Eiswein

Ты, сладострастье, — сахар наших дней. Чтоб усластить наш век, безрадостный и краткий, Нам в жилы льется твой напиток сладкий — И мир сверкает тысячью огней. Ты лёд и камень превращаешь в розу, Декабрь — в апрель, и в песнопенье — прозу. Мы для природы — дети. И она, Как мать, свои нам груди открывает, Наш дух окоченевший согревает Настоем страсти, пламенем вина. Христиан Гофман фон Гофмансвальдау

      Ледяной ветер промчался по парковке, облизывая асфальт. Отец Якоб поднял воротник. — Вам следует немедленно пресечь общение вашего сына с этим столичным журналистом. Речи его могут быть сладкими, но цели его гнусны. Это волк в овечьей шкуре.       Эрика выдохнула и скептически подняла бровь. — Не думаю, что все настолько страшно. — Вы ошибаетесь. Я говорю не просто о влиянии его речей на неокрепший ум. Хотя с этого дьявол обычно и начинает свою работу. Я говорю о грехе, к которому он толкает юношу. — Я вас не понимаю. О каком грехе речь? — Содомия! — выпалил отец Якоб. Глаза его округлились, словно он боялся, что одно это слово способно запятнать души присутствующих.       Эрика нахмурилась. — Что за глупости? — Я понимаю, вам трудно осознать такое. Иногда мы не видим того, что происходит вокруг, если слишком заняты нашими мирскими делами. Но Вам нужно открыть глаза! Ваш сын попал в лапы похотливого создания, которое преследует только собственные интересы. — С чего вы вообще это взяли? Что все это значит? — Поверьте, мои источники информации надёжны. Не оставляйте вашего сына наедине с этим человеком. Он совратит его! Если уже не сделал этого. Сказано в книге Левит: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость». — Прекратите! — Эрика отступила на шаг, словно перед ней была ядовитая змея. — Не знаю, кто вам такое наговорил, но я не хочу выслушивать подобные гадости. — О, бедное дитя! — отец Якоб глядел на неё с сочувствием и какой-то жалостью, как на слабоумную. — Я понимаю, что тяжело принять такие вести. Но я беспокоюсь о спасении души юного Хайко! Он… — Довольно! — прервала его Эрика. — Не смейте наговаривать на моего сына. Священник, распускающий грязные сплетни… Позор! Вам должно быть стыдно. Я была о вас лучшего мнения!       Отец Якоб лишь покачал головой и добавил: — И вы, и он всегда можете прийти в церковь. Помните об этом.       Она не удостоила его ответом. Развернулась, села в машину, громко хлопнув дверью и завела двигатель. В зеркало заднего вида отразилась отошедшая в сторону грузная фигура священника. Полы сутаны раздувались из-под пальто, делая его ещё массивней. Словно ворон, прилетевший поклевать падаль. Эрика передернула плечами и вдавила педаль газа, чтобы поскорей покинуть это место. *** — Ну как тест? — первое, о чем спросил Рихард после приветственных объятий. — Написал все, вот только не знаю, правильно ли, — Пауль натянул перчатки для работы. — Не переживай. Думаю, ты справился, — Рихард ободряюще улыбнулся. — Сколько у нас сегодня времени? — Я отпросился до семи. — Отлично.       После работы на конюшне они по очереди приняли душ. Рихард пошел первым, а потом отправил в ванную Пауля. Тот расслабился под тёплыми струями и, кажется, потерял счёт времени, а опомнившись принялся наспех тщательно тереть себя губкой. Когда он вылез из ванной, то поверх своих вещей обнаружил большой темно-синий халат. Он надел его прямо на голое тело, чувствуя знакомый запах. Махровая мягкость приятно ощущалась на коже. Интересно, Рихард тоже надевал его так после душа? Мысль была донельзя возбуждающей.       