Затмение

Опасайтесь, Глава Цзян

Когда следует радоваться, но непрерывно колет что-то в груди — ооооо, это чувство Цзян Чэну было знакомо, как никому. Глава великого клана бывает вынужден присутствовать на собраниях, на которых он не хочет быть, и поневоле позавидуешь более свободным людям, которые могут встать и уйти. Нет, свадьба Не Минцзюэ не была тягостной обязанностью. Цзян Чэн действительно радовался вместе со всеми: закончились смутные времена, злодеи изобличены и наказаны, несправедливо обвинённые спасены и возвеличены. Можно сколько угодно злиться на Вэй Усяня и обвинять его, но и забыть о том, что он спасал Цзинь Лина — невозможно. Спасал Цзинь Лина, спасал себя, избавив его самого от смертельной тяжести на сердце. Призрачный Генерал — туда же... Сложно. Радость сквозь слёзы, когда смеёшься, и всё равно хочется стукнуть кулаком по столу. Эти противоречия всегда его мучили, это такая привычная боль, без которой начинаешь подозревать себя в тяжёлой болезни. Цзян Чэн смотрел, как Не Минцзюэ уводит с праздника свою молодую жену, и понимал, что это ещё один осколок, впившийся куда-то в нервы, в душу... неправильно, непростительно, ужасно. Ши Юньлань — словно мечта, которой не суждено сбыться. Надежда не умирала, потому что даже не рождалась. Эта мягкая красота изначально принадлежала другому. Он беседовал с Ши Бэйхэ, не понимая, почему ему одновременно интересно, хорошо и до смиренного вздоха плохо, пока тот не улыбнулся. Улыбки у них одинаковые. Брат и сестра. Она его сестра. Она жива, счастлива, вышла замуж, у неё должно быть прекрасное будущее, которое не довелось испробовать Яньли. Цзян Чэн напился. С Ши Бэйхэ было хорошо пить, потом присоединился Вэй Усянь, а кто ещё может сделать пирушку более пьяной, как ни он? Напиться. Забыть. Не помогло. Вино его не брало, только зря устал, и остаток ночи хмуро смотрел в потолок в своих покоях, пока коварный сон не нарисовал перед ним прекрасное лицо Юньлань. Как она умилялась щенку, как с достоинством и потрясающей грацией обходила гостей. Орех в меду... Кто полночи пил, а потом до утра мучился, тот может и должен чувствовать себя плохо. Но Глава Цзян пренебрёг этим долженствованием. Следовало привести себя в порядок — и он привёл. Никакого похмелья, а слуга принёс чашку супа — ещё один привычный укол по больному месту, но суп помогал. Нечистая Юдоль превратилась в средоточие радости, и кто он такой, чтобы грустить по этому поводу? Люди в Цинхэ тоже натерпелись, Юньмэн это понимал. Сегодня будут ещё состязания, Цзян Чэн рассчитывал посмотреть, чего стоит теперь Цзинь Лин — он должен выйти, иначе получит от родного дяди основательную взбучку. А ещё он должен показать себя наилучшим образом, потому что дева Ши будет смотреть. Это окрыляло. И утренняя тренировка в саду — лучшее начало дня, раз уж собираешься побеждать. — Перейдём туда, — указал он своему противнику. — Сражаться буду против встающего солнца, чтобы слепило глаза. Разгорячённый, он плеснул себе на грудь ковшик холодной воды, стремительно и решительно направился к солнечной части сада и почти вплотную столкнулся именно с Ши Юньлань. Она пришла с щенком, как и обещала. Наверное, пришла сообщить имя... как и обещала. А он стоит перед ней голый по пояс, мокрый и привычно хмурый, с обнажённым мечом. Растерянный. — Госпожа, — севшим голосом протянул он, не осмелившись даже кашлянуть. Вместо воздуха вокруг что-то иное, чем дышать очень опасно. Каждый вдох наполняет острым ощущением горемычного счастья, противоречивого, тайного... Цзян Чэн перестал хмуриться. Она невыносимо прекрасна. Он пропал, совсем пропал. *** Юньлань гуляла и не очень стремилась первым делом найти Главу Цзян. Конечно, это нужно, но, во-первых, она не так хорошо еще знала дворец, чтобы самостоятельно искать. Не спрашивать же у слуг, где разместили Юньмэн? Во-вторых, разве обязательно искать его нарочно, если они встретятся все равно? С другой стороны, ей все же хотелось с ним поделиться именем щенка. Дело даже не в том, что она обещала, ей просто хотелось. В конце концов она спросила сразу обо всех гостях, где кто разместился и всем ли хорошо, кто из слуг занимается какими комнатами. Юньмэн был лишь одним из всех. Ши Юньлань говорила с щенком, когда дошла до сада, и встреча с Главой Цзян для нее самой стала слишком внезапной. Во всем внезапной. И как тут проявить сдержанность и не допустить ненужных ахов?! Когда он застигнут врасплох, разгорячен и … зачем она его искала? Ах, да, щенок. И она не искала, нет. — Глава Цзян. Если нельзя изобразить бесстрастное лицо, самый верный способ скрыть растерянность — улыбка. Юньлань сделала лишь небольшой шажок, немного отступила, чтобы это не выглядело, как испуг от неожиданности. Но так Цзян Чэн по-прежнему был близко, и его по-прежнему можно было хорошо разглядеть. Госпожа не разглядывает мужчин, а если взгляду некуда деться — госпожа должна уметь не видеть. Даже если этот мужчина почти так же близко сейчас, как утром — другой. Мысли слишком быстрые, они в один миг подбрасывают ненужные сравнения! Недопустимые. Глупые. Юньлань успела поймать момент, что сейчас стремительно покраснеет, опустила голову — это помогло. Она вынула из рукава платок, изящным и спокойным жестом подала его Цзян Чэну. Какая молодец! Совсем почти не растерялась! Ши Юньлань действительно была собой довольна, и совершенно не подумала сейчас, что она вообще-то просто не должна была реагировать. — Возьмите, — Юньлань улыбнулась Цзян Чэну. — Сегодня все тренируются. Даже праздничные состязания для друзей — такое серьезное дело. Эта невинная хитрость про «всех», хотя она понятия не имела, чем заняты остальные участники состязаний, — просто слова для начала беседы, не более. Едва заметная ирония в словах о мужчинах, которые всегда хотят показать, какие они храбрые… Какое счастье, лишь бы этим мужчинам было дано хоть немного спокойствия отдохнуть от войны! Память о ранении брата слишком свежа. — Простите, я не хотела мешать, но раз уж я здесь… — Юньлань с нежностью посмотрела на щенка и снова на Главу Цзян, на короткий миг задержав взгляд на его точеных скулах, чтобы он заметил. Пусть заметит. *** Падая в пропасть — не хватайся за воздух. Бесполезно. Цзян Чэн и падал, внутри всё переворачивалось, сжималось тайной непозволительной дрожью, и этот платок он взял. Конечно, взял — нельзя оттолкнуть, нельзя проигнорировать, невежливо, это дань приличиям на грани неприличности, потому что он тут в совершенно недопустимом виде, а госпожа любезно подала ему платок, и платок немедленно промок и нагрелся, напитался жаром его тела. Хорошо, что кому-то из его свиты хватило ума подбежать с полотенцем, принять меч, принести одежду... Как она смотрела! За такой взгляд всё отдать. Пусть нежность предназначалась щенку, но это его подарок. Хотя, наверное, самонадеянно с его стороны думать об отпрыске благородного семейства оборотней, как о подарке. Скорее, он просто проводил его в новую семью. — Благодарю, госпожа Ши, — он так и держал платок в руке, даже когда оделся и торопливо привёл себя в надлежащий вид. — Вы? Помешать? Ох, ну что вы... А потом платок исчез. Будто сам по себе проскользнул в рукав и прижался к тонкой коже на внутренней стороне запястья. Мокрый. Всё равно. Она держалась с безукоризненным достоинством, но в нём было столько сердечности! А он чувствовал себя неотёсанным и невежливым, потому что мог так стоять ещё долго... если бы щенок не завозился на руках госпожи и не принялся поскуливать. Цзян Чэн невольно улыбнулся. Невозможно смотреть на собаку и не улыбаться, а уж если это маленькая собака, ещё щенок, то улыбка сама появляется на губах. Это самая безопасная тема разговора. Состязания, щенок... Он пригласил Ши Юньлань в тень и присесть, слуги расторопно подали чай и скромное угощение, не забыли поставить для щенка миску с водой. — Праздничные состязания, — подхватил он, почесал щенка за ухом. Мягкое ушко, пушистое. Он так и не завёл собак в Пристани Лотоса, несмотря на то, что Вэй Усянь столько лет считался мёртвым. Не мог. Ходил, смотрел, знал, где купить, и каких бы купил, но так и не завёл. — Вчера обещал вашему брату, что обязательно обойду его в этих состязаниях, — он скромно улыбнулся, вспоминая, как Ши Бэйхэ улыбнулся в ответ на это обещание, и как у него зашлось сердце от этой улыбки, такой похожей. — Нужно ли говорить, что он немедленно пообещал мне то же самое — что обойдёт меня! Здесь было хорошо — еле заметный шёлковый ветерок проскальзывал под навесом, играл тонкой прядью её причёски. Поймать бы эту прядь пальцами, чтобы снова посмотрела таким же долгим взором, глубоким и светлым. Так солнце просвечивает между листами лотоса, если нырнуть и посмотреть вверх из-под воды. Щенок коротко тявкнул, и Цзян Чэн тихо рассмеялся. — Боюсь, что этот грозный воин обойдёт нас обоих. Только волю дай. Как... Он едва не спросил «как прошла ночь?» — вот где крылась бездна неловкости. Лицу стало жарко. Не хватало ещё покраснеть прямо перед ней! И стоило об этом подумать, как жар залил лицо полностью. — Как этот грозный парень на новом месте? Госпожа Ши... вы... выбрали ему имя? *** Она тихо рассмеялась и посмотрела на Цзян Чэна с ироничным укором: — Нужно ли говорить, кому на этих состязаниях будет труднее всего? Юньлань посадила щенка рядом с миской и взяла чашку. — Мужчины думают о том, кто кого обойдет, а я думаю, за кого мне болеть? За супруга? За брата? Или за другого брата? За друга? — она перечисляла с каким-то девичьим задором. — А как мне выбирать среди дорогих сердцу гостей? Скажите, Глава Цзян? Вот видите, это непросто. Она вздохнула, сделала аккуратный глоток и смотрела на Цзян Чэна, словно не собиралась оставить свой вопрос без ответа, но щенок решил тоже принять участие в беседе, и хозяйка подбодрила его, погладила. Маленький пес вполне удовлетворился и улегся на траву. — Парень не жаловался. Но без Феи я бы, конечно, не справилась. Поищу ее, чтобы сказать спасибо. Маленькая собака-оборотень — это большая ответственность. И радость. Она как будто оттягивает этот момент. Зачем? Ведь сама же хотела рассказать. Разве правильны такие девчачьи фокусы? Все-таки она не с братом! — Да. И я пока никому не говорила. Лотос. По-моему, это хорошее имя, — Юньлань искренне считала, что имя очень удачное, но прямо сейчас ей нужно было подтверждение. Она вдруг подумала, что если Глава Цзян сочтет выбор неудачным, то она точно придумает что-то другое. Или попросит его помочь. — Как вы думаете? *** — Тогда вам следовало бы принять участие в состязаниях, мне говорили, что вы... дева-воин. Тогда не нужно выбирать за кого болеть. Вот сказал, так сказал! Цзян Чэн едва глаза не закатил. Он не умел беседовать с девушками. Это вот Вэй Усянь с самой юности становился любимцем прекрасных дев, а он только отмалчивался и хмурился. — Это и впрямь непросто. Со своей стороны я буду болеть за своего племянника. Молодой глава Цзинь должен показать себя. Он задумался, понимая, что за брата он болеть не будет, этот себя покажет в любом случае... но будет волноваться. Или вот Не Хуайсан, он ведь примет участие? — Вы правы, я тоже разорвусь, стараясь выбрать... А ей приличнее будет выбрать супруга. Она ведь выберет супруга? Не Минцзюэ грозен в битве, и на него будут смотреть все — вообще все, потому что его сила это залог благополучия для Цинхэ. Это подтверждение, что отныне и впредь будущее клана обеспечено и гарантировано. Да что уж там, он и сам будет смотреть на Минцзюэ. — Это сложная задача, — наконец признал он. — Разве что вы и впрямь будете состязаться, тогда все будут болеть за вас. «Я. Я