***
Гермиона оказалась в ночном кошмаре, хотя её глаза были широко открыты. Она давно потеряла чувствительность в руках и ногах — их пронзил сильный холод. Каким-то образом её пальцы всё ещё сжимали палочку Флинта, пока её сухие губы бормотали проклятия по его команде, слезы текли из её глаз по щекам. Когда она прикрыла веки, не желая видеть, что было перед ней, Гермиона задалась вопросом, какой выбор у неё был на самом деле; какой выбор был у кого-либо из них? Гермиона не могла припомнить, чтобы когда-либо использовала Непростительные, но в последние мгновения она накладывала жестокие заклинания на бедных и беспомощных людей, запертых в крошечных комнатках. Флинт шёл по длинному коридору, мастерски игнорируя хныканье и крики слева от себя. Гермиона, с другой стороны, поняла, что пропускает через себя каждый крик, каждый шёпот и каждую мольбу, срывающуюся с губ людей, пойманных в ловушку. Каким-то образом эти голоса резко прорывались через пелену её совести, грузом опускались на сердце, становясь с каждой секундой всё более болезненным бременем. Они кричали от боли и страха, когда все вокруг падали замертво. Когда Гермиона не могла произнести проклятия достаточно быстро, Флинт делал это за неё, убивая одного, двух, четырёх, десяток, без колебаний. Без угрызений совести. Единственная спасительная милость заключалась в том, что он пока не заставил её убить человека. Он просто наслаждался тем фактом, что мог легко заставить её пытать кого угодно. Она плакала. Он ударил её за это. Тем не менее, слезы не утихали, и Гермиона крепко обняла себя, тряся головой, пытаясь держаться. Вкус, обоняние, слух — каждое из чувств было обхвачено таким ужасом, что она чуть не рассыпалась под тяжестью этого груза. — Поторопись! — Флинт окликнул её, указывая на дверь в дальнем конце коридора, и путь, который она прошла, казалось, длился вечность, хотя эта вечность эхом отражалась в звуках проклятых и забытых; таких же людей, как и она сама.***
Драко почти сразу понял, что Беллатриса не собиралась останавливаться, и он боялся, что, когда она обнаружит Флинта и Грейнджер, то прикончит и её. В конце концов, кем вообще была Гермиона Грейнджер? Кому она была небезразлична? Кого волновало, что с ней случилось, кроме тех людей, чья жизнь теперь ничего не значила? Никто даже не узнает, что она умрёт сегодня. Никто бы не стал её искать; она умрёт и будет забыта. Ты заботишься о ней. Да, это было правдой. Напомнив себе об этом, он схватился за свою палочку. — Тётя Белла! — позвал он, надеясь, что его тон удивит её настолько, что заставит остановиться; Драко никогда не говорил с ней в подобном ключе. Ему повезло, потому что это заставило её остановиться и повернуться, нахмурив брови. — Племянник? — Обливиэйт! Её тёмные глаза — бесчувственные — внезапно стали странными, пустыми, и она моргнула, оглядываясь по сторонам. Выражение её лица было рассеянным, как если бы она оказалась в новом месте, совершенно не зная, куда двигаться дальше. Драко быстро шагнул вперёд, схватив её за тонкую руку и потянув к кирпичным зданиям. — Ступефай, — прошептал он, и она упала на землю. Когда Беллатриса распласталась на земле, он легко поднял её и потащил тело в направлении здания, и уложил так, чтобы казалось, будто она упала в обморок. Он дважды проверил её и отступил, понимая, что не может терять время. Это должно было сработать, должно, несмотря на то, как подозрительно это выглядело. Развернувшись, он побежал к металлической двери.***
