Eiswein

Кто мало сеет — мало жнет. Кто добрых урожаев ждет, Тот должен бросить в землю зёрна, Чтоб те взошли в ней благотворно. В бесплодье и благой посев Умрёт, засохнув и истлев. Кретьен де Труа. Персеваль, или повесть о Граале.

— Шнай, справа!       Кристоф обернулся на крик Пауля, но было уже поздно. Игрок из другой команды сделал подкат, сбивая противника с ног. Шипы бутсы впились в голень чуть выше лодыжки. Парень упал на газон и зашипел от боли. Раздался свисток тренера. Команды взяли паузу. Пауль и Кристиан подскочили к пострадавшему, помогли подняться и довели до ближайшей нижней скамьи на одной из трибун. Сзади тут же возникла высокая стройная девушка с толстой русой косой. — Привет, парни! Ну что тут у нас? — Привет, Сабин! Ты сегодня за полевого доктора? Шнай получил ранение в ногу. Боюсь, придется ампутировать, — с напускной серьезностью пробормотал Пауль, потирая подбородок. — Так и поступим, коллега! — сдвинув брови, поддержала его девушка. — Может, сначала проверим диагноз. Если пациент еще жив, — добавил Флаке. — Если бы не нога, я бы вас сейчас всех пинками разогнал. Мне, между прочим, больно! — проворчал Кристоф.       Сабин опустилась перед ним прямо на землю, стянула бутсу и носок, не проявляя никаких признаков брезгливости, и уложила травмированную конечность себе на колени. Флаке с Паулем одобрительно переглянулись. Семья Сабин переехала в Б*** всего год назад, и девушка в силу своего легкого характера быстро нашла друзей в гимназии. Все трое приятелей полюбили ее за отзывчивость, жизнерадостность и обостренное чувство справедливости. С ней было просто и приятно общаться.       Осмотрев фронт работ, Сабин расстегнула сумку и достала перекись. Полив на царапины, она аккуратно протерла их ватным тампоном, очищая от оставшейся грязи. — Ау, щиплет! — Шнай поморщился. — Ничего, сейчас все пройдет! — она наклонилась и подула на рану. — На собачке заживет, на кошечке заживет… — И на осле заживет, — хихикнул Пауль. — Сам такой! — буркнул Крис. — А вот ушиб будет болеть какое-то время, — девушка достала пластырь и заклеила царапины, а потом обмотала лодыжку эластичным бинтом. — Спасибо! Ты — просто чудо! — Шнай застенчиво улыбнулся. — Но я думаю, что все не так плохо.       Он наклонился, схватил носок и натянул его на ногу поверх бинта, а затем попробовал встать. — Сиди! — строго приказала Сабин, хватая его за плечо и надавливая, чтобы усадить на место. Кристоф дернулся и охнул. Она внимательно посмотрела на него и потянулась к молнии спортивного джемпера. Он попытался закрыться руками, но она мягко и настойчиво отвела их, расстегнула кофту и оттянула край футболки. Под влажной от пота тканью обнаружился огромный лиловый синяк, расползшийся в районе ключицы. Губы девушки плотно сжались, а глаза засверкали от гнева. Пауль позади стиснул кулаки. На его лице появилось точно такое же выражение. Флаке смотрел сочувствующе. — Он опять, да?! — воскликнула Сабин. — Так вот почему ты сегодня забился в угол в раздевалке и не переодевался, пока все не уйдут! Черт! Я должен был догадаться, — Пауль топнул ногой. — Почему ты ничего нам не сказал? — И что бы это изменило? — огрызнулся Шнай. — Пора с этим покончить! Слышишь! Он чуть не убил тебя в тот раз! — Сабин попыталась схватить его за руки, но он не позволил ей. — Ты должен пойти в полицию. Нужно снять побои, — твердо сказал Пауль. — Вы с ума сошли? — воскликнул Крис. — Как думаете, кто будет эти побои снимать? Наш дорогой доктор! Друг семьи! А в полиции отец скажет, что я упал и ударился. — Но мы — твои свидетели! Мы все подтвердим! — настаивала Сабин. — Он убьет и маму, и меня с Констанс