Даже если Харукава и велела ему не обращать внимания на то, что сказал Момота, как на ещё одну из его лёгких, дразнящих шуток, Сайхара не мог не надеяться.
Маленький огонёк надежды внутри огромного количества замешательства, шока, смущения… гора различных чувств, которые сговорились, услышав, что Оума "влюблён" в него, по словам его собственного отца. Это было похоже на рывок веревки на запястье, толкающей его в одну сторону – в момент счастья, момент удивления, момент
облегчения. Другая подталкивала его ко всем остальным рациональным эмоциями – как нелепо это было, неверию,
отвращению. Отвращение, которое
могло быть написано на его лице, было побеждено тем фактом, что он не чувствовал ничего из этого, потому что Оума привлекал его...
Сайхара извинился, пожелав увидеть Оуму, и Харукава с Момотой вернулись к обеду (он старался не обращать внимания на то, как Харукава прожигала взглядом Момоту, когда он выходил из комнаты). Ему нужно было немного подумать, одному, но не совсем одному – он хотел быть в одной комнате с Оумой, как бы странно это ни звучало. Возможно, дело было в том, что Оуму было настолько трудно понять, что это облегчало организацию и сортировку его собственных проблем. В конце концов, существует огромнейшая тайна, нуждающаяся в разгадке.
Но разгадка тайн не была его работой. Он был принцем – всё находилось перед ним. Его жизнь, его выбор, его идеалы, его будущее, и всё же он преследовал мелочи, которые усложняли его жизнь до такой степени, что он решил запутаться, напрячься и потянуться в разных направлениях. Было ли это мазохизмом? Нет… нет. Как бы ни было больно ему иногда разгадывать загадки, эйфория заключалась в поиске истины – добраться до того, что было золотым. Что было золотым в Оуме до сих пор неизвестно, и Сайхара охотился за этим с самого первого дня.
Войдя в маленькую спальню (убедившись, что дверь не очень громко скрипит, чтобы Оума мог как следует отдохнуть), он почувствовал старый запах комнаты – это не был дом семьи Оумы. Он находился между Айсером и Праймфилдом, и, похоже они жили здесь из-за работы Харукавы – наверняка эта старая хижина была арендована. Послеполуденный свет струился в комнату, ещё не окрашенную оранжевым, и просачивался на пол, на кровать и, как следствие, на Оуму.
Из-за раны его перевернули на живот, голова была повернута лицом к стене, глаза закрыты и погружены в сон, свидетелем которого Сайхара был лишь время от времени. Они не спали вместе (зачем им это..?), и Сайхара никогда не навещал его поздно ночью (впрочем, иногда
Оума навещал
его), поэтому видеть обычно озорного и общительного мальчика спящим, было редким удовольствием для глаз. Это было почти завораживающе, словно этот момент сошёл с картины, которая украсит бальный зал его дворца – спящий воин, оправляющийся от боевых шрамов, и мягкие лучи солнца, окутывающие его теплыми чувствами.
По крайней мере это то, что, по мнению Сайхары, чувствовал Оума. Он сел на стул у кровати, где , вероятно, сидела Харукава, когда ухаживала за раной на спине – с обернутой марлей вокруг всей его груди, через которую просочилось немного крови. Сайхара был уверен, что с ним всё будет в порядке, но всё ещё беспокоился. Обычная белая рубашка Оумы была поспешно брошена на подставку у кровати, испачканная ярко-алой кровью. Некоторая одежда лениво валялась на полу под ним, а по большей части исцеление проходило относительно хорошо.
Он невольно коснулся повязки на спине, как раз в том месте, где кровь была темнее всего – должно быть, в это место попал нож. И Сайхара вспомнил. Он вспомнил неподдельную панику в голосе Оумы, серьёзность тона, когда ему приказали встать – как быстро сработали его рефлексы, когда он заслонил его спиной. Сайхара знал, что почувствует себя ещё хуже, если бы нож попал в живот или, что ещё хуже, в грудь – он был благодарен Харукаве за то, что та хорошо его обучила.
