал тренировки, не опаздывал на них, и не намеревался уступать Лу Цину в вопросах ответственности. Инь Цзянь заметил, что Лу Цин словно вообще не пил, разве что поднимал чарку для порядка. Но хмеля не заметил. Зато Не Минцзюэ на правах победителя именно что пил! Но хотя бы тоже помнил про режим и, кажется, его самого это забавляло. Едва Не Минцзюэ удалился, сопровождая деву Ши, Инь Цзянь тоже поднялся с места. Прилично раскланялся, и ушёл в сопровождении своей охраны. И на этот раз не просто не отпускал до самой своей двери. Нет, он стоял в коридоре с одним охранником, пока второй проверял его комнату. — Не сочтите меня сумасшедшим, — виновато выдохнул он, будто перед охраной нужно было извиняться за беспокойство. — Так мне спокойнее. Инь Цзянь отпустил всех, остался в своих комнатах в тишине. Сам он эту тишину нарушал лишь звуком дыхания да шуршанием одежд. Он чутко присушивался, и когда уловил далёкие шаги совершил совершенно непозволительное. Прошёл в комнаты Минцзюэ через свой крохотный садик. Стоял там и смотрел на довольно забавное зрелище, как тот снимает пояс, ногой толкает дверь. Всё-таки перебрал с вином! Инь Цзянь поймал себя на улыбке, и покачал головой. Всё-таки его стоило бранить за невоздержанность с вином, но сегодня веский повод… Правда, это не повод наносить себе вред неумеренными возлияниями! Хотя понять можно. Он оставил на столе свёрток с лекарствами, прошёл к двери и запер её сам. И поясу не дал упасть на пол, успел подхватить. — Я всё вижу, — строго проговорил Инь Цзянь и не ткнул его пальцем в шею лишь потому, что опасался попасть в рану. Строго, да. Сколько наскрёб строгости, столько и выдал. Не бывает такой влюблённой строгости. Инь Цзянь сдался и прекратил быть строгим, губы дрогнули в улыбке. — Тебе нужно лечь. Я посмотрю твою шею, и ты будешь спать. Что это было? — он тронул край повязки кончиками пальцев. — И как давно? Ослабленный ворот открывал повязку, выдающую предательский розовый оттенок, словно рана подтекала сукровицей пополам с кровью. Шея! Инь Цзянь понимал, что сейчас уже волноваться бесполезно, но не мог не порицать. Правильно было бы сначала обработать, а потом пировать сколько влезет! Но когда это Минцзюэ поступал правильно. Инь Цзянь бездумно раздевал его. Это тоже неправильно. Он тоже умеет игнорировать правильное. *** — Это ты, — Минцзюэ утверждал, даже не посмотрев на того, кто «ты». Вино не вино, а эти почти неслышные шаги он узнал бы даже в кромешной темноте, с завязанными глазами и в полнейшей нетрезвости ума. — Ты, — Минцзюэ даже усмехнулся, как сердце упало. Предало. Дверь он снова попытался пихнуть ногой, но Цзянь успел закрыть. Пояс не отпускал, но Цзянь настойчиво отнимал. Вредный. — Не будь занудой, ннну... я сам. Все нормально. Он все равно упрямо пытался раздеваться, так что пальцы постоянно наталкивались на его пальцы, Минцзюэ даже перехватил, опять хмыкнул и выпустил. Сдался. — Зануда. Ну пусть раздевает, раз так хочется! — Ложусь я, ложусь... Это? А, — Минцзюэ отмахнулся. — Ерунда. Оставь. Он сурово посмотрел на кровать, сосредотачиваясь на цели, и шагнул к ней. — Все нормально. Я сказал. Царапина. Да... когда. Тогда, — язык что-то не очень слушался, то есть слушался, когда слова каждое отдельно. — Там. Стрела... вроде. Брось, понял? Минцзюэ тяжело опустился на кровать и выдохнул. Все и правда нормально! «Видит» он! Минцзюэ поднял голову и посмотрел на Цзяня. Нет. Не нормально. Ничего не нормально... Он смотрел на Цзяня и совсем не мог перестать. — Иди... сюда. Нет, не то! Не сюда! — В смысле... Спать иди. Я ложусь, видишь? — и сидел. *** Зануда. Ну, это не новость. И это, увы, непоправимо. Инь Цзянь даже засмеялся от его неловких попыток отвоевать себе право провозиться с одеждой до утра. Правда, отмахивался Минцзюэ так, что едва не смахнул самого Инь Цзяня куда-то в угол. Но до кровати дошёл. Что это, его что, сильнее разбирает?! Безобразие. — Иду, — Инь Цзянь действительно стоял рядом, и отчётливо фыркнул в ответ на это самонадеянное заявление. — А потом сразу иду спать. Слово даю — как только увижу и разберусь… стрела, небеса, вы это слышите?! Так. Минцзюэ, не… Да что за невыносимый человек! Он же просто не давал снять повязку с шеи! Если ранили «тогда», то это не «недавно». А это странно, потому что раненое «тогда» должно быть уже зажившим! А Минцзюэ как назло отбивался, пусть и не всерьёз, и в конце концов поймал за обе руки. — Не вынуждай меня снимать с тебя повязку зубами, — серьёзно сообщил ему Инь Цзянь. — Ты меня знаешь, я не просто зануда, я ведь действительно сниму зубами! Он пристально смотрел в хмельные глаза, ждал, пока Минцзюэ отпустит его руки, а когда не дождался, выдохнул: — Ну, я тебя предупредил. И действительно стянул повязку, прикусив ткань за самый краешек. Полностью снять не вышло, но этого хватило чтобы увидеть край раны. Нехорошей мокнущей раны. Не смертельной, но неприятной, и этой ране явно больше пары дней! Почему она не зажила сама?! — Отпусти мои руки, Минцзюэ. Повязку я до конца и зубами домучаю, но всё-таки это нужно лечить. Прошу тебя… Не заставляй меня волноваться, я и так все эти дни, пока тебя дождался, чуть не свихнулся от тоски. *** — Хватит! Цзянь! Он уворачивался и победно улыбнулся, когда удалось схватить, наконец, вредного доктора за оба запястья. — Прекрати! — рыкнул Минцзюэ и сжал пальцы сильнее. А занудный Цзянь смотрел со всей своей строгостью. Занудной. Да что ж это такое? Дай волю — запрет и