раньше, чем ему выпишут предписание не приближаться к нам. Пока я молчу, он не тронет их. — Если он однажды перегнет палку и изобьет тебя до смерти, тогда их точно некому будет защищать! — вмешался Кристиан. — Я не могу так рисковать! Черт! Вот именно поэтому я и не хотел вам ничего говорить! — Разве нельзя ничего сделать? — Пауль в отчаянии зарылся руками в волосы. Все четверо умолкли, думая каждый о своем. — Спасибо вам, но, правда, лучше не ввязывайтесь в это, — чуть успокоившись, пробормотал Крис. — В конце концов, он делает это не так часто. Только когда я в чем-нибудь ошибаюсь. — Ты сам себя слышишь?! — всплеснула руками Сабин, вскочив на ноги. — Это насилие! Нормальные люди не причиняют боль своим детям. Они никому не причиняют боль! — на глазах девушки выступили слезы. Пауль обхватил ее за плечи, успокаивая. Кристоф опустил голову. — Пожалуйста, пообещайте, что не скажете никому, — тихо попросил он.       Сабин утерла влагу с глаз. Лицо ее снова стало сердитым. — Если бы у меня был такой отец, я бы убила его.       Она схватила сумку, закинула на плечо и твердым шагом направилась в сторону здания спортивного комплекса. ***       Очередное утро в Б*** Рихард провел, расспрашивая об отце Лукасе людей, хорошо знавших его при жизни. Бруно посоветовал ему пообщаться с тремя дамами и любезно подсказал их адреса. Все три оказались старушками-божьими одуванчиками, не пропускавшими ни одной мессы. Побывав у них, Рихард уже готов был поверить, что отец Лукас был послан этому городишке небесами. Чудо, что они до сих пор не уговорили всех местных жителей скинуться на бронзовую статую покойного, чтобы установить на центральной площади.       Выйдя из последнего домика и остановившись у соседней калитки, Рихард пролистал свой блокнот с пометками. Надо бы съездить посмотреть на дом, в котором жил усопший, и пообщаться с его соседями, а потом найти тех, кому безразлично слово Божье. Перед тем как пересечь улицу, он бросил взгляд через забор. На крыльце, в кресле, дремала пожилая женщина. Рихард посмотрел на табличку у входа. Фрау Ланге. Решив не беспокоить старушку, он отправился к машине.       Домик отца Лукаса находился на другом конце городка, в таком же частном секторе. Небольшое опрятное каменное строение с простым палисадником. Никаких излишеств. Сзади был виден кусок слегка заросшего сада, давно не видевшего руки садовника. Внутри наверняка так же аскетично, как и снаружи. Восемьдесят процентов территории Б*** было застроено подобными домами с небольшими участками. Исключение составлял исторический центр с массивными каменными строениями, а также окраины, где располагались большие по площади виноградные фермы. Рихард достал фотоаппарат и сделал снимок фасада.       Это дело — просто гвоздь в крышку гроба журналисткой карьеры. Кому интересно читать про убийство священника в глухом городке? Разве что за этим стоят какие-то грязные подробности. Но все прихожане как один твердят, что отец Лукас был святым. Однако, чему Рихард и успел научиться за недолгие годы своей работы, так это терпеливому труду на ниве бесед с участниками событий. Если почва сухая, не спеши искать новую, сначала попробуй удобрить эту, авось что и прорастет. Настала пора применить еще один старый добрый метод получения информации, не слишком честный, но беспроигрышный, если сработает.       Он перебежал через дорогу и подошел к калитке домика, стоявшего напротив. Белое кукольное строение пряталось за расцветшими вишнями. Под одним из деревьев склонилась женщина. Она рыхлила почву старыми грабельками. Бросив взгляд на почтовый ящик с именем владельца, Рихард громко проговорил: — Добрый день! Могу я с Вами поговорить?       