***
Гермиона заметила, как Джинни бросила на неё встревоженный взгляд, соскребая еду с жестяных тарелок, которые использовались на ужине. Обязанность по приготовлению и уборке пищи не была тем, что она ненавидела, поэтому не было почти никаких остатков — люди голодали, и тратить еду впустую было непозволительно. Ей больше по душе было мыть посуду, чем готовить еду для министерских чиновников, поскольку блюда, приготовленные для них, была запретным плодом для остальных. И Гермиона после наказаний больше никогда не воровала еду. Никогда. Руки Джастина были по локоть в воде, когда он взял у неё очередную тарелку. Трое детей Джинни позади неё покорно вытирали посуду. Время, проведённое здесь, научило их говорить только тогда, когда к ним обращались, и, таким образом, Министерство подчинило их себе, высасывая жизнь, подобно дементору. Джинни остановилась на полпути, сочувственно взглянув на Гермиону. — Тебе больно? — её голос прозвучал приглушённо, а глаза скользнули по большому синяку на шее, оставленном Пэнси Паркинсон во время последнего наказания. Гермиона задумчиво покачала головой, не желая признавать, что это было так. Но Пэнси желала, чтобы это было невыносимо больно. Джастин вздрогнул, увидев выражение лица Гермионы. — Она — чудовище, — пробормотал он, закончив вытирать одну из тарелок, а затем аккуратно поставив её на стопку уже сухой посуды. Гермиона научилась избегать взгляда окружающих. — Ничего. Я привыкла. Это было горько, но, тем не менее, правдиво. Пэнси Паркинсон постоянно присутствовала в Отчуждении, и, хотя она больше не трогала Джинни и детей, Гермиона боялась, что это лишь потому, что ей приказали этого не делать. И она была в ужасе от мысли, что Пэнси в любой момент может сделать Джастина мишенью для своих издевательств. Это был всего лишь вопрос времени. Пэнси получала странное удовольствие от причинения боли Гермионе, и занималась этим она довольно часто. Тело Гермионы было позорно испещрено синяками, царапинами и ушибами, словно татуировками, показывающими то, как сильно её ненавидели. После долгого молчания Джастин снова заговорил. — Это из-за… того, что случилось, понимаешь? Гермиона удивлённо подняла на него глаза. — Что? Он сделал паузу и сглотнул, осторожно поставив ещё одну тарелку на стопку. — Ну, то, что случилось во дворе тогда, помнишь? Пэнси бы убила тебя, но Драко Малфой вмешался. Гермиона посмотрела вниз, пытаясь сглотнуть, но говорить о том, что она сама не понимала, было глупо. Её взгляд был прикован к мыльной серой воде в большом ведре, и она прикусила губу. — Черт побери, ты разве не слышала, как они шепчутся, Миона? Они говорят, что он заинтересован в тебе. И Пэнси это не нравится, потому что она хочет, чтобы он интересовался ею. Она чертовски ревнива, и это даже забавно, не правда ли? Вряд ли она когда-то думала, что ей придётся соревноваться с грязнокровкой. Гермиона пальцами сжала раковину. — Это не соревнование, — пробормотала она. — И он не заинтересован во мне! Лишь мысль об этом вызвала у Гермионы чувство подступающей рвоты. Она не могла избавиться от мыслей о том, что обязана Драко Малфою, а чувство благодарности, которое она испытывала по отношению к мужчине, было сравнимо с чувством страха о том, что однажды он может потребовать что-то от неё взамен. Когда-нибудь, возможно, не сейчас, но он потребует что-то, и Гермиона не сможет ему отказать. — Оставь её в покое, — успокаивающий голос Джинни прервал напряжённое молчание, и Гермиона почувствовала, как она выдохнула, даже не заметив, что вообще задерживала дыхание. Она почувствовала руки на своём локте. — Давай, пойдём спать, — предложила Джинни. — Я никого не хотел обидеть, — крикнул Джастин им вслед, стоило девушкам покинуть кухню. — Я имел в виду, что тебе стоит быть осторожней, Миона. Пэнси бывает злой без причины. А сейчас у неё есть причина ненавидеть тебя. Гермиона замерла в дверном проёме, ведущем в темноту снаружи. — Будто она может относиться ко мне ещё хуже, чем сейчас, — пробормотала она, не зная, насколько всё может стать хуже.***
