Багровый луч надежды

      Гермиона никогда не видела, такого выражения лица у Драко — испуганного, искажённого от страха. Ещё до того, как он что-то успел сказать, она заметила неуверенность в его взгляде. Его губы дрожали, когда он наконец открыл рот, чтобы заговорить:       — Пэнси выкрала Лили в отместку за то, что я остановил вас тогда, во дворе.       Даже при воспоминании о том дне у Гермионы по спине пробежали мурашки, и она лишь шумно сглотнула.       Драко прочистил горло, немного поморщившись.       — Я знаю её. Знаю, какой она может быть, когда не добивается своего или когда хочет чего-то, чего не может заполучить. Она не может смириться, что я женился на Астории. Пэнси ненавидит меня за то, что я так холоден к ней. Она всё ещё каким-то образом верит, что мы должны быть вместе. И, как бы мне не претила эта мысль, я знаю, что и она хорошо понимает, кто я такой.       Он протянул руку, надеясь взять ладонь Гермионы. Она сжала его холодные пальцы.       — Она догадалась, что между нами что-то есть. Я думаю, она догадалась об этом раньше, чем я смог себе признаться.       Драко смотрел на их переплетённые пальцы, а сердце колотилось внутри, как барабан. Драко, испуганный и взволнованный, наконец посмотрел Гермионе в глаза.       — Я забочусь о тебе. Я женился на Астории не по любви и никогда не думал, что смогу полюбить кого-то другого, Гермиона. Ты ведь знаешь, не так ли… что я…       Он остановился, боясь вслух сказать о своих чувствах, боясь смириться с ними. Если он скажет о них, это будет означать, что всё по-настоящему, что Гермиона останется с ним. Но, если она не чувствовала того же, это было бы…       Сделав глубокий, дрожащий вдох, Драко вступил в битву со своим страхом; это была свирепая бойня, которая разбивала ему сердце.       — В тот день, когда Паркинсон пришла, чтобы забрать Лили, я отправился вслед за ней. Я умолял её вернуть ребёнка, но она отказалась. Она сказала мне… сказала, что если я оставлю тебя в покое, она вернёт Лили. Ты разве не понимаешь? Она сделала это, чтобы причинить мне боль. Она предложила мне обменять тебя на Лили. Это был единственный способ разлучить меня с тобой.       Лицо Гермионы побледнело, воздуха стало катастрофически не хватать; казалось, что её сердце подскочило до самого горла, и дышать стало почти невозможно.       Гермиона в замешательстве уставилась на Драко.       — Ты ничего не сказал мне. Ты не оставил мне выбора! — голос звучал скованно.       Драко скривился словно от внутренней боли.       — Нет, я… я боялся. Боялся, что ты… ты согласишься, а я… Гермиона, я не хотел тебя терять. Я знаю, это безумие, но, пожалуйста, ты должна понять!       Пытаясь вырваться из его хватки, Гермионе грубо дёрнула рукой, покачав головой.       — Ты мог бы избежать всего этого, но не сделал этого! Я доверилась тебе! Я заклеймила себя позором, отдала тебе всё, даже свои достоинство и гордость! За что? Почему?       Её глаза блестели от слёз, стекающих по щекам. Драко раскинул руки, округлив глаза.       — Я только что сказал тебе, почему! Я не хотел тебя терять!       — О, так это всё из-за твоих желаний, не так ли? Ты несколько месяцев подвергал опасности жизнь маленькой девочки!       Слова Гермионы ранили, вонзались в Драко, как острые ножи, жаля сожалением. Он потянулся, чтобы успокоить её, но у Гермионы была натянута красная пелена перед глазами, и её тошнило от мысли, что он сейчас прикоснётся к ней.       У неё закружилась голова, она сделала шаг с тротуара на залитый дождём проспект, но Драко потянулся к ней, даже несмотря на то, что она с яростью отталкивала его.       — Не надо, — прошипела она. — Не прикасайся ко мне. Не притворяйся, что ты заботишься о чём-то или о ком-то, кроме себя!       Ледяные щупальца обхватили сердце Драко и сжали его. Он судорожно вздохнул.       — Нет, это неправда! Я забочусь о тебе!       Он почувствовал себя беспомощным, когда Гермиона в очередной раз отпихнула его от себя. Она побледнела, а глаза наполнились тоской и отчаянием.       — Разве ты не понимаешь? Всё в моей жизни изменилось в ту ночь, когда тебя привезли в Отчуждение! Всё, что меня когда-то волновало! Всё! Вот почему Пэнси была так непреклонна; она разглядела то, что даже я не видел… Разглядела мои собственные чувства, Гермиона. И я тоже… тоже знаю, что чувствую теперь.       Гермиона яростно качала головой, на её лице застыла маска отрицания. Нет. Она не имела права больше тешить себя надеждой. Она просто не стала бы, потому что он уже выставил её полной идиоткой.       — Нет, нет, ты не понимаешь! Тебе чужды понятия «чувств» и «верности», да? Ведь как бессердечный человек может хоть о ком-то заботиться?       Слова были наполнены горечью от предательства. Ледяная хватка на сердце Драко стала крепче, приступ паники накатывал на него. Гермиона, побледневшая и запутавшаяся, смотрела на него с ненавистью. Её глаза казались такими тёмными и обезумевшими… Драко никогда не видел её такой до этого.       — Ты сделал то, что было нужно только тебе! Ты ни разу не подумал о Лили, не смог дать отпор Пэнси!       Она перешла на плач, слёзы нескончаемым поток текли по лицу. Едва бившееся сердце Драко намеревалось избавиться от ледяных оков. Глаза Грейнджер яростно сверкнули.       — То, что я рядом, было для тебя каким-то болезненным утешением, и поэтому ты мне ничего не сказал. Это несправедливо, Драко! Ты предал всё, и я не могу поверить, что вообще когда-то решилась тебе довериться.       Улица погрузилась в тишину, и тьма поглотила город, когда проливной дождь разогнал людей по домам. Здесь были только они; Драко беспомощно наблюдал, как Гермиона сбросила с плеч пальто.       — Я ненавижу тебя. Даже видеть тебя не хочу.       Когда она отвернулась, Драко колебался между ненавистью, яростью и отчаянием. Сердце сжалось слишком сильно. И, наконец, хватка ослабла и тело заполнили новые чувства: боль, отвращение, любовь. Драко не мог справиться с эмоциями.       Он был не в силах. Не был ни тогда, ни сейчас.       Его голос словно ему не принадлежал.       — Давай, беги, грязнокровка! Посмотрим, как далеко тебе удастся зайти без меня! Маркус, наверное, ждёт! Фенрир тоже! Это всё, на что ты сгодишься, так что вперёд, в их объятья.       Гермиона открыла рот, собираясь что-то сказать, но боль, которая пронзила её сейчас, была невероятной, и она не знала, может ли та стать ещё сильнее. Это было не просто для того, чтобы задеть. Это уже настоящая война.       Слова Драко разбили и без того измученное сердце.       Он не мог поверить, что позволил этому сорваться с губ. В нём пробудились отвращение и ярость к самому себе. Он боялся потерять её, и все же мог только наблюдать, как самостоятельно разрушает хрупкие отношения, которые зародились между ними.       Гермионе удалось собраться с мыслями, пусть всего на мгновение. Её кудри липли к лицу. Она чувствовала дрожь, кожа полыхала. Слёзы смешались с ледяным ливнем, падавшим с неба.       Он был прав — без него она вряд ли что-то могла сделать. Больше нет, и если она по-прежнему дорожит своей жизнью.       Но мне всё равно на себя. Я дорожу жизнью Лили. И я люблю её, будто она моя дочь. Я должна убедиться, что с ней всё в порядке, и мне нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. Я была идиоткой, поверив, что Драко Малфой когда-нибудь поможет мне. Я была глупой, наивной девочкой.       Она позволила своему стремлению получить утешение и крохотную надежду изменить восприятие реальности, и теперь Гермиона в полной мере поняла, насколько безрассудно себя вела. Довериться Пожирателю Смерти! Довериться кому угодно в Министерстве!       