***
Ранее этим утром.
Пэнси Паркинсон подняла глаза, когда дверь её офиса в Отчуждении открылась. Беллатриса Лестрейндж проскользнула внутрь, с громким стуком захлопывая дверь. Пэнси встала, чтобы поприветствовать своего босса, и улыбнулась, хотя её чувства от этой встречи нельзя было назвать приятными. На самом деле, настроение Пэнси сегодня было довольно сварливым и отталкивающим. Гадкое чувство охватило её, когда она услышала от Руквуда, что Драко Малфой приютил грязнокровку в своём доме в Кенсингтоне. Быстрый осмотр территории подтвердил её догадку: Гермионы Грейнджер нигде не было. Мерзкий подлец! Не даёт мне выполнять мою работу! Это разозлило Пэнси до такой степени, что её затрясло от ярости. Гнев почти заставил забыть о присутствии Беллатрисы. — Я получила твоё сообщение. Её голос прозвучал хрипло, и она отказалась сесть, поэтому Пэнси пришлось смотреть на неё снизу-вверх. Это раздражало. — Спасибо за быстрый отклик. У меня есть подозрения. Пэнси поднялась на ноги, не желая оставаться в подобном положении, чувствуя себя унизительно перед ведьмой, с которой хотела быть на равных, хотя и понимала, что такого никогда не будет. — Подозрения? Касаемо чего? В голосе Беллатрисы прозвучала насмешка и скука. Пэнси ощутила, как в ней вспыхнул гнев — тот самый гнев, который навсегда засел в её сердце с тех пор, как она начала работать в новом Министерстве. — Касаемо того, как Драко Малфой следит за Отчуждением, и о нарушении субординации. Её ответ был кратким, наполненным пренебрежением. — Меня не стоит вызывать по такому поводу. — Да. Тебе следует напрямую переговорить с ним. В конце концов, будет лучше, если это получится уладить между вами двумя, не так ли? Пока она говорила, Беллатриса начала небрежно крутить палочку в руке и её чёрные глаза скользнули по лицу Пэнси. Девушка прикусила нижнюю губу. — И, возможно, я смогу получить ответ на вопрос: почему он каждый день забирает грязнокровку в свой дом в Кенсингтоне? Она ненавидела свой собственный голос — слишком детский и похожий на визг. Она ненавидела чувства, которые Драко Малфой заставлял её испытывать; он вырывал на поверхность неуверенность и разочарование, которые Пэнси почти почти никогда не испытывала. Она была сильной. Она знала, что могла быть безжалостной. За исключением того случая, когда дело доходило до некоего светловолосого руководителя патруля. Грх. Она ненавидела его! Беллатриса злорадно рассмеялась. — Ах, значит, всё дело в ревности, ведь так? Она надсмехалась над Пэнси и качала головой. Паркинсон изо всех сил пыталась не допустить появления румянца на щеках и возмущённо ощетинилась. — Всё не так! Речь не об… Беллатриса отмахнулась. — Избавь меня от подробностей. Мне нет дела до твоих никчёмных проблем, девчонка. То, что происходит между тобой и моим племянником — это не то, на что я буду тратить своё время, ты меня поняла? Грязнокровку выбрала жена Драко, если ты забыла о её существовании, тем более, та лишь является прислугой в их доме. Лицо Пэнси покраснело, пока она старалась не поддаваться на провокации Беллатрисы и боролась с тем, о чём она ей напомнила, — Драко был женат. К чёрту всё! К чёрту его за то, что женился на ней! Она прочистила горло и провела пальцем по столу, пытаясь упорядочить мысли в голове. — То есть, теперь мы можем выбирать себе грязнокровок и выводить их из Отчуждения, когда нам заблагорассудится? Разве это не противоречит той цели, ради которой всё это затевалось? Беллатриса рассмеялась. — Не проси меня объяснять тебе мотивацию поступков Астории Малфой и её глупых прихотей. Драко, кажется, сильно увлечён ею, — напомнила она девушке с той самой отдачей, с которой любила давить на болевые точки. Это было для неё так же весело, как и применение Круциатуса. Пэнси побагровела, а Беллатриса продолжила говорить: — Я уже сказала ему, что быть Малфоем — это больше, чем пускание слюней на любую симпатичную чистокровную, но разве он меня послушал? Она хихикнула. — В любом случае, меня мало волнует, что происходит с теми, кто пошёл против воли Повелителя. Пэнси уставилась на неё, тяжело сглотнув, и в её извращённом уме закрутились шестеренки. — С теми, кто пошёл против воли? — резко выпалила она. — А что насчёт полукровок? Сочувствующих? Беллатриса равнодушно пожала плечами. — Мне плевать на них. Глаза Пэнси заблестели от радости. — И они просто ничтожества, — пробормотала Паркинсон. Драко пытался лишить её возможности наказывать так, как она хотела. Что ж, Пэнси решила, что в его игру могут играть и двое.***
Один месяц спустя.
