Паддингтон, Лондон, Англия
Осень обрушила холодный и ветреный гнев на Лондон, и Блейз, цепляясь за длинное чёрное пальто и шляпу, спешил по оживлённой улице в сторону от автобусной остановки. Он знал, что аппарация — более быстрый вариант, но в последнее время он предпочитал сливаться с жителями Лондона. То, что Министерство назвало бы трусостью или приспособленчеством грязнокровок. Но Блейз в глубине души верил, что образ жизни магглов и магглорожденных становится всё более и более привлекательным, чем чёртова альтернатива. Ещё один порыв ветра чуть не унёс его шляпу, и он потянулся, чтобы она не слетела с головы и это падение не вынудило его бежать, как маленькую девочку, преследующую свой головной убор, за которым тянулась бело-красная лента. Он смотрел, как шляпка кувыркается и плывёт по ветру, и потянулся, чтобы подхватить её с земли, как только девочка подошла к нему. — Могу я вернуть свою шляпу, сэр? Она говорила вежливо, и, несмотря на плохое настроение, Блейз улыбнулся и присел, чтобы получше рассмотреть её. Ребёнок был таким красивым, как из сборника со сказками: с розовыми щеками и блестящими голубыми глазами, а лицо обрамляли бесконечные светлые кудри. — Конечно, — ответил он и одел шляпу на ангельскую корону волос девочки, чья мать подошла к ним, благодарно улыбаясь. — Спасибо. Сегодня очень ветрено, да? — И в самом деле, — ответил Блейз, вставая и даря улыбку женщине в ответ. Он смотрел, как молодая мать и её ангельское дитя поспешили прочь и растворились в толпе. Сцена напоминала рассказ: когда ветер стихает, солнце ярко сияет в утреннем небе, а улица заполняется людьми, бегущими на работу или по своим делам. Оглянув улицу ещё раз, Блейз продолжил свой путь. У него щемило сердце от боли. Маленькая незнакомая девочка напомнила ему Дейзи, и каждый раз, когда он думал о собственной дочери, его одолевала смесь радости и отчаяния. Иногда первое чувство было таким сильным, что он не мог дышать, и весь его мир заполнялся светом. А в другой раз, когда Блейз оказывался вдали от своей семьи, отчаяние тяготило его, насмехалось над ним и ломало его. Так и протекала его жизнь в течение нескольких месяцев, ещё до того, как родился его ребёнок. С того момента, как Волдеморт захватил Министерство, и после всех тех событий, которые произошли позднее, Блейз понял, что живёт отвратительной ему же жизнью. Ничто не имело смысла и ни для чего не существовало оправданий. Вначале он поддерживал политику Волдеморта, поскольку те идеи, которые он продвигал, откликались и внутри него. Это было чем-то, что казалось ему правильным. Он твёрдо верил в необходимость создания единой идеологии и в то, что группа единомышленников может вершить великие дела. К сожалению, жадность и предвзятость исказили умы тех, на кого была возложена эта важная задача, и разрушили то, что могло стать блестящим будущим. У многих людей отобрали надежду, многих лишили выбора и возможности жить. Слишком многих людей считали грязью, использовали, оскорбляли и выбрасывали на обочину жизни, как мусор. Пусть Блейз и знал, что в любом обществе какая-то часть людей живёт лучше остальных, пока другие боролись. В этом мире, мире Волдеморта, не было сочувствия и уважения к тем, кто имел другое мнение. Да, Блейз считал себя лучше многих, но он также верил, что любой мужчина или женщина заслуживает шанса. Чёрт возьми, это их человеческое право! Нахмурившись, Блейз теплее укутался в пальто и поспешил через оживлённую улицу к переулку, ведущему к ряду заброшенных ветхих кирпичных зданий. Пусть жизнь быстро потеряла смысл, Блейзу ясно одно — он любил Лаванду Браун. Принять это было легче, чем пытаться понять причину. Не то чтобы она ему вообще когда-то нравилась! Всё, что он помнил о ней, — лишь моменты из школы, когда она казалась ему одной из раздражающе вспыльчивых гриффиндорок, интересовавшихся только