Солнце Треомара

Древние говорили: бойтесь своих желаний. А я скажу вам: разрушьте свои желания, уничтожьте надежды, растопчите ожидания — и стяжайте тьму бесстрастия. Лишь в этих благословенных тенетах мы можем быть счастливы. (Из проповеди высшей жрицы Каллидара Джиаль-Су)

      День выдался серым и пасмурным.       Ветер выл горькие песни, рвал капюшон с головы и навязчиво трепал волосы. Со стороны близлежащей деревни несло гарью, а небольшой лесок по правую сторону от Восточного тракта утопал в густом тумане так, словно это был дым.       На телеге преимущественно молчали. Мерзул дремал. Размеренное качение и тихое поскрипывание кого угодно усыпили бы, подумал Наратзул, а тут еще столько пережитого… А тут еще — хмурый день, когда ночная тьма, казалось, рассеялась совсем немного и осталась в небе, воздухе и придорожной пыли, не пропуская солнечный свет.       — Луна туманов, — задумчиво проговорил пожилой этерна, сидящий совсем рядом со вздрогнувшим Мерзулом. — Еще две луны — и зима. Как быстро стало лететь время!       — Как бессмысленно стало лететь время, — поправила его столь же пожилая спутница.       — Вот и жатва давно прошла, — продолжал бурчать старик, — вот и стерню уже жгут, и осталось как будто совсем чуть-чуть.       Он вздохнул тяжело и прерывисто, в конце закашлявшись и тем окончательно разбудив Мерзула.       — Приехали? — сипло спросил он, озираясь.       — Почти, — бросил Наратзул. — Я думаю, еще с полчаса поспать можешь.       — Вот уже Треомар. — Мерзул выглянул из-за тучного возницы. — Почти приехали. Не верится. Ты… в порядке?       В его глазах застыл какой-то еще вопрос, но Наратзул не хотел выяснять это псионикой. Он лишь дернул плечом и ухмыльнулся. Ясное дело, он в порядке. Уже в порядке. Как мышь, что в последний момент успела юркнуть в подпол от жестокого кота.       Треомар тоже казался серым.       Дневная суета кипела в своеобычном ритме, звуки города лились отовсюду и переплетались в замысловатый узор, а солнце тщетно проглядывало сквозь пелену низких облаков и казалось совсем крохотным, жалким фонарем заблудшего странника.       У стражи на Восточных воротах явно были какие-то приказы насчет них, потому что при виде Наратзула гвардеец лишь кивнул и дал понять, что пропускает без проверки документов. Наратзул иронично осклабился, подмигнув Мерзулу, но что-то кольнуло в груди.       Вспомнил бартер с демоном.       Блядь, и загнал же себя в ловушку! Вероломный ублюдок стремительно становился мразью, с какими всю жизнь боролся.       — Поехали сразу к нему. — Наратзул кивнул в сторону дежурящих у ворот извозчиков. Он не сказал, куда именно, но Мерзул сразу понял.       — Поехали, — согласился он. — Хотя я бы… передохнул. Но ты прав! Лучше сначала отчитаться Оорану.       Примерно час спустя у дворца распорядитель окинул Наратзула брезгливым взглядом и лишь указал на садовые ворота.       — Вы не поняли, нам нужно… — начал было Наратзул.       — Все я понял, — поджал губы распорядитель. — Но в тронном зале ремонт, поэтому прием в саду.       — Вот как, — криво усмехнулся Мерзул. — Это все те остианцы, надо полагать. Которые разгромили зал! Наверняка Константин тоже помнит. Интересно, кстати, как он там.       Впрочем, через пару минут улыбка окончательно стерлась с его лица: в саду Оорана не было, зато на его месте сидел генерал Мериан Лотерин и с крайне несчастной рожей выслушивал зачитывающую какие-то числа женщину в изящном темно-синем платье.       — Таким образом, — подытожила она, приметив Наратзула и Мерзула, — остается двести тонн. Господин Иоррис советовал просто возвести новое хранилище и оставить руду, — она бросила выразительный взгляд на одного из советников-близнецов, который бдил по правую руку от Мериана, — однако я утверждаю, что это не выгодно. Вот подсчеты. Нам не нужно хранить столько лишней руды.       — И что с ней делать? — грустно вопросил Мериан. Когда он увидел вошедших, кажется, стал еще мрачнее. — Предлагаете выбросить?       — Продать по минимальной цене, — предложила женщина. — Кто-то да согласится. Та же принцесса Кабаэта с руками оторвет. Еще, вероятно, купят килейцы — но решение надо принять немедленно, пока амбассадор еще в Треомаре. Простите, я не дергала бы вас по пустякам. Особенно… сегодня.       Неужто Мортрам не доехал и не рассказал «восхитительные новости»?       При упоминании принцессы Наратзул не сдержал мрачный смешок. Мериан, кажется, принял его на свой счет.       — Чего тебе нужно? — спросил он, хмуря брови.       — Пришел рассказать Оорану о результатах, — невозмутимо ответил Наратзул, которого подобным было не напугать.       Генерал лишь прорычал, чем вызвал лишь усталый вздох советника Иорриса.       — Что делать? — напомнила о себе женщина, предостерегающе глянув на Наратзула.       — Понимаешь, Тайис, — прокашлялся Мериан, — кабаэтской вертихвостке я не продал бы дешевую руду даже если бы принцесса была единственным покупателем в Вине. А поскольку эта дамочка изволила безвременно почить…       — Что? — Женщина чуть не выронила свои записи. — Вы ничего не путаете? Принцесса… мертва?       — Да, — подтвердил Мериан. — Но кто бы из Коареков ни занял теперь трон Кабаэта, для нас это означает примерно одно и то же: стоит один раз поторговать с ними «по дешевке» — и так будет продолжаться до второго Ворана! Никаких скидок северянам. С килейцами все несколько проще, но пойми сама, Тайис, отправлять килейцам руду за бесценок — это чистая благотворительность, за которую мы в итоге получим в лучшем случае игровой медяк. Вот что. Подготовь варианты, кто еще может купить двести тонн и не охуеть от нашей щедрости — и если таковых нет, то строим хранилище. Не помешает. А продать по нормальной цене уже сможем позже.       — Давай без солдатских выражений, а? — тихо проговорил Иоррис, видя, как побледнела женщина.       — Прости за «охуеть», Тайис, — потупился Мериан. — Это я не подумав спизданул.       — Ничего, — прокашлялась женщина, делая вид, что не слышала хохотнувших Мерзула и Наратзула. — Поняла вас… гхм…владыка. Подготовлю.       — Мериан! — выждав, пока она уйдет, прошипел Иоррис. — Ты можешь вести себя прилично? Ты не в борделе и не у себя в казармах — так взвешивай же каждое слово! Зачем ты зовешь принцессу вертихвосткой при Тайис? Зачем выражаешься?       — Я стараюсь, — пряча глаза, ответил Мериан. — Да, помню, что сестра Тайис служит при дворе принцессы, я просто… Тьфу. Ладно. Всё. Я собрался. Чего тебе там нужно было, Каллидар?       — Наратзул, — поправил его Наратзул. — Я-то отвечу, но только если расскажешь, когда тебя успели короновать, генерал.       Тот пожевал губами, явно стараясь последовать назиданиям Иорриса и не проронить ни единого ругательства, однако давалось ему это с трудом.       — Я, — с расстановкой начал Мериан, — в данный момент выполняю обязанности Оорана, потому что так захотел сам Ооран. Так будет в течение всего этого дня…       — И, судя по всему, еще завтрашнего, — вздохнув, вставил Иоррис. — Помилуй нас, Алтиссими.       — …или до тех пор, пока Ооран не сможет вернуться.       — А что с ним? — обеспокоенно спросил Мерзул.       — Он ранен, — помедлил Мериан. — Сегодня ночью на Треомар напало какое-то ебаное демоническое говно…       — Мериан! — воскликнул Иоррис.       — …притом такое, что раскидало целый отряд моих лучших беллаторес, а когда подоспел еще один, демоническое говно уже громило квартал Факторий — и разгромило бы, если бы Ооран не поджег демона заклинаниями. Мерзавец сбежал поджав хвост, но и самому Оорану сильно досталось. Поэтому… поэтому я здесь. — Голос Мериана погас, как свеча, и генерал вновь отвел взгляд.       — Сколько их было? — отчаянно отгоняя мысль о бартере, спросил Наратзул.       — Не смейся: один, — со всей серьезностью ответил Мериан. — Но… но даже Ооран сказал, что никогда не видел такого. Это был какой-то слишком уж сильный демон. А главное — слишком безумный.       — Это была женщина? — дрогнувшим голосом спросил Наратзул, стараясь не думать о разноцветных холодных глазах Альказар и ее протянутой для скрепления сделки руке.       — Огромный, мерзкий мужик, — подозрительно прищурившись, ответил Мериан. — Самое плохое, что мы не поймали его. Мудила как под лед провалился, однако его сейчас ищет Дозорный. Будешь бродить в Архонте, в Факториях, Ремесленном или в Портовом — береги голову.       — От Дозорного? — попытался отшутиться Наратзул.       — От демона. — Иоррис перебил Мериана на полуслове. — Треомарский Дозорный поймает одержимого в течение пары суток, но до этого нужно быть предельно осторожным. Кстати, ночью на улице оставаться запрещено.       — Ты что-то знаешь об этом? — словно угадав его мысли, спросил призадумавшегося Наратзула Мериан. — Может, что-то видел в этом своем Эрофине?       — Нет, — покачал головой тот. — Точнее, мне есть что рассказать Оорану. Но — только ему. Извини, досточтимый владыка.       — Лучше расскажи, если что-то знаешь, — надавил генерал. — Сейчас я за все в ответе, а в особенности — за безопасность треомарцев. Если ты…       — У тебя и так не лучший день, — грустно улыбнулся Наратзул. — То, что я хотел сказать ему, может подождать пару суток. Ничего. Я могу чем-то помочь?       — Нет. — Генерал вздохнул и вымученно обратился к Мерзулу, который прожигал его самым враждебным из своих взглядов. — Зато для тебя у меня есть отличные новости, мальчишка.       Мерзул в замешательстве вскинул брови. Иоррис, кажется, занервничал.       — Сегодня утром я бросил Каэру, — провозгласил Мериан. — Все, как ты хотел, верно? Дерзай, попробуй вновь добиться ее, но предупреждаю: ты вряд ли будешь в восторге.       — Но… — опешил просиявший было Мерзул, — почему?       — То, что было в городе ночью, можно описать лишь одним словом, — нарочито небрежно ответил генерал, — и слово это «пиздец». Молчи, Иоррис, тут эвфемизмов не подобрать. Однако то, что было утром… Это, дружище, «полный пиздец». Под утро я вернулся домой — был я весь в крови Оорана, в собственной, а еще пришлось выпутывать из волос ошметки моих солдат. В голове мысль о беглом одержимом, обезумевшем, злом и очень сильном, который скрывается где-то в переулках Треомара. Впереди меня ждет несколько дней сплошного хаоса, разгребать который придется мне одному. Раны болят. В голове туман. Сам понимаешь, я был слегка не в духе. Хотел принять ванну, выпить рюмашку и поспать хоть пару часов. Захожу в спальню — а там в моей кровати лежит Каэра в обнимку с какой-то девкой. С девкой. Понимаешь, мальчишка?       — Понимаю. — Ошарашенный вид Мерзула говорил об обратном.       — Ох, Мериан, — посетовал Иоррис, — а ведь тебя предупреждали насчет нее.       — И я решил: а какого, собственно, хуя мне это терпеть? — продолжил Мериан, испытывающе глядя на Мерзула. — Я, блядь, сейчас почти что королем буду — да, не святым, вопреки моей родословной, но королем! И похуй, что на два дня! Какого хера мне разрешать какой-то шлюхе так меня позорить?! Я… — Он поймал строгий взгляд Иорриса. — Все, я спокоен, честно. Я спокоен и сосредоточен. Правда, не смотри так на меня, дракон. Все, я простил Каэру. Выгнал ее из моего дома со всеми ее дудочками — и простил. Не держу на нее зла. На тебя тоже не держу, мальчишка, за все эти твои слова и за то, что ты переспал с ней по дороге в Треомар. Мне торжествующе похуй! Слышишь? Похуй!       — Оно и видно, — процедил Иоррис. — Возьми себя в руки, Мериан Лотерин.       — Взял. Все, не беспокойся обо мне, дракон. А ты, мальчишка…       — Да, — только и смог вымолвить глядящий в одну точку Мерзул.       — Ты иди отсюда, — мягко сказал Мериан. — Живи свою жизнь, цени ее, ведь каждый день может стать последним. И не терпи тех, кто вытирает об тебя ноги.       — Учту, — ответил ему Мерзул. Он развернулся, чтобы, очевидно, побыстрее ретироваться, но натолкнулся на этерна в алой мантии, который лишь высокомерно фыркнул и пробормотал что-то про отвратительных алеманнов. — Простите.       — Как там Ооран? — бесцеремонно вопросил этерна, как бы невзначай толкнув локтем Наратзула. — И скажи мне вот еще что, генерал: правду ли говорят, что если он помрет, то королем станешь ты?       — Это правда, архимаг Аехурус. — Мериан поспешно напустил на себя невозмутимый вид. — Так что жду ваши ценные комментарии про «тупого солдафона» как никогда прежде. Шутка. Ооран не умрет, так и передайте магам.       — Первая целительница сказала, дела его не очень, — с плохо сдерживаемой ухмылкой проговорил Аехурус. — Иначе, как и в прошлые разы, он работал бы из дома, а сейчас… оставил нам тебя. Ох. Странно, что не Солана или Эорина, хотя они намного лучше подходят на эту роль.       — Да, такое было, когда он заболел, я лежал простреленный, а Альме сражалась с пиратами, — явно держась из последних сил, ответил Мериан. — Нет, сейчас он сильно ранен и наш черед позаботиться о нем. Нет, ни Солан, ни Эорин не могут делать то, что делаю я. У вас какие-то еще вопросы, архимаг?       — Видимо, грядут перемены, — с фальшивой грустью продолжил Аехурус. — Это так прискорбно, так ужасно! Впрочем, маги готовы принять это. Ты можешь не сомневаться в нашей лояльности, ге…       Мериан резко встал с места.       — Пошел нахуй! — указав куда-то в сень кипарисов, вскрикнул он, а Иоррис лишь закрыл лицо рукой. — Стервятник! Падальщик! Мудила! Да я тебя!..       Усмехаясь, Наратзул не сразу понял, что за рукав его дергает бледный и еще растерянный Мерзул. Он выразительно кивнул в сторону ворот: пошли, мол, домой. Все равно здесь делать больше нечего.       Наратзул кивнул в ответ, ведь это было чистейшей правдой. До конца завтрашнего дня дергаться не стоило. Ровно как и рисковать головой — мало ли, где бродит одержимый?

