Багровый луч надежды

      Гермиона услышала, как захлопнулась дверь вскоре после того, как обед в доме Малфоя был подан. Воцарилась тишина, и мускусный запах духов Астории растворился в воздухе. Малфой покинул столовую, и звуки его шагов перестали доноситься до Гермионы.       Она начала протирать стол, механически мыть посуду, стараясь не думать о том, что слышала и видела накануне вечером. Гермиона попыталась стереть из головы образ Лаванды Браун — такой отчаявшейся и поникшей. Это было последнее, о чём ей хотелось думать, потому что это напугало её, заставило задуматься: настигнет ли ее подобная участь? Но на самом деле у Гермионы не было выбора.       Лаванда хранила молчание всё утро, глядя вникуда, пока люди вокруг шептались и бросали на неё косые взгляды, полные жалости и отвращения. Либо она была хорошей актрисой, либо, возможно, ей было наплевать, но Лаванда полностью их игнорировала. В лучах утреннего солнца её синяк имел пугающий пурпурно-черный оттенок, и этот след не мог скрыть присущее ей очарование. Она по-прежнему была прекрасна, как и всегда. Как они ни старались, ни Джинни, ни Гермиона, ни Джастин не смогли добиться от Лаванды большего.       В тот день Гермиона хотела остаться в Отчуждении, и она почти собралась с силами, чтобы обратиться с этой просьбой к Малфою, но в конце концов решила промолчать. И её удивил тот взгляд — странный и пустой, когда он заметил Лаванду, свернувшуюся калачиком на койке в дальнем углу большой комнаты.       Почему он так на неё посмотрел?       Вздохнув, Гермиона опустила руки в мыльную воду, заканчивая уборку, и прикрыла глаза от беспокойного потока мыслей. Она почему-то обрадовалась, услышав шаги Малфоя позади себя.       — Грейнджер.       Она находила утешение даже в том, как он произносил её фамилию. Гермиона медленно повернулась, не позволив себе резко ответить ему, и на мгновение посмотрела на него. Синяя рубашка, которая сегодня была на нём, показалась для неё долгожданной заменой проклятой униформы, которая всегда ассоциировалась у Гермионы со вселенским злом.       Он — зло. Я никогда не должна забывать об этом.       Гермиона вырвалась из лабиринта запутанных мыслей, наблюдая, как он садится за большой стол у окна, из которого открывался вид на прекрасный сад. Малфой не смотрел на неё, когда заговорил:       — Сегодня вечером мои тетя и дядя празднуют годовщину свадьбы. У них будет вечеринка, и я хочу, чтобы ты пошла со мной.       Гермиона едва не выронила тарелку, которую вытирала, и её сердце пропустило удар, а дыхание словно перехватило. Она знала, о ком он говорил; в конце концов, она никогда не сможет забыть Беллатрису Лестрейндж. Держать эмоции под контролем оказалось более трудной задачей, чем ей казалось, и надлом в её голосе выдал это.       — О, это то, чего ты хочешь? И как ты представишь меня? Как свою грязнокровную служанку?       Она слишком поздно смогла осознать, каким тоном произнесла эти слова, и эти нотки не ускользнули от Малфоя, потому что его лицо исказилось от недовольства. Он фыркнул, всё ещё глядя на сад, и Гермиона отвернулась.       — Ты будешь удивлена тому факту, Грейнджер, сколько там будет таких же, как ты, — сказал он с презрением. — Большинство министерских чиновников используют грязнокровок таким образом, знаешь ли. Одевая их и демонстрируя, используя их, а затем выбрасывая, когда те надоедают. Всё это довольно просто. И всё это не афишируется.       В голове вспыхнул образ Забини — подавленного и напуганного, хотя его мысли крутились вокруг Лаванды Браун и её несчастном виде в то утро. Но Драко умел скрывать свои эмоции. Его слова таили в себе намёк на отстранённость, и он положил ноги на стул, стоящий напротив того, на котором он сидел.       