***
Джинни в страхе уставилась на Пэнси Паркинсон. Девушка сидела за массивным столом в кабинете, внутри которого было прохладно, несмотря на дневную жару на улице. Это был главный офис в здании, которое находилось ближе всего к дороге, ведущей в город, и его называли штаб-квартирой чиновников. Глаза Джинни распахнулись от ужаса. — Она же умрёт там, хотя не сделала ничего плохого! Девушка в униформе просто подняла глаза наверх, и они гадко блеснули. Мольба Джинни осталась без внимания. — Тогда пусть это послужит примером для остальных. Никто не имеет права перечить мне и тем, кто работает на меня. Джинни оцепенела от шока, а её ладонь метнулась к губам, в попытке подавить подступающий громкий всхлип. — П-прошу. Это я виновата в том, что произошло. Я-я… накажи меня вместо неё! Джинни проследила, как Пэнси отложила ручку, которую держала в руках, и вновь посмотрела на неё, испустив раздражённый вздох. Её лицо исказилось от едва скрываемого отвращения. — Я не заинтересована в твоём наказании. Как и планировалось, её выпустят на закате. А теперь, если ты, конечно, не возражаешь, я вернусь к работе. Джинни потрясённо уставилась на неё. Вот и всё — ни споров, ни мольб, ничего. Она отступила на несколько шагов назад, её глаза всё ещё были прикованы к тирану за столом — девушке, которая выглядела, как и все остальные сидящие в таком же кабинете в любом другом офисе. Но это была непростая девушка — она была воплощением зла, которое Джинни только могла себе представить. Жестокой, бессердечной, непреклонной, садисткой… Гермиона погибнет! Её глаза наполнились слезами от гнева и несправедливости. Дети, послушно ожидавшие её около кабинета Пэнси, сидели на трёх стульях, и их взгляды приковались к матери, как только она вышла в коридор. — Миона скоро вернётся? — от голоса Лили у Джинни перехватило дыхание, и она с трудом смогла ответить: — Я не знаю. Но я постараюсь убедиться, что она в порядке. Не в силах сказать что-либо ещё, Джинни осторожно вывела своих детей из здания, пытаясь успокоить их, ощущая себя разбито. Солнечный свет был таким ярким, что они прищурились, и, как и прежде, Джинни была в ужасе от жары. Невозможное пекло. Ох, Гермиона! Мне так жаль. Джастин рассказал Джинни о том, что услышал тем утром. Он поведал ей о перешёптываниях ночью, и что ему удалось узнать, что наказанием Гермионы стала изоляция в складском помещении без еды и воды. И это в такой день, как сегодня? Джинни пыталась не расплакаться. Внезапно она замерла, ощутив, как вспышка надежды заставила её сердце биться чаще. Краем глаза Джинни увидела человека, чьи волосы блестели на солнце. Словно нимб. Довольно иронично, что дьявол носил нимб. Джинни вздрогнула, остановившись посреди двора, и её дети развернулись, вопросительно смотря на неё. Она вздохнула и взяла Лили и Альбуса за руки, жестом указав старшему следовать за ними. От отчаяния Джинни двинулась в сторону Малфоя, не зная, что сказать, но осознавая, что должна сделать… что угодно, чтобы Гермиона осталась жива. Он стоял, прислонившись к зданию, где люди из Отчуждения получали еду, и, когда Малфой заметил её и детей, Джинни успела увидеть, как что-то промелькнуло на его аристократическом лице. Она остановилась, крепко сцепив ладони, не в силах подобрать слова. Он опередил её. — Пошевеливайся. Ты же знаешь, что ужин будет только через час. Никаких исключений. Джинни взглянула на него и по какой-то причине почувствовала напряжение, которого не должно было быть. Тяжело сглотнув, она заговорила: — Ты должен ей помочь, — слова прозвучали как мольба. Она неустанно смотрела на него, и напряжение становилось отчётливее на его лице, что-то в глубине серых глаз вспыхнуло. Возможно, это было раздражение, а, может, нечто другое. У Джинни не было времени думать об этом. — Она умрёт, — уголок его губ дрогнул, и Джинни продала бы душу, чтобы узнать, о чём он думал в этот момент. Её последние слова прозвучали шёпотом. Скорее всего, Малфой был её последней надеждой. — Пожалуйста.***
