Багровый луч надежды

      Драко внимательно наблюдал за тем, как его жена, отвернувшись от своего туалетного столика, возмущённо взглянула на него.       — Я не пойду, — деловито сказала Астория, изящно подняв руку с приглашением, которое он ей дал. Оно пришло как раз с утра.       — Ты серьёзно?       Он вопросительно поднял бровь. Уголки её губ, имеющих форму бантика, раздраженно скривились.       — Не пойду. Эти… люди. Я начинаю нервничать, когда их вижу.       Астория, отвернувшись обратно, подняла один из многочисленных флаконов с кремами для кожи. Она разыграла целую сцену, вздрогнув и заставив свой голос задрожать, будто была одной из тех женщин, которых действительно можно было бы напугать, хотя на самом деле она была крепким орешком.       Драко уставился на неё, на мгновенье потеряв дар речи. Он никогда не встречал женщину, которая была бы столь избирательна, как его жена. Она принимала решение в зависимости от сложившейся ситуации, совершенно не задумываясь о своём лицемерии. Не то чтобы Драко был вообще удивлён, что Астория верила только в собственную правду, несмотря на существование доказательств обратного. Но всё же спустя шесть лет брака он находил это поразительным.       — Эти люди — моя семья! Единственная семья, что у меня осталась. И в последний раз, как мне показалось, ты разделяла их взгляды. Мы разделяли.       Драко не заботила его семья, особенно Лестрейндж, но ему нравилось спорить с Асторией даже по поводу тех вещей, с которыми он был согласен. Она вновь обернулась к нему, держа в руках банку с кремом, который пах цитрусом, и ухмыльнулась неприятной улыбкой, которая была столько же отвратительной, сколько и прекрасной.       — Но, Драко, одно дело — разделять такие взгляды, а другое — ну… делать то, что делаешь ты в этом… грязнокровном Отчуждении, о котором столько разговоров, — её голос был пропитан снобизмом, и он недоверчиво уставился на неё, в то время, как её ресницы захлопали с притворной невинностью. Как же он её ненавидел.       — И что же ты прикажешь делать? Всего несколько недель назад ты жаловалась, что существует вероятность того, что грязнокровка может печь твоё любимое печенье в пекарне в центре города!       Астория молча изучала свою банку с кремом, а Драко постепенно начинал терять терпение. Эти приступы молчания нервировали его, потому что Астория не была глупой, чтобы думать так долго. Наконец она снова посмотрела на него своими глазами цвета оникса, отставив в сторонку баночку с кремом. Если она и заметила растущее недовольство Драко, то ничего не сказала по этому поводу.       — Всё дело в твоей жуткой тёте, — твёрдо произнесла Астория, вставая с места.       Драко следил за тем, как она плавно перемещалась по их спальне в одних белых трусиках. В начале их отношений это было его любимым зрелищем, однако теперь это никак его не трогало.       — Просто она мне не нравится. Она… действительно жуткая, Драко, и я не знаю, почему я вообще должна проводить с ней хоть какое-то время!       Она небрежно рылась в своей одежде, будто выбор подходящей блузки или юбки был самым важным делом. Но для простых людей, скорее всего, всё казалось трудным решением.       — Я же не прошу тебя переехать к ней в квартиру! — воскликнул он. — Я прошу тебя, как мою жену, о чём мне, видимо, стоит напомнить, пойти вместе со мной на празднование годовщины их свадьбы.       Астория издала тихий звук, похожий на скрипучее хихиканье.       — Драко, ты правда думаешь, что они любят друг друга? Я имею в виду, всем же известно, что Беллатриса Лестрейндж не знает, что такое любовь?       Он взглянул на неё, чувствуя, как жар поднимается вдоль шеи к щекам. Драко знал, что его тётя умеет любить; Волдеморт был её единственной настоящей любовью. Очень немногим было известно об этом, но всё же это было правдой.       — Она умеет любить, — его голос прозвучал ядовито. — Возможно, она просто вышла замуж не за того мужчину.       Астория вышла из гардеробной, держа в руках струящееся красно-белое платье, а затем перевела взгляд тёмных глаз на покрасневшее лицо Драко.       — Значит, мы должны прийти на вечеринку, посвящённую празднованию годовщины свадьбы двух людей, которые не любят друг друга? Верно?       