Гермиона ощетинилась, несмотря на все свои попытки игнорировать его. Спустя столько лет подобного отношения, ей казалось, что она давно смогла привыкнуть, но…       — Забавно, да? Зачем кому-то из твоего подвида пятнать себя, находясь в одном помещении с грязнокровками? Мне никогда этого не понять! — её голос должен был прозвучать с каплей насмешки, и Гермиона не смогла удержать язык за зубами, чтобы не позволить словам сорваться с губ.       — Нужно ли мне напоминать тебе ещё раз, что твоя жизнь стала бы гораздо проще, если бы ты держала свой поганый рот на замке? Когда мы придём туда, ты не скажешь ни слова, ясно? Никаких гнусных, неуместных комментариев и, тем более, оскорблений. Ты будешь играть ту роль женщины, которую я тебе прикажу.       Глаза Гермионы распахнулись от удивления и ужаса, когда она повернулась к нему и увидела, как его губы скривились от раздражения. Сглотнув, она покачала головой в замешательстве.       — О, вот как? Твоя семья прекрасно знает, кто я такая, — проговорила Гермиона, и её голос сломался под тяжестью унижения. — Они знаю, кто я, Малфой. Не представляю, как ты хочешь…       Он оборвал её, пихнув в сторону. Малфой был таким: нежным в одну секунду, грубым — в следующую. Она удивлялась подобной перемене его настроения. Это было так странно.       — Ты задаёшь слишком много чёртовых вопросов.       Она в недоумении последовала за ним, как только он вышел в коридор, затем начав подниматься по лестнице в спальню. Гермиона почти залилась краской от воспоминаний и замерла у дверей, когда Малфой поднял белую коробку и протянул её ей.       — Держи.       Она взяла коробку и посмотрела ему в глаза, а не на то, что было внутри неё.       — Где будет проходить вечеринка?       Её одолело любопытство: почему ему так отчаянно хотелось, чтобы она была там? В конце концов, их соглашение не должно выходить за рамки этой комнаты.       — В Лондоне, — ответил он. — Мы останемся там на ночь.       Огонь в его глазах был таким ярким, что Гермиона напомнила себе, почему ей нужно быть рядом с ним. Что ему хотелось от неё, даже если он не прикасался к ней больше… после того раза.       Это произойдёт там.       У Гермионы пересохло во рту.       — Откуда ты знаешь, что я не попытаюсь сбежать? — она сама удивилась, что задала такой глупый вопрос, потому что было очевидно: она никуда не денется, зная, что Джинни и Лили грозит опасность. Но её глаза засияли от вызова, который она бросила ему. Гермиона поняла, что её удивила кислая улыбка на его губах, когда Малфой закатил глаза.       — Ты? Очень в этом сомневаюсь. Может быть, кто-то другой, но только не ты. С твоим-то комплексом матери Терезы? Ведь всё сводится к Лили, не так ли? — он сказал это с раздражающим самодовольством. Его глаза метнулись к окнам, будто Малфой пытался дать ей понять, что ему наскучила их беседа. — Не хочешь взглянуть, что там? — резко спросил он.       Малфой сердито посмотрел на неё, и его глаза потемнели от злости, когда он кивнул на коробку.       Гермиона вздрогнула от этого взгляда, как и тогда — в ту ночь в квартире, когда они впервые заговорили. Он был человеком, который таил в себе безграничную тьму, и Гермионе не хотелось выяснять, что за секреты скрывались под ней.       По крайней мере, так она сказала самой себе.       Подойдя к туалетному столику, Гермиона поставила коробку на поверхность и подняла крышку, рассматривая то, что лежало внутри, не в силах произнести ни слова.       Мерлинова борода…       Гермиона была почти наверняка уверена, что никогда в жизни не видела столь прекрасного платья, как то, что лежало в коробке. Хотя она и не разбиралась в моде, поскольку ей не было до этого дела, Гермиона не смогла сдержаться и провела пальцами по струящейся алой ткани. Она подумала, что это, должно быть, был шёлк или атлас — прохладный и гладкий материал. Прилив эмоций захлестнул её, и Гермиона поняла, что минуло столько лет с тех пор, когда она последний раз надевала платье, и, тем более, с тех пор, как такая красота вызывала почти слёзы.       — Чёрт возьми, ты что, не можешь его из коробки достать?       Ворчание Малфоя вырвало Гермиону из грёз, и она рассеянно наблюдала за тем, как он достал платье из коробки.       Если раньше она не была полностью уверена, то теперь у неё не осталось сомнений, что Драко Малфой держал в руках самое изысканное вечернее платье, которое ей когда-либо приходилось видеть. Она чуть не подалась вперёд, чтобы выхватить его, потому что давно не видела подобной красоты и ей было страшно, что он отнимет это у неё. Платье было до колен. На самом деле, силуэт был простым: с глубоким вырезом, приталенным поясом и россыпью бисера, который, казалось, переливался в лучах солнца. Гермиона даже не заметила, что её рот открылся, когда она смотрела на красоту перед собой.       — Где ты… взял его?       Он закатил глаза.       — Разве это имеет значение, Грейнджер? Ты считаешь, это платье недостаточно хорошее для женщины в твоём положении?       Она оторвала взгляд от платья и посмотрела на Малфоя.       — Полагаю, ты ждёшь чего-то большего от меня, отдавая такое платье? — отметила Гермиона, почувствовав нервозность при мысли о том, что он захочет…       Его слова прозвучали грубо:       — Терпение никогда не было твоей чертой, да? И не я был тем, кто предложил заключить сделку. Это ты предложила мне себя, а не наоборот.       Лицо Гермионы исказилось от негодования.       — У меня не было выбора!       Она поняла, что её удивила вспышка обиды, на мгновение вспыхнувшая на его лице прежде, чем он снова нацепил на себя привычный хмурый вид. Её взгляд скользнул обратно к фантастическому платью, которое Малфой продолжал держать в руках, колеблясь между смущением из-за его правоты, и гневом, что у неё действительно не было выбора.       Малфой решил проигнорировать её слова, вместо это протянув платье.       — Надень его.       — С-сейчас?       — Нет, Грейнджер, завтра, — его слова были ярким сарказмом. — Давай. Ты же сказала, что сделаешь всё, что угодно, да? Я хочу, чтобы ты надела его.       Гермиона вновь едва не покраснела от взгляда, направленного на неё, и дрожащими пальцами приняла атласное платье из его рук.       — Может, ты отвернёшься?       Её голос стих, когда на его губах растеклась усмешка.       — Разве я не увижу всю тебя в конце концов, Грейнджер?       Он приподнял бровь, и его серебряные глаза заискрились от веселья. Гермионе это казалось нереальным. Этот мужчина, которого она ненавидела, смотрел на неё так, словно она была почти… почти кем? Нахмурившись и ненавидя себя за то, что ей не удавалось сильно его ненавидеть, Гермиона быстро сбросила одежду, чтобы нарядиться в красивое платье. В сказках, которые она читала в детстве, героиням часто приходилось носить бальные платья, и они всегда смотрелись на них лучшим образом.       К сожалению, её жизнь не была сказкой, и поэтому платье ей было невероятно велико. Гермиона прижала ткань к груди и, повернувшись, посмотрела Малфою в глаза, чувствуя, как щёки стали наливаться румянцем. Она не могла смотреть на него, ощущая себя слишком уязвимой.       — Оно… мне не по размеру, Малфой.       — Нет? — задумчиво протянул он, и его глаза скользили по её телу вверх-вниз. — Мне оно кажется привлекательным, — Гермиона услышала, как Малфой шепнул себе что-то под нос, а затем — мерцающие искры окутали её, и платье изменилось, уменьшилось и стало соответствовать её фигуре. — Всё. Теперь можешь опустить руки, — скомандовал он тем же тоном, что использовал целый день.       — Это заставляет меня нервничать, — решительно ответила Гермиона, встретившись глазами с его. Она опустила руки, гадая, о чём он думал, о том, что скрывалось за этими серебряно-серыми глазами, которыми он будто мог видеть её насквозь, а не только внешнюю оболочку, обтянутую в великолепное платье алого цвета. Она внезапно осознала, что ей стоило подумать о чём-то другом.       — Как ты это сделал?       Его губы дёрнулись, будто он хотел улыбнуться, но не мог себе позволить это сделать.       — Технически, Грейнджер, это улучшенная версия заклинания для вязания. Знаешь, ты не единственная, кто изучал чары. Хотя я уверен, что ты считала меня идиотом.       Её глаза округлились.       — Конечно нет! — воскликнула она, защищаясь. — Я просто… оно… идеально.       Малфой понял, что это действительно было так. Как и румянец, окрасивший щеки девушки.       — Теперь оно сидит хорошо, — прошептал он, сглотнув и затем отвернувшись от неё, чувствуя, как его мышцы напряглись от нервозности.       Девушка в алом платье стояла и смотрела на него; на её лице было смущенное выражение, а дыхание стало поверхностным.       — Разве это не… не…?       Драко знал, что платье идеально подойдёт ей, хотя и не был уверен в размере. Но с помощью заклинания ему легко удалось подогнать его, чтобы оно село идеально. Проблема была в том, что она выглядела…       Не существовало слов, чтобы выразить, насколько она была прекрасна, и это было несправедливо. Было несправедливо, что ему нельзя было желать её. Было несправедливо, что она была грязнокровкой. Было несправедливо, что она выглядела так превосходно даже с волосами, собранными в беспорядочный хвост, и выглядела проще всех девушек, которых он когда-либо знал…       В его голове крутилось слишком много мыслей, и ни одна из них не имела никакого смысла.       — Выглядит хорошо. Как я и предполагал, Грейнджер.       Это было ужасное преуменьшение, и он попытался прикрыться высокомерием, надеясь, что она не догадается, как легко Драко терял контроль, когда дело касалось её.       Блять. Растерзай меня феникс!       Когда он повернулся, её лицо было искажено от негодования и любопытства. Он наблюдал, как она закусила нижнюю губу, глядя на него чертовски выразительными глазами. К чёрту всё это.       — Если всё в порядке, то почему ты не…       Слова звучали неуверенно, прерывисто и застенчиво. Драко снова был потрясён таким проявлением отчаяния.       — Почему я тебе всё ещё не трахнул, ты об этом?       Она покраснела ещё пуще из-за грубости в свой адрес и внезапно отвела глаза, которые заискрились от непролитых слёз, в сторону.       Драко уставился на неё, пытаясь придумать, что сказать, и гадая, каждая ли женщина в отчаянии ведёт себя, как Грейнджер? По правде говоря, он не знал, почему не мог использовать её, как Флинт использовал женщин. Конечно, этого и ожидала от него Грейнджер; каждый раз, когда он прикасался к ней, её тело напрягалось, а лицо искажалось от ожидания, смешанного со страхом и отвращением.       Она не хочет меня.       Он не хотел и не мог лгать самому себе, а вся горькая правда заключалась в том, что он желал, чтобы она хотела его. Даже, если это не должно иметь никакого значения, даже, если это грязно, он все равно желал этого.       — Ты думаешь, что я не хочу тебя, Грейнджер?       Драко почувствовал, что слова вырвались из пучины его души, потому что не было причины для того, чтобы его голос сорвался:       — Я уже несколько раз подставлялся из-за тебя, чтобы спасти дурацкого ребёнка твоей лучшей подруги, и тебя спасал не меньше! И ты беспокоишься о том, что я не хочу тебя?       