***
Each morning I get up I die a little Глаза Кроули резко открылись, и он схватил телефон с тумбочки. Пятнадцатое марта. Ухмыляясь,он сел в постели. Пятнадцатое марта! Он очень долго принимал душ. Где там ему нужно быть? Уж точно не на проклятом сырном фестивале. Мир продержится без него двадцать четыре часа, а потом у него будет еще двадцать четыре. Он мог делать, что хочет, говорить, что хочет. Может, он и спятил, но это начинает казаться благословением. Тщательно вымытый и очень довольный, Кроули вернулся в свою спальню, готовый засесть за фильм и целый день ничего не делать. Он заработал перерыв после того ада, через который прошел. Ну, если, конечно, это не было адом. Но сейчас что-то не похоже, решил он, устраиваясь поудобнее в… В дверь постучали. Блядь. — Что? — недовольно крикнул он, пересматривая свою теорию насчет ада. — Энтони, сейчас же открой! Сердце Кроули сжалось от гнева в голосе Азирафаэля. — Меня зовут Кроули, — проворчал он, хмуро распахивая дверь. Он не хотел чувствовать себя виноватым. Так что этому не бывать. Но там стоял Азирафаэль, розовощекий и обиженный, со слегка покосившимся галстуком-бабочкой. Руки Кроули чесались ее поправить. Делай, что хочешь. Никаких последствий. Он протянул руку и поправил галстук, наблюдая за тем, как он встает горизонтально, и отдернул руку, когда Азирафаэль чуть не задохнулся от возмущения. — Где ты был? — спросил Азирафаэль после краткой запинки. — Просто… просто проспал? Кроули оглянулся и поморщился. Основываясь на состоянии его комнаты, можно было с уверенностью сказать, что он делал. Телевизор был включен, а кровать смята. Кроули был в пижаме с пингвинами и с мокрой головой. Выглядит не очень. — Слушай, мне не было никакой нужды быть на этом дурацком фестивале. Так что я не пошел. — Это твоя работа, Кроули, — настаивал Азирафаэль. Кроули искренне ждал, что он топнет ногой. Что было бы восхитительно. Эта мысль засела в его голове. Он замер на миг и оглядел мужчину в дверном проеме. Тот был изнеженным. Отрицать это было глупо. Челюсть у него просто никакущая. По сути, она переходила в мягкий подбородок, прежде чем встретиться с воротником его рубашки. Ткань жилета топорщилась на животе. Азирафаэль нервно перебирал руками и возмущенно дышал. Но эти глаза… Они пробивали Кроули насквозь. Ураганно-серые и такие глубокие, будто в них можно спрятать целый мир. Кроули видел, как Азирафаэль улыбался всем, кроме него, как у его глаз формировались глубокие, счастливые, непринужденные морщинки. — На что ты смотришь? — рявкнул Азирафаэль. Кроули облизнул губы. Никаких последствий? Он обхватил лицо Азирафаэля и втянул его в страстный поцелуй. Азирафаэль ахнул, его слегка качнуло вперед. Все тело Кроули загорелось, волны электричества исходили из точки, где их губы соприкасались. Он хотел, чтобы это длилось вечно. Но к сожалению, поцелуй прекратился, потому что внезапно сильная рука толкнула его в грудь. Кроули удивленно промычал, уже жалея об утрате этого прекрасного рта. Лицо Азирафаэля раскраснелось, губы были розовыми от поцелуя, отчего у Кроули в животе все перевернулось. — Как ты смеешь?! — потребовал ответа Азирафаэль, его прекрасные глаза блестели и становились темнее с каждой секундой. — Я… И тогда Азирафаэль ему вмазал. Кроули отпрянул, ударившись спиной об открытую дверь, и схватился за нос. Азирафаэль встряхнул рукой и свирепо посмотрел на него. — Больше никогда так не делай! Кроули застонал, когда из носа пошла кровь. — И ты всегда будешь вовремя появляться на съемках! — сказал Азирафаэль, прежде чем развернуться на каблуках с намерением уйти. Он поколебался и снова оглянулся к Кроули: — И ты будешь лучше относиться к Ньюту, — твердо добавил он перед уходом. Кроули зажал ноздри. Вряд ли нос сломан, но он определенно кровоточил. И все же боль в носу была ничем по сравнению с неприятным ощущением в животе. Что это такое? Он что… чувствует себя виноватым? Блядь. Может, «никаких последствий» стоит исправить на «никаких долгосрочных последствий».***