***

      Днем ранее.       Сладко потянувшись, Альказар лениво встала с кровати и вышла на балкон. Робкое осеннее солнце мягко обласкало ее лицо, а встревоживший кипарисы ветерок разметал ее взъерошенные волосы. Она лишь хихикнула, припомнив прошедшую ночь, и по-хозяйски оглядела простершийся перед нею ослепительный Треомар: город выглядел так, будто весь был отлит из чистого серебра, опаленного огнем. Арки сияли, зелень изумрудно блестела в золотящихся лучах, лазурное чистое небо высилось необозримым куполом — и все это лишь усиливало в Альказар ощущение непостижимого, невероятного счастья.       Все, чего ты хочешь, — здесь. Все, о чем мечтала. Все, ради чего страдала. Пусть остановится время! Ведь лучше мига не будет никогда!       Хотя нет, будет. Обязательно будет, ведь отныне и навсегда Альказар совершенно счастлива — и такой останется навеки!       Чтобы удостовериться в этом, она с восторгом оглянулась в комнату.       Но — среди обугленных обломков дома стояла женщина.       Словно высеченная из обсидиана, высокая, одетая в серебристую накидку поверх жреческой мантии, она держала в руках окровавленную голову неизвестного мужчины и взирала на отпрянувшую Альказар из-под черной глазной повязки. Когда Альказар вновь посмотрела на Треомар, то оказалось, что город стал дымящимися руинами, средь которых алым змеились лавовые потоки, а в небе, низком и почти черном, горели осколки угасающего, слабого солнца.       Она вновь взглянула на женщину, которая, казалось, приблизилась на несколько шагов.       — Ты… — вымолвила Альказар. — Я помню тебя из снов Лустария. Ты — Джиаль-Су, каллидарская жрица, сердце Армонаарта. Верно?!       — Помнишь меня из снов, — эхом отозвалась женщина, но губы ее остались неподвижны. — Как и я помню тебя из видений, которые смотрела в Иррасиле. Ты видела их?       — Нет, — помотала головой Альказар, тщетно пытаясь отогнать вышедший из-под контроля сон. — Я не помню. Я не хочу помнить. Я хочу обратно. Верни меня назад!       — Дитя мое, — молвила Джиаль, так же не размыкая губ, но на этот раз Альказар заметила, что движутся губы у мертвой головы в руках жрицы. — Сегодня ты должна познать бездну. Ты должна увидеть пути, по которым придешь ко мне, в вечный Иррасил — домой. Я помогу тебе. Я проведу тебя по ним. Я покажу тебе истину. Я дам тебе все, чего ты хочешь.       — Ты не можешь. — Альказар отступила, натолкнувшись спиной на острый каменный обломок. — Армонаарт не сможет дать мне то, чего я хочу!       — Только он и может, дитя.       — Нет! Разве он восстановит Треомар?! — Она простерла руку в сторону руин. — Разве он излечит меня от одержимости?! Разве он… разве он сделает так, чтобы я могла бы стать любимой?       — Чем больше ты противишься, — изрекла Джиаль устами мертвеца, — тем больнее будет, дитя. Оставь этот вздор. К чему тебе груда камней, когда ты можешь стать бессмертной? Зачем тебе тленная любовь, если ты — свидетель вечности? Дарующий благодать и Унимающий боль даст тебе намного больше.       — Пусть уберет из меня демона! — взвыла Альказар. — Я ненавижу его!       Губы Джиали изогнулись в горькой улыбке, повторяя улыбку мертвеца.       — Отдайся воле Повелевающего, — продолжила жрица, — иди за ним, не размыкая век, и он дарует тебе.       — Что дарует? — замешкалась Альказар. — Я хочу свободы от него!       — Он даст тебе свободу, — медленно кивнула Джиаль, — свободу отринуть свободу. Он даст тебе поцелуй. Он даст тебе огонь. Но — ты подчинишься.       — Нет, — проговорила Альказар, отступая назад, на разрушенный балкон. — Уходи, Джиаль-Су, гори в бездне вместе с Кератланом и Игнис! Скоро я брошу к вам проклятого Лустария, и вы наконец воссоединитесь, мрази, уничтожившие Каллидар! Мрази, отдавшиеся Армонаарту! Мрази, разрушившие мою жизнь!       — Дитя…       — Я тебе не дитя, ты, шлюха лорда-демона!       Альказар что было сил топнула ногой, и сон проломился под нею с хрустом трескающегося камня, балкон с грохотом обрушился в сумрачное ничто, —       и она шумно выдохнула, распахнув глаза.       На желто-сером низком потолке серебрилась паутина. Маленький черный паучок на тонкой струнке спускался аккурат на лицо Альказар, но она вовремя отмахнулась от него, чем разбудила сопящего рядом Арантоса. Тот сонно вскрикнул, вскочил и ненароком смахнул стоящие на прикроватном столике бутылки — все это зазвенело и с грохотом раскатилось по полу. За тонкой стеной борделя кто-то оглушительно чихнул.       — Бля, — хрипло прохныкал Арантос, — такой сон испортила!.. Ну ты и сучка.       — Это не я! — запротестовала было Альказар, но тут же одернула себя: винить во всем паучка было как-то глупо. — А… что за сон?       — Честно? — спросил Арантос, подхватывая с пола одну бутылку и отхлебывая оставшееся пойло. — Приснилось, что я свернул тебе шею — с таким вкусным, шикарным хрустом! — ты упала на землю, а я растоптал тебя, как виноград. Затем я взял бочонок пороху, высыпал тоненькой дорожкой прямо к гребаному Зеробилону и взорвал одним махом обе башни! А потом… потом я пошел к жене, и мы занялись любовью. Ох… Давно не видел ничего лучше!       — Какой глупый сон, — процедила Альказар, разыскивая свое белье и заодно шаря взглядом по горе ветоши в поисках более-менее чистой рубашки.       — Как ты смеешь! — театрально выпалил Арантос. Помедлив, он разбил бутылку об столик, повалил ойкнувшую Альказар обратно на грязную подушку и что было сил всадил острый стеклянный обломок в ее горло.       Точнее, всадил бы, если бы при соприкосновении с ее кожей осколок не превратился в серебристую пыль.       — Сука! — выдохнул ей в лицо Арантос. — Гребаный демон! Прости, я забыл попробовать прикончить тебя ночью, вот наверстываю упущенное.       — Ничего, нормально, — ответила Альказар, потирая горло и поспешно вставая с кровати. — Вижу, ты извел все свои ножи и решил попробовать подручные средства?       — Свои я не изводил, — фыркнул Арантос. — Я ворую ножи. Но да. Знаешь, мы не пробовали в постели еще очень многое: цепную пилу, долото, шило, серную кислоту. Один умный хер говорил, что на демонов неплохо действует торий. Другой предлагал использовать серебро. У меня еще масса шансов.       — Ага, — нехотя отозвалась Альказар. Выбранная рубашка оказалась с багровым пятном на спине, и, отбросив ее прочь, Альказар стала выискивать другую.       — Поскольку твоя шея не ломается, — голодно сглотнув слюну, продолжал фантазировать Арантос, — можно попробовать ее распилить. Знать бы только, где взять ториево-серебряную пилу! Если не поможет, остаются два последний варианта: амулет-усмиритель, который я украду у какого-нибудь гвардейца, или непосредственно лис, которого я сюда затащу под предлогом… ммм… Ну не знаю, под каким предлогом, но затащу! Силой! И он тебя сожжет, сучка ты эдакая. Мне больше не придется с тобой спать, и мир станет чудесным, справедливым местом!       — Силой? Лучше помолись ему, если настолько в него веришь, — иронично посоветовала Альказар. Следующая чистая рубашка оказалась непомерно велика.       — Думаешь, сработает? — усомнился Арантос.       — Кто знает.       — О, святой Ооран, явись и уеби эту дрянь во имя Алтиссими, Элиас и портянок Тира. Все. Я помолился. Где он? Неужто не святой?       — Не смешно, Арантос.       — Все-таки придется силой, — тяжело вздохнул он. — Жаль, что невозможно так просто получить все, чего ты хочешь. Если бы лис и вправду мог убить тебя… Если бы торий спасал от демонов!.. Если бы я мог вернуться к моей любимой Янис…       — Вернешься, — пряча глаза, ответила Альказар. Последняя из чистых рубашек оказалась как раз впору. В последний момент заметила, как Арантос таращится на ее тело, и подумала про себя, что ублюдок просто лицемерен и не любит он никого по правде, но тут же одернула себя: не похер ли, что чувствует Арантос? Он — лишь способ не свихнуться. Не более, чем плоть. — Гхм… Какие планы на сегодня?       — А который час? — глянул в мутное окно Арантос. — Ох, по-моему, уже вторая половина дня.       — Наверное. Ты сходил бы к своим дружкам на воротах, спросил бы про Наратзула. — Альказар застегнула пояс и потянулась за своей курткой. — А то за всеми этими игрищами мы пропустим бедолагу.       — Не пропустим, — отмахнулся Арантос. — Когда он явится, у твоего демона встанет, а я побегу туда, куда побежишь ты. Все очень просто, девочка.       — Если бы, — буркнула она, выходя из их грязной каморки в не менее грязный коридор «Тихой гавани», на первом этаже которой уже слышались развеселые возгласы. — Ты присоединяйся, если что.       — Непременно, — без энтузиазма ответил Арантос, когда Альказар прикрыла за собой дверь.       — Ром.       Худой мужичонка за стойкой лишь усмехнулся, заслышав заказ Альказар. Отточенным движением он отмерил нужное количество рома и придвинул к ней стакан, глядя испытывающе и липко.       — Всю бутылку, — произнесла Альказар, брезгливо проигнорировав стакан. — Я что, похожа на счастливого человека, который зашел просто горло промочить?       — Семьдесят.       Она положила перед присвистнувшим мужичонкой полновесный золотой.       — Ты не похожа на счастливую, — произнес он, поспешно пряча монету за пазуху и выставляя перед Альказар пузатую бутыль дорогого «Терс Мадора» с корабликом на этикетке. — Ты похожа на богатую, которая, тем не менее, в который раз снимает комнату не в какой-нибудь напыщенной «Лозе», а в нашем отхожем месте. Думается, моя леди, ты скрываешься от властей.       — Если честно, — подперев голову, Альказар отстраненно наблюдала за тем, как ловко мужичонка выкручивает из «Терс Мадора» пробку, — это они от меня скрываются.       — Кто? — не понял мужичонка.       — Власти.       — Остроумно, моя леди.       — Чтобы быть остроумной, нужен ум, — вздохнула Альказар и сделала первый обжигающий глоток прямо из горла. Пойло действительно было отменным, что ни на есть настоящим пиратским ромом. — Фух… А у меня ума совсем нет. Сошла я с него. Давненько.       — У глупых не водится золото, — дернул плечом мужичонка. — Не будь к себе такой строгой, моя леди. Скрываешься ты или нет, мне плевать. Тут большинству плевать. — Он махнул в сторону наполненного множеством посетителей зала «Гавани». — Только веди себя прилично и не обижай шлюх — ну ты знаешь правила, не в первый раз ты здесь.       — Не в первый, — признала Альказар, вытирая рот рукавом. — Сегодня будут кулачные бои?       — А как же! Хочешь поставить на кого-нибудь?       — Хочу кого-нибудь отпиздить.       Мужичонка не сдержался и загоготал.       — Ты? Да кого ты отпиздишь, моя леди? Ты видела здешних матросов? Они ж тебя на две головы выше, а в плечах шире раза в три!       — Уверен? — усмехнулась Альказар. — Кажется, у тебя что-то с глазами!       — А, похер! — осклабился мужичонка. — Слушай, если выйдешь на ринг, я на тебя с удовольствием поставлю, моя леди, — так, ради поддержки! Смелая ты. Или и вправду глупая.       Бездна.       Что-то на секунду заволокло Альказар глаза, будто в зале в один момент погасли все свечи. Шум множества голосов отозвался в голове шумом прибоя, а воздух в один момент стал тяжелой, вязкой дрянью.       Она потерла глаза. Отпила еще рома. Не совладала с невесть откуда взявшейся дрожью в руке и дала себе горлышком по зубам. Кто-то придержал ее локоть. Оглянулась, готовясь выдать тираду, но осеклась.       — Арантос? Когда… Когда ты успел… Тебя же только что не…       — Чего? — Он удивленно приподнял брови. В его полупустой кружке уже порядком осела пивная пена. — Мы ведь только что говорили о Геллере и о том, что он зря оставил в Кабаэте Мориан… Стой. Подожди-ка. Это что, был демон?! ТЫ ОПЯТЬ?!       — Нет! — поспешила возразить Альказар. — Я просто… Я не запомнила, как ты пришел и как мы начали этот разговор.       — Хмелеешь, девочка, — не веря в собственную догадку, произнес Арантос. — Блядь, с одной стороны мне хочется пойти прогуляться на случай, если опять придет твой демон и начнет здесь все громить, а с другой… Ну не оставлять же тебя одну!       — Как мило! — ощерилась Альказар. — Ты беспокоишься обо мне? Что дальше, неужто признание в любви?       — Да не, — протянул Арантос, оглянувшись через плечо на ринг, вокруг которого вскипели вопли болельщиков. — Я о себе беспокоюсь. Если ты устроишь бойню в Трео, как было в Кабаэте, то я уже так просто не сбегу даже с черной монетой. Не хотелось бы.       — Ты боишься, — утвердительно произнесла Альказар.       — Кто угодно боялся бы на моем месте.       Она сделала еще несколько глотков, наслаждаясь тем, как ром жжет горло и стирает нахлынувшую было тревогу. В голове постепенно становилось пусто — Альказар любила такие моменты, ведь только так она чувствовала себя свободной и, по крайней мере, нормальной. Нормальной настолько, чтобы не ловить презрительные взгляды Арантоса, чтобы не чувствовать сбивчивого биения сердца, —       чтобы встать и решительно направиться к рингу, пробуждая призывные свисты и улюлюканье матросни. Здесь воняло потом и чем-то нутряным, кровавым, как вывороченные внутренности очередного вставшего перед демоном наглеца. Багровая лужа после предыдущего боя ехидно растеклась за пределы ринга, предвещая празднество, сравнимое лишь с благородным храмовым торжеством: все носили бы верховную жрицу Каллидара на руках, устилая ей путь цветами, молясь и умоляя, внимая каждому ее слову.       Что?..       — Ну как хочешь, девка. — Какой-то огромный детина в моряцких татуировках стукнул кулаком в ладонь. — Но щадить не буду, сама напросилась.       Альказар и сама не поняла, как оказалась на ринге. Изрядно опешив, она только и успела, что в последний момент прикрыть лицо, но удар детины пришелся аккурат ей в живот. Боль скрутила ее, как веревку в узел, и вот уже посыпанный желтым песком пол больно ударил Альказар в лоб. Следующий удар огромной мужской ноги пришелся ей в поясницу, и растекшаяся по всему телу жуткая боль вырвалась из губ Альказар обезумевшим криком. Что-то столь же тяжелое влетело в голову, по шее, а затем — ломануло ребра, которые выдержали лишь потому,       что смертному существу не сразить Повелевающего.       ОН выдохнул остатки трепета, охватившего было его носительницу, резко увернулся от следующего грузного удара разрисованного татуировками человечишки, крепко ухватил его за щиколотку занесенной ноги и потянул на себя. Человечишка завалился на песок совсем рядом, и его блестящее от пота лицо исказил настоящий испуг — стоило ЕМУ швырнуть носительницу на него и направить ее кулаки в его глаза, нос и кадык. Кровь прыснула между пальцами носительницы — живая, искрящаяся, манящая кровь, и ОН не удержался от последнего безжалостного удара, который обрушил на человечишку ее рукою, едва не треснувшей вместе с шеей ЕГО жертвы.       Пьяный восторг пропитал все ЕГО существо и вырвался из ее горла победным воем.       Вой заглушил собой все остальные звуки. Так Альказар казалось сначала, и лишь потом она поняла, что вся «Гавань» одновременно затихла. Зрители лишь таращились на нее: из разинутого рта одного выпала самокрутка, второй указывал дрожащим пальцем, еще одного рвало, несколько других спешно покидали зал, расталкивая остальных, еще кто-то пытался окликнуть кого-то. Бледное, как снег, лицо Арантоса она заметила сразу. Он смотрел на нее так, будто перед ним было явлено божественное откровение.       — Кто следующий? — с рокотом призвал ОН, разведя в стороны руки носительницы, как крылья. — Несите сюда свою кровь и свое золото, жалкие людишки!       Нет, сука, остановись, что ты творишь?! Сейчас стража понабежит — мне и им кости ломать?       ДА — и дрожью пронзил тело носительницы.       Альказар склонила голову.       Вокруг нарастал гомон. Чьи-то шаги легко прошли по песку ринга, чьи-то руки поволокли бездыханного детину. Откуда-то дохнуло смрадом дешевого пойла и немытого тела. Когда Альказар хватило воли поднять глаза, выяснилось, что Арантос уже куда-то смылся.       Ну и пошел он.       — Я следующий. — Через цепи ринга переступил крепкий бородатый алеманн. Выглядел он молодо и весьма лихо, а на лице его сиял неуместный щенячий восторг. Отбросив в сторону свой зеленый плащ, он ступил на пару шагов ближе. — Давно не встречал тут достойного противника. И тем более — настолько привлекательной девицы.       — Сотня меди на Константина, — робко прозвучал одинокий голос.       Остальная «Гавань» по-прежнему хранила молчание.       — Не надо, — покачала головой Альказар, глядя на алеманна исподлобья. — Я же убью тебя голыми руками. Но не хочу этого. Умоляю, уйди. Я не хочу.       — Зато я хочу. — Константин снял рубашку и отбросил ее туда же, куда и плащ.       — Один серебряный на бродягу Константина! — вскрикнул кто-то.       — Не надо, — повторила Альказар, глядя сквозь его серые улыбающиеся глаза прямо душу. — Поверь мне.       — Сотня медью на девку!       — Два серебряных на Огневспыха!       — Один серебряный на бродягу!       — На Константина ставлю пятьдесят медяков!       — Видишь? — развел руками Константин. — Надо сражаться. Но давай так. Если я тебя уложу — мы переспим. Как тебе такое предложение?       — А если я тебя уложу, — серьезно ответила Альказар, — то хоронить будет нечего. Лучше откажись.       — Люблю таких, как ты! — хохотнул Константин и поморщил нос: — Что ж. Вперед.       — Константин! — взорвался криками зал.       Константин! — хохотнул ОН, растягивая в улыбке уголки рта носительницы. Этой заторможенной дуре ни за что не хватило бы скорости уворачиваться от ударов без ЕГО помощи — до того был хорош бродяга. О, как же хорош! Как сладка, должно быть, эта горячая кровь!       — Ты хороша, — после череды промахов признал Константин, под восторженный вой зрителей. — Но не так хороша, как я.       — Молю! — завыла Альказар, выставив вперед ладони. — Я не могу ЕГО контролировать, лучше беги!!!       — Ага, как же, — сплюнул бродяга. — Иди ко мне.       Нет, ты! — ЕГО восторг просочился сквозь стиснутые зубы носительницы яростным рыком, и вот ОН уже позволил Константину ударить ее в скулу, чтобы в следующий момент обхватить пальцами жилистое запястье бродяги.       Щелк.       — Ааааарх! — крикнул от боли Константин, обдав горячим дыханием лицо Альказар.       — Нет! — завизжала она, всей своей волей стараясь разжать пальцы и отпустить сломанное запястье Константина, но куда там!       ОН потянул на себя и боднул Константина в лицо. Выждав момент, когда бродяга пошатнется, схватившись за свой сломанный нос, ОН рванулся к нему и обрушил кулаки носительницы в живот бродяги.       — Бей ее в сердце! — крикнули в толпе. — В сердце! Она не умрет, но у тебя будет фора, придурок!       Альказар успела разглядеть прорвавшегося к рингу Арантоса, который, сложив ладони у рта, отчаянно старался перекричать толпу. Ну ты и мразь, предатель, тупое животное! — вспыхнул ОН.       — А это идея, — выдохнула Альказар. — Бей меня в сердце! Пожалуйста!       К ее удивлению, Константин быстро сообразил, чего от него хотят. Сплюнув кровавый комок, он с воем толкнулся локтем, а затем со всей силы здоровым кулаком зарядил ей в грудь — боль взорвалась внутри Альказар и, казалось, разметала криком легкие. Это дало Константину возможность схватить ее за шею и врезать в грудь еще раз — а затем еще один.       Ну уж нет! — гнев ЕГО вскипал, как вулкан, но злился ОН не на тщедушного бродягу, а на носительницу, которая и не подумала защитить драгоценное сердце. Ничего, ты еще научишься, потаскуха. Ты еще всему научишься.       — Оставь меня в покое! — крикнула демону Альказар, инстинктивно отпихивая Константина, который следующим ударом явно наметил сломать ей ребра.       — Неа! — вскрикнул бродяга и обрушил на нее финальный удар.       Тишина. Густая, как полурастопленный воск, она залилась в уши и погасила реальность.       Джиаль-Су отерла ледяной ладонью окровавленную щеку Альказар.       — Дитя мое, — нежно произнесла она, — вставай.       — Я не хочу, — проскулила Альказар. — Не хочу никого убивать. Пусть лучше меня убьют. Я согласна гореть, согласна, чтобы от меня отрывали куски. Только пусть это закончится. Пожалуйста!       Джиаль покачала головой.       — Ищи путь ко мне, — изрекла она устами мертвеца.       — Нет!       — Я жду тебя. Иди путями тьмы. Я в Иррасиле, дитя мое.       — Нет! — Голос Альказар словно исчез под водой, и в следующий момент едкая морская соль защипала ей нос. Она открыла глаза —       прибой ласково омывал ее простертую окровавленную руку. Грудь болела так, будто по ней потоптались давильщицы винограда. Серп большей луны светил с беззвездных небес насмешливо и осуждающе — судя по фазе, был систазис. Тот же день. Та же ночь.       Альказар привстала с влажного песка и огляделась. Ближайший причал был пустым, а неподалеку, у небольшого эллинга, раздавались пьяные возгласы и звон стекла. Какая-то женщина жеманно хохотала под гогот мужчин. Чьи-то грузные шаги следовали по пляжу к пустому причалу — или к Альказар? Посмотрела в ту сторону, ни на что особенно не надеясь.       — Держи. — Подошедший бродяга Константин сунул ей в руки бутылку и плюхнулся рядом. — Темного не было, взял светлое. Но меня заверили, что оно нормальное.       