***
Колокольчик оповестил о прибытии старого маггла, держащего в руках потрепанный выпуск газеты. Драко равнодушно проследил за ним взглядом, а затем вернул своё внимание к Забини, обращаясь к нему: — Так вот, когда это началось между вами двумя? Кружка Драко вновь была пуста, но, судя по всему, ему требовалось нечто покрепче, чтобы пережить этот душераздирающий разговор с Забини. К сожалению, никто из них не хотел вставать и идти куда-либо ещё. — В ту ночь в Паддингтоне, когда мы были с Флинтом? Он поморщился, вспоминая то время. Это был день рождения Забини. Драко только что получил повышение в Министерстве, а Флинт же недавно устроился туда. Казалось, мир у них в руках, и никто не думал том, что происходящие события в нём были ужасными. В конце концов, они же Пожиратели Смерти и мир казался им личной игровой площадкой, на которой они могли строить и творить всё, что заблагорассудится. Блейз опустил голову. — Да, именно в ту ночь. Драко ждал, пока он продолжит, но Блейз решил промолчать. Вокруг них был слышен шум из-за посетителей кофейни. Он вспомнил Лаванду Браун и воскресил в голове события той ночи, и они заиграли для него по-новому, поскольку Драко никогда не думал о ней и не подозревал, что эта грязнокровка была как-то связана с Забини. Драко смеялся над ней холодным и безжалостным смехом. Так же, как и остальные, пока она стояла там — потерянная и загнанная в угол, увидев их и явно не успев спрятаться. В то время Драко считал, что смеялся над ней, потому что она была грязнокровкой, вынужденной делать именно то, что была обязана делать. Она не была волшебницей, она даже не была женщиной. Просто вещью, которую можно было использовать. Продавала себя, оскверняла своё тело. Он убедил себя, что именно там, в том клубе в Сассекс Гарденс, она была на своём месте. Драко вспомнил, как насмехался над ней и с наслаждением наблюдал, как её голубые глаза медленно наполнялись постыдными слезами. Теперь он всё понимал гораздо лучше. Теперь он знал, что тот смех был вынужденным. Как только Драко по-настоящему смог обдумать то, какие чувства в нём вызвала их первая встреча с Лавандой за пределами Хогвартса, он осознал, что его смех был смесью шока, печали, возможно, отвращения, но ещё и жалости. Он жалел её, несмотря на то, кем являлся. Лаванда была одной из них, этих глупых гриффиндорцев. Её судьба никогда не волновала его раньше и до сих не вызывала в нём никаких эмоций, хотя Драко не мог не чувствовать такой степени отчаяния из-за положения девушки. Возможно, то же самое испытывал и Забини. Действительно, лицо Блейза было опущено вниз и болезненно нахмурено. — Я помню, она подошла к тебе. Драко сглотнул, вытянув на поверхность это воспоминание. Да, это было правдой. Флинт смеялся над ним, подбивал его и говорил, что тот ещё не женат, и это станет последним развлечением перед тем, как навсегда связать себя с Асторией Гринграсс. Он не хотел, даже когда Лаванда открыто преподнесла себя на серебряном блюдце. Это вызвало только омерзение и дрожь по телу. Остальные засмеялись, но не заметили его отвращения, и, даже после того, как Драко встал из-за стола, она проследовала за ним… — Не оставляй меня здесь. Я сделаю всё, о чём ты попросишь, буду тем, кто будет нужен тебе. Ты же ведь не знаешь, на что это похоже, да? Быть одному в этом Богом забытом месте! Пожалуйста, я… я умоляю тебя. Драко слышал нотки отчаяния и страха в голосе девушки, к которой он был повернут спиной, не желая оглядываться. Он ненавидел её за то, что она поставила его в такое положение. Ненавидел себя за то, что был таким… чёрствым. Глаза Драко вспыхнули. Он вспомнил её лицо, на котором был яркий макияж, вспомнил наглость и выпады в его сторону. Даже сейчас, много лет спустя, у него скручивало живот от жалости, которую он испытывал к ней. Колокольчик над входом в кофейню вновь звякнул, и внутрь вошла группа подростков, которые громко смеялись и болтали, отвлекая Драко от неприятных