мальчиками, модой и тем, что красовалось на обложке грёбаного журнала «Ведьмин досуг». У неё был довольно раздражающий смех, и, к несчастью Блейза пухленькие щёки и копна золотых волос. Он не хотел иметь ничего общего ни с ней, ни с её глупой стайкой подружек. Хотя сейчас, оглядываясь назад, Блейз осознал, что человек, которого он считал ненавистным, слишком често занимал его мысли. А затем произошли события той ночи. В день, когда его повысили и когда было выпито много рюмок в ближайшем пабе, а она стояла перед ним точно такая, какой он её запомнил. Возможно, она исхудала, и в глазах сияла грусть и мелькали картинки жизни женщины, которая слишком многое вытерпела и потеряла всю былую невинность. Морщины на лице отражали её прошлое, боль и борьбу, которые ей пришлось преодолеть. Она больше не смеялась, а шёпот у его уха звучал возбуждающе. Она крутилась возле Малфоя, строила глазки Флинту. И она казалась необыкновенной. До этого момента Блейз никогда не встречал женщину столь решительную и дерзкую, как Лаванда. Жизнь отняла у неё всё, но она не позволила себе сдаться, а вместо этого использовала то, что хранилось в рукаве. Использовала Блейза в своих интересах и для выживания. Пусть он и думал, что это будет только на одну ночь, но это оказалось заблуждением. Он влюбился в неё. Она была сложной, упрямой, раздражительной и невероятно плаксивой. Но помимо этого Блейз познал её как блестящую женщину, со стойкостью выдерживающую удары, которые наносила жизнь. Он познал её коварство и настойчивость, доброту и заботу. И она родила ему ребенка; это был подарок, за который он никогда не сможет по достоинству ей отплатить. Дейзи была его единственной радостью. Между двумя зданиями возвышалась цементная стена, и Блейз остановился, вынул палочку, постучал кончиком четыре раза и пробормотал заклинание себе под нос. Кирпичи раздвинулись, открыв лестничный пролёт, и Блейз проскользнул в маленькую прихожую и поспешил наверх. Он вспомнил события, которые произошли в ночи много месяцев назад, когда Лаванда прошептала ему, что он её спаситель. Блейз полагал, что она и вправду верила в то, что говорит, но он знал, что всё как раз наоборот. В мире, который мчался к смутному будущему и ломал тех, кто проявлял слабость перед сложностями, Лаванда спасла его. Блейз оказался перед дверью. Он подождал несколько мгновений, прежде чем толкнуть её.***
Кенсингтон, Лондон, Англия
Гермиону разбудили тихие завывания ветра, и она вздрогнула, открыв глаза. За окнами простиралось утреннее ярко-голубое небо, а листья, всё ещё цеплявшиеся за деревья, дрожали от сильных порывов. Осень окрасила их в прекрасные оранжевые и красные оттенки. В постели Гермиона чувствовала тепло и безопасность, а воспоминания о прошлой ночи, которую она провела в объятьях Драко, согревали её ещё сильнее. Её точно разыскивали, а он прятал её здесь. Заботился о ней. Он заботится обо мне! Гермиона не могла объяснить тот внутренний трепет, который наполнял её, стоило ей подумать об этом. Она легко улыбнулась. Поёрзав в постели — его постели, — она почувствовала твёрдое, тёплое тело рядом с собой и поняла, что на этот раз, после секса, он остался. Все предыдущие разы он вставал, отходил от кровати, словно стыдясь того, что между ними произошло. Гермиону бросало в дрожь, когда он поступал так с ней. Но сейчас она повернула голову, утопая в мягкости подушек, и задержала взгляд на нём. Драко лежал на спине, глубоко дышал, положив одну руку на лоб, а другую опустив рядом с Гермионой, пальцами касаясь её бедра. Она пошевелилась и приподнялась на локтях, наслаждаясь несколькими мгновениями тишины и любуясь мужчиной, который спал рядом с ней. Он был сильным и смелым. Он был грубым под покровом напускной отстранённости перед глазами внешнего мира. Он чувствовал боль и неуверенность той же силы, что и она. И под холодной маской скрывался