Да, выпить не мешало бы.       Альказар вырвала пробку ногтями и приложилась к бутылке — пиво действительно было не самым поганым ее жизни. К тому же, отрезвляюще холодным.       — Эй, — Константин стукнул ее бутылку своей. — За знакомство!       — Да, — кивнула она. В серебристом свете лунного серпа израненное лицо Константина явственно напомнило о прошедшем сражении на ринге. Вроде он ей хорошенько врезал в грудь — и славно. Она заслужила.       — Ты самое прекрасное, что я видел в этом городе. — Голос Константина был порядочно хмельным и гнусавым из-за разбитого носа. — Но имени твоего так и не знаю.       — Альба, — назвала она имя матери. — А что… чем кончилось на ринге, Константин?       — В смысле?       — Ты меня вырубил вроде. Ничего не помню.       — А то! — самодовольно усмехнулся бродяга. — И денежек нормально получил! Хм… Видно, сильно по голове тебе дал, если не помнишь. Ха! Мы с тобой решили, что сразу в койку как-то не правильно и надо сначала познакомиться — я ведь тебе не мудак какой-нибудь! Я могу только по любви, понимаешь? Только по любви.       — Я тоже, — отпив немного пива, ответила Альказар.       — А влюбился я по уши, скажу честно!       — Ты… Как твоя рука?       — А, хлебнул зелья. Уже не болит. Утром схожу к целителю. Эх, почему бесплатные целители в Треомаре только для треомарцев? С остальных они дерут столько… — Константин присвистнул и рассмеялся. — Ну а ты. Где научилась так сражаться?       — В Каллидаре. — ОН преломил голос носительницы, загрубив низким рыком последний слог. — Мы ломали кости, проливали кровь, купались в алых водах и смотрели на верхние этажи золотой, обреченной крепости. Оттуда на нас тоже смотрели — и боялись. Они боялись до тех пор, пока мы не смяли их город, словно сухой лист.       — Да ладно тебе, — выдохнул Константин. — Не хочешь говорить — не говори. Я так, просто поинтересовался. Это обычный профессиональный интерес. Видишь ли, я бывший боец арены…       — Ты знаешь, мне пора. — Альказар положила недопитую бутылку на песок и поспешила к концу причала. — Спасибо, Константин! Ты хороший, правда. Встретимся еще.       — Э! — окрикнул ее бродяга, но было поздно.       Разбежавшись по причалу, Альказар прыгнула в море и, уйдя на глубину, что было силы и что было воли втянула в легкие тяжелую морскую воду.       — Нет, — еле шелохнулись губы мертвеца, чья голова покоилась в руках Джиали. — Тебе так просто не уйти.       Кто-то врезал ей под дых.       Тошнота подкатила к горлу, перекрывая дыхание, и вот уже изо рта рвалась едкая дрянь, воняющая йодом и алкоголем.       Ее оттянули за волосы. Какой-то светлоглазый в веснушках этерна оскалился ей в лицо.       — Живая? — Голос его разломился, как стекло, и зазвенел в ее ушах острыми осколками.       — Ай… Нет… — проныла Альказар. — Я хочу умереть!       — Да вот еще! Зачем оно тебе, девица? Неразделенная любовь?       Земля покачнулась под ее ногами, и Альказар понадобилось довольно много времени, чтобы осознать: это не земля качается, а лодка, скользящая по слабым прибрежным волнам.       — Дыши давай, дура, — выплюнул светлоглазый. — Утопленница хренова. Или ты в Даллэ поиграть решила?       Рыбий фонарь на корме еле-еле чадил, но этот молочно-золотистый свет отпечатался в ее взоре так, будто это было солнце.       — Отпусти меня. — Альказар рванулась было за борт, как скользила бы пойманная рыба.       — Не-не-не, — отрезал светлоглазый, придержав ее за плечо. — Я тебя до берега докину, а там — хошь убивайся, хошь упивайся. Нечего тут в море гадить своим мерзким трупом да рыбу пугать.       — Мне нужно… Мне… Я…       Она лишь бессильно указала на лунный серп.       — Ага, — кивнул рыбак, перекладывая весло в другую руку и с силой загребая в сторону огней на треомарской набережной. — Обязательно.       — Ты не понял, — рыкнул ОН, — мне нужно в Иррасил! Отцепись, животное!       Весло с треском обрушилось на голову Альказар.       — Ты рот свой закроешь, утопленница, — изрек рыбак. — А то я тебе такой иррасил устрою, что ты сидеть не сможешь.       — Только дай мне повод, — прорычал ОН.       — Пожалуйста, не надо, — взмолилась Альказар. — Я буду послушной. Пожалуйста. Прошу, не тронь меня.       Она прилегла на локоть и стала смотреть на воду, которая серебристой лунной рябью расходилась под лодкой. Черная глубина звала обратно, в ледяные, смертельные объятия, и подчиниться ей было единственным желанием Альказар — но не ЕГО, ведь ОН не хотел ее смерти и не допустил бы никогда, как истинно любящий, единственный, кто верен, кто даровал ей благодать и навеки унял ее боль.       — Сердце мое, — коснулась Альказар своей груди. — За что ты так со мной?       — Отдайся воле Повелевающего. — Слова ЕГО горьким медом растворились на ее языке.       — Ты сумасшедшая что ли? — подозрительно спросил рыбак. — Хотя да. Чего это я. Нормальные в море не кидаются.       — Я сумасшедшая, — признала Альказар, не глядя на него. — Все, чего я хочу, — это избавиться от безумия, но… не жжет меня огонь, сталь не режет, вода не топит, а смерть… Смерть убегает от меня, как пугливый Аэстрал уходит от охотника в чащу.       Кто сказал все это?       Чьи слова изрыгаешь, носительница? Зачем?       — Уйди! — выкрикнула Альказар, и лунная рябь под лодкой растворилась с шипением и хрустом.       Смерть.       Бледное лицо Джиали под повязкой резко контрастировало с обступившей ее густой тьмой. Она качала головой медленно и отрывисто: нет-нет, даже не думай, дитя мое.       — Смерть! — Альказар очнулась уже когда решительно вышагивала по незнакомой улице и распевала: — Смерть моя! Он живет на Вересковой набережной, и мне нужно туда! Он поймет меня. Он убьет меня — быстро и честно, безо всяких сантиментов, просто сожжет — и будет прав! Мне только нужно найти его. Мне нужен только он — вот все, чего я хочу! — Она остановилась перед какой-то женщиной, притаившейся в темном переулке. — Эй! Что это за квартал?       — Либрис, — дрожащим голосом ответила та, не сводя испуганных глаз с Альказар.       — Хммм, — протянула Альказар, потирая подбородок. — Далековато до Алтеи. И от порта далеко… Слышишь? Ты знаешь, где живет Ооран?       — Нет, — вымолвила женщина.       — А я знаю! — расхохоталась Альказар. — Я нагряну — и он убьет меня! Представляешь! Наконец-то убьет! Только надо бежать… Надо бежать поскорее!       Она рванула в переулок, оттолкнув испуганную женщину. Направо, через арку, мимо маленького фонтана, теперь левее и прямо. По левую руку высилась черная громада библиотеки, но и она скрылась за следующим поворотом. Золотые уличные фонари смеялись над Альказар, но она не обращала внимание — будет ли кто-то останавливаться на пути к верной смерти! Каменная мостовая тянулась мимо домов, садов, мостов, берегов, мимо башен, вод и чернеющих сосен; она заплеталась в мозаичный узор, дробилась ступенями, смыкалась с собою, как круг, укрывалась тенью и исчезала в ослепительном мраке.       Будет тебе! — усмехался ОН. — Не убежишь от себя, как от МЕНЯ не убежишь, носительница.       Дорога из камня, дорога из стекла, дорога из золота с вычеканенными на ней лицами, усыпанная фиолетово-розовыми лепестками, вела жрицу через возмущенные толпы, кричащие: смерть демонам! Смерть предателям! Смерть захватчикам, что дерзнули ступить на земли Каллидара!       Чего ты хочешь?       Всё.       Джиаль-Су оглянулась на бушующие толпы через плечо и с сожалением усмехнулась. Перед ней уже открывали двери храма, и, ступив под древние своды, жрица сняла глазную повязку. Алым взором арорма она встретилась с тем, кто уже ждал ее у алтаря.       Кто это? Взгляд твой темен и пуст. Ты не божество, ты — его подобие. Ты — заблудившийся во времени странник, имя которого изменили до неузнаваемости, потому что ты сам не знаешь своего истинного; ты — Алтиссими. Джиаль с издевкой преклонилась пред божеством, на служение которому потратила свою жизнь. Он призывно простер к ней руку. Она подняла ладонь и хлестнула его кровавым заклинанием, какие знал только Армонаарт, и вот уже алая пелена скрыла под собою Алтиссими, а тьма его       — тьма в его глазах, скользящая под веки жрицы, —       расплескалась по главному залу и притворам, громя мозаики, витражи и фрески. Камни закричали, будто от огня, землю сотрясла мелкая дрожь, а Армонаарт, хохоча, возвысился над павшим на одно колено божеством. Он вознес кроваво-алый клинок и уже вознамерился было вонзить его, как вдруг Алтиссими, бог тени, расколол этот клинок, расплескав по храму не то капли крови, не то алые ягоды крозиса. Армонаарт взвыл. Упала наземь Джиаль, и в грудной клетке ее, под кожей и ребрами, горело ало-золотое сердце, силясь прожечь собой ее слабую плоть.       — Отпущу тебя сейчас — и будет хуже, пойми, жрица. Ты принесешь много горя и бед.       — Ты не победишь, Алтиссими, — проговорила Джиаль, держась за грудь и тяжело дыша. — Никто и никогда не победит Армонаарта.       — Я это знаю. — Он сел на пол рядом с нею и нежно убрал черную прядь с ее лица. — Но попробовать стоит, верно? Я вижу твою судьбу. Вижу, как твои же служители вынут сердце из твоей груди и отдадут его девушке по имени Игнис. Вижу, как ты будешь изнемогать от ненависти. Вижу, как скорбь в конце победит тебя. Давай покончим с этим, Джиаль, здесь и сейчас — пока еще можно.       — Нет, — прорычала она, и Армонаарт, выросший из тьмы позади Алтиссими, вновь полыхул алым пламенем —       и оно осветило храмовые своды, увитое мраморным виноградом алтарное возвышение и заиграло переливчатым блеском на гигантской мозаике с ликом божества где-то в вышине, под самым куполом. Задрав голову, Альказар уже невесть сколько смотрела на блики огня, играющие в глазах мозаичного Алтиссими, и не могла отвести взгляд. Факел в ее руке сильно дрогнул, как от сквозняка. Чьи-то легкие шаги за ее спиной заставили Альказар оглянуться.       Это была всего лишь девушка.       Высокая и изящная, воплощение всей этой тонкой этернийской красоты, какой сама Альказар никогда не обладала. Черные — как у Джиали — волосы стекали густыми волнами до пояса, а красное, расшитое золотом одеяние выдавало в ней жрицу. Девушка подняла руки и подходила к Альказар, как к опасному зверю, глядя прямо в глаза.       — Чего? — первой вступила в этот неизбежный разговор Альказар.       — Миледи, — хрустальным голосом произнесла девушка, — могу ли я узнать у вас, что вы собираетесь делать? Сейчас ночь, храм закрыт, а вы… с этим…       Она бросила испуганный взгляд на факел.       — С этим? — переспросила Альказар. — Полагаю, мы с ЭТИМ собираемся сжечь треомарский храм.       — Оу, — с пониманием кивнула девушка. — Скажите, миледи, могу ли я убедить вас не делать этого?       — Не думаю, — прокашлялась Альказар.       — Видите ли, — продолжила девушка, сделав еще один несмелый шаг к ней, — я — дочь иэриуса, высшего жреца Мальфира Кетцаля, меня зовут Найрин. Я могу вам помочь. Только скажите, чего вы хотите, — и я сделаю для вас все, что в моих силах. Только… Только, если можно, не сжигайте храм, миледи.       — Ты жрица?       — Я ларини, что зовутся Бездомными.       — Какому божеству ты служишь здесь? — Альказар кивнула на мозаику с Алтиссими. — Этому?       — Нет, — потупилась Найрин. — Не этому.       — Тогда к чему тебе этот пустой храм? Пусть от него останется лишь пепел! Тем более, — добавил ОН, вызвав рыком ужас в сапфировых глазах Найрин, — храм и так обречен, как и божество твое, чью кровь я пролью сегодня.       — Ч-что? — Девушка в ужасе отступила. — Видимо, вы одержимы, миледи. Я… Я могла бы отвести вас к сантису Оорану — и он изгонит этого демона. Если бы вы согласились…       — Я же сказал, — пробурлил ОН, — я убью его сегодня. Сама хочешь к его порогу смерть лютую привести?       Последнее слово демона Альказар попыталась было проглотить, но ничего не вышло. Ярость застила ей глаза: да как ТЫ смеешь угрожать ему, мразь?! ТЫ ничего ему не сделаешь, я не позволю этого ТЕБЕ!       И что ты МНЕ сделаешь, носительница?       — Пожалуйста, уйдите, — проговорила бледная от ужаса девушка. — Прошу. Если вам кого-то хочется убить, миледи, вы можете убить меня. Но пожалуйста… Не причиняйте зла больше никому.       О да, МНЕ хочется.       — Нет! — крикнула в пустоту Альказар, и голос ее эхом раскатился под сводами храма. — ТЫ не убьешь ее! ТЫ больше никого не убьешь сегодня, слышишь?!       Она попыталась пройти к вратам, чтобы сбежать отсюда прочь, но демон словно сковал ее ноги цепями. Пальцы, сжимающие факел, напротив, ослабели, и как бы Альказар ни старалась их сжать, ничего не получалось — в конце концов факел с глухим стуком ударился о стену, где была изображена битва Тарнри и Армонаарта, и фреска загорелась, как порох, демоническим алым пламенем.       — Нет, пожалуйста, — лепетала Найрин, отступая назад. — Умоляю вас, миледи. Я…       — Аааааааа! — вырвалось из горла Альказар. Она старалась как могла — и наконец ей показалось, что ее воля сломила ЕГО. По крайней мере, в подступающей со всех сторон тьме она смогла ощутить, что снова куда-то бежит.       Неистовый жар опалял ей затылок. Что-то не то едкое, не то колючее засыпало ей глаза.       Бежать! Надо, надо добежать до дома Оорана! Пусть убьет, пусть покончит с этим!       Нет, это Я сегодня убью.       ОН всего лишь демон!       Думаешь, ОН не сможет? О, мое наивное дитя! Увы, мой дорогой Эталь не победит ТОГО, кто гонит тебя в бездну. Ему просто не хватит на это сил.       — Заткнись, Джиаль-Су! — выпалила Альказар, и что-то острое, подобно игле, вонзилось в ее зеленый глаз.       Но Эталь и не должен ЕГО победить. Эталь должен слушаться, дитя. Ты поможешь ему понять.       — Джиаль-Су? Она сказала «Джиаль-Су»?       — Не знаю, сестра. Давай вторую.       Альказар завопила от боли, и ее собственный крик, кажется, привел ее в чувство. Совсем юная белокурая девчонка с сочувствующим видом вонзила толстую иглу в синий глаз Альказар, и на какое-то время она совсем перестала видеть.       Лишь обезумевшая, беснующаяся и бескрайняя боль заполнила ее сознание, а крик ее, тягучий и бесконечный, казалось, расколол весь мир. Легкие уже стали гореть — но Альказар не могла не кричать, так сильна была эта боль.       Убей меня.       Убей же, я так больше не могу!       — Не бойся, владыка вернет тебе твои красивые глаза, — послышался тонкий голосок. — Когда все закончится, конечно.       — Мы могли бы обойтись без выкалывания, — проговорил какой-то мужчина, — но иначе иллюзия не сработает. Твои глаза остались бы прежними, а нам этого не нужно. Слишком уж приметные.       — Сейчас. — Холодная девичья ладонь накрыла изувеченные глаза кричащей Альказар, и от этого прикосновения боль стала стремительно угасать. — Вот так, тебе сейчас станет легче, милая.       — Милая, — фыркнул мужчина. — Не столь мила она будет, сестра.       — А ты старайся получше, брат. Она должна быть красива. Пронзительно красива, хихих.       — Что… — хрипло проговорила Альказар. — Что вы делаете?       — Выполняем приказ владыки, конечно, — саркастично проговорил Брат.       — Какой еще… приказ?       — Это наше дело.       — Как вы меня нашли? — Альказар вдруг увидела сквозь красную кровяную пелену проблеск света. По телу ее прошла крупная дрожь, а позвоночник невыносимо заболел так, будто она только что упала спиной на камни.       — Хихих, — послышался голосок Сестры, — тебе ли не знать.       — Вам приказал Лустарий? — не сдавалась Альказар.       — Тебе ли не знать, — медленно произнес Брат. — Лежи смирно.       — Ни о чем не беспокойся, — заворковала Сестра, — мы сделаем все в точности так, как приказал владыка. Будет именно то лицо…       — Что?!       — …и будет именно то заклинание. Клинок для тебя почти готов, он сработает именно так, как требуется. Ты выпьешь черного вина — и иди, дальше ТОТ, кто внутри, подскажет дорогу.       — Не понимаю, — пробормотала Альказар, — для чего это все?       — Молчи, — строго перебил ее Брат.       Теперь Альказар, хоть и смутно, но могла разглядеть его хмурое этернийское лицо, перечеркнутое безобразным шрамом. Она определенно не видела этого человека раньше.       — Кто ты такой? — вымолвила она. — И где я нахожусь?       — Ты в нашем убежище, — с готовностью ответила Сестра, находящаяся вне поля зрения Альказар. — Владыка приказал забрать тебя у храма и отвести сюда. Мы сейчас примерно в полулиге от треомарского Фонда, так сказать. Но не волнуйся — это место благословлено владыкой! Именно здесь мы храним наши артефакты, именно сюда приходят те, кто ищет помощи от нас.       — Артефакты? — не до конца осознавая свалившуюся на нее информацию, растерянно спросила Альказар.       — Да, артефакты, — кивнуло возникшее перед ней, приобретающее черты пятно, что, должно быть, было Сестрой. — Те, что спасены из старого Архонта до того, как проклятый лис убил там всех Воскресших. Черные монеты. Ритуальные сосуды. Серп, которым вынули сердце Армонаарта из груди Джиаль-Су. Он у нас есть, и мы с Братом исключительно гордимся такой честью!       — Серп, — слабо повторила Альказар.       Изгиб луны в систазисе.       Он острием рассекает кожу и входит глубже, в кость. Он ломает ребра легко, как трухлявую деревяшку, а плоти для него словно и вовсе не существует. Он серебристо светится внутри тела. Он обнажает сердце, обжигая его невыносимым холодом. Он приносит покой и слепоту.       — Нет, — прошептал Брат, но Альказар видела перед собой лишь его грубую ладонь, из которой исходило белое свечение. — Никакого тебе серпа. Владыка сказал дать тебе драконий клинок.       — А клинок напоить смертью, хихих, — подала голос Сестра.       — Серп ты увидишь только если владыка отдаст нам другой приказ.       — Серп может меня убить?       — Тебя, но не Повелевающего, — уточнил Брат.       — И этого было бы довольно, — проговорила Альказар, но тут же в испуге стихла: это уже был не ее голос.       — Вот так, — заключил Брат, отходя подальше и придирчиво разглядывая ее. — Ничего не смыслю в мужской красоте, но, по-моему, вышло недурно.       — Грубоватые черты. — Сестра указала на лицо Альказар, которая с ужасом ощупывала себя. — Смотри, правый глаз чуть ближе к носу, чем должен. А левое ухо намного острее правого!       — Сейчас исправлю. — В ладонях Брата опять зажегся свет.       — Что ты сделал со мной? — Низкий мужской голос вырвался из уст Альказар, и она в испуге зажала себе рот рукой.       — Не дергайся, — прорычал Брат. — Я сделал то, что мне приказано. Вот так. Еще?       — Хватит, — заключила Сестра. — Теперь более-менее ровно, хотя красавчиком его не назвать.       — Он не соблазнять идет, — огрызнулся Брат, — а убивать, сестрица. Дай ему вина.       Ошарашенная Альказар так и продолжала ощупывать свое новое тело, решительно не веря в происходящее. Как такое могло произойти? Грубые, широкие ладони, щетина на щеках, кадык… Боги.       — Интересно, почему владыка выбрал именно ее тело? — вопросил пустоту Брат. — Она такая слабая. Такая… зависимая. В ее голове тысячи мыслей, в ней столько злобы — но злится она на себя. Жалкое создание.       МОЕ создание.       Джиаль-Су в закоулках сознания Альказар восторженно улыбалась, и мертвая голова улыбалась тоже. В руках подошедшей Сестры уже поблескивала обсидиановая чаша, до краев наполненная какой-то искрящейся тьмой, словно то было растворенное в чернилах звездное небо. Она поднесла чашу к губам Альказар — первый глоток оказался убийственно пьянящим. Сознание неистово завертелось и слилось куда-то, как вода в воронку, а хоровод снов и видений за всю ее жизнь в одну секунду пронесся перед внутренним взором Альказар.       — Еще, — настояла Сестра.       От второго глотка в груди зашлось сердце. Оно застучало быстро, болезненно, но торжествующе, словно было берущим разгон двигателем генератора либо безумным барабанщиком, приходящим в неистовство от собственного ритма.       — Третий, — прошептал Брат.       Третий глоток сдавил ей горло, и Альказар показалось, будто она захлебывается собственной кровью. Она хотела было выплюнуть эту неведомую дрянь, но ОН крепко, до хруста сжал ей зубы, и пришлось проглотить. Ее внимание окончательно рассеялось, каждая мысль становилась вязкой и тяжелой, а соблазнительная 'легкость' где-то на самом краю ее сознания настойчиво упрашивала: отдай эту тяжесть мне. Я понесу за тебя твое ужасное, неповоротливое тело. Я уйму твою боль. Я дам тебе сон. Я дарую тебе свободу отринуть свободу.       — Бери, — пробормотал неизвестный мужчина, которого нежно гладила по волосам Сестра.       — Выбери имя, — сквозь гул в ушах услышал 'он' голос Брата.       — Тирна, — с усмешкой ответил 'он'.       — Не лорда-демона, но иное.       — Магнитор, — еще шире улыбнулся 'он'.       — Не лорда-демона! Другое!       — Армонаарт.       Брат поморщился.       'Он' возликовал.       — Держи. — Сестра сжала 'его' пальцы вокруг рукояти в форме рычащего дракона. — Рази и будь бесстрашен, мой воин.       'Он' поднес к глазам блеснувшую в свечном блеске сталь — и на глади клинка отразилось ЕГО лицо.