залечит! — Только попробуй! Он скептически хмыкнул, но Цзянь вдруг и правда ринулся снимать повязку зубами! От его возни, от его дыхания... мурашки побежали по шее, по груди, вниз, жаркие... и Минцзюэ понял, что замер, чувствуя, как возбуждение охватывает, собираясь внизу. И слова эти... только добавили. — Ладно. Минцзюэ выпустил его руки и рухнул на кровать, даже не пытаясь скрыть то, что нижние штаны все равно не скроют. — Ладно, смотри. И он с вызовом подставил шею. — Тоска, говоришь? — спросил он сквозь зубы, — Ну ничего, не свихнулся же. Я тоже. «Тоска» — какое слово, сволочь, верное. Непоправимое. Минцзюэ тяжело дышал, осознание, что он и сам там чуть не свихнулся, жгло и выжигало хмель вина, уступая совсем другому. — Смотри уже, — он уронил руку Цзяню на бедро и даже не подумал убрать, ждал, скосив взгляд на невыносимого доктора. *** Нашёл на кого рычать. Порычи тут ещё у меня. Инь Цзянь действительно согласен был и на рычание, и на похрустывающие в крепкой хватке суставы, и на это хмыканье — что за невозможный, в самом деле, он тут что, шутки шутит? И нечего злиться и цедить сквозь зубы. «Ну не свихнулся же». Наорать на него, что ли? Ему-то с чего свихиваться? А хотя… действительно, только вернулся в Цинхэ после долгого отсутствия, как снова куда-то мчаться, а тут брат. — Рад, что ты тоже не свихнулся. Инь Цзянь принял эту капитуляцию без должного торжества, зато с одобрением и облегчением. Наконец-то закончилась эта битва за шею! Он быстро подхватил свой свёрток, наклонился над кроватью и махнул рукой на все приличия. Пока Не Минцзюэ даёт — надо брать, а то ведь передумает! А что нижние штаны у главы клана Не дыбились внезапным признаком мужского здоровья, так Инь Цзянь только одобрил. Вино, он только что с девушкой прогуливался… а тут доктор со своими домогательствами, вынь да положь ему рану на осмотр. Вот почему не пускал к себе прикасаться! Конечно, не очень удобно, что он снова сидит на Не Минцзюэ верхом, того и гляди сам начнёшь предъявлять признаки мужского здоровья… Вот поэтому он и придерживает за бедро, чтобы очумевший врачеватель не принялся творить что в голову взбредёт. Инь Цзянь не стал беречь повязку, разматывать долго. Аккуратно надрезал край и разорвал плотную ткань. Рану осматривал с недоумением, но зависать в размышлениях не стал. Действия мыслям не мешают. Ему не нужно было видеть рану свежей, чтобы понять — был бы он там, испугался бы. Обманчиво лёгкий порез, края набрякшие, натёртые. Всё верно — пот, пыль, этой ране самое меньшее два дня, а если по-хорошему, так все четыре! — Ну вот, было бы почему сопротивляться, — Инь Цзянь быстро промывал доверенную ему рану, уверенными движениями тонких пальцев раздвигал её края, вычищал внутри, прокапал внутри целебным составом, смазал края. Он был готов поклясться, что измученная кожа и кровь вздыхают с облегчением, и заживают буквально на глазах. Но мало ли что там ему кажется! Заклеить, наложить его любимые прозрачные талисманы, которые тут же принялись растворяться и впитываться в шею. Инь Цзянь смочил кусок ткани отваром мяты и обтёр шею Не Минцзюэ целиком, вокруг. Подсунул ладонь под его затылок, приподнимал голову. Его явно замучила эта повязка. Нет, не больно, но смутно раздражает, как мелкий камешек в сапоге. А сейчас по чистой коже разольётся прохлада. — Повязка не нужна, — прошептал он, убирая свой распотрошённый свёрток подальше, и не удержался. Ласково провёл кончиками пальцев по аккуратному шву своей работы. Остался рубец. Аккуратный, но всё-таки. А ведь он надеялся, что больше никаких ран на шее не будет. — Спи, Минцзюэ. Я так рад, что ты вернулся домой… *** От Цзяня на коленях стало еще теплее и беспокойнее. Минцзюэ сглотнул, отчего прикосновение к шее отозвалось еще ярче, а в паху совсем уж неприлично стянуло возбуждением. Он облизал губы и выдохнул, стоически не дергаясь, пока Цзянь обрабатывал рану, только сильнее сжал пальцы на его бедре. — Чешется, зараза... Убери ее. Убиралось как-то очень медленно и долго. Он нарочно что ли возится? Чтобы всякие мысли совсем его с ума свели? Например, что у Цзяня лицо по-особенному красивое, когда он так сосредоточен. Минцзюэ не выдержал и поерзал, надеясь хоть как-то сменить позу. Не помогло. Только потерся членом о ткань, отчего замычал, стиснув зубы. Сволочизм какой-то! — Давай быстрее, а? Вот правильно, не нужна повязка, вообще ничего не нужно... в каком смысле — спи? Как спать-то? Минцзюэ ухватил Цзяня за пальцы, только совсем не так, как до этого — барышню Ши, сильнее, не церемонясь. Так Цзянь не уйдет, но надо, чтобы ушел. Это все вино, это все ненормально, тело взбунтовалось... от прикосновения по ране разливается спокойная прохлада, Минцзюэ почему-то точно знал — это от него, не от лекарств, — а по телу бежит горячая волна. А что если это из-за Цзяня не заживает? Что если он так уже привык, что теперь даже не понимает? — Ты слишком... волнуешься. Ну останется шрам, подумаешь... — Минцзюэ отпустил, наконец, его бедро и потянулся к шее Цзяня. На ней тонко-тонко виднелся шрам, Минцзюэ поднял ему подбородок и коснулся белой кожи, совершенно не смущаясь и не спрашивая, разве ему нужно спрашивать? Вопросы-то все только к себе, Цзянь, ясное дело, разрешит. Он провел большим пальцем по тонкому шраму и усмехнулся: — Ты как плотник без скамьи. На мне все лечишь, а о себе забыл? *** Ему не больно, так чего торопить и мычать что-то сквозь зубы? Инь Цзянь даже выпрямиться не успел, когда