Ты, в коричневом пальто, я, исчадье распродаж. Ты — никто, и я — никто. Вместе мы — почти пейзаж.
Джерард снова бежит. Бежит вниз по лестнице фотостудии, бежит по улицам и сквозь парк. Он бежит, не пытаясь запахнуть пальто, чьи подолы наполняются ветром, точно паруса; игнорирует он и звонящий, прямо как три недели назад, телефон, и свои беспокойные мысли. «Я не спортсмен, чтобы бегать, — думает он, — и никогда мне не заплатят столько, чтобы вылечить мои нервы. Тогда какого черта я вообще это делаю?» «…Желание или обязанность? Страсть или покорство?..» Ответы. Любой ответ несёт за собой последствие. И Джерард боится узнать, что может повлечь за собой его вопрос. От переживаний вся энергия уходит в ноги: он несётся до вдоль и поперек исхоженого, знакомого перекрестка. Перескакивает бордюры, обгоняет людей, вылетает из Центрального парка и бежит последние метры ради одного ответа. Когда-то кем-то было сказано: «Человек — это не ответ. Не делай человека ответом, потому что это не так. Ты сам должен найти ответ». Но у него это вышло случайно. Фрэнк не ответ, он знает, но… Все же единственное, что заставляет его притормозить, это взгляд; тот самый взгляд прямо через толпу, машины и широкую улицу. Те ореховые глаза даже без солнца блестят, играют. И их блики, точно спасительный свет маяка, радуют тебя и притягивают. — Привет! — пропевает запыхавшийся Уэй, оказавшись прямо перед юношей. — Привет, — роняет Айеро, улыбаясь и глазами, — у тебя перерыв? — Ага, хотя уже почти нет. Короче, вот уже закончится скоро, но да ладно… да, не важно… Произнесенный самим собой какой-то винегрет из слов заставляет Джерарда хихикнуть, закатив глаза. Он видит мягкую улыбку на розовом пухлом лице и чувствует себя крайне неловко. Улыбающийся, он стоит в распахнутом пальто, жадно глотая воздух, но чувствует, как согревается то ли от бега, то ли от парня-солнышка перед ним; Айеро такой загадочный. — Не заболеешь? — спрашивает Фрэнк. — Ты говорил, у тебя хрупкие связки… — Нет-нет, я в порядке, — выдыхает шумно он. — И окончательно сорвать голос и испортить связки мне может только холодный воздух, а сейчас… тянет всего-то на бронхит или типа того. — Ты такой странный, — вживую смех Фрэнка прекраснее, чем в голосовом сообщении. Свой смех Уэй призирает, потому улыбается одними губами, кивая. — Да, я, наверное, по-хорошему сумасшедший, — пожимает плечами он, наконец кутаясь в пальто и легкий, молочного цвета шарф. — У меня сегодня нет смены в музыкальном, — как бы мимоходом бросает Айеро, — может выпьем вместе кофе? — О, нет-нет, прости, — говорит Джерард, — столько работы накопилось да и не уйду я вот так просто от балды. Фрэнк, изо всех сил пытаясь не показать своего огорчения, вздыхает. От улыбки не остаётся и следа, а щеки теперь розовеют от щиплющего холодного ветра, а не от смущения. Неужели после того душевного вечера в кафе Фрэнк для него все ещё «от балды»? — Понятно, — говорит он. Юноша опускает глаза вниз, затем и голову; он занимает себя настройкой гитары, ловко бегая пальцами по струнам. На лицо падает его черная челка, а Джерарду кажется, будто художник, писавший музыканта, случайно пролил черную гуашь, размазав лицо и небо — наползли тучи. Старший сует руки в карманы, похлопывая замёрзшие ляжки через них. Он не представляет как Фрэнк терпит этот холод, оставаясь в джинсовке и толстовке. — Я чего пришел-то, — снова говорит Уэй, обращая на себя внимание парня, — я хотел попросить тебя кое о чем… Да, Джерард часто ведёт себя неправильно. Наверное он всё-таки эгоист. Но Айеро сейчас так наплевать на все эти мелочи прямо с высокой колокольни! Этот мягкий, немного виноватый взгляд горящих от идей глаз, эти сухие руки с синими от холода ногтями, а эти губы, что так удивлённо приоткрываются, когда Фрэнк с инициативой кивает ему, показывая всем своим видом, что хочет его выслушать. Фрэнк сейчас слишком влюблен, пусть критики идут нахрен. — О чем же? — Я, знаешь… — Джерард как-то пристыженно отводит взгляд, как будто сомневаясь в своем решении. — Я бы хотел попросить тебя снова поработать для меня… Фрэнк с подозрением хмурится: — Хорошо… — Нет, ты дослушай… — Успокойся, Джерард, мне не сложно, — он в примирительном жесте поднимает руки, сразу улыбаясь, — мне даже понравилось сниматься в тот раз. И зарплата неплохая. — Да, зарплата, конечно, — бормочет куда-то в складки шарфа фотограф. — Я обязательно снимусь. А для чего? Твой очередной проект? — Н-нет, там… Там другое. Проект одной студии, они спёрли мою идею работы с непрофессиональными моделями, но сами — какая жалость! — не вкуривают как с ними работать. Поэтому я беру на себя часть авторства и съёмку. — Круто, — кивает Фрэнк, даже немного покачиваясь на месте. — А это будет напечатано? — Нет, вроде… Я не знаю. — Ладно, не важно, я приду. — Нет, — повышает голос Джерард, даже вынимая руки из карманов. Он выглядит таким нервным и расстроенным, как Эдвард руки-ножницы, когда ревновал Ким; и парню не по себе от его взгляда. — Ты не дослушал, я должен сказать… Это необычная съёмка. — В плане? Вопрос, как заслуженная оплеуха, заставляет замереть на месте. Чуть наклонившись, чтобы быть на одном уровне с музыкантом, Джерард замирает, кусая нижнюю губу. Он понимает чреватой чего может стать его предложение, но давайте честно: он сам хочет этой съёмки, но, боже! разве он удержит себя? И разве Фрэнку будет приятно? Айеро же наивно улыбается, выпуская из рук гитару, позволяя ей болтаться на ремне, подобно тому, как подвешено пылкое сердце в нем. — Давай по-другому. Там будут такие надувные куклы, что машут руками или на ветру танцуют сами? — Эм, нет… — А тарантулы? — Нет. — Множество личинок, насекомые или что-то травмоопасное? — Нет. — Вот видишь! Ничего страшного, я приду. Джерард замолкает. Его просто обезоруживает этот голос и улыбка с ямочками. — Но ты не понимаешь… — Единственное, чего я не понимаю, так это как мне оплатить учебу, и почему ты ведёшь себя так, будто не изливал мне душу в Хэллоуин. — Старший меняется в лице, пока наблюдает за невыносимым спокойствием и улыбкой на чужом. — О, а ещё я не понимаю почему ты до сих пор здесь — у тебя давно закончился перерыв. — Что? В ту же секунду его телефон начинает пищать, а Фрэнк легко пожимает плечами. И пока Кейт кричит на него за невыполненную работу и очередное опоздание, Джерард, сопя и суетясь, сует исписанный стикер Фрэнку, убегая в свой офис. Парень с тоской смотрит на привычный адрес и время, вспоминая как в свой день рождения был самым счастливым человеком, слушая рассказы Уэя про жизнь, читая тому нотации и обнимая его у подъезда своего дома на другом конце города.***
«Твою мать. Господи, какой же я идиот», — думает Фрэнк, — «Это же надо было так… попасть». Когда он сегодня надевал пальто в прихожей и приглаживал волосы, он и не думал зачем это делает. Когда он спешил в фотостудию, он думал, что все ради денег. Когда он оказался там, поздоровался с Кейт и уселся ждать Уэя в его футболке, то понял, что дело далеко не в деньгах. А сейчас, стоя с раскрытым ртом посреди теплого помещения, слыша от волнения лишь шум сердца и ветер за окном, он понимает, насколько сильно он влюбился. — Ты не предупредил?! — Я говорил ему, он… — Нет, Джерард, ты не сказал ему, вот кому ты врешь? Ты в курсе, что это нарушение… — Рабочего кодекса, я знаю, черт возьми! Но он не стал слушать, а я опаздывал, и ты позвонила… Хватит кричать на меня! Взрослые всегда ругаются шепотом, чтобы не расстроить и не волновать своих детей. Так делали мистер и миссис Айеро, а когда малыш Фрэнки заставал их за разборками, то все их внимание переключалось на него, и они всей семьей разбирали ссору и мирились. Ему прямо сейчас так захотелось позвонить маме. Но он стоит напротив двух профессиональных, ругающихся шепотом друг с другом фотографов и просто хочет провалиться под землю, желательно прямо с этого двенадцатого этажа. Любовь не только слепа, но и глуха. — Фрэнк, — начинает МакКей, делая шаг вперёд к нему, такому взволнованному и опешевшему, — мы поймём, если… — Если ты захочешь отказаться, — подаёт голос Джерард, вставая рядом с девушкой, а не оставаясь позади нее. — Я обязан был сказать тебе, несмотря ни на что. — Н-ничего, — говорит Фрэнк, — я сам виноват. Я буду