***

      Почему именно твое тело? Почему из всех возможных вариантов он выбрал именно тебя?! Ты… Ты просто посмешище, Альказар! Ты ужасна! Ты неповоротлива, медлительна, у тебя плохое зрение и слишком тонкая кожа — на ней от самого легкого удара тут же остаются синяки! Ты остро чувствуешь боль. Ты совестливая. Тебе почему-то жаль всяких мерзких уродов под твоими ногами, хотя именно их кровь должна бы приносить тебе счастье. Вспомни, как ты пожалела подвешенного над лавовой ямой священника. Вспомни вероломную киранийку Казис, которую должна была убить, но не убила. Вспомни Ишааль — почему тогда дрогнула твоя рука, а душонка твоя до сих пор хранит память о той жалкой девчонке?       Лустарий ошибся в тебе?       Или тот, кто притащил в Зеробилон тебя, твоего брата Тельдразула и вашу маму Альбу?       А может, кто-то другой ошибся?..       'Он' поднялся на крышу, ловко хватаясь за отвесную стену когтями, как крюками, и огляделся. Далеко впереди высилась Связующая башня, омерзительно белоснежная даже в густой ночной тьме; сияющие огнями улицы тянулись к ней, как паутинки к пауку. В вышине сиял лунный серп — казалось, руку протяни и возьми его себе! Справа что-то оглушительно обрушилось — кажется, это были остатки предыдущего здания. Левее закипал шум.       Усмехнувшись, 'он' сильно топнул по крыше, и из-под ноги стали расползаться алые трещины. 'Он' поднял руки — и кровавое заклинание обрушилось на здание под 'ним', заставляя камни лопаться, как обожженную кожу, и вот уже крыша покосилась, нещадно кренясь к земле. 'Он' спрыгнул к огненно-серебряной толпе солдат, полоснув когтем ближайшего, отбив удар второго и тут же вонзив коготь и в него.       — Перегруппироваться! — взвыл где-то рядом генерал Мериан Лотерин. — Правый фланг…       Генерал не успел договорить, потому что его голос потонул в оглушительном грохоте обрушившегося здания. 'Он' усмехнулся и рванулся в гущу ощерившихся копьями солдат, раскидывая их, как тряпичных кукол, всадил одному в грудь его же копье, легко просочился сквозь чей-то щит и когтями вырвал из-под доспехов сердце.       — Иди сюда! — С низким рыком генерал рубанул по 'его' черноте, явно ни на что не надеясь, и 'он' лишь расхохотался ему в лицо.       Неистово.       Протяжно.       Скрывая боль.       Проклятая ты мразь, генерал Мериан.       'Он' выдохнул и пошел на отступившего было генерала, не обращая внимание на атаки других солдатишек, смахивая каждого, как хлебную крошку. Было видно, что Мериан боялся так же сильно, как уложенный головой на колоду приговоренный, но замахнулся вновь — тьма лишь обтекаемо обогнула его клинок. Снова — тьма полыхнула кровавым заклинанием, заставившим Мериана вскрикнуть и прикрыть лицо.       — Ну уж нет!       Генерал собрался с силами и рубанул в третий раз.       — Ничего, доченька, я в порядке.       — Точно, мам? Как-то… не похоже.       — Точно, Альказар. Иди… присмотри за братиком. Он скоро проснется.       — Мы все заперты в одной камере, мама. Он не убежит, даже если бы хотел. Мам… Давай перенесем тебя вон к той стене, просто она очень холодная, а ты… ты вся горишь. Я не знаю, как еще помочь тебе.       — Помочь? Постарайтесь выбраться отсюда вдвоем, милая. Я верю, вы с братиком еще сумеете спастись.       — Мам, это был всего лишь какой-то… какой-то ритуал, ты не могла после него заболеть! Скорее всего, ты простудилась, отсюда жар, лихорадка и…       — И кровавые слезы тоже от простуды? Ничего… Ничего, родная. Хочу только, чтобы вы остались живы.       — Мам!       Ну уж нет, говоришь?       Алая пелена, как гигантский смерч, разметала стройные ряды солдат. 'Его' кулак, непривычно крепкий и тяжелый, ударил Мериана, и шлем генерала прогнулся, как будто был сделан из теста. Но, не потеряв равновесие, Мериан наотмашь ударил и 'его'. Что это за меч, что ты за мразь? Почему именно ты причиняешь такую боль, скотина?! 'Он' зарычал генералу в лицо, тот ответил тем же.       Надо что-то с ним делать. Швырнуть в стену, расплющить камнем, уронить на него небосвод! Он…       Обезумевше бьющееся сердце вдруг пропустило удар.       Что-то невыносимо горячее опалило спину, и еще за секунду до того, как обернуться, 'он' уже знал, кто за 'ним'. Впрочем, этот вид вызвал лишь 'его' улыбку, потому что это было именно тем, чего 'он' так хотел.       Что, король, несколько часов назад ты наверняка думал, что твой ужасный день закончился? Что можно запереться дома и смотреть в одну точку, отдыхая от чужого присутствия? Что можно просто лечь спать и не видеть этих снов?       Нет, король. Твой ужасный день только начинается.       'Он' увернулся от очередного удара Мериана и рванулся через плотное кольцо солдат прямиком к Оорану — но тот хлестнул еще раз едким, невыносимым светом, который, должно быть, обжег лицо, но 'его' это не остановило.       Лишь замедлило.       Сверкнуло синим — Ооран вышел из портала позади 'него' и настиг еще одной белой жгучей вспышкой. Кажется, кто-то смешно завизжал, как резаная свинья, но 'он' не хотел признавать, что это 'его' крик и 'его' боль.       Боль — это слишком по-человечески?       Верно, носительница?       — Сюда иди. — Еще один портал, и еще одна вспышка совсем рядом с 'ним'. — Гребаный демон.       Боль спутала 'его' разум, 'он' заметался в кругу солдат, в кругу копий, огней, щитов, возгласов и проклятий. Где-то еще обрушалось здание, белый свет то и дело застил обзор, а серп луны, как саркастичная улыбка, показался высоко над плоскими крышами квартала Факторий.       Я не паникую!       Успокойся. Ты мечешься, как загнанная крыса, тебе нужно замедлиться.       Я не паникую, Джиаль!!!       Из пронзительной синевы портала Ооран возник прямо перед 'ним'. Не медля, он опалил 'его' волной нестерпимого белого огня. 'Он' снова завизжал, оглушив воплем сам себя, и отступил, как пламя от торфяника, но Ооран подошел ближе, усиливая и усиливая белый огонь.       — Да подыхай ты уже, демон! — кричал где-то рядом Мериан. — Что это за дрянь?!       — Отойди, — не отвлекаясь, ответил ему Ооран. — Не хочу тебя задеть.       А я — хочу. Это все, все, все, чего я хочу, во имя тьмы и бездны!       Схватился за драконий клинок, который 'его' раскаленной в белом жаре руке показался успокаивающей глыбой льда, из последних сил рванулся, метя клинком ему в грудь, но Ооран увернулся — хоть на секунду и потерял концентрацию заклинания.       Секунды хватило. 'Он' бросился было вперед с клинком наперевес, но внезапно получил по хребту от Мериана. Это отвлекло 'его' — неловким ударом когтей 'он' таки сбил генерала с ног и, ослепленный белым пламенем, с угрожающим рыком бросился к ближайшему зданию, молниеносно поднялся и, не разбирая дороги, по крышам поспешил наутек.       Я так выиграю время, Джиаль. Я не трус.       Не знаю, не знаю.       Я не трус!       — Тельдразул, братик, я… Пожалуйста, не бойся, все будет хорошо.       — Тогда почему ты плачешь, Альказар?       — Я… Я не плачу, с чего ты взял? Говорю же, ты исцелишься, только давай перенесем тебя к той стене — просто она холодная, а ты… Тебе станет намного легче, братик.       — Думаешь, я не видел как умерла мама и не понимаю, что ждет меня?       — Тельдразул…       — Я превращусь в это черное существо с красными глазами, а потом умру. Я буду целую седмицу плакать кровью, у меня будет жар, а кожа посереет. В конце мне будет так больно, что я начну умолять о смерти. И ты…       — Нет, Тельдразул, этого не будет, ни за что! Я… Я продолжу биться в дверь и требовать нас отпустить. Мы сбежим и найдем целителя… Я…       — Ты уже разбила в кровь руки, сестра. Это не имеет смысла. Я умру, как мама.       — Нет!       — А потом знаешь что будет, Альказар? Они проведут этот ритуал и с тобой.       'Он' умчался, как олень в чащу, но Альказар не хотела видеть 'его' бег по крышам и продолжала смотреть оставленным взором. Ужас не отпускал ее. Если бы она контролировала тело, его била бы крупная дрожь. Еще она чувствовала бы тошноту, боль и… радость? Странную, неприкаянную радость, затесавшуюся на этой разрушенной, окровавленной улице, как бедняк в богатых кварталах.       — Целителей к раненым, — распоряжался Ооран, наспех исцеляя рану Мериана под обезображенным, насквозь пробитым нагрудником. — Арелдор, ты пройдешь вдоль стены, перекроешь улицы со стороны Факторий до галереи — и будь внимателен, он на крышах, используй арбалеты. Я сейчас заколдую вам их.       — Есть, — кивнул один из солдат.       — Марзаэль, на тебе перекрытие квартала Посвященных — дальше портового управления он уйти не должен.       — Сделаем, светлейший, — произнес другой командир.       — Мериан, ты перекрываешь Фактории с восточной стороны. Ваша задача — гнать его на меня, в Миарис, на Яблоневую площадь. Там нет жилых домов, он ничего не разрушит.       — Ты справишься с ним? — едва ворочая языком, спросил бледный Мериан. — Ты вылил на него столько огня… что любой демон уже должен был стать кучкой пепла… но мудиле хватило сил ускакать по крышам!       — Я еще не видел таких сильных демонов, — признался Ооран, помогая Мериану подняться и заодно зажигая белым пламенем арбалеты подошедших солдат. — Но ничего, справимся. Пригоните его ко мне, а я уж что-нибудь придумаю.       — Надеюсь. — Выдохнув и подняв свой загоревшийся белым меч, Мериан воззвал: — Вперед, беллаторес! Убьем этого мерзавца! Защитим город! Сразимся за Треомар! За этерна, за короля, за наших павших товарищей!       — За Треомар! — было ему громогласным ответом вместе со звонкими ударами копий об щиты.       — Отряд Марзаэля. — Ооран указал на портал, и туда решительно хлынули солдаты. — Эй, Иоррис, что с завалами?       — Это были склады, мы же в Факториях, — дернул плечом запыхавшийся советник. — Вроде никого под завалами нет.       — Организуй строителей, надо срочно компенсировать аномалию. Отряд Арелдора. — Он открыл второй портал. — И перепроверь, чтобы точно никого не оказалось. Мало ли, кто был на складах этой ночью.       — Заставлю магов, — ответил Иоррис.       — Отряд Мериана. — Ооран открыл третий портал. — Не напортачь, генерал.       — Как можно, — фыркнул Мериан и, помедлив, продолжил: — Слушай, я буду тебя прикрывать там, на площади. Херово, что ты будешь один против такого лютого говна.       — Не помешает, — согласился Ооран. — Но береги себя.       — И ты, — на бегу ответил генерал.       Альказар протянула бы вперед руку, если бы в тот момент у нее была рука, и крикнула бы, чтобы он не приближался к демону, — если бы у нее в тот момент был голос.       Выждав, Ооран открыл еще один портал — на этот раз только для себя.       Пламя, кровь, обезумевшая боль.       'Он' остановился и хлопнул себя — ее — его — по щеке, стараясь обуздать свой ужас. Конечно, только Джиаль сейчас знала, как 'он' боится, но и носительница, вероятно, что-то подозревала. 'Он' и сам себе не хотел признаваться в этом, хотя ужас, столь чуждый 'его' природе, заставлял его — ее — руки отчаянно дрожать.       Это потому, что я еще не получил свою полную силу, ведь Лустарий жив! Чего ты так хохочешь, Джиаль?       Просто ты выглядишь как едва вылупившийся цыпленочек, любовь моя. А разговоров-то было! Тело нашей уникальной Альказар, об которую разбилось черное проклятие! Необузданная демоническая сила! Сердце! Дух бессмертный твой! Все тщетно. Если бы Эталь знал, кому только что дал нагоняй, то был бы очень горд собой.       — Заткнись! — 'Он' прыгнул было на следующую крышу, но тут мимо лица просвистел горящий ненавистным белым огнем арбалетный болт. — О нет. Надо туда!       'Он' поскорее устремился на другое здание.       Впрочем, гордость ему лишь навредила — как и тебе, моя любовь. Когда мы виделись с милым Эталем последний раз, мне удалось подчинить его собственной гордости, заставить его поверить в собственную исключительность. И вот представь — он до сего дня жалеет об этом. Сколько раз он думал, что не послушай он тогда свою любящую «бабушку», все осталось бы как было: я была бы заперта в библиотеке, дева Игнис не познала бы чужое сердце, все, кого он любил, остались бы живы, а он сам и знать не знал бы ни о каких демонах. Впрочем, тем, кто он сейчас, тоже не стал бы. Но! Как хороша, как легка и коротка была бы его жизнь! Он много думал об этом — и продолжает думать, любовь моя. Он ненавидит тебя примерно так же, как ты — его, но более он ненавидит себя. За то, что послушался меня, — в том числе. Никого не напоминает?       — Ты можешь только лгать, Джиаль-Су! — крикнул 'он', перемахнув очередной проулок прочь от белых горящих стрел. — Неудивительно, что ты обманула Оорана. Но меня ты не обманешь!       Эталь сказал бы точно так же, любовь моя. Ты обманут, как он, хоть и не мною. Что ж… Делай свои глупости, крыша уже заканчивается.       'Он' едва успел остановиться перед краем. Внизу простерлась большая площадь с мозаикой в виде цветущего сада, в середине которой, у печальной статуи, Ооран уже ждал его.       — Отлично! — пророкотал 'он', храбрясь.       Позади на крыше 'его' уже настигали солдатишки, швыряя сияющие стрелы, поэтому задерживаться здесь не имело смысла. 