Немного веры в себя.

      Переезд был недолгим, и быстро попрощавшись с семьёй Мидория, мы улетели в Америку. Выгрузив свои чемоданы по приезде в Америку, мы заселились в приобретенной квартире в самом центре Нью-Йорка. Конечно же, я на это совершенно не обратила внимания, растущая апатия и ненависть к самой себе лишь прогрессировали, что отражалось на общем положении и настроении в семье. Мама пыталась больше времени проводить со мной, отец, в желании найти специалиста, который бы объяснил моё поведение, работал не покладая рук, чтобы оплатить даже самых дорогих специалистов. На работе отца такому радовались. Его продуктивность в компании возрастала от месяца к месяцу, и такое лицемерие компании по отношению к беде в семье её сотрудника лишь больше подогревала мою ненависть. На работе матери была несколько другая ситуация, так как она работает с психически неуравновешенными людьми. К проблеме моей мамы сотрудники отнеслись почти как к своей личной. Такое поведение сотрудников клиники на очень острую ситуацию в семье давало матери положительный заряд бодрости и уверенности в том, что рано или поздно ситуация разрешится. Мне же, как я говорила, было всё до лампочки, я перестала существовать как человек в социальном плане, мне было совершенно плевать на всё: на свою внешность, на своё поведение, на проблемы в семье. Я действовала словно по команде: вставала, ела, приводила себя в относительный порядок, шла в новый детский садик, а затем дожидалась конца дня, опять ела, засыпала и всё повторялось раз за разом. Создавалось такое впечатление, словно моя жизнь была записана на пленку и теперь без конца повторялась. И, по идее, это должно было хоть как-то меня растормошить, но нет, мне всё так же было всё равно на себя и на других.       Единственное, что более-менее во мне осталось — это желание не прекращать общение с семьей Мидория. Когда я возвращалась из поездки по очередным специалистам, которые устраивал мой отец, я мельком видела какие-то вещи, относящиеся к интересам Изуку, и просила отца их купить. Пожалуй, вот такое желание хоть что-то сделать без конца радовала мою семью, но меня это не трогало. Помимо того, что я периодически дарила подарки Изуку и Инко-сан, я не прекращала переписываться с ними, хотя над тем, что рассказать в очередном письме, я думала от пары дней до пары недель и как правило, такие письма больше чем на одну страницу никогда не выходили. Моя жизнь не пестрит больше красками и всё то, что раньше было интересно, стало таким серым и блеклым, что я не могла рассказать ни о чём. Порой приходилось сочинять, чтобы хоть как-то показать, что в моей жизни не всё так плохо. Хотя на самом деле, всё было хуже некуда.       Да, я невольно подорвала отношения между отцом и матерью. Всё чаще я слышала их задушевные разговоры обо мне на кухне, когда на меня в очередной раз нападала бессонница. Такие разговоры не были приятными, мать и отец всё чаще и чаще поднимали вопрос о том, а кто виноват в моём состоянии? Ведь не зря же почти все специалисты, которые меня смотрели, говорили, что я полностью здорова. Иногда родители винили во всём генетику, иногда были упреки в сторону работы матери, ещё чаще слышались слова о том, что это всё из-за того, что папа постоянно пропадает на работе и мало показывает свою любовь по отношению ко мне. Причины искали долго и со вкусом, жарко ненавидели друг друга, однако все эти споры совершенно не приближали моих родителей к решению проблемы. Так день за днём потихоньку прошёл целый год. И если финансово в нашей семье всё было стабильно, то эмоционально родители едва не довели семью до развода, но титаническими усилиями и пониманием, что так будет ещё хуже, они держались как утопленники друг за друга. Мне же исполнилось шесть лет и буквально через пару месяцев у меня начнется новый этап в жизни — школа.       