Багровый луч надежды

      Гермиона несколько раз моргнула, войдя в большую, душную и пыльную комнату, радуясь тому, что теперь находилась вдали от чиновников и Драко Малфоя.       Сердце продолжало ускоренно биться от настигнувшего её гнева и замешательства. В сотый раз Гермиона задавалась вопросом, почему Малфой просто не убил её во дворе, когда она выплюнула ему в лицо своё кольцо. Конечно, это точно должно было произойти. Слишком много волшебников и волшебниц погибли за последнее время даже за меньшие поступки!       Так и всё же…       Комната, в которую она вошла, была освещена верхними лампами, которые едва излучали жёлтый свет в замкнутом пространстве. Гермиона проследовала за небольшой группой людей в дальний левый угол, где располагалась двухъярусная койка, представляющая собой не более чем металлическое основание и старый матрас сверху. Здесь не было ни одеял, ни места, куда можно было сложить одежду, в которой она была, ни нового комплекта, во что можно было бы переодеться. Фактически, вся комната была заставлена такими койками, от чего было практически невозможно перемещаться по ней.       Гермиона не хотела жаловаться. После пожара, который уничтожил Нору, у неё не было даже матраса, поэтому в какой-то извращённой степени это более чем устраивало её теперь.       Она выбрала койку, сев на неё, а затем её ноги подкосились, и Гермиона упала на матрас. Всё тело пульсировало от кошмарных болей, которые настигли её сегодня ночью. В комнате было полно людей, полных жизни и тепла, и от этого становилось не по себе, потому что все были напуганы до смерти и боялись говорить. Она устало прикрыла глаза и лежала там, чувствуя, как биение сердца отзывается в каждом дюйме её тела. Несмотря на то, что у неё отняли людей, которых она последние шесть лет называла семьёй, и на то, что дважды за ночь Гермиона подверглась мучениям, она всё же была благодарна за предоставленную передышку. Гермиона вздохнула.       — Он не так уж плох, — внезапно раздавшийся голос сверху заставил Гермиону подпрыгнуть на месте и распахнуть глаза. — Малфой. Я его имею в виду.       Обратившийся к ней человек был смутно знаком, хотя годы войны и новый мир сделали своё дело — он выглядел бледным и сломленным. Гермиона поймала себя на том, что принялась быстро моргать, а её разум начал работать в ускоренном темпе.       — Дж-Джастин?       Проигнорировав слова о Драко Малфое, Гермиона заметила удивление и проблеск радости, когда она узнала его. Джастин Финч-Флетчли. Богатый студент факультета Пуффендуй. Популярный и весёлый. Он был хорошим учеником и, к тому же, замечательным другом. Она вспомнила его заразительный смех и тепло. Даже вспомнила сверкающие глаза и маленькие кудряшки, которые обрамляли лицо.       Джастин. Магглорожденный Джастин. Его жизнь была похожа на её собственную. Она была уверена, что судьба обошлась с ним так же жестоко, как и с ней.       Они смотрели друг на друга какое-то время, пока он, наконец, не нарушил молчание.       — Кто-то сказал, что снаружи началась драка, поэтому я подошёл к дверному проёму и… я подумал, что это ты. Волосы выдали тебя.       Гермиона подвинулась в сторону, чтобы парень мог сесть рядом, и тот медленно опустился на освободившееся место. Она заметила скованность в движениях, словно он испытывал неимоверную боль. Возможно, так и было. Но если ему и было больно, то Джастин скрывал это за кривой улыбкой, на которую она не могла не ответить.       — Мои волосы всё такие же, я полагаю, — застенчиво ответила Гермиона.       Джастин вздохнул, глядя на неё.       — Ты показалась мне знакомой. Хотя это смешно, да? Все мы… находимся в поисках, надеясь увидеть хоть что-то знакомое. Я просто… Я увидел тебя и подумал о Хогвартсе, о кудрявых волосах, обладательницей которых была Гермиона Грейнджер с факультета Гриффиндор и… это заставило меня улыбнуться.       Гермиона опустила взгляд на руки, которые лежали у неё на коленях. Глаза наполнились слезами, когда она посмотрела на голый безымянный палец, и её сердце сжалось от боли. Гермиона долго не отвечала, но, когда попыталась что-то сказать, голос сорвался на шёпот.       — Тяжело найти что-то, что может заставить теперь улыбаться.       — Да, согласен, — шепнул Джастин.       Гермиона с любопытством осмотрела его. По правде говоря, она редко задумывалась о том, что случилось с теми, кто пережил битву за Хогвартс, включая Джастина. Ей было известно, что многие погибли. В её кошмарах мелькали кадры, на которых были давно умершие друзья и сокурсники. Те люди, с которыми в полночь она беседовала обо всём: о домашних заданиях и магических упражнениях. Те люди, которые заставляли её смеяться, с которыми она выросла и которые всегда будут занимать особое место в её сердце. Тем не менее, война и изменившийся мир стёрли некоторые из этих воспоминаний. Теперь ей стало интересно, чем занят Симус Финниган, был ли Дин ещё жив, а её живот неприятно скрутило при мыслях о Луне и Невилле. Они были чистокровными, и она молилась, чтобы в этом новом мире с ними всё было в порядке. Гермиона надеялась, что они не стали жертвовать собой, как это сделали Уизли, потому что она хотела, чтобы её старые друзья наслаждались жизнью.       