буду болеть за вас. Следить за каждым движением. И никто не осудит...» Они говорили о совершенно приличных вещах, никто не посмел бы обвинить его или её в нарушении приличий, и совсем неподалёку были внимательные глаза и не менее внимательные уши. Цзян Чэн краем глаза видел, что и его люди с радостью и гордостью воспринимают этот визит: молодая хозяйка Нечистой Юдоли нанесла визит их господину, выказав своё расположение. — Лотос, — севшим голосом повторил он. Щенок забавно наклонил головёнку на бок, будто спрашивал — что такое Лотос, с чем его едят, это про кого тут говорят, что он Лотос, радость и ответственность? — Это прекрасное имя, — признался он, не зная как упрятать спятившее сердце. — Вы оказываете Юньмэну честь... мне. Вы оказываете мне честь, госпожа. *** Юньлань чуть не уронила чашку. Она б ее и уронила, вот только вдруг обнаружила, что чашка спокойно стоит на столе. Но как это возможно, что она только сегодня утром подумала о состязаниях, о том, как бы туда самой напроситься и не нарушить всех известных и неизвестных приличий, а Цзян Чэн говорит ей такое прямо в лоб?! — А я буду, — уверенно сказала Ши Юньлань, взяла чайник и налила гостю еще. — Это вам мой любимый брат меня выдал? Она даже нахмурилась, но говорить о Бэйхэ без нежной любви в голосе не умела совершенно — тут никакое искусство притворства, этикета и чего угодно другого ей не давалось совсем. — Но никому не говорите, прошу, ведь я еще не выбрала оружие. Что она несет?! Кто ей позволит?! Она же еще даже не спрашивала Не Минцзюэ! Оох… но теперь-то уж слово вылетело, не поймать. — Так что бойтесь, Глава Цзян. Ну… опасайтесь, — Юньлань понизила голос до ироничной угрозы, это очень помогало скрыть волнение от того, что она только что вытворила. А еще щенок. Этот маленький друг все делал вовремя, даже морду поднимал. — Лотос, да. Вам нравится… Какая-нибудь записная дура сейчас прямиком выдала бы что-то вроде «лотосы растут не только в Пристани Лотоса», но Юньлань сегодня дурой уже побыла, хватит, а у Цзян Чэна такой в этом имени голос… Как будто он знает тот лотос, в честь которого она назвала этого щенка. Ей следует просто принять его слова. — Я слышала, в Юньмэне лотосы прекраснее, чем во всей Поднебесной. Мне бы хотелось когда-нибудь увидеть их. Нет, все-таки она сегодня чересчур болтлива. Зачем так говорить? Она знала — чтобы снова услышать вот такой его голос. — Что ж. Я оставлю вас, Глава Цзян. С пожеланиями удачи в сегодняшних состязаниях. Юньлань взяла Лотоса на руки, встала и коротко изящно поклонилась. %%% Цзян Чэн настолько ошалел, что упустил момент, когда Ши Юньлань взялась за чайник и принялась собственноручно наливать чай. Да, формально он у неё в гостях, но сейчас она пришла к покоям, отведённым главе Цзян, и он... наверное, ему следовало взять этот грешный чайник из её рук. Прикоснуться к её пальцам... нет, они точно его уронили бы. Имя для щенка ему не просто нравилось, а очень нравилось. Она дала ему это имя, оно не могло не нравиться! — Это... не он, — Цзян Чэн совершенно не контролировал голос. — Я слышал от кого-то, и лишь спросил у него, а Ши Бэйхэ не отрицал. Она выйдет состязаться с воинами?! Она?! Нет, он не считал, что она бы не смогла — его матушка тоже была опасным противником для всех, кто рискнул бы счесть её всего лишь слабой женщиной. — Я уже опасаюсь, — признался он. — Если нам предстоит сойтись... Откуда эта пауза? Это горло пересохло и не может выпустить и слова! — В поединке... Его снова окунуло в жар — представил. Лишь взгляд над скрещенными клинками, поединка ещё не было, его могло вообще не быть, но взгляд уже был, он смотрел в её глаза и не мог заставить себя отвести взор. — Когда вы приедете в Пристань Лотоса, — он совершенно не думал, что сказал «когда», а не «если», и спасался лишь мыслью о том, что наверное в качестве вежливости визитов чете Не придётся навестить каждый великий клан, и обязательно Юньмэн! — Я приглашу вас в павильон, который стоит над самой водой. Он окружён прекрасными лотосами... Щенок забавно реагировал на слово «лотос», он точно усвоил, что отныне это его имя. Такой славный малыш! — В сумерках над ними тонким шёлком висит туман, который потом собирается каплями в широких чашах листьев. Считается, что умываться лотосовой росой полезно... Горло перехватило спазмом. Яньли умывалась росой лотоса, её кожа всегда отливала молочной белизной... Благословение небес, Ши Юньлань сама решилась завершить этот визит. Цзян Чэн встал. Обмен приличными поклонами помог справиться с волнением. Он немного проводил её, насколько позволяли приличия, и вернулся обратно в полном смятении чувств. Опасайтесь, Глава Цзян... Поздно. Он совершенно потерял голову, а сердце Ши Юньлань унесла сейчас с собой.

О превращениях барышни Цзинь и тонкостях объяснений

Было бы странно подозревать Цзинь Лина в способности усердно блюсти все правила даже на свадьбе в Цинхэ, если это касалось их двоих — Чжи Чуань и не сомневался в своем дерзком юноше. — Шелка-то больше восьми слоев? До утра управлюсь? — только и поинтересовался Чжи Чуань, когда Цзинь Лин все-таки явился. Вэньчжун буквально схватил его за ворот, втащил в отведенную «патриарху Безночного» комнату и захлопнул дверь. Ах да, еще велел поставить надёжные барьеры и даже дал на это беспоцелуйное время. А потом всё. Слои шелка Чжи Чуань даже не заметил. На рассвете он проснулся сам и безжалостно разбудил высокородного мальчишку — дома отоспится на золотых шелках. Потому что спать с Цзинь Лином рядом и при этом не хотеть — ну это слишком расточительно для мужчины, который видит любимого так редко. Барьеры, к счастью, работали отменно, и, засыпая снова, Чжи Чуань похвалил своего юного гения. Солнце, наверное, уже взошло высоко, когда сквозь сон Чжи Чуань услышал что-то за дверью. — Ничего не знаю, — он поднял голову, поцеловал Цзинь Лина в плечо и снова лег. Он из Безночного, пусть думают, что у них принято спать до обеда, потому что ночью город не спит. Но вообще-то, конечно, это не так. — А-Лин… — Чжи Чуань проснулся совсем, — А-Лин, это Фея? Кажется, мы разоспались и она пришла спасать нас от нарушений этикета. Прикройся. Он встал, накинул халат и открыл дверь. *** Самое замечательное, что Чжи Чуань его хорошо знал. Церемонные поклоны и вежливые дипломатические отношения — это ширма. Просто ширма не обязательно должна быть скучной. В конце концов, он глава клана Цзинь, правитель Ланьлин. Количество слоёв шёлка и сложные узоры всеми оттенками золота это славная традиция, которую Цзинь Лин не собирался нарушать, несмотря на осторожные советы некоторых приближённых не раздражать тех, кто примется искать в этом сходство с дядей Яо. Поэтому, именно поэтому, все знаки внимания, которые он расточал главе клана Вэнь, находились строго в рамках дипломатического протокола. Снаружи. Подкладкой же была та изощрённая чувственность, которая и заменяла собой несколько слоёв шёлка. Разумеется, он пришёл к Чжи Чуаню сам. Не хватало ещё, чтобы Вэньчжун бегал к молодому любовнику, прячась за кустами. Нет, определённо, есть что-то прекрасное в том, чтобы любую придурь молодого правителя могли объявить наследственностью. Пошёл ночевать куда-то в весенних сумерках? И все помнят его деда. И никто не удивится. Разве что порадуются, что молодой глава Цзинь не наплодит бастардов, ибо бастарды разные бывают. Некоторые весьма опасны и талантливы. Но это так, досужие размышления. Чжи Чуань его ждал — и Цзинь Лин пришёл. Пришёл и пропал, как лучик солнца на воде, потому что он не просто соскучился, а буквально озверел без него. — Тридцать два, — горделиво сообщил Цзинь Лин на вопрос о количестве слоёв шёлка. — Но я тебе помогу справиться с этим безобразием. Благословенный статус гостей, когда никто не посмеет потревожить. Цзинь Лин никогда не возводил барьеры с такой скоростью и в таком превосходном качестве. А уже потом внутри этого убежища не осталось пощады никаким шелкам, никакой сдержанности. Воздержанию — смерть. Очень поздним утром, которое уже намекало на скорый приход полудня, всё-таки пришлось вставать. Ну как вставать... Чжи Чуань встал, а Цзинь Лин смог только край одеяла на себя накинуть, и счёл, что это он ещё сделал миру огромное одолжение. Это действительно пришла Фея — наверное, управилась со своим важным заданием, и... Цзинь Лин с удивлением увидел, как она затаскивает в комнаты какой-то узел, садится рядом, обводит взглядом и его, и наставника Чжи Чуаня, и глубоко вздыхает. Фея очень старалась сосредоточиться. Было бы здорово прямо сейчас стать человеком, объяснять всё словами — она точно уже сможет объяснить, как так вышло, но что-то ещё не удавалось. Зато Цзинь Лин и Чжи Чуань действительно спали тут вместе, и это хорошо — так они счастливее. Фея это видела и полностью одобряла, а вот когда они оба грустные и несчастные — не одобряла вовсе. Но сейчас ей требовалось полное внимание от самых близких людей, и Фея принялась разворачивать платье. Развернула, разложила весь наряд, как сумела, и любовно лизнула гребешок. Она добилась, что оба внимательно на неё смотрели, внимательно слушали, и принялась объяснять. Между красноречивым ворчанием, поскуливанием и даже эмоциональным взлаиванием отчётливо выделялось «хьйййяяя — бурбуршня». Фея снова тяжело вздохнула, рухнула на пол и спрятала морду между лапами. Кажется, слово «барышня» ей не очень удалось. — Ыыыы Уаааа, — тоскливо позвала она наставника и перевела глаза на братца. — Ыыыы Ииии? — В смысле? — Цзинь Лин забыл, что он голый, и выбрался из постели. Спохватился почти сразу, хотя — что там Фея не видела? Но халат надел, и пояс затянул на талии. Его верная подруга, его маленькая пушистая сестрёнка, она совсем расклеилась. Её нужно было поддержать, утешить, и он присел рядом и обнял Фею. Она тут же принялась бубнить о том, что снова непременно станет человеком, и снова при этом станет голым человеком, вот где неловкость так неловкость! Что с этим делать, что?! Это же в любой момент! *** Чжи Чуань уже хотел обнять Фею, но она была так серьезна, что сомнений быть не могло — что-то случилось. А когда собака втащила сверток и стала его разворачивать, Вэньчжун просто решил подождать. Он присел рядом и рассматривал все эти странные вещи. Откуда они взялись? Что Фея хочет рассказать? Собственно, ясно, что именно это и хочет — чтобы они поняли, что случилось! Совершенно точно, Фея не взяла чужое — заподозрить ее в воровстве Чжи Чуаню даже в голову не пришло бы. Но зачем ей платье и это все? — Фея… — видеть ее расстроенной просто невыносимо! Чжи Чуань гладил ее, утешая. — Мы вместе разберемся, правда? Это твои вещи? Что нам нужно сделать? А-Лин… Чжи Чуань с удивлением посмотрел на свою ладонь и показал Цзинь Лину. Нет, весна, конечно, но не слишком ли много шерсти для линьки? Фея заболела?! — Ты нам пытаешься рассказать, мы обязательно поймем, — заверил Чжи Чуань и вдруг понял, что у Феи действительно звуки стали другими. Как будто она отчаянно пыталась именно «сказать», но не получалось… пока. Пока? Почему он никогда не интересовался вопросом времени собак-оборотней?! Они же не просто так называются оборотнями! Когда-то ведь приходит их время… может, Фея что-то чувствует? — Милая… тебе страшно? Мы тут, с тобой. А-Лин, тебе не кажется, что наша Фея меняется? — осторожно спросил он и снова провел ладонью по спине собаки, снимая выпавшую шерсть. *** Сердечное участие. Это именно то, что ей сейчас было нужно. Фея чуть не расплакалась от облегчения и кивнула — вместе они обязательно разберутся! Она потрогала гребешок лапой и снова кивнула — наверное, это действительно