Глаза Гермионы резко распахнулись. Кто-то приближался — она это чувствовала, но ничего не могла сделать. Гермиона, чья кожа была липкой от жары, лежала на полу кладовой. На какое-то мгновение она была дезориентирована, пока боль вчерашнего дня не настигла её вновь, заставив испугаться. Как давно я нахожусь здесь? Этого она не знала. Часть Гермионы жалела, что она не умерла вчера днём, потому что боль была невыносимой. Её тело было слабым, а лицо всё ещё жгло в том месте, куда ударил Малфой. У неё пересохло во рту, и она почувствовала металлический привкус запёкшейся крови. Слева от себя Гермиона увидела пробивающийся через щель в двери свет, и слабое стрекотание, которое она приняла за сверчков. Итак, это была уже почти ночь. Почему я просто не могу умереть? Я хочу умереть! Гермиона провалилась в пронизанный болью сон и проснулась на утро от невероятной жары, которая только усиливалась. Она пролежала так несколько часов, не шевелясь и радуясь, что, по крайней мере, ей дали передышку от мучений предыдущего дня, но довольно скоро дневная жара и потребность сходить в туалет стали невыносимыми. Ползти в дальний угол маленькой комнаты было унизительно, но другого выхода не было. После этого Гермиона подползла к двери и прислонилась к ней, чтобы подышать ветерком, который был слабым и затхлым из-за жары. Жгучая жажда была настолько сильной, что чернота, наконец поглотившая девушку, стала спасением, положив конец пыткам. Гермиону разбудили шаги, и она зашевелилась, вертя головой по грязной земле, во рту пересохло так, что она едва ли могла бы что-то произнести. Когда Гермиона попыталась сесть, то обнаружила, что и на это у неё не хватит сил. Даже когда она пыталась собрать весь тот гнев, который помогал ей до этого, Гермиона обнаружила, что у неё ничего не осталось. Она была полностью истощена. Дверь, рядом с которой она лежала, открылась, впустив слабое дуновение вечернего ветра. Она открыла глаза, надеясь на спасение. Однако то, что она увидела там, заставило её сердце пропустить глухой удар. Он стоял к ней лицом, а за его спиной дотлевало вечернее солнце, отбрасывая тени. Она знала, что это Малфой — это было легко определить по ореолу серебристо-белых волос, обрамлявших лицо. Он стоял там, глядя на неё сверху вниз, и она сравнивала его с тёмным ангелом, хотя это было самым далёким от истины сравнением. Он был таким же чёрным, как и отметина на его предплечье, и ничего не изменилось. Он был заклеймён навсегда, как и она. Пожиратель смерти. Грязнокровка. Вот, что сейчас имело значение. — Поднимайся. Его голос завибрировал в ушах. Гермиона была не в силах шевелиться, говорить, делать что-либо, кроме как лежать и умоляюще смотреть на мужчину. На мгновение она чётко увидела его, а потом всё стало расплывчатым и следом вовсе испарилось. Она надеялась, что больше никогда не проснётся, но каким-то образом она была рада услышать его голос. Это означало, что она не умрёт в одиночестве.***
В тот момент Драко понял, что ненавидит Джинни Поттер так же сильно, как ненавидит грязнокровку Грейнджер. Но не настолько сильно, как себя за то, что пошёл на это. Он прекрасно понимал, что ему не следовало быть там, проверять грязнокровку, потому что это было её наказанием — тем, что она заслужила, но Драко каким-то образом убедил себя, что её смерть не должна быть на его руках. На этом всё, поскольку он не собирался заботиться о ней. Конечно, эта чёртова улыбка слишком сильно напоминала ему о том счастливом времени, которое имело место в его жизни давным-давно, но этого явно