воспоминаний. Почему женщины могли читать между строк и видеть в нём признаки сочувствующего человека? Сначала Лаванда, а теперь… Грейнджер. Он старался не думать о Грейнджер, хотя это было практически невозможно. — Ты же не ушёл с нами? Вопрос не был неожиданным, потому что теперь Драко всё казалось понятным. Забини поднял глаза. — Нет, не ушёл. Вот так это и началось. Я думал, что она — лёгкая добыча. Конечно, она такой и была. Я просто не понимал тогда, что как только прикоснусь к ней, то не смогу отпустить. Его слова никогда прежде не пронзали сердце Драко так, как это произошло сейчас.***
— Ублюдки! Её крики перемежались с плевками, но в ответ она лишь получило сильный пинок, от которого девушка упала, распластавшись на пыльной земле. Руквуд со злобой посмотрел на неё, а затем снова ударил. — Ты лишь мерзкая грязнокровка. Ты думаешь, что только потому, что мы спим с тобой, ты будешь хоть что-то значить? Что у тебя есть право говорить что угодно? Быть кем-то большим, чем маленькой шлюхой? Гермиона могла разглядеть в тусклом свете, что волосы девушки были песочного, желтоватого оттенка, красивыми, такими густыми и вьющимися. Но лицо… лицо… Я знаю, чьё это лицо! Внезапно она ощутила, словно все её внутренности скручиваются в тугой узел, и Гермиона ахнула, когда Джинни схватила её за плечо. — Лав… Лаванда Браун? О боже. Гермиона почувствовала то же самое, что и тогда, когда впервые увидела Джастина. Что случилось с теми, кого она называла друзьями? Сюда притащили ещё одну, но она была… Да это была Лаванда. Но лишь тень её прежней. Девушка, с трудом волочащая ноги, не была той Лавандой, которую помнила Гермиона. Она больше не была похожа на ту умную и милую девушку, которая столько лет назад боролась за внимание Рона. На её щеках не было румянца, не было блеска в её голубых глазах, не было глупых бантиков, украшавших её пышную прическу. Не было весёлого и звонкого смеха. Забавно, что я ненавидела этот смех в школе. Я ревновала Рона к ней, и мне так хотелось её ненавидеть. Теперь она хотела услышать этот смех, лишь бы избавиться от болезненных слёз, и рыданий, вырывающихся из Лаванды. «Как же всё изменилось», — осознала Гермиона. С тех пор, как они разговаривали в последний раз, прошло много времени и стало очевидно, что минувшие дни были жестокими по отношению к девушке, которая сейчас изо всех сил пыталась встать с колен. Она казалась такой худой и измученной, будто время было дементором, из года в год высасывающим её жизненную силу. Лицо, некогда округлое и розовощёкое, всё ещё хранило в себе черты той храброй девушки, которой была Лаванда. Но и здесь жестокость наложила свой отпечаток. Теперь у неё был яркий макияж: ресницы густо накрашены тушью, а губы измазаны в помаде — слишком яркой для её лица. Ох, Лаванда… Теперь Гермиона знала. Знала, что произошло с её старой знакомой и до чего она дошла. Мне повезло! О, как же мне повезло! У меня был Рон. У меня были Уизли! Лаванда… Лаванда стояла, и её крики заглушались ударами, которые выбивали из лёгких весь воздух. Она прижала руки к едва прикрытой груди, и слёзы текли по лицу. И не только грудь была едва прикрыта. На её коже были следы жестокого обращения и использования. Девушка, которая пошла на всё, чтобы свести концы с концами. Глаза, лишённые всякой невинности и достоинства, были полны дерзости. Она была девушкой, которая стала игрушкой для мужчин. Руквуд и Мальсибер проигнорировали нарастающий шум вокруг, поскольку остальные люди, кто жил в пределах Отчуждения, проснулись и подобрались поближе к дверным проёмам, гадая, что вызвало переполох. Лаванда Браун встала и не опустила голову от стыда, несмотря на стекающие по щекам слёзы. Она лишь смотрела на тех, чей шёпот вращался вокруг. Гермиона всем сердцем желала увести бывшую одноклассницу подальше от этого места — туда, где та могла бы побыть одна. Чтобы она не оставалась там, где её никогда не оставят в покое, где чиновники, которые были с