Одиночка

Что же, всё могло сложиться и хуже. Конечно, Чимин сидит на холодном полу в ванной, с опухшим от слёз лицом и покрасневшими глазами, держа в руке тест на беременность, на болотно-зелёном таблоиде которого чёрные графичные чёрточки сложили цифру «2». Уже две недели как в омеге живёт и развивается жизнь. Нежеланная, внебрачная, но… Но. Ожидаемая. И да, всё могло сложиться и хуже, если бы Чимин рыдал в одиночестве, с никому не нужным ребёнком в утробе. Но Чонгук сидит на корточках перед ним и утирает большими пальцами блестящие дорожки слёз, шепча самые глупые нежности и утешения. — Боже, Чимини, чего ты? — Чон обнимает омегу, позволяя положить голову на своё плечо, чтобы продолжать рыдать навзрыд. Пак и сам не знает, почему плачет и никак не может успокоиться. Всё навалилось так быстро — он и осознать не успел, что уже давно не ребёнок. Ему в скором времени поступать, а денег как никогда не было, так и нет, и, скорее всего, не будет. Теперь ещё и ребёнок, которого Чимин не сможет растить в одиночку и обеспечить всеми необходимыми благами. Ему трудно представить, что кто-то вроде Чонгука действительно возьмёт под свою опеку нищую сироту-омегу, ещё и беременную. И лента, повязанная вокруг безымянного пальца, мало успокаивает. Чимину страшно. Его пугает ответственность, одиночество, давление. Всё то, что теперь станет постоянным его спутником до конца дней. — Ты… — омега громко хлюпает и шмыгает носом, продолжая обливаться слезами. — Ты м-меня н-не любишь. Я т-тебе не нужен. Б-беременный ещё… Чонгук закатывает глаза и показательно целует безымянный палец Пака, украшенный помолвочной лентой. Чимин понемногу приходит в себя, отпуская истерику. — Глупыш, — Чонгук улыбается и чмокает парня в подрагивающую щёчку. — Я же говорил, что люблю. И ребёнка нашего, и тебя люблю. Обеспечу всем, чем нужно. Будете жить у меня. Думаешь, я совсем больной, чтобы не предохраняться и не думать о последствиях? Пак верит, но всё ещё шмыгает носом, грустно опустив глаза в пол. — Когда я признался тебе в любви, — тихо произнёс он, — ты меня отверг. А потом, в баре, просто повёлся на мою задницу и купил. Как шлюху, — из приоткрытого глаза вновь потекла по лицу солоноватая капля. — Ты меня не любишь. Так быстро не влюбляются. Тебе просто... просто понравилось моё тело. Беспокойства Чимина вполне резонны. Чонгук на самом деле не видел в нём претендента на своё сердце, и отправной точкой стало не душевное влечение, а влечение телесное, но… стал бы Чон доводить дело до сцепки с тем, с кем не хочет связать свою жизнь? И как донести до Пака, что лишь за один день он кардинально поменял отношение к нему и, как бы странно то не звучало, влюбился? Маленький, загнанный жестокой жизнью Чимин не верит в любовь. В любовь с первого взгляда — и подавно. Чонгук приподнимает за подбородок чужое заплаканное лицо и целует поочерёдно веки, лоб, щёки и подрагивающие губы, силясь вложить все самые тёплые чувства в эти незамысловатые действия. — Ты просто котёночек, Чимини, — добродушно усмехается альфа. — Пугливый котёночек, который боится всего неизвестного. Я люблю тебя, понимаешь? Один раз споткнулся, упал в тебя и утонул с головой. А ты даже шанса мне не даёшь показать все свои чувства к тебе. Не хочешь — не верь, так уж и быть, но тебя и нашего малыша я не оставлю. Хочу, чтобы вы жили рядом, как можно ближе, и чтобы я всегда знал, что вы в безопасности. Так что сегодня же собираешь вещи и перебираешься ко мне. Хорошо? Чимин кивнул, выдавив улыбку. Даже, и более того, особенно сейчас, такая хрупкая, нежная, ранимая улыбка выглядит дороже всего золота мира. Для Чонгука — так точно.