Это стало ясно после еще пяти пятнадцатых марта, которые он проспал. Всегда снимай утренний выпуск, иначе Азирафаэль придет к твоей двери и накричит на тебя, что в конечном итоге приведет к тому, что ты будешь чувствовать себя просто ужасно до конца дня или сделаешь что-то глупое, например, попытаешься проводить с ним побольше времени. Но сама съемка ничего не меняла. Азирафаэль все еще поджимал губы, читал ему нотации и вел себя так, будто Кроули был полным придурком. Каким он и был, но дело не в этом. По вечерам он дулся, пил и ел ужасную пищу. Он просто хотел перестать думать об Азирафаэле. Он хотел иметь возможность пойти в паб и не смотреть на него с тоской с другого конца комнаты. Восьмого пятнадцатого марта он был уже на третьей пинте и полон жалости к себе, когда понял, что ему следует сделать. Полное погружение. Как там говорят? Единственный выход — это пройти через это? Он собирался проводить больше времени с Азирафаэлем. У него впереди еще бог знает сколько пятнадцатых марта, и он собирался провести хотя бы один из этих дней в компании Азирафаэля, потому что, почему бы и нет? И, возможно, проведенное с ним время положит конец этой одержимости. Боже, а что, если удастся его трахнуть? От этой мысли ему стало тесно в штанах. Может, именно это ему и нужно. Если бы он смог уложить Азирафаэля в постель, он мог бы забыть обо всем этом и вернуться к нормальной жизни. Кроули потратил три дня на то, чтобы набраться смелости что-нибудь предпринять. Наконец, после съемки очередного глупого бесконечного выпуска, Кроули опустил микрофон, не в силах отвести взгляд от Азирафаэля, который весело болтал с Ньютом о том, чего он не мог расслышать. Его дыхание было прерывистым, а щеки порозовели от холода. Он сейчас… он… — Азирафаэль, — позвал Кроули, и ничто на свете сейчас его не остановило бы. Мужчина поднял голову и робко улыбнулся. — Хорошо получилось, Кроули, — начал Азирафаэль, вероятно, предполагая, что Кроули хочет поговорить о работе. Это было последнее, о чем он хотел говорить. — Возможно, тебе бы стоило вложить немного больше энергии. Ты казался ужасно торжественным, но с такой скоростью… — Не хочешь выпить? — спросил Кроули. Ньют издал тихий писк, который, вероятно, был сдавленным смехом, и Кроули поклялся убедиться, что тот получил легкую травму до конца этого дня. Что-нибудь несмертельное. Скорее всего. Азирафаэль нахмурил брови. — Сейчас восемь утра. — Тогда кофе, — поправился Кроули. — Я куплю тебе кофе. Или завтрак. В To Bean or Not to Bean подают приличный омлет. И неплохую выпечку. Повернув голову, Азирафаэль молча посмотрел на Ньюта. Парень пожал плечами. — Чего ты хочешь, Кроули? Не надо меня умасливать завтраком или чем-то еще. Ты можешь просто спросить. Я твой режиссер, — сказал он. — Я здесь, чтобы помогать тебе. Сердце Кроули отчаянно танцевало чечетку, но он продолжил. — Я хочу узнать тебя получше, — сказал он, пожав плечами. Что было правдой, но не всей правдой. — Я думаю, мы начали не с той ноги. У меня вчера был плохой день, и я выплеснул