Много лет назад — ещё в Хогвартсе, — Драко решил, что Маркус Флинт — настоящий мудак. По правде говоря, он никогда не задумывался о том, каким отвратительным извращенцем тот являлся, пока не стал работать с ним в Министерстве. Пока Флинт сидел в здании Отчуждения, поедая свой ланч, Драко старался не морщиться, когда Маркус рассказывал об очередной грязнокровке, с которой переспал, забрав из отельного номера Грейбэка. Он без особого интереса гадал, где именно жил оборотень, поскольку не мог вспомнить ни адреса, ни каких-либо деталей об этом существе. Если Флинт был мудаком, то Грейбэк был отвратительной, садистской тратой места и плоти. Блондин осмотрел свой обед — картофель в мундире и нежное жаркое, которое накануне приготовила Грейнджер. В целом, по вкусу было неплохо, и это, ко всему прочему, стало частью проблемы. Он понял, что Грейнджер хорошо разбиралась во многих вещах. И, возможно, это было следствием того, что она умело обращалась с половой тряпкой или готовила вкуснейший Йоркширский пудинг, но Драко не мог не думать о ней, когда её не было рядом. Это было неправильно… совсем неправильно. Но опять же, думать о Грейнджер было лучше, чем слушать то, о чём говорил возбуждённый Флинт. — Ты уже трахнул её, Малфой? Его лицо стало ещё уродливее, когда тот ухмыльнулся так, что Драко едва не поморщился при виде этой физиономии. Он проглотил картошку, пытаясь не дать ей застрять в горле. — Что? — Ту горячую штучку, которая якобы убирает твой дом? Я хочу знать, что ещё входит в круг её обязанностей. Этот мерзкий комментарий прозвучал в сопровождении конского смеха Флинта, когда тот откинулся назад с довольной ухмылкой. На этот раз Драко вздрогнул. — Я не такой, как ты и твои друзья, Флинт. Я уже сказал, что не хочу пачкать себя связью с грязнокровками, и я лучше умру, чем прикоснусь к ней! Флинт приподнял густую бровь и вновь заговорил: — Кто хотя бы раз отказывался от хорошего секса? Полагаю, брак превратил тебя в ханжу. — И, очевидно, что время никак не смогло изменить мои предпочтения. Он встал. Аппетит пропал, несмотря на кулинарные таланты Грейнджер. Драко невероятно сильно хотел уйти подальше от Флинта и от чёртового Отчуждения впервые за длительное время. Даже от взгляда в сторону Маркуса у него побежали мурашки. К тому же, без присутствия Грейнджер, нахождение в Отчуждении было невыносимым. Флинт рассмеялся. — Не уходи, Малфой. Мы же просто болтаем, разве нет? Это же просто секс, и ты должен признать, что грязнокровки очень падки на член. Драко сглотнул, а затем выпрямился, почувствовав, как затекла спина. — Ты отвратительный негодяй. И мне плевать, что ты делаешь с мерзкими грязнокровками или любой другой женщиной, правда. Удачи тебе в этом, но избавь меня от отвратительных подробностей. Он развернулся, схватив свои вещи и выскользнув из здания, убедившись, что вид у него был грозный. Драко определённо не хотел, чтобы кто-либо знал, что заставил его чувствовать Маркус при упоминании Грейнджер и об использовании её… в том самом смысле. Чёрт! Он тут же решил, что все те пошлые мысли, которые возникли в его голове, появились только из-за разговора с Флинтом. В конце концов, сам Драко не думал о Грейнджер в подобном ключе, по крайней мере, до недавнего времени. У него давно не было секса, и, к сожалению, это тоже стало частью проблемы. И она грязнокровная сука. Он обнаружил, что стоит на окраине Отчуждения, глядя на дорогу, ведущую прочь из этого места. Даже если она сука, то она м… Губы Драко скривились в тоскливой усмешке, и он был рад, что сейчас он один. Неужели он считал, что Грейнджер…? Нет. Никогда. Во всяком случае, она не принадлежала Флинту. Драко осознал, что мысль о том, что Флинт приблизится к Грейнджер, заставила