было недостаточно, чтобы стать причиной пробуждения уродливой совести, ведь так? Драко не знал, но он обнаружил, что уже стоял над обмякшим телом Грейнджер в тёмной кладовой. Она не двигалась. В темноте Драко не мог разглядеть, что с ней не так. В комнате было душно — слишком душно — и пахло мочой и потом. Мерлинова борода. Присев на корточки, он снова протянул ей руку, чтобы помочь, чувствуя вину. Драко держал себя в руках — возмущённый тем фактом, что его эмоции, казалось, дали сбой, — и замер. Соберись, Драко. Не похоже на то, что её смерть будет на твоих руках. Принеси ей воды, заставь сделать глоток, оставь её в покое, и тогда ты сможешь забыть об этой глупости. Но не чувствуй себя виноватым. Тебе не за что испытывать вину! Драко глубоко вздохнул. Вина была бессмысленной эмоцией, и только дурак мог испытывать её. Ему потребовались годы, чтобы научиться контролировать её, и сейчас было не то время, чтобы позволить такой мерзости нарушить баланс. Странный звук вырвался из глубины его горла, когда пальцы обвились вокруг её тонкого запястья. Она горела. Драко остановился, и что-то ледяное сковало низ живота, а затем всплыла в памяти фотография сына… — Поднимайся, — прошипел он голосом, в котором отчётливо была слышна паника. Она мертва? Неужели он случайно убил её? По правде говоря, Пэнси, скорее всего, убила бы её накануне днём, но сам же Драко просто хотел преподать ей урок. Он почувствовал, как дрожь страха пробежалась по его спине, заставив его вздрогнуть. Он моргнул, и его глаза загорелись, стоило ему уставиться на неё. Да какое мне, чёрт возьми, дело, умрёт она или нет? Она для меня ничего не значит. Она никому не нужна. Никто её не любит, никто не будет думать о ней. Она просто грязнокровка. И мне плевать. Плевать. Мне всё равно. Я бы не стал переживать. Не стал. Я не буду. Грейнджер зашевелилась и испустила вздох. Недолго думая, Драко вытащил её из тёмной кладовой под лучи вечернего заката. Даже в ярких красных, оранжевых и розовых тонах, созданных солнцем на пути к далёкому горизонту, её лицо казалось пепельным; это был странный, пугающий серый цвет. Он заметил следы пота, высохшего на её волосах и лице. Она выглядела ужасно — хуже, чем все, кого Драко видел за последнее время. Мертва. Она была почти мертва. Дай ей умереть. Они хотят, чтобы ты это сделал, тебе же ведь плевать? Какая разница: одной жизнью больше или меньше? Он убедил себя отвернуться от неё, отбежать и не оборачиваться, пока она вдруг не распахнула глаза. Этот взгляд заставил его почувствовать то, что он ощутил впервые, застав её на улице. Чёрт. Драко пытался усмирить дрожащие пальцы, пока рылся в поисках бутылки, но всё было тщетно. Судорожно двигаясь, ориентируясь на тусклый свет, он поднёс горлышко к её губам. — Пей, — широко раскрыв глаза, грубо прошептал он, опустившись на колени рядом с ней и положив голову себе на ноги. — Пей. Он с ужасом смотрел, как охристые глаза наблюдали за ним. Грёбаный Мерлин, что, если бы я убил её? — Пей, чёрт возьми. Он понимал, что его требование, скорее всего, не было услышано, а его настойчивость была вызвана страхом, что она умрёт из-за него, и Драко не знал, сможет ли справиться с этим. Он уже было хотел обратиться к Богу, когда внезапно Грейнджер открыла губы. И начала пить. Она пила долгими, жадными глотками, задыхаясь, кашляя, но не прекращая прижимать бутылку к губам. Затем она выронила её и застонала, но Драко двинулся вперёд, чтобы подержать бутылку, пока она продолжала поглощать воду. Он почувствовал слабость в коленях от облегчения, наблюдая, как она пьет. Когда бутылка вновь начала соскальзывать, он перехватил её так, чтобы Грейнджер не пришлось об этом заботиться. Драко смотрел на неё с опаской, одна из её рук обвилась вокруг его собственной — и