Осень для одиноких

Seventeen — Peach Pit

      В фотостудии тоже бывает одиноко. Преимущественно ранним утром и вечером или же когда даже внутри тебя пустота.       Помещение номер 1268 в утренних косых лучах кажется холодным даже с этими причудливыми оранжевыми бликами на стенах. Декорации, предметы интерьера, одежда и аксессуары разных эпох, — все свалено, но хотя бы по разным кучкам; в воздухе над ними по-домашнему висит пыль, поблескивая. Немного помятые листы фонов напоминают о ещё не сделанной работе, а расставленные заранее лампы и отражатели — о заблаговременно выполненной.       Комната одновременно полна и так жестоко пуста.       Джерард, скрючившись в своем кресле, пролистывает сделанные вчера фото. Его начальство с радостью приняло его инициативу и теперь с тем же азартом просматривает материал. Но черт же его дёрнул заявить вчера на собрании, что свои снимки он отредактирует перед показом сам.       Вот ему и пришлось провести на работе всю ночь.       Он уже освежился, почистил зубы пальцем с пастой, вместо зубной щетки, и даже успел размяться, пройдясь туда-сюда с двенадцатого на первый этаж. Ещё осталось около часа до назначенной съёмки, поэтому он неспеша пьет кофе за компьютером.       Пару отредактированных снимков спустя Уэй с вымученным выражением лица откладывает с колен ноутбук и встаёт, прихватившись за поясницу.       Скоро придет Фрэнк Айеро.       Одно только имя стало вызывать у парня мягкую улыбку.       Джерард всегда был влюбчивым (наверное из-за профессиональной привычки заглядываться на людей). Он постоянно ощущал лёгкое чувство влюбленности, которое помогало ему творить и смотреть на мир под другим углом. Да и люди такие красивые, просто потрясающие, каждый в своей манере. Также он имел много ответных симпатий, но больше, чем очередное увлечение, это нельзя было назвать.       В голову Уэя, конечно, закрадывается мысль, что Фрэнк — не совсем увлечение, но все же опыт ему подсказывает, что к музыканту с невероятными карими глазами, обрамленными длинными ресницами, он скоро подостынет.       Вот опять он думает о нем… Нет, это просто работа, глупая и до безобразия прекрасная…       Свободный час пролетает незаметно, и в его обитель после тихого стука проходит Фрэнк. На нем сегодня та фиолетовая толстовка и порванные на коленке джинсы. Его волосы аккуратно причесаны, а челка лежит точно в круг его розоватого лица. За спиной у парня видна гитара. — Можно? — из вежливости спрашивает Фрэнк, хотя рыжеволосая девушка в коридоре сказала, что Уэй давно ждёт его у себя. — Да, проходи, — ровным тоном (опять же из вежливости) отвечает парень. Он пересекает комнату широкими шагами, вставая рядом с вошедшим. — Ничего не снимай, проходи прямо вон к той стене, где белый фон.       Глаза юноши прослеживают движения свободной руки старшего, и он перемещается за ней, вставая по стойке смирно, как солдатик. Под ним на полу крестики из скотча, вокруг всякие лампочки и фонарики, даже вентилятор есть, серьезно! Его ещё вчера поразила обстановка, но когда здесь ты только один без всей той шумящей толпы, здесь ощущаешь себя по-другому.       Парень удивленно-восхищенно вздыхает, изподлобья поглядывая на фотографа. Тут же его глаза окончательно становятся круглыми от удивления, когда он видит повиснувшую на стуле футболку. — Это футболка с рок фестиваля в Великобритании? — изумлённо выдыхает он, сразу же чувствуя себя неудобно за свое любопытство. Но Джерард, видно, так не считает, посмеиваясь. — Ага, та самая. Сам ее там покупал.       Пока бедный Айеро переваривает информацию, Джерард с широкой улыбкой ставит напротив него камеру и штатив, подключая дополнительный свет. — Она мне уже мала, но я от чего-то все равно таскаю ее с собой. Так, а пока постой пару минут смирно, я настрою аппаратуру.       Фрэнку неприятно осознавать, какой этот человек бывает разный. Как психолог, наверное, он должен был привыкнуть к подобному в жизни, но пока в первую очередь он — простой парнишка, которого сожрало одиночество и проблемы. И в этом образе он будто чувствует боль от мягкого теперь, тихого голоса фотографа.       Но просьбу он выполняет, замирая на месте.       Большинство считают, что люди сцены совершенно свободно и спокойно чувствуют себя перед людьми.       «Они же звёзды, они же постоянно в центре внимания», — фигня все это.       