ней жестоки, не смогли бы использовать её для утоления своих желаний. Подальше от места, где её могли в любой момент оскорбить, начать издеваться над ней, высмеивать, пока она не сломается. В конце концов, они всех их сломают. В противном случае они просто лишат их жизни. — Иди отсюда, потаскушка, и не заставляй меня снова применять силу, — прорычал Руквуд, толкнув Лаванду, отчего она неуклюже споткнулась, практически отлетев в сторону дверного проёма. Собравшаяся возле него толпа расступилась, давая ей путь. Мальсибер рассмеялся вместе с остальными. — Если бы у нас было разрешение на руках, мы бы избавились от твоей дрянной задницы быстрее, чем бы ты успела произнести: «Авада». Тупица. Ты чуть не сломала мне палец! В следующий раз, когда ты выкинешь нечто подобное, я отправлюсь к начальству, чтобы узнать, можно ли нам будет позаботиться о твоей судьбе! Лаванда обернулась, и её глаза вспыхнули от гнева и ненависти, и она вздёрнула подбородок кверху, глядя на лица своих мучителей. — В следующий раз это будет твой член, хотя, если мне не изменяет память, то он слишком маленький, чтобы его вообще можно было разглядеть! Такой ответ заставил Гермиону затаить дыхание. Она видела, как расширились глаза Мальсибера, и он ударил Лаванду так сильно, что она отскочила в комнату, падая, которая и так отступала от неё, будто она была заразной. Они позволили ей упасть, даже не удосужившись помочь. Гермиона резко опустилась на колени рядом с распростертой на полу девушкой. — Лаванда… Она подняла глаза; на её накрашенном и пыльном лице начал проступать синяк, перекрыв следы от прошлых увечий. Осознание вспыхнуло в её светлых глазах. Надежда пережала горло. — Гермиона…***
Пожилой маггл в углу кофейни кашлянул, зашуршав газетой. Забини вздохнул, и Драко покачал головой. Вот как всё началось между ними. Что-то, казалось бы, невинное. Отдушина, которая была нужна каждому мужчине. И Министерство вряд ли могло винить в этом их, не так ли? У мужчин были потребности. А женщины, особенно грязнокровки, с радостью их удовлетворяли. Конечно, Флинт пользовался этим вместе с Грейбэком, Мальсибером и иногда Руквудом. Драко же никогда… А не этим ли ты занимался с Грейнджер? Об этом подумать ты не хочешь? Он не хотел. — Я помнил её ещё со школы. Она была одной из них, гриффиндорцев, которые всё время над чем-то смеялись и выглядели такими счастливыми. Я знал, что это позор — иметь какую-либо связь с грязнокровкой… — Забини было трудно говорить, и он вновь уставился на стол. — Я думал, что смогу унизить её, напомнить ей, что она зарабатывает тем, что продаёт себя. Я хотел поиздеваться над ней. Хотел использовать её. А потом внезапно понял, что постоянно возвращаюсь к ней, — он вздохнул. — Я сказал себе, что просто помешался и это будет последний раз, но потом… этого не произошло. Затем я привёл её к себе в квартиру, и она улыбалась и делала этот жестокий мир не таким плохим, понимаешь? Мы же все этого хотим, не так ли? Посмотри вокруг, Малфой! — его тёмные глаза были полны страданий, когда он наконец посмотрел на Драко и весь тот фасад наплевательского снобизма исчез. — Всё не так, как должно быть. В начале всей этой неразберихи я думал, что Волан-де-Морт был тем волшебником, который мог нас всех объединить и направить наши силы для достижения общей цели. Придать нам уверенности. Но теперь… это… Драко знал. Прошло. Это прошло.***