Флинт остановился в последней комнате, повернувшись к Гермионе, и его глаза заблестели. — Те, что там, должны умереть. Всё ещё сжимая палочку в мокрой руке, Гермиона перевела взгляд с Флинта на небольшую группу мужчин, запертых в металлической клетке, будто они были скотом. Никто из них не говорил; никто из них даже не поднял глаз, чтобы посмотреть на неё. — Давай, не трать моё время зря, крошка. Пока что ты очень хорошо поработала! Глаза Гермионы горели от стыда, и она едва могла дышать от агонии того, что она уже сделала — это давило ей на сердце так, что она думала, что будет раздавлена этим грузом. Она пробыла здесь слишком долго, произнесла слишком много ужасных вещей, но на самом деле… он на самом деле не стал бы заставлять её… Она захныкала, а затем непрошенные слёзы потекли из глаз. — Вот так, — сказал он, закатывая глаза. — Это не сложно, крошка. Просто наведи и… Авада Кедавра! Ближайший к ним, невысокий темнокожий мужчина с длинными растрёпанными волосами, упал замертво, привалился к задней стене и безжизненно сполз на пол. Гермиона закрыла глаза, задыхаясь от шока. Она закрыла лицо руками, но Флинт дёрнул одну из них вниз и заставил её пальцы сомкнуться вокруг своей палочки ещё раз. — Разве все вы, грязнокровки, не хотите вернуть свои палочки? — протянул он с усмешкой. — Тогда вот твой шанс. Никаких запретов. Сделай это, убей их. Какое это имеет значение, малышка? Они всего лишь кучка глупых повстанцев! Его слова, казалось, напоминали маниакальную речь, и Гермиона задрожала, качая головой, её пальцы разжались, и палочка с грохотом упала на пол. — Я… Могла ли она действительно это сделать? У неё слишком сильно кружилась голова, и Гермиона ослабла, и мысль о том, что ей придётся кого-то убить, испугала её так сильно, что… Дай мне отключиться! Дай мне потерять сознание и больше никогда не просыпаться, если это то, что я должна сделать! Она задавалась вопросом, есть ли поблизости кто-нибудь ещё. Ей было интересно, куда подевался Малфой, и какая-то её часть возненавидела его в ту секунду. Ненавидела его и всех таких, как он… Флинт протянул руку и прикоснулся к её щеке тыльной стороной ладони, что вызвало у неё отвращение. Но у Гермионы не оставалось сил, чтобы отстраниться от него, поэтому она стояла как вкопанная. — Или, может быть, ты передумала, милая? Согласна на всё? Я забуду это… мерзкое дело, да? Он сделал шаг ближе, и Гермиона вздрогнула, пытаясь уйти от него. — Что? Он надул губы. — Разве я недостаточно хорош для тебя, грязнокровка? Ты предпочитаешь трахаться с кем-нибудь другим? Может, с Малфоем? Гермиона замерла, ничего не говоря. — Бедная, обманутая маленькая сучка, — прошептал он. — Ты думаешь, он заботится о тебе? Она не двигалась, сглатывая, только чтобы не задохнуться. Я ничего не скажу. Я ничего не скажу. Я ничего… Она плотно зажмурилась, её дыхание стало поверхностным. — Ты знаешь, что происходит с такими девушками, как ты? — его голос казался сдавленным, и Гермиона почувствовала, как его пальцы сильно сжали её запястье, и она оказалась втянутой обратно в комнату кошмаров, где всё ещё могла слышать шёпот и стоны тех, кто жив, и крики ужаса, которые Флинт вызывал одним своим присутствием. До этого момента Гермиона не осознавала, каким ужасным был Маркус Флинт на самом деле. Она была слишком сосредоточена на других, слишком сосредоточена на Малфое… — Они оказываются здесь. Он подтолкнул её к комнатам, где заключённые ждали своей смерти. — Открой глаза и посмотри, грязнокровка. Посмотри, где ты окажешься, когда он с тобой покончит. Когда ты больше никому не будешь нужна, и даже не сгодишься для продажи собственного тела. Гермиона начала дрожать, когда её глаза открылись, и взгляд был затуманен от слёз беспомощности. — Воспользуйся своим шансом, сука. По крайней мере, кто-то всё ещё хочет тебя. Малфой этого не