Мерлинова борода, я была полной дурой.       Гермиона смиренно вздохнула и подняла голову, с подбородка и волос капала ледяная вода. Она моргнула — горькие слёзы и дождь затуманили зрение.       — Я хочу вернуться в Отчуждение, — капли воды срывались с ресниц, носа, стекали по губам, и Гермиона глотала влагу. — И завтра я наведаюсь к Пэнси. Расскажу ей, что случилось, а потом займу место Лили.       Драко хотел бы не воспринимать её слова всерьёз, но она точно была готова это сделать.       — Гермиона…       Глядя ему прямо в глаза, она покачала головой.       — Нет, не смей называть меня по имени, — сквозь стиснутые зубы произнесла она.       — Ты должна меня выслушать.       — Я ничего тебе не должна.       Она остановила его попытку подойти ближе, и её голос прозвучал хрипло, когда она продолжила:       — Этого не должно было случиться. Ничего из этого не должно было случиться, — сказала она. — Я должна была быть мертва. А с Лили такого не должно было произойти, но произошло. Я всё исправлю, Малфой, потому что ты не смог!       Она пустым взглядом смотрела на него. В ней не осталось ничего, кроме руин от чувств. И снова Драко ощутил тяжесть разочарования и реальности. С одной стороны, осознание подарило ему освобождение, а с другой — это стало его проклятьем.       — Грейнджер, ты чёртова идиотка! Теперь всё, что между произошло между нами, обрело смысл, разве ты не видишь? Ты действительно думаешь, что я хотел этого? Подумай хорошенько хоть раз! Всё, что я сделал… тебе не кажется, что это было как раз-таки из-за тебя?       Гермиона молчала, глядя на него. Малфой сделал шаг вперёд, надеясь вопреки всему, что она сможет понять его.       — Нет, ничего этого не должно было случиться, но, чёрт возьми, произошло! Ты не можешь вернуться назад и всё исправить. Ты не можешь!       Драко чувствовал себя использованным, и не понимал, почему. Пока он смотрел, Гермиона заплакала сильнее, всхлипы срывались с губ, тело сотрясалось от дрожи.       — Лучше бы я умерла! Лучше бы я умерла в ту ночь вместе с Роном! Джинни предупреждала меня не доверять Пожирателям Смерти, и я её не послушала! Я поверила тебе! Ты был моей надеждой. Моим светом. Я повела себя как настоящая идиотка.       Промокшая до костей Гермиона рухнула на бордюр, одежда облепила её худое тело. Она сгорбилась, рыдая, и Драко мог думать лишь о том, как обнять её и заставить боль отступить. Несмотря на то, что она была похожа на испуганное животное, его сердце билось чаще при взгляде на неё.       Неужели это всё привело к этому? Станет ли Драко рабом непреодолимого желания защитить её и быть с ней? Больше ничего не имело значения? Что насчёт долга перед Министерством, что насчёт его жизни — жизни, которая была у него до той ночи, пока она не нарушила его покой?       Но опять же, Драко знал, что жизнь не была наполнена тьмой, пока Гермиона не пролила свой свет. И он нуждался в ней.       — Грейнджер, — простонал он, боясь шагнуть вперёд, но в то же время не в силах устоять на месте.       Гермиона молилась, чтобы он ушёл, хотя знала, что Малфой так не поступит. Она молилась о смерти, надеясь, что та заберёт её без боли. Она жаждала очутиться в объятьях Рона, объятьях её друга. И сильнее всего она хотела, чтобы все события той ночи, когда в квартире прошёл обыск, стали просто ужасным кошмаром. Возможно, она уже умерла; возможно, она умерла, когда той ночью пришли Пожиратели Смерти. Тогда всего, что за этим последовало — мучения в Отчуждении, готовность Малфоя помочь ей, ночи в его объятиях — никогда и не было.       