Пожалуйста, где бы они ни были, пусть будут счастливы, даже если я их больше никогда не увижу.       Джастин вновь прервал долгое молчание.       — Я где-то слышал, что ты вышла замуж за Рона Уизли.       Слабая улыбка появилась на губах Гермионы.       — Пять лет назад. Он… у нас правда не было причин ждать. Не тогда, когда война была в самом разгаре, понимаешь. Мы были в бегах, и он был ранен. Это произошло… быстро… это… — она вздрогнула, качнув головой и опустив глаза. — Сразу после этого прогремел взрыв, и Рон… Рон не выжил. Джинни, Гарри и я… мы… нам пришлось бежать. И я чувствую, что с тех пор не останавливалась.       Её голос сорвался, не справившись с тяжестью страха и боли. Мгновение спустя ей удалось сделать глубокий вздох и взглянуть на своего собеседника, чьи глаза так знакомо сияли.       — Чёрт возьми, Миона, я не знал!       Она резко дёрнула головой.       — Всё нормально. Могу сказать лишь одно: нужно продолжать жить дальше, так ведь?       Её вопрос прозвучал обнадёживающе, и она уставилась на своего однокурсника, который кивнул в знак согласия. Им не нужно было даже упоминать Гарри, потому что тот был мёртв, и, в конце концов, это стало причиной, почему всё так изменилось. Почему Волдеморт победил.       — Моя Рози умерла несколько лет назад, — признался Джастин, сжав губы в тонкую линию, и Гермиона подумала, что, через что бы он ни прошёл, это сильно надломило его. Она мягко опустила руку ему на плечо, когда он погрузился в рассказы о прошлом — таком же трагичном, как и у Гермионы. — Я приехал со своей дочерью в Лондон в прошлом году. Три недели назад они ворвались в наш дом, а всех нас заставили приехать сюда. Люди, которые жили со мной по соседству, уже умерли. Тех, кого называют предателями крови, отослали куда-то, и мне неизвестно куда. Детей заставляют работать, если они не слишком юны для этого.       Его глаза на мгновение покрылись влажной пеленой.       — Я думал, что смогу справиться с тем, что нахожусь здесь, понимаешь? Даже когда Рози умерла, а моя жизнь превратилась в руины из-за того, что они сделали с нами. Потому что у меня была моя малышка. Однако они решили, что она слишком маленькая и… да… — он поднял голову, с трудом сглотнув. — Для этого они и используют дементоров.       Гермиона онемела от мысли, что абсолютно каждого взрослого человека могут подвергнуть этому, не говоря уже о маленьком ребёнке. И слова Джастина, который закрыл лицо ладонями, разбили ей сердце. Его голос прозвучал тихо, когда он продолжил:       — Думаю, единственный плюс заключается в том, что, если бы моя жена и дочь были ещё живы, им бы пришлось жить в этом аду на земле. Поэтому, возможно, так будет лучше. Они отправились в лучшее место.       Гермиона наблюдала за тем, как Джастин встал и развернулся к двери, ведущей во двор — единственному пути отсюда. Она не двигалась, а мысли перенесли её в ту ночь, когда чиновник из Министерства хотел приговорить Лили к Поцелую. Осознание того, что это едва не произошло, заставило сердце замереть на мгновение, и в момент, когда ей удалось выбраться из этой пучины мыслей, Гермиону охватило беспокойство, что Драко Малфой решил судьбу Лили.       Мне противно это признавать, но это правда.       Она встала, чтобы присоединиться к своему знакомому, не желая покидать его прямо сейчас. Чувство одиночества грозило напрочь сломать её. Они стояли рядом, плечом к плечу, наблюдая, как люди прибывали и прибывали, и все выглядели испуганно и растерянно, как и Гермиона. Комната быстро заполнилась, и теперь стало сложнее разговаривать из-за шума и всхлипов, полных ужаса.       Среди незнакомцев Гермиона искала глазами конкретного человека — того, к кому она питала жуткую ненависть, и который проявил к ней доброту. Но его нигде не было. Она повернулась к Джастину.       — Ты сказал… про Малфоя…       Джастин быстро кивнул, посмотрев сначала налево, а затем направо и спустя мгновение, вернув взгляд к ней.       — Малфой не так плох, как остальные, — закончил он. — То, что я видел…       Гермиона указала на койку в углу, и он сел рядом с ней, сохраняя серьёзное выражение лица.       — Некоторые из них… им нравится причинять боль просто так. Особенно Пэнси Паркинсон и Маркус Флинт, но, в целом, они все жестокие. Они ужасные люди, хотя у них даже нет причин, чтобы быть такими. Даже если мы и есть просто грязнокровки, — он глубоко вздохнул, с сарказмом произнеся последние слова. Спустя мгновение Джастин вновь стал серьёзным. — Малфой пытался спасти мою дочь, когда никто другой даже не подумал об этом.