Независимо от того, хотел он того или нет, но Джастин вложил эту мысль в голову Гермионы. Я же… не нравлюсь Малфою, ведь так? Это был вопрос, на который она не могла дать ответ, и какая-то её часть — давно умершая часть школьницы, жаждущей новых знаний — не могла откинуть эту мысль. Впервые с момента прибытия в Отчуждение Гермиона обнаружила, что наблюдает за Малфоем. Конечно, у неё было мало шансов проследить за ним, только мельком, когда он случайно заходил в обеденную зону, когда она ела свой скудный ланч, но ей удалось подметить, что он практически парил по двору — потому что Малфой не ходил, он передвигался гораздо изящнее. Гермиона винила Джастина в том, что она внезапно сосредоточила своё внимание на блондинистом мужчине, который, несомненно, был ответственен за Отчуждения, хотя практически не произносил ни слова. «Это странно», — подумала про себя Гермиона. Она не могла точно вспомнить, когда Малфой перестал быть таким разговорчивым. Во времена того, как они учились вместе в школе, он был дерзким малолетним снобом, у которого был длинный грязный язык. Он ходил по коридорам так, будто мир вращался вокруг него и ему было предоставлены такие права, которых не было у других. Гермиона списывала это всё на его тщеславие и старалась не задумываться об этом даже на мгновение. Но теперь мир стал другим, так что не исключено, что и он изменился. Война изменила людей. Одних к лучшему, других наоборот. Гермиона всегда была наблюдательна, и, когда ей наконец удалось сосредоточиться, она смогла узнать многое, следя за ним. Он командовал беззвучно, говоря только тогда, когда это требовалось. Тем не менее, несмотря на это, было ясно, что именно ему, впрочем, как и всегда, принадлежала власть. В некотором смысле он всё ещё был тем Малфоем, которого она помнила. Хотя он и не был добр, ему не нравилось то, что делали другие. На счёт этого Джастин не ошибся. Пусть другие и были излишне жестокими, Малфой был таким только при необходимости. Однако Гермиону продолжало беспокоить то, что он позволял другим делать то, что тем заблагорассудится, зная о последствиях, и осознание этого что-то пробудило в ней. Гермионе потребовалась пара секунд, чтобы понять, что это было разочарование. А чего я ждала? Он — Малфой. Чистокровный мерзавец. Самовлюблённый придурок. Мы все сделали выбор, и он поддержал Волдеморта. Он выбрал принять Тёмную метку, и этим всё сказано. Не так ли? Почему я разочарована? Будто я могла его уважать. Это были моменты, которые заставляли Гермиону сомневаться, не сошла ли она с ума. Потому что всё, о чём она могла думать, это о том чувстве, охватившим Гермиону в ту ночь, когда он держал её на руках. Обнимал её — она никогда не думала, что он вообще способен на беспокойство о ком-то. Он не дал ей умереть. Он был… Он был единственным, помимо её друзей и семьи, кто проявил к ней хоть каплю доброты. Она приписывала свои странные новые размышления тому факту, что в этом новом мире у неё было так мало друзей и близость Малфоя, казалось, привлекала её. Так и было, потому что другого логического объяснения она придумать не могла. Вдруг мы имеем сходство в этом новом мире? Я не буду думать об этом. Не буду. Я глупая, если считаю, что проявленная доброта означает, что он изменился. Меня даже не волнует, так ли это! Гермиона почувствовала, как покраснела. Хвала Мерлину, что это были лишь её мысли. К сожалению, она знала, что они были ошибочны, но ей было неизвестно, как остановить этот поток в своей голове. Мысли заполняли её разум всякий раз, когда Гермиона видела его. И она начинала ненавидеть то, что чувствовала — беспомощность, которая, казалось, подавляла разум, стоило ему взглянуть серыми глазами в её сторону. К счастью, он никогда не останавливал свой взгляд на ней. Что было хорошо. Даже лучше, чем хорошо — это было правильно. Драко Малфой не должен был смотреть на неё, а она, в свою очередь, собиралась перестать думать о нём.***