Независимо от того, насколько он был обучен защите и боевым искусствам, он всё равно получил травму – и это ради Сайхары. Да, это была его работа. Да, вот почему он был рядом с Сайхарой. Но Сайхара
никогда не думал, что это произойдет так внезапно, что-то, к чему он не будет готов – он не был готов к потенциальной потере Оумы. Он просто не был готов – ему ещё так много предстояло выяснить, так много всего было для него загадкой, так много он хотел заполучить в свои руки и гордиться тем, что сделал это – потому что он работал ради этого. Потому что он был единственным, кто хотел понять юного призрачного вора, известного как Кокичи Оума.
Сайхара понял, что мог тогда потерять Оуму, а он даже не дорожил каждым мгновением, проведенным с ним. Он винил себя – винил в том, что не смог проявить чуть больше терпения, чуть больше любопытства. Если бы Оума тогда умер, осталось бы миллион вопросов без ответа, а также тот факт, что – осознание этого заставляло Сайхару пытаться сдержать слезы – он
умер бы, защищая
его.
Казалось, Оума заботился о безопасности Сайхары больше, чем он думал вначале.
Нежное прикосновение принца одним пальцем превратилось в целую ладонь, позволяя ей растаять, пока он проводил рукой по повязке – его засосало, и потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что то, что он делает, было немного странно. Убрав руку, он мысленно рисовал впадины и горы на Оуме – насколько хрупкой была его кожа, что можно было видеть выступающую кость его лопатки. Он был похож на стеклянную куклу – что-то, что сломается от одного прикосновения, и всё же, он был в состоянии принять не одно, а два лезвия ради Сайхары. Просто чтобы защитить его. Сайхара взглянул ему в лицо, больше не интересуясь его спиной. Он лежал на животе, но его больших щенячьих глаз было достаточно, чтобы привлечь внимание к лицу.
Он определенно выглядел молодым, и Сайхара подумал, достиг ли он определенной точки взросления, пока не решил, что это глупо – кто-то, кто не достиг этой точки, не пожертвует собой так быстро, без колебаний.
Всё напряжение, вся ложь, все обманы и маски, которые Оума мог надеть в мгновение ока, были смыты при виде такого безмятежного лица. Его брови расслаблены, на губах ни улыбки, ни хмурого выражения – просто безмятежность, которую заметил Сайхара. Он никогда не тратил время, чтобы наблюдать и ценить это – у него было лицо, на которое Сайхара не против был смотреть долгое время. Было много всего, что нужно исследовать, от каждой морщинки до каждой линии – всё было прекрасно. Он это признал.
В этой старой, пыльной, пропахшей плесенью комнате, спящий Оума выглядел прекрасно.
Сайхара провёл по губам Оумы. Он не понял, почему это пришло ему на ум, но губы Оумы выглядели особенно привлекательно – они не были тонкими, но и не пухлыми. Слегка потрескавшиеся, но не сухие. Его рот постоянно менял форму, эмоции – превращаясь в улыбки, насмешки или ухмылки. Иногда на губах была печаль, в большинстве случаев они содержали эмоции или чувства, которые Сайхара не мог понять – он всегда был настолько отвлечен словами, исходящими из них, что было легко увлечься каждой историей, которая выходила наружу, словно вода, соединенная с океаном.
Он думал о том, как они будут ощущаться. Каково это поцеловать их. Потом он почувствовал отвращение к самому себе.
Как он мог представлять подобные вещи с другим парнем? Разве это не странно? Он не должен был делать этого – признавать красоту кого-то своего пола. Признавать, что его губы были тем, к чему он хотел прикоснуться своими, и признавать, что он был самым храбрым и самым красивым человеком, которого он знал в данный момент. Это что-то, чего ты не можешь отрицать – никто не может. Это было странно. Это запятнало бы его репутацию принца – возможно, опозорило бы его, возможно, даже опозорило бы Праймфилда. И это...