Когда Пауль босиком поднялся наверх со стопкой собственной одежды, камин уже был растоплен, и комната хорошо прогрелась. Обстановка немного изменилась. Матрас теперь лежал напротив огня, а на его месте под скошенной нишей появился небольшой деревянный шкаф. У входа приютилась тумбочка. Рихард, что-то раскладывавший за матрасом, развернулся к нему. — Тебе идёт, — проговорил он.       Пауль сложил свои вещи на тумбочку, а затем двинулся к нему. Рихард тут же притянул его к себе и поцеловал. Пауль зарылся пальцами в его влажные волосы, ощущая окутывающий аромат шампуня и пены для бритья. Он так долго ждал новой возможности остаться наедине. Желание, загоревшееся ещё внизу, в ванной, теперь охватило его, и он вдруг сам скользнул языком в чужой рот, дивясь собственной смелости.       Не отрываясь от его губ, Рихард развязал пояс халата и развёл полы. Его ладони заскользили по бокам снизу вверх. Он мягко заставил Пауля опустить руки, ухватился за воротник и одним движением стянул предмет одежды вниз. Ворсистая ткань упала на пол, оставляя юношу полностью нагим. — Так все-таки лучше.       Пауль приподнял кромку его футболки. Рихард помог ему, полностью избавляясь от одежды, и потянул к матрасу. Уже достаточно возбужденные, они легли на бок лицом к лицу, целуясь и лаская друг друга, оставляя на коже следы собственной смазки. Пауль льнул к нему, как ищущий тепла зверёк. Рихард подмял его под себя и крепче сжал в объятиях, представив, как хорошо будет оказаться внутри него. Его пальцы пробежались по тонкому шраму на боку, затем по бедру, обвели ягодицу и вдруг скользнули в сторону прохода. Пауль дернулся, отстраняясь. — Что ты делаешь? — Просто изучаю тебя. Я не буду ничего делать без твоего согласия, ты же знаешь. — Разве мы не можем просто заниматься тем, чем уже занимались? — Конечно можем. Но ты даже не представляешь, какое удовольствие может принести полноценный секс. — Лучше чем…? — Пауль не знал, как сформулировать то, что уже было между ними. — Гораздо. Это особые ощущения, — промурлыкал Рихард и погладил его большим пальцем по щеке. — Но ведь там… грязно, — на лице Пауля отразилось замешательство. Рихард усмехнулся. — Нужно просто подготовиться. А потом ты быстро научишься следить за собой.       Он наклонился к самому уху и зашептал, объясняя детали. Лицо Пауля стало пунцовым. — Это не больно? — неуверенно спросил он. — В первый раз будет немного неприятно, но я постараюсь, чтобы все прошло хорошо. Не волнуйся. А пока у меня есть другая идея. Иди ко мне.       Он сел спиной к стене, подложив подушку, и усадил Пауля между ног. Тот прижался спиной к его груди. Его поза была такой открытой и беззащитной. На секунду он почувствовал забытое стеснение и стыд перед собственным телом. — Расслабься, — шепнул Рихард и ласково поцеловал его в висок.       Это чудесным образом помогло. Пауль отпустил себя, полностью доверяясь партнеру. Он откинул голову ему на плечо и прикрыл глаза. Гулкое биение чужого сердца сливалось с его собственным. Пальцы Рихарда снова заскользили по коже, спускаясь от плеч к предплечьям и возвращаясь назад. Затем перебежали к ключицам и, не задерживаясь надолго, отправились вниз к соскам. Пауль шумно задышал. Казалось, что с закрытыми глазами его тактильные ощущения обострились в сотню раз. Он чувствовал эрекцию Рихарда, упирающуюся ему в район крестца. Чувствовал горячее дыхание на своей шее и жгучие прикосновения. Словно с кончиков чужих пальцев лилась энергия. — Тебе нравится, когда я так делаю? — прошептал Рихард ему на ухо, мягко потирая темные бусинки сосков. — Да, — выдохнул Пауль и закусил губу. Кровь в паху запульсировала с новой силой. — А так? — одна рука уже добрались до его яичек и слегка оттянула мошонку, а другая обхватила член и сдвинула мягкую кожу, освобождая головку. — Да, — еле слышно в тёплом недвижимом воздухе.       