Слова были произнесены с осторожностью, словно она всё же подумывала пойти, хотя Драко знал, что решение уже было принято, стоило ей увидеть адрес на развороте приглашения.       — Не похоже, что это что-то неприемлемое для тебя, Астория.       Он хмуро улыбнулся и задался вопросом, как давно по-настоящему этого не делал. На красивых щеках Астории появился румянец, а её губы искривились от недовольства.       — Как и для тебя, так ведь? — воскликнула она, бросив платье на их не заправленную кровать, а затем повернувшись к нему, смотря на него горящими глазами. — Швыряешь мне в лицо наши отношения, когда я делаю для них всё, а может даже больше!       Драко снова был взбешён её идиотским поведением, и его руки сжались в кулаки.       — Правда? Ну, дорогая моя, я был бы рад разбить все твои аргументы, но их попросту нет. Так что, я просто останусь при своём мнении, ладно?       Щёки Астории больше не были розовыми, они стали малиновыми. В некотором роде Драко был доволен реакцией; она слишком долго была причиной его страданий. Возможно, он никогда и не заботился о ней, чтобы это вообще его волновало, но, тем не менее, это было именно так. Драко наблюдал, как она схватила платье с кровати и быстро надела его, следом собрав тонкие, чёрные локоны блестящим гребнем. Его глаза внимательно следили за её волосами, и он вспомнил, как раньше они пробуждали в нём желание. Те дни ушли вместе с их сыном и браком. Теперь ничего не осталось. Их ничего не связывало, кроме магического свидетельства, которое Драко хотел бы аннулировать. Возможно, когда-нибудь. Когда-нибудь, когда перестанут следить за ним и за всем тем, что он делает. Но сейчас это было необходимостью. Это было правильно. Он же Драко Малфой, в конце концов. Она была идеальной женой для него. Он нуждался в ней.       Астория ухватилась за сверкающее золотое кольцо и собиралась надеть его на безымянный палец левой руки, как делала это каждое утро. Однако на этот раз она заколебалась, и её глаза злобно блеснули.       — Я даже не буду устраивать это показушное представление. Идиотское кольцо, чёрт возьми.       Она грубо ударила рукой по туалетному столику, шмыгнув носом. Это заставило Драко ухмыльнуться.       — Милая, то, что ты делаешь с этим кольцом, для меня не имеет никакого значения. Если тебе оно нравится, носи его. В любом случае мне всё равно.       Его слова прозвучали холодно, и он снова натянуто улыбнулся. Драко знал, что ей нравится носить это кольцо, потому что она выбрала его для помолвки. Он не любил её, но Драко знал Асторию — жадную, избалованную женщину, которой она была большую часть времени, и ему было известно, что отсутствие кольца на пальце причинит больше боли ей, нежели ему. Астория с ненавистью взглянула на него. Словно глупая дура, она упорно отказывалась надевать украшение, которое любила.       — Я не понимаю, почему так важно, чтобы я пошла на эту идиотскую семейную вечеринку, — прошипела она, сузив тёмные глазки. — Ты же можешь взять одну из своих шлюх, с которыми, скорее всего, трахаешься, разве нет?       Её глаза пылали огнём, что выглядело сексуально. Драко удивился, как вообще возможно чувствовать что-то к этой женщине. Он горько рассмеялся.       — Будто я бы стал осквернять себя таким образом, милая, — насмехался Драко. — Хотя, правда в том, что им бы удалось удовлетворить меня гораздо лучше, чем тебе.       Астория вскочила от возмущения, а затем ударила его по лицу, заставив поперхнуться воздухом.       — Ты мне отвратителен!       — А ты мне.       Он поднял руку, прикрывая лицо ладонью, и внезапно вспомнил жаркий полдень, когда Грейнджер сделала то же самое. Каким-то образом, с ней ему удавалось что-то чувствовать. Не просто жгучую боль, а нечто другое. Что-то реальное. В его памяти вспыхнуло воспоминание о страстных глазах цвета корицы, которые он не мог выбросить из головы уже несколько месяцев.       Я чертовски зол, вот что!       Эта мысль вернула его в ужасную реальность. Голос Астории зазвенел в комнате.       — Тогда возьми одну из этих шлюх! И выбери получше, чтобы надеть на неё всякие украшения, которые твоей душе будут угодны. Возьми Пэнси Паркинсон, которая, конечно же, притворяется, будто не хочет тебя. Как она в постели, а, Драко?       