сделает. Увидишь, скоро ты наскучишь ему. Его большие руки стиснули плечи Гермионы, и он развернул её к следующей комнате. — Та, что в углу, — прошептал он ей на ухо. — Она была такая же, как ты. Думала, что кто-то здесь хоть немного сочувствует ей. Продала своё тело в обмен на пощаду. Она думала, что мне на самом деле не похер на неё! Его смех звучал мягко, менее раздражающе, но не менее пугающе. Гермиона сморгнула слёзы и увидела бледную девушку, сжавшуюся в углу. И в этот момент, словно она поняла, о чём говорит Флинт, её тёмные глаза поднялись и встретились с глазами Гермионы, и в них плескалось горе. На мгновение весь мир остановился. Это могу быть я. Но какой выбор у неё был? Что она могла предложить, если не саму себя? И Малфой… В его объятиях она не чувствовала себя шлюхой. Она чувствовала себя собой, как будто он её хотел. Как будто он… Флинт прав. Кто сказал, что ему не всё равно? Если бы ему не было плевать, разве я не узнала бы об этом много лет назад в школе? Разве это не было бы иначе? Если бы ему не было всё равно, меня бы не было там, где я нахожусь сейчас. Может ли он вообще заботиться о такой женщине, как я? Слёзы опалили глаза Гермионы на долю секунды, а затем скатились по щекам. Она поняла, что слишком глубоко погрузилась в свои фантазии. В те глупые фантазии, что Малфой может заботиться о ней, даже если весь мир твердит, что это неправильно. Флинт снова зашептал ей на ухо ужасные вещи: — Я знаю, что ты слышал о той, которая повесилась, не так ли? Это было очень лестно, правда. Бедная, сбитая с толку девушка. Прямо как и она, — сказал он, указывая на бедную душу, которая смотрела на них в ужасе. — Что скажешь, крошка? Надо быть полезной, да? Я знаю, что ты не дура, и нам может быть хорошо вместе… какое-то время. Снова вздрогнув, Гермиона повернулась к нему, собираясь с мужеством. Она просто не может позволить ему увидеть в ней полную беспомощность. — Я бы не прикоснулась к тебе, даже если бы ты был последним человеком на этой земле, и сказал бы, что убьёшь меня, если я этого не сделаю! — слова звучали резко, и её глаза угрожающе сузились. — Он в сто крат лучше, чем ты. Защита Малфоя с её стороны удивила даже саму Гермиону. Она видела, как лицо Флинта побледнело, затем покраснело, а затем стало пепельным. — Неужели? — это слово заставило Гермиону похолодеть от страха. — Он трус, который боится признаться в своих чувствах к такой грязной шлюхе, как ты, — прошипел он. — Но я нет, и, возможно, тебе придётся сделать этот выбор, сука. Я или смерть. Он поднял палочку, и Гермиона почувствовала прилив торжества, увидев его дрожь. Она задавалась вопросом, сделает ли он это или проявит трусость, которую, как она считала, была во всех ему подобных. Она не питала иллюзий по поводу того, что Малфой не съёжится от страха, как и любой другой мужчина; она видела это в школе, она видела это даже здесь, в Отчуждении. Но она не винила его. В конце концов, он был добр к ней в мире, в котором нет места доброте, независимо от его статуса, кем он был и кому служил. И почему-то Гермиона верила, что, если бы на месте Флинта был Малфой, ни один из этих кошмаров не произошёл бы с ней. — Сделай это. Как ты и сказал, всё равно это никого не волнует. Гермиона выпрямилась и посмотрела в застывшее уродливое лицо Флинта. Но прежде, чем он успел это сделать, позади них раздался грохот, и дверь в дальнем конце коридора распахнулась. Гермиона и Флинт повернулись, и она почти застонала от облегчения. Вид Драко Малфоя никогда не казался ей таким необходимым, чем в тот момент. — Флинт! Посмотри на этот грёбаный беспорядок! Что, чёрт возьми, ты здесь делаешь? — он говорил резко, и его слова