его на тебя. Позволь мне исправиться. Краем глаза Кроули заметил, что Ньют покачал головой, начиная собирать свое оборудование. Азирафаэль, казалось, очень серьезно это обдумывал, его серые глаза мерцали на холоде, пока он рассматривал Кроули. — Хорошо. Не вижу в этом ничего плохого. Наверное, нам и правда будет полезно получше узнать друг друга. Так мы лучше сработаемся. Кроули облегченно вздохнул. Теперь ему просто нужно вести себя как можно лучше. Городское кафе было переполнено после утреннего волнения, но им удалось найти столик. Кроули взял себе латте с фундуком, и Азирафаэль покосился на него, заказывая Эрл Грей. — Итак, — сказал Кроули, опираясь на локти, чтобы быть ближе к Азирафаэлю и иметь возможность расслышать что-то сквозь голоса людей, болтающих о фестивале. Вся сырная гонка заняла меньше пяти минут, поэтому Кроули понятия не имел, что там можно было обсуждать. — Что привело тебя к режиссуре? — Сразу к делу, значит, — вздохнул Азирафаэль, как будто этот разговор у него случался много раз. — Как насчет того, чтобы рассказать мне, что привело тебя в новости? Кроули пожал плечами. Эту тему он не любил, но, похоже, он сам на нее напросился. — Изучал журналистику в универе. Я хотел стать писателем, но на моем первом выступлении меня попросили зачитать прогноз погоды, а затем статьи из специальных расследований. Продюсеры сказали, что интересное лицо поднимет им рейтинги. Понятия не имею. Просто жизнь вывела, знаешь. Азирафаэль наклонил голову, разглядывая лицо Кроули. — Полагаю, у тебя и правда интересное лицо. Запоминающееся. Уши у Кроули начали гореть под пристальным взглядом Азирафаэля. — Довольно обо мне, — сказал он, махнув рукой. — Я первый спросил. Азирафаэль вздохнул. Появилась официантка и поставила перед ними напитки. Азирафаэль благодарно ей улыбнулся, и Кроули сразу захотелось увидеть эту улыбку направленной в его сторону. — Я не всегда хотел заниматься этой работой. На самом деле я изучал классический театр. Кроули склонил голову. — Я даже не знал, что за это можно получить диплом. Что там вообще изучают? Держу пари, Шекспира. — Да. Шекспир, Марло и тому подобные, — сказал Азирафаэль, и Кроули удивился, увидев румянец на его щеках. В этой специальности нет ничего постыдного. — Ты, наверно, ужасно умный, — откровенно сказал Кроули. Азирафаэль встретился с ним глазами. — Пр… правда? — он выглядел неуверенным впервые с тех пор, как Кроули увидел его. — Никаких ехидных замечаний о бесполезном дипломе? — Ну, не знаю. Театр. Это должно пригодиться для режиссуры на телевидении. Тоже что-то вроде постановки. Я, конечно, не эксперт, — сказал Кроули. Он определенно мямлил. Он нервничал. Что было глупо. Он вел себя глупо. Азирафаэль продолжал смотреть на него, словно контуженный. — Это… это было почти тактично. Ты уверен, что не заболел? — Я не пытаюсь грубить или что-то в этом роде. Просто задаю вопросы, — раздраженно сказал Кроули. Идиотизм. О чем он вообще думал? — Ты не можешь винить меня в том, что я немного ожидал грубости, — сказал Азирафаэль. — Я знаю, что мы только встретились, но ты едва ли был вежлив. Блины, которые заказал Азирафаэль, принесли и поставили перед ним, и все его лицо озарилось. Кроули сделал мысленную заметку о том, чтобы выяснить, что еще заставляет Азирафаэля так выглядеть. — Да, я мудак, это не новость, — мрачно сказал Кроули, пронзая яйца Бенедикт. Все шло не так хорошо, как он думал. Один хороший обмен мнениями, и они уже говорили о дерьмовом поведении Кроули. — Может, ты не так