теперь её. Или это всё надо вернуть? Ааааа, она понятия не имеет, что делать со всеми этими вещами! — Фея, а хочешь, я тебя вычешу? — Цзинь Лин протянул руку к гребешку и опешил. Потому что Фея не отдала ему гребень. Она просто подтянула его к себе ближе и легла на него грудью. Цзинь Лин сам её погладил, оценивая, сколько шерсти остаётся на пальцах, незаметно для неё кивнул Чжи Чуаню. Он прав, что-то много. — Ты не заболела у меня? Фея тяжело вздохнула и помотала головой. Цзинь Лин уже и не знал, как её успокоить. Он напряжённо думал, потом его осенило, и он даже выдохнул: — Фух, я знаю что делать! Сейчас оденусь, сбегаю за Сычжуем, он сыграет для тебя Расспрос! Правда, душа может отвечать только «да» или «нет», нужно уметь задавать такие вопросы, чтобы ответы были именно такими... Фея коротко завыла, задрав морду к потолку, вскочила на все четыре лапы и отрывисто облаяла Цзинь Лина, и лапами натопала. — Она назвала меня идиотом, — сообщил Цзинь Лин. Фея торжественно кивнула, чинно села и усиленно завиляла хвостом. Придумал тоже, звать Сычжуя. Зачем? Чтобы он сыграл на гуцине то, что Цзинь Лин и Чжи Чуань прекрасно могут спросить и так? — Прости, — покаянно протянул Цзинь Лин и снова обнял её за шею. Фея лизнула его в щёку и попыталась всячески показать готовность к прямым вопросам. — Фея, — Цзинь Лин пристально смотрел ей в глаза. — Ты меняешься? Она кивнула и снова поскребла лапой платье. Цзинь Лин ошарашено смотрел на Чжи Чуаня. Потом снова уставился на Фею. Она что же, становится человеком? Или уже стала?! А как вообще у собак-оборотней это случается? — Я сейчас только кудахтать могу, — признался Цзинь Лин, задаваясь вопросом, можно ли теперь чесать ей за ухом или теребить за пушистый зад. *** Чжи Чуань ответил Цзинь Лину взглядом столь же ошарашенного человека. — Она меняется… Фея скребла платье, и Вэньчжун решил на всякий случай попробовать его осмотреть. — Милая, я только посмотрю, хорошо? Он даже не стал его поднимать, просто приподнял подол и заглянул внутрь. Шерсть. Шерсть внутри платья! Кажется, он и сам сейчас сможет только кудахтать… Но Фее-то нужно явно не это! — Фея… ты… ты в нем была? Вэньчжун поднял башмачок и обнаружил шерстинки и там. А вот гребень трогать не стал, но между зубцов увидел тонкий черный волос. Небеса… неужели это уже случилось?! И если так, то не могла же собака стать человеком сразу в одежде! — Ох… милая… это уже произошло? Когда? Утром? И еще один вопрос просто вертелся на языке, он пугал. Они ведь даже отдаленно не представляют себе, что происходит во время превращения! — Это больно? — Чжи Чуань почувствовал себя совершенно беспомощным и неспособным ее защитить, но ей-то каково?! *** Конечно, пусть посмотрит! Наставник же, он точно поймёт, что случилось! Фея деятельно кивала: да, можно посмотреть! Да, она была в этом платье! Утром, да, утром! Очень ранним, почти в середине ночи, но назад она обратилась именно утром! Фея растроганно засопела и полезла к Чжи Чуаню — прижаться, залезть на колени, на ручки. Она лизнула его в щёку, смотрела в глаза так близко. Медленно помотала головой. Не больно. Это ведь было во сне. Необычно, непривычно, страшно, но не больно. — Фея, — жалобно позвал Цзинь Лин. — Это... ээээ... быстро? Она вопросительно наклонила голову. — Ты не знаешь? Так, она не знает, быстро это или нет. А ты стала прямо человеком? Девушкой? Фея кивнула. Цзинь Лин смотрел на этот наряд. Его аж встряхнуло, когда понял. То есть, она где-то, сама не поняла как, превратилась в девушку, и осталась там голой! Цзинь Лин сам не заметил, что время от времени повторяет «фуууф, обалдеть», а когда заметил, чуть сам себе подзатыльников не надавал. — Тебя видели? — Фея кивнула. — Ох... её видели. Кто?! — Уууу Ииии, — радостно сообщила Фея. — Если я буду всех перебирать, чьи имена на это похожи, то мы как раз к зиме и закончим, — Цзинь Лин ошалело распаковал маленький свёрток и повертел в руках веер, открыл коробочку. Краска для губ. Молча показал Чжи Чуаню. — Тебе кто-то помог? Фея кивнула и повиляла хвостом. И как узнать кто это был? — А когда ты в следующий раз превратишься? Ей пришлось снова вопросительно наклонить голову на бок. Она понятия не имела, как это должно происходить, кто может ответить на этот вопрос... *** Чжи Чуань слушал и, в отличие от А-Лина, слов у него не находилось. Он представлял, как Фея становится девушкой, и даже не знает, как долго это происходило. Возможно, во сне? А потом ее кто-то нашел, одел, отпустил! Отпустил растерянную девушку! — Мне было бы гораздо спокойнее, если б это был Инь Цзянь, — пробормотал Вэньчжун, обнимая Фею. Вот кто не станет разглядывать обнаженную беззащитную даму, а сразу станет помогать! Без единой, между прочим, похабной мысли! — Тебе помог мужчина? — на всякий случай уточнил Чжи Чуань. Захотелось закрыть Фею в комнате и пусть спокойно превращается в безопасности без посторонних глаз и рук. — У нас нет возможности узнать, когда это случится, а главное — мы не знаем, есть ли что-то, что к этому подтолкнет. Может быть, Фея о чем-то думала таком особенном? Может быть, что-то вспомнила или хотела. Услышала или увидела. Съела. Выпила… Звезды совпали… Впору было хвататься за голову! — Милая, может, ты пока останешься здесь? И вещи тут, и ты в полной безопасности. *** Доктор Цзянь там был, и он помог, но не кивнуть, ни помотать головой — тут не годится простой ответ. Он-то был, но он не видел её! На новый вопрос Фея ответила утвердительно — даааа, ей помог мужчина! Лу Цин помог, такой хороший! Ему обязательно нужно сообщить, что с ней всё хорошо, но как теперь передать — это не объяснить никому! Ничего, она сама сходит и скажет ему спасибо! Он не поймёт. Хотя есть один способ, и тогда он точно поймёт! Фея задумчиво склонила голову. Может и впрямь стоит переждать в безопасности? Отсидеться в комнатах, в случае чего можно сразу одеться и никого не смущать? Цзинь Лин явно задался целью докопаться до истины, но ему ужасно не хотелось рисковать Феей. А что если она действительно обернётся прямо в толпе гостей? Ничего, гости переживут, он лично удавит любого, кто позволит себе непочтительный взгляд. — Фея, милая, ты помнишь как обернулась? Нет... А если не помнишь, то может ты заснула, а проснулась девушкой? Она даже подпрыгнула, покивала. Вот! И не нужен никакой Расспрос! Цзинь Лин переглядывался с Чжи Чуанем. — А когда обратно оборачивалась — тоже спала? Да. Вот и ответ. Но что если это совпадение, и следующий раз будет прямо на ходу?! Ах, она не знала, тут она ничего не могла сказать. Цзинь Лин строго погрозил ей пальцем. — Давай ты останешься тут? Нет. Нет, нет и нет! Ей нужно найти Лу Цина и сказать, что с ней всё в порядке! Он ведь будет волноваться! И потом, там щенок, его нужно навестить, убедиться, что он осваивается и привыкает! — Хочешь, я буду ходить с тобой? — сдался Цзинь Лин. Фея насмешливо на него смотрела, а потом подозрительно прищурилась и помотала головой. Ещё чего! Он выследит, что она пошла к Лу Цину, и как натопает на него лапами! В драку полезет, накричит, а то она не знает своего братца! *** — Надо осмыслить. Чжи Чуань устал на корточках и сел на пол, чтобы и Фея тоже могла удобно на него взгромоздиться. — Давай так. Вещи оставим здесь и не станем закрывать дверь. Тебя запирать мы, конечно, не будем, но и ходить за тобой тоже глупо. Хотя... — Чжи Чуань ласково похлопал собаку по шее. — … вот честно, Фея, я бы ходил. И А-Лин ходил бы. Так, а этот человек, который тебе помог, он понял, кто ты? Спросил и осознал, что вопрос, конечно, странный. Если бы понял, неужели не сказал бы, не позвал Цзинь Лина? — Ну да, не понял, — Вэньчжун вздохнул. — Может быть, мы с тобой договоримся так? Просто покажись Цзинь Лину раз в час, хорошо? Если ты не пришла, мы будем знать, что что-то случилось и найдем тебя. А ночью, пожалуйста, приходи в комнату. Сюда или к Цзинь Лину. *** Фея только вздохнула, и смотрела блестящими глазами то на Цзинь Лина — это её любимый братик! — то на Чжи Чуаня — а это её любимый наставник. Больше, чем наставник, родной человек! Она удобно примостилась в объятиях Чжи Чуаня и закрыла глаза. Это была трудная ночь, которой предшествовал весьма утомительный день... Да, она дремала, и эта дремота обернулась вот чем. Оба раза. Она подняла голову и дала понять Чжи Чуаню, что Лу Цин, скорее всего, так и не понял, что на самом деле она собака-оборотень. Если бы понял, то волновался бы ещё сильнее. Нельзя волновать зря хороших людей. Конечно, она согласилась показываться Цзинь Лину раз в час. А то с него станется и в самом деле приставить к ней какого-нибудь слугу порасторопнее, чтобы следил, но что он может сделать, если вообще не понимает с кем имеет дело. А ещё она бы сейчас отдохнула, но если она заснёт, то может статься, снова проснётся человеком? Не стала. Она совершенно точно немножко дремала на руках Чжи Чуаня. Отлежала ему все ноги, и потом виновато виляла хвостом, но ей так нужна была эта забота... Цзинь Лин решил побыть полезным — он привёл в порядок платье и бельё, вытряхнул все шерстинки, аккуратно всё разложил и показал Фее: — Смотри. Если тебе понадобится одеться, и ты успеешь сюда добежать прежде, чем начнётся — всё уже готово и ждёт тебя. Не придётся искать... хотел бы я знать, где ты вообще взяла всю эту одежду. Фея всё-таки немного взбодрилась, как следует встряхнулась и с чувством почесала задней лапой за ухом. Аккуратно и любовно уложила гребешок на подготовленное платье, и встала на пороге. Это её любимые люди, и они её никогда не подведут. Фея очень любила своего наставника и своего братика. А сейчас ей нужно было проведать щенка. И, пожалуй, всё-таки навестить Лу Цина. *** Лу Цин хотел пойти к Цзяню, но вспомнил, что ему еще нужно собрать и принести вещи. И мысли тоже желательно собрать. Этим генерал обычно занимался на стене, откуда был виден не только весь город, но и горы, лес и огромная и ровная, как стол, каменистая долина. Этот пейзаж успокаивал. Глядя на него, Лу Цин чувствовал себя дома и знал, что здесь надежно. Именно из-за необходимости как-то уложить в голове последние события, он и не пошел сразу обратно, а когда вернулся, обнаружил дверь открытой. — Не Минцзюэ? Я… Вместо ответа Лу Цин получил полный ярости взгляд. Глава Не обернулся. В руке он держал халат своего личного советника, который, видимо, только что поднял с пола. — Где Цзянь? — голос Не Минцзюэ звучал тяжелее Бася и не предвещал ничего хорошего. Глава зашел к своему генералу по поводу предстоящих состязаний буквально только что, совсем ненадолго опередив Лу Цина. Но этого времени хватило, чтобы увидеть разоренную кровать, разбросанные вещи Инь Цзяня, позвать его и не получить ответа. Выводы пришли на ум сами и с такой скоростью призвали чувства, что у Не Минцзюэ потемнело в глазах. — Где?! — зарычал он, надвигаясь на вошедшего Лу Цина и со скоростью урагана распаляясь от того, что тот смотрел прямо на него и был совершенно спокоен. — У себя, полагаю. Не Минцзюэ, позволь я объясню, я вижу… Именно с «позволь, я объясню» обычно и начинаются все несостоятельные объяснения! Минцзюэ не дал договорить, просто схватил его за грудки и швырнул с разворота в стену. Лу Цин влетел в нее спиной, с полки на голову посыпались книги, тушечница с глухим звоном разлетелась об пол. — Глава, стой! — с трудом выдохнул Лу Цин, от удара воздух вышибло из легких, он выставил вперед руку и посмотрел на своего повелителя. Таким злым он видел его давно, до исчезновения, и от этого сердце сжалось в комок — Лу Цин отчаянно искал в себе силы подавить этот неконтролируемый страх. Не Минцзюэ до жути напоминал себя прежнего, пораженного искажением ци. Халат Инь Цзяня прилетел ему в руку, повис тряпкой, и это почему-то помогло. Когда Минцзюэ снова схватил его, Лу Цин почти успел увернуться. — Что он здесь делал?! Минцзюэ душило злостью. Такой сильной, такой отвратительной в ее причине, такой мерзкой в последствиях, что сейчас он себя просто ненавидел. И хотелось убивать. Цзяню было плохо и он пришел сюда на ночь, так ведь? Весь ужас в том, что Минцзюэ это понимал. Понимал, что плохо, наверное, было настолько, что Цзянь пришел. Настолько, что Лу Цин не знал, как помочь. Но почему же так-то?! Вот так! С разбросанной по полу одеждой?! Он не знал ответа, а Лу Цин его не давал, и Минцзюэ обуяло желание этот ответ выбить. Не разбирая направления, он замахнулся и ударил, но кулак встретил пустоту, а Минцзюэ ощутил такой удар в челюсть, что в голове зазвенело. Они схватились, как два зверя, несколько мгновений стояли, удерживая друг друга за плечи, глаза в глаза, с тяжелым дыханием, оба давили так, что кости хрустели, а два сердца стучали в ушах, в горле и не давали говорить. Лу Цин, наконец, вдохнул. — Я нашел девушку, ей было плохо, Инь Цзянь помог, дал ей свою одежду, потом принес ей платье, — быстро, глотая слова, произнес он и ослабил хватку первым. Лу Цин отвел взгляд и под напором Не Минцзюэ медленно осел вниз. Колено стукнулось об пол. Минцзюэ отпустил, и теперь генерал склонился перед ним. Если бы Бася была при Не Минцзюэ, он сейчас очень вероятно уже лишился бы головы и не без оснований. Лу Цин замер и ждал, но вместо наказания вдруг увидел протянутую руку. В висках бил колокол, мышцы гудели, он все же крепко сжал ладонь Не Минцзюэ, поднялся и посмотрел на него. — Глава… — Прости. Минцзюэ отошел, тяжело оперся на стол. Слова дошли, наконец, а случившееся обрушилось на него беспощадным пониманием. — Прости, — сипло повторил он. Лу Цин поднял халат и пояс Цзяня, аккуратно сложил на кровать, потом намочил в холодной воде полотенце и подал Минцзюэ. — Я могу говорить… с другом? — тихо спросил он. С правителем или другом — он готов был говорить в любом случае, нельзя оставлять так, повисшим тягостным молчанием. Минцзюэ приложил полотенце и посмотрел на него, в глазах — отрешенное отчаяние. Ему очень, до саднящей боли в груди нужен был сейчас друг. — Послушай меня, Минцзюэ. Я однажды видел эту его боль и не хочу опять, понимаешь? — Он знает, Лу Цин. Он все знает. — И принимает. — Да. — А ты? Минцзюэ молчал. А он — нет. Мыслями, но не сердцем. — Инь Цзянь безупречный человек. Ты доверяешь мне, брату, Главе Гусу, но почему ты оскорбляешь своим недоверием Цзяня?! Ты прости, но теперь я точно знаю, что просто не смогу это тебе позволить. Но ты-то как сможешь? Минцзюэ молчал. Долго. Лу Цин не может понять, потому что он и сам себя не понимает. Инь Цзянь всегда рядом, даже когда далеко. Тот, кто никогда не предаст, никогда. Да он жизнь Цзяню отдаст, не раздумывая! Это не недоверие у него, это что-то другое! Лу Цин вдруг оказался близко, обнял, и Минцзюэ зажмурился, силясь прекратить эту невыносимую боль под веками, не выпустить ее. — Я не могу без него, Лу Цин. — сдавленно выдохнул он в плечо другу. Никому бы не сказал, даже брату, а Лу Цину вдруг оказалось легко. Боль Цзяня — их взаимное доверие. — Совсем не могу. Мог бы — отпустил бы давно. Понимаешь… а я не могу. Он знает. Он не может не знать. Опять молчание. Лу Цин стоял, пока Не Минцзюэ не нашел в себе сил отстраниться. — Спасибо. Они снова посмотрели друг на друга. — Пожалуйста. — Я обещаю, тебе не придется снова. — Ты уж постарайся. Оба улыбнулись. — И спасибо, что не в глаз, — Минцзюэ хмыкнул, потрогал челюсть и вернул полотенце. — Ну… Я не нарочно. Тебе повезло, — Лу Цин повел плечом, повернулся и подумал, что еще легко отделался. Минцзюэ отлип от стола, обвел взглядом комнату, снова осмыслил услышанное. — И как девушка? — Красивая, — ответил Лу Цин. Обалдев от собственного ответа, он уставился на Минцзюэ. Тот расхохотался, отчего в челюсть стрельнуло и пришлось опять за нее хвататься. — В смысле… ты понимаешь, я ее нашел случайно. Иду с обходом. Лежит девица. Нагая. Я не знаю… принес вот. — Одел? — Минцзюэ старался не ржать. — Конечно! — Лу Цин покраснел и прижал к щеке то же самое полотенце. Глава с интересом наблюдал за своим генералом. — А имя-то у нее есть, спаситель? — Ээ… — Лу Цин отчаянно краснел под полотенцем. — Знаешь, она была не в себе явно. Говорила что-то совсем странное. Я думал, что с ума сойду. Меня к такому не готовили! — А тут еще я, — Минцзюэ покачал головой. — Да нормально. — Да нет, — Минцзюэ вздохнул. — Ладно. Не забудь познакомить, когда… сам познакомишься. — Непременно! Не Минцзюэ… Глава обернулся уже на пороге. — Я думал уговорить Цзяня на состязания. Пару мгновений Минцзюэ молчал. Потом кивнул. — Спасибо, что сказал. Когда он всех уделает, я постараюсь не смотреть на него как… влюбленный идиот. Не Минцзюэ ушел, а Лу Цин, совершенно обессиленный этим сумасшедшим утром, рухнул на кровать. Еще предстояло уломать Инь Цзяня! *** Фея рассудила, что разумно с её стороны будет подстраховаться и не ставить себя и других людей в неудобное положение. Сейчас она нанесёт обязательные визиты, потом кажется обещали состязания, а ночевать она придёт в комнаты Цзинь Лина. Он как раз будет ночевать у Чжи Чуаня, а она воспитанно ляжет под одеяло и заснёт. Так что если проснётся снова девушкой, будет уже благонравно лежать под одеялом и никто не испугается. Прекрасный и легко осуществимый план, достойный воспитанницы наставника Чжи Чуаня! Фея с энтузиазмом взялась за его претворение в жизнь. Прежде всего — ответственность. Она поспешила в покои, отведённые молодой госпоже, но никого там не обнаружила. И верно, Ши Юньлань наверняка отправилась наносить визиты, у неё много дел. Щенок был с ней, и Фея пошла по следу. Она повидалась с Цзян Чэном — тот был чем-то озабочен, но явно рад её видеть. Осматривал зачем-то. Неужели весеннего клеща подцепила?! Вот где было бы неприятно. — Ты линяешь, скажи Цзинь Лину, чтобы вычёсывал тебя как следует, — сказал Цзян Чэн, и почему-то пытливо заглядывал в глаза. Волнуется. Он тоже очень хороший. Фея никак не могла настигнуть молодую госпожу. Много же дел у неё, пока всех обойдёшь, пока всё посмотришь, а Юдоль большая, Фея сама ещё не всю обошла. Приходилось возвращаться каждый час и показываться на глаза Цзинь Лину и Чжи Чуаню. Или хотя бы кому-то одному из них, чтобы не беспокоились, а ведь они тоже на месте не сидели. Но пока она показывалась, госпожа успевала снова куда-то уйти, и Фея вконец убегалась. Она с досадой села посреди комнаты Чжи Чуаня и раздражённо почесалась. Клещей не было, это она успела выяснить. И вообще, с клещами разговор был короткий — клац, и нету. Нет, так она только зря лапы собьёт. Вот и состязания скоро начнутся, а туда придут все, и поиски можно прекращать. Но с Лу Цином она хотела увидеться наедине. Фея лукаво улыбнулась, подхватила с расстеленного платья гребешок, и побежала к Лу Цину. Она не может ему сказать, что с ней всё в порядке, но вот принесёт гребешок, и он обрадуется, что с девушкой, найденной ночью в саду, всё хорошо. А радовать хороших людей — это правильный поступок! Тут она не могла заблудиться. Вот и двери. Фея положила гребешок в траву, отдышалась, облизнулась, пару раз чихнула и снова подняла гребешок. Лишь после этого она вежливо поскреблась в его дверь. Лу Цин был у себя, она это чувствовала. А ещё к нему заходил глава Не — его запах тоже здесь остался. Фея поскреблась ещё и тихонько гавкнула. Не больно-то разлаешься с гребешком в пасти! Она пришла с визитом и благодарностью! Он там что, спит, что ли?! *** Лу Цин уснул, утомленный этим утром, а когда проснулся, время, конечно, пролетело. Он только закончил убирать разгром, сложил вещи Инь Цзяня и собирался к нему, вот как раз умывался, когда за дверью что-то случилось. — Не заперто! — крикнул Лу Цин, но никто не спешил войти. Утираясь на ходу полотенцем, он открыл дверь и уставился на собаку. — Здравствуйте, — генерал хоть и удивился, но вежливость не проглотил. К нему что, Цзинь Лин с визитом? Лу Цин огляделся, но больше никого не увидел. — Вы… ко мне? Он наклонился к собаке и тут увидел в ее зубах гребень. Тот самый! Сердце опять рухнуло куда-то вниз. — С ней что-то случилось?! Где она?! Фея, покажите, скорее! Он сорвался с места, пробежал несколько шагов и снова посмотрел на собаку. Ну?! Куда бежать-то?! — Скорее же! *** Фея едва успела вежливо кивнуть и повилять хвостом — поздоровалась воспитанно, и по человеческим и по собачьим меркам! — как Лу Цин разволновался и куда-то помчался. Да это ж какое-то проклятье, в самом деле! Пришлось на него гавкнуть. Нежно, но всё-таки гавкнуть, чтобы прекратил бежать куда-то. Ну что за чудесный человек! На её памяти так о ней никто не волновался. В смысле, волновались, конечно, но то были люди, которые её хорошо знали, с которыми они немало прошли. А Лу Цин — вот, он её толком и не видел... хотя нынешней ночью увидел он многовато, тут уже ничего не поделаешь. Фея показательно села и только хвостом по траве мела, всем своим видом демонстрируя, что бежать никуда не нужно, что всё хорошо. Пришлось снова отложить гребешок. — Уууу Иииии, — позвала она его, старательно пытаясь выговорить его имя. Она медленно встала, подошла к нему и с признательностью лизнула опущенную руку, снова села и помела хвостом. Бежать никуда не надо. Всё хорошо. Как объяснить? Небеса, если он сейчас снова куда-то кинется, то немедленно уткнётся своим прекрасным лицом в свежевозведённый барьер. Уж она сможет поставить крепкий барьер, не даром она собака-оборотень на пути самосовершенствования! *** Отлично. Собака никуда его вести не собирается! Еще и лает тут. Воет! Заподозрить эту собаку в глупости Лу Цин никак не мог, а это значит, что с барышней ничего не случилось. Обронила, может, гребень, а Фея по запаху ему принесла. — Ладно. Я понял. Ну раз все в порядке, то извините, нам с вами придется попрощаться. Меня ждут. Спасибо за гребешок, — он протянул руку, чтобы собака вернула ему, раз уж принесла. *** Ээээ, какой хитренький! Нет уж, гребешок — это важно. Это её гребешок! Это понятно, что его ждут, но вообще-то она барышня с визитом! Фея наступила лапой на гребень, лежащий в траве. Не отдам! Это — моё! А в протянутую руку Лу Цина положила свою морду и вздохнула. Смотрела в глаза, снова вильнула хвостом. Как же неудобно, что он не понимает её. Фея изо всех сил пыталась нащупать, что же нужно сделать, чтобы стать человеком полностью осознанно, а лучше прямо сейчас, но это не получалось. Ей стало стыдно. Она некудышняя ученица, если не может сделать то, что у неё получилось само по себе не далее чем этой ночью! Фея расстроилась. Потянула его зубами за рукав, может удастся как-то ему внушить, чтобы сел уже рядом, на одном уровне с ней? — Лууу Цииии, — снова попробовала она и отчётливо кивнула, глядя в глаза. Ох, ну пусть идёт. И впрямь, его ждут. Нынче же она станет человеком, придёт и объяснит ему всё как есть! *** Лу Цин вздохнул. — Знаете, это невыносимо. Собаки расстроенной только не хватало! Он что, сегодня оказался единственным, кто должен всех огорченных утешить? — Ну раз так… — Лу Цин опустился на траву, — Рукав мне не порвите. Он сел, согнув ноги в коленях, и поманил собаку ближе, даже приобнял ее, погладил. — Вы линяете, — сообщил генерал. — Давайте гребень. Знаете, у меня сегодня какой-то ужасный день. Просто ужасный. Начался странно, странно продолжается. Вижу, вам тоже несладко? *** Фея виновато потупилась. Она делает Лу Цину