его прийти в ярость. Он решил, что это произошло только потому, что даже такой человек, как Грейнджер, не заслуживает того, чтобы такой тупица, как Маркус и его мерзкие друзья, прикасались к ней. Он только что спас её от жестоко обращения Пэнси Паркинсон, а теперь ему придётся иметь дело с похотливым ублюдком Флинтом. Драко аппарировал в Кенсингтон, а затем быстро направился к дому, уверенный, что, даже если Флинт в извращённом плане захотел бы обладать Грейнджер, то он не сможет просто прийти в его дом и забрать её. Она в безопасности. Она в безопасности от Флинта. Но что насчёт…? Грязные разговоры за обедом — это одно, но Драко начал осознавать, что слишком часто стал думать о чувствах, которые в нём пробуждала Грейнджер. И это были не только сочувствие и симпатия, с которыми было трудно совладать. Нет, это были опасные чувства, которые, словно на цыпочках, подкрадывались к границе, которую он не осмеливался переступать. Это были бессмысленные чувства, которые вызывали в нём приятную боль. Она — грязнокровка. Это правда. Но в этом мире такие мужчины, как Флинт, Мальсибер и Грейбэк закрывали на это глаза, трахая любую женщину, проходящую мимо — если она, конечно, хороша собой. Какое это имело значение? Для чего ещё нужна была грязнокровка, если не для секса? А Грейнджер была… Я не могу думать о ней в подобном плане. Никогда. Чёрт, неужели я настолько отчаялся? Одежда, которую он дал ей пару недель назад, хорошо сидела на ней. Фактически, как вторая кожа. Это мешало Драко не замечать её. Она была худой. Но не слишком, учитывая тот факт, что её питание теперь было регулярным, и даже слепой бы заметил, что Грейнджер стала поупитаннее во всех нужных местах, которые превосходно выпирали, и, всякий раз проходя мимо девушки, Драко разглядывал их. Она никогда не разговаривала, но он знал, что она находилась здесь. И он чувствовал себя некомфортно, когда знал, что её не было в доме, а он продолжал думать о ней. «Она отвратительна», — сурово сказал Драко сам себе, когда его дом оказался в поле его зрения. Да, возможно, так и было. Но она была привлекательной. Не как Астория или другие женщины, которые ему нравились на протяжении многих лет. Грейнджер была утончённой. Драко винил во всём проблемы в своей личной жизни. Он винил Асторию за то, что та была бесчувственной тряпкой. Не то чтобы он вообще хотел считать Грейнджер привлекательной. Он этого не делал. Она не такая. Совсем. Даже после того, как она стала заботиться о себе, а сытная еда вернула румянец её щекам и блеск невероятно растрёпанным волосам. Он наблюдал, как она ухаживала за садом, и восхищался тонким локонами, которые выбивались из собранных на затылке волос, напоминающих коричневую гриву. Он был загипнотизирован тем, как солнце касалось её, целовало кудри, придавая им медные отблески. И когда она возвращалась в дом после того, как работа была закончена, и вытирала пот с лица, тело Драко реагировало ненадлежащим образом, и он задавался вопросом: каково это — прикоснуться к ней, поцеловать её в шею, попробовать на вкус, вдохнуть аромат согретых солнцем волос и… Разорви меня Гиппогриф! Она надела новую одежду и стала нормально питаться, и это возбудило меня? Он откашлялся, чувствуя, как под носом выступил пот. Нет, конечно, он не возбудился. Что-то шевельнулось в штанах, и та самая приятная боль шёпотом воззвала к желанию. Вот и доказательства обратного, Драко. «Что ж, здесь уже явно ничего не поделаешь», — решил он. Драко явно сходил с ума, и ему в любом случае нужно было действовать вне зависимости от испытываемых невозможных чувств. Он не был похож на Флинта. Или на остальных. Потому что у него всё было под контролем. Контроль. Ему просто нужно было об этом помнить. Вот и всё.***