И тут бы начать скулить о том, что я взрослый человек и школу давным-давно закончила, но у меня даже на это сил абсолютно не было; можно сказать, что в моей душе поселилась нескончаемая лень. Возможно, если бы этого чувства не было, я бы хоть как-то боролась со своей апатией, которая точно так же прочно поселилась в моей душе, но я оказалась слабым человеком, не способной разобраться в самой себе. В школе я стала полноценной белой вороной. Мой слегка неряшливый вид, пустота в глазах и полное безэмоциональное лицо совершенно не давали мне возможности спокойно влиться в этот коллектив, а школьники известны тем, что не дают спокойной жизни тем, кто от них отличается. Вот и мне не давали спокойной жизни. В начале, конечно же, меня пытались понять, но мои односложные фразы и взгляд, который говорил о том, что я их не жалую, прекратили все попытки более-менее нормальных детей разобраться, что же творится в моей душе. Не добавлял очков спокойствия в мою копилку тот факт, что я хоть и имела причуду, но совершенно не могла ей пользоваться.       Как я уже говорила, моя причуда была завязана на эмоциях, и чем положительнее они были, тем проще мне было лечить других людей. Вот только у меня положительных эмоций совершенно не было, поэтому вылечить я не могла абсолютно никого и, когда меня искренне, от всей души, просили подлечить хотя бы мелкий порез, моя причуда мне не поддавалась. Поэтому мне дали новую кличку — Dummy. Что на моём родном языке (немецком) звучало точно так же, как и кличка Деку — бесполезная. Ирония судьбы как-никак. Теперь я, можно так сказать, надела шкуру моего лучшего друга, и такой ненависти к другим я давным-давно не чувствовала, можно так сказать, я почувствовала себя несколько легче, раз хоть какие-то чувства во мне всё ещё живы.       Единственным плюсом в моём положении было то, что нас распределили в дополнительные кружки, что было обязательным, а так как меня знали почти все кому не лень, брать меня в свои школьные кружки никто не хотел. Кроме одного человека. Японец по имени Сенку Шишигами. Я даже удивилась, так как этот мальчишка был вылитым персонажем из некогда просмотренным мной в прошлой жизни аниме — Доктор Стоун. Запомнила я этого персонажа по двум причинам. Первое — это его необычная внешность, а именно волосы, которые напоминали мне лук порей, а второе — его одержимость наукой.       В мире, где люди почти забили на такое слово, как наука и технический прогресс, это было настолько необычно, что даже у меня пробилось маленькое чувство удивления и, можно даже сказать, восхищения. Сенку точно так же, как я, был белой вороной, вот только если у меня совершенно не было никаких друзей, то у красноглазого блондина было их целых два. Майкл Флиц — чистокровный американец, увлекающийся американским футболом, который также восхищается своим другом детства — Сенку Шишигами. История их дружбы берет начало из конфликта между Сенку и другими детьми на почве того, что Шишигами, во-первых, беспричудный, а во-вторых не восхищается причудами и положил всю свою сущность во имя науки и продвижения научного прогресса. Доминика Штейн — ребёнок, рождённый от брака между чистокровным немцем и чистокровной француженкой. Милейшее создание, которое любит кропотливую работу, такую как вязание, вышивание, сбор мозайки. Познакомилась она с этими двумя индивидами случайным образом.       Насколько я поняла, Сенку хотел сделать макеты себя и Майкла для очередного эксперимента, и Майкл вспомнил о том, что в клубе рукоделия находилась его соседка по прошлому месту жительства, и, решив попытать удачу, спросил, не поможет ли она им. Доминика согласилась, и это дало начало новой крепкой дружбе. Общение с Сенку на Доминику и Майкла совершенно не повлияло, они оба были общительными и поэтому многие закрывали глаза на их дружбу с чудным мальчиком. Но когда в их компании появилась я, шепотки некоторых людей стали как никогда слышны. Вначале я хотела прекратить своё общение с этими людьми, но Сенку сказал, что раз их отпугивает то, что мы слегка отличаемся от них, это говорит о том, что они тем более не заслуживают нашего внимания и общения. Такие слова были очень для меня важны, они, можно сказать, заставили меня вновь начать борьбу с собственными, так сказать, демонами.       