плох, как думаешь, — мягко сказал Азирафаэль, и Кроули встретился с ним взглядом. Его сердце екнуло, будто он в каком-то дурацком фильме. Азирафаэль выглядел серьезно, его серые глаза сияли в уродливом флюоресцентном освещении. Никто не должен выглядеть так красиво при таком освещении. Это несправедливо. — Хорошо, — сказал Кроули, с трудом сглотнув. И это было хорошо. На шаг ближе к тому, чтобы Азирафаэль ему доверился. Ньют с лязгом влетел в дверь кафе и подошел к их столику. — Дик Турпин будет готов, как только вы соберетесь. Кроули рассмеялся. Действительно рассмеялся. Не жестоко или насмешливо. Просто засмеялся, шокируя самого себя. — Что бы вы, ребята, сказали на предложение остаться в Тадфилде еще на один день? Избежать снегопада и осмотреть достопримечательности? — спросил Кроули. Две пары глаз в шоке уставились на него. — Ты ненавидишь Тадфилд, — заметил Ньют. Не сводя глаз с Азирафаэля, Кроули сказал: — Я с ним почти сроднился. День пошел под откос с этого момента. Кроули отвел Азирафаэля и Ньюта в антикварный магазин и насмехался над людьми, которые собирают целые наборы фарфора. Потому что фарфор — для напыщенных ублюдков. Выяснилось, что Азирафаэль и сам был напыщенным ублюдком, и Кроули вляпался в это с разгону. Азирафаэль оскорбился и отвернулся от Кроули, решив вместо него посоветоваться с Ньютом. Когда снег начал покрывать улицы, они укрылись в пабе. Кроули угрюмо наблюдал, как Ньют и девчонка из паба флиртуют у барной стойки. Ну, насколько Ньют вообще мог с кем-то флиртовать, но в данном случае ему удалось чем-то рассмешить девушку. — Знаешь, — начал Азирафаэль, перегнувшись через стол, который они делили в дальнем углу «Четырех всадников». — Я слышал, что у нас будет шанс действительно попробовать сыр. Кроули горько фыркнул… чем заслужил острый взгляд, так что он потер рукой рот, притворившись, что вообще не издал ни звука. — Да, эм-м, это зависит от победителя. Некоторые из них бывают довольно жадными. — Ты его когда-нибудь пробовал? Я слышал, что он из года в год не меняется. — Не то чтобы я задерживался здесь достаточно долго, чтобы попробовать сыр, Азирафаэль, — отрезал Кроули. Азирафаэль нахмурился. Это, безусловно, было последним гвоздем в крышку гроба этой попытки понравиться Азирафаэлю настолько, чтобы тот лег с ним в постель. Хорошо, что у него есть еще несколько шансов.***
И каждое утро Кроули вставал и пытался. И терпел неудачу. Снова, и снова, и снова. Однажды все прошло так: — Позавтракаешь со мной? — спросил Кроули, пока Азирафаэль возился со своей курткой, жалуясь, что оделся слишком легко для такой холодной погоды. Руки Азирафаэля опустились. — З-завтрак? Ты не хочешь уезжать? Я думал, ты был готов уйти, как только мы закончим. Кроули пожал плечами, его сердце забилось чаще. Он хотел бы сказать правду, но в этом случае Азирафаэль счел бы его сумасшедшим, и это не приблизило бы Кроули к тому, чтобы трахнуть его и выйти из этого порочного круга. — Никогда не задерживался достаточно, чтобы посмотреть, из-за чего весь шум, — сказал Кроули. — Может быть весело. Азирафаэль посмотрел на него с опаской, но позволил Кроули отвести себя на завтрак. — Итак, — сказал Кроули, решив начать с другого вопроса, потому что в прошлый раз все сложилось не слишком хорошо. — Откуда ты? Азирафаэль резал на кусочки бельгийскую вафлю. — Из Лондона. А ты сам? — Не можешь определить по моему акценту? — спросил Кроули, и в его голосе прозвучала нотка хищного флирта. Черт, это нужно вырезать. Азирафаэль вряд ли захочет лечь с