не оставляли места для споров или даже защиты, и Флинт отступил, опустив палочку. — Мы просто… — Избавь меня от выслушивания твоих оправданий. Мне нужна твоя помощь. Лестрейндж здесь, и с ней что-то не то. Мы должны помочь ей добраться до лазарета как можно скорее. Оставь беспорядок, ты сможешь разобраться с этим потом, — Флинт моргнул, и Гермиона увидела, как бледное лицо Малфоя залилось краской, рождённой яростью. — Пошевеливайся! Мы платим тебе не за то, что ты бездельничаешь! Не трать моё чёртово время, Флинт! Гермиона хотела, чтобы Драко взглянул на неё, но он этого не сделал, вместо этого резко повернулся, приняв жёсткую позу, и вышел из комнаты. Молча и хмурясь, Флинт последовал за ним. Гермиона осталась одна — с живыми среди мёртвых, напуганными, лишёнными надежды и брошенными. Она опустила голову, не зная, может ли двигаться. Каждое хныканье заставляло её вздрагивать, а каждое прошёптанное слово или мольба заставляли её трястись от ужаса. В некотором смысле, остаться лицом к лицу с беспорядком, который был результатом её действий, было даже хуже, чем… Нет! Я так не думаю! Я бы не стала, если бы он меня не заставил! Я не такая, как эти чиновники, и никогда такой не буду! Когда Гермиона наконец подняла глаза, бедная девушка, на которую обратил внимание Флинт, всё ещё пристально наблюдала за ней своими тёмными печальными глазами. — Мне… мне так жаль. Так… мне так жаль… все вы… я просто… я… Её слова, казалось, не имели никакого значения и не привлекли к ней внимания, поэтому, наконец, Гермиона повернулась и побежала по коридору вслед за двумя мужчинами, не желая ничего, кроме как сбежать или избавиться от своего ожившего ночного кошмара. Затем солнце ярко засияло в бледно-голубом небе, когда она выскочила из здания на небольшой двор перед ним. Там тоже никого не было. Всё было тихо, потому что жизнь кипела далеко от Отчуждения. Здесь она была одна, и, наконец, Гермиона смогла сделать полный вдох, хотя и продолжала дрожать, и её сердце билось, как у испуганного котёнка. Опасаясь, что она может упасть, Гермиона бросилась к ближайшему зданию и прислонилась к нему, скользя по грубой кирпичной стене, пока не села на нагретую солнцем пыльную землю. Через несколько вдохов она почувствовала себя лучше. Гермиона не знала, сколько минут прошло, пока она сидела, глубоко дыша, с полузакрытыми глазами. Я в порядке. Я буду в порядке. Ей стало так спокойно; в этот момент она вообще ничего не чувствовала и не слышала. Она просто существовала. Это безмятежное чувство было разрушено звуком шагов, и Гермиона резко открыла глаза, тело напряглось, чтобы дать отпор, когда Малфой бросился вниз по пологому холму к строениям. Он не видел её, и она поняла, что смотрит на выражение его лица. Он выглядел явно напуганным, его серые глаза расширились от страха, а лицо было лишено красок. Она могла видеть, как сильно он стиснул челюсти. Его пальцы один раз, два раза соскользнули по дверной ручке, прежде чем он резко дёрнул её, в результате чего та ударилась о кирпичную раму. — Грейнджер! — даже его голос казался сдавленным и дрожащим. Гермиона поднялась на ноги, изо всех сил пытаясь сказать хоть слово, чтобы дать ему ответ. Он искал её! Меня! Он так переживает из-за меня? Грязные слова Флинта, казалось, подорвали надежды Гермионы, пытаясь разрушить хрупкое доверие, которое она испытывала к Малфою. Смела ли она надеяться, что ему не всё равно? Ему не всё равно! Ох, ему должно быть не всё равно! Слезы навернулись на глаза, и она смахнула их, выйдя из тени к нему. — Я здесь, — выдохнула Гермиона, глядя на него. Он медленно повернулся, задыхаясь, и она увидела вспышку удивления в этих глубоких