он обнаружил, насколько нежными и мягкими были её пальцы. Драко понял, что, смотря на эту руку, размышляет о том, скольким людям она её протянула, чтобы помочь. Скольких мужчин она коснулась и сколько слёз вытерла. Его окружили безумные, невозможные мысли. Блуждая взглядом вдоль пальцев, которые так надёжно сжимали его, он где-то в глубине души решил, что, если бы она не была грязнокровкой, Драко нашёл бы её прикосновение приятным. Он был рад, что его мысли по-прежнему принадлежали… ему, поскольку не чувствовал себя комфортно и был озадачен тем, что происходило в его голове. Позади него солнце начало садиться за горизонт, окрашивая его в пурпурный и розовый цвет. Близилась ночь. Он на мгновение отвёл взгляд от Грейнджер, чтобы рассмотреть темнеющее небо. Затем Драко принялся вновь наблюдать, как она пила до тех пор, пока бутылка не опустела и её пальцы не перестали обвивать его руку. Драко выжидающе смотрел на неё; интересуясь, что будет, если его поймают вот так. Грейнджер была такой худой, горячей от лихорадки, беспомощной… Боже, если бы они увидели… Он не позволит им узнать об этом. Это было разовым случаем, и в следующий раз, когда она попадёт в беду из-за своего длинного языка, он позволит ей умереть. Да, точно позволит. Взгляд Драко скользнул вдоль её хрупкого тела и тонких рук, безвольно лежащих на земле, и он толкнул её. — Вставай. Она не шевелилась, её глаза были закрыты, а кожа всё ещё полыхала изнутри, и он чувствовал её жар даже сквозь свою униформу. Дыхание было ровным, но слишком поверхностным, чтобы его можно было назвать нормальным. Он знал, что с ней было что-то не так. Драко не мог оставить её там — Грейнджер была слишком слаба — но и не мог рисковать, понимая, что его могут увидеть и принять за идиота. Они убьют её; избавят от страданий. Драко снова подтолкнул её, но в этот раз более настойчиво. — Послушай, тебе нужно встать. Понимаешь? Тебе нужно встать. Она слегка дрогнула и застонала, но всё ещё не двигалась. «Она не может пошевелиться! Ты убил её, Драко», — прошептал внутренний голос. Она просто лежала там, как… Драко поднялся на ноги и уставился на неё, но всё, что она делала, это просто лежала. Паника, которая немного поутихла, когда Грейнджер начала пить, вновь охватила его, заставив сердце колотиться быстрее, а ладони стать влажными. Обычная грязнокровка, вот и всё. Всё. Если она умрёт, то кого это будет волновать? Меня — нет. Драко с трудом сглотнул, смотря на неё сверху вниз с плохо скрываемым ужасом, не в силах поверить в эту ложь. Она была похожа на тряпичную куклу, когда он поднял её, совершенно не ощутив веса, потому что Грейнджер была почти невесомой. Её голова запрокинулась, а непослушные волнистые волосы лежали у него на локте, её руки болтались по бокам, будто она была марионеткой, лишившейся своего кукловода. — Люмос, — шепнул он, наблюдая, как вспыхивает кончик его палочки. Затем он оглядел укрытый темнотой двор и здания. Драко знал, что все, кто был вынужден существовать в стенах Отчуждения, не помогут ей, несмотря на всё то, что она сделала для них. Они слишком боялись Пэнси, наказаний и смерти. Если он хотел найти помощь, ему нужно было найти Поттер. А пока Грейнджер рисковала умереть из-за него. «Я должен был просто позволить Поттер сделать это», — с раздражением подумал Драко. Но жалеть о том, что не сделал того, что должен был, было глупо, и, когда Драко достиг ограды, окружавшей двор, он положил Грейнджер на землю. — Агуаменти. Драко удивился, вспомнив заклинание, которое всегда считал бесполезным, но ощутил торжество при виде чистой, прозрачной воды, хлынувшей из кончика его палочки. Приземлившись на колени, Драко стянул с себя потную форменную куртку и сделал из неё освежающий компресс для лба Грейнджер, хотя, казалось, его