Наверное процента два от всех людей, работающих на сцене, добившихся славы и известности, с самого начала не боялись выступать на ней. И даже у них наверняка наставал момент, когда внимание к своей персоне отягощало.       Поэтому остальные девяносто восемь процентов медийных личностей точно испытывали дискомфорт в самом начале.       Джерард, смотря через камеру на свою модель, замечает, как тот испуган: плечи приподняты, выступают вперёд, в них старается спрятаться голова, от чего шеи почти не видно. Глазами юноша бегает по помещению в надежде задержаться хоть на каком-нибудь предмете — ему не хочется думать о том где он и для чего. — Ладно, все готово, — сообщает Уэй и берет камеру в руки. — Давай сделаем пару пробных снимков, а потом я скажу, что мне действительно нужно.       У Айеро уже со вчерашнего дня болит голова. Мало того, что ему пришлось слинять с работы ещё и сегодня, так от начальства двух его работ он выслушал столько, что просто ненавидел Джерарда и себя заодно. И после этого «потом я скажу, что мне действительно нужно» ему хочется сказать старшему пару ласковых и хлопнуть дверью, демонстрационнно уходя.       Но он только кивает, поправляя на себе ремень от чехла гитары.       Бесхребетный.       Звук спускающегося затвора то и дело облетает студию, заставляя Джерарда менять позы и свое местоположение. Он ищет лучший ракурс, лучший свет! Он не может испортить снимки с парнем-живым-искусством. — Так, теперь встань ко мне полубоком, — командует он.       Юноша, секунду подумав, полностью разворачивается вправо как на физкультуре, даже немного притопнув.       Джерард не может сдержать хихиканья, моментально славливая вопросительный и сердитый взгляд парня. — Нет, я говорю, ахах, встань полубоком, вот так, — продолжая смеяться, он показывает на себе нужную позу, которую музыкант принимает безошибочно и быстро.       Спустя пару минут таких несложных манипуляций и игры в «повторяйку» Уэй отходит к компьютеру. — Сними свою джинсовку и достань, пожалуйста, гитару.       Он сидит к Айеро спиной, от чего не может видеть замешательства на его румяном лице. До него долетает лишь тихое сопение и шуршание, звук бегущей по застежке собачки и глухой удар — оставленный на стуле пустой чехол.       Вновь взявшись за камеру, Джерард замирает. Музыкант невероятно красив. Эти короткие пальцы, обхватывающие гитарный гриф, эти волосы, угольными линиями располосавшие его лицо, а, о боже, этот взгляд, — все в мягком свете солнца выглядит как инсталляция на выставке гениального художника. Настолько красивых людей Джерард не видел.       Фрэнк увлеченно разглядывает что-то за окном. Его голова так правильно повернута в сторону, тело расслабленно и свободно. Уэй незаметно наводит на него объектив и снимает несколько кадров подряд, заставая вздрогнувшего юношу врасплох. На перепуганный расфокусированный взгляд старший не обращает внимания, лишь просматривает сделанные фото и, бинго — первое фото великолепно! Он думает, что тот дедуля и девушка-растоманка и рядом не стояли с парнем в перчатках без пальцев. — Это просто восторг! — Непонятно кого Джерард так нахваливает: свою гениальность или прирожденную модель, — да и неважно, ведь он чувствует себя окрыленным, поднятым в воздух потоками вдохновения и гармонии.       Фотограф подходит к тому стульчику, где на спинке висит фестивальная футболка, собирает свои волосы в маленький пучок у шеи и включает музыку. — Это поможет тебе расслабиться, — поясняет он, возвращаясь к штативу.       Джерард профессионал. К своим двадцати пяти он потрясающе умен и имеет работ больше, чем у Анри Картье-Брессона* (он, кстати, как и Анри поначалу учился на художника).       Нью-Йорк его вдохновлял (ибо это тот город, который он знает с рождения) и никогда не переставал удивлять. Неудивительно, что он мечтал остаться работать здесь, чего и добился, конечно же, огромным трудом. Сначала его работ никто не понимал, ведь у Джерарда было специфическое виденье мира, но позже, придя в одну из самых знаменитых фотостудий «Восторг» со своими снимками и высоко поднятым носом, он, наконец-то, обрёл признание.       Коллеги высоко ценили юного гения, как сами его прозвали (неспроста, что он доказывал много раз). Не сказать, что он был богат, но на хорошую жизнь более, чем хватало. И это в его-то годы!       Миссис Уэй всегда говорила, что ее сыновей миловал сам Господь.       