Багровый луч надежды

      Если ты хочешь меня, то я твоя.       Драко отстранённо уставился на свой полупустой стакан с джином. Огневиски тоже был неплох, когда ему хотелось пропустить пару бокалов, но иногда он предпочитал необычный вкус маггловских алкогольных напитков. Кроме того, в маггловском баре легко было забыться и скрыться от посторонних глаз. По крайней мере, ему так было по душе, как бы это ни было иронично. Вот он — Пожиратель Смерти, сидящий в баре среди тех, кого он якобы презирает. Когда Драко обхватил бокал, содержимое в нём едва не расплескалось.       Он покинул Отчуждение, не сказав ей, что не придёт, и не предупредив никого, кто работал на него, что его сегодня не будет. Он просто ушёл. Без оглядки и размышлений. И единственным способом, чтобы избавиться от мыслей, от её образа, постоянно возникающего в голове, был алкоголь. Но даже три или четыре порции джина не смогли стереть из памяти лицо Гермионы Грейнджер.       Чёртов Мерлин!       Драко не мог объяснить, что он почувствовал, когда она прикоснулась к нему, или когда смотрела на него, или когда сказала ему эти слова. Слова, которые эхом отзывались в памяти, гремели в голове и пробуждали желание.       Если ты хочешь меня, то я твоя.       Драко заёрзал на барном стуле, когда приятная боль растеклась по телу с тем же рвением, как в тот момент, когда её губы прижались к его сначала в жестоком жесте, а потом вдруг стали нежными, и, прежде чем он отстранился, они впились в него со страстью.       Каким-то образом она поняла. Тайное желание, которое Драко считал ужасным и мрачным, больше не было только его секретом. Ему не хотелось желать её, но…       Чёрт возьми, она знает. Какого чёрта она творит? Преследует меня? Могла ли она прочесть мои мысли? Неужели я не смог это скрыть?       Не то чтобы это стало для Драко неожиданностью. В конце концов, грязнокровка была ярчайшей ведьмой на их потоке, насколько он помнил. В списке причин, чтобы ненавидеть её, это было чуть ли не первым пунктом, как раз после того, что она была подругой Гарри Поттера. Драко провёл годы, ненавидя её, потому что, как бы он ни старался, Грейнджер всегда превосходила его на занятиях.       Всезнайка.       Драко лениво ухмыльнулся, думая о ней, и покрутил стакан в руке.       По иронии судьбы, это было правдой. Мерлин, как она на него смотрела! Словно он был единственным мужчиной в мире. Словно она могла умереть, если бы не заполучила его…       Это нереально! Это иллюзия. Она выискивает мои слабые места. Это то, чего она хочет, — чтобы я чувствовал, что…       Драко замер, проглотив остатки джина, и почувствовал, как напиток обжёг горло и пронёсся, словно молния, по телу, заставляя кружиться окружающее пространство. Он уже не впервые задавался вопросом, каково это — быть с Грейнджер? Драко думал о том, чтобы сдаться и просто попробовать, один раз, однажды ночью, вот и всё. Его пальцы дрожали при мысли о том, что он снова будет с кем-то, и не просто с кем-то… она была… была…       Он с ненавистью уставился на пустой стакан.       Соблазнительная маленькая ведьма!       И не то, чтобы он был единственным, на самом деле. Драко знал, что другие уже делали это. Спали с такими же, как и она, не так ли?       И я никому не расскажу. Это будет моим маленьким грязным секретом.       В мыслях вновь воскресло её лицо в лучах вечернего солнца, вьющиеся волосы, завязанные резинкой, выбившиеся из прически локоны кудрей, спадающие на её соблазнительную шею, губы… это могло уничтожить его или принести невероятное удовольствие…       Блять.       Нет, даже тысячи разных сортов крепкого джина не избавят его от этого чувства. Драко не может выбраться из паутины, которую сам же сплёл. И сейчас….       Грейнджер на Поттер. В этом моя проблема. Если бы я сказал ей, чего хочет Паркинсон, она бы поменялась местами с Лили. Но тогда…       Тогда он потеряет Грейнджер. Его мысли остановились на этом осознании.       Что ж, он, чёрт возьми, никогда этого не допустит.       Могу ли я помочь Лили? Возможно, но с большим риском… для нас троих. Смогу ли я выполнить свою часть сделки? Если Грейнджер мне нужна, то да. Это стоит того? О чём я думаю?       Когда несколько посетителей бара бросили на него подозрительные взгляды, Драко опустил голову на барную стойку и застонал.