Её лицо было бледным, и Джинни ещё раз попыталась помочь Лаванде аккуратно избавиться от косметики, чтобы лишний раз не трогать синяки, но светловолосая девушка отпихнула её так же, как и оттолкнула Гермиону. — Я не знала, что всё настолько плохо. Её голос был надломленным и хриплым от того, что слишком много ночей подряд она курила и кричала. — Я даже не знала, кто эти люди, когда они ворвались ко мне в дом. Туда, где раньше был магазин моих родителей. Они убили их обоих, и что я могла сделать? Позволить им убить и меня тоже? Я сбежала, — волосы Лаванды спадали ей на лицо, и Гермиона заметила, что несмотря на грязь, слоем покрывавшую её волосы, девушка всё равно была красива, а свет, слабо освещающий её, лишь подчеркивал природную красоту. — Мне казалось, что в Лондоне я буду в безопасности, хотя даже не знала этого города. Я думала, что мне удастся спрятаться, — голос становился всё тише и грустнее. — Они снова поймали меня. Я боролась. Я боролась с ними изо всех сил, — сказала она с некой гордостью, и Гермиона не смогла сдержать ухмылку, слушая эту печальную историю. — Они отобрали мою палочку. У меня ничего не осталось. Ни семьи, ни палочки, ни возможности позаботиться о себе. Девочки из Паддингтона нашли меня. Вот так просто, — закончила она, тяжело дыша и глядя на Джинни и Гермиону пустыми и стеклянными глазами. — Когда у вас ничего не остаётся, кроме самой себя, то вы должны отдать и это. По её ушибленной щеке скатилась единственная слеза, и она разбила сердце Гермионы. Лаванда заламывала пальцы, и одна из них решила подойти к ней, когда та закусила мизинец. Ногти у неё были короткими, покрашенными в розовый цвет. — Первым человеком, которого я узнала, был Драко Малфой. И, по иронии судьбы, он был последним человеком, которого я ожидала увидеть когда-либо, но теперь же всё по-другому, да? От слов Лаванды внутренности Гермионы крутило так сильно, что она едва не задохнулась. Да-да, теперь всё было по-другому. И они обе уже не казались такими разными.***
Забини снова отвернулся, его пальцы дрожали, пока руки лежали на поверхности стола. — Сначала я скрывал её, будто она была каким-то грязным секретом. Я боялся, что Министерство узнает о моём… частом посещении Паддингтона, но никто не сказал ни слова. Полагаю, они считали, что я делаю то, что необходимо, но я делал это, потому что хотел быть с ней. Я лгал себе и окружающим. Она открыла мне глаза на правду. Облегчила мою жизнь и стала тем, кто мог заставить меня улыбнуться. Имеет ли значение, что она — грязнокровка? Он волновался и говорил это сквозь стиснутые зубы. Его лицо было искажено от боли. — Что произошло с нашим будущим? — голос сорвался. — Что произошло с тем, каким я видел будущее нашего волшебного мира? Когда это отвратительное предубеждение стало таким важным? Оно портит всё! Это похоже на болезнь, которая… разъедает умы, стирает воспоминания и уничтожает цели, — он опустил голову и покачал ей. — Однажды ночью я заметил её живот. Она даже не сказала мне, потому что боялась. И, Мерлинова борода, я был так счастлив. Ты вообще помнишь, что такое счастье? На этот вопрос не было ответа, и никто из них не осмеливался заговорить первым. Но Драко понял. Он тоже испытывал счастье, когда впервые заглянул в глаза Скорпиуса. Я понимаю. Забини снова заговорил: — Кто-то узнал об этом. Я не знаю, кто и как, но они пришли за ней, и она была так напугана, а я запаниковал. Те чары, которые мы изучали с Флитвиком, пригодились мне. Я использовал их и скрыл её квартиру. Я сделал так, чтобы она не была похожа на себя. Я пытался видеться с ней как можно чаще, но в тот момент все были под подозрением, — он перевёл дух. — Она разозлилась на меня. Я не знал, что делать. Она хотела, чтобы я бросил всё и был с ней, — Драко заметил отчаяние, расцветающее в глазах Забини. — Что бы ты сделал? Любви не всегда достаточно, да? Как человек может отказаться от чего-то стабильного ради того, что ему неизвестно?***