ним в постель, если он будет вести себя как-то сомнительно. — Откуда-то с севера, конечно, — чопорно сказал Азирафаэль, немного взбитых сливок осталось в уголке его рта. Кроули хотел их слизнуть. — Угадал, — сказал Кроули. Он взял блины в надежде, что ему будет о чем поговорить с Азирафаэлем, но тот заказал вафли. Должно быть, он сладкоежка. Наступила тишина, и Кроули отчаянно пытался ухватиться за какую-нибудь тему, кроме «позволь мне облизать тебе все лицо, начиная с этих сливок». Азирафаэль спас его от глупых мыслей. — Я слышал, что магазин, где делают сыр, находится здесь, в городе. Как думаешь, можно встретиться с владельцами? Я хотел бы задать несколько вопросов. — Зачем тебе встречаться с идиотами-сыроделами? — недоверчиво спросил Кроули, и легкая улыбка Азирафаэля исчезла, выражение его лица стало холодным. — Тебя никто не заставляет идти, — сказал Азирафаэль, отталкивая недоеденную вафлю. Он покопался в кармане и бросил купюру. — Спасибо за завтрак, но я, наверное, пойду. Надо проведать Ньюта. Кроули смотрел ему вслед и выругался себе под нос. Другой день был таким: — Хочешь познакомиться с людьми, которые делают сырное колесо? — спросил Кроули, когда они возвращались в город на следующий день. Азирафаэль оживился. — Это было бы довольно интересно. Любопытно, сколько времени нужно, чтобы приготовить четыре килограмма Глостера. Похоже, это довольно серьезное дело. Они пошли в сырную лавку, и когда владелица предложила им кусок Блю Стилтон, Кроули откусил и тут же сплюнул его на пол. — Какая гадость! Азирафаэль немедленно извинился перед Агнессой, которая казалась скорее шокированной, чем рассерженной, и вытащил Кроули из магазина, где снег только начал сыпаться с неба. — Ты невозможен, — сказал Азирафаэль, топнув ногой, и у Кроули скрутило живот от чувства вины. — Слушай, я не виноват, что женщина делает сыр, который на вкус как грязные носки. Азирафаэль сердито застонал и повернулся на каблуках. — Блю Стилтон и должен иметь такой вкус, гнусный ты человек! Я найду Ньюта. Хорошего дня, Кроули. Постарайся ни с кем не поссориться до завтрашнего отъезда. Кроули смотрел ему вслед, отчаяние невыносимо разливалось в его груди. Соблазнить кого-то не должно быть так сложно. И так и продолжалось. Каждый день он вставал. И каждый день терпел неудачу.***
Each morning I get up I die a little Кроули застонал. День хрен-его-знает-какой. Он не мог вести счет. Примерно к двадцатому дню он перестал считать, следы от маркеров на руках и царапины на прикроватной тумбочке всегда исчезали. Его смутное ощущение времени убеждало его, что в данный момент должно было быть уже больше сотни повторений. Каждую минуту, которую он проводил с Азирафаэлем, ему хотелось прижать его к ближайшей стене и снова попробовать его рот на вкус. Он не пытался поцеловать его с того первого раза, когда Азирафаэль его разукрасил. Рука у него оказалась тяжелая — что почему-то было невыносимо сексуально. Но Кроули все еще хотел его поцеловать. Кроули хотел поцеловать его, когда они ели ужасную рыбу с картошкой в «Четырех всадниках». Кроули хотел поцеловать его после того, как они провели вечер, разговаривая на скамейке в парке на городской площади, и из-за снега Азирафаэль походил на ангела. Он хотел поцеловать Азирафаэля, когда тот ободрительно улыбался Кроули из-за камеры, и когда его ресницы трепетали, будто он смущался. Но Азирафаэлю он даже не нравился. Он соглашался с ним завтракать или составить ему компанию за выпивкой в баре, но из его взгляда никогда не уходила