***

      Гермиона смотрела в зеркало; девушка в отражении смотрела на неё широко распахнутыми и печальными глазами. Она провела всё утро, убираясь в доме, не остановившись даже на минуту, чтобы перекусить. Она знала, что для того, чтобы не расклеиться и не развалиться на части, ей нужно было увлечь себя работой.       Лили…       Гермиона прикрыла рот рукой, пытаясь заглушить громкие рыдания, от которых сотрясались плечи.       Лили…       Они пришли за Лили рано утром, и Гермиона знала, что она никогда не сможет забыть крики маленькой девочки, её слёзы и то, как она сопротивлялась, пока один из них не ударил её, заставляя притихнуть. Гермиона не сможет стереть из памяти зелёные глаза малышки, наполненные слезами от страха. И она не сможет забыть бледное лицо Джинни Поттер, которая потеряла свою единственную дочь из-за такого бездушного монстра, как Пэнси Паркинсон.       Последнее, что она услышала от Джастина, было то, что Лили увезли в Лондон, в квартиру Пэнси.       Я должна найти способ вытащить её оттуда! Чтобы увезти подальше от Пэнси, от этого Богом забытого места и Отчуждения.       Но, как бы она ни пыталась, Гермионе ничего не удавалось придумать, потому что все идеи казались никчёмными и невыполнимыми. Без друга в этом мире, который имел бы хоть какое-то влияние. И последняя надежда умерла, когда Драко Малфой отказал ей.       Почему он не хочет меня? Разве не все мужчины должны этого хотеть?       Гермиона уставилась на себя, и на её лице промелькнула тень замешательства, и, анализируя своё положение, она ощутила стыд за то, что пыталась сделать. Что всё ещё была готова сделать нечто подобное, если это позволит защитить Лили.       Я не лучше тех девушек… Они продали себя, чтобы заработать деньги, и теперь я… я…       Утопая в море отвращения к себе и в стыде, Гермиона отвернулась от большого и богато украшенного зеркала и, спотыкаясь, выскочила из ванной комнаты, чтобы подняться по лестнице туда, где она оставила швабру и ведро. Пытаясь сморгнуть слёзы, она не заметила, что оказалась на четвёртом этаже, где находилась роскошная уборная, отделенная мрамором и дорогой керамической белой плиткой. Это была та самая комната, где она подверглась позору в первый день. Стоя посреди помещения, Гермиона с ненавистью осмотрела себя в зеркале в полный рост.       Я бы стала шлюхой для Пожирателя Смерти.       Реальность окатила её такой волной гнева, что Гермионе захотелось кричать. Так вот к чему всё это вело? Неужели им мало её жизни? Неужели она должна была забыть о собственном достоинстве?       Лили…       Для Лили она бы сделала это. Гермиона собралась с духом, а затем подошла к зеркалу, внимательно рассматривая своё бледное лицо. Она заставила себя выдавить улыбку. Её отражение улыбнулось в ответ, но это было неестественно. Простонав, Гермиона предприняла ещё одну попытку, на этот раз чуть задрав подбородок. Рука метнулась к волосам, чтобы накрутить на палец пару шоколадных локонов, небрежно выбившихся из собранного пучка.       Он хочет меня….       К сожалению, это всё, что было у Гермионы. Единственная надежда, её последняя спасительная карта, которую ей предстояло разыграть. Девушка снова взглянула на себя в зеркало, увидев, как одинокая слеза медленно прокладывала дорожку по её щеке.       Если я дам ему то, что хочет каждый мужчина, то он ведь поможет мне, да? Он ведь и раньше спасал мне жизнь, правда?       Когда эта мысль пришла ей в голову, Гермиона поняла, что она всё ещё в игре. В конце концов, он оттолкнул её, несмотря на все усилия. Пока она изучала свой аккуратный вздёрнутый нос и большие карие глаза, которые всегда считала довольно выразительными, ей в голову пришла ещё одна суровая мысль.       Что, если я не знаю, каково быть той девушкой, которую захочет любой мужчина? Я никогда не была помешана на мужчинах. Я никогда не знала, как правильно флиртовать, и с Роном этого не было… сначала мы были друзьями, а потом…       Гермиона прерывисто вздохнула, глядя на своё отражение и оценивающе проводя руками по телу, испытывая горькую смесь стыда и страха. Затем она неловко вытянула шпильки из волос, наблюдая, как она стали распадаться у неё по плечам, сотворив настоящую бурю из кудрей и небольших завитков.       