серебряных глазах, а его лицо расслабилось от облегчения. — Мерлин, — пробормотал он, и Гермиона в этот момент решила, что должна держаться за этого человека, что бы ни случилось. Он нужен ей. Прикосновения Малфоя были твёрдыми, но нежными, когда его глаза с беспокойством рассматривали её лицо и тело, прежде чем он заговорил: — Он навредил тебе? — сказал он шёпотом, и Гермиона покачала головой. — Я в порядке, — ответила она, не желая рассказывать о том, что случилось с Флинтом, не зная, что стоило вообще говорить. Вместо этого она бросилась в его объятья, вдыхая знакомый запах мыла и сигарет, которые он иногда курил. Его министерская накидка пахла осенним воздухом, землёй и мускусом, и она на несколько мгновений вдыхала его, чувствуя, как его пальцы обвились вокруг её шеи и запутались в длинных вьющихся волосах. Сначала его объятия были неуверенными, и он неподвижно стоял в кругу её рук, но в конце концов выдохнул и растворился в ней. Они стояли так в течение бесчисленного количества времени, и Гермионе хотелось, чтобы всё, что она чувствовала, когда его руки обнимали её, никогда не прекращалось. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы она могла держать его, чтобы у неё было на это право. — Прости. Гермиона поняла, что теперь ему было проще просить прощения. Говорить слова «прости» для него было невозможно — по крайней мере, для того Малфоя, которого она знала раньше. Но тот мужчина, что находился в её руках, разительно отличался от прошлого себя. — Мне жаль. Голос звучал мягко, когда он выдохнул эти слова в её волосы, а затем она почувствовала тёплое прикосновение его губ ко лбу, заставившее слезы проступить в уголках глаз. — Это Лаванда. Я не знал, что он… что он сделал с ней… со всеми. Я пытался добраться сюда, но потом Беллатриса… Он замолчал, и она посмотрела ему в лицо, увидев выражение беспомощности. Подняв руку, Гермиона не смогла удержаться и не провести тыльной стороной ладони по твёрдой челюсти. Её пальцы скользнули к его губам. — Он не причинил мне вреда. Ты пришёл как раз вовремя. Гермиона почувствовала трепет в сердце — странное, тёплое чувство, которого она боялась и которое не могла испытывать. Чёрт возьми, мне важен этот человек, не так ли? Это не просто… Вздохнув, она покачала головой. — Ты знаешь, что не сможешь вечно защищать меня, — напомнила она и посмотрела Драко в глаза. Выражение его лица подтверждало то, что она уже и так знала; было бы глупо надеяться, что он сможет доказать обратное. — Может быть, не от того беспорядка, в который превратился этот мир, — кратко ответил он. — Но от такого ублюдка, как Маркус Флинт, я могу. И от Пэнси Паркинсон тоже. Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вытащить Лили из этого места и из Лондона. Чтобы она была в безопасности. И я позабочусь о том, чтобы Флинт и Пэнси не смогли причинить тебе вред. Его челюсть была сжата, а лицо выглядело предельно серьёзным, когда он осторожно откинул выбившуюся каштановую прядь с её лица. Его слова казались молитвой, полной искренности и убеждённости. Гермиона с трудом могла поверить в то, что в мире, в котором у неё не было ничего, кроме непреодолимых препятствий, именно в объятиях врага она смогла снискать облегчение. И она хотела ему верить. Она хотела ему доверять. Она заботилась о нём. Ледяное свинцовое чувство бурлило в животе, когда шёпот Флинта упорно разрушал доверие, которое Гермиона хотела иметь по отношению к Драко. Казалось, что ни одно из заверений Малфоя не помогло избавить её от тех едких слов, которые повторялись в её голове снова и снова. Ничто, даже его объятья, не могло избавить её от холодного чувства, сковавшего