Рихард оставил руку на его члене, медленно поглаживая, а свободной вернулся к левому соску, продолжая дразнить. Он любовался этим гибким юным телом, трепещущим в неустойчивом свете огня. Образ, достойный полотен Караваджо. — Пожалуйста, — не выдержал Пауль.       Решив не мучить своего юного любовника, Рихард продолжил ласкать его рукой, постепенно увеличивая темп. Пальцы Пауля впились в его бёдра. Он заерзал на месте, периодически рефлекторно вздрагивая и сгибая колени. Ему не потребовалось много времени. Он зажмурился и кончил с протяжным стоном, вжимаясь в возлюбленного, пачкая чужие пальцы и собственный низ живота. Пока он приходил в себя, Рихард уже дотянулся до салфеток и вытер устроенный беспорядок. Пауль сполз в сторону и упал на подушку. Рихард погладил его бедро, продолжая любоваться им, а затем обхватил собственную плоть. Пауль приподнялся, глядя на него. Рихард без стеснения гладил себя, глядя ему в глаза. Кажется, явное внимание только сильней заводило его. Пауль закусил губу и остановил его, положив ладонь на предплечье. — Подожди. Можно мне…? — не договорив, он кивнул на его возбужденный член. — Как ты сделал тогда в душе. — Минет? — подсказал Рихард.       Пауль смущённо кивнул. — Я не умею, но хочу попробовать. — Хорошо. Я тебе помогу. Только давай сдвинемся.       Рихард сел на край матраса, а Пауль встал перед ним на колени на пол. Он наклонился и, не зная с чего начать, поцеловал кончик. В голове закрутилась мысль о том, что он просто не сможет взять в рот целиком. Почему-то это казалось ему важным. — Не старайся взять полностью, — Рихард будто прочитал его мысли. — Можешь помочь себе рукой.       Пауль сдвинул крайнюю плоть, обнажая потемневшую от притока крови головку. Он обхватил ее губами и лизнул, чувствуя солоноватый привкус предэякулята. Прикрыв глаза, он попытался вспомнить, как это делал Рихард. Обвести языком и пососать. Взять настолько глубоко, насколько сможешь, и потом отпустить. Он заскользил губами к кольцу собственных пальцев, придерживавших основание, и остановился, почувствовав, что головка уперлась в горло. Теперь обратно. Легкий мускусный запах, пульсация чужой плоти. Ему нравилось это. Нравилась мысль о том, что он может доставить своему возлюбленному удовольствие. Пауль посмотрел снизу вверх на Рихарда, чтобы убедиться, что все делает правильно, и столкнулся с жадным потемневшим взглядом.       Рихард горел. Эти серо-голубые глаза, эти припухшие губы, обхватившие его плоть. Сама интимность момента, и то, что он учил неопытного Пауля этой науке любви, дико заводили. Казалось, он только что пересёк хрупкий мостик между разумом и животным инстинктом. Ему до одури захотелось слиться с Паулем в одно целое. Повалить его на матрас и взять. Сделать своим раз и навсегда. Он стиснул простынь пальцами и хрипло проговорил: — Продолжай.       Пауль снова прикрыл глаза и увлечённо отдался своему занятию. Рихард положил руку ему на затылок, задавая темп. Пауль действовал как прилежный ученик. У него немного онемела челюсть, и слюна теперь свободно текла по подбородку, но он не собирался останавливаться. Каждый стон и пальцы, сжимавшиеся у него в волосах, были сигналом, что он на верном пути.       Через минуту Рихард почувствовал, что приближается к грани. Он едва сдерживался, чтобы усидеть на месте и не толкаться бёдрами вперёд. — Паульхен, я сейчас.       Вспомнив, как Рихард принял все в их прошлый раз, Пауль решил не отставать. Он продолжил с ещё большим энтузиазмом. Сперма брызнула прямо в горло. Он закашлялся. Из глаз непроизвольно потекли слёзы. Горький привкус не позволил ему сглотнуть, и теперь он не знал, куда деть то, что осталось во рту. Он спешно утерся ладонью и взглянул на Рихарда, опасаясь увидеть на его лице разочарование. Но тот, не обращая внимания на перепачканный пах, уже сам подался к нему, протягивая салфетку. — Сплюнь.       