невыносимо. Это ужасно. И очень стыдно, она ведь не хотела такого. Вот, он сам сказал — ужасный день. Фея прижалась к нему меховым боком и тяжело вздохнула, вручила гребень. Она ещё и линяет. Это нормально, но людям это неопрятно. Он уже четвёртый, кто говорит ей об этом, наверное линька идёт как-то слишком бурно, и это причиняет неудобства. Фея с чувством лизнула его в щёку, безмолвно извиняясь. Она ведь собака, весной собаки линяют. Вот видел бы он её зимой, когда густая шерсть с подпушью переливалась на солнце — точно залюбовался бы. Фея кивнула — ей ой как несладко. Сложное время, трудное. Когда нужно искать или драться — всё понятно. Учиться и тренироваться — тоже всё как надо. А тут — весна и праздник, и луна протягивает прозрачные невидимые руки, снимает с неё привычную шубу, хвост отнимает... Глубоко в груди алая искра чужой памяти тихо пульсировала, от этого хотелось плакать и одновременно утешать Лу Цина. Фея попыталась взять его за руку, переплела его пальцы со своими. На мгновение привычная лапа стала снова девичьей рукой, длинные пальцы, аккуратные ногти. Она сумела сжать его руку, спохватилась, одёрнула лапу — снова лапа как лапа. Он испугается. Он точно испугается! *** Странности преследовали его с рассвета, ничего удивительного, что он почувствовал какое-то необычное прикосновение. Вот так ударишь Главу в челюсть, потом пальцы немеют. Лу Цин взялся за гребень, задумчиво провел по шерсти собаки и за что-то зацепился. Он посмотрел — ошейник. И даже не сразу понял, а когда понял — замер. По шее побежали мурашки, Лу Цин осторожно коснулся этого ошейника снова, как будто он мог превратиться во что-то опасное. Выдохнул. И все-таки посмотрел. Да, утром он старался не разглядывать, нечего пялиться на то, что увидел только по стечению обстоятельств, но все же, все же… Как ни старайся, не заметить эту странную штуку на шее девушки, тем более, что на ней больше ничего не было, Лу Цин бы не смог. Он и заметил, когда причесывал барышню, но тогда лишь подумал об очередной странности. Гребень снова прошелся по шерсти, Лу Цин как будто ничего не понял, но все события утра сейчас складывались в его голове в теперь очень понятную и от того совершенно невозможную историю. Он провел гребнем по спине собаки до хвоста, представил, что это… это спина обнаженной девушки! И вот теперь не выдержал. Лу Цин упал на спину, оперся на локти и смотрел на собаку. Разве такое возможно?! — Барышня Цзинь… — тихо произнес он. «Фея». Ох… может, это просто помешательство? *** Лу Цин сперва не испугался, зато потом как испугался! Фея было расслабилась, сочла, что он не заметил, ведь он мирно принялся расчёсывать её шерсть, приятно так. Ещё когда под утро волосы расчёсывал, было так же замечательно и хорошо, и сейчас здорово. А потом он вдруг зачем-то упал. Фея испуганно отскочила, обернулась... Нет, с ним всё хорошо, просто вот теперь он точно испугался. Она виновато помела хвостом и подошла ближе. Осторожно кивнула — да, барышня Цзинь... Ей так нравилось, как Лу Цин говорит это «барышня»! Он так ей помог, и на руках нёс как щенка, и закутывал в плащ, и одевал, и водой напоил. И беспокоился о ней. Фея с жаром начала объяснять ему... всё объяснять, но как обычно это звучало бархатистым ворчанием, и она вконец отчаялась, что он поймёт. Она легла рядом и спрятала морду в лапах, прижала уши. Поглядывала на него, горячо надеясь, что он не рассердится. А она ему ещё и линяет тут, как собака. Вообще-то, собака и есть. Он ведь не может не знать, что собака-оборотень может стать человеком? Или может? Или это знают только те, кто специально узнавал? Фея придвинулась к нему ближе. Может быть, надо поговорить? Она может отвечать да или нет. Вот так кивнуть, или вот так вот головой помотать... *** Лу Цин смотрел на буйство собаки, понимая, что если он помешался, то совсем. Либо он прав, и от этого как-то стало неуютно, особенно когда Фея легла и затихла. Он сел, поднял гребень и провел зубчиками по пальцам. Нет, определенно, он нормально чувствует эти зубчики и не спит. — Что ж… — Лу Цин развел руками, признавая свою растерянность. — Не знаю даже, что сказать. Он вспомнил, как она говорила про брата и наставника и вообще все утро теперь, конечно, казалось логичным. Насколько вообще таковым может быть превращение собаки в девушку. — Если вы этому рады… превращению, то поздравляю. Ваши родные знают? *** Она — да. Она рада. И почему-то одновременно хочется плакать. Родные тоже рады, да, да. Они, правда, переживают очень сильно, но тут ничего не поделаешь. Теперь он не будет о ней беспокоиться, смятение души — это плохо. Это не то, чего следует желать хорошим людям. Фея осторожно подтолкнула носом его руку, примирительно лизнула. Как ещё выразить ему свою благодарность? Лу Цин растерялся, это нехорошо. Но с другой стороны — не каждый день вот так внезапно принимаешь участие в превращении собаки-оборотня. Вот теперь нужно было его отпускать. Потому что Лу Цин ведь сказал, что его ждут, а она его задерживает. Фея чинно села, как на приёме, аккуратно поставила передние лапы перед собой. Ровненько так. Осторожно склонилась — это поклон, это вежливо и по-человечески, и снова села ровно. *** — Это хорошо. Полагаю, ваши вещи у них? Тогда, пожалуй, я оставлю одежду советника Инь Цзяня у себя. Если вы окажетесь снова… в общем приходите, если что. Он положил гребень перед Феей и встал. — Мне пора. Лу Цин поклонился и ушел в полном смятении. Если сейчас Инь Цзянь его таким увидит, то не станет разговаривать о состязаниях, а сперва озаботится его душевным равновесием. Поэтому Лу Цину пришлось сильно постараться, чтобы как можно скорее привести себя хотя бы внешне в обычное состояние. Он сосредоточился на цели визита к другу, это должно было помочь. *** А если что — это что? Это, наверное, если снова помощь будет нужна. Фея смирно сидела, и когда Лу Цин ушёл, тяжело вздохнула. Она всё сделала правильно, несколько раз сама себя переспросила — правильно ли ты поступаешь, собака-оборотень? Чутьё подсказывало, что правильно. Нельзя оставлять недомолвки, смутные догадки, они приводят к сложностям. Фея грустно подобрала гребешок и всё-таки унесла его к остальным вещам. Своим вещам. У неё никогда не было своих вещей, они были ей просто не нужны. А теперь появились... Она показалась Цзинь Лину, как и обещала. Показалась Чжи Чуаню, чтобы наставник не беспокоился. Ей хотелось спрятаться и больше никуда не ходить, всё слишком странно. Её настигло смятение чувств, и Фея просто не знала, как с этим справляться. Она не станет принимать участие в состязаниях. Нет, не станет. Побудет среди зрителей, так безопаснее для всех.

Праздничные состязания в Цинхэ Не

Инь Цзянь даже не очень понял, как дал себя уговорить... Вернее, Лу Цин даже не уговаривал в общепринятом смысле этого слова, он как-то убедительно предложил, и не согласиться с его доводами оказалось невозможно. А теперь нужно как-то собраться и убедить уже самого себя, что он не станет посмешищем. Инь Цзянь помнил, что любую слабость можно использовать как силу. Он всё-таки безнадёжно проигрывает любому воину в физической силе, и в ширине плеч, и в силе рук... хотя смотря чем эту силу измерять. Не так давно ему удалось выяснить, что даже бывалый закалённый воин способен всхлипывать после каких-то пяти часов работы со ступкой и с пестиком. Это легко объяснить — напрягаются те мышцы, которые раньше не использовались. Но это полезно. Он не смог прийти к решению, что надеть. Стоило лишь представить себя в воинском облачении, как из горла начинал рваться смех — получится ряженый комедиант, это не то. Это попытка показаться кем-то другим, а не собой. В результате он не стал ничего менять. Все привыкли к тому, что господин личный советник Главы Не ходит в подчёркнуто летящих многослойных шелках нежных оттенков, с цветами, унизывающими изящную заколку. Кстати, вот сегодня будет уместно надеть свой любимый бледно-розовый цвет поверх ослепительно белого. Лу Цин не сказал, что там с девушкой, а Инь Цзянь не стал спрашивать. Друг имеет право на деликатные тайны. Не Минцзюэ не появлялся, но Инь Цзянь, поразмыслив, пришёл к выводу что это объяснимо... и даже хорошо. Получилось бы неловко, если бы Минцзюэ после брачной ночи примчался сразу к нему. Повисла бы виноватая неловкость. Обоим было бы неловко! Нужно отдышаться и принять это новое, чтобы вместе выстраивать лучшую жизнь. Наконец, Минцзюэ не мог сегодня позволить себе отвлекаться. В конце концов, нельзя всё навьючивать на голову Не Хуайсана, это просто нечестно! Он устыдился, и принялся собираться быстрее. Возможно, там нужна его помощь с организацией. Как минимум — это состязание, участники которого могут увлечься. Его задача — предусмотреть любую случайность, досадный промах, травмы, ранения, всякое бывает. Достаточно неловко упасть, чтобы повредить себе что-нибудь, а омрачать праздник стонами боли не стоит. Вот так, отыскав себе важное дело, он весьма плодотворно и успешно провёл первую половину дня, тем более что его настигла ещё одна забота. Пришлось помогать некоторым гостям, изрядно перестаравшимся накануне с вином. Качество вина не подвергалось сомнению, а вот неразумность невоздержанных оказалась очевидна. Вот даже гостья Лу Цина перебрала, что уж тут думать о таких персонах, как этот... как его... Инь Цзянь помаялся, безуспешно пытаясь вспомнить эту ненужную информацию, и восхитился избирательностью собственной памяти. Она категорически изгоняла из недр рассудка имя того козла, который рискнул назвать его ивовой девой и навлёк на себя гнев Минцзюэ... и его собственный гнев. Если вот так разобраться без предвзятости, ещё неизвестно что страшнее. Льстить собственной грозности тоже оказалось приятно и немножко смешно. А потом наступило время состязаний, Инь Цзянь с интересом наблюдал за поединками, и когда наступила его очередь разволновался так, что едва не отказался. Правда, беспокоиться было не о чем — его противником стал Лу Цин, и это к лучшему. Честный до мозга костей, Лу Цин не стал бы поддаваться, и он точно заслужил лично убедиться в том, чего достиг его ученик. Инь Цзянь стоял напротив него, и даже не пытался изобразить воинственность. Меч наполовину скрывался в изящных складках розового шёлка, нежные цветы из заколки овевали успокаивающим ароматом, и в его заколке сегодня не было ни одной колючки. Вот честь атаковать Инь Цзянь оставил своему другу и учителю, потому что сам так ни разу и не решился на откровенную атаку. Он уходил от ударов со сдержанным изяществом, лишь направляя клинок Лу Цина своим мечом, чтобы не получить ни одной раны, и контратаку не все зрители даже разглядели. Инь Цзянь сражался с сосредоточенно-вдохновенным выражением лица, он увлёкся, сочетая обманные манёвры и острые коварные атаки, длинные розовые рукава оказались прорезаны в нескольких местах. Сквозь разрезы сквозило холодным белым шёлком. А на лице Цзяня всё явственнее сквозило удивление — Лу Цин не поддавался, но он проигрывал. Почему? Он не должен был проиграть, но и самому уступить казалось нечестным. Ему присудили победу, а он не мог поверить в это. Как не мог делать вид, что ему не интересно одобрение Не Минцзюэ. Инь Цзянь смотрел на него со смущённой гордостью человека, который научился чему-то новому и только что получил одобрение своего учителя. И конечно Инь Цзянь немедленно нашёл взглядом брата — теперь ему должно быть спокойнее за него. Он научился себя защищать, это важно не только для него. Он вернулся на своё место взволнованный, принимал удивлённые поздравления, и ещё долго не мог успокоиться, но всё-таки