мужчина, который мог быть нежным и любящим. Мужчина, который заставлял её чувствовать тысячу вещей одновременно и который знал, как прикоснуться к ней тысячей различных способов. Гермиона не понимала своих чувств и мыслей. Всё, в чём она была уверена, это то, что с Драко она была в безопасности. Она потянулась и убрала шелковистые пряди с гладкого лба. Гермиона заметила, как Драко пошевелился и вздохнул, прежде чем снова заснул. Она скользила подушечкой указательного пальца по его носу, любуясь впадинами и плоскостями профиля, который не должен был быть таким идеальным. Его губы казались мягкими, когда её пальцы прошлись по ним вниз и спустились к подбородку. Гермиона поняла, что, возможно, её ослепляла обречённость. И та вселяла мысль будто мужчина рядом с ней был прекрасным; будто он может быть холодным и неуверенным, иногда нерешительным и испуганным, но по-прежнему красивым как внутри, так и снаружи. Как только Гермиона отпрянула от него, Драко протянул руку, крепко обхватил её запястье и поднёс к губам. — Развлекаешься, Грейнджер? — его голос прозвучал хрипло, сонно и возбуждающе. — Я… я просто думала. Он повернул голову, и серые глаза осмотрели её. Гермиона поняла, что легко может потеряться в тёмных глубинах и не обращать внимания на остальной мир. — О чём же? Его пальцы спустились вниз, перебирая её распущенные локоны. — О завтраке, — солгала она, не зная, готова ли сейчас поделиться с ним своими мыслями. А его пальцы здорово её отвлекали. — И чего бы тебе хотелось? Она подумала об овсянке с маслом и капелькой мёда, которую он всегда ел на завтрак. Она подумала о пирожных со сладким сливочным кремом и о… Его губы оказались на её губах, и поцелуй полностью повернул ход мыслей в другом направлении. Втянув воздух, Гермиона растаяла и почувствовала, как тело Драко прижалось к её, от чего вдоль позвоночника пробежали мурашки, а внутри вскипело желание. Гермиона пронзительно застонала и настойчиво прижалась к Драко. Она чувствовала, как он рассмеялся ей в губы. — Хм… может быть, это не то, чего я хочу? Его пальцы скользнули по её голой коже. — Моей маленькой гувернантке нужно что-то конкретное? — промурлыкал он, и Гермиона открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть его улыбку. — О, да, — она снова прикрыла веки, а голос прозвучал сдавленно, почти на грани шёпота. Это было именно то, что он делал с ней. Эти мгновения, которые она проводила в его объятиях, поглощённая теплом и нежностью прикосновений, какими бы короткими они ни были, всегда казались убежищем для неё. Когда он прикасался к ней, не имело значения, кем она являлась. Не имело значения, что в другой жизни или в любой другой ситуации они бы никогда не узнали друг друга. Когда он прикасался к ней, она просто отдавалась этому. Кто мог её остановить? Жизнь больше не была наполнена радостью, и Гермиона нашла сострадание, заботу и забвение там, где они всё ещё существовали. И она нашла их в Драко Малфое. — Прошу тебя. Он знал, что ей нужно, и вскоре она забыла обо всём, кроме него.***
Антонин Долохов стоял в переулке заброшенного здания всего спустя несколько минут после того, как Забини выскользнул за магический барьер. — Хитро-хитро, — прошептал он. Антонина сопровождали двое чиновников в масках. Справа от него стоял Рабастан Лестрейндж, а слева — Фенрир Сивый. — Идёте, босс? — прорычал Фенрир; он почти никогда не говорил как подобает человеку, отдавая предпочтение своей животной натуре. Он всегда был голоден. Долохов скривил губы. — Ребёнок — первостепенная задача, но если вы можете выбить Забини из колеи, сделайте это. Любой, кто попытается защитить их, должен быть уничтожен. Он поднял палочку и постучал по твёрдому кирпичу, бормоча заклинание, которое Паркинсон сообщила ему час назад. — Вперёд, — сказал он, когда сьена разъехалась, открывая путь.***
Южная часть Лондона, Англия