сознание. Флинт ошибается! Гермиона крепко держалась за Драко, её пальцы сминали ткань на его спине, не желая отпускать, даже когда он попытался мягко отстраниться от неё. — Что он сказал тебе, Грейнджер? Вопрос заставил её вздрогнуть, но она отказалась отвечать, безмолвно качая головой. Гермиона видела только лица этих бедных людей, проклятых просто из-за их кровного статуса. Она слышала их крики и стоны о пощаде, и, как бы ни старалась, она не могла выбросить образ темноволосой девушки из головы. И даже при том, что она пыталась избавиться от этой мысли, она всё ещё чувствовала тяжесть палочки Флинта в своей руке. Хотя Гермиона не хотела отстраняться, Драко был намного сильнее, чем она, и ему удалось приподнять её подбородок, чтобы взглянуть ей в глаза. — Ты о чём-то не договариваешь, — спросил он, сузив глаза. — О чём? Если это Флинт, скажи мне. Ты можешь мне доверять. Могу я? Разве могу я? Или Флинт прав? Её сердце забилось от нерешительности. В конце концов, Гермиона решила промолчать, положив голову на грудь Драко, где она могла слышать ровный, успокаивающий ритм его сердцебиения. Это напоминало ощущение безопасности, и она не хотела отпускать его, отказываться от утешения, которое так легко находила в его руках. Даже если он её не любил. Даже если он уйдёт из её жизни, как только Лили окажется в безопасности. Она не хотела об этом думать, но Гермиона столкнётся с этим, когда придёт время. Она почувствовала, как он вздохнул, его пальцы запутались в её волосах, а затем она позволила себе полностью раствориться в нём.***
Она заёрзала в его объятиях, почти неслышно вздохнув, и Драко обнаружил, что рад, что никто не задал ему вопрос, что он делал с Гермионой Грейнджер. Теперь, когда она снова была в безопасности и Флинта не было поблизости, он начал обдумывать свои действия. И, как таковое, их отсутствие. И тот факт, что он пошёл на большой риск, чтобы защитить её. Зачем? У него не было никаких объяснений. Даже если бы его спросили, Драко не знал, что ему следовало бы ответить. Он не понимал своих чувств, когда дело касалось Грейнджер. Он привык к пьянящему ощущению волнения внизу живота, когда она была рядом. Он начинал предвкушать чувство потерянности в ней, когда она целовала его. Но эти вещи были физическими, не так ли? Из-за отсутствия физической близости и не более того, верно? Закусив губу, он понял, что идёт по тропе, которая ни к чему хорошему не приведёт, потому что, когда он начинал думать о своём затруднительном положении, она была единственным отвлечением; забвение, которое он нашёл в её объятиях, было единственным лекарством от беспокойства. Поглаживая мягкие каштановые кудри, Драко начал надеяться, что она не посмотрит на него снизу вверх, потому что эти глаза цвета корицы… Она подняла голову вверх, глядя на него. Он вспомнил истерзанные войной выражения лиц тех, с кем он контактировал на протяжении многих лет. То, как война поглотила их эмоции, нанесла ущерб их разуму и телу, оставив после себя безликих, пустых людей. «Гермиона была другой», — понял Драко. В этих глазах сияла жизнь, глубоко внутри горел свет. Он понял, что эти глаза привлекли его давным-давно. Война её не сломила. Он знал, что она убедила себя, что надежды нет, но что-то внутри неё упорно отказывалось в это верить, и это было видно. Она дала ему надежду, ради Мерлина! Она дала ему свет. Она была красива.***