с-сниматься. Удивлённые вытянутые лица фотографов надо было видеть! — То есть как будешь? — восклицает Кейт. — Я же обещал, — слишком легко пожимает он плечами, — и я справлюсь. Вам, наверняка, дорого отказываться от фотосессии и все такое… Так что, да, я сделаю это. Все время он смотрел Джерарду в глаза. В те самые большие зеленоватые глаза, чей взгляд может быть настолько холодным и до анемения тёплым одновременно. Но сейчас они смотрят с огромной благодарностью, даже, быть может, с желанием выразить благодарность словами за чашкой кофе. Они блестят от освещения площадки, скрываются за тонкими веками на секунду и снова дарят тепло, поддержку. — Тогда мы сейчас начнём, — говорит хозяин этих глаз, а сами они теперь смотрят на девушку, — только Кейт нас оставит. — Вам точно не нужна помощь?.. — Нет, Кейти, ступай, я… все сам, все сам. Джерард показушно вздыхает, будто жалея себя, и отправляется с девушкой до двери. Фрэнку показалось, или он ее выпроваживает? Причем торопясь, спотыкаясь о новый половичок и обувную полку. Может Уэй это все специально?.. Дверь закрывается, отвлекая Фрэнка от теребения своего кардигана. Он вздрагивает, ежась, пряча голову в плечи, хотя в комнате тепло. Парень ловит чужой взгляд на себе, а потом вздыхает, топчась на месте. — Мне..? — Да-да, можешь… Можешь раздеваться. — Джерард отходит к столу с аппаратурой, отворачиваясь от него. Он трясущимися руками крепит вспышку и объектив, боясь обернуться. Фрэнк боязно обнимает свои плечи, глядя в окно. Косой дождь беспощадно хлещет по стеклу. Небо темное, даже чёрное, везде время от времени вспыхивают молнии, и звуки грома долетают даже до него, заставляя мурашки броситься в рассыпную под кожей. Шторм на улице похож на конец света. И Фрэнк закрывает глаза, вдыхая полной грудью, готовый умереть… Щелчок, что раздается после съёмки, возвращает в реальность. Он часто стал зависать просто так. Джерард довольно кивает самому себе, поглядывая на сделанный снимок пока одетого парня. Его глаза плавно перебегают на юношу: — Ты уверен? — Да, я просто… задумался, — оправдывается тот. — По тебе видно, — хмыкает Джерард. Айеро думает сбежать. Черт возьми, Эван был прав на его счёт: влюбленный озабоченный придурок. И из-за поглотившего чувства любви, запутанности в том, кто они друг для друга, он просто так, оказывается, согласился на полуобнажённую фотосессию! Глупый, наивный сосунок! Он ругает себя (а что ещё делать? по головке погладить?!), краем глаза видя возню фотографа на его рабочем месте, а потом и его руки, тянущиеся к нему. — Можно я помогу тебе? — вкрадчиво, тихо. — Нужно быстрее, да? — огорчённо спрашивает Фрэнк. — Нет, — они вместе поворачиваются к камере боком, смотря друг на друга пристально, словно выискивая в чужих глазах созвездия, — я правда хочу помочь тебе. Будто садовник, касающийся первого, долгожданного плода на своём многострадальном деревце, Уэй прикасается к вязаному кардигану музыканта; его пальцы подрагивают, и Фрэнк видит это, ведь глазами впивается в них, постепенно охватывающих его руки на предплечьях. Камера щелкает затвором — режим постоянной серии снимков. Но обоим не до работы, сейчас важны лишь длинные пальцы старшего на замёрзшей юной коже. Айеро не знает, что он чувствует: какой-то калейдоскоп, фейерверк эмоций! Под заботливым, восхищённым взглядом Джерарда он дрожит и обмякает. Он становится тряпичной куклой, с которой позволено играться. С плечь падает кардиган, оставляя юношу в футболке. — Я был прав — она тебе очень идёт, –подмечает Уэй, широкими ладонями оглаживая острые плечи под мягкими рукавами своей бывшей футболки. — Спасибо, — выдавливает музыкант, покорно поднимая руки. Футболка тоже падает на пол, забирая с собой часть тепла. — Фрэнки… Джерард очаровано смотрит на парня, за руки поворачивая к камере. Он дышит глубоко и жадно, оглядывая завитки волос на груди и дорожку из них, ускользающую под джинсы. Наверное последнее, чтобы он желал видеть перед смертью, так это его: такого беззащитного, встревоженного, плачущего… — Фрэнк? Напротив стеклянные, полные слез глаза. Дыхание горячее, прямо из глубины груди. — Что