'Он' спрыгнул вниз, приземлившись на одно колено — и от него сразу расползлись алые нити кровавой магии. 'Он' ощерился, глядя Оорану в глаза. Тот молча высветил алые нити заклинанием и сжег их.       — Кто ты такой? — громко спросил Ооран.       — О, я верный раб темного владыки, что ждет-пождет в Зеробилоне! — Подойдя, 'он' склонился в театральном поклоне.       — Как необычно, — будничным тоном констатировал Ооран. — Зачем ты пришел?       — Я раб его — и зеробилонского наперсника Дариуса. Я пришел передать тебе пламенный алый привет!       А, милый цыпленок, вот для чего ты все это задумал. Понимаю. Решил не полагаться на мальчишку Наратзула, а устроить все сам? Ну да. «Жалкие людишки не способны быть честными», — сказал как-то пришедший уничтожить Каллидар, но обманутый Зорасом. Я помню. Я помню все, любовь моя.       — При чем здесь Дариус? — Ооран бросил мимолетный взгляд на крыши, а затем — на гроздья солдат, ожидающе усыпавших края площади.       — Дариус сказал, — невозмутимо продолжил 'он', — что он уже нашел способ уничтожить здесь всех и каждого. — 'Он' обвел жестом площадь, приметив, что солдатишки смыкают круг. — Но ладно бы уничтожить! С помощью волшебного газа он сделает всех рабами нашего владыки, а ты… Ты уже не сможешь ему помешать, потому что к утру будешь мертв.       — И ты убил моих людей, а теперь говоришь мне это чтобы — что? — прищурился Ооран.       — По одной причине — чтобы ты не сдох не имея ответов на сакраментальные вопросы. Вроде: а почему ты пришел по мою душу именно сейчас, ужасный демон? Или: что будет с Треомаром после того, как я умру? Ну или самый интересный: кому я обязан всем этим?       — Кому я обязан всем этим, я и так знаю, — ответил Ооран. — Ты хочешь сказать, тебя Дариус прислал? Или все-таки старый зеробилонский арорма? Какой для них смысл предупреждать меня о своих планах?       — А такой! — 'Он' нетерпеливо шагнул вперед, облизнув — ее — потрескавшиеся губы. — Что бы ты ни сделал, Треомар обречен, твои оборонительные сооружения находятся под контролем верного МНЕ Дариуса, а оставшееся время…       — ТЕБЕ?       Ой, цыпленочек. Поспешил ты вылупиться, как я погляжу. Тебе гордыньку бы смирить, пока не поздно, а то выглядишь как дурачок. Господин, что рабом прикинулся, да не смог без почестей! Ладно, добренькая Джиаль-Су кое-что подскажет тебе. Смотри: Эталь догадывается, но не знает наверняка о присутствии в Зеро Армонаарта, а суть Лустария и вовсе неизвестна ему. Если бы в данный момент он знал об Армонаарте, то вел бы себя иначе. Поверь. Эталь боится Армонаарта, любовь моя, и ни минуты не верит, что сможет его победить.       — А оставшееся время, — невозмутимо проговорил 'он', приближаясь еще и втайне радуясь тому, как отступил Ооран, — твоим людишкам лучше потратить на осмысление своих бренных жизней, ведь скоро владыка Армонаарт не оставит здесь камня на камне. Но он великодушно даст шанс сбежать слабым и никчемным, чтобы не засорять их присутствием новую армию его рабов.       — Что ж, — произнес Ооран, и как бы 'он' ни желал увидеть на его лице страх от слова «Армонаарт», 'ему' это не удалось. — Что там придумал старый арорма, я не знаю. Какие козни строит Дариус — тоже. Но то, что ты отсюда живым не уйдешь, я тебе гарантирую.       С этими словами он зажег ярко-белое заклинание вокруг них, и 'он', отвернувшись, с рыком прикрыл глаза. Застящий жар снова хлестнул по его — ее — телу, проникая до самых костей и заставляя тягостный вопль боли прорваться через его — ее — плотно сжатые губы.       Надо действовать быстрее!       Наугад, скрывая лицо от терзающего света, 'он' разлил вокруг себя алую кровь, что с шипением сначала испарялась в жаре, а затем ее стало больше. Кроваво-красный туман залил пространство, рассеивая белый свет, и вот уже стало не так горячо, вот уже 'он' смог шагнуть ближе, вынуть драконий клинок и броситься вперед, как голодный зверь. Но сзади что-то влетело ему — ей — в затылок, и 'он' оступился, развернулся было, но получил уже по лицу. С едкой усмешкой Мериан врезал 'ему' своей латной шипастой перчаткой еще — 'он' снова не сумел увернуться и взвыл, бросаясь с когтями на мерзкого генерала, но не тут-то было.       Двое на одного. Ну и попал же ты переделку, цыпленочек. Впрочем, советую тебе срочно вылупляться и мужать до ястреба. Прекращай играть раба! Думай о своем сердце!       Тонкая плеть белого огня обвила его — ее — тело опутывающей лозой, и 'он' вновь закричал не то от боли, не то от обиды — коготь 'его' не достал до горла генерала совсем немного! Генерал рубанул мечом, отсекая коготь. Лоза сдавила 'его' сильней, прожигая борозды в плоти. В следующую секунду сквозь беснующиеся боль и ярость 'он' увидел Оорана, что, подойдя к генералу, остановил следующий удар и залил 'ему' лицо белым светом, будто кипящим маслом.       Давай, любовь моя! Соберись! Даже без части Лустария в тебе достаточно сил! Думай о сердце! Думай обо мне!       — Джиаль! — не то вслух, не то про себя провыл 'он'. Злость кипела, но не находила выхода. Не будь защитной иллюзии, лицо носительницы расплавилось бы, как воск, ведь 'он' сам, запертый в ее теле, заживо горел и не мог ничего поделать с этим.       Ничего ли? Подумай о тех, кого возненавидел, любовь моя. Вспомни Лустария, что хотел тобой повелевать. Вспомни Игнис, что проклинала тебя. Вспомни Кератлана, что отрекся. Вспомни их всех и представь, что перед тобой — они!       Сердце вскипело, и биение его стало чаще мелкой дрожи.       — Бей, Мериан, он уязвим!       Генерал с восторгом занес меч, чтобы отрубить 'ему' голову, но…       — Что теперь с ней делать?       — Думаю, Альказар в итоге умрет. Ритуал не сработал.       — Такого еще не было, чтобы темное проклятие исчезало при соприкосновении с подопытным. Кто она такая?       — Хм… Какая-то девка из Треомара. Дочь ремесленника. Ее папаша перешел дорогу некоему хмырю, и папашу оболгали, посадив в темницу. А девка… Девка пришла к одному из наших и обещала все, чего он хочет, в обмен на освобождение отца.       — И что, освободили ее папашу?       — Ага. Вышел через пару дней — вперед ногами. Повесился в темнице.       — Ясно. Но главное ведь — сделка.       — Именно, и поэтому девчонку с братом и мамашей забрали сюда, в Зеробилон, отрабатывать долг. Она самая обычная, на самом деле. Неясно, почему на нее так и не подействовало проклятие.       — Обычная, говоришь? Тогда почему сам Лустарий заперся с ней в зеркале и что-то делает вот уже десять часов?       …меч Мериана раскололся прямо в его руке. Густая, застящая тьма с миллиардами искр внутри стремительно расстелилась по площади, убивая всякий свет, — куда там этому слепяще-белому, уже слабому, почти растворившемуся в небытии! 'Он' возвысился столбом дыма и оглядел простершийся перед 'ним' Треомар: сегодня же будешь моим! Моим навеки! Подчинись и отдайся, ибо Я желаю этого!       Уйми гордость, сказала же, любовь.       — Заткнись! — провыл 'он'.       Тьма заливала площадь, серебряные кольца сплетали ее в жгуты и плети, она затекала под камни мостовой, разъедала стены, застилала взоры. Его — ее — тело должно было послужить еще. Сердце остановилось на полном ходу: ЕГО — ее — стало пятеро. В клубах тьмы они разошлись, заключая в кольцо выхватившего кинжал генерала и его короля, в чьих руках тщетно полыхало белое пламя.       — Ну что, — произнес один он.       — Не такого исхода дня ты ждал утром, верно? — усмехнулся второй он.       — А ведь люди глупы, — ощерился он третий.       Четвертый он молча наклонил голову набок, примечая, как получше вонзить в Оорана драконий клинок и не попасть в белое пламя.       — Но ты никогда, — указал обрубленным когтем пятый он, — не узнаешь, наколько глубоки бездны их невежественной жестокости.       — Какой из них настоящий? — в ужасе вымолвил Мериан, не зная, на кого обращать свою ярость.       — Все, — ответил Ооран, освящая белым огнем его кинжал. — Надеюсь, Мирзаэль и Арелдор не сделают глупость. А ты, Мериан…       — Что угодно.       — Сражайся рядом со мной.       — Как всегда, — улыбнулся генерал и указал острием кинжала: — Мои эти трое, остальные — твои.       — Те трое — его. — Между ними возгорелся белый элементаль, словно сплетенный из полупрозрачного светящегося хрусталя и из многоцветных радужных бликов. — Нам с тобой по одному.       — Твой этот — мой левее. — Мериан несколько раз выдохнул. — Ну! Поехали!       Советую сначала убить светящуюся тварь, моя любовь.       — Знаю! — прорычал 'он', смешивая тьму с кровавым заклятием, которое должно было отпугнуть тварь, но, кажется, не вышло. Элементаль прошел сквозь него второго, как нож сквозь холстину, опалив внутренности и заставив остальных закричать.       Она тоже закричала бы, если бы у нее был голос.       Если бы у нее был голос, то за последний час Альказар уже сорвала бы его, хотя и смутно помнила произошедшее. А сейчас… Сейчас она видела намного четче. Неужто из-за того, что 'он' разделился?       Альказар как будто стояла в беспросветно черной комнате и смотрела на улицу через грязное, мутное стекло. На улице мелькали тени. Вот воспоминания ЕГО — голубые листья грустно опадают в безмолвное серое озеро, — вот воспоминания тех, кого ОН ненавидел, — утопающий в алом пламени Каллидар, — вот ее собственный ужас, отразившийся в 'его' пустых глазах. Боль изъедала ее червем — как ненависть подтачивала 'его' существо.       Странно. Раньше ОН был внутри, а она — снаружи, но сейчас — наоборот.       Альказар ехидно улыбнулась и потерла несуществующие ладони.       Почему бы не попробовать заставить его       заставить       вот так заставить, со всей силы       заставить его       ударить себя об обломок разлетевшейся статуи!       Третий он с угасающим возгласом безропотно почил, расплескивая по камням мостовой кровь и мозги.       — Чего это он? — ужаснулся Мериан, отбивая очередной удар.       — Не знаю. — Ооран хлестнул белой плетью, сбивая с ног первого его, а затем посылая в вперед очередную волну огня. — Это странно, но спасибо ему.       — Марзаэль! — крикнул вдруг Мериан, указывая на него четвертого. — Не тупи, мать твою!       Застывший было от ужаса командир поспешно отдал приказ арбалетчикам, и вот уже он четвертый развернулся, чтобы стеной кровавого заклинания скрыть себя от смертоносных сияющих снарядов. Пятый же, обступив тьмою генерала, решил его оттеснить чуть дальше, к обломкам, где пал третий, чтобы, если получится, убить Мериана тем же способом.       Первый он попытался встать, но, обугленный, получил еще огня, а секундой позже был растерзан белым элементалем.       — Осталось двое, — выдохнул Ооран.       Пятый схватил когтями генерала за горло и поднял над землей — Ооран тоже заметил это и указал элементалю поскорее избавиться от пятого. Четвертому же, выжидающему за алой завесой, только того и было надо.       Альказар до боли сжала бы кулаки.       Я сломаю тебе руки, демон! — сказала бы она, будь у нее губы.       Четвертый пошатнулся, но руку свою от удара об землю остановил. Сыпанув искры и сделав вид, что тоже набросится на Мериана, он в один прыжок оказался возле Оорана, который хоть и среагировал, но поздно. Хлестнувшее четвертого пламя вспыхнуло и тут же погасло, когда с победным воем четвертый вонзил в Оорана драконий клинок.       Я сломаю тебе шею, демон!!! Мразь!!! — истерично вопила бы Альказар, но вместо этого лишь сквозь пелену небытия смотрела на оказавшиеся столь близко серые глаза Оорана, в которых мелькнули и страх, и боль, и злость — и отражение черного провала 'его' лица.       — Сентинель. — Ооран выдохнул это слово в лицо четвертому, но Альказар буквально почувствовала его дыхание на своих губах.       Ненавижу.       Ненавижу твою ухмылку, гребаный демон, ненавижу само твое существование, ненавижу все, что связано с тобой! Уничтожу тебя — клянусь чем хочешь, я уничтожу тебя так, что от тебя не останется и следа!!!       Гнев Альказар, казалось, парализовал четвертого. Вырвав клинок, он замер, да так и стоял, глядя на упавшего ему под ноги Оорана.       Успокойся, дитя, ОН не должен был его убить. Верь мне, это ЕМУ совершенно не выгодно!       ТЕБЕ ВЕРИТЬ?! Да пошла бы ты нахуй, Джиаль!!!       Четвертый дернулся, когда Альказар приказала ему разбить себе голову о камни, — но не более. Кричащий что-то Мериан, в чьих руках рассыпался так и не вонзившийся в четвертого кинжал, тоже не сумел пробудить его от ступора. Как и крики солдат, град утерявших свой свет арбалетных болтов, что теперь превращались в прах, лишь долетев до четвертого. Алый дым, тьма и серебро растворялись и исчезали. Кто-то врезал ему в спину. Где-то звенела сталь.       Холод.       Джиаль, моя любимая Джиаль, разве ты не гордишься мной?       Не особо, любовь моя.       Почему? Ностальгия замучила? Жалость к твоему щенку проснулась, а, «бабуля»?       Нет, любимый. Ты упиваешься гордостью, а стоило бы оглянуться и оценить обстановку.       Что?!       Беги.       Чего?!       По крышам беги, любовь моя. Будет трудно сбежать от сентинеля.       