И это то, что имело бы смысл. Не эти… эти невозможные события, и боль, и мои чёртовы чувства…       Но Гермиона знала — это не было кошмаром, когда почувствовала прикосновение рук и тепло мужского тела. Драко стоял слишком близко, и все это было слишком реально. На контрасте с ледяным дождём его касания казались огнём. Малфой дотрагивался до неё, и Гермиона даже на мгновение забыла, что полностью промокла.       — Гермиона…       Почему-то у неё больше не осталось сил бороться с ним; она даже не могла произнести ни слова, чтобы возразить или оттолкнуть его. Пока он шептал её имя, она могла только дрожать, и это было не от холода. Серая глубина его глаз пленила её, когда она подняла голову, и страсть и искренность, таившиеся в этих глазах, вновь пробудили в ней что-то; дыхание стало поверхностным, сердцебиение участилось, и каждая ужасающая эмоция, которую она до этого испытывала, охватила тело. Он полностью зачаровал её, и у Гермионы закружилась голова.       Драко внезапно осознал, что его сердце бешено колотится в груди, когда коснулся губами густых, влажных волос, и следом поцеловал макушку. От неё пахло воздухом, дождём и сладостью. Он придвинулся ближе, прижимая её к своему телу, чувствуя, как она дрожит. Он только хотел быть как можно ближе к ней, насколько это возможно.       — Мне жаль. Мне так жаль, я не должен был этого говорить. Мне так жаль, что допустил всё это. Мне так чертовски жаль, — сквозь сомкнутые губы говорил он, прижимаясь ими к влажным кудрям.       Гермиона едва слышала его голос из-за шума дождя, но определённо чувствовала, как его пальцы скользили по её коже, вытирая капли, согревая и стараясь рассеять охвативший страх. Ей так хотелось довериться ему; её окутывали новые и новые чувства, пока Малфой смотрел на неё жалобным и полным надежды взглядом.       Драко уткнулся лицом в мокрые волосы.       — Пожалуйста, ты должна поверить мне. Я хотел спасти тебя… хотел спасти лучшую часть своей жизни, хотя это и звучит абсурдно. Тогда я не обдумал всё в полной мере, клянусь. Ничего этого не должно было произойти. Это всё так ужасно. Но я точно знаю, что не хотел причинить тебе боль!       Он мог только надеяться, что она поверит ему и больше не попытается сбежать. Он почувствовал, как она шевельнулась и вздохнула, прижимаясь к нему, и, Драко был готов поклясться всеми богами, что он любил её…       О, чёртов Мерли… Гермиона, я люблю тебя…       — Я люблю тебя.       Эти три слова на выдохе, сказанные, пока Драко находился в плену собственных эмоций, подарили ему сладкое облегчение. Он уткнулся носом ей в щёку, нежно целуя и ища тепло в изгибе шеи.       Сердце Гермионы остановилось на секунду, прежде чем вдруг снова рвано забилось, и каждый удар эхом отдавался в ушах, пальцах рук, ногах, животе.       — Н-не говори того, в чём не уверен.       Она заикалась; голос звучал слабо, и Гермиона пыталась вырваться из теплоты его объятий. Она ненавидела себя за собственную реакцию; за то, что хотела, чтобы он любил её, хотя понимала всю невозможность этого желания. Слёзы вновь едва не хлынули из глаз, и Гермиона моргнула, чувствуя, как они обожгли её лицо.       — Боже, я обожаю тебя, — произнёс он снова эти проклятые, но пленительные слова.       Гермиона сопротивлялась ему.       — Нет, нет!       Дождь пошёл сильнее, и она чувствовала холод и дрожь.       — Если бы любил, ты бы не лгал. Ты бы дал мне выбор, потому что знаешь моё отношение к Лили. Пожалуйста, отпусти меня. Просто отпусти меня!       Он, наконец, освободил её из объятий. Его лицо выражало глубокую тоску.       — Я бы никогда не стал лгать тебе об этом, — прошептал Драко, подавляя в себе желание дотянуться до неё. Ему было так необходимо коснуться её руки. — Я без ума от тебя, Гермиона.       И снова шёпотом, и в третий раз эти слова прозвучали так заманчиво, отчего плач Гермионы усилился. Собрав все силы в кулак, она наконец поднялась на ноги, а затем, спотыкаясь, побрела вдоль по улице, не зная, куда ей можно отправиться и доберётся ли она вообще куда-то, прежде чем её поймают. Но она боялась снова услышать эти слова, потому что они пробуждали в ней чувства.       