случилось? — Ты… — Что? — Я… Ох, Джерард, не смотри на меня так! Он не успевает убежать. Его руки ухватывают за запястья, а голову прижимают к груди. Парень не может дышать, пытается вырваться, чем только разбивает сердца обоих. Это всё так много. Он чувствует себя пропащим, слабым настолько, что ломается подобно грифелю карандаша в руках художника-неумельца. Его пальцы вцепляются в джемпер Уэя, скручивают и жмут ткань, пока он сам утыкается носом в оголенную ключицу. Его смоляные волосы, похожие сегодня на искусственный мех, пушатся и путаются, оказавшись меж пальцев Джерарда. Фрэнк жмурится, прижимая руки к своей груди сильнее, пока его самого заботливо прижимают к теплой ткани и коже. — Фрэнки, ты так красив… — нашёптывает Джерард между громкими звуками съёмки, — Ты бы видел себя моим глазами, господи боже. — Джерард… — Ч-ш-ш-ш, не волнуйся, — он нежно прижимает его напоследок, затем наклоняясь к нему. Сбой в матрице, столкновение двух миров, парадокс, становящийся реальностью, — вот на что похож кроткий поцелуй в щеку от любимого человека. Ты забываешь как дышать, пока через твое тело словно пробегает ток и любовь, и тебе невыносимо плохо. Фрэнк и правда не дышит, ощущая на своей щеке желанные губы. — Ох… — Ты просто сногсшибательный… — хвалит Джерард, поглаживая большим пальцем место своего поцелуя. Парень льнет к нему, прикрывая глаза. Джерард заходит ему за спину, аккуратно кладя руки на талию. Он так осторожен и заботлив. (Как будущий психолог, Айеро может с уверенностью сказать, что на Земле осталось около 25% людей, беспокоющихся о чувствах партнёров. И ему приятно чувствовать это на себе.) Парень перетаптывается на месте в каком-то нетерпении, а, почувствовав поцелуи на загривке, закатывает глаза, как-то протяжно, с голосом выдыхая. Ему в шею хихикают. — Тыква? Серьезно? — удивляется Джерард, целуя татуировку меж лопаток, и продолжает блуждать руками по мягким бокам парня. — Я же родился в Хэллоуин, — пытаясь повернуться, выдыхает младший. — Я набил ее на совершеннолетие… — Твое тело создано для татуировок, — шепчет Джерард. «Мое тело создано для тебя», — про себя отмечает Фрэнк. Он откидывает голову на плечо фотографа, так пошло раскрывая рот. Он весь дрожит, тяжелеет с каждой секундой и грозится рухнуть на пол, — однако Джерард прижимает его к себе так плотно, словно физически нуждаясь в его голой коже, — и это кажется реальным: падение, фотостудия, гроза за окном… — Фрэнки, я так долго искал тебя… Черт, ты просто поверить не можешь как меня сейчас рвет на части, — в словах столько боли, а он шепчет их. Шепчет прямо в полыхающее ухо, чуть-чуть касаясь кожи губами. Фрэнк не хочет терять контроль, но делает это. Он позволяет себе проскулить имя парня, а ему позволяют припасть к вспотевшей, длинной шее, уткнувшись в нижнюю челюсть носом. В руке каждый зажимает волосы друг друга, другой рукой теснее придвигая чужое тело. Головы кружатся, комната кружится, все в этом мире кружится — лишь они стоят под прицелом фотоаппарата и спасаются от одиночества друг в друге.***
Спустя пару часов… — Я пришлю фотографии через пару дней, — говорит Джерард, внимательно наблюдая за тем, как заматывает на своей шее шарф младший. — Хорошо, — кивает Айеро, оглядывая себя в зеркало. Он понуро смотрит на свое отражение, понимая, что пальто наверняка случайно запачкается грязью. Парень прикусывает губу, но тут же отпускает ее, улыбаясь, — Уэй подошёл сзади, обнимая парня, что стал ещё мягче со всеми слоями одежды. В зеркале видны лишь закрытые глаза музыканта и макушка старшего, что целует того куда-то в пятый позвонок. — Спасибо, Фрэнк, — он точно кот — баданиями и сощуренными глазами показывает свою благодарность. Фрэнк невнятно мычит, поворачиваясь в руках фотографа и обнимая в ответ. Оба отстраняются с пунцовыми щеками и носами, улыбаясь. — Напишешь мне утром? — как-то жалобно полу просит, полу спрашивает юноша. — Я напишу раньше, — заверяет Уэй. — Пока, Джи, — удовлетворённо пропевает Фрэнк, на что получает такое же сладкое: — До встречи, Фрэнки.***
Джерард фотограф! : «Вот видишь, я написал раньше» Сегодня, 21:03