Снадобье «Простоблеск»… я бы всё отдала за один флакончик!       Закусив губу, Гермиона, не задумываясь над тем, как это выглядело со стороны, начала обыскивать шкафы и туалетный столик в надежде, что красота волос Астории — не заслуга природы.       Ни у кого волосы не могут выглядеть так без стороннего вмешательства!       Она почти взвизгнула, когда нашла то, что искала; флакон зелья для волос укромно затаился в углу одного из шкафчиков, и Гермиона, взяв его, мгновенно бросилась обратно к зеркалу. К сожалению, за прошедшие годы она мало ухаживала за волосами, поэтому даже зелье не могло укротить вьющиеся локоны, но Гермионе удалось заставить их прийти в более-менее нормальное состояние, и теперь кудри мягко обрамляли её лицо.       Вот…       Наклонившись к зеркалу, Гермиона стала думать, что ещё она могла бы сделать, чтобы стать более желанной для него. Быстро сообразив, она стала щипать щёки, чтобы придать им легкий румянец, и несколько раз прикусила губы с той же целью.       Она, Гермиона Грейнджер, никогда не уделяла много времени своей внешности. И она никогда не думала, что это произойдёт, особенно после того, как она вышла замуж за Рона, а мир, к которому она привыкла и знала, рухнул…       Гермиона со вздохом посмотрела на девушку в зеркале. Отражение источало печаль и беспокойство, которые ютились в её сердце, но с этим ничего нельзя было сделать. Её одежда по-прежнему была потрёпанной, волосы в беспорядке, а лицо без макияжа, но всё же это было лучшее, что она могла сделать. Удовлетворённая результатом, Гермиона выскользнула из огромной ванной комнаты и двинулась в сторону спальни Драко и Астории. Она никогда не была в этой комнате, за исключением тех случаев, когда ей нужно было сменить простыни, и сейчас, войдя внутрь, Гермиона остановилась, чтобы осмотреться.       Комната была большой, с высокими потолками и массивными окнами — открывавшимися наружу — от пола до потолка. Они были прикрыты тонкими, будто невесомыми, занавесками. За окнами находилась небольшая балюстрада, ведущая на улицу. Кровать была больше, чем вообще Гермиона когда-либо видела в жизни, и постельное бельё было кремового и белого оттенка. Мебель, конкретнее та, что находилась внутри, была выполнена из дуба. Гермиона провела пальцем по комоду, туалетному столику и зеркалу Астории. Хотя она полагала, что именно здесь и спала супружеская пара, единственным признаком того, что они жили здесь, была пыльная поверхность столика Астории, заваленного всевозможными баночками, расчёсками и косметикой.       «В конце концов, она не такая уж и идеальная», — произнесла одними губами Гермиона.       Здесь не было практически никаких личных вещей: ни фотографий, и Гермиона невольно расстроилась от того, что в комнате не было ничего, что рассказало бы о Малфое и о тех шести годах, которые она его не видела. Странно, но комната казалась жуткой и обезличенной.       Наконец, тяжело вздохнув, Гермиона опустилась на невероятно мягкий матрас кровати и провела пальцами по толстому кремовому одеялу.       Могло быть и хуже. Я могла бы отдаться кому-то другому. Руквуду с его злыми глазами или Флинту. Мерлин, по крайней мере, Малфой проявил ко мне каплю доброты в этом мире. А другие…       Она вздрогнула.       Я делаю это всё ради Лили. Я должна, потому что это всё, что мне остаётся.       Собравшись с силами, Гермиона затаила дыхание, услышав, как внизу открылась дверь, что было сигналом тому, что Малфой вернулся домой. Несколько мгновений она не слышала ничего, кроме бешеного биения собственного сердца.       Затем она уловила его шаги и увидела на его лице смущение и растерянность, когда он заметил её. Щёки Малфоя были такого цвета, словно он только что пришёл с мороза, и только потом Гермиона поняла, что он был пьян. И действительно, когда Малфой прошёл в комнату, воздух пронзил терпкий аромат табака и спиртного.       — Убирайся.       