Пауль послушно очистил рот. — Все в порядке? Принести воды? — Рихард заботливо стёр остатки с уголков его губ. — Не надо, — хрипло выдавил из себя Пауль. — Извини. — Прекрати извиняться. У тебя все отлично получилось. У меня нет никакого пунктика на этот счет. Если ты не хочешь глотать или тебе неприятно, ты не обязан. — Спасибо, — Пауль облегченно улыбнулся. — Иди ко мне. Давай полежим.       Пауль забрался к нему на кровать. Рихард укрыл их одеялом. Потрескивание дров, размаривающее тепло и приятная усталость тянули в царство Морфея. Уже на грани дремы Пауль спросил: — Как ты сказал своим родителям? — Я до сих пор не уверен, что они точно знают. — Как это? — сонливость слетела с Пауля, и он приподнялся на локте. — У нас не очень хорошие отношения, — проговорил Рихард, глядя в потолок. — Мы практически не видимся. Так, звонки по праздникам. Но если они читали мою первую статью в S***, то, думаю, знают. Просто избегают этой темы. Делают вид, что этого нет. — Мне жаль. — Все в порядке. Эй, не переживай! — Рихард посмотрел на него и ласково погладил по щеке. — Твои все поймут, когда ты решишься им рассказать. Я уверен. Но ты не обязан ничего говорить, пока сам не готов.       Пауль опустился обратно, тесней прижимаясь к нему, положил голову на плечо и вскоре уснул. ***       Эрика занесла пакеты с покупками на кухню, бросила у холодильника и опустилась на стул. Она не помнила, как ехала домой. Не помнила, как парковалась. Не помнила, как доставала все из багажника. Она все сделала на автомате. В голове же снова и снова крутились фразы отца Якоба. «Грех». «Содомия». «Совратить». Игла, засевшая под сердцем, не позволяла глубоко вздохнуть. Она встала и принялась раскладывать продукты, чтобы хоть как-то отвлечься. Это все глупые сплетни. Ложь. Ее Пауль не такой.       Последней в руках осталась злополучная банка горошка. Но она уже не видела ни ее, ни привычной обстановки кухни. Перед глазами стояла другая картинка: Пауль и Рихард, сидящие за этим столом и улыбающиеся друг другу. Смотрящие друг на друга… как влюбленные?..       Ее охватила какая-то животная паника. Она бросила банку на стол и поспешила наверх в комнату Пауля. Заметалась вдоль стеллажей, осматриваясь. Пытаясь найти хоть что-то. Боже, хотя бы один эротический журнал с женщинами! Хотя бы жалкую книгу с закладкой на интимной сцене. Фото одноклассниц. Ничего.       Она опустилась на пол и заглянула под кровать. Только коробка с проводами и мотками медной проволоки. Ящики стола. Тетради, учебники, ручки, карандаши. Она тяжело осела на стул и в сердцах захлопнула последний ящик. Стол дрогнул. Легкий шелест и глухой шлепок. Эрика заглянула вниз. На полу лежала откуда-то выпавшая потёртая тетрадь. На раскрывшейся задней обложке белел приклеенный конверт. Она осторожно взяла тетрадь в руки и проверила содержимое конверта. В нем была только одна черно-белая фотография. Рихард, курящий у собора в день похорон Лукаса. Неслушающимися руками Эрика раскрыла тетрадь на последней записи. Дневник Пауля! Второе мая. Глаза сами побежали по строчкам.       Он уехал, ничего не сказав! Я не понимаю, почему?! Все ведь было так хорошо! Я не смогу без него. Я люблю его! ЛЮБЛЮ!       