пальцы попали в крепкую хватку, резкую и сильную. Нельзя так хватать. И держать так нельзя. И смотреть так нельзя. — Минцзюэ… я волнуюсь не о шраме. Твои шрамы, они… — он говорил очень тихо, но голос всё равно дрогнул, горло дёрнулось от прикосновения пальцев. Да, там след пореза. Хорошо заживший, но вот остался след. Единственный на всём теле. — Я собирался его убрать, помнишь? Он подставил шею и прикрыл глаза. Инь Цзянь на пиру едва прикоснулся к вину, но сейчас в голове сладко и горячо всколыхнулось совершенно безумным соблазном — всё-таки, что если… — А ты сказал тогда — оставь. Он скользнул чуть ниже по его телу, к промежности прижался член Минцзюэ. Инь Цзянь судорожно вдохнул, приоткрыв рот. — Тебе нравится? Этот шрам. Ещё немного. Ещё совсем немного. Инь Цзянь возбуждённо прижался, глаза в полумраке лихорадочно блестели. Нужно бежать. Это нечестно, Минцзюэ просто выпил лишнего. Он на самом деле ведь не хочет этого. Вот только сильное тело под ним явно хотело. Или он как лекарь ничего не смыслит в реакциях. — Тебе нравится? — тягучим шёпотом повторил он, с трудом удерживая себя, чтобы не ёрзать, не тереться об Минцзюэ. *** От одного прикосновения Цзянь весь преобразился, он сейчас выглядел таким... соблазнительным. Это надо прекращать. Минцзюэ накрыл его шею ладонью, обхватил горло, просто обхватил, и едва справился, чтобы не сдавить сильнее, потому что Цзянь так явно поддавался... Минцзюэ сжал чуть-чуть, словно проверяя, дернется или нет. Ведь правда, сам же сказал тогда. — Сказал. И ты оставил. Просто потому, что он тогда сказал? А что будет, если он велит еще? Что-то другое? Все равно — что? Уйти, например. Совсем. Не уходить? Никогда. Цзянь стал еще ближе, еще горячее, а Минцзюэ так и держал его за руку, за горло. Все зашло слишком далеко — это понятно и без вина, и теперь как быть? Минцзюэ выпустил его пальцы и положил ладонь на колено, чтобы не прижимался так тесно, но наоборот — лишь прижал сильнее. — Да. Это — твоя храбрость. Ты... смелый, Цзянь. Слишком смелый. Неужели совсем ничего не боится? Неужели не страшно, что сейчас его Минцзюэ просто сорвется? Сделает больно? Так или иначе. В голове шумело, тело настойчиво требовало взять свое, разум — не брать ничего. Прогнать этот соблазн как можно дальше. — Мне нравится. Ты безумный. Цзянь... Минцзюэ заставил себя отпустить трепетное горло, но не смотреть не получалось. — Цзяяянь... — в голосе предупреждение, обоим. *** Горячая ладонь на горле… Инь Цзянь только тихо застонал, когда Не Минцзюэ сжал пальцы на его шее. Мелькнула совершенно глупая мысль, что сейчас задушит. Одной рукой. Силы хватит — просто сдавит, и будет смотреть. И пусть. Это не смелость. Инь Цзянь безвозвратно плавился, всё ещё побеждал в этой битве с желанием притереться, тесно прижаться, целовать жадно. Сейчас ему не хотелось быть умным и рассудительным, он точно не станет отказываться от каждого из этих мгновений. Тем более что Минцзюэ сам только что сказал, что он смелый. Храбрый. Безумный. Инь Цзянь подался вперёд, едва только Минцзюэ отпустил его шею. Глупая попытка поймать ещё пару мгновений, сохранить их для себя. А когда не удалось, он только погладил свою шею, томительными движениями пальцев проверял, помнит ли кожа этот миг. — Что? Предостережение не сразу пробилось сквозь сладкий морок желания. Инь Цзянь опустил голову. Строго убранные назад волосы так и не смогли скрыть его лицо. — Не Минцзюэ, — в голосе проскользнула хрипотца, жадное желание. Он проигрывал. Держался, невольно сжимая пальцы на плечах Не Минцзюэ сильнее, не давая себе навалиться, прильнуть. А Минцзюэ говорит, что он смелый, храбрый и безумный. А теперь приходится быть ещё и сильным? — Прогони меня, — с мольбой протянул Инь Цзянь. — Потому что сам я не уйду. *** Взгляд следил за его рукой, каждое прикосновение пальцев Цзяня к шраму отзывалось во всем теле, а произнесенное вот так имя и вовсе чуть не стало последней каплей. Не Минцзюэ задержал дыхание, вцепился в его бедра, еще миг — он просто перевернет Цзяня и больше не будет ни одного шанса отступить. Он вдохнул, вытаскивая себя из этого наваждения. Цзянь не уйдет, не сможет... как это подло — ждать от Инь Цзяня и не сделать самому! Один раз уже все решил и к чему пришел? Что теперь Цзянь ничего не может сделать со своей любовью, вся надежда у него — только на Минцзюэ. Он ведь уже решил, что ж теперь — опять даст повод? Опять позволит потом боли мучить Цзяня? — Уходи, — сипло сказал Минцзюэ и на болезненном вдохе разжал пальцы. — Уходи. Я хочу, чтобы ты ушел. Лжет, но лучше сейчас так, чем потом станет только хуже. Прогнать до утра — и попросить потом уйти насовсем будет проще. Может быть. — Оставь что-нибудь... для сна. И иди. Минцзюэ уронил руки на кровать, надеясь, что оттолкнуть все-таки не придется, он просто не сможет. *** Он просил — он получил. Пусть даже надеялся, что Не Минцзюэ не станет, вопреки всему, вопреки здравому смыслу. Даже когда запрещал себе надеяться, и знал, что надеяться не на что, с самого начала. Нужно быть совершенно безумным. Инь Цзянь запрокинул голову, закрыл глаза. Ну вот и всё… — Спасибо. Голос всё-таки дрожал. Инь Цзянь с трудом поднялся, тело не повиновалось, словно его сломали. Но когда это он заботился о своём теле? Плотник без скамьи, да? Он постоял, покачиваясь. Что-то для сна. Верно, что-то такое, что не навредит и не станет спорить с вином. Инь Цзянь аккуратно подхватил свой свёрток, выбрал снадобье, отмерил в