напряженность, когда с ним был Кроули. Он всегда был в шаге от того, чтобы извиниться и уйти. Ничего подобного не происходило, когда он разговаривал с мадам Трейси, Ньютом или девчонкой из паба. У Азирафаэля были доверчивые глаза и открытая улыбка. Это заставляло Кроули чувствовать всякое, и он это ненавидел. Он хотел положить всему этому конец. Энтони Кроули не питал к людям чувств. Кроули потребовалось еще несколько неудачных пятнадцатых марта, чтобы понять это. Он лежал в постели, пока снег валился снаружи, уставившись в потолок и чувствуя себя ничтожеством, когда его осенило, что он может заставить Азирафаэля себя полюбить. У него была вся необходимая информация. Каждый день, который он проводил с Азирафаэлем, он узнавал новые способы добиться его расположения. В те первые несколько дней он ни разу не провел с Азирафаэлем больше, чем несколько часов, но понемногу у него начинало получаться. Азирафаэль любил Шекспира и французскую поэзию XVIII века, хотя мог читать ее только в переводе. Он любил пирожные и сладости, и, хотя ему нравился Глостер, который скатился с холма, он предпочитал Камамбер. Когда Кроули предложил купить ему полкило этого сыра во второй раз, что они посетили Агнес, его щеки приобрели чудесный розовый оттенок. Он всё это уже знал. Ему просто нужно немного подучиться. Он мог бы прочитать Шекспира и всякие стихи и использовать это, чтобы произвести на Азирафаэля впечатление. У него было столько пятнадцатых марта, сколько ему нужно, чтобы выучить несколько сонетов. Азирафаэлю это понравится. Он был в этом уверен. И, возможно, если он все это использует в своих интересах, то ему наконец удастся заманить Азирафаэля в свою комнату и поцеловать. Тогда он сможет пережить это и начать наслаждаться своим проклятым существованием раз и навсегда. Во всем этом должны быть какие-то плюсы. Помимо возможности тщательно запоминать каждую улыбку Азирафаэля.***
Неопределенное количество пятнадцатых марта спустя, Кроули снова пригласил Азирафаэля на завтрак. Он распространил приглашение и на Ньюта, потому что Азирафаэлю почему-то нравились вежливые люди — а не те, которые игнорировали свою съемочную группу или плевали сыром на пол в магазине. Ньют отказался (как всегда), и Кроули отвел Азирафаэля в единственное место в городе, где можно позавтракать, спокойно наблюдая, как тот заказывает французские тосты. Одной из многих увлекательных черт Азирафаэля было то, что он всегда заказывал что-то новое. Единственная точка уникальности в этой адской временной петле. Теперь ему только и оставалось, что поднять темы, которые он изучил. — Так что же привело тебя к режиссуре? — задал Кроули вопрос, который задавал Азирафаэлю уже несколько раз. Азирафаэль приподнял бровь. — На самом деле я не ожидал здесь оказаться, — сказал он. — Но мне, в принципе, нравится. — А чем ты хотел заниматься? — осторожно спросил Кроули. Сегодня никаких ошибок. Сегодня он будет просто болтать с Азирафаэлем и искать способы ему понравиться. — Я изучал классический театр в университете, так что едва ли планировал карьеру заранее, — Азирафаэль смущенно рассмеялся, но Кроули был готов. — Классический театр? Типа Шекспира? Марло? Азирафаэль просиял. — О да! Мне это очень нравилось. Даже если это было не самым полезным знанием для жизни. — Что ты любишь больше всего из Шекспира? Я сам фанат «Много шума...», — сказал Кроули. Он прочитал пока только около шести пьес, но решил попытать удачу. Азирафаэль разволновался еще больше; он практически вибрировал. — Ты, наверное, подумаешь, что