Последнее слово было написано огромными буквами с сильным нажимом поперёк страницы. Больше записей не было. Эрика прикоснулась дрожащими пальцами к губам. На глаза навернулись слёзы. Неужели это правда? Неужели ее мальчик?.. Внутри загорелось жгучее желание прочитать то, что было до. Но остаток трезвого рассудка уговаривал не делать этого. Титаническим усилием воли она захлопнула тетрадь и убрала ее в верхний ящик стола, чтобы не испытывать соблазн. Нет. Она должна сама поговорить с ним. С ним и с Рихардом. При мысли о последнем в ней вдруг вспыхнул гнев. Неужели отец Якоб сказал правду?! Она поспешила вниз, схватила ключи от машины и выбежала за дверь. ***       Рихард лежал и прислушивался к размеренному дыханию Пауля на своём плече. Мысли его лениво блуждали, перебирая события последних дней. Посреди этой окутывающей безмятежности вдруг возникло облако беспокойства, вызванное вчерашней встречей с Эвелин. Рихард волновался. Не за себя, а за Пауля. Он ведь даже не знает, как могут быть жестоки люди к таким как они. Если кто-то посмеет обидеть его, Рихард заставит их заплатить. Вся ответственность за их будущее лежит на нем. Он старше и опытней. Он должен уберечь его. Он не имеет права предать его. Он в ответе за него…. В той потрепанной книжке Маленький принц отвечал за лиса. А у них все наоборот. Это он, хитрый лис, заманил Пауля на сладкую тропинку, окружённую болотом. И где-то глубоко внутри он знал, что сможет выйти сухим из любой передряги. О, сейчас он ненавидел в себе это ощущение защищенности.       Словно почувствовав слабину и найдя брешь, прежние страхи, про которые он позабыл, ослеплённый счастьем, ворвались в сознание. Кто он сам такой? Чем он заслужил эти чудесные мгновения? Он, который, вечно видит во всем крайности. Он, который говорит себе «ты не справишься», но каждый раз бросается с головой в новое дело, пытаясь доказать миру, что он чего-то стоит. Перфекционист в работе, вечно бегущий от собственных чувств, потому что их, в отличие от написанного текста, нельзя стереть или отредактировать. Он трудоголик. Паулю станет скучно с ним. У него невыносимый характер. Пауль сбежит от него после первой же серьезной размолвки. А их разница в возрасте? Да, у них много общих интересов, но что если… В попытке избавиться от хаоса, разрастающегося внутри, Рихард снова глянул на спящего Пауля, и все сомнения, терзающие его, растворились так же быстро, как возникли. Вот он, его собственный островок умиротворения. Это чувство… тёплый клубок внутри. Его опора. Он влюблён, несомненно. Он очарован им. Но вдруг это что-то большее? Он боялся даже подумать об этом. Незачем отвечать сейчас. Не стоит облекать это в слова, пытаясь дать определение. Он постарается сохранить их отношения так долго, как только возможно, пока в его груди мягко пульсирует это невыразимое тепло. Он разделит с Паулем все, что бы им ни уготовила судьба в ближайшие полгода. А потом он увезёт его в Берлин.       Пауль шумно выдохнул и отвернулся к стенке. Рихард тихо встал, натянул джинсы и спустился вниз. Хотелось пить. Когда он осушил стакан прохладной воды на полутемной кухне, в прихожей раздался громкий стук. Он открыл дверь и растерянно отступил. Эрика, не дожидаясь приглашения, тут же шагнула внутрь. Брови ее были сердито сдвинуты. — Где он? — Наверху.       Она как будто только теперь увидела его. Босой, в одних джинсах, с взъерошенными волосами. Чем они здесь занимались? Она взволнованно прижала руку к груди, пытаясь не думать о собственных догадках. В глазах потемнело. Напряженный, Рихард увидел, как она начала оседать на пол. Он подхватил ее, не давая упасть. — Эрика!       Ответа не было. Она потеряла сознание. Рихард поднял ее на руки и понес на диван в гостиной. Сонный Пауль спустился по лестнице, собираясь выяснить в чем дело. Ему показалось, что он слышал голос матери. Оказавшись в гостиной, он увидел мать, лежащую на диване без сознания, и Рихарда, наклонившегося к ней. Он тут же бросился к ним. — Мам! Мама! Что с ней? — Обморок. — Нужно вызвать врача! — Я пойду за телефоном, — Рихард выпрямился, но, прежде чем уйти, тронул Пауля за плечо. Тот посмотрел на него. — Она, кажется, знает, — тихо проговорил Рихард.       