Гермиона вскинула голову и была потрясена болью, которую увидела в его глазах. Она поймала себя на том, что изучала его в тишине, желая, чтобы он был не таким, как другие мужчины, ведущие себя, как животные, которым нужен только лишь секс. Это было так тяжело для Гермионы, потому что он пробуждал в ней чувства, которые она не хотела испытывать к нему, и каждый раз, когда Малфой делал то, чего она меньше всего ждала, ей казалось, что она подходит всё ближе и ближе к краю. И если она упадёт…       Это безумие. Я не упаду.       Она поняла, что ей хотелось узнать Малфоя — человека, которая Гермиона считала отвратительным, но, в то же время, очаровательным. Вопреки самой себе и, вероятно, назло всем тем, кто считал, что она отвратительна и недостаточно хороша для него. Гермиона хотела понять ту тьму, таившуюся в его душе. Она хотела разобраться в своей жизни и понять, что ей было ещё настолько ненавистно, как и его персона. Нет. Я не буду.       Пока Гермиона смотрела на него, Малфой поднял руку, чтобы прикоснуться к её щеке с такой нежностью, которую никогда раньше не проявлял. Она не сопротивлялась, когда Малфой притянул её ближе к себе. Гермиона позволила его руке опуститься ниже и переплестись пальцам с её, позволила губам легонько коснуться её собственных губ, и у неё закружилась голова, а глаза прикрылись от нахлынувших эмоций. Её разум вторил ей, что это неправильно, но тело стало предателем, повторяющим её голове, что это не имеет значения, что это не больше, чем их соглашение…       Она почувствовала, что её сильнее прижали к телу: к груди — твёрдой груди, которая больше походила на сталь, чем на плоть.       В руках Малфоя она чувствовала себя маленькой и такой беспомощной. И, тем не менее, воодушевлённой и радостной от того, как он крепко держал её.       — Как мне ещё доказать тебе, как сильно я тебя хочу? — шёпот пустил электрический разряд по её позвоночнику, отчего она потеряла дар речи, когда его губы прижались к впадинке на горле, а язык стал прокладывать влажную дорожку по её шее к ключице сначала осторожно, а затем требовательнее, с укусами и засосами, и Гермиона ослабла, её колени подкосились. Ощущение боли и удовольствия заставило её тело обмякнуть. Каким-то образом его руки успели обвиться вокруг её талии, и Гермиона снова оказалась крепко прижата к его телу, едва способная дышать.       Сейчас? Это произойдёт сейчас?       Она разрывалась между любопытством и страхом, когда её глаза распахнулись и столкнулись с огнём, горящим в его глазах. Его взгляд был огнём, в нём было желание, а губы едва заметно дрожали.       Красивый…       Гермиона подумала, коснётся ли он её так, как сделал это в первый раз, и её тело сжалось от предвкушения. Её глаза неотрывно смотрели в его.       — Я не мог думать ни о чём, кроме этого, — хрипло пробормотал Малфой, застонав, когда её тело качнулось вперёд к нему. — Я был одержим мыслями о твоих губах, о том, как я могу поцеловать тебя, — Малфой продолжал оставлять поцелуи, обжигающие кожу. — Фантазировал о тех звуках, которые ты издавала, когда я касался тебя, — шёпот заставил Гермиону прижаться к нему и застонать. — Но знаешь, чего я хотел больше всего? — эти глаза. Горящие угли желания. Горящие фитили свеч. Гермиона ошеломлённо глядела на него. — Я хотел, чтобы ты поцеловала меня. Я хотел, чтобы ты поцеловала меня как мужчину, которого желала бы всей душой.       Гермиона, казалось, вырвалась из ступора, вызванного страстью. Не зная, что и думать, она смотрела на угловатые черты его лица, небрежность, с которой светлые волосы спадали на глаза гранитного цвета, горящих от желания. Он жалобно смотрел на неё, его челюсти напряглись, а тело было буквально пылало. И Гермиона поняла, что начала медленно вставать на цыпочки, чтобы прижаться к дрожащим губам.       