***

      Драко ушёл домой.       Как он и предполагал, ему не удалось заснуть. Драко вышел на балкон своего дома, который выходил на одну из тихих улочек в Кенсингтоне. Здесь был совершенно другой мир. Здесь мужчина мог убежать от отчаяния, в которое он погружался каждый день из-за Министерства, а теперь ещё и из-за Отчуждений, которыми заправляла его тётя. Дом, в котором он жил со своей женой, представлял собой двухэтажное каменное здание, возвышающееся на одной из улиц центральной части западного Лондона. В течение дня этот район был полон людей, но в ночное время Драко мог насладиться одиночеством.       «Так-то лучше», — решил он.       Позади себя он мог разглядеть фигуру своей жены в постели и её красивое, словно фарфоровое, лицо, обрамлённое длинными чёрными волосами. Давным-давно он начал сравнивать её с куклой, одной из тех, что любили коллекционировать девочки. Она была идеальной, во всех отношениях. Астория Гринграсс-Малфой была родом из обеспеченной и чистокровной семьи. Она была и оставалась женщиной невероятной красоты, исключительного происхождения и высокого статуса. Для его родителей огромную роль играли эти пункты, и Драко охотно взял её в жёны спустя год после окончания Хогвартса.       Мысль о последнем дне пребывания в Хогвартсе заставила его вздрогнуть — слишком много воспоминаний осталось.       Я был трусом. Я мог бы остаться. Но нет. Они сказали мне пойти с ними, и я это сделал.       И когда родители договорились о заключении брака, он тоже согласился. Астория была не лучше и не хуже остальных девушек, которых подобрали для него родители, поэтому, в конечном итоге, они оба заключили этот вынужденный союз. И Драко быстро раскусил, что доброта, которую демонстрировала Астория, была лишь прикрытием для её пороков.       Она была женщиной, которая подвергалась приступам неконтролируемого гнева — хотя, когда Драко был мишенью, казалось, что это было не так уж впечатляюще. У неё был острый язык, и она знала, как моментально заткнуть кого-либо. Астория была склонна к фанатизму. А также жестокости, грубости и снобизму. Не то, чтобы для Драко это имело значение, поскольку он и сам часто проявлял такие качества.       Его беспокоило, что даже материнство не смягчило её.       Драко не думал, что оно сможет поменять Асторию, потому что не ожидал, что изменится сам. В конце концов, ребёнок — это просто ребёнок. Его отец никак не изменился после его рождения, ведь так? Люциус Малфой оставался таким же холодным и сдержанным, каким Драко представлял его и до своего рождения. Появление ребёнка мало значило для Драко — даже когда он увидел Асторию с младенцем на руках, это не вызвало в нём каких-то эмоций. Дети были помехой. Было лучше их видеть, но не слышать. Дети были глупыми и неспособными сдерживать эмоции. Они были раздражающими, постоянно что-то требующими и вообще занозой в заднице.       Но правда заключалась в том, что он надеялся — материнство изменит Асторию.       И это было связано с тем, что единственным тёплым воспоминанием из детства для Драко была его мать: её улыбка, мягкий голос, рассказывающий ему истории, когда он ложился в постель, и то, как она защищала его, когда Драко взрослел. И самое главное, как она предала Волдеморта, чтобы обеспечить его безопасность. Он знал, что она была холодной женщиной, но материнство изменило её.       Разве было глупо, что он возлагал такие же надежды и на свою жену? Его отец проявлял отцовские качества, или вся ответственность легла на плечи его жены? Этого он не знал, но кое-что было известно ему наверняка.       Драко изменился после того, как взглянул в глаза собственного сына.       Возможно, это изменение не было ошеломительным. Возможно, он совсем немного поменялся, но всё же, это произошло, и пути назад не было. Драко не знал, было ли любовью то, что он испытывал к своим покойным родителям. Но он был уверен, что свою жену Драко не любил. К тому же его настигло осознание, что впервые чувство любви он испытал к своему сыну.       Скорпиус стал единственной причиной для существования среди разрушающегося мира, жены, которая пугала его временами, но чаще злила, и смерти родителей. И его эфемерная привязанность к Астории Гринграсс постепенно растворилась с течением времени, когда она не пыталась скрыть своё плохое настроение при сыне, когда ругала его, унижала, а иногда вовсе игнорировала. В конце концов, она в одиночку уничтожила вероятность того, что Драко сможет её однажды полюбить, и Астория даже не осознавала это.       