я очень банален, но я просто обожаю «Гамлета». — Мрачновато, — ответил Кроули, улыбаясь, потому что Азирафаэль улыбался, и это было похоже на победу в гонках. Толпа ликовала. — Это правда. О-о-о, но этот язык! Культурное наследие! — сказал Азирафаэль, немного мечтательно глядя на него. — Я читал его абсурдно много раз. — Значит, ты не по комедиям? — О нет, их я тоже люблю, — поспешил заверить Азирафаэль. — Ты знаешь что-нибудь из Марло? Я испытываю слабость к «Тамерлану». Кроули заколебался. Лгать или не лгать. Он еще не добрался до Марло. Он глубоко вздохнул. — Честно говоря, нет. Почему бы тебе не рассказать мне о нем?***
Они проговорили до обеда, подливая кофе и чай, пока Кроули извлекал крупицы смутного знания. Ему удалось узнать немало нового о французских поэтах и трагедиях Шекспира. Все шло просто чудесно, а потом он оступился. Он слишком расслабился. Азирафаэль начал обсуждать «Макбета», когда Кроули наконец облажался. — Там было несколько хороших реплик, но я не очень понял сюжет, — сказал Кроули. — Я слушал аудиокнигу, пока вышивал крестиком, и я… Он не должен был этого говорить. Он сразу зажмурился. Он не должен был рассказывать Азирафаэлю о своих глупых увлечениях. Он должен был произвести на него впечатление своим сходством и своим остроумием и вызвать у него улыбку... уложить его в постель. Да. Не только улыбку. У Кроули была цель. Азирафаэль уставился на него. — Вышивал крестиком? Ты вышиваешь? — Э-э-э. Что сказать? Да? Моя бабушка учила меня, когда я был маленьким, и я так никогда и не бросил? Меня это успокаивает? Помогает сосредоточиться? Кроули глубоко вздохнул. Если Азирафаэль подумает, что он неудачник, он может попробовать завтра снова и оставить вышивку крестиком тайной под семью печатями. — Да. Я знаю, это немного странно, но… — Я тоже вышиваю! — воскликнул Азирафаэль, возбужденно подпрыгивая. — Ну, это скорее просто для успокоения. У меня ужасно получается, но это прекрасный способ скоротать время. Кроули изо всех сил пытался найти связный ответ. А затем Азирафаэль улыбнулся ему. Широко и искренне.***
Это пятнадцатое марта выдалось лучше, чем все предыдущие. — Это совсем не то, что я ожидал, когда ты позвал меня завтракать, — наконец сказал Азирафаэль за ужином в самом модном ресторане в Тадфилде. Это мало о чем говорило, но у них была приличная винная карта. Кроули склонил голову. — Да? — Я думал, ты будешь требовательным и грубым. Ты был таким… таким вредным, когда мы ехали сюда, и я подумал: все ясно, еще один мерзкий ведущий новостей, но сегодня… Полагаю, первое впечатление — это еще не все, — Азирафаэль посмотрел в свою тарелку, и его щеки порозовели. — Ну, я думаю, ты был прав, что так думал. Я был той еще задницей, — сказал Кроули. Азирафаэль наклонился вперед и положил руку на ладонь Кроули. Она была теплой и вызывала восхитительные покалывания в руке Кроули. Ему ужасно хотелось поцеловать его, уложить на прохладную простыню и назвать ангелом. — Что ж, я тебя прощаю. После ужина они пошли гулять по главной улице, Азирафаэль болтал о снеге, и Кроули был абсолютно этим очарован. — Возможно, когда мы вернемся в город… — Азирафаэль сделал паузу в своей речи, и Кроули посмотрел на него, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. На ходу он смотрел себе под ноги. — Возможно, мы могли бы вместе выпить. Или поужинать. У Кроули внезапно заболел живот. Вина и разочарование соперничали друг с другом. Он провел весь день, соблазняя Азирафаэля, но он правда хотел бы этого. Больше, чем