Это продолжалось примерно несколько дней — один, два, а затем три, пока Гермиона не потеряла счёт тому времени, что провела в Отчуждении. Она знала лишь одиночество и боль, и была рада, что у неё есть Джинни, дети и Джастин, которые составляли ей компанию. Ночи были долгими и пугающими — люди приходили и уходили. Однако койки никогда не пустовали, потому что появлялось множество новеньких — напуганных и сбитых с толку душ, которые заменяли тех, от кого избавилось Министерство. Дни были жаркими и тяготили Гермиону, словно груз, от которого невозможно было избавиться. Она всё время работала. Старалась избегать Пэнси. Игнорировать голод и жажду. Вскоре голод превратился в боль, сравнимую с получением синяков и ран. Гермиона больше не могла отличать оттенки этой боли; в конце концов, всё было по-прежнему. Ей была известна одна вещь относительно своей боли — когда Драко Малфой был рядом, она не становилась хуже. Он не позволял этому случаться. Неудивительно, что в жаркий день, когда у него был выходной, дела стали совсем плохи.***
Гермиона знала, что необходимо было находиться в компании и не быть одной. Она узнала это давным-давно от мамы и папы, а затем в Хогвартсе, где безопаснее было ходить группами. Гермиона упрекнула себя, заметив Пэнси Паркинсон, вышедшую из тени около кухни. Внезапно её глаза блеснули, словно аметисты, на круглом лице, и, хотя Гермиона послушно опустила голову, эта девушка остановила её, ударив заклинанием по ногам. Гермиона мысленно вскрикнула. Ещё одна категория боли пополнила её коллекцию. Она была острой и жгучей. Гермиона едва не упала. — Никогда не смей проходить мимо меня и не здороваться, грязнокровка. Слова были пропитаны отвращением; отвечать было не нужно, и Гермиона подняла голову в испуге, почувствовав себя ужасно; неужели она выглядела настолько отвратительно, чтобы так на неё смотреть? Они когда-нибудь оставят её в покое? — Что ж… я так понимаю, твоего спасителя сегодня нет? Слоняешься в одиночку, да? Эти слова были насмешкой, и Гермиона замерла от страха. Пэнси едва не уничтожила её пару недель назад. Она старалась больше никак не реагировать, только продолжала испытывать страх и вести себя покорно. — Я одна. Её сердце сжалось от беспокойства, и оно почти остановилось, когда Пэнси злобно дёрнула её за длинные кудри, заставив Гермиону вскрикнуть. Эта боль делала громче симфонию всех остальных чувств. — Я одна, — эхом отозвалась Пэнси. Она отпустила волосы Гермионы и заставила её повернуться к ней лицом. Гермиона молча смотрела на Пэнси, хотя что-то всё равно вывело из себя девушку в форме. — Я хотела бы поинтересоваться, что же ты делаешь? — сказала она притворно добрым голосом, но Гермиона слишком хорошо её знала. Эта девушка не была знакома с понятием доброты; боль была уже рядом — вопрос был только когда. Гермиона опустила голову, не в силах ни на секунду заглянуть в глаза Пэнси, полные ненависти. — Я… я не понимаю, о чём ты, — испуганно прошептала она. Как же Гермиона винила себя, что решила выйти во двор в одиночестве. Палочка Пэнси так сильно впилась в плечо Гермионы, что ей пришлось прикусить язык, чтобы не всхлипнуть. — Правда? — Фиолетовые глаза полыхали пламенем, которое было горячее, чем в аду. — Скажи правду, лживая шлюха. Самая выдающаяся ведьма нашего поколения, да, Грейнджер? Не говори мне, что считаешь себя умнее меня. Или это просто побочный эффект того, что ты грязнокровка? Она рассмеялась. Гермиона была поражена, осознав, что, несмотря на чудовищную сущность Пэнси, её смех был удивительно красив, и его даже не испортили оттенки ненависти. Она попыталась сделать шаг назад, чтобы убежать, но всё было тщетно. Пэнси остановила её, резко дёрнув за волосы. — Он оскверняет себя тем, что путается с тобой, шлюха? Ведь так, да? Я не могу даже представить, чтобы хотя бы один мужчина что-то мог разглядеть в тебе. Кроме Руквуда, конечно. Даже