Слова были сказаны резко, и он прошёл мимо неё к дверям, ведущим на балкон. Гермиона взглянула на него.       — Я нанял тебя, чтобы вести хозяйство, а не рассиживаться на моей кровати.       Малфой вышел на балкон, и дверь за ним закрылась.       Драко нащупал сигарету, прикурил её дрожащими пальцами и втянул дым, глядя вниз на полупустую улицу. Присутствие Грейнджер в спальне, как ни странно, нервировало его, но он не собирался сдаваться, как бы она не пыталась вынудить его это сделать. Несмотря на то, что она не последовала за ним на балкон, он чувствовал, как она наблюдает, и эта картина, созданная его воображением, отпечаталась у него в памяти.       Она… сменила причёску? Что, чёрт возьми, она делает?       Прикрыв глаза из-за бушующих внутри эмоций, Драко ещё раз затянулся. Балконные двери открылись, и он напрягся, но не повернулся.       Теперь Драко точно знал, что это была она.       — Что ты делаешь в моей спальне, Грейнджер?       Этот вопрос прозвучал с презрением, потому что был произнесён голосом сломленного человека.       Она глубоко вздохнула.       — Я думаю, тебе это и так известно.       Он резко повернул голову, и взгляд его серых глаз пронзил её до глубины души. Гермиона сглотнула, но не подала виду, что забеспокоилась, лишь продолжила пронзительно смотреть на него.       — Она ребёнок. Тебе не кажется, что после того, что они пережили из-за меня, я бы не сделала всё, что в моих силах, чтобы спасти Лили?       В этих словах не было ни злости, ни печали, ни чего-то другого, что ожидал услышать Драко. Вместо этого он уловил смиренность и решительность, а в её глазах светилась надежда, когда она подошла к нему, подняв ладонь, чтобы коснуться его лица. Хотя он больше всего на свете жаждал этого прикосновения — оно могло взбудоражить его — Драко поймал её за запястье, опустив руку девушки.       — Когда я сказал, что не могу тебе помочь, Грейнджер, это не было ложью, — слёзы появились в уголках её глаз, но он двинулся вперёд, скрипнув зубами. — У меня есть обязанности перед Лордом. И, если бы дело дошло до того, что мне пришлось бы выбирать между тобой и… — он отвернулся от неё, поморщившись. — Что ж, я бы никогда не выбрал тебя.       Драко не был в состоянии смотреть на неё, боясь того, что мог увидеть в её выразительных глазах. Вместо этого он слепо уставился вперёд. Его сигарета потухла, и Драко отбросил её, глубоко вздохнув.       — Я знаю, что ты не такой, — прошептала Грейнджер, и он вздрогнул, потому что ветер стал трепетать её волосы и они начали щекотать его локоть.       Драко быстро отскочил от неё, испугавшись её близости и своей растущей слабости в её присутствии.       — Нет.       — Да, — настаивала она. — Я видела это в тот день в Лондоне, когда мы впервые увиделись.       После долгого молчания он медленно повернулся к ней и посмотрел на неё, приподняв бровь. Следом Драко развернулся обратно и зашёл в спальню, услышав, как за спиной хлопнула дверь. Гермиона знала, что ещё не поздно, что она не может сдаться, и, не колеблясь, тоже вошла внутрь. Малфой бросил на неё хмурый взгляд, источающий гнев и что-то ещё, что Гермиона не смогла понять.       — Я не удивлён, Грейнджер, — начал издеваться он. — Играешь в Мать Терезу для грязнокровок? Как думаешь, насколько далеко ты сможешь зайти? Почему ты просто не можешь вбить в свою кудрявую голову, что в этом мире нет того, кто может спасти тебя!       Эти слова были нужны для того, чтобы ранить её, но он не испытал удовольствия, наблюдая за тем, как карие глаза стали наполняться слезами. Когда она заговорила, её голос сорвался:       — Я должна по-попыться.       По щеке стекла единственная слеза, и ему чертовски хотелось убрать её поцелуем…       Невозможно, это невозможно…       Он хотел поцеловать её. Чёрт. Проглотив эту глупую мысль, Драко закатил глаза.       — Ты ничего не значишь, Грейнджер.       — Если я ничего не значу, то зачем ты всё время спасал меня? Почему просто не позволил мне умереть? Зачем тебе это? Ты ненавидишь меня, а я ненавижу тебя!       — Чертовски верно.       — Тогда зачем?       Он рассердился.       — Кто ты такая, чтобы задавать мне подобные вопросы, Грейнджер? Закрой свой рот!       