Осень для одиноких

      Просыпаться по будильнику самостоятельно стало так привычно.       Раньше, когда Фрэнк был совсем маленьким, мама ласково будила его, гладя по голове и оголенным плечам; она иногда целовала его в лоб, мягко стаскивала одеяло, но не давала замёрзнуть нагретой коже — тут же обнимала пухлое тельце сына.       Сейчас же, два года живя отдельно от родителей, он уже отвык от ласки, тем более от более менее приятного пробуждения.       Благо сегодня ему не нужно было спешить на работу, поэтому его тело оторвалось от кровати только без четверти девять.       Юноша, все ещё сонно зевая и потирая глаза, пьет подостывший кофе, листая соцсети. На кухне немного теплее, чем в его комнате, но по полу от балконной двери все равно тянет холодом, и даже носки с тапочками с трудом спасают. Но Айеро привык и даже считает, что он в своем кофейном кардигане крупной вязки и в рождественских тапочках-оленях (которые он получил в подарок от мамы со словами «О боже, это те самые тапочки?! Ты лучшая!») выглядит довольно по-домашнему.       Дожевав наспех печенье, он принимается собираться. «Только оденься, пожалуйста, прилично, а то мы тебя знаем…»       Конечно его раздражала излишняя опека, а уж тем более факт того, что для своих родителей в свои двадцать он всё ещё тот маленький Фрэнк Энтони Томас Айеро-младший, заправляюший кончик галстука в брюки и прилизывающий свои волосы как детки из ужастиков, — несмышленыш, в общем. Но он же не дурачок, чтобы явиться на фотосессию в своих грязных кедах и рваной кофте, пахнущей потом…       Знаете тот охватывающий вас приступ радости и волнения, когда надеваете новые вещи? Будь то новая куртка или даже маленький значок с логотипом любимой рок-группы, ты все равно чувствуешь себя обновленным. У Фрэнка сейчас глупая, довольная улыбка и привычная лёгкая паранойя.       Он берег это коричневое шерстяное пальто, шапку и новые кеды на лучшие времена, однако планы пришлось изменить. Его же позвали на фотосессию! Боже мой, да его не фотографировали специально со времён съёмок выпускного альбома! Он же совсем не модель, он вообще не знает как вести себя перед камерой, но надеется, что хотя бы новый образ поможет ему выглядить в кадре хорошо, если не эффектно.       Ровно за час до назначенного времени он выходит из дома. В кармане нового пальто он пальцами поглаживает визитку с адресом места фотосессии, делая это в такт музыке в наушниках. Он качает головой под мелодию и с прикрытыми глазами представляет перед собой то помещение, где его будут снимать. Сколько там окон? Есть ли кофемашинка? Кто работает там ещё?       Интереснее всего становится персона фотографа, который приветственно улыбается ему, пряча половину лица за камерой.       Парень трясет головой, пытаясь отогнать от себя эти надоедливые мысли. Не хочется, знаете ли, признавать, что этот мистер Уэй просто чертовски хорош собой (даже в своей клоунской жилетке).       Проталкиваясь меж людей, теряясь на широких улицах среди туристов и огромных рекламных щитов, он всё-таки обходит Центральный парк и выходит прямо на Мэддисон-авеню. Нужным зданием оказывается самая ближняя к парку высотка, приветственно поблескивающая своим стеклянным фасадом на солнце.       Когда он приходит в нужную студию, то теряется: здесь человек тридцать и нигде нет Джерарда Уэя. От злости, что накопилась за нелегкий путь сюда, ему хочется закричать: «Да где этот грёбаный фотограф?! Я пол часа, мать вашу, искал нужную дверь, катаясь при этом на лифте, и вот я прихожу при всем параде, а его нет! Ну все, я буду жаловаться…». Так бы все и было, он клянётся счастливым медиатором, но… — Здравствуйте, вы работаете с мистером Уэем? — спрашивает парень, подошедший к нему из самой гущи толпы. Фрэнк замечает на себе пристальные взгляды окружающих. — Эм, нет… Я на фотосессию… — Хм, странно, ты так здорово одет! Что ж, нет, ребята, — теперь обернувшись к людям, прикрикивает паренёк, — он наш. Продолжаем ждать Уэя.       Пока толпа недовольно завозилась, обсуждая где носит этого загадочного фотографа, парень перед ним, вежливо протянув ему руку, представился: — Крис Браун. — Фрэнк Айеро, — пожал руку он, улыбнувшись в ответ. — Ты кто? — вот здесь Фрэнк растерялся — он же уже представился. Заметив замешательство во взгляде нового знакомого, Крис пояснил, — Я имею ввиду: художник, фотограф, может ты мим, — кто ты? — А, нет, я музыкант, — с непонятной гордостью за свой род деятельности заявляет он. — О, как раз вас-то у нас и дефицит. С тобой музыкантов всего трое.       Крис подозвал кого-то из толпы, указывая на пожилого дядечку и девушку в шапке растоманов. (Удивительно, как этот парень ловко общался со всеми. Если бы тот не представился первым, Айеро бы точно принял его за ассистента или типа того). Фрэнк и с ними познакомился, до конца не понимая, что здесь делает. — Крис, а ты не знаешь, что за фотосессия?       