В квартире стояла тишина. Пэнси слышала каждый удар бешено колотящегося сердца, пока смотрела на себя в зеркало, висевшее на голой стене в её ванной комнате. В самом деле, квартира была пустой; она не из того типа женщин, которые увлекались всякими безделушками. Вокруг не было слышно ни звука, хотя Пэнси знала, что маленькая девочка находилась в чулане, где держала её всё это время. Малышка почти никогда не издавала ни звука. Что было крайне удивительно для ребёнка — девочка не хныкала, не плакала и ни о чём не просила. Она молча ела, всегда слушалась и вела себя как дитя, которое словно было старше своего возраста. Пэнси задумалась, сколько на самом деле лет этой девочке, но потом решила, что это не имеет никакого значения. Она ещё раз посмотрела на себя в зеркало. Женщина в отражении казалась бледной и испуганной. Блеск пота выступил на курносой переносице и на широком лбу, а глаза ярко горели на фоне сероватого цвета кожи. Она облизала губы, вздохнула — звук повис в воздухе. Что я здесь делаю? Почему я не с Долоховым? Больше, чем из-за собственной трусости, Пэнси оцепенела от непонимания, что делает дома, в своей квартире; от ужасных мыслей о том, что происходит в Паддингтоне, в то время как она должна была быть там всё это время. Она с ненавистью уставилась на своё отражение. Я трусиха или властная женщина, как Беллатриса Лестрейндж? Горячие слёзы стыда выступило на глазах, и Пэнси Паркинсон опустила голову. В висках стучало, словно кто-то бил по барабану внутри её головы. Трусиха. Она могла бы остаться, но сбежала. Трусиха. Но если бы Забини знал, что она как-то замешана…? Это контрпродуктивно. Чтобы заполучить Драко, я должна убедиться, что Блейз больше не имеет никакого право голоса в Министерстве, не так ли? Если бы он узнал, что это я настучала на него, он бы, конечно, побежал к Драко, а потом… Тем не менее, в душе она понимала, что просто струсила. И эта мысль была ей отвратительна. Позади неё послышался странный звук, и, когда Пэнси повернулась, она обнаружила позади себя девочку. Та не произнесла ни звука, её лицо было бледным, обрамлённым рыжевато-каштановыми волосами, которые струились по худым плечам. Пэнси боролась с горячими слезами, стараясь сохранять спокойствие. Глаза девочки были в точности как у отца. Странно, что некоторые вещи никогда не испаряются из воспоминаний. — Вернись в свой чулан, — задушенным от слёз голосом приказала Пэнси. Маленькая девочка только моргнула, но не шевельнулась. Пэнси хотелось проклясть её, поднять палочку и наказать так же, как она наказала Гермиону Грейнджер. Она хотела, но не могла. Трусиха. — Я сказала тебе вернуться… Входная дверь в её квартиру открылась, а затем с громким хлопком закрылась. — Ой, Пэнс, я думал, что… Маркус резко замер, увидев Пэнси, смотрящую вниз на милую девочку, застывшую в дверном проёме в ванную. — О, у нас вечеринка? — сказал он, взглянув сначала на Пэнси, а потом снова на девочку. Ухмыльнувшись, он присел рядом с ребёнком. — Я слышал, ты отправишься в Азкабан. Там очень весело, — сказал он, смеясь. Маленькая девочка слегка вздрогнула, но не пустила ни слезинки. Она смотрела прямо перед собой, её челюсть дрожала. Пэнси в очередной раз удивилась, откуда у такого маленького ребёнка такая выдержка. Глупый ребёнок! Эта мысль раздражала Пэнси, потому что ей должно было быть наплевать, не так ли? Девочка была для неё лишь средством для получения желаемого! Маркус потянулся, чтобы убрать грязными толстыми пальцами прядь волос, упавшую на лоб ребенка. Выражение его лица вызывало отвращение, и внезапно Пэнси не сдержалась: — Не прикасайся к ней, — прошипела она, быстро приблизившись и оттолкнув Маркуса. Он неуклюже попятился назад, его чёрные глаза округлились. — Что за… Пэнси направила палочку ему в лицо, стиснув зубы. — Отойди от девочки, — грубо шикнула она, и серьёзность в голосе не вызывала сомнений — она готова сразиться. Маркуса приподнял бровь. — С тобой сегодня что-то не так, — прокомментировал он, и Пэнси сильно вдавила кончик палочки ему в грудь, заставив отойти ещё дальше. Стоя между ним и ребёнком, Пэнси дёрнула девочку за плечо. — Живо. В свой. Чулан, — слова звучали холодно и отчётливо, и со всхлипом крошечная девочка попятилась в чулан, а Пэнси захлопнула дверь. Затем, с громко бьющимся сердцем, она повернулась к Маркусу. — Ты отвратителен! Её глаза превратились в сверкающие точки, а палочка по-прежнему оставалась поднятой. — Я почти к ней не прикоснулся! — Ты мерзавец! Кто она по-твоему? Она маленькая девочка, чёрт возьми! Ты больной ублюдок! — Расслабься, Пэнс! Это вообще не то, о чём ты подумала! Я ничего не собирался с ней делать! Он громко расхохотался, и Пэнси захотелось вырвать. — Убирайся из моей чёртовой квартиры! — О, да ладно! Ты слишком остро реагируешь. — Пошёл вон! Маркус фыркнул, его тон пропитался сарказмом: — Ты притворяешься высокомерной и могущественной? Думаешь, ты лучше меня, раз уж у тебя есть задатки морали? Насколько я помню, ты заставила невинного ребёнка жить в чулане и месяцами игнорировала его, чтобы воплотить в жизнь какую-то свою больную фантазию о завоевании Малфоя? И что вообще в нём такого? У него золотой член или что-то такое, что каждая шлюха, которую я вижу на улице, хочет раздвинуть перед ним ноги? Пэнси внезапно испытала отвращение не только к Маркусу, но и к самой себе. — Экспеллиармус! Волшебная палочка Маркуса вылетела из его ладони и с грохотом упала на изношенный деревянный пол позади него. — Ты тупая сука! — Пошёл вон из моей квартиры! Пэнси двинулась на него, и, хотя она и была меньше и выглядела менее грозно, чем большинство женщин, в ней таилась сила, с которой следовало считаться. Но глаза Маркуса, который попятился назад, округлились от страха, пока Пэнси сметала всё на своём пути. Стул едва не угодил ему в голову, и, повернувшись, он бросился к двери, явно надеясь выжить в борьбе с этой женщиной. — Релашио! Рядом с Маркусом пролетел луч света, срикошетив от голых стен. Флинт нащупал ручку двери, открыл её, бросился в коридор и полетел вниз по ступенькам. — И не возвращайся сюда, мерзкий ублюдок! От тишины, воцарившейся после его ухода, у Пэнси заболела голова. Палочка всё ещё была крепко зажата в её руке, в теле чувствовалась слабость, и Паркинсон опёрлась на перила, цепляясь за них, чтобы не упасть. Трусиха. Это слово крутилось в голове, вызывая поток боли, которую Пэнси обычно держала под контролем. Она была одинокой. Она была трусихой. Пэнси обернулась, закрыла за собой дверь и оказалась в пустой квартире, где остался лишь беззащитный ребёнок. Ребёнок, который не должен был бояться Пэнси. Она не хотела этого. Всё ради мужчины, который не хотел её. Если бы он захотел, всё сложилось бы иначе! Пэнси ненавидела свою жизнь, и ненавидела мир, в котором жила. Она ненавидела то, что делала. Но какой у меня выбор? Правильного ответа не существовало.***
Гермиона приготовила кашу, но Драко совсем не хотел есть. Наблюдение за Грейнджер, казалось, отвлекало его от всего остального, и она выглядела как настоящая хозяйка на его кухне. На ней была одна из его накрахмаленных рубашек. Синяя. Она сказала, что ей нравился этот цвет. Еда была восхитительной — густая каша, с каплей сладкого мёда. Совместное утро позволило Драко забыть обо всём остальном, и теперь он знал, что чувствовать себя подобным образом очень опасно. За окнами кухни он видел серое небо. На улице, наверное, стоял холод, но не здесь, на теплой кухне, когда Грейнджер с её непослушными волосами и желанным телом отвлекала его от того, о чём ему следовало бы подумать. Он размышлял о Министерстве, Лили Поттер, Отчуждениях и, самое главное, о запретных, странных отношениях, в которых состоял с женщиной, ставящей перед ним две тарелки на кухонный