Гермиона знала, что для Астории это было просто игрой для поддержания контроля. Она стояла на четвереньках на кухонном полу, не желая уступать темноволосой красавице, стоящей перед ней и смотрящей свысока. — Когда я говорю, чтобы ты вынесла весь мусор, это означает весь мусор, а не только то, что ты решила выбросить. Посмотри туда ещё раз! Гермиона повернула голову и посмотрела в сторону дурно пахнущего мусорного бака, заметив кожуру от фруктов и протухшую курицу на дне. Она хотела их выбросить, но в утренней спешке просто не успела этого сделать. Астория ткнула Гермиону носком изящного ботинка. — Получается, ты оставила этот мусор здесь, так? Тогда делай то, что я тебе сказала! Гермиона напряглась, пытаясь удержать подступающую рвоту от отвратительного запаха, исходящего от мусорного ведра. — Я не буду это есть! В голосе отчётливо было слышно неповиновение, и она уклонилась от удара ногой, когда Астория громко рассмеялась. — Ох, ещё как будешь! Тебе нужно научиться подчиняться, шлюха. Ты всего лишь мерзавка, которая портит мне репутацию, ты вообще знаешь об этом? Если девушки, с которыми я общаюсь, узнали бы, что мой муж привёл в дом грязнокровку в качестве домработницы, они бы подняли меня на смех. Если ты не в состоянии тщательно выполнять свою работу, то я позабочусь о том, чтобы преподать тебе этот урок. Сказав это, она резко ударила Гермиону палочкой, которую вытащила из кармана нефритово-кремового платья. Грейнджер, стоявшая на коленях, вздрогнула от острой боли, но оставалась стойкой, отказываясь делать то, что ей приказывали, потому что это сломило бы её самым постыдным образом. Ни один человек, даже грязнокровка, не должен был есть из мусорного ведра. Её сердце заколотилось от злости, но Гермиона не произнесла ни слова, продолжая проявлять упорное неповиновение. В течение последнего месяца ей приказывали ходить по дому и выполнять любую грязную работу, которую придумывал для неё Малфой, а в Отчуждении она слушала, как Джинни плакала каждую ночь, крепко прижимая к себе Лили, боясь, что может потерять и свою дочь. Ей приходилось терпеть перешёптывания, насмешки других женщин, которые называли её шлюхой, ехидно спрашивая, что она делает для того, чтобы Малфой оставался таким довольным. В то время, когда она на весь день оставалась в Отчуждении, ей приходилось терпеть прикосновения и улюлюканья других чиновников, которые считали, что, как только Малфою она надоест, то они получат шанс использовать её. Тот, у кого были самые зловещие глаза, был Руквуд — худшим из всех остальных. Гермиона содрогнулась при мысли об этих мужчинах и о том, что они хотели с ней сделать, но задалась вопросом: было ли это хуже того, через что она уже прошла благодаря садистке Пэнси Паркинсон? В любом случае, её отныне это мало тревожило. — Сейчас же, — приказала Астория, крепко стиснув пальцы на шее Гермионы, чтобы опустить её лицо прямо в мусорное ведро. Девушка на коленях сжала губы. Неожиданно в дверях послышались шаги. —Я надеюсь, что мне кажется, что ты пихаешь её лицом в мусорное ведро, ведь так, Астория? Гермиона чуть не заплакала от радости, услышав бархатный, протяжный голос Малфоя, эхом разнёсшийся по огромной кухне. Болезненная хватка на шее мгновенно ослабла, и Гермиона отпрянула, увидев, как свирепо Малфой смотрит на жену. — Разве ты не говорила, что у тебя сегодня по плану день шопинга? Почему ты ещё не ушла? Время уже перевалило за полдень. Семейный приём состоится уже через две недели. Одному Мерлину известно, хватит ли тебе этого времени, чтобы найти что-нибудь подходящее для этого случая. Усмешка, которая появилась на лице Астории, была пугающей. — Ох, вам не терпится побыть наедине? Пожалуйста, не