От её прикосновения из его горла вырвался стон, и он тут же перехватил контроль над поцелуем, забыв о своей мольбе. Его язык тут же нашёл её и закружился в эротическом танце, от которого у Гермионы сбилось дыхание. Его губы были горячими, влажными и требовательными. Поцелуй был бомбой, уничтожившей то, во что она верила.       Его руки двигались вверх и вниз по атласной ткани, а губы блуждали по её обнажённым плечам, подбородку, щекам, а потом снова возвращались ко рту, проникая глубже. Он наслаждался мягкостью её волос и тем, как она охотно подчинялась ему. Драко потерялся в ней, потому что ему трудно было анализировать то, что происходило вокруг, и ему было некогда думать о том, кем она была. Он провёл пальцами по линии её бедра, грудной клетке, груди, а затем вернулся к месту, где атласная ткань прикрывала ногу, и Драко резко откинул материю, как изголодавшийся человек, желая большего, чем Грейнджер уже давала ему. Ему хотелось быть ближе к коже, ближе к ней…       Она издала звук на грани крика и стона, и это вскружило всё, что было внутри него.       — Боже, те звуки, что ты издаёшь, могут свести с ума.       Слова звучали прерывисто, когда Драко прижался лбом к её щеке, вдыхая мускусный аромат. Она снова всхлипнула, и он двинулся к ней, пока низ живота скручивало от желания… большего…       Ему хотелось сорвать с неё это платье, взять её так, как будто она была чем-то вроде…       Нет, не так. Это не произойдёт так.       Тяжело дыша и подчиняясь угрызениям совести, Драко отпрянул от неё, дрожащими пальцами застёгивая белую рубашку, которую она едва не сорвала. Его лицо было красным, а тело горело от агонии. Он отвернулся от неё, чтобы попытаться собрать мысли воедино.       Чёртова искусительница.       Она заговорила первой:       — И… это всё?       Её голос был ледяным, очень похожим на голос Грейнджер, с которой он учился в Хогвартсе, и когда он поднял глаза, то заметил, что лицо девушки было красным от румянца, а волосы беспорядочно лежали на плечах.       Драко усмехнулся.       — Что, Грейнджер? Я не соответствую планке, которую установил Уизли?       Её щёки вспыхнули от возмущения.       — Я никогда… ты не… я не… я же просто…       Она тяжело сглотнула.       — Разве мужчины не хотят большего?       Драко улыбнулся, заметив её скромность и замкнутость. Будто её слова смущали её саму.       — Твоя скромность совершенно неуместна в такой ситуации, не находишь, Грейнджер? В конце концов, ты стоишь передо мной полуголая. Ты моя. Помнишь? И что я буду делать с тобой, зависит только от меня. Если бы я не хотел тебя, то тебя бы здесь не было.       Он закончил одеваться, поправил рубашку и заправил её в брюки, а затем небрежно убрал волосы с её лица. Сердце Гермионы сжалось, и она снова задалась вопросом, что же он с ней делал? Почему он просто не мог закончить то, что начал? Почему он должен вести себя так, будто между ними было что-то ещё? Это было несправедливо!       Малфой мило прижался губами к её лбу…       Мило? Он не милый! Он злой, отвратительный и…       — Кто ты такой? — прошептала она, чувствуя, как слёзы стали подступать к глазам.       — Я — Драко Малфой. Слуга Тёмного Лорда Волдеморта. Пожиратель смерти.       В грудной клетке начался пожар, вызванные его правдивыми словами.       — Я знаю.       — Тогда не забывай об этом, — ответил он. — Ты никогда не должна забывать о том, кто я на самом деле, а кто ты. А теперь… сделай что-нибудь со своими волосами, Грейнджер. Мы идём на вечеринку, и я не хочу опоздать.       Она закрыла глаза и подождала пока захлопнется дверь за ним, позволяя ей остаться одной. Его слова эхом отзывались в голове.       Я не забуду, кто ты, Драко Малфой. Я не забуду. Обещаю.       Но в глубине души она знала, что такого ответа было недостаточно. Гермиона понимала, что совсем не знала, кем он был.