Слёзы катились по лицу Лаванды, когда она, свернувшись калачиком на койке, прижалась лбом к голым стенам, чтобы держаться подальше от любопытных глаз и ушей вокруг. Её пальцы тряслись, когда она, в жалкой попытке, старалась прикрыть своё лицо. — Я думала, что вся надежда уже исчезла. В тот момент я уже была с таким количеством мужчин и боялась, что умру одна, когда никого не будет рядом. Ни друзей. Ни семьи, — она вздрогнула. — И Малфой был таким жестоким. Все были. Кроме одного, — она зарыдала. — Разве кто-то может винить меня в том, что я влюбилась в него? Откуда я могла знать, что он никогда не сможет по-настоящему полюбить меня в ответ из-за того, кем я являюсь? — хотя Джинни и Гермиона пытались успокоить Лаванду, постараться утешить, испуганная девушка не принимала помощь, отталкивая их руки. — Я думала, что он сможет полюбить меня. Думала, что если я постараюсь, то он останется со мной. У нас даже родился ребёнок. Красивая малышка. Джинни прижала руки к груди. — Ох, Лаванда, — прошептала она со слезами на глазах. Девушка впилась в неё взглядом. — Ты понятия не имеешь, что это! Ты не знаешь! У тебя был Гарри. У вас были дети. Я слышала истории. Я знаю, что вы сбежали! Она обвиняюще уставилась на Гермиону. — Я никогда не держала свою малышку на руках! Я никогда не должна даже упоминать о её существовании и говорить о том, как сильно её люблю. Не смей ничего мне говорить! Лаванда была сломлена горем, и слова срывались с губ в перерыве между рыданиями. — Я умоляла его остаться. Я умоляла вернуть её. Я сказала ему, что люблю его и хочу быть с ним, но он… — ей челюсть затекла, горло сжалось. — Он не послушал. Он забрал нашу малышку и сказал, что я её больше не увижу. Слёзы продолжали стекать по её лицу, и она не могла остановить их поток. Они капали с подбородка и сверкали в свете. Губы дрожали. — Он приходил ко мне. Но я сказала ему убираться прочь. Я сказала, что больше не хочу видеть его, — Лаванда обхватила себя руками, словно обнимая. — Что ещё я могла сделать? Я была так зла, и он пытался что-то сказать мне, но я не слушала. Я не…***
Забини нахмурился. — В прошлый вторник я знал, что она будет зла на меня. Я умолял её простить меня, говорил, что у меня не было выбора. А у кого он вообще есть? — он посмотрел на стол. — Я пришёл, чтобы предупредить её о том, что они придут, но она не послушала. Я сделал всё, что мог, чтобы защитить её, и теперь… теперь я больше ничего не в силах сделать. Драко смотрел на Забини, пока резкие, грубые слова крутились у него на кончике языка, но он лишь выдохнул. Драко понимал, что такое трусость, и знал, что значит стоять на стороне чего-то ужасного и чувствовать себя беспомощным. Возможно, мы все трусы. Возможно, новый мир сделал нас такими. Забини снова нахмурился, а на его лбу проступила вена. — Они не знают наверняка, приятель, — его голос звучал низко, а глаза горели от настойчивости. — Они подозревают её, но не знают точно. В Паддингтоне слишком много девушек, и я сказал им… сказал, что это не она. Теперь мне нужна твоя помощь. Я надеялся, что её отправят ко мне в Отчуждение, но всё получилось не так. Теперь это зависит от тебя. Мне нужна твоя помощь. Защити её. Я умоляю. Драко опешил от того, что услышал и от направленного на него взгляда Забини. Он не мог отвернуться, не мог не заметить отчаяние в глазах этого человека. Драко не был уверен, следует ли ему испытывать жалость или отвращение. Он отказывался верить в это; отказывался принимать чувства Забини, но он понимал, что тот чувствует и это действительно было страшно. За окнами стемнело, и Лондон теперь освещали лишь фонари. Где-то спал ребёнок, вдали от матери и отца. В этом проклятом Отчуждении Лаванда Браун, с разбитым сердцем, была заперта в клетке и возвращалась к мыслям, что человек, которого она любила, был слишком труслив, чтобы бороться за то, что было ему необходимо. Мы не можем. Мы не можем, даже если этого истинно желаем. Она грязнокровка. Драко подумал, волновался бы ли он о Лаванде, если бы пара охристых глаз не отпечаталась у него в памяти? Сглотнув, он заставил себя успокоиться. Я не такой идиот, как Забини. Я не настолько глуп, чтобы любить ту, в кого не имею права влюбляться. Ради Мерлина, я женат! Я могу не любить Асторию, но она моя жена, и, клянусь Богом, я буду держаться за неё, потому что не могу столкнуться с тем, с чем столкнулся человек напротив. Я могу оказаться ещё более трусливым, чем он. Эта странная мысль возникла в голове, и Драко она явно не понравилась потому, что