Тем не менее, Драко стал не просто терпеть присутствие своей жены, он начал полностью её игнорировать. Они жили в огромном доме, вели разные жизни, и снаружи никто об этом не знал. Это то, чего он и хотел.       Драко развернулся и прошёл через массивную дверь, ведущую в их спальню, и уставился на Асторию. Она громко выдохнула во сне и пробормотала что-то невнятное, словно ей было известно, что он наблюдает за ней. Затем, Астория вновь смолкла. Именно в таком виде она нравилась Драко больше всего — если слово нравилась можно применить к ней. Она не так раздражала. Так было уместнее.       Он молча прошёл мимо кровати к их комоду, в котором перебрал содержимое, и его пальцы подцепили старую, слегка поблёкшую фотографию. Драко подошёл к окну и посмотрел на неё.       Маленький мальчик помахал ему пухленькими пальчиками, и яркая улыбка осветила невинное детское личико, обрамлённое белоснежными волосами.       «Волосами Малфоев», — подумал Драко, слабо улыбнувшись.       Скорпиус Малфой унаследовал красоту от матери, но волосы и светло-серые глаза достались ему от Драко. Целители в больнице Святого Мунго что-то сказали ему о скарлатине, но он не поверил им. Тогда навалилось слишком много всего, и Драко разрывался на части. Министерство проводило реорганизацию, и он был занят тем, что пытался установить порядок в мире, который был погружен в хаос. Драко недавно получил повышение, перейдя на более сложную и напряженную работу. И когда Скорпиус слёг с болезнью, Астория называла его нюней, и Драко дважды подумал, что же послужило настоящей причиной недуга.       Мальчик скончался спустя три дня, его крошечное тело исхудало, кожа покраснела и словно горела от лихорадки, которая убила его. Вся радость, весь смысл жизни Драко исчез вместе с сыном. Он должен был знать, что счастье мимолётно. В детстве ему было известно, что в жизни мало радости, и небольшой кусочек счастья, который он получил, будучи взрослым, был отнят жестокой судьбой. Драко никогда не задумывался, что смерть и разрушения, которые были вокруг него, когда-то могут затронуть и его самого.       Но это произошло. Он потерял своего маленького мальчика. Он потерял то, что было его смыслом жизни.       Он потерял часть себя.       Драко был уверен, что никогда не забудет чувство, которое было внутри него, когда он стоял в больнице Св. Мунго, а его сердце словно умерло в то мгновение, когда он встретился взглядом с сочувствующими глазами женщины-медика, которую Драко специально нанял для Скорпиуса. Ему не нужно было устное подтверждение; он уже понял, что Скорпиус был мёртв.       По сей день Драко не мог выразить словами ту боль, которую он испытал, держа на руках хрупкое тело сына, всё ещё горячее из-за лихорадки. Не то чтобы это имело значение, но он ни с кем этим не поделился. Ни с женой, ни с родителями, которые тогда были живы, ни с кем бы то ни было ещё. Боль принадлежала только ему, и Драко хранил её в себе, запираясь в западной части дома, отказываясь от еды, воды, посетителей и работы в течение нескольких недель подряд. К тому времени Драко рьяно ненавидел свою жену, игнорируя её просьбы. Только после беспорядков в восточных районах Лондона между Министерством и группой тех, кто поддерживал магглов, что и привело к смерти его родителей, Драко, наконец, перестал скорбеть.       Когда он вернулся обратно к тем, кто остался жив, Драко изменился. Он стал человеком, который не имел семьи; у него был лишь мёртвый сын и ненавистная жена. Человеком, который научился отключать свои эмоции, чтобы проживать день за днём. Теперь он был тем человеком, которого отныне ничего не заботило — если он вообще когда-либо это умел проявлять заботу.       Драко вновь взглянул на фотографию. Сейчас ему было бы четыре года.       Этой осенью исполнилось бы пять.       Малыш на фотографии снова махнул ручкой и подарил ему ещё одну улыбку — невинную, светлую и настоящую.       Улыбку, которая была редкостью тогда, да и сейчас.       Улыбку, которая была яркой полоской на горизонте.       Улыбку Грейнджер.       И это было причиной, почему он никак не мог выбросить её из головы. Причиной, по которой он пощадил Лили Поттер. Причиной, по которой он позволил Грейнджер остаться в живых той ночью.       Разве Драко мог погасить яркое сияние среди вечной и глубокой тьмы? Он уже потерял сына. Он не мог потерять ещё и воспоминания о нём.