чего-либо еще. Если бы только он мог… — Было бы здорово, — сказал он, потому что даже если это не всё, что он чувствовал, это было, по крайней мере, правдой. — Думаю, тогда мне следует пожелать тебе спокойной ночи, — немного грустно сказал Азирафаэль, когда они наконец добрались до гостиницы. Кроули заколебался. Это был всего один день. Хороший день. Он не хотел его разрушать. Но это было то, над чем он работал в течение нескольких месяцев. А чувствовалось, что лет. — Или, может, ты мог бы зайти ко мне? Брови Азирафаэля приподнялись. — Ничего такого, — сразу сказал Кроули, потому что знал, что Азирафаэлю нужно это услышать. К его удивлению, Азирафаэль не возражал. Вместо этого он сказал: — Возможно, это было бы славно. Только ненадолго. «Только ненадолго» превратилось в несколько часов, перетекшие в лежание на кровати Кроули и обмен колкостями. Кроули подумал, что это, возможно, лучший день в его жизни. Это было определенно лучшее пятнадцатое марта, которое он пережил за все свое жалкое существование. Он хотел уложить Азирафаэля в постель ради секса, но, возможно… возможно, так даже лучше. — Я обычно читаю графические романы, но все эти старые пьесы были действительно интересными. Не знаю. Похоже, мне еще есть, что узнать. Поэзия, и все такое, — сказал Кроули. Азирафаэль улыбнулся нежно — ласково — и сказал: — А как насчет сонетов Шекспира? Они хороши, если ты когда-нибудь захочешь отдохнуть от пьес. — Полагаю, мне придется начать с них в следующий раз, — сказал Кроули. — Может, Шекспиру есть что сказать о таких удивительных глазах, как у тебя. Азирафаэль моргнул и покачал головой. — Ты говоришь такие приятные вещи. Я не могу... в это трудно поверить. — Ну, я и правда так думаю, — твердо сказал Кроули. — Не могу поверить, что прошел всего один день, — прошептал Азирафаэль в пространство между ними. — Я чувствую, что знаю тебя целую вечность. Кроули рассмеялся. Он бы не отказался от такой вечности — с Азирафаэлем в его постели, шепчущем всякие милые глупости. Это могло быть не так уж и плохо. Азирафаэль осторожно скользнул пальцами по его запястью и придвинулся ближе, прижимаясь к его губам. Это было волнующе. Это значило так много. Кроули отстранился. — Нам нельзя, — сказал он, мысленно пиная себя за то, что отказывался от того, к чему стремился в течение нескольких недель. О чем он думал, надеясь просто потрахаться? Азирафаэль был идеальным и добрым, а Кроули… Может быть, Энтони Кроули все-таки испытывал чувства к людям. В глазах Азирафаэля расцвела боль, и он отстранился, сел и поправил одежду. — Конечно. Глупо с моей стороны. Я не должен был. Кроули потянул его за руку. — Дело не в тебе. Просто... Не сегодня. Если ты... если ты будешь чувствовать то же самое завтра, я буду целовать тебя, сколько захочешь. Азирафаэль посмотрел на него сияющими серыми глазами. Кроули вспомнил тот момент под снегом. — Может, ты мог бы остаться? Просто поспать? — спросил Кроули, чувствуя себя жалким, но было пугающе ясно, что его сердце больше ему не принадлежит. Какая разница? Оно лишь опять разобьется назавтра. Азирафаэль устроился на подушках. — Хорошо, — сказал он мягко. — Просто поспать. Кроули переплел их пальцы — сердце его учащенно билось — и смотрел, как он спит, пока уже больше не смог держать глаза открытыми. Может, это оно. Может, всё, что ему нужно было сделать, это признать свои чувства, и завтра он встретит новый день.***
Each morning I get up I die a little Кроули повернулся, увидел, что Азирафаэля нет рядом, и расплакался.