Я не могу оставаться здесь. Я не могу.       Она с опаской ждала услышать ту же насмешку в его голосе, гнусные комментарии о её кровном статусе и ненависть, которая окрашивала его голос раньше. Но ничего этого не произошло.       — Всё так изменилось. Я знаю!       — Оставь меня в покое!       — Вся моя жизнь. Всё!       — Отвали, Малфой!       — Я никогда не испытывал ничего подобного.       Гермиона боролась с бушующими эмоциями, желая убежать подальше также сильно, как и броситься к нему в объятья, умолять его, целовать до потери сознания.       — Пожалуйста, не делай этого, — её умоляющий голос прозвучал тихо и слабо.       — Я знаю, что мы сможем найти способ помочь Лили. Вместе, Гермиона. Только не отворачивайся от меня сейчас.       Она остановилась и нахмурилась.       — На это нет времени. Я знаю способ помочь Лили и воспользуюсь им. Сейчас же. Если ты действительно любишь меня, то сможешь понять.       Она бросила ему вызов, и Драко стиснул зубы, чтобы не позволить себе сказать то, о чём потом пожалеет. Он любил её! И теперь она просила его сидеть сложа руки и смотреть, как она приносит себя в жертву? Это не имело никакого чёртового смысла!       — Я люблю тебя, — прошептал он.       Гермиона оставалась непреклонной, карие глаза предостерегающе горели огнём.       — Тогда не вмешивайся. И верни меня в Отчуждение.       И снова Драко почувствовал себя сломленным, будто его раскололи пополам. Ужасное, отвратительное чувство. Но он не сдвинулся с места и вместо этого просто кивнул.       — Прошу тебя… Ты знаешь, что она с тобой сделает? — напомнил он в отчаянной попытке заставить упрямую ведьму передумать.       Гермиона стиснула зубы.       — Ох, бедненький, притворяешься, что беспокоишься за меня, — с издёвкой сказала она.       — Чёрт возьми, Грейнджер! Тебя это забавляет? Смотреть, как я унижаюсь? — взгляд Драко помрачнел. — Я только что четыре грёбаных раза признался, что люблю тебя! И всё равно ты смотришь на меня, как будто не веришь мне.       — А я и не верю.       Она развернулась от него и перепрыгнула через большую лужу, направляясь к переулку, из которого они всегда аппарировали обратно в Отчуждение. Сердце Гермионы бешено колотилось в груди, адреналин бодрил, но тело было наполнено ощущением разрушившихся надежд. Что если он и правда любил её?       Из-за любви Лаванда оказалась в Отчуждении. Она потеряла ребёнка и Блейза. К чёрту всё!       Оказавшись в переулке, Гермиона повернулась и увидела силуэт Драко. За его спиной рассеивался фонарный свет.       — Сейчас же, — и пусть она сказала это шёпотом, требование не прозвучало менее властно, и, не говоря ни слова, Драко достал крошечные золотые часы, которые он превратил в портключ, и уставился на них.       Я потеряю её? Только Мерлину известно, что сделает Пэнси, добравшись до Гермионы. Ох, чёрт! Блять, блять, блять!       — Сделай это, — прошипела Грейнджер.       Драко помедлил и тяжело сглотнул.       — Нет.       — Малфой!       — Я не стану этого делать! Я не отдам тебя в руки этой садистки. Я не буду опять рисковать твоей жизнью!       Гермиона проглотила ядовитые слова, кровь вскипела в ней, и в ушах отбивался ускоренный ритм сердца.       — Ты не посмеешь указывать мне, что делать! Если бы ты сказал мне правду, этого бы не произошло!       — Ты чёртова психопатка!       — А ты эгоистичный, трусливый ублюдок!       Гермиона наклонилась и попыталась вырвать часы у Драко из руки и вскрикнула, когда он схватил её за запястье и притянул к себе.       — Не смей, — прошипел он ей на ухо, крепко прижимая к своему телу. Гермиона издала сдавленный звук, пытаясь дать отпор, но сил у неё явно было недостаточно.       — Отпусти меня!       — Ты выслушаешь меня?       — Нет!       — Тогда мы зашли в тупик.       Драко сохранял спокойствие, что резко контрастировало с яростью Гермионой, которая по-прежнему боролась с ним.       — Я ненавижу тебя!       — Сомневаюсь.       — Не смей говорить, что мне делать или чувствовать!       Их крики эхом разносились по тёмным мокрым стенам зданий в переулке, и когда Драко и Гермиона замолчали, то и все звуки стихли, оставив после себя только шум дождя. Какое-то мгновение Драко оставался непреклонным, чувствуя как плечи Грейнджер быстро опускаются и поднимаются вновь. Затем он расслабился, ощутив, как её тело обмякло в его руках.       — Прошу тебя, — прошептала она сдавленным от слёз голосом.       — Я не поступлю так, как поступил Забини, — прошептал он ей, и Гермиона вздрогнула. — Я не брошу тебя, Гермиона. Мы можем уехать из Лондона. Чёрт возьми, мы можем уехать из Англии. Это будет нелегко, из-за Министерства в частности, но как долго они станут преследовать нас?       Его слова зажгли надежду в её сердце, которое едва не стало чёрным от отчаяния. Но в то же время эти самые слова были наполнены наивностью. Он не знал, каково это — находиться в бегах на протяжении недель, месяцев, даже лет. Жить в страхе, что любое утро может оказаться последним. Жить в постоянном кошмаре.       — Ты не знаешь, о чём говоришь, — захныкала она.       — Просто дай мне время!       — Я не могу. Даже если бы я хотела, я не могу. Лили значит для меня больше всего на свете. Я должна убедиться, что она в безопасности.       Драко выглядел опустошённым и яростно качал головой.       — Ты не можешь так поступить.       — Для меня ценнее всего — знать, что Лили ничего не угрожает.       Было ясно — она не передумала. Драко понял это, когда увидел свет, сияющий в глубине её карих глаз; тот самый свет, который так много раз давал ему надежду. Воспоминания о словах, прозвучавших в тот летний день, нахлынули на Драко.       Они просто дети. Невинные дети…       Она всегда была их спасительницей, даже когда Драко не хотел в это верить. Он насмехался над ней, позволял себе думать, что она просто заблуждается, тогда как на самом деле она просто была полна решимости.       Для Драко ощущение, обжигающее уголки его глаз, казалось таким странным. Ему пришлось пару раз быстро моргнуть под напором горячих, горьких слёз, так и норовивших вырваться наружу. Хотелось плакать из-за несправедливости всего этого. Драко только раз в жизни познал радость, любил так недолго, пока жизнь не отняла всё это. Он думал, что больше никогда не почувствует привязанности, пока…       Ну, в любом случае, Гермиона Грейнджер была слишком хороша для него.       Он снова будет один.       — Это то, чего ты действительно хочешь?       Вздрогнув, Гермиона посмотрела на его бледное лицо, помрачневшее от беспокойства и смирения. Он перестал бороться и отдал предпочтение бесстрастию. Его хватка на руках Гермионы ослабла, и она, наконец, освободилась от его прикосновений.       Она знала, что то, чего она хотела, сильно отличалось от того, что, как она знала, должна была сделать.       — Да, это то, чего я хочу.       Однако убедить в этом Драко было бесполезно.       Судорожно кивнув, он опустил золотые часы на землю, а затем потянулся к руке Гермионы, и её охватило теперь уже знакомое ощущение в животе и закружило в водовороте кратковременное путешествие в пространстве. Когда она снова крепко стояла на ногах, увидела вдалеке мерцающие огоньки Отчуждения.       Её дома и тюрьмы.       Дождь прекратился, небо местами затянулось тяжёлыми чёрными тучами и крошечными сверкающими звёздами, которые играли в прятки за дождевыми облаками. Драко что-то пробормотал себе под нос, и Гермиона на мгновение ощутила прилив тепла — её одежда теперь была суха.       