И как профессионал, он сразу видит, что Фрэнк невероятно напряжён, даже если он мягко улыбается. Он пританцовывает, пытается позировать, но выглядит это дёшево, фальшиво как его вчерашний образ. — Стой, — будто повеливает Уэй, выключая музыку и переставая улыбаться в ответ.       Парень, точно марионетка, резко останавливается, становясь потерявшей интерес к происходящему куклой. Он устало оглядывается на Уэя, что усаживается на стуле поудобнее, даже не взяв в руки камеру. — Сыграй сам что-нибудь.       Гитару парень ловко берет в руки, проводя по струнам мозолями на пальцах.       Он уже говорил, что ему начинает нравиться?       Пока он думает, что сыграть, немного подтягивает струны, внимательный же Джерард не упускает возможность снять его, предварительно сменив объектив. Сначала он снимает детали, отдельные кусочки, затем профиль сладкоголосого юноши, а там… Он и подавно забывает о том, зачем вообще здесь находится.       Музыка перестает литься из инструмента внезапно, слова не вытекают изо рта с вишневым губами. В комнате становится тихо, как и в головах обоих. — Фрэнк, знаешь, — закинув ногу на ногу и усевшись удобнее, чем возможно на высоком стуле, говорит Джерард, — я хочу сказать тебе кое-что. — Что же? — как можно сдержаннее спрашивает тот, поглаживая гитару.       Уэй указывает ему рукой на стул рядом, куда он моментально присаживается, умещая на коленях гитару. Он выжидающе смотрит в сторону фотографа, будто задумавшегося, стоит ли ему продолжать. — Ты красивый. — «В голове звучало лучше», — про себя отмечает Джерард. Он отводит глаза, понимая, как глупо и не к месту это прозвучало. — Ты правда очень красивый, Фрэнк. Когда я впервые увидел тебя, то подумал «вау, я обязан сфотографировать этого парня!». Я прямо почувствовал, что ты какой-то удивительный, а я, запомни, я никогда не ошибаюсь. Ты — мечта фотографа, Фрэнк.       Конечно глупо было бы верить словам чужого человека… Но он верит. Такой наивный, бездомный щенок, ищущий ласку в каждом прохожем. Только вот он не искал любви, а она внезапно свалилась.       В груди тепло, щеки давно горят, а губы напротив так и манят, зовут сцеловать с них все неозвученное. Джерард выглядит так привлекательно и трогательно, когда смотрит ему в глаза. Ему так важно сказать это сейчас, чтобы не захлебнуться в нахлынувших чувствах.       Но он робко улыбается, слезая со стула. — Спасибо, Джерард, ты тоже потрясающий…       Фотограф кротко улыбается, за секунды вставая и обнимая потрясенного до глубины души юношу. Он не чувствует, как того трясет, и уж тем более не знает, что трясти его будет всю следующую неделю.       Они быстро отпускают друг друга, тихонько посмеиваясь.       Джерард садится за компьютер, подключая к нему карту памяти с фотоаппарата, и забывается в работе. Он краем уха слышит, как Айеро собирается, подходит к двери. С поворотом дверной ручки он встаёт, окликая паренька.  — Держи, мне она все равно не нужна, а тебе подойдёт.       В руки Фрэнка опускается мягкая хлопчатая футболка с рок-фестиваля. Ткань в некоторых местах протерта от стирок, пахнет порошком и чем-то сладким. Написанные на спине футболки названия групп и дата проведения фестиваля немного выцвели.       Дороже этой старой вещи он не знает. — Нет, ты… — Возьми, я настаиваю. Это тебе мой личный подарок, — Джерард улыбается во все тридцать два, поправляя выбившуюся из пучка прядку, — чтобы ты вспоминал…       У музыканта нет слов. Ни взять, ни принять не может, а руки так и вцепляются в мягкие складки. Он с благоговением заваливает фотографа очередными «спасибо!» и «никогда не забуду!», но обнять боится. — Деньги за работу возьми у Кейт, такая рыжеволосая в коридоре. — Да-да, понял, — живо кивает он. — Супер, — кивает старший, немного покачиваясь от неловкости. Фрэнк с румяным от смущения лицом производит на него какой-то наркотический эффект. — Приду как-нибудь тебя проведать? — Да, почему бы… — Хорошо, — перебивает он, — тогда не пропадай. — Ты тоже, — бросает музыкант, наконец закрывая за собой дверь.       В фотостудии вновь становится одиноко, но как-то по-летнему тепло.       Фрэнк, получив деньги, даже не подсчитывает их. Его волнует только обладатель футболки в его руках, отчего он задумчиво вертит меж пальцев визитку со всеми его контактами, поглядывая на нее. Может ли что-то из этого выйти?