Женщина распрямилась, утерла вспотевший лоб предплечьем и подошла к калитке, снимая на ходу садовые перчатки. На ней был вязаный жилет, надетый поверх мужской фланелевой рубашки с закатанными рукавами, и потертые брюки. Ей было около пятидесяти лет. Каштановые волосы с проседью, приятное умное лицо и печальные карие глаза. Фигура немного расплылась, но когда-то она, несомненно, была очень красива. — Здравствуйте! Вы, наверное, тот самый столичный журналист? — Рихард, — представился он, кивнув. — А вы — фрау Штойбер? — Да. Заходите. Хотите чаю? — Не откажусь.       Он последовал за ней по дорожке, ведущей к дому, чувствуя легкий запах лаванды, исходивший от ее вещей. Они обошли строение и оказались на заднем дворике. Рихард замедлил шаг, удивленно рассматривая настоящий райский сад. Повсюду были разбиты клумбы с огромным количеством розовых кустов. На некоторых даже проклюнулись первые бутоны. В углу виднелся небольшой декоративный пруд, окруженный рододендронами. — У вас здесь как в сказке про Снежную королеву. Только розы вы не прячете. — Никакого колдовства. Просто я легко нахожу общий язык с цветами. Чем еще заниматься на отдыхе? У меня отпуск, но кататься по заграницам мне не с кем, да и особо не на что. Вот и привожу в порядок сад к лету.       Фрау Штойбер предложила ему сесть за столик, стоявший на веранде, а сама отправилась в дом ставить чайник. Из открытого окна с развевающимися тюлевыми занавесками послышалось позвякивание. Рихард окинул взглядом потертые балясины, щели в досках и торчавший из косяка гвоздь. В доме явно не хватало мужчины. Когда хозяйка вернулась, он сразу перешёл к делу: — Я общаюсь с местными жителями по поводу смерти отца Лукаса. Приехал посмотреть на его дом. Там теперь живет отец Якоб, как я понимаю. Здание ведь принадлежит епархии? — Да. Так непривычно. У нас здесь время застывает. И, когда что-то вдруг резко меняется, пусть даже какая-то мелкая деталь, это всегда выбивает из колеи. — Все говорят, что покойный был замечательным человеком. Как думаете, его действительно убили по нелепой случайности из-за чаши? — Я не знаю. Чужая душа — потемки. Сама я не часто общалась с ним, несмотря на то, что живу напротив. Так, короткие разговоры по утрам. Вне церкви и города он вел достаточно уединенный образ жизни. — Я сегодня был у фрау Ланге, кажется, — он сделал вид, что вспоминает фамилию. — Она сказала, что в последнее время отец Лукас из-за чего-то нервничал. Вы ничего такого не заметили? Как думаете, что могло его беспокоить?       Она внимательно посмотрела на него. Рихард вдруг вспомнил, как тетка однажды нашла у него сигареты, а он пытался выдумать историю о том, что они попали к нему случайно. Такой же проницательный и немного усталый взгляд теперь заставил его отвести глаза. Немыслимо! Он давно научился обманывать в гораздо более серьезных вещах, не поведя и бровью, но сейчас ему внезапно стало стыдно. Фрау Штойбер грустно улыбнулась. — Вы похожи на моего сына. Он был таким же ловким мальчиком. Легко манипулировал людьми. — Но я не… — Не надо. Не оправдывайтесь, — она прервала его жестом. — Нет, не подумайте, что я говорю вам про него как про какого-то негодяя. Он был славным ребенком, только немного запутавшимся. Жаль, что у него не было времени это понять. — Что с ним стало? — Утонул на реке три года назад. — Соболезную. — Каждому свое. Видимо, я это заслужила. — Смерти детей никто не заслуживает. Простите, я действительно вас обманул, — Рихард опустил голову и неловко переплел пальцы. — Но как вы поняли? — Я прекрасно знаю фрау Ланге. Она уже пять лет как не разговаривает после смерти мужа. Вряд ли она за это время успела обрести голос и поделиться с вами своими переживаниями. — Да, глупо получилось, — Рихарду вдруг жутко захотелось вернуться на пятнадцать минут назад и начать этот разговор совершенно по-другому. — Вы сердитесь на меня?       