Новое знакомство также дало толчок для моей семьи. Видя, что я изменилась в лучшую сторону, в семье, можно так сказать, воскресла надежда, да и отец стал пропадать на работе не только потому, что хотел избежать конфликтов в семье, но и потому, что вновь стал копить деньги на бесполезных, по-моему скромному мнению, специалистов по психиатрии и причудам. Также мои письма Изуку стали более объемными и, как написал в письме Мидория, полными жизни. Я не могу отрицать того, что вместе с Шишигами и его компанией было намного проще. Я всё так же была апатична, но они на меня не давили взглядом и не презирали за то, что я не могу использовать собственную причуду. Сенку вообще не парился на этот счёт. Как он говорил — «Мы двадцать два века жили без причуд и сейчас выживем без них». Такая позиция меня очень мотивировала, хотя если учесть, что причуда Доминики — это в изменение цвета глаз, а у Майкла небольшое усиление рук, то позиция Сенку была как никогда оправдана. Ведь по сути, лишь у десяти процентов людей причуда является важной для общества. Как, например, моя причуда исцеления, ведь благодаря ей, я могу спасти чью-то жизнь; а вот причуда Доминики ничем ей не поможет, тем более, не поможет раненому человеку.       Думая об этом довольно часто, я загорелась слабеньким желанием вновь научиться помогать людям своей причудой. Когда я об этом сказала родителям, они, как бы это смешно ни звучало, расплакались. Так было от чего плакать. Почти полтора года их единственному ребёнку было почти плевать на собственную жизнь, а теперь он говорит о том, что он хочет вновь использовать свою причуду для того, чтобы помогать кому-то. Думая об этом, у меня перед глазами всё чаще и чаще мелькало лицо моего друга, которого я оставила в Японии. Изуку Мидория. Если честно, я не ожидала, что моё состояние хоть как-то изменится, но произошло в моей жизни произошло два случая, которые помогли преодолеть столь тяжелое испытание, которое свалилось на мою душу.       Из-за того, что в семье стало несколько проще, родители у меня налаживали некогда былую связь друг с другом, что вылилось в такой мини-медовый месяц. Не видеть любовь в глазах родителей по отношению друг к другу было невозможно и порой они предупреждали, что будут задерживаться вечером на работе, пытаясь убедить меня, что они не уходят на очередное свидание. Я бы посмеялась, но лишь пожала плечами, но где-то там глубоко в себе, радовалась за них. Последствия этого мини-медового месяца мы увидели через пару недель. На очередном осмотре мамы у её штатного врача, этот самый доктор сказал, что мама беременна. Лицо отца была бесценным, и я искренне порадовалась, что у меня в тот момент в руках находился фотоаппарат. Я уже и не помню причину, по которой он у меня был, но фотография оказалась крайне забавной. Мама тоже была несколько обескуражена тем, что беременна. Буквально пару месяцев назад казалось, что семья на грани развода, а теперь она несёт под сердцем еще одну жизнь. Вот только меня мамина беременность никак не впечатлила. Но поскольку никаких негативных эмоций я не испытывала, родители вздохнули с огромным облегчением. Я даже задавалась вопросом, а смогли бы они решиться на аборт, если бы я была категорически против? Если честно, то ответ скорее всего был бы положительным, вот только в семье… Чего уж врать, семьи скорее всего больше не было.       Второе важное событие, которое сдвинуло моё состояние с мёртвой точки — это помощь папиного коллеги. Несмотря на то, что офис в Нью-Йорке открылся больше года назад и большинство сотрудников было переведено со старых мест работы, некоторые специалисты все еще прибывали на новое место работы, и таким оказался тот самый папин знакомый. Михаил Васильевич Субботин — хоть и был чистокровным русским с классической славянской внешностью, был чрезвычайно умен и не в меру любопытным. И вот, приехав на новое место работы, он заметил, что отец вечно берёт подработки. Михаил поинтересовался у отца, в чём заключается его одержимость этими самыми подработками, ведь отец зарабатывал намного больше, чем сам Михаил. Папа вначале не хотел говорить, но через пару дней, устав от любопытного голубоглазого блондина, ответил, что подработки ему нужны, чтобы оплатить специалистов, которые могли бы дать ответ на то, что творится с его дочерью. Михаил покачал головой и спросил, а что собственно с его дочерью не так? Отец рассказал. Рассказал со вкусом, толком и расстановкой. Как говорится, прорвало плотину, и весь поток воды, которую она сдерживала, вылился на бедные уши бедного Михаила.       