***

Первые месяцы Пак путался в доме, никак не мог привыкнуть к вечному чувству того, что огромный дом будто возвышается над ним и одновременно несказанно давит. Но со временем Чимин привык и даже освоился, познакомился и подружился с некоторой, не очень многочисленной прислугой. Высокие стены и окна перестали пугать, а роскошь перестала резать глаз. А сам Пак тем временем тоже претерпевал изменения. Еженедельные обходы врачей устанавливали, что малыш развивается быстро и правильно, и скорее всего, на свет он появится через полгода после зачатия. Чимин на четвёртом месяце, и Чонгука пиздецки сильно слегка кроет. Потому что омега и без того обладал незаурядной фигурой к моменту их знакомства, и сумел соблазнить Чона без особого труда. А теперь Пак набрал в весе, и его фигурка стала ещё сочнее, ещё аппетитнее, окончательно и бесповоротно опутав альфу этими омежьими сетями. У Чимина прелестные ножки, изумительные полные бёдра и ягодицы, в которые Чонгуку хочется вцепиться клыками, испещрить своими метками, сжимать ладонями до красных следов. Очаровательные щёчки стали ещё заметнее, маленькие пальчики стали ещё забавнее, а живот округлился и уже говорил о приличном сроке. И ещё. Как бы Чимин ни стеснялся, ни прятался и старался показываться без одежды как можно реже, но Чонгук замечал всё. И маленькую набухшую грудь с потемневшими сосками — в том числе. Боже, да Чимин просто воплощение чоновой сексуальной фантазии. Может быть, слегка извращённой и странной, но тем не менее. Последний секс вместе у них был три месяца назад. Три. Месяца. Назад. Ещё два месяца Чонгук не выдержит. Он откинется от недотраха, если ещё раз случайно (или не очень) увидит хоть одну обнажённую часть тела Пака. У него рука отвалится скоро от ежедневной дрочки, которая с каждым днём помогает всё меньше. Чонгуку нужен Чимин. — Гуки? — от совершенно невинного, чистого голоска крышу сносит окончательно, и альфа с жадностью вгрызается в омежьи губы, такие потрясающе мягкие и возбуждающие. Их хочется искусать до крови, сминать и облизывать до скончания веков. Чимин от неожиданности сопротивляется первые несколько секунд, но расслабляется быстро и вскоре начинает отвечать, когда горячими руками Чонгук начинает ощупывать сокровенное тело, упираясь собственным обнажённым подкаченным торсом в большой круглый живот. Пак так давно не чувствовал себя желанным, что даже простые прелюдные поглаживания нежных бочков возбуждают в считанные секунды. Чон одним движением стягивает растянутую футболку через чиминову голову, упиваясь видом изменившейся фигуры. А Чимин стыдливо прикрывается, вжимаясь поясницей в неприятно острые края деревянного стола в обеденной. — Откройся, хочу полюбоваться тобой, — шепчет альфа и нарочито медленно отводит руки омеги от тела, открывая себе потрясающий вид на чётко очерченные — но уже не так чётко, как до беременности — ключицы и слегка набухшую грудь. Чонгук по-хищному облизывает губы, от чего Чимин смущается ещё больше, и его очаровательные щёчки краснеют. — Гуки, может, не надо? — неуверенно спрашивает Пак. Он, конечно, тоже безумно по Чонгуку соскучился, но вдруг секс на таком сроке может травмировать Чимина или малыша, или, того хуже, вызвать преждевременные роды? Но Чон даже не пытается переварить полученную информацию, внезапно обхватывая губами ещё не стоящий сосок и активно начиная сосать его. Омега от неожиданности вздрагивает всем телом и морщится от фантомной боли, но уйти или оттолкнуть жадного альфу не пытается. — Ч-чонгуки, не надо, — запутывается язык не только от дикого смущения, но и от такого же дикого возбуждения, когда Чимин понимает по совсем новым ощущениям, что Чонгук не просто играется с его сосками — он пьёт молоко, как взрослый младенец. — Б-боже мой, Чонгук, прекрати, — Пак прикрывает лицо, чтобы скрыть эмоции и то, насколько его куражит происходящее и как, несмотря на боль от чужой напористости и непривычности, ему хорошо. Чон не пытается быть ласковым, сжимая губы и полость рта вокруг чувствительного ореола и ненасытно высасывая сладковатое, ничуть не похожее на привычное, но чертовски вкусное молоко. Вкус — половина удовольствия, потому что Чимин настолько чувствителен в период беременности, а его тело настолько восхитительно, что Чонгук сходит с ума от одного знания того, что теперь он сможет опробовать столько всего нового со своим бесподобным омегой. И начало таких «опытов» ему тоже чертовски нравится. — Детка, ты слаще любой конфетки, — ненадолго прервавшись, альфа облизывает испачканные в молоке губы и поднимает взгляд на Пака, запрокинувшего голову и закрывающего рот рукой, чтобы не откинуться на месте от стеснения и удовольствия. Чонгук довольно ухмыляется — такая реакция ему очень по душе. Полюбовавшись напряжённой шейкой десяток секунд, Чон вновь принялся за десерт, присосавшись к потемневшему, стоячему соску. Одновременно жадно высасывая молоко, альфа ласкает чувствительную горошинку языком и зубами, закатывая глаза и надрачивая себе. Такого восхитительного акта самоудовлетворения у него не было давно. Почти идеальная тишина просторного помещения, разбавляемая лишь причмокиваниями Чона и мычаниями-вдохами Пака, пронизалась протяжным стоном Чимина в тот момент, когда Чонгук особенно беспощадно помог себе руками в сцеживании молока с уже не очень девственной груди. От томного голоса, полного чистого блаженства, Чонгук не мог не кончить, совершив последний глоток и, наконец, отстранившись. Омега заметно обмяк, и на его растянутых домашних штанах альфа самодовольно заметил крупное пятно в районе паха. Подхватив Чимина под талией, Чон развратно прошептал на ухо: — Кончил без прикосновений. Умница. Разнеженный Пак упал головой на чужую горячую грудь и слабо толкнул смеющегося альфу в плечо, измученно, но с улыбкой пробормотав: — Больной извращенец. В полицию на тебя доложу. За кражу пропитания нашего будущего ребёнка. — Жду не дождусь, — усмехнулся Чон. — Люблю тебя. — И я тебя.