– Мой… принц…
Сайхара моргнул, увидев, что губы Оумы шевелятся, но его глаза были закрыты, находясь в стране сна – значит он разговаривает во сне. Это было то, чего Сайхара не осознавал до нынешнего момента – он только что произнес эти два слова, которыми называл только Сайхару и никого больше:
мой принц. Два слова танцевали в его голове, как теплая мантра, и хотя его называли так с самого его рождения – от моего лорда, до вашей светлости, и до моего принца тоже. И всё же всякий раз, когда Оума говорил так, это казалось естественным – словно по-домашнему. Не было похоже на то, что он говорил это из чувства долга, а скорее потому что ему нравилось называть так Сайхару – что-то, что просто подходило, как идеальная ячейка в головоломке.
Это наполнило сердце Сайхары теплом, незнакомым, но ностальгическим чувством. Как будто он чувствовал это раньше, но не совсем – что-то, о чём он узнал, но не испытал сам. Мягкость всего, теплота, которую он внезапно почувствовал на своем лице, и тот факт, что он нашел всё в этом моменте – от атмосферы до мальчика, губы которого медленно и сонно улыбнулись – так по-домашнему, словно что-то, по чему он скучал.
Дело в том, что именно в этот момент он понял, что хочет, чтобы Оума остался навсегда. Вместе
с ним.
Сайхара ещё немного понаблюдал за Оумой, пока разбирался во всём: в том, что его влечет к нему. В том, что он считал его прекрасным. Тот факт, что в Оуме было так много такого, что было в его руках, и тот факт, что он хотел это сохранить – в его голове было так много всего, с чем надо было разобраться. Он задавался вопросом, должен ли он будет выяснить это самостоятельно, но понял, что его никогда не бросали – даже если он хотел изоляции, Оума всегда будет рядом.
Удовлетворенный этим небольшим утешением, Сайхара оставил Оуму грезить. О чём именно, было выше его понимания, но он желал, чтобы это было о них.
***
Оума проснулся только через час, и к этому моменту Сайхара был уверен, что работники замка будут удивляться, почему их прогулка занимает так много времени. Поэтому, как только Оума встал на ноги, а его родители проверили, в состоянии ли он нормально ходить, Сайхара и Оума вернулись в замок. Пока они шли, над ними нависла тишина (кто мог винить Сайхару? Он только что узнал, что у его слуги, вероятно, есть чувства к нему, и он всё ещё задавался вопросом, взаимны ли они), лишь наполненная звуками леса. Пение птиц, шелест листьев на деревьях – приближалось лето и деревья гордо сияли.
– Оума, – удалось заговорить Сайхаре с едва треснувшим голосом. – Спасибо… что защитил меня.
Пока они шли, Оума напевал себе под нос какую-то песенку, предоставленный своим мыслям – когда Сайхара позвал его по имени, он повернул голову в его сторону. Обычная ухмылка появилась на его губах, – Значит ли это, что ты дашь мне выходной~?
Это было странно. Чувство, которое испытал Сайхара – легкость в груди и мгновенный смешок, который он издал в ответ, хотя обычно он не реагировал бы таким образом. Словно бы он невольно хотел, чтобы Оума понял, что его поведение делает его счастливым, хотя он был уверен, что его слуга знает об этом.
– Если ты хочешь выходной, то я не против тебе его дать, – Сайхара искренне улыбнулся после этих слов, заставив Оуму улыбнуться в ответ. Ответ казался удовлетворительным.
– Оооо, правда!? Хаха, ты самый лучший, Сайхара-чан! – взвизгнул Оума, отчего щёки Сайхары запылали (
ах… я и не подозревал, что он такой милый. ) – ...Ну, не совсем. Вместе с этим я бы тоже хотел попробовать комплексный обед! O, o, и я могу повозиться с вещами Амами!
– Т-ты немного перебарщиваешь, Oума… ты же не хочешь, чтобы мой отец вышвырнул тебя, верно? – Сайхара усмехнулся, наблюдая, как на лице Оумы отразилось понимание и признание. Слуга пожал плечами.
– Агаааа, не хочу. Боже, твой отец такой зануда.
Сайхара вновь понял, что улыбается. Теперь, когда он знал все прелестные стороны Оумы – ну, не все, но многое открылось ему в тот день. Части Оумы, которые он никогда не забудет, даже если их пути никогда не пересекутся в будущем – он был слишком уникален, чтобы его забыть. Сайхара хотел сберечь всё, что касалось его.