Драко отвернулся от неё, прикрывая гневом свой страх, что она видит его насквозь и поймёт, что у него просто не было ответа на этот вопрос.       Возможно, он понимает гораздо меньше, чем она. Глубоко вздохнув, Драко попытался успокоиться.       — Оставь меня в покое, Грейнджер.       Повисло молчание.       — Драко…       Его мир замер на долю секунды от чувства, которое было ему непривычно, а затем её проклятая рука — мягкая и шелковистая — взяла его ладонь. Он пытался избавиться от неё, но она продолжала быть рядом. Отвращение захлестнуло его, пока он не привык к этому чувству. К отвращению к себе за то, что хотел её, и отвращению к ней за то, что она так нагло прикоснулась к нему…       Почему бы мне просто не сделать это? Почему бы просто не повалить её на пол и не взять так, как я мечтал? Почему я колеблюсь?       Он знал, что это было бы просто. Она не стала бы сопротивляться, даже если бы не хотела…       Драко отбросил её руку и посмотрел на неё, ухмыльнувшись.       — Посмотри на себя, — издевался он, а его глаза бесстыдно скользили по изгибам её тела, на мгновение позволив ему забыть, что его не должны были забавлять мысли о её согласии. — Я помню маленькую, глупую всезнайку, преданную идеалам Гриффиндора о морали и чести, а теперь посмотри на себя! — его голос звучал слишком тревожно, но Драко не мог больше сдерживать эмоции. Как же он ненавидел её! Как же он хотел её! Это было невозможно — что-то чувствовать к ней! — Ты бы упала на колени и умоляла бы меня, если бы я захотел, ведь так?       Он бросил ей вызов, и Гермиона, чувствуя, как слёзы хлынули из глаз, зажмурилась, но не отступила.       — Если бы ты захотел.       Её шепот был безэмоциональным, и Драко от удивления открыл рот.       — Так вот, что тебе нравится? — плюнул он. — Насилие возбуждает тебя, да?       Драко не смог унять дрожь в своём голосе, смотря в заплаканные глаза. Она вздрогнула от боли. Её губы затряслись, когда Грейнджер стала говорить:       — Это не насилие. Я хочу этого. Я… это то, чего я желаю.       Её слова прозвучали грубо и чётко, под стать суровому взгляду, но Драко прекрасно понимал, что это не страсть. Она не хотела его, по крайней мере, так, как это должно быть в правильном смысле. Он чувствовал вихрь ненависти, смешанный с острой потребностью. Ему хотелось, чтобы она желала его, а не просто…       Драко перестал дышать, гадая, не снится ли ему кошмар. Это казалось невозможным, и всё же Грейнджер стояла здесь, предлагая ему себя. Он заговорил, но сначала его голос звучал слишком хрипло, чтобы можно было разобрать хоть слово. Когда Драко, наконец, смог внятно произнести хоть что-то, его голос всё ещё звучал слабо:       — Глупая маленькая овечка, да? Предлагает себя большому и страшному Пожирателю Смерти?       Гермиона проигнорировала то, как он издевался над ней, и продолжала смотреть на него с уверенностью, которая сияла в карих глазах.       — Я буду тем, кем нужно.       Даже то, как она произнесла это, было отражением её чёткого выбора.       Драко наблюдал за ней как заворожённый, подняв руку, он коснулся её локтя и скользнул вниз, аккуратно касаясь её руки. Она обхватила его ладонь и снова подняла руку, плотно прижав к своему телу и давая ему молчаливое разрешение делать с ней всё, что он пожелает.       У него сбилось дыхание, когда Драко внезапно почувствовал тепло её кожи, и, хотя он противился этому, но всё равно с энтузиазмом отреагировал на это прикосновение. Рациональная часть понимала, что она вообще не может хотеть его, зная то, кем он был и что люди в его подчинении сделали с её семьёй. И всё же другая часть — его тело хотело её, несмотря на то, что притяжение, которое охватило Драко, было не похоже на то, что он когда-либо чувствовал раньше. Грейнджер наклонилась ближе к нему, и Драко вдохнул её запах, заглушив стон, который угрожал вырваться наружу в тот момент, когда его глаза закрылись от прикосновения её пальцев к его губам.       О Боже…       Его дыхание стало поверхностным, когда Драко почувствовал, как она обдала горячим воздухом его губы.       — Спаси Лили, и я твоя. Всё, что пожелаешь.       