Взгляд у него такой невинный, любопытный. Новый знакомый улыбается, вставая по левое плечо от него и показушно взмахивая рукой: — Фотосессия про нас — уличных творцов! — восклицает он, вновь поворачиваясь к Айеро. — Я слышал, что начальство мистера Уэя захотело грандиозный социальный проект, и тот решил, что он будет посвящен нам.       Вот почему здесь так много похожих на него людей, и все они — творцы на улицах Нью-Йорка! Нет, конечно, он знает про то, что рисовать туристов и играть на улице иногда правда выгодно, и то, что этим занимаются многие, но вот лично ни с кем он знаком на был. Иногда зависть брала, когда, стоя на своем местечке в особенно плохие дни, он видел другие уличные группы, которые помогали друг другу, ждали, придерживали место. Одиночество, всё-таки, угнетает…       Входные двери громко хлопают, впуская со свежим воздухом такого долгожданного человека. — Всем доброе утро! Извините, задержался, сейчас подготовим место и начнем съёмку, готовьтесь! — Уэй, обросив всех мимолетным взглядом, быстро пересекает студию. За ним семенит девушка с непонятно рыжими волосами, неся какие-то внушительных размеров осветительные приборы.       Возиться начинают не только прибывшие фотографы, но и сами недомодели: кто-то пытается прихорошиться, другие — определиться с порядком съёмок, а третьи и подавно достают свои рабочие принадлежности.       Фрэнк понимает, что, видимо, не совсем понял, на что согласился.       Свой среди чужих, чужой среди своих — вот как он ощущает себя сейчас; ему неудобно стоять в новых вещах, без своей гитары, в недырявых джинсах. Будто он в дорогущей шубе, а под ней нагота. Неуютно, в общем.       Джерард, взъерошенный, перевозбуждённый, в простой белой футболке и черных штанах карго, оглашает порядок работы: сначала идут певцы и музыканты, потом актеры, художники, а за ними — прочие. Айеро в ожидании поджимает губы.       Чуйка (как свое чутье Фрэнк сам глупо называет) парня почти никогда не подводила. В детстве он даже думал, что он экстрасенс, и пробовал научиться управлять своими «способностями». Однако догадался, что это очередная бесполезная способность, в большинстве случаев приносящая ему больше хлопот и огорчений.       И сейчас, кажется, она его тоже не подвела.       Уэй, заметив его в углу, направляется прямо к нему, попутно успевая поздороваться с другими людьми. Он оказывается напротив юноши слишком быстро, глядя на него как-то возмущенно-раздраженно, как умеют только тетеньки в очередях с детьми, или когда им говорят просто невообразимые вещи по типу «здесь нельзя парковаться, мэм».       Скрестив руки на груди и перенеся вес на одну ногу, старший парень критично хмыкает. — Фрэнк, я просил придти тебя на фотосессию, — как бы стараясь пристыдить, произносит он.       Первое, что удивляет Айеро: он помнит его имя. Второе: творческие люди все странные. Нет, он по себе это прекрасно знает, но чтобы фотографы или операторы были такими загадочными личностями, говорящими загадками, — это впервые.       Он вопросительно приподнимает бровь, на что получает очередное хмыканье. — Я просил придти тебя, а не твою дорогую версию. — Извини? — Уже на ты? — Наконец-то хоть какая-то живость — появилась ухмылка. От нее, он бьётся об заклад, Фрэнк точно покраснел, смущённо отводя взгляд. А потом вновь поднимает его, чувствуя руки на своем теле. — Зачем ты так оделся? Мне нужен был настоящий Фрэнк Айеро — музыкант из Морнингсайдеского парка, самый талантливый и морозоустойчивый парень, а не жених на свадьбу. Нет, так не пойдет. Ты уж прости, но тебе придется вернуться сюда завтра, чтобы мы смогли поработать с тобой. И, пожалуйста, не совершай одних и тех же ошибок: будь собой.       Его дружественно хлопают по плечу, удаляясь на рабочее место.       Фрэнк, поражено глядя в спину Джерарда, растерянно разводит руками, как бы показывая, что не в силах понять его. Вернее, в силах, но просто страшно не хочется, ведь тогда он признает свое, от части, позерство.       В его сторону уже не смотрят, на него никто не обращает внимания. Даже те единственные зелёные глаза сосредоточены на картинке в объективе, а не на нем. Что ж, видимо, он не шутил. Поэтому, как можно скорее натянув шапку и застегнув пальто, он выходит из кабинета и самого здания, замерзая на улице мгновенно. — Черт, придется отпрашиваться и на завтра…       Обиженный, даже немного униженный, он отправляется на работу. — Зачем ты его отпустил? Парень выглядел потрясающе, нам бы такой пригодился, — замечает Кейт, меняя фон для снимков. — Он особенный, МакКей, и эту особенность нельзя упустить, — сообщая как бы простую истину, отвечает Джерард. Сделав пару снимков с новым фоном, он кивает себе, поправляя штатив. — И у меня на него другие планы. Что-то бо́льшее, чем все это.