Вопрос прозвучал как-то по-детски. Словно его действительно волновало, что она о нем подумает. Так странно... Она покачала головой. — Не скажу, что я в восторге от ваших методов, но, как я понимаю, такова ваша работа. Хороший журналист в чем-то должен быть и талантливым мошенником.       На кухне засвистел чайник. Фрау Штойбер встала и поспешила в дом. Через пару минут женщина вернулась с маленьким подносом, на котором ютились чашки, блюдца, салфетки и вазочка конфет. — Угощайтесь! — приветливо проговорила она. — Спасибо!       Рихарду почему-то не хотелось больше расспрашивать у нее про покойного. Просто хотелось сидеть с ней на этой веранде и пить чай в абсолютной тишине, глядя на сад. Словно он переместился во времени и снова стал тем диковатым подростком, который чувствовал себя в безопасности только в одном месте и с одним человеком на всем белом свете. Но то убежище давно кануло в лету. Как и исколотые шитьем ласковые руки, гладившие его по голове. Он зажмурился и сжал переносицу, пытаясь сосредоточиться. Выходило плохо. Фрау Штойбер, чувствуя его смятение, заговорила первой. Она немного рассказала ему о городке и о себе. О том, как давно лишилась мужа, а затем и сына, как теперь живет одна и как она рада тому, что в разгаре весна, ведь это значит, что ее чудесный сад скоро полностью зацветет. Голос ее, глубокий и ласковый, действовал невероятно успокаивающе. Рихард подумал, что она бы могла читать сказки для детей на радио. Когда чай был допит, он поблагодарил хозяйку и поднялся. Она проводила его до калитки. — До свиданья! И еще раз простите меня. Это был грязный прием. — Вы сегодня вспомнили про Снежную королеву. Мне теперь кажется, что вы как Кай. У вас тут застряла льдинка, — она подошла и положила горячую ладонь ему на грудь. — Надеюсь, она когда-нибудь оттает.       Он смутился, а она тепло улыбнулась. — Заходите в гости. Я буду рада. ***       После обеда Хирше-старший спросил: — Хотите посмотреть виноградник? — С удовольствием, — Рихард отложил в сторону выпуск местной газеты. — Мы сегодня будем делать новые шпалеры, а потом пойдём сажать молодые лозы на верхнем участке. Когда перетаскаем доски, я пришлю за вами Хайко. — Я могу помочь. — Ну что вы, вы же у нас в гостях. — Ага, ещё отобьёшь себе пальцы молотком. Потом нечем будет статьи писать, — Пауль, сидевший напротив, сложил руки на груди и откинулся на стул. В его глазах читалась насмешка, хотя он старался держать лицо. — Хайко, повежливей, — строго сказал отец. — Ну нет. Теперь я точно не могу отказаться! — Рихард принял вызов, глядя на сидящего напротив паренька. На лице того расцвела хитрая улыбка. Что этот чертенок задумал? — Ну тогда встретимся в саду через два часа.       На улице было всего шестнадцать градусов, но светило солнце и с юга дул теплый ветер. Рихард натянул старую футболку и рабочий свитер, любезно предложенный хозяином, и они втроем отправились к дальнему сараю. Отец велел Паулю подготовить молоток и гвозди, а потом повел Рихарда к стоявшему за зданием пикапу, в кузове которого лежали доски. Их нужно было перетаскать внутрь. После восьмой связки Рихард пожалел, что ввязался в это дело, однако после десятой открылось второе дыхание и в голову вплыли мысли о том, что такая физическая активность может хорошо заменить ему спортзал. Пауль вколачивал в доски гвозди, на которые потом должна была крепиться проволока для направления лозы, и периодически поглядывал на приносившего очередную ношу гостя. — Все, это последние, — проговорил Хирше-старший, сваливая связку в общую кучу. — Спасибо! Без вас мы бы провозились гораздо дольше. С меня бутылка вина. — Нет проблем. Рад был помочь, — Рихард тоже сбросил свой груз и выдохнул. — Хайко, полей мне и Рихарду, — крикнул Антон сыну.       