хочу отвлекать вас от ваших полуденных наслаждений! — её глаза горели от гнева, а щёки покраснели. — Я не желаю терпеть её в нашем доме, если она даже не знает, как исполнять свои обязанности, Драко! Он потянулся, крепко схватив Асторию за руку. — Это я решаю: хорошо она исполняет свои обязанности или нет, и я не позволю тебе помыкать ею, ясно? Темноволосая девушка выглядела так, будто вот-вот была готова взорваться. Она вздохнула: — Я не пойду на этот чёртов приём! Ответ прозвучал резко и так по-детски громко, но вскоре она покинула кухню, и звук её шагов стал постепенно стихать. — Поднимайся. На этот раз его голос прозвучал тише, и Гермиона попыталась встать, продолжая ещё какое-то время сопротивляться, а затем заглянула ему в глаза. Она не поблагодарила его; вообще ничего не сказала, и он вновь заговорил. — Я не знал, что она будет здесь сегодня днём. В следующий раз, чтобы не допустить этого, я буду здесь. Гермионе показалось странным, что её в этот раз ни в чём не обвинили, не сказали о её грязном языке. Вообще ничего. — Уверена, что ты будешь здесь в следующий раз, — кратко ответила Гермиона. — Тяжёлый день в Отчуждении? Что же случилось? Неужели очередь к дементорам была такой длинной, Малфой? Тебе пришлось убить кого-то самостоятельно? Она посмотрела в серые глаза, которые внезапно расширились от резкого укола её слов. Он поднял руку, чтобы ударить Гермиону, но остановился, будто что-то заставило его замереть. Вместо этого Малфой прошёл мимо неё к еде, которая лежала на столешнице, куда она её положила ранее. — Ты должна следить за своим языком, ты же в курсе? По крайней мере, теперь Малфой вновь вернулся. — Должна? Никто это не делает. Он повернулся к ней, и его щёки стали красными. — Это не твой дом! Ты, кажется, стала забываться. Ты ничтожество, Грейнджер. Рано или поздно тебе придётся выучить своё место и подчиниться. Гермиона ощетинилась и в тысячный раз пожалела, что не сумела сдержать эмоции, которые позволили гневным словам сорваться с губ. — Забавно, но я даже не могу представить, чтобы я была способна подчиниться ещё больше, Малфой! Ты забыл о том, что мой муж и лучший друг мертвы? Разве ты не видел шрамы и синяки, которые покрывают моё тело? Как насчет всего того, через что мне пришлось пройти за последние шесть лет? Меня отрезали от остального мира, заставили голодать, избивали, высмеивали, били, и все люди вокруг меня постепенно умирали! Как ты думаешь, что я должна пережить, чтобы, как ты говоришь, подчиниться ещё больше? Её глаза округлились от гнева и негодования. И что-то внутри него оборвалось.***
Драко не знал, что это было; она стояла в нескольких футах от него, сжимая кулаки, а её лицо было мертвенно-бледным от едва сдерживаемого гнева. Он видел, что она вела внутреннюю, заведомо проигранную борьбу со своими бушующими эмоциями, и что-то в её голосе, в обвинениях и ненависти, которыми было пронизано каждое слово, заставило ярость, кипевшую внутри него, выплеснуться и поглотить всё его существо. — Сколько ещё? — он двинулся к ней и толкнул её к стене. — Я покажу тебе, — прошипел Драко, его лицо приблизилось к её, так что через несколько мгновений он ощутил сладкий, мускусный запах кожи, и это заставило чувства завертеться по спирали. Грейнджер боролась с ним, а гнев сменился тревогой. — Я не обязана подчиняться тебе, Малфой! Это было сказано сквозь стиснутые зубы, когда она всё ещё пыталась вырываться из его хватки, хотя он крепко держал её на месте одной рукой, а другой схватил за челюсть, притягивая к себе. Драко чувствовал, как её грудь вздымается, а сердце бьётся как у загнанного в угол животного. — Ты забыла, Грейнджер? Это или смерть, не так ли? Она отпрянула от него с испуганным выражением