– Хэй… Я знаю, ты не любишь всё, что касается пропавшего принца. Но, эм… траур через пару дней. Как насчёт нашего общего выходного? Это же будет и твоим днём рождения, верно? – Сайхара, возможно, звучал немного навязчиво, но он хотел, чтобы Оума хорошо провел время – в конце концов, он предложил отдохнуть.
– Оооо… но я хотел быть предоставлен сам себе целый день. Я не хочу, чтобы Сайхара-чан всё это испортил, – пропел Оума, отчего сердце Сайхары пронзила острая боль. Конечно, он мог шутить, но иногда бывал до боли честен. Казалось, Оума увидел в нём эту боль и махнул рукой. – Шучу! Нишиши~ ты выглядел таким расстроенным, Сайхара-чан. Ты что, хочешь видеть меня всёёёёё время~?
Сайхара мог только покраснеть, – Э-эй, если ты не хочешь этого, то можешь так и сказать…
– Знаю. Но я хочу провести свой день рождения с Сайхарой-чан! Впервые со мной будут обращаться по-королевски… – подтвердил Оума, и Сайхара ожидал от него фразы вроде "это была ложь!". Оума честно выглядел так, как будто собирался разрушить эти ожидания, но сдержался, вместо этого сказав: – Нишиши~ Я счастлив! И я не вру. Но если ты устроишь мне убогий день рождения, мне, возможно, придется тебя убить!
***
Когда вернулись Оума и Сайхара, в Праймфилде наступила ночь, и довольно скоро они пожелали друг другу спокойной ночи. Оума утверждал, что устал после такой долгой прогулки обратно в замок, да и сам Сайхара был измотан такими горками событий и эмоций, которые испытал в этот день. Их было гораздо больше, чем он ожидал, когда вставал с кровати, в которую в конце концов лёг той же ночью. Простыни были немного холодными и во всём этом было что-то странное – как будто чего-то не хватало.
Это то, что называют влюбленностью? Неужели это то, что девушки в городе чувствовали к нему, желая быть рядом с ним и обнимать его?
Это было слишком для его ума, даже будучи детективом. Многое произошло за этот день, и всякий раз, когда Сайхара пытался закрыть глаза и поспать, образ спины Оумы с торчащим ножом и кровью, льющейся из его ран, заставлял его дрожать. Это не давало ему уснуть, хотя всё остальное тело было мертво от всех поворотов, взлетов и падений. Внутри него был нарушен покой, и думать о внезапной смерти Оумы было так... так...
– Почему ты не спишь, Сайхара-чан? – Оума окликнул его, и Сайхара поклялся, что это всего лишь его воображения, пока устало не моргнул, увидев силуэт другого парня на фоне стеклянных дверей балкона, где позади него сияла луна. Принц слишком устал, чтобы выразить свое удивление, разве что слегка приоткрыл глаза – он даже не слышал, как вошел Оума.
– Почему... ты... – сонно пробормотал Сайхара, не желая, чтобы в его голосе прозвучало слишком много упрека. К счастью, Оума понял вопрос и имел ответ на него.
– Ты же знаешь, что я иногда тебя бужу, мой принц! – это был не совсем прямой ответ на его вопрос, но… – Более важно… ты не спишь! Ты выглядишь уставшим! Спи!
– Oу-Oума… – Пробормотал Сайхара, качая головой и собираясь сесть – но не оказался в силах, почувствовав тяжелое тело. Он так устал, и всё-таки, наконец, почувствовал покой внутри себя, зная, что Оума был тут – это было самое странное, что он когда-либо испытывал, и он не был уверен, насколько ему это нравилось. Oума зевнул, беря его за руку и положил верхнюю часть тела рядом с Сайхарой, при этом сидя на стуле, который неизвестно откуда придвинул к кровати.
– Вот, я буду спать с тобой… ххррррр… – Оума захрапел, Сайхара знал, что он притворяется. Но даже так пустота была заполнена. Он был счастлив.
В итоге они оба заснули.