Она повернулась к нему.       — Ты как-то сказал мне, что если когда-нибудь придётся выбирать между мной и Министерством, ты выберешь Министерство.       Драко сглотнул, издав странный гортанный звук.       — Теперь всё иначе, — прохрипел он. — Когда я это сказал, то не мог представить…       Она прервала его тихую мольбу.       — Когда ты сказал мне это, я помню, что подумала про себя: если бы дело дошло до того, что мне пришлось бы выбрать между тобой или тем, кого я люблю, я бы выбрала второй вариант. Это то же самое, что и ты тогда мне сказал.       Глаза Гермионы горели от гордости, когда она смотрела на Драко.       — Я люблю Лили. Возможно, я плохо тебя знаю, Драко, но я уверена, что ты поступил бы так же, если бы дело касалось твоего ребёнка.       Так много возражений крутилось у него на языке, но почему-то ни одно из них не казалось уместным. Не тогда, когда женщина перед ним была так уверена в своих следующих действиях; в том, что собиралась сделать. Не тогда, когда она сказала ему, что она бы не выбрала его.       Сглотнув, Драко кивнул.       — Ты права.       Он прикусил внутреннюю часть губы до крови, как будто настоящей боли когда-нибудь будет достаточно, чтобы он перестал чувствовать эмоциональную.       — Спасибо за всё, что ты для меня сделал.       Драко опустил голову, не в силах смотреть на неё, стыдясь того, через что ей пришлось пройти. Возможно, она никогда не стала бы обвинять в этом именно его, но всё же Драко знал, что позволял этому происходить с ней. Её благодарность казалась какой-то неправильной, и он чувствовал, что недостоин этого.       — Я ничего не сделал.       Это было болезненной правдой.       Они стояли на извилистой части дороги, ведущей к зданиям, которые и представляли собой Отчуждение; зданиям, возвышающимся перед ними, и слабым очертаниям дементоров, парящих в ночном небе.       — Ты знаешь, что это неправда. Ты защищал меня.       — Но не смогу защитить сейчас.       — Нет, но это то, что я сама должна сделать.       — Ты не знаешь, о чём говоришь.       Драко боролся с приливом эмоций, но они всё равно одержали над ним верх.       — Гермиона… — имя прозвучало сдавленно из-за слёз.       И одно это слово, сказанное им, прозвучало так красиво. И искренность в его глазах и блестящие слёзы, которые собрались в уголках приковали к себе внимание. Гермиона подарила себе последний момент радости и прижалась губами к его, задаваясь вопросом: одолеют ли её какие-то необычные ощущения? И время будто остановилось, голова закружилась, и чувства вышли из-под контроля.       У Гермионы перехватило дыхание, когда Драко отстранился и запустил пальцы в мягкие кудри, обрамляющие её лицо. Она смахнула слезу с его щеки.       — Мне надо идти.       Это было всё, что она была в состоянии сказать, и, услышав это, Драко скривился.       — Гермиона, — снова прошептал он. — Ты не любишь меня?       Она не знала, что боль разбитого сердца может так сильно чувствоваться. Но услышав эту мольбу, она едва могла дышать.       — Я не могу.       Она отошла от Драко, как только он снова попытался заговорить:       — Не уходи.       Она повернулась, отходя ещё дальше и желая раствориться в густых тенях поздней ночи. К счастью, он не последовал за ней, потому что, когда Гермиона обернулась, увидела его позади — высокую чёрную тень, похожую на часового.       Драко заметил, как она остановилась. Ему стало невыносимо это зрелище, он пытался говорить, несмотря на боль:       — Я люблю тебя, Гермиона.       Она не позволила себе обернуться вновь, когда отвернулась и направилась к своей судьбе.       Драко задавался вопросом, слышала ли она его вообще; спрашивал себя, имело ли бы это значение в другой жизни.