В глазах Пауля мелькнул ужас. У Рихарда сжалось сердце. — Послушай меня. Все будет хорошо. Я с тобой! Ты сейчас нужен ей. Слышишь?       Он поспешил наверх за мобильным. Пауль, оставшийся с матерью, сел на край дивана. Он словно оказался в центре зоотропа собственных эмоций. Стыд. Липкий серый крахмал. Она все знает. Что она теперь думает о нем? Он ей отвратителен? Страх. Она отвернётся от него. Она скажет, что он ей больше не сын. Раздражение. Он совершеннолетний. Если ему попытаются запретить видеться с Рихардом, он просто уйдёт из дома. Вина. Он уже довел ее до такого состояния. Что же будет, если он уйдет? Стыд. Страх. Раздражение. Вина. Стыд. Страх. Раздражение. Вина. Закружились все быстрей и быстрей, сливаясь в одно. Отчаяние с горьким привкусом бессилия. Она — его самый близкий человек. Если сейчас она скажет, что разочарована в нем… Если она не примет его таким… О, нет, это будет больней, чем воткнуть нож в сердце.       Эрика слабо пошевелилась, потянулась рукой к виску и открыла глаза. — Мам, мама? Как ты? — Пауль? — Я тут. Я с тобой, — он сжал руку матери. — Я сейчас вызову врача, — Рихард уже спустился вниз и принялся набирать номер. — Не надо. Я в порядке, — Эрика медленно села и потерла лицо ладонями. — Что случилось? — Ты потеряла сознание, — пояснил Рихард. — Лучше вызвать доктора. — Нет, — решительно отсекла она.       Поколебавшись, Рихард нажал отбой, придвинул стул к дивану и сел напротив неё. Сам он чувствовал себя как на сковородке. Кто там говорил, что мысли материальны? Вот и его испытание. То, что он скажет сейчас, то, как поведет себя, определит их будущее.       В комнате повисло напряженное молчание. Эрика окончательно пришла в себя, и теперь в упор смотрела на Рихарда. Он не выдержал ее взгляда и отвел глаза. Пауль, казалось, вообще перестал дышать. — Что между вами происходит? — наконец спросила она. Тон ее голоса был холодным.       На какую-то долю секунды Пауль подумал, что Рихард сейчас будет все отрицать. Но после короткой паузы он услышал: — Мы встречаемся.       Эта фраза требовала много мужества. Пауль уставился на Рихарда широко распахнутыми глазами. В них словно читалось «Ты сошел с ума, но я восхищаюсь твоим безумием». — Встречаетесь?! Что значит «встречаетесь»?! Он — мальчик! Ему только исполнилось восемнадцать. Все его друзья гуляют с одноклассницами.       Рихард молчал. — Ты для этого приехал? — продолжила она, повышая голос. — Или все ещё хуже?! У вас что-то было весной? Ради всего святого, не ври мне!       Пауль сжался. По телу пробежала ледяная волна мурашек, а сердце испуганно заколотилось. Язык онемел. — Ничего такого. Пара поцелуев и все, — Рихард старался говорить спокойно.       Она зажала рот ладонью. — Быть гостем в моем доме и поступить так низко! — Все совсем не так. Я не собирался… — Рихард сжал пальцы в замок так, что побелели костяшки. — Не собирался что? — прервала она его. — Совращать моего сына?! — Мам! Хватит! — не выдержав, Пауль вскочил, словно распрямившаяся пружина. Руки его сжались в кулаки. — Все не так! Это я! Я все начал! — Пауль, нет. Это я дал повод, — Рихард попытался взять вину на себя. — Не надо. Не оправдывайся. Ты ни в чем не виноват! — Довольно! — прервала их Эрика. — Я хочу поговорить с сыном наедине. — Хорошо. Я выйду покурить. А вы поговорите, — Рихард отправился в коридор, обулся, сдернул куртку с крючка и вышел за дверь.       