Грейнджер.       Грейнджер, и в то же время не она.       Грейнджер, и в то же время соблазнительница.       Никогда прежде он не чувствовал себя так, никогда прежде женщина не очаровывала его так. Он открыл глаза и уступил ей, шепнув с разочарованием:       — Просто дай мне это, — простонал он, а затем страстно поцеловал её; его губы впились в её, дрожащие руки прижали тело к себе так крепко, что невозможно было сказать, где начиналась его плоть и кончалась её. Драко был полностью поглощён жаром, и это казалось добровольным подчинением. Сдаться её прикосновению и вкусу было для Драко лёгкой задачей, и он углубил поцелуй, не в силах сдержать стон. Поцеловав её, он пожелал, чтобы это никогда не заканчивалось, потому что в руках Грейнджер он находил спасение от своего унылого существования. Было легко забыть то, кем он был, когда она целовала его. Возможно, потому что он этого желал.       Гермиона моргнула, когда поцелуй прекратился, и, затаив желание, ждала, когда он сделает то, что собирался. Она знала, что это произойдёт сейчас. Это будет Драко, и это спасёт Лили. Она изучала его раскрасневшееся лицо, обнаружив, что он нравился ей таким, как сейчас — наполненным жизнью из-за её прикосновений. У неё покалывало в груди, и она глубоко дышала в предвкушении. Ей было интересно, какового будет быть с ним: будут ли его прикосновения отличаться от того, как к ней прикасался Рон много лет назад? Все ли мужчины были одинаковыми? Будет ли это тем же самым? Будет ли иначе? Холодно и отстранённо?       Неважно. Я приняла решение и мне с этим жить.       Ожидание начало щекотать и без того напряжённые и истощённые нервы, и сбитое дыхание стало напоминать панику. Разве он не хотел её? Она не была достаточно хороша? Разве он не поможет Лили?       Гермиона открыла рот, чтобы что-то сказать, но он сделал то, от чего она потеряла дар речи. Малфой наклонился и стал целовать её лоб, щёки, глаза и, наконец, горячие губы снова настигли её, и Гермиона обняла его. Она сказала себе, что не будет испытывать удовольствие, что это будет просто способом достижения цели. Гермиона ненавидела его, и он был…       Боже, он целовал её…       Она растворилась в нём, когда он углубил поцелуй, а затем ещё, и её пальцы сомкнулись вокруг его шеи, следом запутавшись в шёлковых волосах, потянув за них, и Малфой прикусил её нижнюю губу из-за чего у неё затряслись коленки. На вкус он был как дым и огонь с пряным привкусом. Гермиона сдалась ему и будто стала утолять жажду, словно этот мужчина мог напоить её.       Драко чувствовал, что она реагировала на него, и подумал, что, если это притворство, то он просто умрёт… если то, что вспыхнуло между ними… это… никогда не станет чем-то реальным.       Этого никогда не произойдёт! Как это вообще возможно? Она ненавидит то, кем я являюсь, и быть с ней — значит осквернить самого себя.       Но, тем не менее, он не отпускал её.       Девушка в его руках не сдерживалась, подчиняясь ему и нетерпеливо следуя за ним, когда Драко стал идти через комнату, невидяще ища кровать, которая, как он знал, была где-то там. Коснувшись задней поверхностью ног корпуса постели, он позволил себе упасть, увлекая Грейнджер за собой, не желая отступать, не сейчас, не тогда, когда ему так невероятно хорошо.       Гермиона застонала, прижимаясь к твёрдому телу, которое резко контрастировало с мягкостью кровати; она начала скользить руками по его плечам, груди, длинным мускулистым ногам, затем возвращаясь к лицу, припадая к нему пылким поцелуем. Было странным, что Гермиона осознала, что она что-то чувствовала к человеку, во власти которого находилась. Её губы страстно прошлись по линии его челюсти, по нежной раскалённой коже на шее, а потом по ключице, где Гермиона ощущала пульс, трепещущий как пойманная бабочка. Его реакция заставила её судорожно втянуть воздух и упереться лицом ему в изгиб шеи.       Ради Лили.       Дрожащими пальцами Гермиона потянулась к его брюкам, а затем он осторожно оттолкнул её от себя, придвинулся к краю кровати и сел, зарывшись пальцами в свои и без того взлохмаченные волосы. Она присоединилась к нему, преодолев расстояние между ними.       — Я не могу. Я не буду, — приглушённо сказал Малфой. В его голосе сквозило отчаяние. Неопределенность. Страх.       Нет. Нет, она не могла этого допустить.       Она нуждалась в нём.       — Драко…       — Не называй меня Драко, — Гермиона сглотнула, всё ещё чувствуя, как удары сердца отдавались по всему телу, а прикосновение его пальцев по-прежнему ощущалось на коже. — Называй меня тем, кем я являюсь. Пожирателем Смерти, — его слова прозвучали резко.       Гермиона дотронулась до его плеча, и он вздрогнул. Она потянулась к его предплечью и увидела тёмную и ужасную Метку. Клеймо того, кто делал жуткие вещи. Убийца. Расист. Бессердечный. Ненавистный. Гермиона быстро скользнула пальцами по Метке, задержавшись на мгновение на царапинах, что оставила там не так давно. Они всё ещё слегка кровоточили и имели розоватый оттенок. Она подняла его руку и прижала к своей груди.       — Я знаю, кто ты, — прошептала она, глядя ему в глаза, пока он смотрел в её.       Пока Малфой с ужасом наблюдал, как она прижималась губами к Тёмной Метке, Гермиона старалась не думать о тех ужасных вещах, которые он делал.       Не думай о том, кто он. Не думай о том, что он сделал. Ради Лили. Это всё ради Лили.       Она не отвела взгляд.       — Я знаю, — вновь шепнула Гермиона. — И по-прежнему я твоя.       Сдавленный звук сорвался с её губ.       Драко одёрнул свою руку, будто её губы обжигали его кожу, и уставился на девушку с недоверием.       Секунду спустя он сократил расстояние между ними, рывком усадил Грейнджер на колени и снова принялся сминать её губы своими, проверяя, как далеко она зайдёт, заставляя Гермиону растворяться в нём. Она задалась вопросом: почему он просто не покончил с этим? Почему просто не вторгся в неё, чтобы это всё закончилось, и Гермиона бы завершила свою часть сделки? Но Малфой не стал. Он делал всё плавно… нежно, и ей это не нравилось. Это… это заставляло её что-то чувствовать. Это заставляло её… хотеть…       Когда он разорвал поцелуй, его глаза напоминали расплавленный свинец.       — Ты хочешь меня? — Малфой простонал от желания, и Гермиона сглотнула.       Сейчас. Это произойдёт сейчас.       — Да.       Она заставила себя закрыть глаза и прижаться к нему, чувствуя его дыхание на своём подбородке, шее, укусы, которые он оставлял на тех местах, которых касался, она ощущала его тело, желание, впивающееся в неё.       — Лгунья, — прошептал он, прежде чем снова лихорадочно поцеловать её и запутаться пальцами в волосах. — Но, клянусь Мерлином, я слишком эгоистичен, чтобы меня это волновало. Я хочу тебя. Ты победила, Грейнджер. Я сделаю то, о чём ты попросишь, пока ты принадлежишь мне. В любое время, в любом месте и как угодно.       Гермиона распахнула веки и смущённо уставилась на него, когда он посмотрел на неё голодным взглядом.       Что он имеет в виду? Как угодно…?       Она подумала о Маркусе Флинте. О тех ужасных историях, которые доходили до неё. О странных пристрастиях Руквуда.       Ради Лили.       Его руки заскользили вниз по её телу, вдоль линии юбки, по ягодицам и трусикам. Его прикосновения довольно приятно обжигали. Гермиона изо всех сил пыталась не выгнуться ему навстречу, убеждая себя, что это было отвратительно. Это было только ради Лили. Только ради…       — Моя, Грейнджер.       Его слова были собственническими, полными желания, которого она раньше не слышала. И они пробудили в ней глубокую, тёмную тоску — боль, которую Гермиона отказывалась признавать. Потому что, в конце концов, она знала, что он не любил её; он просто хотел её. И она не любила его; она нуждалась в нём, чтобы защитить Лили.       Другого пути не существовало.       Гермиона вновь прикрыла глаза, отдаваясь его рукам, боясь, что она не сможет удержаться на ногах, когда его пальцы проникнут за эластичную резинку её белья, туда, где обжигающе горячо. Она нервничала, боялась, молилась, чтобы он был нежным, а затем наклонилась, чтобы поцеловать его и хоть как-то отвлечься от происходящего.       