Слова Астории отдавали холодом и были острыми, как нож, который вонзили ему в спину, и они разозлили его.       — Я лучше умру, чем пересплю с ней.       Астория выпучила глаза, услышав его злой голос. И вместо того, чтобы спорить с ним дальше, как делала это обычно, она подавила гнев.       — Тогда возьми кого-то другого. Мне всё равно на то, кто это будет, и на эту вечеринку. Оставь меня в покое!       С этими словами, Астория бросилась прочь, запираясь в их огромной ванной, как часто делала это после их ссор. Драко выдохнул и был благодарен за благословенную тишину. Однако слова жены скребли когтями его совесть, и он не мог успокоиться.       Будто я бы стал спать с Пэнси Паркинсон! Даже если бы она была последней женщиной на земле, а у меня много лет не было секса.       Что ж, часть из этого была правдой. Он не касался Астории с момента гибели их сына; правда заключалась в том, что он не хотел касаться её в течение многих лет. По крайней мере, не так — и, в отличие от своих бывших товарищей и коллег, Драко не желал осквернять себя и связываться с одной из грязнокровок ради своего удовольствия. Это казалось извращением, и он не хотел быть похожим на них. И, в конце концов, ему не хотелось разводиться с Асторией, поскольку это бы запятнало его репутацию, а Драко не мог этого допустить. Быть женатым — нехорошо, когда ты хочешь познакомиться с другой женщиной, даже для секса. Помимо всего прочего, Драко забыл, что значит быть с женщиной, хотеть её и видеть в глазах желание.       Чертова несправедливость, вот что это! Я был плейбоем Слизерина всего семь лет назад, а сейчас? Как сильно я пал!       Вздохнув, он надел форменный пиджак поверх белой льняной рубашки, которую обычно носил, а затем обулся, попутно взглянув на себя в зеркало. Оценив свой внешний вид, Драко постучал по двери ванной комнаты.       — Я пошёл.       Из-за двери послышался всхлип.       — Конечно, не позволяй мне мешать тебе ходить на работу и делать там… что бы ты ни делал!       Драко закатил глаза, игнорируя её недвусмысленные намеки.       — Не позволяй мне мешать тебе сидеть дома и ничего не делать. Знаешь, ты могла бы хотя бы прибраться. Никто не протирал пыль и мебель с момента переезда, Астория.       За дверью послышалось шарканье ног, прежде чем её сердито распахнули.       — Не смей учить меня, как следить за домом, Драко Малфой! Я уже несколько раз просила тебя нанять горничную! Если бы ты правильно расставлял приоритеты, то этой проблемы бы не существовало. Кроме того, я вытирала пыль на прошлой неделе.       Она была крайне возмущена.       — В самом деле? Это был тот раз, когда ты протёрла мебель тряпкой, пока по телевизору не началась любимая программа? Потому что, по правде говоря, это не уборка.       Её побледневшее лицо снова приобрело красный оттенок.       — Если ты так сильно хочешь, чтобы не было пыли, то сам и убирай. Я вышла замуж за Малфоя и отказываюсь тратить время на такое бесполезное, маггловское занятие, как уборка пыли!       Драко наблюдал за ней, думая о том, что она угодила в его небольшую ловушку. Конечно, помогло то, что она была невероятно глупой.       — Что ж, тогда не забивай свою прекрасную голову домашними заботами. Одному лишь Мерлину известно, какие важные дела у тебя есть помимо всего.       В его словах было скрыто отвращение, но он произнёс это настолько обаятельно, что это не имело значения.       — Фактически я уже нанял нам помощницу. Она выйдет завтра, — сказал он. — Хотя есть некоторые правила.       Глаза Астории сузились, когда она выскользнула из ванной, и её шея, пальцы и запястья были увешаны украшениями, но обручального кольца не было.       — Какие правила? — спросила она с подозрением. Драко лишь взглянул на неё.       — Это мой дом. Я плачу по счетам. И я выбрал того, кто будет на нас работать. Она придёт сюда завтра. И ты не будешь устраивать шоу. Мы поняли друг друга?       В его глазах промелькнуло нечто, что можно было бы назвать добротой, которая иногда имела место в начале их брака. Но теперь это можно было назвать лишь выработанным терпением по отношению к ней, и не более.