лица, когда он схватил её за шею и потянул на себя, а затем впился в губы, утопая в обжигающем поцелуе; делая то, о чём думал на протяжении нескольких недель. Драко забыл, что это ставило его в один ряд с Флинтом и Грейбэком. Это делало его таким же отвратительным, какими были чиновники, использовавшие грязнокровок для утоления собственных, извращённых фантазий, но в тот момент Драко не мог думать ни о чём, кроме желания обладать ею. Да, он был сбит с толку своими эмоциями и желаниями, и никак не мог остановиться. Когда он вытолкал её из кухни в коридор, его пальцы запутались в медных волосах, чтобы почувствовать их мягкость, и стали настойчиво дёргать заколки, пока его губы грубо сминали её собственные. Поцелуй был жестоким, и он становился более жадным с каждым следующим мгновением. Один рывок заколки, и её волосы красиво рассыпались и легли на плечи. Драко прерывисто вздохнул, чувствуя, как его пробила дрожь, прежде чем вновь прижался к губам, вдыхая аромат раннего осеннего бриза, который всё ещё был вплетён в густые волосы. Единственным звуком в комнате было его прерывистое дыхание. Драко думал, что Грейнджер перестала дышать, и не верил, что это происходит наяву. «Это дурной сон» — такая мысль возникла в его голове. Ужасный кошмар, рождённый из-за отсутствия у него половой жизни и желания утолить плотский голод. Неужели он действительно целует её? Он врезался в небольшой столик в коридоре, и хрустальная ваза, стоявшая не нём, качнулась и рухнула на деревянный пол, громко разбившись и заставив Драко оторваться от Грейнджер. Она попыталась оттолкнуть его, и странный всхлип сорвался с её красных губ. — Ты мерзкий, грязный засранец! — прошипела она, снова сопротивляясь. Драко слышал её слова, но едва мог уловить их суть, дрейфуя на грани желания большего — ещё одного глотка. Его глаза скользнули по лицу, залитому краской. — Видишь, насколько «больше» ты можешь подчиниться? — прошептал он, всё ещё держа руку в её волосах. — Видишь, что я могу заставить тебя сделать? Он закончил говорить и вновь прижался к её губам. На этот раз Драко хотел большего, на этот раз он провёл языком по шероховатой линии её верхней губы, прежде чем проделал то же самое с нижней. Она ахнула, и Драко заглушил этот звук ещё более грубой лаской, не впитывая ничего, кроме ощущения её мягкого и податливого рта, который не мог быть на вкус таким великолепным и желанным. Гермиона перестала сопротивляться, не в силах делать это, когда его руки так яростно вцепились в шоколадные волосы, а рот подчинил себе её губы. Когда язык самозабвенно погрузился в рот Гермионы, её колени затряслись, и, хотя она знала, что этот поцелуй был её наказанием и унижением, невозможно было отрицать то горячее, тающее чувство, которое охватило её, когда его язык вторгся внутрь. Он целовал её, и губы Малфоя соблазняли Гермиону, захватывали и притягивали, дразня девушку, так что спустя несколько секунд её собственный язык оказался у него во рту, и теперь хотелось, чтобы ласка, которая казалась сначала такой нежеланной, продолжалась бесконечно. Но она прекратилась, когда он отстранился от неё так же быстро, как и прижал к себе, и это заставило Гермиону почувствовать себя сбитой с толку, напуганной и… потерянной. В его взгляде читалась смесь паники и страсти, и он попятился назад, и под подошвой его ботинок хрустнули осколки стекла. Они уставились друг на друга, а затем Малфой указал на пол. — Убери этот чёртов беспорядок, — пробормотал он, и его дрожащая рука прижалась к губам, будто он испугался того, что только что сделал. — Сейчас же. Отвернувшись, он зашагал прочь в сопровождении пристального взгляда Гермионы, забрав с собой одно из тех чувств, которые таились внутри неё.