состязания его увлекли. Постепенно смеркалось, загорелись нарядные фонарики, над крышами в безоблачном небе повисла луна, которая тоже притворялась праздничным фонариком. В круг для состязаний вышел Цзинь Лин с луком в руках, Инь Цзянь улыбнулся. Молодой глава Цзинь возмужал, но всё равно ещё оставался порывистым юношей с непростым характером. Кто же станет его противником по стрельбе из лука? Лучники выбывали один за другим, и теперь против него вышел Вэй Усянь — по толпе гостей пронёсся сдержанный ропот, в котором слышалось и предвкушение чего-то необычного, и радость, что им удастся увидеть, как стреляет Старейшина Илина. И кто-то даже тихонько ворчал, что видели уже, знают уже, стоит ли тёмному заклинателю принимать участие в таких благородных развлечениях, да ещё и против молодого главы Цзинь. Это неуважение к его родителям! Этого ворчуна Инь Цзянь огрел таким ледяным взглядом, что тот счёл за благо осторожно спрятаться за спинами более сдержанных соседей. *** Лу Цин кивнул Инь Цзяню, как равному противнику, и чуть было не пропустил первый же выпад, потому что в повороте неожиданно отвлекся. Он увидел чинно сидящую рядом с Чжи Чуанем Фею и вдруг почувствовал, что ему отчего-то очень хочется и одновременно не хочется, чтобы она смотрела. Нельзя отвлекаться — он это знал и сам учил так Инь Цзяня, но в этом поединке пренебрег своим же правилом. Нет, он ни в коем случае не искал оправдания своему проигрышу, тем более, что это не было безвольно и уж конечно генерал не поддавался. Но чувствовал себя Лу Цин непривычно. Не должно быть так много мыслей в бою! Когда Инь Цзянь провел блестящий и хитроумный выпад, наверное, все услышали, как искренне воскликнула молодая госпожа: «Какой он умный! И хитрый!». Все зааплодировали вслед за ней, а Лу Цин почувствовал, что по-настоящему горд за Цзяня. Их с Минцзюэ взгляды встретились, и генерал заметил в глазах Главы точно такое же чувство. А Не Минцзюэ, наблюдая за поединком, подумал, что его фраза про «не смотреть, как влюбленный идиот», кажется, оказалась вовсе не шуткой. Сердце горело, он не мог отвести взгляда от Инь Цзяня, совсем не мог. Умный! Не просто умный — гениальный! «Очень», — горячо согласился Не Минцзюэ с супругой, но смотрел при этом только на Цзяня. Он заметил, что Лу Цин неловко повернулся — явно дернуло плечо, и вспомнил, как хрустело под напором его пальцев, когда они сегодня подрались. На вопросительный взгляд Хуайсана за обедом Минцзюэ только буркнул «тренировка с Лу Цином», и больше никто вопросов по поводу припухшего лица не задавал. Но ему-то участвовать в состязаниях это не помешало, и Лу Цину … да его молодой генерал и не с такими травмами сражался! Просто Инь Цзянь использовал все немногочисленные слабости, и что совершенно восхитило Минцзюэ — так это то, что делал это Цзянь, похоже, интуитивно, как и бывает у настоящего бойца. А потому гордость Не Минцзюэ законно даже не пытался скрыть, и личный советник заслужил овации от Главы Цинхэ и всех присутствующих. Сяо Синчэнь так и вовсе смотрел на брата, чуть ли не открыв рот. Их с Сун Ланем и Сюэ Яном поединки закончились перед этой парой, даочжан еще чувствовал, как приятно гудят все мышцы — все-таки он давно не сражался, а эти состязания, хоть и развлечение, а заставили их всех поработать. И тут Цзянь… Сяо Синчэнь встал, приветствуя брата и уж конечно — Лу Цина. Успех Инь Цзяня был бы невозможен без того, что увидел в нем генерал, ему тоже достались восторги по поводу пусть и проигрыша, но несомненно достойного и красивого. Не успели еще угаснуть эмоции от состязаний заклинателей и поединков на мечах, как на площадь вышли искусные лучники. Таковых оказалось много не только из Гусу и Ланьлина, но и Цинхэ Не тоже не ударил в грязь лицом, хоть перед мастерством Цзинь Лина и Вэй Усяня его воины не устояли. Ши Юньлань сгорала от нетерпения. Чтобы получить одобрение супруга, она взяла в союзники Не Хуайсана, и маленькая хитрость оказалась правильным решением. Юньлань думала, что Минцзюэ согласится и так, но после опрометчивого обещания главе Цзян даже крошечный риск услышать «нет» ей не подходил категорически. К счастью, Хуайсан ее поддержал, обнаружив сразу несколько аргументов в пользу этой идеи. Отец, хоть и не одобрил участие дочери в мужских состязаниях, сдался под улыбкой Ши Бэйхэ и окончательным «конечно, да!» Не Минцзюэ. Когда очередное испытание не выявило победителя в паре двух таких мастеров, как глава Цзинь и Старейшина Илина, Не Минцзюэ встал и все затихли. — Еще не все ваши соперники вышли на площадь, — сообщил он им. В руках Главы Цинхэ появился лук, Ши Юньлань встала, приняла оружие и сошла со зрительских рядов. Чжи Чуань улыбнулся Цзинь Лину, и даже губы Лань Чжаня дрогнули, а глаза засияли особенным интересом. Одного взгляда на то, как молодая госпожа держит оружие, было достаточно, чтобы понять — ей не занимать уверенности и, похоже, мастерства. Ши Юньлань поклонилась своим соперникам. Уже почти стемнело — лучшие лучники не оставили ни друг другу, ни своей новой сопернице дневного света в помощь. Но с другой стороны — не будет слепить глаза. Сразу несколько светящихся мишеней взлетели высоко над площадью, Ши Юньлань осталась строгой перед этим эффектом, она полностью сосредоточилась. Зато Минцзюэ подумал, что его брат даже здесь оказался таким предусмотрительным — выступление госпожи не осталось без эффектной красоты. Он смотрел, как Ши Юньлань натянула тетиву и вспомнил ее в их первую встречу: девушка-воин, готовая сражаться за своих людей. Сегодня она была без доспеха, но платье с оплечьями и широким поясом подчеркивало каждый ее выверенный жест. Стрелы срывались одна за другой так быстро, что Юньлань успела поразить все пять мишеней — последнюю ее стрела настигла у самой земли. Догорая алыми язычками пламени, они упали почти к ногам сидевших в первом ряду мужчин. Ши Юньлань опустила лук и сделала шаг назад, уступая очередь Цзинь Лину и Вэй Усяню. *** Фея считала себя ответственной собакой-оборотнем. Она решила, что будет сидеть рядом с Чжи Чуанем, и не было в мире обстоятельств, которые могли бы её переубедить. Ну разве что если её к щенку позовут, однако бутуз успел освоиться и вовсю пользовался восхищением свиты госпожи. Фея сочла, что её миссия выполнена, и как раз с волнением наблюдала за поединком Лу Цина и Инь Цзяня. Она успела уяснить, что это поединок ученика и учителя, и переживала вдвойне. Если Инь Цзянь проиграет, Лу Цин расстроится, что он плохой учитель! А если победит? Он победил, но Лу Цин, кажется, не расстроился. Фея украдкой посмотрела на Чжи Чуаня, тихонько вздохнула и смирно сидела на месте. Хватит. Она и так заставила всех переживать. Зато когда вышел Цзинь Лин — можно было себя не сдерживать! Фея радостно залаяла, когда увидела его успех, с гордостью призывая всех восхититься талантами её двуногого братца. Потому что Цзинь Лин был великолепен! Фея видела, что и Цзян Чэн следит. Вот он увидит сейчас, вот сейчас посмотрит, как его племянник справляется! Вэй Усянь с самого начала решил, что примет участие в состязаниях лишь немножко. Чуть-чуть. Вот буквально на половину мизинца — из лука постреляет, и всё. В самом деле, не против заклинателей же ему становиться, зачем дразнить людей. Меч — нууу... там были свои сложности. А вот лук — что может быть приятнее? Это было то самое товарищеское состязание, когда в итоге остались только он и Цзинь Лин. Хотя нет — удивление его подстерегало и тут, потому что к ним присоединилась молодая жена Не Минцзюэ, и это было... это было... Вэй Усянь осторожно посмотрел в непроницаемое лицо Цзян Чэна. У него глаза странно блестели. Стоило его отвлечь. Женщина-воин — это рана, которая не затянется никогда, всегда будет напоминать о матери. Это обещало стать интересным! Ши Юньлань поразила все пять мишеней, Вэй Усянь уступил очередь Цзинь Лину, для которого тоже взлетели пять мишеней, и он так же решительно поразил их все. — Нельзя лишать людей красоты азарта, — усмехнулся Вэй Усянь, сбивая свои пять мишеней. — Госпожа, не желаете ли принять участие в маленькой очаровательной шалости? Нам как раз пригодится ваша меткость. Дальше в тёмное небо отправлялись по три мишени, и все три лучника сбивали их одновременно, пока он рассказывал, что именно задумал. Сияющие мишени падали на землю, истаивая искрами, а Вэй Усянь вдруг сломал ход состязаний и даже откинулся назад, натягивая лук до предела. Стрела со свистом взмыла в небо. Цзинь Лин хмыкнул, прицеливаясь, и не дал его стреле упасть вниз — с еле слышным сухим треском стрелы встретились в воздухе и снова подлетели уже неразделимые. — Госпожа, — пригласил Вэй Усянь, выпуская в небо одну стрелу за другой, Цзинь Лин не отставал. В небе свободно реяло нечто, едва различимое глазу, лишь на фоне сияющей луны становились видны линии, словно нарисованные тонкой кистью, которую макнули в тушь лишь самым кончиком. Только вместо туши были стрелы, вместо кистей — луки, а вместо бумаги — мирное небо над Цинхэ. — Вы очень дерзкий, — Ши Юньлань строго посмотрела Вэй Усяню прямо в глаза. Репутация этого человека стала ей понятна — повезло, что Бэйхэ его не слышал, — Но сегодня я вас прощаю. Она снова подняла лук, верная служанка возникла как будто из ниоткуда и подала госпоже новые стрелы, серебристые. Яркими штрихами эти стрелы летели в цель, добавляя тому, что появлялось в вышине, линии цвета металла. *** Суровая отповедь от молодой госпожи подействовала на Вэй Усяня отрезвляюще. Он почтительно поклонился и едва не упустил свою очередь стрелять. Цзинь Лин только время от времени косился на него и вполголоса протянул с укоризной: — Дядя Вэй... Но защищать его не стал. Он взрослый человек, и уже получил нагоняй, ему уже даровано прощение — госпожа Юньлань показала себя не только метким стрелком, но и проницательной женщиной, достойной называться хозяйкой Цинхэ Не. Вообще-то Цзинь Лин с трудом удержал смешок, и в глубине души несколько раз повторил: «Так тебе и надо, язва!». Придумал тоже, думать надо, что предлагаешь, кому предлагаешь! Последняя серебристая стрела от Ши Юньлань завершила задумку — Вэй Усянь едва успел одёрнуть руку, когда его стрела уже срывалась с тетивы, так что она ушла просто в чистое небо, а сплетённная из местами расщепленных стрел фигура плавно падала вниз. Цзинь Лин поймал её, показал Вэй Усяню, а потом двумя руками подал госпоже, сопровождая это подношение почтительным поклоном. Стрелы сплетались в узнаваемый узор — тао-тэ скалился грозными клыками из наконечников стрел. Серебряные стрелы превратили эту детскую шалость в произведение искусства, и Цзинь Лин чувствовал воодушевлённую гордость, что сумел принять в этом участие. — Госпожа, прошу вас, примите. Меня восхищает ваше мастерство. Цзян Чэн застыл на месте сразу, как только понял, кто именно сейчас выйдет соревноваться в стрельбе из лука вместе с Цзинь Лином и Вэй Усянем. Он ещё пытался убедить себя в том, что сердце колотится так быстро потому что вот племянник вырос, вот он глава клана.... вот Вэй Усянь вернулся, он не просто жив и здоров, но так же раздражает и бесит. Знакомое раздражение шевельнулось в душе, но вместо того, чтобы обозлить, только искупало сердце в тёплой надежде, что вот сейчас жизнь постепенно начала налаживаться. А потом вышла Ши Юньлань... и это облачение не было доспехом, но напоминало о нём и строгими оплечьями, и узкими рукавами, которые больше пристали воину. Она держала лук так уверенно, что Цзян Чэн почти почувствовал силу этих изящных пальцев. С каждой поражённой ею мишенью он только мелкими рывками беззвучно выдыхал. Пусть