Пауль взял ведро, сбегал за сарай и зачерпнул воду из одной из двух бочек, той, что стояла на солнце и достаточно прогрелась. Он полил отцу и пошел за новой порцией, теперь направившись к бочке, стоявшей в тени. Сейчас он посмотрит, как с этого городского воображалы слетит вся спесь. Хирше-старший тем временем отправился в дом за полотенцами. Рихард уже стянул с себя свитер и мокрую от пота футболку. Разгоряченное тело приятно обволокла апрельская прохлада. Он разглядывал зацветающий сад, ожидая, пока вернётся паренек. Пауль появился из-за сарая, изогнувшись на бок от тяжести наполненного до краев ведра. Прозрачная жидкость то и дело норовила выплеснуться по дороге. Он быстро окинул Рихарда взглядом и кивнул чуть в сторону в траву. — Становись. Рихард наклонился и приготовился к освежающему душу. — Очень холодная? — Ничуть, — с весельем в голосе ответил Пауль, поднял и наклонил ведро. Ледяной поток ударил между лопаток, заставляя Рихарда подскочить на месте. Ему показалось, что сердце остановилось на пару секунд. Он выпрямился и посмотрел на хохочущего парня. Если бы взглядом можно было убивать, Пауль уже был бы мертв. Но вместо того, чтобы отчитать хулигана, Рихард стиснул зубы, выхватил ведро с остатками воды и, снова наклонившись и прикрыв глаза, демонстративно вылил ее прямо сверху на голову и спину. Второй ледяной ожог не был таким шокирующим. Смех прекратился. Рихард выпрямился, зачесал назад мокрые волосы и вызывающе посмотрел на парня.       Взгляд Пауля сам собой заскользил по гладкой могучей груди с небольшими коричневыми сосками. Она вздымалась от участившегося дыхания. Мышцы перекатывались под покрывшейся мурашками кожей, заставляя капли медленно стекать вниз. На поджавшемся животе выступили едва заметные контуры пресса. Капли бежали к пупку, ненадолго задерживались на нем, а затем скрывались под поясом джинсов. Паулю почему-то стало неловко, и он отвел глаза. Рихард ухмыльнулся. Он знал, как выглядит сейчас. Многие девчонки и парни были в восторге от его тела. Поставив ведро на землю, он подошел к пареньку, вторгаясь в личное пространство. — Не хочешь снять одежду? — низким соблазнительным голосом проговорил он. — Зачем это? — Пауль испуганно взглянул на него. — Ну теперь моя очередь тебе поливать. А ты о чем подумал? — Рихард насмешливо поднял бровь. — А… а мне не надо! — воскликнул парень, отскакивая подальше.       Со стороны дома показался Хирше-старший. Пауль тут же схватил ведро и скрылся в глубине сарая. Рихард с усмешкой проводил его взглядом. Он принял протянутое полотенце и спросил у хозяина: — У вас в городе есть бар? ***       Питейное заведение располагалось недалеко от полицейского участка, на соседней улице, также выходившей на центральную площадь. Рихард приехал туда к девяти. Помещение выглядело как обычный немецкий бар со стойкой, столами и стульями из мореного дерева. Внутри почти никого не было. Только за одним из столиков о чем-то тихо переговаривались трое работяг.       Рихард подошел к бородатому мужчине в белом фартуке, разливавшему пиво, и заказал себе бокал. Из двери, ведущей на кухню, вынырнула официантка, миниатюрная крашеная блондинка в черной мини-юбке. В руках у нее было большое овальное блюдо с чем-то похожим на тушеную капусту. Она оценивающе оглядела молодого человека, улыбнулась и понесла работягам заказ, а возвращаясь назад, обернулась и стрельнула в гостя взглядом из-под ресниц.       