стол. Ничто из этого не имело смысла; ничто не имело смысла с той ночи, когда Гермиона Грейнджер попала в Отчуждение. Если кто-нибудь узнает, у него будут проблемы, а она… Это невозможно представить. Все мысли тяготили его. Все мысли пугали его. Вместо этого Драко сосредоточился на женщине, которая только что села к нему на колени и улыбалась. С ней было проще игнорировать этот мир. Драко поцеловал Гермиону. По крайней мере, он владел этим моментом. И следующим утром. И всеми остальными, не так ли? Он мог бы поцеловать её ещё раз, обнять её, да? Всё, что окружало его, было поглощено тьмой и страхом, и Драко хотелось зацепиться за что-то, что приносило ему тепло и надежду. И это желание казалось непреодолимым. Наклонившись, он взял ложку и накормил Гермиону овсянкой, зачарованно наблюдая, как она облизывает губы. Драко сглотнул, а затем Грейнджер взяла у него ложку и накормила его. Это стало одним из самых чувственных моментов, которые остались в памяти Драко. Он потянулся к Гермионе, запустив пальцы в её волосы. — Спасибо, — прошептал он, наклоняясь, чтобы ещё раз поцеловать её. Его сердце переполняли чувства.***
Его сердце переполняли чувства. Когда Блейз крепко прижимал к себе свою дочь и улыбался ей, она ответила ему тем же — улыбкой, свободной от предубеждений, боли и страданий. Это была улыбка маленькой девочки, которая дарила тепло. Она была счастлива в объятиях своего отца. Блейз ощутил прилив благодарности к двум близняшкам, которые нашли время, чтобы приютить Лаванду и Дейзи. И в то же время он ненавидел несправедливость — мать не может находиться рядом со своим ребёнком, и каждый миг, когда Дейзи считала своей матерью совсем другого человека. Блейз делал всё возможное, чтобы позаботиться о дочери и воссоединить семью, но иногда казалось, что это невозможно. Казалось, что это и есть та жизнь, которую Дейзи придётся принять, а Лаванда… Он не хотел об этом думать. Он не мог, потому что ему нужна чистая голова. — Она весь день какая-то неспокойная, — сказала одна из близняшек, нежно поправляя одеяло Дейзи, когда Блейз наклонился, чтобы снова поцеловать дочь. Он погладил её пушистые волосы. — Она прекрасна, — сказал Блейз. — Я принёс деньги. Положил их на стол, — он указал пальцем туда, где оставил монеты. Женщины кивнули, а затем Блейз ещё раз улыбнулся ребёнку. — Моя малышка. Он потянулся к ней, крепче прижимая к себе. Внезапно раздавшийся взрыв позади него отбросил женщин назад, и Блейз поблагодарил Мерлина, что дочь сейчас находилась у него на руках. Всё последующее происходило словно в замедленной съемке. — Депримо! Фенрир — Блейз мог узнать этот голос где угодно. Следом в квартиру вошли ещё двое человек в чёрных масках. — Забери ребёнка, — заговорил один из них, и Блейз помедлил всего секунду, прежде чем броситься вперёд, пытаясь не напугать Дейзи. — Быстрее! — приказал он двум женщинам позади себя, чьи глаза расширились от ужаса. Трое Пожирателей Смерти заблокировали дверной проём, и на секунду показалось, что время замерло, а затем в следующее мгновение в небольшом пространстве заискрились лучи красного цвета. Одна из женщин запустила в Пожирателей сглаз, но тот увернулся, рассмеявшись. Блейз знал, что у него есть всего одна или две секунды, чтобы обдумать следующий шаг, зная, что неверное решение будет стоить жизни его дочери, и он ни за что, чёрт возьми, этого не допустит. Он быстро передал Дейзи женщине, которая оказалась рядом. — Быстрее, — прошипел он. — Беги и не оборачивайся. Просто беги! Мужчины подались вперёд — вслед за темноволосой ведьмой, которая держала Дейзи. Блейз закричал: — Ступефай! Человек в маске упал, а двое других споткнулись о него. Это дало Блейзу достаточно времени, чтобы спрятаться за дверью, пропустив вперёд себя женщин и двух других мужчин, которые сражались вместе с ним против Пожирателей смерти. — Бегом! — закричал