думают, что он считает мишени. В конце концов, сейчас на него никто не смотрит, все взгляды прикованы к освещённой площадке для состязаний. Он бы сказал, что не может отвести взгляд от Юньлань, но он мог. Там сейчас его племянник, которого он едва не потерял. Там сейчас его брат, которого он всё-таки потерял, и который вернулся невероятным чудом. И там эта девушка... которая прямо сейчас сказала что-то строгое Вэй Усяню, и тот присмирел. Он! Присмирел! Цзян Чэн сглотнул сухим горлом, глядя на непонятную затею... Как Юньлань натягивает тетиву, сама гибкая как лук... с такой обманчивой лёгкостью выпускает стрелу в темнеющее небо — он знал эту лёгкость, она лишь кажется, это отточенное мастерство, которое достигается упорными тренировками. Цзинь Лин, конечно, молодец — он и не сомневался, он не сомневался. Вот поклон правильный, да... Цзян Чэн смотрел на Ши Юньлань... Он ошибался. На него никто не смотрел, лишь одна пара внимательных глаз заметила его душевный трепет, его волнение и то трепетное особенное чувство, которое добавляло его хмурому лицу неуловимый оттенок очарованности. Фея как раз торжествующе посмотрела на Цзян Чэна, и даже хотела позвать его — смотри, а ты ругал Цзинь Лина, а он вот какой молодец! — но не позвала. Потому что увидела. Алая искра чужой памяти мягко толкнула изнутри, осветила пониманием самые дальние закоулки души. Когда-то почти такой же взгляд Цзян Чэна видела другая девушка... Видела, и сохранила его в памяти, потому что судьба их развела в разные стороны. Вэнь Цин смотрела на него и видела эту разгорающуюся любовь, и не могла её позволить, но сохранила в памяти. И отдала ей как прощальный подарок. Но сейчас... разве сейчас в глазах Цзян Чэна не сильнее полыхало? Определённо, сильнее... Фея даже пробежала несколько шагов, остановилась, повернулась на месте. Нашла глазами Лу Цина — видел ли он это? Он ведь, наверное, не видел... Почему ей так неспокойно? Луна снова тянула к ней невидимые руки, подчёркнутые ночным серебром, и шерсть Феи отливала серебром в этих лучах. Ей снова стало не по себе, она повернулась к Чжи Чуаню, испуганно пискнула, и кинулась к нему, оставляя на земле сверкающий истаивающим серебром меховой плащ, который медленно растворялся в лунном свете. Только не споткнуться! Когда голый человек падает, это совсем смешно! Какой скандал, ужас... но сейчас все смотрят туда, где Ши Юньлань должна принять сплетённого из стрел тао-тэ! Ноги подгибались, но теперь она ловчее, теперь она знает, как управляться с ногами! Длинные волосы прикрывали спину. Фея испуганно ахнула и спряталась в объятиях Чжи Чуаня, как будто пыталась закутаться в его руки, прикрыться рукавами. — Наставник, — прошептала она, пытаясь одновременно отойти вместе с ним куда-то в густую тень, и сжаться, стать как можно меньше, чтобы никто не заметил. *** — Принимаю с благодарностью. Ши Юньлань взяла опасный символ, который ощетинился острыми наконечниками, поклонилась Цзинь Лину, затем — Вэй Усяню, и повернулась к зрителям. Она держала тао-тэ, демонстрируя прежде всего супругу, всей своей семье. Не Минцзюэ встал, за ним — остальные, все оценили это завершение праздника. Ши Юньлань обвела взглядом присутствующих, и это означало, что она совершенно открыто может посмотреть на Главу Цзян. Вряд ли кто-то в буре эмоций заметит, что в этом взгляде немного больше, чем для других: «Трудный выбор, глава Цзян?» — спрашивала ее тонкая, сдержанная улыбка, «Он оценил?» — спрашивала Юньлань себя. Она увидела, как что-то случилось на самом краю рядов, в лунном свете блеснули переливы. Но понять, что произошло, Юньлань не успела, лишь то, что это, кажется, метнулась куда-то Фея. Ее напугали стрелы? Зато Чжи Чуань все понял сразу. Когда Фея упала к нему в руки, Вэньчжун уже взмахнул темной накидкой, которую на всякий случай взял с собой. Ткань надежно укрыла девушку от всех, Чжи Чуаню и так было, о чем беспокоиться. — Фея! — он заглянул ей в глаза. Ей больно? Страшно? Что?! — Милая, все хорошо, ты молодец, сейчас. Весь этикет, какие-то извинения — все не имело никакого значения. Чжи Чуань подхватил укутанную Фею на руки, нашел взглядом Инь Цзяня, коротко позвал Цзинь Лина и немедленно направился из толпы зрителей туда, где не было яркого света многочисленных фонарей. — Вам нужна помощь? Тот, кто задал ему этот вопрос, получил сперва ледяной взгляд в ответ. Генерал Лу Цин? Чжи Чуань на ходу бросил «Да, мои извинения главе и госпоже», обошел Лу Цина и продолжил путь. А-Лин разберется с этикетом и догонит, Инь Цзянь уж точно понял его безмолвную просьбу, Вэньчжун спешил. *** Так это был тао-тэ! Цзян Чэн только медленно вдыхал и выдыхал, пытаясь успокоиться. От Вэй Усяня можно всего ожидать... или это не он придумал? Достойное выступление. Достойнейшее завершение состязаний — в едином порыве все гости встали, Цзян Чэн тоже поднялся и буквально пил глазами взгляд Ши Юньлань. Трудный выбор. Невозможный выбор. Он поклонился, отдавая дань её умениям и смелости. Цзинь Лин резко обернулся, моментально всё понял и побледнел. Там нужна его помощь, а ему тут ещё поклоны раздавать! Но в некоторых случаях прямота — лучший друг. — Госпожа, — он снова поклонился Ши Юньлань. — Вы простите меня и наставника Чжи Чуаня, нам нужно отлучиться срочно... моей... моей сестре нехорошо. Как только всё уладится, мы вернёмся на праздник. Сейчас пока то да сё, сейчас все как-то переместятся отсюда для позднего ужина. Гостей много, хозяевам есть кем заняться. Цзинь Лин потратил ещё несколько минут, раскланиваясь с гостями, но что-то престиж Ланьлин сегодня натёр ему шею, это невыносимо. Едва подвернулся момент, как он со всех ног помчался следом за Чжи Чуанем. Инь Цзянь даже не стал ни перед кем извиняться, едва поймал взгляд Чжи Чуаня. Он знал своего друга, Вэньчжун не дёрнул бы его вот так по пустяковому делу. Ради себя — точно не дёрнул бы. Случилось что-то. Он несёт на руках девушку? Инь Цзянь увидел только длинные неприбранные волосы и босые ступни ног. Хорошо быть экстравагантным личным советником главы клана — Инь Цзянь быстро выбрался из толпы и рванул следом, не замечая мимо кого идёт, практически бежит. Он и мимо Лу Цина промчался, только чудом его узнав. Коротко улыбнулся, но не остановился. Фея закрыла глаза, едва только Чжи Чуань подхватил её на руки. Держалась крепко, вжималась лицом в его плечо и мелко дрожала. Первый раз превращение она проспала, и ей казалось тогда, что она просто заболела. Зато сейчас прочувствовала всё в полной мере. Всё тело ломило, выкручивало вытянувшиеся кости, кожа горела жаром. Ей почудился голос Лу Цина, и она только тихо всхлипнула, прижимаясь к Чжи Чуаню сильнее. Только не любовь! Не надо ей никакой любви, она знает, она помнит, от неё только больно и страшно, и очень жалко, и хочется плакать! Хотя нет — это не она помнит, это Вэнь Цин... Глава Цзян? Как же так... Грустно, и страшно. — Оно как-то случайно, — оправдывалась она. — Должно пройти, я же не больна. Я просто изменилась. Болит и холодно. — Фея! — запыхавшийся Цзинь Лин всё-таки догнал их. — Я принёс там извинения, нас не хватятся, никто не оскорбится. О, доктор Цзянь, тут у нас... ээээ... тут... — Доктор Цзянь? — прошептала Фея. — Так, — постановил Цзянь, поравнявшись с Чжи Чуанем. — Я не видел, что случилось, слушаю внимательно. Кто она — неважно. Гораздо важнее, что именно случилось, почему девушка так сжалась, почему она босиком... и, кажется, нагишом. Не много ли нагих девиц на последние две ночи? *** — Ничего, сейчас согреем. Она говорит! Говорит! И таким невероятным голосом! Чжи Чуань уже не знал, беспокоиться или радоваться больше. — Тут у нас чудо, — закончил Вэньчжун за Цзинь Лина, пинком открыл дверь и внес Фею в комнату. — Свет! — скомандовал Чжи Чуань, укладывая Фею на кровать. Он заботливо прикрыл ее накидкой, но вот сейчас, наконец, смог по-настоящему разглядеть лицо. Красавица… она же просто красавица! Вэньчжун совершенно обалдел от этого открытия, глаза внезапно защипало, но строгое присутствие Инь Цзяня очень быстро привело его в сосредоточенное состояние. — Наша Фея … превратилась, Цзянь. Что-то нужно делать? Ей холодно. И больно. Он коснулся лба девушки и с трудом заставил себя отойти на шаг, чтобы уступить доктору. Одеяло, нужно одеяло, Вэньчжун немедленно его нашел и стоял рядом с Цзинь Лином. *** В этот взгляд Патриарха Безночного города Лу Цин врезался, как в каменную стену. Он смотрел Чжи Чуаню вслед и чувствовал себя неуместным и лишним. И правильно. Зачем он влез? Это их семейное событие… не его дело. Не его. Но, коротко объяснив Не Минцзюэ и Ши Юньлань, что произошло, передав извинения Чжи Чуаня, Лу Цин все равно думал только в ту сторону — куда унесли барышню Цзинь. Он еще отвлекся на распоряжения подчиненным, но потом увидел, как Не Минцзюэ на него смотрит: «Иди уже» — и кивнул Лу Цину. Он пошел. Не бежал, нет, просто быстро шел, а когда оказался у дверей комнаты Чжи Чуаня, остановился и не стал стучать. Вот Инь Цзянь же выйдет… он его и спросит. *** Фея. Превратилась. Да, пожалуй, у нас тут воистину чудо. Но Инь Цзянь относился к чудесам с лекарской практичностью. Ну превратилась. Кажется, именно это и должно было случиться с собакой-оборотнем. Конечно, он сам ни разу не видел собственными глазами процесс превращения, и не был знаком ни с одним человеком, о котором бы точно знал, что он бывшая собака. Об одном парне ходили такие слухи, и он бы, возможно, даже поверил бы... если бы своими глазами не видел, как тот родился от вполне себе нормальной женщины. Смешнее было бы только если бы сам роды принимал, но по малолетству — нет, только воду подавал. А тут — вот... Лежит. Глаза испуганно блестят. Инь Цзянь подоткнул ей одеяло и сел на край кровати, положил узкую ладонь на пылающий девичий лоб и улыбнулся. — Вэньчжун, твоя ученица прелестна. — Я... красивая? — тихонько спросила Фея. — Ты — самая красивая! — с жаром выпалил Цзинь Лин, готовый бежать куда угодно, нести что угодно, добыть недобываемое. — Если я что-нибудь понимаю в красоте, — Инь Цзянь деликатно осматривал её, не обнажая больше необходимого. — А я смею надеяться, что понимаю. Итак, девушка, что я могу сказать. Боль и жар — вытянулись кости, сместились внутренние органы в соответствии с изменениями тела. Зубы болят? — Угу, — согласилась Фея, потому что зубы ныли просто ужасно. — Ещё бы, тут были мощные клыки, а сейчас, — он нажал на точёный аккуратный подбородок, Фея послушно открыла рот. — А сейчас — ровные девичьи зубки. Но совершенно не нужно терпеть боль, если можно её не терпеть. Инь Цзянь не стал разводить лекарство, аккуратно накапал ей на язык из маленького флакона. — Сейчас станет намного легче, и пройдёт страх. Он гладил её руки, чувствовал, как под пальцами расслабляются мышцы. Потёр холодные стопы и хорошо укутал в одеяло. — Страх заставляет тебя сжиматься, и мышцы никак не могут расслабиться. Отсюда и дрожь, и ощущение озноба, — он поднялся, заметил аккуратно разложенное платье и поднял бровь. — Вчера ночью такой боли не было? — Я её проспала, — виновато призналась Фея. — Поэтому и не было больно, во сне всё тело было расслаблено, и превращение произошло постепенно, без судорог и страха. Плюс вы ночью пили моё лекарство, пусть оно было и не от этого. Вот видите, уже легче. Инь Цзянь поднялся и успокаивающе улыбнулся Чжи Чуаню. — Вэньчжун, тебе не следует волноваться. Предыдущей ночью девушке оказал помощь очень честный и благородный человек, который совершенно точно ничем её не обидел и проявил всё возможное и невозможное почтение. Цзинь Лин, а тебе как главе клана нужно позаботиться о статусе