Драко обнаружил, что она была такой, как он себе и представлял, — готовой. Он простонал от удовлетворения, углубляя поцелуй, а его пальцы проникли глубже. Стон, который донёсся до него, заставил голову пойти кругом от осознания восторга, что он мог взять её. Ему не терпелось увидеть румянец на коже, вздымающуюся грудь, и услышать звуки, которые она будет издавать, когда он наконец окажется в ней…       Она хочет меня? Имеет ли это значение? Она предложила, и я не откажусь. Это уж слишком.       Колени Гермионы подогнулись, когда его пальцы принялись блуждать по самым интимным местам, и она стиснула бедра. Его руки задвигались быстрее, без остановки, и она впилась ему зубами в плечо, бездумно опустив голову.       Я ненавижу его…. Ненавижу его… Ненавижу его…       Гермиона сильнее сжала его плечи, когда рука Малфоя стала двигаться ещё быстрее, а затем ещё, и она больше ничего не чувствовала кроме того, что он делал с ней. Ощущение бушевало внутри неё, накатывало волнами удовольствия, пока Гермиона не почувствовала, что словно падает со скалы — её тело застыло на долю секунду, прежде чем обмякнуть в его руках.       На глаза накатились. Всё кончено? Неужели он… не станет больше трогать её? Отстранившись, Гермиона посмотрела ему в лицо, когда собственные щёки пылали от стыда и страсти. Она ожидала, что в его глазах будет насмешка, а лицо скривится от отвращения. Но вместо этого Малфой выглядел очарованным, его тело всё ещё было напряжено, а пальцы горели и были прижаты к её животу. Ноги Гермионы были словно желе, и она не могла встать на них, поэтом она продолжала прижиматься к Малфою и затем, приоткрыв губы, вздохнула.       «Ох…»       Никогда прежде она не чувствовала ничего подобного, что он сделал с ней. Часть Гермионы съёжилась от отвращения, а другая стонала от его прикосновений, тепла и твёрдости тела….       Нет. Я не хочу этого. Я не хочу. Я просто должна это сделать.       Избавившись от замешательства, Гермиона открыла рот и хриплым от сдерживаемого желания голосом спросила:       — Почему… почему ты не… ты…?       Драко пришлось собрать все силы, чтобы не накинуться на неё, как дикое животное, и не закончить то, что он так плавно начинал, потому что ему никогда прежде не доводилось видеть в глазах Гермионы Грейнджер подобного блеска. Простонав, он прижался к её горячей щеке, и был потрясён тем, как она была сексуальна.       — Я хотел посмотреть на тебя, — выдохнул он ей на ухо. — Помни, ты теперь моя, и я могу делать с тобой всё, что хочу, ведь так?       Драко почувствовал, как она вздрогнула, а потом прижалась к нему в покорности. За несколько секунд их сердцебиения пришли в норму, и наконец он отстранился, пусть и сделал это с неохотой. Остальной мир тихо шептал ему на ухо мрачное напоминание, и он знал, что что бы ни происходило в этой комнате, в этот день, он всё ещё был Пожирателем Смерти. А она была объектом ненависти нового Министерства. И он всё ещё…       — Приведи себя в порядок, — сказал Драко ей, вставая с постели, чтобы поправить свои брюки и льняную рубашку. — Моя жена скоро вернётся домой.       Гермиона поняла, что она была смущена тем, как человек, проявлявший такую страсть мгновение назад, мог стать таким холодным в следующую секунду. И хотя она и не хотела этого признавать, но на каком-то уровне это причинило ей боль и напугало её. Покраснев от этих предательских мыслей, Гермиона попыталась разгладить юбку и застегнуть блузку. Она прошлась руками по взлохмаченным волосам и не могла посмотреть ему в глаза, гадая, что он сделает и каков его план.       — Веди себя как обычно, Грейнджер, и я отведу тебя обратно, как только придёт моя жена. Помни, ты — грязнокровка, а я — чиновник Министерства.       Гермиона ждала, затаив дыхание и подтверждая их сделку. Он помедлил у двери, взявшись бледной рукой за ручку. Затем Малфой повернулся и посмотрел на неё с воображаемой, как ей показалось, нежностью.       — Мне нужно время, чтобы я мог помочь Лили. Но я выполню свою часть нашего соглашения.       Гермиона снова опустилась на кровать, и их взгляды встретились на несколько мгновений дольше, чем она предполагала. Затем он, странно быстро кивнув, ушёл, оставив её одну, но не без надежды.       С надеждой на мужчину, на которого она никогда не должна была её возлагать.