он, застыв в коридоре, и все, кто успел выбежать, понеслись вниз по лестнице. Позади Блейза комната заполнилась светом, и он увидел, что Дину не удалось оглушить ни одного из мужчин. Томас получил ранение — ему оторвало левую руку. Вокруг было слишком много крови. Чёрт! — Авада Кедавра! — крик эхом отразился от стен. — Протего! — среагировал Блейз. Слабое по своей силе проклятие отскочило от его магического щита и залило лестницу ярким зелёным цветом. Человек в маске перепрыгнул через перила. — Авада Кедавра! — прозвучало снова, и Блейз вздрогнул, когда одна из женщин упала замертво. — Быстрее! Шевелитесь! — его крик был полон решимости. Он знал, что будут потери. Ничего нельзя было изменить. Не раздумывая, Блейз бросился вниз по лестнице, не обращая внимания на мужчину позади себя, потому что слышал, как Дин продолжал сражаться с ним. Вместо этого он сосредоточился на Пожирателе, который быстро догнал его… Была ли это Падма? Или Парвати? Он не знал наверняка. — Импедимента! Сглаз не помог, и Пожиратель Смерти почти добрался до Дейзи. Человек в маске повернулся, из его палочки вырвались красные молнии, и одна из них попала в Блейза, оглушив и заставив вскрикнуть от боли. Внутри всё горело. Двигаться стало невозможно. — Ступефай! На этот раз Блейз попал в цель, и человек в маске, кувыркаясь, упал и отлетел к дверному проходу, ведущему на улицу. Дейзи истошно закричала. — П-Парвати… — заговорила Падма, её голос исказился от горя, когда она пыталась смириться со смертью своей сестры и старалась успокоить кричащего ребёнка. Слёзы лились по её лицу. Позади них раздался стон, и раненный Дин выбежал в переулок. Из его плеча текла кровь. Блейз наклонился, чтобы поцеловать Дейзи, и повернулся, чтобы осмотреть Дина. — Нам нужна помощь, — выдавил он, вздрогнув. Левая сторона его собственного тела ныла от боли из-за наложенного на него проклятия. — Штаб-квартира ВЕРЫ, приятель. Взгляд Дина был расфокусирован, когда он прислонился к кирпичной стене, соскальзывая на грязную землю. Его голова моталась из стороны в сторону. Блейз упал рядом с ним, стаскивая с себя пальто. — Скорджифай, — прошептал он, пытаясь очистить рану от крови. Позади него Падма каким-то образом заставила Дейзи перестать плакать — теперь ребёнок тихонько икал. Блейз плотно обмотал часть своего пальто вокруг раны, надеясь остановить кровь до тех пор, пока Дин не получит надлежащую помощь. Томас стонал, его лицо казалось почти серым. Он посмотрел на Падму. — Позаботишься о ней? — его тон был пропитан напряжением. Падма кивнула, крепче прижимая малышку. Она была в шоке; Блейз знал, что она не в состоянии ответить. Он стоял, пока по его рукам текла кровь. — Тогда беги. Спасайся и позаботься о ней, — сказал он, глядя на дочь, а затем нежно поцеловал её. — Я должен остаться здесь. Уладить всё и убедиться, что они ничего не вспомнят. Если я пойду с тобой, то подвергну вас опасности. Меня объявят в розыск, и это не твоё бремя, а моё. Падма кивнула, слезы потекли по её лицу вновь, и она потянулась, чтобы взять Дина за руку. В мгновение ока они исчезли, оставив Блейза одного в переулке. Повернувшись, он поспешил к первому упавшему Пожирателю Смерти. — Обливиэйт. Как только дело было сделано, и три человека, которые пришли за ним и Дейзи, не помнили, как они тут оказались, Блейз поспешно покинул переулок и дошёл до кирпичной стены. — Эванеско. Он уничтожил все следы, будто ничего из этого никогда не существовало. Затем, опустив голову и крепко сжав больную руку, Блейз поспешил прочь. Когда остальные догадаются, Министерство объявит на него охоту. Он мог стереть воспоминания о том, что произошло внутри здания, но не мог избавиться от их намерений. И их намерение состояло в том, чтобы уничтожить тех, кто не поддерживает их идеологию. Отныне я враг. Его следующая цель ясна. Блейз двинулся на север, в сторону Кенсингтона.