Феи. — Она сестра моя, какие статусы? Бумаги подготовлю, — Цзинь Лин упрямо вздёрнул подбородок. — Ноги переломаю любому, кто косо глянет. — Ноги успеешь, но пока сделай для Феи чай. Пусть пьёт тёплым, — Инь Цзянь снова потрогал лоб Феи и удовлетворённо кивнул. — Жар стремительно спадает. *** Подробные объяснения Инь Цзяня, конечно, внушали уверенность, но все равно оставалось непонятным, когда Фея снова станет собакой. — Побудешь пока тут? Если ты снова превратишься, нам бы знать, как это будет, иначе мы не сможем понять, почему. Нет, конечно… Чжи Чуань улыбнулся, любуясь девушкой. — Ты — совершенство и очевидно, на своем пути его достигла, но все же вчера ты снова изменилась. Милая, когда уйдет жар, ты не припомнишь, что сегодня произошло перед превращением? Пока мы только знаем, что оба раза была ночь. Он повернулся к Цзяню. — Как зовут этого человека? *** Инь Цзянь не был до такой степени осторожным, и спрашивать мнения пациентки где она пока побудет не стал. Сразу с мягкой строгостью потребовал оставаться в постели минимум до утра, и подчеркнул, что лекаря нужно слушаться. Но вот ответить Чжи Чуаню на его вопрос он не успел. — Лу Цин, — Фея сама ответила и натянула одеяло до самых глаз, поэтому её голос звучал слабо. — Генерал Лу Цин. Он нашёл меня в саду. Я не могла стоять и не могла говорить. Очень испугалась. Он меня одел и дал попить. Причесал. Давал лекарство. — От похмелья, — подтвердил Инь Цзянь. — За лекарствами и одеждой он пришёл ко мне. На самом деле снадобье от похмелья во многом действует похоже — снимает дрожь, убирает боль, помогает желудку. Цзинь Лин принёс чай, который заботливо остудил — всё как велено, тёплый. Принёс и топтался рядом с кроватью, не в силах сообразить как же быть. Инь Цзянь помог девушке принять удобную позу, подложил под спину ещё подушек, показал как держать чашку и подносить к губам. — Пальцы тоже не работали, — Фея рассказывала, лишь едва заметно запинаясь на подборе слов. — Но я с ними справлялась. А сегодня... А как это объяснить? Она положила руку на грудь, прикрытую одеялом. — Тут стало горячо. Ярко и горячо. Красным. Луна меня трогала, как и вчера — светила ласково, как летний дождь, только не из воды, а из света. Мне было странно и грустно. И как будто жалко чего-то. — Схожу к дяде, — Цзинь Лин решительно поднялся. — Пиры и поклоны подождут. Дядя Чэн знает о собаках-оборотнях больше, чем кто угодно. И кстати, когда дарят собаку-оборотня — это только говорится, что «подарок», так остальным понятнее. На самом деле это принятие в семью. То есть, я это помню смутно, потому что был мал, но мне объясняли... Дядя Яо объяснял. Он принёс маленькую Фею и вручил толстенького щенка в руки своего племянника, а потом долго втолковывал ему, но мальчишка не слушал. А сейчас мальчишка вырос и обнаружил, что он всё пропустил. Дурак. *** — Лу Цин, — Чжи Чуань кивнул. Лу Цин, значит. Ясно… Он посмотрел на Инь Цзяня в надежде, что он сможет объяснить, что это значит — ярко и горячо. Ну хотя бы с луной более-менее понятно. Вэньчжун смотрел, как она держит чашку, как пьет, слушал каждое слово и не мог поверить. — Ты прекрасна, Сяньцзы… — эти слова казались ему слишком простыми, чтобы выразить все, что он чувствует. *** — Лу Цин?! — возмущению Цзинь Лина не было предела. Да кому какое дело, что он тут целый генерал? Надо ему глаза выколоть. За то, что видели его сестричку голой. И язык вырезать, чтобы никому не смог рассказать. И ноги сломать. Откуда такая кровожадность — это Цзинь Лин даже не понял, и сам себе удивился. Известие о горячем и красном в груди настораживало. Инь Цзянь вообще-то собирался уже уходить, ведь девушка успокоилась, и кажется всё налаживается, но теперь внимательно на неё смотрел. — Знаю я одну энергию ярко-красного оттенка... — задумчиво протянул он. — Это вряд ли вероятно, но обследование я проведу. Полностью. Барышня Сяньцзы... — Цзинь Сяньцзы, — ревниво поправил доктора Цзинь Лин. Смеяться было бы невежливо, Инь Цзянь только мягко улыбнулся. Надо же, до какой степени ревностный брат есть у этой прелестной девушки. И не кто-нибудь, а молодой правитель Ланьлин Цзинь. — Вы совершенно правы, — согласился он. — Цзинь Сяньцзы, ваша задача — отдыхать. Никаких волнений. Пришлю вам лёгкий полезный ужин, и выясню, что там с этим ярким и красным. Вэньчжун, а может, всё-таки унести её ко мне? — Я не больна! Вот ещё, носить туда-сюда. Она тут уже угрелась, и не собиралась выбираться из-под одеяла. *** Чжи Чуань тоже помнил об одном ярко-красном, но проверять прямо сейчас не стал бы, да еще и не понятно, как это проверить. Но об этом стоило подумать. От замечания Цзинь Лина кольнуло где-то под сердцем и разлилось теплой грустью. Она Цзинь, конечно же, А-Лин прав. Цзинь, как бы ему ни хотелось, чтобы хоть на капельку — Вэнь… Да как же ему вообще в голову приходит такое? — Нет, Сяньцзы останется здесь, с нами. Спасибо, Инь Цзянь, — он тепло посмотрел на друга. *** Чтобы доктор даже не думал забирать её, она притворилась, что заснула. И за эту наивную хитрость ей было очень стыдно, потому что Цзинь Сяньцзы не может так хитрить, хитрить могла Фея, и то когда была собакой. Пусть и оборотнем. Инь Цзянь прекрасно знал, как дышит спящий человек, и её притворство раскусил моментально, только покачал головой и снисходительно сделал вид, что верит. — Что же, — шёпотом, чтобы не разбудить «спящую», проговорил он. — Тогда я вас оставлю. Но ужин пришлю. И подумаю, как докопаться до причин и каковы будут последствия. Цзинь Лин, а дядю всё-таки расспроси, хорошо? Но я убеждён, что всё будет хорошо. Он распрощался с Вэньчжуном, и не смог отказать себе в том, чего так хотел. Обнял своего дорогого друга, который столь многое пережил. Лу Цину казалось, что скоро наступит утро! Если так долго, может быть, барышне плохо? С другой стороны — там Инь Цзянь, и значит беспокоиться не о чем. Совсем не о чем, и лучше и правильно будет уйти. Но почему-то Лу Цин не уходил, а когда Инь Цзянь появился, ему пришлось одернуть себя, чтобы сдержаться от невежливого заглядывания в дверь — вот это было бы совершенно непростительно! — Как она? — тихо спросил Лу Цин, неимоверным усилием вернув себе внешнее спокойствие. Инь Цзянь вышел и тут же наткнулся на не менее дорогого друга. Лу Цин стоял и ждал. Инь Цзянь кивнул и повёл его с собой. Потому что юный Глава Цзинь всё-таки отличался особенной драчливостью, ещё этого не хватало сейчас. — Боюсь, что я окажусь банальным и предсказуемым — она прелестна. Лу Цин, всё хорошо. Прошлой ночью она обратилась первый раз и во сне, но сегодня была в сознании и при таком скоплении народа, что запаниковала. Боль и жар я снял, с ней всё будет хорошо, в причинах я разберусь. Логика подсказывает мне, что она научится этим управлять и скоро уже не будет риска, что девушка окажется в неловкой ситуации. Возможно, она решит остаться человеком навсегда. Она рассказала, как ты ей помог. Он ни на миг не усомнился в порядочности Лу Цина, тут ни к чему было рассыпаться подробностями. Но сжать его руку с признательностью Инь Цзянь себе позволил. — Схожу за едой. Её телу нужна энергия, чтобы справиться с превращением, на голодный желудок всё становится хуже, — он остановился и заглянул Лу Цину в глаза. — Она в порядке. А ты? Ты в порядке? *** Она прелестна и она о нем вспомнила. Первое очевидно, а второе — ну было бы странно, если б в такой ситуации барышня его не запомнила бы. Откуда столько волнения в груди из-за этих простых вещей? — Она испугалась, — почти шепотом сказал Лу Цин, невольно подумал, что ее хорошо успокаивает обычный разговор, но тут же понял, что там есть, кому успокаивать и уж конечно они лучше, чем чужой человек, разберутся, как это правильно сделать. Он отрешенно ответил на этот теплый жест Инь Цзяня, кивнул, что конечно же, нужна еда. — Я? Я в порядке, да. Конечно. Спасибо. Лу Цин бросил взгляд в сторону комнаты Чжи Чуаня, откуда они с Цзянем уже довольно далеко отошли. — Спасибо. Я… пойду. У него еще обход, смены караульных и поспать тоже нужно. *** Инь Цзянь только головой покачал. Смятение Лу Цина было более чем очевидно. Ему бы тоже успокаивающего чая выпить, но бегать вокруг него и кудахтать, хлопая крыльями, не получится. Потому что он не ранен, он не болен, и он точно справится. Не произошло ничего плохого... Он вздохнул. А хотелось именно что бегать и хлопотать. Чтобы всем стало хорошо. Наверное, вот так и начинается надлом души — если вдруг поверишь, что можешь сделать всем хорошо, и как кинешься... Инь Цзянь всегда тщательно исследовал и критиковал эти свои порывы, проверяя их скупой логикой лекаря. Вот и сейчас — делать нужно лишь то, что должно, а порывы лучше оставить на потом. Он мечтательно улыбнулся своим мыслям. К счастью, некоторые порывы не поддавались. Если бы поддались, сейчас его не было бы в Цинхэ. И никогда бы не было. Скорее всего, он просто не дожил бы до своей любви. А пока — понятные и простые заботы. Он сходил за ужином и с профессиональным занудством измучил нескольких поваров, но собрал правильный и полезный ужин, не забыв о приятных излишествах. Чжи Чуань наверняка не оставит свою ученицу, а ему тоже следовало бы поужинать. Цзинь Лин хоть и помчался к дяде, но он способен наплевать на политические поклоны ради близких людей, и это по-своему прекрасно. А ещё Инь Цзянь умел идти рядом с прислугой и был готов занудно вякать, чтобы несли всё аккуратнее, но это не пришлось. И, разумеется, никому не позволил внести эти корзинки, а велел оставить у двери, проследил чтобы все ушли, и внёс уже сам. Цзинь Лин не постеснялся выдернуть Цзян Чэна посреди ужина, и подробно расспросил его по поводу превращения собак-оборотней. Возвращался он сердитый и растерянный, и пересказал всё Чжи Чуаню, пересыпая это недовольным бурчанием. — Наверное, всё это нужно осмыслить. Получается, что вот собаки-оборотни есть, и вроде как все знают о них, но в то же время никто не знает что делать конкретно, как помочь, куда бежать и с кем драться. Но дядя пообещал, что пошлёт письмо главе того уважаемого семейства, которое прислало своего отпрыска в качестве маленького братца для госпожи Ши Юньлань, и он непременно поделится мудростью. А пока — познавать себя, постигать гармонию, а главное... а главное, Вэньчжун, что у каждого оборотня свой путь. Если так подумать — это разумнее, чем у людей, где сделал полшага в тёмную сторону, и вот уже все вокруг бегают и орут, как бешеные тетерева. Инь Цзянь посмеялся сравнению с тетеревами, и одобрил образное мышление юноши. Тетерев — птица нарядная, приятный охотничий трофей, но временами на них находит любовное наваждение, они теряют разум и устраивают сущее безрассудство. Он ещё раз осмотрел девушку — она так хорошо притворялась спящей, что и впрямь уснула. Ничто не указывало на возможность обратного превращения, и Цзянь счёл за благо вернуться к себе и заняться изысканиями. Значит, в груди горячее и красное. Он разберётся. Он точно в этом разберётся. А раз пока никто не умирает, то Цзянь позволял себе и отвлекаться на посторонние размышления. Например о том, как странно порой судьба выплетает узоры. Как сегодняшние три метких стрелка сплели из стрел изображение тао-тэ, вольно или невольно повторив заявление о союзе трёх кланов: Цинхэ, Гусу и Ланьлин. Только от Цинхэ выступала молодая госпожа, от Гусу — вернувшийся из мёртвых тёмный заклинатель, и от Ланьлин — юный Цзинь Лин, брат собаки-оборотня и возлюбленный тёмного заклинателя из возрождённого клана Вэнь... тоже, в своём роде, возвращение из мёртвых. И в этом было особое очарование, как обещание новой жизни.