Ржавые гвозди

Вся эта история воняла полной лажей с самого начала, тут к гадалке не ходи. А Тончик ходил, типа, да и сам примерно представлял, что бывает, когда наезжаешь на барыг, и тем не менее затухнуть и пойти на уступки означало проебать и район, и авторитет, и чувство собственного достоинства. Какие у него вообще были варианты? К нужному падосу одной из безликих, классически пошарпанных и колоритно заросших мусором пятиэтажек тончикова девятка подкатилась со всем полагающимся апломбом: под рев выкрученных на полную громкость динамиков, визг изношенных тормозов и тщательно отфильтрованный базар, в котором смачных плевков через каждые два-три слова было больше, чем информативности. Дребезг спешно захлопываемых соседских окон возвестил о том, что желаемый эффект на сонный дворик был произведен, а сам клиент, вероятнее всего, сейчас кирпичами срет где-нибудь под столом с реактивами и молится всем растаманским богам за свою никому не нужную жалкую обдолбанную душонку. В подавляющем большинстве случаев Штанам для успеха операции хватало одной своей харизмы, ошеломляющего напора агрессивных оскалов и мрачных намеков на скорую незавидную участь тех, кто осмелился выебываться на их территории. Круша резкими звуками нависшую над злополучным домом тревожную тишину они высыпались из салона при полном параде, пестрое безумие олимпиек всех мастей, слепящие блики тонированных стекол в громоздких солнечных очках, кислый пивной перегар и горечь дешевых сигарет. Тончик звонко лопает неоднородный розовый пузырь жвачки, заклеивает дверной глазок осаждаемой квартиры потускневшим липким комком, уже утратившим всякий вкус. Движение привычно до оскомины — сколько их было, таких квартир, с извечной начинкой в виде шмонящей липким страхом жертвы в самом дальнем от двери углу? Наличие либо отсутствие звонка для банды не играет никакой роли, они с вызывающим свистом ритуально долбятся в хлипкую преграду мысками кроссовок с полминуты, прежде чем снести ее, в очередной раз демонстрируя свою необузданность и серьезность намерений. Разумеется, в логово несчастного барыги первым вваливается лидер, самый дерзкий, самый чоткий, преисполненный праведного негодования и готовности доступно объяснить охреневшему фраеру, в чем конкретно он неправ — с битой наперевес в качестве заключительного аргумента. Тончику всегда нравилось чувствовать себя частью одного шумного, напористого организма в такие минуты: каждый член группировки превращался в деталь отлаженной системы, каждый развязный жест был фрагментом цельной картины, все фишечки, все коронные фортеля разучены десятками повторений и исполняются слаженно, в одном ритме с биением омываемого приливом адреналина сердца Тончика — главаря, лидера, вожака пестрой стаи хладнокровных ублюдков. Они делали это реально кучу раз, они знают, как делать это правильно. ..Лало никогда не позволял себе такого раньше. Никогда так непочтительно и назойливо не вел себя по отношению к изменчивой, капризной госпоже фортуне, не испытывал ее терпение, соблюдая негласное правило всех, кто имеет смелость пытаться заглянуть в будущее: свой вопрос нужно задавать лишь один раз. Ему это точно выйдет боком рано или поздно, высшие силы не терпят самоуверенных нахалов, даже таких обаятельных, но Лало упрямо тасует засаленную колоду снова и снова, подавляя благоговейный ужас перед гневом своих покровителей. Он откупится, отбрехается, как-нибудь договорится, только бы не глядеть снова на немой приговор, сложенный из раскиданных веером по столу цветных картинок. Плотный и тяжелый застоявшийся воздух в сырой коробке устланного коврами подвала пахнет анисом и воском. Цыган потрошит над чашей с табаком для кальяна дешевую сигарету, спизженную у Тончика из-за уха несколько часов назад, удовлетворенно цокает языком, переворачивает угли, греющиеся на походной горелке — он заставляет себя двигаться размеренно, без спешки, нельзя заниматься важными делами, не подготовившись должным образом, суета и беспокойство мешают сознанию слушать эхо грядущего. Душный пряный дым путается в пламени оплывших свечей, опоясывающих полукругом Лало, его кальян и россыпь карт рубашками вверх. Он несколько раз глубоко затягивается, прежде чем начать переворачивать их, будто в попытке отсрочить собственноручно выклянченный у судьбы ответ. Гротескные, карикатурные образы складываются в издевательскую усмешку, каждый завиток декоративной символики норовит ехидно напомнить цыгану, что гадание — способ узнать вероятностное будущее, а не изменить его, он знает об этом, знает, и все равно чертыхается заковыристо на родном языке, едва взглянув на последнюю карту. Где-то за плотными ширмами испуганно замолкает гитара, обрывая на полуслове тягучий колоритный романс. Третий раз подряд расклад оканчивается на шестнадцатом аркане, на Башне, и третий раз Лошало давится нестерпимым желанием подпалить намозоливший глаза прямоугольник пестрого картона.