это было правдой. Голос Забини вырвал его из омута: — Я хорошо овладел чёртовыми чарами, приятель, но я хотел бы предложить ей нечто иное. — О чём ты говоришь? — спросил Драко. — Знаешь, они ведь совсем беззащитны. Мне не стоит так сильно переживать, да? — он печально усмехнулся. — Это то, о чём все говорят. Мне не следует беспокоиться, но мне жаль, что я не смог обучить её чему-нибудь, чтобы она смогла постоять за себя. Она… одна, Малфой. Одна и без палочки. На них обрушилась тяжёлая тишина. — Что за бред? — мрачно произнёс Драко. — Кем является волшебник без палочки? Что ты можешь сделать? Забини поднял глаза, которые внезапно блеснули в свете кофейни. — Ты можешь присмотреть за ней. Клянусь, если ты сделаешь это и никому не скажешь, то я вытащу Лили Поттер из этого мерзкого города. Обещаю. Двое мужчин уставились друг на друга, а потом Драко протянул руку и пожал ладонь Забини в знак молчаливого согласия. Ни один из них больше не проронил ни слова. Ни один из них в этом не нуждался.***
Гермиона стояла над койкой, сцепив руки на груди. Джинни была рядом, пока они проверяли состояние девушки, которая спала в полной темноте. Лаванда Браун не плакала во сне. Гермиона смотрела на свою бывшую одноклассницу с жалостью и напевала тихую песню. По крайней мере, во сне Лаванда испытывала не так много страданий. Гермиона молилась, чтобы ей не снились кошмары, потому что знала, что такое ужасы. В свете лицо Лаванды, залитое слезами, казалось спокойным, а дыхание — ровным. Одна из её рук была обвита вокруг талии, словно стремясь защититься, и грязные пальцы будто гладили ребёнка, которого она не видела и которого отобрали у неё слишком рано. Лаванда была повёрнута лицом к стене, а золотистые кудри были рассыпаны по серой подушке. Другая её рука упала с койки, а пальцы продолжали сжимать чёрно-белый носовой платочек. Джинни наклонилась, чтобы поднять его, и прикусила губу, прочитав вышивку. С жалостью в глазах она протянула его Гермионе. Клочок ткани был белого цвета, из мягкого шёлка, а чёрными нитками было вышито имя. Б. Забини. Слёзы выступили на глазах Гермионы, заслоняя обзор на спящую Лаванду. У неё ускоренно забилось сердце, когда она наблюдала за Браун, понимая, что в игре, в которую они все играли, всегда будут победители и проигравшие. Ты рискуешь и не получаешь результата. И у тебя никогда нет выбора, чему можно доверять, а чему не стоит. Ты либо делаешь это, либо нет. А потом ты молишься, чтобы выжить. У некоторых получалось, а у некоторых — нет. Ты отдаёшь всё: свою жизнь, достоинство, мечты и будущее. И часто теряешь всё вместе. Это ждёт и меня? Поднеся руки ко рту, чтобы сдержать поток слёз, который охватывал её, Гермиона отвернулась от Лаванды и попыталась забыть, кем раньше была эта девушка. Остаток ночи она провела в одиночестве, сидя на ступенях спальных комнат, глядя на пустой двор. Гермиона не знала, когда прекратятся боль и страх. Она задавалась вопросом: наступит ли это когда-нибудь и сможет ли она стать достаточно сильной, чтобы принять то будущее, где будет много подобных людей, как Лаванда и Блейз? Сможет ли она быть достаточно сильной, чтобы противостоять тому, чем стали её старые друзья — те, кто напоминал ей о счастливом прошлом? Вздохнув, она опустила голову и тихонько заплакала. Горизонт медленно окрашивался в бледно-розовый цвет из-за восходящего солнца. Теперь наступила осень, и как в угасающем мире вокруг неё, тьма держалась дольше и солнце вставало позже. Гермиона задрожала, услышав позади себя тихое шуршание. Она могла разглядеть очертания деревьев за пределами Отчуждения, которое было её тюрьмой, и Гермиона знала, что бы ни случилось с Лавандой, она тоже пошла на риск, и, по крайней мере, ей оставалось лишь одно — цепляться за надежду, что у неё всё будет иначе. Она боялась, что, если не будет делать этого, то темнота полностью поглотит её. Когда взошло солнце, Гермиона собралась с силами и встретила этот новый день.