Сковывающий, но отрезвляющий после страшного жара холод становился сильнее с каждой секундой. Четвертый оглянулся. Темное существо, из-под капюшона которого светили белые глаза, решительным движением свернуло четвертому шею.       И четвертый вновь стал единственным. 'Единственный' спустился с высоты, с которой предвкушающе глядел на Треомар, и лениво поднял 'себя' — его — ее — тело, с хрустом ставя кости на место.       — Сентинель! — взвыл Мериан, в панике зажимая рану Оорана. — Дозорный, скорее убей его еще раз! Убивай его до тех пор, пока не получится!       — А ты пока спасешь Эталя, — заявило существо, указав на кивающего генерала кинжалом, который уже через секунду вонзило в глаз 'единственного'. 'Единственный' упал было, но тут же встал опять, как ни в чем не бывало моргая двумя глазами. — Что ты за мразь такая? — Дозорный полоснул по горлу 'единственного'.       Тот лишь улыбнулся:       — Как погода в Тельраносе? Может свалишь туда нахер?       Дозорный фыркнул и тут же оказался за спиной 'единственного', вонзив кинжал в его затылок и на всякий случай перерезав другим ему горло. От этого 'единственный' снова упал и получил в живот серию смертоносных ударов, которые после пережитого огненного безумия казались ему не более чем щекоткой. Хохотнув, 'единственный' извернулся и подсек ногой Дозорного, свалил на землю и сел сверху:       — Что скажешь? — присвистнул он. — Я тебе не…       Но вдруг мир погас, словно потухло солнце.       'Единственный' так и не понял, что в тот момент всю мощь бескрайней злости Альказар направила на то, чтобы забрать поводья своего заблудшего тела себе.       Она смотрела на Дозорного — он на нее. Осознать, что надо делать, у нее не получилось бы, если бы не тараторящая в ее сознании Джиаль-Су:       Беги, беги, беги, дитя! Или отпусти ЕГО, чтобы ОН помог тебе. У НЕГО еще будет какой-то шанс, но ты…       — Ой, — произнесла Альказар. И сама не поняла, как пропустила момент, когда Дозорный перевернул ее на спину и стал месить тяжелыми ледяными кулаками ее лицо.       Да беги же ты!!! Дитя мое, тебе одной с ним не справиться! Дай волю ЕМУ — или беги!       Каким-то чудом удалось отбиться и выбраться из-под Дозорного и его ударов. Сама не поняла, как, но влезла на крышу, неловко загребая оставшимся когтем. Куда-то прыгнула, пнула кого-то ногой, заверещала, перепрыгивая большое расстояние между крышами, получила тупой удар в шею от рассыпавшегося арбалетного болта, отбила чей-то меч когтем, прыгнула еще, еще, еще —       остановилась резко и неожиданно, получив в нос от возникшего прямо перед ней Дозорного. С криком боднула его, как бык, наметив скинуть с крыши, но он был слишком сильным и тяжелым. Изрыгая проклятия на неведомом языке, сентинель крепко схватил ее за шею и выдал россыпь ударов ей в грудь и живот.       Вывернулась. Полоснула когтем. Вроде даже задела немного. Не понимая, что делает и куда бежит, рванулась вперед, упала с крыши, покатилась кубарем, выматерилась, поскорее отползла в какую-то канаву и затаилась в ней, как дождевой червь. Сердце тянуло ее куда-то в сторону, Джиаль внутри верещала — пришлось подчиниться, тем более, что сама Альказар понятия не имела, что делать дальше. Проползла по канаве в том направлении, куда манило сердце, вылезла в каком-то дворике, решительно зашла в приоткрытую дверь, пробежала освещенный голубыми кристаллами длинный коридор и оказалась на полутемной пустой улице.       Сюда, сюда, дитя.       Лестница, колодец, апельсиновые деревья, арка, гвардейский патруль — вжалась в стену, глянула на крышу: над домами так и улыбался серебряный лунный серп, словно приглашая к смерти.       К смерти.       Неужто — к настоящей смерти!       Альказар коснулась своей груди. Сердце обиженно молчало. Джиаль, как навязчивый проводник, называла улицы, по которым следует бежать, чтобы скрыться. В вышине между крышами мелькнула тень: сентинель остановился на самом краю и огляделся. Альказар затаила дыхание.       Я здесь.       Ей невыносимо хотелось выйти к нему и попросить убить ее, но едва ли он смог бы. Вечно мучить ее, не умирающую, безумной болью — это сможет. А убить — нет! Мучить-то она и сама себя сумеет — бесконечным, невыносимым, всепоглощающим чуством вины.       Оглядела свой обрубленный коготь. Вновь превратила его в ладонь, которой в тот момент держала драконий клинок: ладонь все еще была мужской несуразной лапищей, только измазанной в темной липкой крови. Пальцы лапищи крупно задрожали. Вид крови размыло соленой пеленой. Свои всхлипы — чужие, басовитые, неимоверно глупые — она попыталась заглушить, закрыв себе рот другой рукой, но вышло не очень.       Тише. Где-то бродит сентинель, дитя. Я хорошо знаю его — мы познакомились, когда Эталю было двенадцать лет, и сентинель в те времена уже давно был с ним. Эта ужасная тварь — порождение Тельраноса, теневого мира, что есть везде и нигде, поэтому Дозорный такой же, как и его мир. От него очень трудно спрятаться, но и он может потерять нить. Нужно лишь запутать следы. Эталь рассказывал, что его голос — единственное, что сентинель слышит откуда угодно и может без проблем появиться рядом с ним, где бы он ни был. Это…       — Я все видела в твоей памяти — Ооран верил тебе, Джиаль, — хрипло пробасила Альказар, вытирая слезы. — Он относился к тебе как к подруге и наставнице, он слушал тебя, доверял тебе свои секреты и посвящал тебе свое время, старая ты свинья. Когда ты сдохла, они искренне скорбел по тебе. А ты вот так с ним обошлась! Ты недостойна звать Оорана Эталем. Ты вообще его имен не достойна, Джиаль-Су!       Ой, кто бы говорил. Будет тебе, дитя. Я всецело на стороне Эталя. Он знает это.       — Ты лжешь ему! — прорычала Альказар. — Как и обычно!       Нет. Всего-то — не говорю ему всей правды.       — Мразь! Тогда я расскажу ему все! Расскажу, кто ты такая на самом деле!       О, он понял это еще когда мне рассекли грудь серпом. Он был там и видел это — я специально привела его за собой. Конечно, потом он малодушно сбежал с сентинелем и не досмотрел самую интересную часть ритуала — но если бы досмотрел, то сегодня у него точно не возникло бы вопроса «Кто ты такой?».       Ритуала?       Иди, дитя. У нас еще есть дела.       Иди. Кто-то толкнул ее в спину чем-то холодным. Меч? Рукоять того серпа, которым так кичился один из этих зеробилонских мудозвонов? Не важно.       Обнаженная, она ежилась от холода, идя по этому бесконечному коридору. Босые, израненные ноги шлепали по влажным плитам. Во рту густела кровь от выбитых зубов. Пальцы на руках болели из-за того, что последние седмицы Альказар провела в тщетных попытках выломать замок их с братом и мамой камеры.       Впереди, в самом конце коридора было большое зеркало в потемневшей латунной раме.       — Шагай.       Снова толкнули, и она оступилась.       — Но… куда? — оглянулась было Альказар, но тут же получила пощечину.       — Вперед, сказали же тебе.       — Но тут… зеркало.       — В зеркало шагай, дура. Как в дверной проем. Быстро, а то еще раз в зубы дам.       За эти ужасные последние седмицы она уже успела привыкнуть к тому, что ее вечно избивают, но еще больше боли ей как-то не хотелось. Зеркало — проем? И похуй. Плевать уже на все, когда мамы не стало, а измученный Тельдразул стал темным, красноглазым и не похожим на себя.       Шагнула, затаив дыхание. Зеркало впустило ее в себя, и, словно пройдя сквозь завесу воды, Альказар оказалась рядом с каким-то черным и высоким. Задрала голову. Встретилась взглядом с красными, светящимися, как у брата теперь, глазами.       Он с нежной жалостью тронул ее щеку очень горячими сухими пальцами.       — Кто ударил тебя, Альказар?       — Который привел меня сюда, — ответила она, стараясь разглядеть его лик в тенях.       Он выдохнул, зажмурившись.       — Уже мертв, — произнес он, вновь открыв глаза. — Мы никому не позволим обижать тебя.       — Кто ты такой?       — Ты можешь звать нас именем моего носителя — Лустарий. Мы — владыка Зеробилона.       — Ты… — пролепетала она. — Это тебе я выплачиваю долг за отца?!       Он медленно покачал головой и обнял Альказар, топя ее в своем ужасном жаре, в пыльном смраде и ощущении, будто его тело внутри пустое. Она покорно приникла к нему, согреваясь после ледяного подземелья.       — Сейчас ты ляжешь на алтарь, — произнес он, и голос этот резонировал в его груди так, будто он действительно был пуст, — и мы сделаем с тобой то, что должны. Мы просим тебя не сопротивляться, не пытаться вырваться или отвести нашу руку — нам нужно, чтобы ты потерпела совсем чуть-чуть. В конце — обещаем — тебя ждет нечто прекрасное, наша Альказар.       — Ты собрался меня изнасиловать? — в ужасе отдернулась Альказар, но Лустарий держал крепко.       — Нет, — с густым резонансом протянул он, медленно качая головой. — Хотя… это как посмотреть.       Помнила, что в тот момент хотела было рвануться обратно к зеркалу, но позади его уже не было.       Помнила, камень под ней был горяч и холоден одновременно.       Помнила, кровь была липкой и чуждой, а боль — словно принадлежала не ей.       Но лучше всего помнила серп.       Лунный серп, с безжалостным хрустом, под вопль ее, вошедший ей под ребра.       Протянула руку — вот он, в небе, хоть сейчас бери.       И режь.       Кровь покатилась по ее губе, марая подбородок, и она рассеянно слизнула что могла. Сколько ран за эту ночь ей довелось перенести? Сами боги не знали бы. Еще и губы. Вот бездна!       Кто-то с хмельным смехом поцеловал ее, тягостно и жгуче — Альказар просто закрыла глаза и позволила усталости победить.       — Делай со мной что хочешь, — выдохнула она, — кем бы ты ни был. Мне плевать. Я больше не могу.       — У нас впереди еще несколько часов, — оторвалась от поцелуя какая-то пьяная рыжая девица. — Клянусь бездной, какой же ты красивый!

***

      Кажется, ничего в жизни Мериан так не ждал, как возвращения Дозорного. Когда его темный силуэт появился на Яблоневой площади на расстоянии брошенного камня, генерал возликовал: наконец-то это закончится! Это была слишком безумная ночь.       Дозорный начисто проигнорировал россыпь взволнованных вопросов Мериана и сразу направился к Оорану.       — Эталь, — склонился к нему Дозорный, — я потерял демона где-то между Ремесленным и Портовым. Я пока не знаю, как искать, но я найду.       — Так далеко ушел, — слабо произнес Ооран, которого все еще била дрожь. Целитель только что закончил исцелять его рану и сказал, что ничего смертельного — демонический гад ввернул клинок Оорану под ключицу с сумасшедшей точностью, не задев ли сердце, ни легкое. — Где оборвался след?       — У плотницких, но потом я нашел что-то похожее возле стоянки извозчиков, проследил, но это уже было не то, — с готовностью ответил Дозорный.       — Уже было не то? — с недоумением переспросил Мериан. — Как это — уже? Он что, личину поменял?       — Он? — настала очередь сентинеля переспрашивать. — Мери-нан, это была она.       — Это был мужик, сенти, — с отчаянием выдохнул генерал. — Блядь, только не говори, что ты все это время гнался не за тем.       — Это была женщина, Мери-нан. Я тоже дрался с ней и хорошо запомнил.       — Я видел на нем заклятие иллюзии, — припомнил Ооран, поведя плечом и зашипев от боли. — Но подумал, что это магический щит, ведь обычно одержимым незачем менять себе внешность.       — То есть… — растерялся Мериан. — Как тогда его или ее искать?!       — Я не оставлю это, — заключил сентинель. — Найду ее хоть на дне моря. Верно, Эталь? Ее ведь по-прежнему нужно найти?       — Конечно, — ответил тот. — Нельзя допустить, чтобы такое бродило по Треомару и продолжало убивать людей. Мериан, распорядись, чтобы… — Он осекся, тяжело закашлявшись. — Короче, организуй патрули. Каждому амулет. Дай понять, чтобы не лезли в драку с ним, и…       — Слушай, ты как-то хреново выглядишь. — Мериан помог ему подняться, но уже через секунду пожалел об этом, когда Ооран чуть не упал снова. Едва поймать успел! — Иди-ка домой. Я сам все сделаю, не переживай.       — Просто много крови потерял, — слабо отмахнулся тот. — Но да, ты прав. Мне надо немного отдохнуть. Если я… В общем, если я не встану на рассвете, ты за главного.       — Нет! — взвизгнул Мериан. — Только не это! Я… Я еще не готов.       — Готов, — ответил Ооран. — Мне нужно хоть полдня. Давно не чувствовал себя настолько измученно.       — Ладно, — осторожно согласился генерал, — полдня я протяну, пожалуй. Но после обеда жду тебя в строю, иначе я там лягу и помру — прямо посреди тронного зала! Хотя он на ремонте же… Пфф, лягу и помру где-нибудь еще.       — Я тоже так думал в начале, — отозвался Ооран, третий раз безуспешно зажигая портал. — Но вот сорок лет как-то протянул. С опытом все проще.       — Ну-ну, — прикусил губу Мериан. — Вижу, тебя даже на портал не осталось. Пусть Дозорный отнесет тебя домой.       — Вот еще, я в порядке. — Четвертый портал зажегся увереннее. — Вернусь после полудня.       — Ловлю на слове.       Когда портал погас, а сентинель немедленно исчез как не бывало, Мериан поймал себя на странной мысли, что весь этот ужас не пройдет бесследно, а его смятение с ним останется надолго.       И, как выяснилось, не ошибся.