Пауль снова сел на диван. Всплеск его бравады сошел на нет. В комнату вернулась гнетущая тишина. Эрика взглянула на сына. От его поникшего вида защемило в груди. Материнская любовь чистой бирюзовой волной прокатилась внутри, смывая все досужие домыслы и напоминая о том, зачем она на самом деле здесь. Она ведь не собиралась устраивать скандал. Она ведь все обдумала, пока ехала сюда. Но мысли ее спутались, как только она переступила порог. — Почему ты не рассказал мне? — тихо спросила она, придвинувшись к сыну. — У нас же никогда не было секретов друг от друга.       Пауль молчал, уставившись на пестрый узор собственных носков. — Помнишь, когда тебе было двенадцать, ты остриг козу Губерта? Ты жутко боялся, что отец узнает. Но все равно пришел и рассказал мне.       Пауль почувствовал, как к горлу подступают слезы. Голос матери был уставшим и грустным. — Ты ведь мой сынок. Мой мальчик. Ты всегда можешь прийти ко мне и рассказать обо всем. Может, я не всегда одобрю то, что ты делаешь, но я никогда не оттолкну тебя, — голос Эрики дрогнул.       Пауль взглянул на мать и увидел, как по ее щекам текут слезы. Он не выдержал сам. Подался к ней, крепко обнимая и утыкаясь носом в шею. Вдыхая знакомый с детства запах и чувствуя, что сам не может удержать соленую влагу. — Ты сердишься? — Нет, родной, нет. Я не сержусь. — Мам, я люблю его. — Ох, Пауль, — она ласково гладила его по голове. — Давай обсудим все завтра. А пока поедем домой.       Он отстранился, украдкой вытирая слезы, и кивнул. — Ладно. Дашь нам поговорить? — Только быстро, — проговорила она, стараясь сохранять спокойствие.       Пауль оделся и вышел за дверь. Пять минут спустя Эрика последовала за ним. Холодный воздух остудил голову. Она взглянула направо и увидела их. Они стояли вместе в паре метров от крыльца. Рихард что-то успокаивающе шептал, прижавшись лбом ко лбу Пауля и сжимая его ладонь. Тот кивал, закусив губу. Услышав, как хлопнула дверь, они отстранились друг от друга. Удержавшись от комментариев, Эрика двинулась в сторону автомобиля, не оборачиваясь. На прощание Пауль стиснул Рихарда в объятиях и поспешил за ней. ***       Утро вторника принесло с собой душевное похмелье. Рихард мучился чувством вины за произошедшее. Им стоило быть осторожней! Он должен был позаботиться об этом. Вечером Пауль написал ему, что все в порядке, и что они ещё поговорят с матерью завтра, но это не принесло особого спокойствия. Рихард надеялся лишь на то, что эмоции Эрики схлынут, и она пустит его хотя бы на порог. Чтобы отвлечься, он вызвался поехать с Тиллем в ратушу, где полным ходом шла подготовка к грядущему рождественскому ужину. Местные виноделы спонсировали украшение зала.       По-видимому, удача отвернулась от них. Одилия, местный архивариус, отвечающая за рассадку гостей, заболела, и любая возможность уговорить ее показать тот самый договор пошла прахом. Настроение Тилля, и так подточенное целой линией больного винограда, отправившегося в компост, испортилось окончательно. В довесок ко всему прочему оказалось, что Беккер-старший тоже приехал проконтролировать процесс. Заметив его, Тилль сразу двинулся в его сторону. Рихард, разговаривавший в это время с кем-то из персонала, увидел, что его друг уже преградил дорогу Беккеру и что-то сердито высказывал ему. На лице того появилось возмущенное выражение. Извинившись, Рихард поспешил к спорившим. Он боялся, что любящий прямоту Тилль сейчас раскроет все их карты. До него донеслось резкое беккеровское «Что вы себе позволяете?». К беседе на повышенных тонах уже начали прислушиваться остальные присутствующие. — Я свою землю не отдам. Ты меня услышал! — Тилль ткнул пальцем в Беккера. — Можешь сколько угодно проворачивать своих махинации. Но если у меня случится что-то ещё, я пойду в суд и устрою большой публичный