Ожидая, когда наполнится бокал, Рихард снова осмотрелся и заметил еще одного посетителя. В углу под лампой сидел молодой мужчина с книгой и кружкой темного пива. Рихард забрал свою выпивку и направился к нему. — Добрый вечер!       На столе, рядом с кружкой, лежал засохший плоский василек. Мужчина прикрыл книгу, заложив страницу пальцем, и внимательно посмотрел на нарушителя спокойствия. Рихард бросил быстрый взгляд на обложку и скорей ответил сам себе, чем спросил: — Бодлер.       На секунду задумавшись, он процитировал: Я вырою себе глубокий, черный ров, Чтоб в недра тучные и полные улиток Упасть, на дне стихий найти последний кров И кости простереть, изнывшие от пыток. — Прекрасное весеннее чтиво, — с серьезным выражением лица добавил он.       Во взгляде сидевшего мужчины мелькнуло любопытство. Он использовал сухой цветок в качестве закладки и отложил томик в сторону. — Я — Рихард. — Тилль, — наконец отозвался мужчина глубоким грудным голосом и протянул ему руку. — Садись. Я знаю, кто ты. — Не сомневаюсь. У вас тут новости сороки на хвостах приносят, — Рихард пожал крепкую грубую ладонь, отодвинул стул и сел рядом. — Три минуты, — Тилль откинулся на спинку и сложил руки на груди. — Три минуты? — Тебе понадобилось три минуты, чтобы подойти. — И о чем же это говорит? — О том, что ты — жутко уверенный в себе и пронырливый тип. — Спасибо.       Тилль усмехнулся. — Если хочешь спросить про отца Лукаса, спроси прямо, — выдал он. — Только вот о мертвых либо хорошо, либо ничего. Поэтому про него я не могу ничего сказать. — Это уже говорит о многом. — Ты не так понял. Я не могу о нем ничего сказать просто потому, что не пересекался с ним. Так что ни хорошего, ни плохого о нем не знаю. — Что? Совсем никаких грязных слухов или сплетен? — Сплетни я не собираю. — Мне сказали, что отец Лукас преподавал уроки религии в гимназии. У тебя ведь подрабатывают местные мальчишки? Они про него ничего не говорили? — Хм. А я вижу, ты свое дело знаешь. — Это какая-то привычка у местных не отвечать прямо на вопросы? — Все боятся, что ты польешь наш городок грязью и испортишь имидж. — Жить дураками им не стыдно, но узнанными быть обидно? — хитро прищурился Рихард. — Отчасти да, но не перебарщивай со столичным снобизмом, — Тилль отпил из кружки. — Раз ты так горазд на цитаты, то я тебе напомню еще одну из Мопассана: гений — это человек, который рождается в провинции, чтобы умереть в Париже. Ты сильно заблуждаешься, если считаешь местных простачками. — Я не навешиваю ярлыки. Я и сам родился в провинции. Просто пытаюсь составить собственное представление о вашем городке. Но, возвращаясь к теме: значит, местный имидж есть чем портить? — Свои скелеты в шкафу у всех есть. Ты думаешь, тебе так просто позволят вытащить их наружу? — Признаюсь честно, для меня, как для журналиста, было бы интересней, если бы здесь были замешаны какие-то тайны и личные мотивы. — А вы разве не выдумываете такие вещи сами? — Некоторые действительно выдумывают. Люди читают любой бред, если в нем есть что-то скандальное. Но это не про меня. Я не святой, но у меня есть свои принципы в работе. Для меня главное — докопаться до правды. Если его действительно убили из-за реликвии, то я так и напишу об этом в заметке. Только я в этом очень сильно сомневаюсь. — Почему? — Можешь считать это профессиональным чутьем. Тилль помолчал. — Тогда тебе действительно стоит поговорить с ребятами. Они тоньше чувствуют