Флинт развлекается с несколькими девушками, которых занесло в эту дыру. Но они красивее тебя. Я бы никогда не смогла представить, чтобы Малфой… Гермиона подавилась словами, чувствуя, как мучительные слёзы подступили к глазам. — Я бы никогда…! Этого бы не было! Болезненно правдивые слова вырвались раньше, чем она успела прикусить язык, и лицо Пэнси исказилось от отвращения. — Ох, правда? Ты считаешь себя лучше него? Драко недостаточно хорош для такой грязнокровки, как ты? Гермиона побледнела, едва борясь с дрожью, медленно подступающей к её телу. Что бы она ни сказала сейчас, Пэнси накажет её. Выхода не было. Вздохнув, Гермиона почувствовала, что была на грани желания всхлипнуть. Она устала от боли, постоянных ударов плетью и предрассудков. Но ничего не могла поделать. Ей было интересно, что он делал, почему взял выходной и оставил её здесь в распоряжении… Нет. Он ничего не значит. Он не хотел мне помогать. Он не будет мне помогать. Мне нужно перестать на него надеяться. Больше нет места для надежды! Что же я с собой делаю? Желание заплакать стало неконтролируемым. Гермиона сглотнула — слюна была приторной и густой. — Нет-нет… он бы… никогда… Пэнси засмеялась. — Это ещё предстоит узнать, да, маленькая мерзкая шлюха? Гермиона вздрогнула, когда почувствовала жёсткий удар в район голени. Пэнси с триумфом смотрела на неё. — Как бы то ни было, его здесь нет, чтобы защитить тебя, не так ли? — шёпот казался радостным, когда она постучала палочкой по своему подбородку, словно размышляя о чём-то. Её глаза заблестели, и Пэнси снова рассмеялась. — Что же мне сделать с тобой, грязнокровка? Этот красивый смех не подходил глазам Пэнси, и, прежде чем Гермиона успела вздохнуть, девушка ударила её, от чего та споткнулась и упала. Зубы лязгнули, и Гермиона вздрогнула от этого звука. Она поняла, что прикусила язык, почувствовав вкус крови. Пэнси посмотрела на неё бешеным взглядом. — Умоляй меня. Умоляй меня не делать тебе больно, — прошептала она. Даже в шёпоте промелькнула нотка удовольствия. Гермиона боролась с собой. Одна часть хотела дать отпор Пэнси. Другая знала, что если она это сделает, то всё останется, как и прежде. Гермиона заворожённо смотрела на Пэнси, в то время, как девушка продолжала говорить с ненавистью. — Умоляй меня пощадить тебя. Палочка уже была наготове, а её кончик был направлен на Гермиону. На этот раз она не смогла сдержать крик, вырвавшийся из горла, когда её голова ударилась об пыльную землю. Пэнси одним движением отпихнула Гермиону ещё раз. — Умоляй меня! Гермиона почувствовала, как Пэнси ударила её по затылку, и лицо столкнулось с землёй ещё раз. Она закашлялась от пепла и грязи, когда те попали ей в горло, смешавшись с кровью, которая уже застряла там. Виски пульсировали, а боль не прекращалась. — П-пожалуйста, прошу… не н-надо… Не убивай меня. Прошу. Девушка без души и совести определённо не могла проявлять сострадание, не так ли? Гермиона ощутила, как Пэнси схватила её, следом перевернув на спину. — Ты считаешь себя особенной, да? Ты для него ничтожество, слышишь меня? Ничтожество. А теперь его здесь нет, и неважно, что с тобой происходит. Все ненавидят шлюх, не правда ли? Всем плевать на тебя! Гермиона старалась не подавиться кровью и грязью, застрявшими у неё в горле. В считанные секунды она ощутила полное изнеможение и прекратила борьбу, уставившись на Пэнси заплаканными глазами. Девушка подняла палочку и с ненавистью посмотрела на неё в ответ. — Он мой. И не смей забывать об этом. Гермиона зажмурилась, слыша собственное хныканье, в унисон звучавшее с сердцебиением. Я умру. В этот раз я умру. — Сектумсемпра. Сначала раздался злобный крик Пэнси, а затем Гермиона ощутила, словно её разрывает на части. Она закричала.***