чашку. Подержал в дрожащих пальцах, бережно поставил на край столика у кровати. — Выпей это. И спи… Он обернулся в дверях. Уговаривал себя не оборачиваться, но обернулся, совершенно сознательно причиняя себе боль. — Ты… всё делаешь правильно, Не Минцзюэ. Слабая улыбка тронула губы. Инь Цзянь спасся бегством, и уже в своей комнате совершенно без сил закрыл лицо руками. Вот и всё. «Уходи. Я хочу, чтобы ты ушёл». Над Нечистой Юдолью подал зов северный ветер. Инь Цзянь не мог успокоиться, ходил из угла в угол, бездумно перекладывая вещи с места на место, пока не понял, что он сделал. Он собрал свои вещи. Их оказалось совсем мало. Всё, что было тут, ему не принадлежало, кроме пары смен одежды. Разве что слёзы феникса. Инь Цзянь оставил тощую стопку на краю кровати, в которую так и не лёг. Его слёзы не имели никакой целебной силы, но сейчас они жгли глаза и мешали. Да, он не закончил некоторые сборы. Надо доделать. Всё подписать — лекари Цинхэ разберутся. — Я не смогу, — тихо признался себе Инь Цзянь, укладывая голову на стол. — Я просто не смогу… *** Ох ну все-таки они смогли! Минцзюэ лежал, глядя в потолок, не шевелился, не обернулся, и едва не опоздал поймать вспышку боли в висках. Он понял, что это — это не его, это Цзяня боль. Неимоверным усилием Минцзюэ подавил в себе желание вернуть его, потребовать прекратить, но вместо этого прижал ладони к постели, которая еще хранила тепло коленей Цзяня, даже не смял ткань — лишь бы он не понял ничего. — Иди, — велел Минцзюэ спокойно, и только когда отпустило, когда Инь Цзянь ушел, он судорожно сжал кулаки и долго лежал, успокаивая дыхание и мысли. Хмель выветрился, оставляя его наедине с ними, непоправимыми и жгучими. Все, что произошло, стояло перед его взором так ясно и честно, что бесполезно себе врать. Минцзюэ резко повернулся, схватил чашку и выпил одним глотком, и потом просто лежал и ждал, пока снадобье подействует. Он уснул, даже не укрывшись, спал хоть и не просыпаясь, но беспокойно. Долго спал, и даже если бы кто-то и рискнул разбудить Главу, то все равно не преуспел бы. Не Минцзюэ проснулся разбитым и злым, мылся, одевался непривычно долго. А брат как будто почувствовал. Хуайсан появился на пороге, улыбнулся и поставил на столик кувшин воды и чай. — Я украл у Цинхэ время для нас, — признался он, и суровый взгляд Минцзюэ смягчился. Хуайсан подал ему воды и провел своей ласковой мягкой рукой по волосам. Стало легче. Брат расчесывал его еще влажные пряди, заплетал косы, рассказывал как дела, какие-то простые вещи. Все-все, умудряясь сообщить все детали: и ожидания Юдоли, и пребывания людей Чунчжэнь Ши, и при этом умел не болтать без умолку. Когда он заколол причёску, Не Минцзюэ уже чувствовал себя собранным и живым, по крайней мере способным не пытать себя бесконечно бегущими по кругу мыслями об Инь Цзяне. Лу Цин вышел во двор, готовый к уже привычной тренировке, и стал неспешно разминаться. Сегодня он ждал Инь Цзяня, как договорились, но понимал, что вполне вероятно, личный советник главы может не прийти. Теперь, когда Не Минцзюэ вернулся, у него наверняка могут возникнуть и другие дела, правда Лу Цин нисколько не сомневался, что Инь Цзянь предупредит, если не сможет прийти. Поэтому он ждал, как условились, чтобы не заставлять посыльного его разыскивать, если придется. Вчерашний вечер он вспоминал не без тревоги — необъяснимой, но все-таки эти взгляды Инь Цзяня и Не Минцзюэ не давали покоя. Если они хотели пообщаться, то ничто им не мешало, но ощущение осталось такое, будто оба чего-то то ли избегали, то ли ... непонятно, но что-то, определенно, происходило. А Лу Цин совсем не хотел, чтобы Инь Цзянь о чем-то тревожился. *** До утра Инь Цзянь всё сделал. Всё. Даже установил в любовно обустроенном садике таблички с названиями посаженных растений. Лекари разберутся. А если нет — для них на столе останутся записи. Он приводил себя в порядок, но не слишком преуспел. Да, свежая одежда. Да, идеальная причёска. И даже попытка всё-таки взять себя под контроль — идеальный сбор цветов и трав в заколке. Всё тщетно. Он понимал, что выглядит плохо. Одно послабление для себя — Инь Цзянь всё-таки посчитал, что он может воспользоваться моментом и всё-таки получить ещё одну тренировку с Лу Цином… и проститься, пожалуй. — Доброе утро, Лу Цин. Он схватился за меч как за спасение от всего. Сумел быть приветливым, сумел улыбнуться. Вот насколько ему было жутко оставаться в Цинхэ без Не Минцзюэ, так сейчас он ощущал совершеннейшую беспомощность. Как будто земля под ним подломилась, и он падает, не в силах найти, за что ухватиться. — Я думаю, что мне нужно отрабатывать защиту, — вполголоса проговорил Инь Цзянь. Нужно всё запомнить. Он сможет тренироваться один. Он сможет. Он должен. Инь Цзянь разминал пальцы, слишком резко повернул запястье — сустав звучно хрустнул. *** Лу Цин обернулся с радостной улыбкой, которая тут же погасла. Вот так теперь называется «доброе утро»?! — Не доброе. Он подошел почти вплотную и подал Инь Цзяню оружие. — Нет, я думаю, нужно отрабатывать нападение. От хруста сустава у Лу Цина дернулась щека, он совершенно бестактно ухватил Инь Цзяня за это запястье. — Что случилось? Да что могло случиться? Вчера все было нормально, праздник... если не считать ту странную необъяснимую тревожность, и вот теперь Лу Цин чувствовал, что в ней то и дело. — Простите. Это не мое дело. Я знаю, что не мое, но если могу вам помочь — сделаю все, что в моих силах. *** Не