***

      Гермиона вздрогнула и тщетно пыталась не смотреть на своё отражение в треснувшем зеркале, висевшем на массивной стене в общей уборной. Её карие глаза, не отрываясь, смотрели на крошечную ржавую металлическую раковину, и она заставила себя взглянуть наверх. Она понимала, что она там увидит. Гермиона уже запомнила каждый шрам — они навсегда отпечатались в её памяти.       Неужели я никогда не смогу вновь нормально взглянуть на себя? Боже, уже прошло несколько недель!       И всё же она смотрела, морщась от увиденного.       Её тело было полотном, разукрашенным войной, которая велась между Министерством и теми, кого они пытались истребить. Она была худой и бледной, острые бедренные кости торчали, а руки и ноги больше не были гладкими и гибкими, как раньше. У неё просвечивались кости, и Гермиона была похожа на призрак той женщины, которой она была давным-давно.       И шрамы — светлые и яркие следы на её коже — зигзагами спускались вдоль её тела, как белые молнии по бурому летнему небу. С того дня, как её пронзило проклятие, она старалась избегать зеркал. Гермиона перестала раздеваться рядом с другими женщинами, с которыми спала в комнате, и большую часть времени проводила одна. Даже сейчас она не могла смотреть на себя, прикрывая своё тело, покрытое шрамами, потрёпанным полотенцем, которое использовала для протирки посуды.       Слезы навернулись на её глаза и покатились по щекам. По крайней мере, Пэнси не задела лицо. Так, она хотя бы могла скрыть уродство под слоями поношенной одежды, которую ей позволяли носить. Но все всё равно смотрели. Гермиона знала это, потому что чувствовала взгляды. Они смотрели и шептались, некоторые хихикали, другие одаривали сочувствующими взглядами. Но никто не подошёл к ней и не спросил всё ли в порядке. Никого это не волновало. Так что Гермиона держалась подальше ото всех, кроме того времени, что проводила с Джинни, Джастином и детьми. Так было правильно.       По какой-то причине Пэнси Паркинсон прекратила применять к ней ежедневные пытки, которым Гермиона подвергалась до того дня — дня, когда на её теле остались уродливые шрамы. Она могла только догадываться, почему так произошло, поскольку бремя новой жизни уничтожило в ней её любопытство, и Гермиону больше не волновало, почему происходят те или иные вещи. Ей было интересно лишь то, как прожить ещё один день так же бесцельно и бесполезно.       Да, то, что произошло между ней и Пэнси, изменило Гермиону. Её друзья не раз говорили ей об этом. Нервозность и беспокойство были наименьшим из того, что с ней стало, потому что Гермиона рыдала во сне, видя в своих сновидениях такие вещи, о которых не могла говорить, и эти ужасы преследовали её. Как бы она ни хотела, кошмары не прекращались. Это уже не было прошлым, это стало настоящим. Сны об Отчуждении, умирающих и уже мёртвых детях, дементорах, Пэнси Паркинсон, хихикающей и возвышающейся над ней с палочкой. В том древке была боль; боль, которую нужно было прочувствовать, и кровь, которая никак не останавливалась. И Гермиона плакала, рыдала, просила пощады…       Она протянула указательный палец, коснувшись зеркала, и проводя им по шрам, видневшимися в отражении на опечаленной девушке. Гермиона что-то напевала себе под нос, на мгновение подумав, что не все её сны были кошмарами. Большинство, конечно, были ими, но иногда Бог давал ей передышку. Иногда он снился ей. Его не было там, когда Пэнси сотворила то, что сотворила, но потом он всё равно позаботился о ней, пытался спасти и сохранить столько, сколько мог. Её палец заскользил вниз…       — Бадьян.       — Что?       — Экстракт бадьяна, Поттер. Разве ты забыла уроки Снейпа? Шрамы останутся, но, по крайней мере, нам удастся привести её в порядок, и бадьян может помочь в этом.       — Верно… ты прав. Где его взять?       — У целителей должно быть…       Затем она почувствовала нежное прикосновение к своему телу, как он пытался поднять её, стараясь не навредить ещё больше, и кровь на его мантии, на красивых руках, и она…       — Миона?       Голос Джинни вырвал её из задумчивости. Гермиона вздрогнула и вскрикнула. Она разглядела виноватое выражение лица Джинни в зеркале. Она забыла, что всё что угодно могло испугать её сейчас.       — Прости, — шепнула Джинни, медленно подходя к подруге.       Оба девушки на несколько секунд уставились на свои отражения, и единственным звуком, заполняющим тишину, была вода из ржавого крана.       — Всё в порядке.       Гермиона опустила голову, а её голос прозвучал тихо, почти как шёпот. Джинни нежно убрала тяжёлые влажные кудри с лица подруги и покрытого шрамами плеча, пытаясь распутать спутавшиеся локоны. Когда ей это удалось, волосы легли на спину Гермионы. Ни одна из них не заговорила во время этого жеста. Когда Джинни опустила расчёску на раковину, Гермиона сглотнула и повернулась.       — Спасибо.       Джинни почувствовала, как сжалось её горло, когда увидела, что из глаз лучшей подруги побежали слёзы.       — Не за что.       Дыхание Гермионы стало прерывистым.       — Я выгляжу чудовищно. Меня бы это мало волновало, но… Джинни! Они и так смотрели на меня, а теперь…       Она замолчала, и Джинни обняла Гермиону, держа за плечи столько, сколько было нужно ей, и желая, чтобы было что-то ещё, что она могла бы сделать для неё. Но Джинни больше ничего не могла предложить.       Гермионе снился сон, хотя она не помнила, о чём он был. Ей было лишь известно, что она была напугана чем-то, что кто-то бежал за ней и почти догнал, если бы она не продолжила двигаться.       Гермиона даже не осознавала, что голоса вокруг неё были не во сне, а наяву.       — … будет лучше, если она уйдет.       — … он вернулся. Она не тронет её.       — … больше не видеть её!       Гермиона изо всех сил пыталась проснуться, вырваться из крепких объятий сна и разобраться в том, что она слышала. Последние несколько слов принадлежали Джинни.       Гермиона повернула голову, лёжа на скомканной подушке.       — Но, мама, я не хочу, чтобы она уходила!       Лили начала плакать, и от её сладкого, но испуганного голоса Гермиона резко открыла глаза и, присев, она в замешательстве посмотрела на Джинни.       — Что… что происходит?       Её голос был хриплым от сна, и она не могла трезво оценить то, что казалось ей серьёзным. Джинни потянулась к ней, чтобы погладить её по волосам.       — Они… они ждут снаружи.       Слова прозвучали невнятно, и Гермиона посмотрела на всех, кто был вокруг. Джастин стоял в стороне с мрачным выражением лица, и дети собрались вокруг её кровати, а глаза Лили были полны слёз.       — Не уходи. Миона! Не уходи!       Её крошечная ручка с удивительной силой сжала запястье Гермионы, и она усадила ребёнка на кровать рядом с собой, поцеловав в макушку, продолжая искать взглядом ярко-карие глаза Джинни.       — К-куда мне нужно идти? — спросила она шёпотом без видимых эмоций.       Джастин перебил Джинни.       — Драко Малфой пришёл всего час назад. Он вызвал тебя. Ты должна пойти с ним.       Кровь Гермионы застыла в жилах.       — С М-малфоем?       — Ты не понимаешь? — спросил он громче. — Когда ты будешь с ним, эта сумасшедшая сука не сможет навредить тебе, Миона! Чёрт возьми, у тебя разве есть выбор?       Лили крепко сжала рубашку Гермионы.       — Нет, не уходи! — кричала она.       Гермиона почувствовала, как бешено и странно колотилось её сердце. Она сморгнула горячие слёзы от удивления и замешательства, ругая себя за то, что её руки заледенели.       — Я…       Странный смех с ближайшей койки прервал её.       — Если ты не пойдёшь, то я пойду, — сказала пожилая женщина хриплым голосом. Она ещё раз рассмеялась. Гермиона отвернулась от неё и снова посмотрела на Джинни и Джастина.       — Я не могу, — наконец сумела выдавить она. — Я не могу оставить вас здесь.       Глаза Джинни одновременно искрились от боли и ужаса, но она крепко сжала пальцы Гермионы.       — Послушай, ты должна пойти. Разве это может… быть хуже? — шепнула она. — Он… я не думаю, что он…       Неужели Малфой причинит ей боль? После всего, что он сделал для неё?       — После того, что сделал для тебя?       Если бы было что сказать, Гермиона не смогла бы, потому что к ним подошёл чиновник.       — Она отправляется со мной сейчас, — скомандовал он, растолкав детей и снова заставив Лили плакать.       — Нет, Миона!       Гермиона почувствовала, словно её разрывали на части, и она встала, шатаясь и смотря на мужчину в форме.       — Могу я попрощаться? — умоляюще спросила она, зная, что ей не дадут.       Конечно, она получила отказ, и чиновник болезненно впился пальцами ей в плечо.       — Ты пойдёшь сейчас же.       Спотыкаясь и едва ли не падая, Гермиона смогла наконец выпрямиться, пока её волокли через комнату, а она смотрела на свою семью испуганными глазами. Вскоре они превратились в расплывшееся из-за слез пятно, а затем и вовсе исчезли.