Он почувствовал, как его сердце резко упало вниз, когда она отпустила его, отстранилась и опустила глаза. — Мне нужно… идти. У меня сегодня дежурство на кухне. С Джинни, и я… мне нужно увидеть… Джастина, — она говорила приглушённым и мягкими голосом. И когда Грейнджер подняла глаза, в них заблестели слёзы. — Спасибо, — послышался её шёпот, и на мгновение она заколебалась, словно хотела сказать что-то ещё, и Драко почувствовал, что жаждет прикосновения, поцелуя. Что, чёрт возьми, с ним происходит? Она уходит от меня? Должно быть наоборот, не так ли? Что со мной не так? Грейнджер поспешила прочь от него, и густые, непослушные волосы фантастически сияли в солнечном свете, заворожив его на мгновение, прежде чем Драко последовал за ней, даже не понимая, что делает. — Грейнджер, подожди! Ну, это не было похоже на то, что… ему нужно было ещё сделать кое-что, верно? И… это было его Отчуждением, поэтому он выбирал, кто остаётся, а кто уходит. И ведь никто не заметил, что она пропала, не так ли? — Слушай, я… Это действительно происходит? Какого черта он хочет у неё спросить? Пригласить на чай? Провести послеобеденное время в кино? Итак, Гермиона, мы можем как-нибудь поболтать за кофе. Я могу приготовить нам обед, как на это смотришь? С тобой весело болтать, знаешь? Драко поморщился. Неужели он действительно хотел провести с ней время? Боже. Я официально сошёл с ума. Она смотрела на него со странным выражением лица. Он задавался вопросом, возможно ли, чтобы Гермиона выглядела красивее, чем сейчас. — Я подумал, может быть, если у тебя… есть время, ты могла бы… Он вздохнул. Это было невозможно. Неприемлемо. Неправильно. — Мне кажется, ты не закончила уборку, — его голос звучал хрипло, безэмоционально, хотя он не мог скрыть дрожь или смотреть ей прямо в глаза. — В ванных комнатах? — в её голосе послышались нотки разочарования. Драко откашлялся. — В прошлый раз, когда я проверял, ты по-прежнему убиралась в уборных, Грейнджер, — грубо пробормотал он, опустив голову. Последовавшая тишина была неловкой, и он почувствовал, как Грейнджер смотрит на него, хотя он отказывался смотреть ей в глаза. — Я… не понимаю. Ты хочешь, чтобы я пришла… сегодня? Сегодня вечером? Это… Он посмотрел на неё, его лицо было красным. Он сломался, и слова прозвучали со страстью: — Разве не лучше, когда мы вместе? — рявкнул Драко, ненавидя то, что чувствовал — обиду на её странную реакцию. — Или это был лишь секс для тебя? Он быстро пошёл к Отчуждению, зная, что она последует за ним, но решил не проверять, чтобы убедиться. Драко не понимал самого себя, и уж точно никогда не понимал женщин. Особенно таких, как Грейнджер, в мире, в котором они жили, где были новые правила. А иногда и вовсе их не было. Но он понимал чувство обиды и ощущение, что его собственные эмоции остались без ответа. Или, по крайней мере, так казалось. Я жалок. Я женатый мужчина, ищущий утешения у грязнокровки, которой, может быть, вообще насрать на меня. Понятно, что пока я буду помогать Лили, она будет трахаться со мной. Но если я хотя бы попытаюсь предложить ей провести время вместе только потому, что я хочу её увидеть, поговорить с ней, она… Грейнджер не поняла. Прокашлявшись, он выпрямился, сохраняя спокойствие. Драко остановился на окраине главного двора. — Сегодня вечером ты пойдёшь со мной, Грейнджер. Ради моего удовольствия. Он ненавидел то, как это прозвучало — отвратительно, но, по крайней мере, Драко знал, что она согласится. По крайней мере, она не могла сказать «нет». Он пробовал… хотел… чего-то другого, но она… Не важно. — Мы встретимся здесь на закате. Не опаздывай. Он даже не взглянул на неё, задаваясь вопросом, было ли в этих мгновениях что-то настоящее. Иногда ему казалось, что он переживает самый ужасный кошмар в своей жизни. И Грейнджер была единственной, кто мог указать ему верное направление. Драко хотел узнать, когда её тела стало недостаточно. Он боялся, что уже погряз в этом слишком глубоко.