доброе. Что-то ещё случилось? Инь Цзянь ждал продолжения, но его почему-то не было. И Лу Цин выглядел здоровым. Да он и был здоров. Всё-таки этот лекарь ещё не докатился до истерического состояния, когда начинаешь приписывать своим пациентам придуманные диагнозы, лишь бы занять чем-то свою безумную голову. — Значит, нападение. Наставнику виднее. Инь Цзянь безропотно дал схватить свою руку, озадачено смотрел на его пальцы, сжимающие запястье, и с ужасающей прозрачностью понимал, что это конец. Лу Цин — прекрасный человек, талантливый воин, очень красивый мужчина, полный сил. Но от его прикосновений у Инь Цзяня не слабели колени. Хотя сейчас от его искренней заботы с треском рушились последние опоры самообладания. — Боюсь, что… Он ласково накрыл пальцы Лу Цина ладонью, виновато улыбнулся. — Вы действительно можете мне помочь. Вот… Инь Цзянь извлёк из рукава коробочку и протянул ему. — Примите, прошу вас. В знак моей дружбы. Это талисманы, которые моментально перекрывают кровотечение. Они спасают жизнь даже с самыми тяжёлыми ранами. Но мне будет приятно знать, что они вам никогда не пригодились, и это действительно мне поможет. Это наша последняя встреча, мне будет не хватать… Цинхэ. *** Лу Цин взял подарок, с недоумением смотрел на него, на Инь Цзяня, который словно прощался. Он ведь прощается! — Спасибо, — он спрятал коробочку, но даже такие бесценные слова о дружбе не могли сейчас пересилить волнение. — Но ... Инь Цзянь. Я не понимаю. Куда вы? Почему вы вдруг уходите? Этого Лу Цин никак не ожидал! Нет, всякое бывает, но чтобы человек, которому доверяет Не Минцзюэ, который не просто бесценен, но благороден и исполнен всяческих талантов и достоинств, вдруг просто покидал Цинхэ? Да кто его отпустит-то?! — Инь Цзянь. — Лу Цин положил ладони ему на плечи и заглянул в глаза. — Не Минцзюэ ведь не знает, так? Что вы хотите покинуть Цинхэ. *** — Куда? Куда… Такого вопроса Инь Цзянь не ожидал, и от взгляда не увернёшься. — Не Минцзюэ… Голос дал слабину, и он понял, что сейчас просто завоет. Лу Цин с его прямотой и честностью — вот она, отработка нападения. Идеальное нападение, и нет способа защиты. — Я не хочу. Просто я должен, Лу Цин. Разумеется, я не сбегу. Не Минцзюэ… «Хочет, чтобы я ушёл. Тяготится. Я всё порчу… Это ужасно». И горячие ладони на плечах, такие живые. Инь Цзянь с благодарностью накрыл ладонью его грудь в том месте, где скрывалась уже зажившая рана. — Я скажу ему. Не могу же я просто сбежать, не попрощавшись с главой клана. А куда… — он задумался, поднял голову. По хмурому небу мчались белёсо-серые тучи. В Байсюэ сейчас пусто, и он даже не может никак помочь с поисками. В Хэй возвращаться нет смысла. — Я пойду в Цишань. Пора… Феникс снова рыдает в своей клетке, и установился крепкий северный ветер. Меня ждёт Пик Феникса, Лу Цин. И нужно торопиться, потому что я не могу лететь на мече. Кто-то должен. Мои запасы подошли к концу, а других в Поднебесной нет. И не будет, если я не пойду. *** Лу Цин слушал с волнением, но все-таки немного выдохнул и успокоился. Итак, доктор все решил, но Глава еще не знает. Ох... Не Минцзюэ будет в ярости! И он обязан как-то уберечь Инь Цзяня от этой бури, пока Глава еще, к счастью, ничего не знает. На Пик Феникса! Подумать только! — Мой друг. Я не знаю, что привело вас в состояние такого душевного волнения. Я... не большой знаток душевных терзаний. Но все-таки я прошу вас не совершать опрометчивых поступков. Не Минцзюэ не отпустит вас на Пик Феникса, он просто не позволит вам так рисковать. Если так необходимо туда идти, нужно просто это спланировать, я поговорю с ним, попрошу разрешения сопровождать вас. Уверен, Не Хуайсан нас поддержит. Вот, наверное, в чем дело? Лу Цин подумал, что нашел причину. Инь Цзянь — советник, но прежде всего — лекарь, и для Лу Цина это было совершенно очевидно. И теперь он разрывается между долгом советника и долгом врача! Это понятно, очень понятно, но неужели Не Минцзюэ не найдет решения?! Конечно, найдет. В конце концов любое самое правильное решение всегда найдет Не Хуайсан. *** Восхитительный подарок — дружба такого человека, как Лу Цин. Вот только дружить, как выясняется, с доктором Цзянем, никому не рекомендуется. Это невыносимо. Он не знает что вызвало такие душевные терзания — и не узнает. И не нужно ему знать. Некоторые вещи действительно слишком интимны. — Не Минцзюэ отпустит меня, — Инь Цзянь покачал головой. — Позволит. Он позволит. Не Минцзюэ с самого начала знал, что едва установится северный ветер, я буду рваться в Цишань. Я его предупреждал. Риск — неотъемлемая часть этого пути. Но я был на Пике дважды, я рискую меньше других. Риск — это не пускать меня туда. Если пойдёт кто-то другой, этот другой погибнет. А вас, дорогой друг, я на Пик Феникса не пущу сам. Уж поверьте, я не постесняюсь использовать самые радикальные средства, чтобы не дать вам так глупо разбиться о камни. Конечно, оружие на вас я не подниму, но кроме оружия есть и иные способы. Соблазнительно было поддаться. Сделать вид, что ничего не произошло, что он просто идёт за слезами. Но он знал, что это лишь попытка заставить себя заниматься важным делом, а не рыдать в уголке. Тем более что рыдать можно в перерывах между важными делами, если очень нужно. Но поддаться — да, соблазн. Возможно, тогда он быстро доберётся до Цишань Вэнь. Возможно, тогда будет кому подобрать его у подножия Пика Феникса. Ну или хотя бы забрать сосуды со слезами с его трупа, если он всё-таки