скандал. — Что за бред? Какие махинации? Это я подам на тебя в суд за клевету! — Беккер искренне рассердился. — Клевета, значит? Ты мне в лицо глядя тогда скажи, что это не твой план… — Тилль! Успокойся! — Рихард положил руку ему на плечо, вмешиваясь в разговор и не давая ему сказать лишнего. — Извините его, — обратился он к Беккеру. — Он немного не в себе из-за всех этих событий и нервничает из-за виноградника. — Это возмутительно! Он снова заявляет, что это я сжёг его сарай! Он обвиняет меня на пустом месте! — Думаю, всем просто нужно остыть. — Я предложил честную сделку. И я не позволю оскорблять себя. Научись вести себя достойно, — возмущённый Беккер развернулся и пошёл на второй этаж. — Побежал жаловаться к своему дружку Вальцу, — Тилль сложил могучие руки на груди, провожая его взглядом. — О чем ты думал? — сердито прошептал Рихард. — Чуть не раскрыл всю нашу конспирацию. — Ну не раскрыл же. — Ага. Если бы не я. — Странно, — пробормотал Тилль, игнорируя последнюю реплику. — Мне в какой-то момент показалось, что он искренне не понял, о чем речь. ***       Ожидая Тесс с Андреасом, отправившихся за соком, Шнай, Сабин и Флаке о чем-то весело болтали у входа в столовую после второго урока. Пауль стоял рядом, полностью погруженный в собственные мысли, не следя за их беседой. Кто-то грубо толкнул его в плечо. — С дороги, педик, — громко проговорил Курт. Пауль побледнел. — Не называй его так, — проговорил Флаке, пока Пауль стоял столбом. — А как мне называть того, кто любит ложиться под других парней? — Курт мерзко ухмыльнулся. — Что, наша шлюшка язык проглотила? — за спиной брата нарисовался Ганс.       Теперь к лицу Пауля прилила кровь. Он сжал кулаки, собираясь ответить на оскорбление, но его опередила Сабин. — Прекратите! Вы — двое придурков! Вам лишь бы достать кого-то.       На шум начали стягиваться другие ученики. — Нет, ну он точно педик! — не унимался Курт. — А может это ты такой? — подался вперед Шнай. — Повтори, что ты сказал! — Курт ткнул в него пальцем. — Защищаешь своего дружка? Может, вы его все по очереди трахаете, а? — Ну ты напросился, урод!       Кристоф попытался броситься вперед, но Флаке и Пауль удержали его за плечи. — Не надо! Они только этого и ждут, — пропыхтел Кристиан.       Сзади подошел Кампи. — Какие-то проблемы, — лениво поинтересовался он.       Оценив, что силы не равны, Вессели отступили. — Ещё встретимся, птичка! — бросил Паулю Ганс, направляясь в столовую. — Уроды! — плюнул им вслед Шнай.       Конфликт разрешился, но у Пауля теперь неприятно тянуло в животе. Неужели они все знают? Нет, не может быть! Однако оставшиеся занятия прошли спокойно. Вессели будто забыли о своих угрозах. Последним уроком была физкультура. Они снова играли в футбол на стадионе. Тренер долго не хотел менять Пауля, и тому пришлось почти сорок минут бегать по полю. Бредя в раздевалку после игры, он чувствовал себя бесконечно уставшим. Все уже разошлись, когда он как обычно последним вышел из душевой. Мышцы ломило, а горло все ещё жгло от избытка холодного воздуха. Но ему впервые не очень хотелось идти домой. Мать так и не сказала, что думает про их с Рихардом отношения, а он малодушно сбежал с утра раньше, чем обычно. Он страшился грядущего разговора. — Ты идёшь? — Шнай уже собрался и теперь сидел на скамье, отковыривая слезающую с неё краску. — Иди. Не жди меня. — Уверен? — Ага.       Кристоф вышел. В раздевалке не осталось никого. Пауль медленно зашнуровал кроссовки, натянул свитер и принялся запихивать пакет с грязной формой в рюкзак. За спиной скрипнула дверь. — Как обычно забыл что-то? — Пауль развернулся и застыл. У входа стояли Курт и Ганс. Выражения их лиц не предвещали ничего хорошего.