прикосновения мало чем помогали; слишком сильно её лихорадило. Она лежала на пыльной земле, когда ночь настигла их, при свете заклинания Грейнджер выглядела ещё хуже, чем до этого. Его сердце быстро колотилось в груди, и он чувствовал головокружение. Когда она зашевелилась, неразборчиво простонав, он потянулся, чтобы убрать влажные локоны с её разгорячённого лица. Грейнджер дёрнулась от прикосновения его ледяных пальцев и снова застонала. Когда она перестала двигаться, он встал и тяжело вздохнул. Затем он повернулся и понесся к главному зданию Отчуждения. Мне будет чертовски жаль за то, что я сделал. Но всё уже сделано.***
Джинни заметила Малфоя задолго до того, как он увидел её в толпе людей, которые беспорядочно копошились вокруг кроватей. Он был высоким и серьёзным, ярко выделялся среди тех, кто ежился от страха и неуверенности. И эти глаза — холодные и сверкающие, когда он выискивал ими в толпе. Он ищет меня. Гермиона! Пожалуйста, пусть всё будет в порядке. Дети почувствовали внезапную тревогу Джинни и наблюдали, как их мать встала и понеслась сквозь узкие проходы между койками. Они двинулись вслед за ней, но Джастин удержал их, осторожно отправив к кроватям, обещая, что их мама скоро вернётся, когда найдёт Гермиону. Джинни уверенно двигалась вперёд и, остановившись перед ним, округлила глаза от беспокойства. — Миона? — выдохнула она. — Внутренний двор, — прорычал он, не в силах посмотреть ей в глаза, а его лицо не выражало никаких эмоций. — Если знаешь, что для неё будет лучше, действуй. Сейчас. Иди и никому не говори об этом. Джинни понеслась, не раздумывая и не желая терять ни минуты. Она чувствовала, как её горло сжималось и дышать становилось труднее. Достигнув дверного проёма, она на секунду замерла, наблюдая, как последний луч оранжевого солнца исчез за горизонтом, позволив лунному свету залить двор. Он оказался позади неё, и Джинни чуть не подпрыгнула, почувствовав, что она не одна. — Там, — его палочка загорелась, когда он направил её в восточном направлении. Джинни подбежала к лежащему на земле телу, затаив дыхание, а затем обернулась. — Спасибо. Она не знала, за что благодарила этого человека. Он мучил её мужа, брата и лучшую подругу. Он ничего не сделал помимо того, что превратил их жизнь в страдания, и ни время, ни изменившийся мир не сделали его другим. Или всё же сделали? Джинни посмотрела на него и увидела, как он переменился в лице, когда она сказала слова благодарности. Он пытался это скрыть. Джинни сглотнула, переведя дыхание. — Спасибо. Ты… наверно, спас ей жизнь. Он хмыкнул, и его лицо исказилось, словно Малфой испытывал ненависть. — Она ещё не спасена, — произнёс он без эмоций, и было слишком темно, чтобы рассмотреть, что было в его глазах. — И я ни для кого не являюсь спасителем, Поттер. Никогда не говори ей об этом. Не позволяй ей узнать, что я спас её. Или, что я злюсь, потому что на самом деле понимаю тот факт, что по какой-то неведомой, раздражающей причине это меня вообще волнует… Он отошёл с высоко поднятой головой и растворился в темноте, и Джинни повернулась, глядя с тревогой на свою подругу. Под покровом тёплой бархатной ночи Уизли никогда бы не смогла увидеть, как Драко остановился, чтобы повернуться и продолжить наблюдать с тревогой за тем, выживет ли Грейнджер или нет. Он сказал себе, что ему всё равно, но образ пылающей от жара девушки, лежащей у него на руках, не покинет его. Её глаза, лицо… они остались внутри него, и он не успокоился, пока Поттер не подняла голову грязнокровки и не прижала к своей груди. Грейнджер двигалась. Поттер что-то прошептала ей. Затем улыбка. Слабая, но такая искренняя в ночной тьме. В этой улыбке Драко почувствовал знакомую вспышку надежды внутри себя. Она будет жить. И только после этого он ушёл