сорвётся. Срывались всё равно на обратном пути, и польза будет. — Уже всё спланировано, Лу Цин, — Инь Цзянь постучал указательным пальцем по своему виску, указывая место, где именно хранится план. — А вас не отпустят. Вы нужны в Цинхэ… «А я — нет». *** «Вот как? Предупреждал? Заранее?» Лу Цин понял, что ничего не понимает. Чтобы Не Минцзюэ вот так вот запросто отпустил своего человека в гиблое место? Да хоть за слезами, хоть за луной! Глава просто не сделает этого — и все, потому что это — его долг. И его привязанности, в конце концов. — Иные способы? — Ошеломленный, Лу Цин отступил назад, не сводя с Инь Цзяня взгляда. Иные способы... Это значит, что доктор может пойти на любое действие, чтобы сделать то, что решил? Лу Цин своим ушам не верил. Нет, он не сомневался, что среди «иных» нет ни одного, способного причинить вред, но все же... все же... это как-то неправильно. — Мы все нужны в Цинхэ. Если в Юдоли кто-то есть, он — нужен, даже если сомневается в этом или не понимает. Сомнение — это нормально, только глупец не сомневается, Инь Цзянь. С этим нужно что-то делать! Нужно поговорить с Хуайсаном! Он точно придумает, как не допустить ни поспешности Инь Цзяня, ни гнева Не Минцзюэ, а он точно рассердится, если делать вот так — «иными способами». — Когда вы уходите? — Лу Цин все-таки снова протянул Инь Цзяню оружие. — Давайте начнем тренировку, она будет вам в любом случае полезна. *** Этот чудесный шаг назад! Всё-таки Лу Цин молод, и это чарует сердце. — Один мой знакомый в такой ситуации бросил в затылок своему другу котелок. А потом держал его под медицинскими иглами, чтобы не дать натворить глупостей. Конечно, я сурово порицаю удары по затылку, и не буду так делать. А вот усыпить с помощью нескольких игл — могу. Инь Цзянь только вздохнул. Вера Лу Цина в Цинхэ просто восхитительна. Но он ошибается — в Юдоли нужны не все. Но самое удивительное заключалось в том, что этот разговор ему помог, и благодарность к Лу Цину он испытывал неподдельную. — Думаю, что уже после полудня, — он прекрасно понимал, что после его ночной выходки Не Минцзюэ даже разговаривать с ним не захочет, но придётся ему потерпеть. — Тренировку — горячо приветствую… Инь Цзянь принял меч, критически осмотрел и его, и свою руку, закрепил рукава, как ему показывал Лу Цин. Нужно будет найти в городе оружейника и подобрать похожий меч. Хотя на хороший меч у него сейчас не хватит свободных денег. Что же, покупку придётся отложить. Тренировка — да, это благо. Инь Цзянь отдавался ей с такой отчаянной страстью, будто пытался забыться. Нападение, защита, снова атака. И он уже не чувствовал себя таким полумёртвым, как под утро. *** — Очень хорошо. Лу Цин как будто отбросил этот разговор, настолько сосредоточился на тренировке. На самом деле, конечно, нет. У него очень, очень мало времени, и нужно будет, видимо, не ждать, когда Хуайсан освободится, а оторвать его от важных дел. Но пока Лу Цин твердо вознамерился загонять своего подопечного как следует. Сегодня тренировка и для него стала напряжением и мобилизацией сил, все-таки не только он стал крепче, но Инь Цзянь, кстати, — тоже. Лу Цин подбадривал, когда получалось, отмечал улыбкой каждый маленький успех, ведь даже крошечный шаг — это важный шаг вперед. Правда сегодня Инь Цзянь как будто нашел в себе новый источник сил. Лу Цин усложнял задания, открывался теперь для нападения Инь Цзяня не так явно, в середине занятия попросил его достать и нож, нападать и защищаться с двух рук. В конце концов Лу Цин обнаружил лезвие прямо у плеча, и взглядом показал, что его бок открыт для ножа. Это, действительно, была его ошибка, но ошибка, вызванная настойчивыми действиями Инь Цзяня. — Оо! — Лу Цин дотронулся до кончика меча Инь Цзяня и рассмеялся. — Я говорил, что не завидую тому, кто вас рискнет недооценивать? Вы просто великолепны! Давайте, поймайте меня снова? Генерал отступил, чтобы сделать еще серию ударов, пока Инь Цзянь не перейдет в наступление. Главное — помнить о времени, но в конце концов эта тренировка стала приносить больше радостного удовольствия, чем напряженной сосредоточенности, Лу Цин улыбался и страстно хотел, чтобы глаза его друга тоже сияли улыбкой. *** Видимо, Лу Цин на прощанье решил его вымотать до состояния тряпки. Или всё-таки иногда нужно спать лёжа в кровати, а не блуждать по комнате как неупокоенный дух! Но Инь Цзянь умел сосредоточиться на важном, а сейчас этим важным была тренировка. Лу Цин действительно оказался превосходным учителем. Он учил использовать как оружие всё, не только меч. Оружием становилась кажущаяся безобидность и хрупкость, а невозмутимое выражение лица Инь Цзянь применял инстинктивно, и не только в бою. Правда, Лу Цин его друг, поэтому сквозь маску мечтательного спокойствия всё-таки прорывалась то улыбка, то удивлённый возглас, когда в схватке перевес оказывался то на одной стороне, то на другой. — У великолепного учителя должны быть и ученики под стать, — Инь Цзянь получал наивное удовольствие от его похвалы, и не стеснялся это показывать. Учитель должен знать, что происходит с учеником, иначе обучение будет с погрешностью. — Если поймал один раз — значит, смогу и второй. Инь Цзянь пообещал, но бдительность пришлось удвоить. Не всё так просто, да и сказывается усталость. Он выжидал удобного момента для повторной атаки, не разменивался на глупости, неожиданно для себя фыркнул смешком — забавно ведь, доктор решил записаться в воины! — и снова атаковал, помня о