такие вещи. Судя по некоторым разговорам, они были не в восторге от отца Лукаса, но подробностей я не знаю. — Спасибо за совет! — Только просто так они с тобой откровенничать не станут. — Не волнуйся. Это уже моя забота. Думаю, я сумею найти к ним подход. — Не густо, да? — В принципе, большего я и не ожидал. Ты не похож на человека, который посещает церковь по воскресеньям. — Церковники много говорят о любви, но понятия не имеют, что это такое. Не люблю такое лицемерие. — Брось, тебе не семнадцать, чтобы верить в любовь, — фыркнул Рихард. — О, повеяло цинизмом, — Тилль улыбнулся одними уголками губ. — Я допускаю существование влюбленности. Но это все простые химические процессы. Они рано или поздно проходят. Как и страсть. Люди придают слишком большое значение этой стороне жизни. Иногда секс — это просто секс и ничего больше. — Так обычно говорят люди, которые однажды очень сильно разочаровались в отношениях. — Каждому свое, — пожал плечами Рихард. — Я не разубеждаю тебя, а ты не пытаешься убедить меня. — Не буду сейчас с тобой спорить, потому что вижу по тебе, что это бесполезно. Я могу просто тебе посочувствовать. — Да ты настоящий угрюмый романтик, — усмехнулся Рихард. — Благородные дамы были бы в восторге. — Боюсь, они будут сильно разочарованы, если познакомятся со мной поближе.       Они проболтали два часа, не заметив, как пролетело время. Тилль оказался на редкость интересным собеседником. Рихарду показалось, что у них есть что-то общее, какая-то неуловимая жизненная тоска, которую не способны понять остальные. Это сразу сблизило их, и распрощались они уже как старые приятели.       Рихард вернулся домой около полуночи. Уже лежа в кровати и глядя на качавшиеся за окном ветви яблони, покрывшиеся первыми нежными цветами, он поймал себя на мысли, что этот городок странно на него влияет. Все эти встречи с людьми, так не похожими на его столичных знакомых, ненавязчиво толкали его в прошлое, с которым он, как ему казалось, распрощался навсегда. Их маленькие истории заставляли его задумываться о собственных чувствах и эмоциях. И зачем только Тилль заговорил про любовь? Когда-то Рихард тоже думал, что она существует. — Мы ведь увидимся завтра?       Крепкая рука гладит его обнаженное плечо. Они лежат на скомканных простынях. Тишину нарушает лишь звук вентилятора, разгоняющего жаркий вечерний воздух. — Мне нужно тебе кое-что сказать, Цвен. Я уезжаю. — Куда? Надолго? — он подскакивает на постели и садится, не обращая внимания на собственную наготу.       Мужчина рядом не отвечает. Просто смотрит на него этим завораживающим взглядом, на который он попался в начале июня как мотылек. Потом приподнимается и гладит по мягкой щеке, еще не ведавшей бритвы. — Ты такой красивый. — Ответь! Пожалуйста! — Это неважно. Просто знай, что это было мое лучшее лето. — Ты не вернешься? — внутри все сжимается от боли. — Когда-нибудь ты поймешь.       Рихард понял. Чуть позже. Спустя несколько лет. Понял, что в тот день подошло к концу его детство. Не когда он в четырнадцать лишился девственности с девчонкой, которая была старше его на год. Не когда он впервые лег в постель с преследующим его в воспоминаниях мужчиной в свой шестнадцатый день рождения, а именно в тот день, когда состоялся этот диалог. И еще он понял, что никакой любви нет. Ее не существует. А то, что было… любопытство, желание, страсть, а потом просто банальная привязанность. Ну и что, что первые месяцы было жутко больно от этой потери. Он все равно был благодарен ему за все жизненные уроки, которые усвоил так рано. Почему же сейчас кажется, что отголосок той боли снова засел в сердце ледяной иглой?