Драко дрожал от ярости, глядя на Пэнси Паркинсон через большой стол из красного дуба, разделяющего их. Вероятно, это было ей даже на руку, потому что Драко никогда не хотел убить кого-то так сильно, как Пэнси. Его бледное лицо стало красным от крика, и он едва сдерживал себя, чтобы не перепрыгнуть через стол и не уничтожить существо по ту сторону. — Я же говорил тебе! Ты не имеешь права идти против моих приказов! Да как ты посмела! Ты хоть понимаешь, сколько потребовалось времени, чтобы уладить весь этот беспорядок, который ты здесь устроила?! Мерзкое кровавое мессиво. Впервые взглянув на Грейнджер, он задумался, осталось ли в ней что-то от прежней девушки. В конце концов, Бог, видимо, существовал, раз уж она выжила после такой пытки. Его ярость росла, и он пытался взять её под контроль. Пэнси рассмеялась, и это всё усложнило. Тупая, аморальная сука смеялась. — Будто мне не плевать, — сказала она в ответ. — Это лишь грязнокровка! — её голос пережало от слёз, причину которых Драко не понял. Грязнокровка. Да, она была ей. В ней было всё то, что презирало Министерство. Всё то, что они пытались искоренить. Грязная кровь. Мерзкая дрянь. Единственный луч в темноте. С той самой ночи в свете великолепного заката он думал только о ней. Интересовался ей. Присматривал. Его разум боролся с предательским сердцем. Я спас её, да? Зачем? Потому что она спасает меня, чтобы я не стал таким, как они. Она напоминает мне о моём прошлом, о моём сыне. О том, что я любил. Она единственная настоящая вещь в этом искусственном мире. — Я не допущу, чтобы ты убивала кого-то средь бела дня, ты меня поняла? Моё Отчуждение. Мои правила! Его голос казался странно-слезливым. Она чуть не умерла, и он это знал. Он видел это по выражению лица Поттер, прочёл на лицах тех, кто был свидетелем действия Пэнси. Он видел её тело — изуродованное и бледное. Вызванный целитель сказал, что дело плохо. Я должен что-то сделать. В следующий раз Пэнси убьёт её. Сумасшествие этой суки не имеет границ. Драко уставился на девушку перед ним; она была ярким примером того, в кого бы он превратился, если бы утратил всякую надежду. — Тебя раньше такое не заботило! — закричала Пэнси, топнув ногой. — Почему она имеет значение, когда есть и другие? Да разве она вообще имеет значение? Да, наверняка. Он знал, что да. По какой-то причине, которую он ещё не осознал, она имела значение. — Мне плевать на неё, — закричал Драко в ответ, сверкая серыми глазами. — Я тебе об этом уже говорил, тупая ты сука. Пэнси замолкла, будто его всплеск высосал из неё все эмоции и энергию, и она закачала головой. — Но ведь в ней что-то есть, ведь так? Её голос прозвучал тихо. Драко подумал, что, возможно, если бы эта девушка могла испытывать чувства, то в её словах прозвучала бы обида. Но наверняка кто-то вроде Пэнси Паркинсон давно утратил возможность чувствовать. Она была похожа на Беллатрису — человеческую оболочку, в которой зло нашло свой приют. Борясь с желанием высказать ей всё, что он думал, Драко заставил себя успокоиться. — Нет, ты ошибаешься, — сказал он без видимых эмоций. Гнев, который пронизывал пространство несколько секунд назад, испарился, оставив вместо себя равнодушие. — В ней ничего нет. Я предупреждаю тебя ещё раз. Ты не судья и не палач. Если я решу, что следует применить наказание, то сообщу тебе. Помни, ты работаешь на меня, а не на мою тётю. На меня. Фиолетовые глаза были прикованы к его лицу, но, если Пэнси и хотела что-то сказать, она поступила мудро и решила промолчать. Драко взглянул на неё. — Она под моей ответственностью. Не волнуйся, она больше не твоя забота. — Но… — Оставь меня. Он неподвижно ждал, пока не услышал, как за ней закрылась дверь, указывая на то, что Драко наконец остался один. Когда он открыл глаза, всё, что ему удалось увидеть перед ним, была Гермиона Грейнджер, лежащая на земле, и как её кровь смешивалась с пылью и впитывалась в землю. Да, теперь она будет его заботой. И ему нужно найти способ, чтобы убедиться, что никто больше не причинит ей вреда. У него уже была идея, дороги перед ним были открыты, за исключением одной большой преграды в виде одной фарфоровой куколки — его жены Астории.