том, что второй раз такой же фокус не пройдёт. С коротким возмущённым возгласом Инь Цзянь сумел увернуться от выпада Лу Цина. Знал, что он не ранит, но тренироваться нужно серьёзно. Сразу после выпада перешёл в контратаку, перехватил нож по-другому, и ему даже удалось снова поймать своего учителя. Инь Цзянь торжествующе улыбнулся, вдруг понял, что сам при этом открыл под атаку свой правый бок. — Знатная была бы победа, получить меч в печень, — запыхавшись проговорил Инь Цзянь и с улыбкой приобнял Лу Цина за плечи. — Спасибо. Кажется, эту ошибку я запомню навсегда. *** Минцзюэ решил, что сегодня до обеда с гостями нужно много сделать, и прежде всего внимания требовала армия, и ее повседневные проблемы, и, конечно, награды. Лу Цина он тоже обязательно хотел навестить, к нему и отправился, пока не позвали к трапезе. Можно и пригласить генерала опять присоединиться... Смех и голоса он услышал, когда подошел к двору, и остановился. Как так получается? Откуда подобные совпадения? Юдоль большая, но он снова наткнулся на Инь Цзяня в такой необычный момент! Как будто его к нему на веревке тащит! Минцзюэ вышел вперед, смотрел, не окликнув. Он увидел самый финал линии движений, Лу Цин улыбался, Цзянь обнял его за плечи, и непонятно как, но просто глядя на его спину, Минцзюэ уже знал — Инь Цзянь тоже улыбается. И голос у него довольный. — Даже не сомневаюсь, — сказал Лу Цин Цзяню и только теперь заметил Не Минцзюэ. Это оказалось так неожиданно, что он почему-то почувствовал себя неловко, и улыбаться перестал, и чуть отодвинулся от доктора. «Выглядят так, как будто их врасплох застали», — подумал Минцзюэ, и сердце прыгнуло куда-то к горлу. Он сглотнул и шагнул вперед. — Глава, — Лу Цин коротко поклонился, как требовали правила, но скорее по-дружески. Он видел Минцзюэ разным. Суровым, в ярости, веселым, спокойным, но вот таким... с этим ничего не выражающим взглядом — никогда. На него по крайней мере Не Минцзюэ так раньше не смотрел. Лу Цин из-за этого задержался в поклоне и выпрямился. — Я хотел поговорить с тобой, но давай потом, к вечеру, — сказал Минцзюэ, посмотрел на оружие и перевел взгляд на Инь Цзяня. Надо же... какой. Кто бы мог подумать... — Я видел последний прием, ты хорошо использовал момент. Только открылся. Но это поправимо. Он тренируется? С Лу Цином? И похоже — это не первая тренировка... Минцзюэ почувствовал себя глупо и неуместно, как будто вторгся куда-то, узнал то, чего знать не должен, увидел Цзяня таким, каким он ему никогда не показывался. Уверенным и опасным, но по-другому, азартным, ярким... Красивым, опять же, но по-другому. А Лу Цин от этих слов в адрес Инь Цзяня совсем отбросил первое смущение. — Доктор взял под контроль мои тренировки, — он улыбнулся, и Минцзюэ неприятно было увидеть в его взгляде гордость и такую честную открытость. — Представляешь, режим даже в этом! Но успехи Инь Цзяня просто замечательные. Сегодня он поймал меня дважды! «Сегодня... а вчера?» Минцзюэ выдавил сдержанную улыбку: — Я не удивлен, Инь Цзянь очень талантлив. — Очень! — подтвердил Лу Цин снова с этим искренним удовольствием, которого Минцзюэ предпочел бы не заметить. — Ладно, — он снова посмотрел на Цзяня. — Не буду мешать. Лу Цин, я хотел пригласить тебя к трапезе в зале, поговорим тогда после. *** Глупости. Он не сделал ничего предосудительного, так почему сейчас, едва только Лу Цин сказал это «глава» появилось желание отпрыгнуть в сторону и оправдываться?! Чуть ли не меч бросить. Словно взял чужое. Но ведь так и есть, взял чужое. Инь Цзянь поклонился одновременно с Лу Цином, потому что приличий никто не отменял. Ощущение собственной невероятной глупости и неуместности просто душило, особенно когда Лу Цин принялся его нахваливать. А Минцзюэ сказал «ты открылся». Так и есть. Открылся. Если бы он не открылся в своё время. Если бы он в своё время не дал слабину. И это уже непоправимо. — Мы как раз закончили, — сдержанно сообщил Инь Цзянь, отметив, что его к трапезе не приглашали. Это и не удивительно, но почему-то обидно. Инь Цзянь внимательно смотрел на шею Не Минцзюэ, ворот мешал, но при Лу Цине не схватишь бесцеремонно и не заставишь показать. — Я как раз собирался вас найти, глава Не… Позвольте на пару слов. Инь Цзянь отдал оружие Лу Цину, умудрился сделать буквально два шага в сторону, увлекая за собой Не Минцзюэ, но при этом не прикасаясь к нему. — Шея, — он тихо вздохнул. — Я прав, уже всё зажило? Если так, то это была проблема. Ещё одна. Инь Цзянь смотрел на него, запоминая самые мельчайшие черты. И как причёска убрана — снова эти мелкие косы. И как Минцзюэ смотрит… что хочется попросить, чтобы вот так не смотрел на него. Лучше вообще не смотреть, чем смотреть вот так. — Ты сказал, что хочешь, чтобы я ушёл. Он боялся закончить фразу, но выхода не было. Раз уж начал говорить. — Не Минцзюэ… ты всё делаешь правильно. Прости мне эту слабость, я обещал, что не буду ловить тебя по тёмным углам, но не сдержал слово. Если позволишь, я бы предпочёл уйти тихо. Тренировка действительно помогла. Он сумел это договорить, не всхлипывая и не устраивая сцену. *** — Вы не закончили. По крайней мере не для разговоров, если Инь Цзянь это имел в виду, потому что нет ничего срочного, чтобы Лу Цин после тренировки, не умывшись, беседовал. Это что, у Цзяня просто предлог, чтобы уйти? Минцзюэ сжал губы. Уйти может и он, даже больше — он хочет уйти и оставить их заниматься своими делами. Но Цзянь почему-то не дал... Еще и «выкает»... Вчера, сидя у него на коленях, не «выкал», а теперь что... пожалел? Что пришел ночью к нему хмельному? Минцзюэ снова рухнул в бездну ненужных мыслей, от которых так сложно было утром сбежать, в чувство вины, ощущения, что все испортил. И Лу Цин в двух шагах от них — неужели нельзя не разговаривать? Ах да. Шея. С ним же говорит лекарь. — Не знаю, я не проверял. Наверное зажило, ты же лечил, а не я. Он и правда даже не подумал о ране. Потому что если лечит Цзянь, то можно вообще забыть обо всех болячках, даже самые сложные вылечит. А теперь после вопроса шея зачесалась, но Минцзюэ только моргнул. — Конечно, сказал. Да что происходит? Минцзюэ оглянулся все-таки. Лу Цин отошел, чтобы ничего не услышать, но сам факт, что Цзянь хотел обсуждать произошедшее прямо сейчас и здесь — страшно злил, потому что Минцзюэ просто не знал, что с этим делать. — Ты же просил. Сказал, что... Я... Нет, здесь мы об этом говорить не будем, ясно? Он чуть было не пустился в объяснения, но все-таки ситуация не позволяла. Это слишком личное, слишком... больное для Цзяня, чтобы стоя во дворе просто так болтать! Или вовсе не больное уже? Сбитый с толку, Минцзюэ не сразу понял, что услышал. Да разве ж он кричит? Не кричит, хотя еще вот только что орать хотелось. — Иди, конечно, — тихо сказал Минцзюэ, — Ты устал. Я тоже пойду. Увидимся за обедом. Вот вроде выдохнул, заставил себя, но все равно внутри жгла обида. Почему Цзянь не сказал ему, что хочет учиться с мечом? Разве он не научил бы? Он сам учил Лу Цина... *** Если не проверял, то уж наверное зажило. Что? Инь Цзянь ошарашено моргнул, не очень понимая, что происходит. Он с трудом заставил себя сказать, что уходит, но Минцзюэ, кажется, не понял. Или понял, но рассчитывает видеть его за обедом. Или он совсем сошёл с ума и цепляется даже за призрачную надежду остаться? В любом случае, раз они не будут говорить об этом здесь, значит разговор просто откладывается, и он ведь не может просто сбежать? Инь Цзянь вдруг увидел, как перед глазами меркнет свет, и судорожно вцепился ногтями в свою руку, чтобы не упасть прямо сейчас. Это слишком отдаёт дешёвым спектаклем, рухнуть под ноги главе клана. — Я… Это — ясно. Да, пожалуй, я действительно устал. Кажется, он побледнел. Ещё не хватало, так Не Минцзюэ решит, что Лу Цин его тут головой о камни бьёт. А вот это с его стороны крайне безответственно — в таком состоянии он не то что не заберётся на Пик Феникса, он просто не дойдёт до него! — Минцзюэ, — тихо выдохнул он и прикусил язык. Он опять. Опять начинает это делать. Снова смотрит и чувствует себя счастливым идиотом. Инь Цзянь опустил голову. Юдоль кружилась вокруг, плавно покачиваясь. — Увидимся за обедом, мой Минцзюэ, — Инь Цзянь растерянно улыбнулся и оглянулся в поисках своей охраны. Они точно не дадут ему упасть, если вдруг его снова поведёт. Плотник без скамьи кажется ещё и круглый идиот… *** «Мой Минцзюэ»? Не Минцзюэ застыл, ошарашенный тем, что услышал. Это ведь не послышалось? Нет, точно нет. К счастью, охрана возникла как по команде, и Минцзюэ тут же подумал, что вот, охрана, Лу Цин, а они тут выясняют. Но он все же себя одернул — это он тут Глава, а Инь Цзянь — его советник, и они могут разговаривать где угодно и когда считают нужным. Почему он вообще об этом думает?! Минцзюэ запутался. Он закрыл глаза, когда Цзянь уходил, закрыл и медленно выдохнул, а потом коснулся пальцами шеи, потер, чувствуя, что рана заживает. Нельзя чесать, «неполезно». — Не Минцзюэ? — от тихой просьбы Лу Цина он чуть не вздрогнул. — Да? — Прости, что я... в общем. Мне тревожно. За советника. — Почему? Вот только заботы генерала не хватает! Он что же, сам не позаботится о своем Цзяне?! — Не знаю. Правда, не знаю, как объяснить. Может, я зря только тебя обеспокою и мне лишь кажется. Но все-таки советник о чем-то переживает. Он не мог сказать больше, это было бы нечестно, если Инь Цзянь сам собирается с ним поговорить, то поговорит, и вмешиваться нельзя. Но и молчать совсем — тоже. — Тебе не кажется. Лицо Лу Цина опять озарилось той искренностью, которая Минцзюэ не нравилась теперь. По отношению к Цзяню — не нравилась, но генерал уж точно не виноват в том, что он ревнует, не имея на то никакого права. Но не засунешь же свои чувства под кровать и не запрешь в башню! От себя не скроешь, но от других — необходимо. — Он давно не видел брата, волнуется о друге, которого пока так и не нашли. Не переживай. Я разберусь. И он ушел, надеясь, что хотя бы обед не станет новым невыносимым испытанием. Надо с этим заканчивать. А Лу Цин поспешил привести себя в порядок и отправился искать Хуайсана. *** Инь Цзянь может и хотел внести какую-то ясность, но сейчас главной задачей стало не опозориться окончательно. Он повис на руках охраны не сразу, а на полпути к своей комнате, и обморочно прошипел: — Никому не сообщать. Это мелочи. Это — ерунда. Всего-то небольшая передышка нужна. До комнат он всё-таки дошёл сам, неприятно удивился сложенным вещам и столкнул стопку на пол. — Вы можете быть свободны, я не выйду из комнат до обеда. Только разбудите меня, хорошо? Он ответственно принял то же снадобье, что давал Не Минцзюэ, лёг в кровать и закрыл глаза. И это помогло. По крайней мере, к обеду Инь Цзянь вышел не с таким трупным цветом лица, и за обедом не пытался стать невидимым. Хотя всё равно не мог не смотреть на Минцзюэ — было бы слишком подозрительно, если бы он прятал глаза… да он и не хотел лишать себя удовольствия смотреть.