Михаил, слегка вяло покачав головой на искренний вопрос отца, всё ли с ним хорошо, сказал, что ему искренне жаль отца, и ушёл едва живой к себе домой, где явно по полочкам разобрал всё то, что рассказал ему отец. А на следующий день, сияя словно начищенный до блеска пятак, сказал отцу, что скорее всего знает решение его проблемы. Отец начал скептически относиться к этому, но решил послушать довольно доброго человека и, пожалуй, единственного, кому было не наплевать на его проблему. Михаил рассказал, что хоть в России довольно нестабильная ситуация из-за причуд, есть в городе Владивосток женщина, которая как раз лечит таких, как его дочь. Полностью апатичных к жизни людей.       Возможно, она как раз-таки и поможет отцу, ведь Михаил был у неё один раз, когда у него был крайне тяжелый период в жизни. Судя по тому, как отец сглотнул, было это что-то ужасное. Поэтому, через месяц отец в очередной раз, держа меня за руку, вошел в дверь однокомнатной квартирки, где жила эта самая женщина. Женщина была обычная на вид, ничего в ней не говорило о том, что у неё есть какие-то сверхспособности, что решают проблемы по мановению волшебной палочки. Но глаза этой женщины были единственным, что заставляло усомниться в своем собственном мнении об этой женщине.       Глаза были голубыми с ярко зелеными крапинками, в них плескалась мудрость, которой не хватает почти каждому в этом мире. И видя, как смотрит на меня эта женщина, я понимала, что мне действительно помогут. Если даже мне не вернут мои эмоции, возможно, мне помогут разобраться в самой себе, а дальше дело будет только за мной. Отец посадил меня рядом с собой и, обратившись к этой женщине, стал рассказывать абсолютно всё, не утаивая ничего. Рассказал о том, как беспокоился обо мне, о том, как как винил во всём вначале нашу маму, а затем себя, как сам стал таким же апатичным, а затем как у меня снова появились эмоции, и что именно это сподвигло отца вновь искать хоть кого-то на всём белом свете, чтобы помочь мне. Женщина тепло улыбнулась и подозвала меня к себе. Она аккуратно погладила меня по голове, немного поводила руками по телу, а затем, резко схватив за щёки, посмотрела в самую душу.       — У тебя две причуды. Первая тебе досталась от матери. Вторая досталась от отца, но она несколько другая. Сильнее, мощнее, и пока всё ещё тихо спящая в тебе. Ты чувствуешь её. Она словно свинец обволакивает твои кости, и когда твоя ненависть достигает пика, не просто гудит, а буквально ломает твои кости, и только твоя причуда исцеления не дает костям превратиться в труху. Никто не может сказать, что с тобой, потому что две эти причуды не дают в полной мере раскрыть себя. Причуда твоей матери завязана на эмоциях, так же, как и твоя причуда. Когда причуда твоего отца пробудилась, ты была в смятении, что-то в твоей жизни заставило тебя ненавидеть себя и твой дар, и, повинуясь твоим эмоциям, он стал тебя калечить. А причуда исцеления твоей матери всеми силами пытается излечить тебя, питается всеми твоими положительными эмоциями, и все это создало замкнутый круг. Пока ты не сможешь простить саму себя и не взять свою вторую силу под контроль, твоя основная причуда будет выкачивать из тебя всё положительное, не давая по-нормальному жить. Поэтому никто не смог увидеть у тебя вторую причуду. Из-за этого, ты не могла никого излечить, потому что лечение требовалось тебе самой, но поскольку у тебя появились новые друзья, которые принимали тебя такой, какая ты есть, тебе стало немного легче, и твоя ненависть перестала быть направлена на саму себя, и твоё собственное желание измениться также этому помогло. Продолжай в том же духе и не сдавайся. Теперь, когда ты знаешь причину твоего эмоционального состояния, а также боль в твоих костях вновь стала тяжёлым гулом, тебе станет легче во всём этом разобраться.       Я стояла, слушала эту женщину и понимала, что она сказала не только причину моих болей, но и рассказала нечто большее. Понятное только мне. Ведь отец не знал о том, что я ненавижу саму себя и об этом никто из нас не сказал этой женщине, но она знала и чётко сказала, что всё произошло из-за моей неуверенности в себе. Вы знаете, мне тогда стало так жутко стыдно за то, что я, взрослая женщина, и не смогла понять, что я создаю проблемы сама себе, и вместо того, чтобы бороться со всем этим, лишь подогревала свою ненависть к себе, бездействовала, хотя ничего не требовало от меня колоссальных трудов. Всего лишь нужно было разобраться в себе, но я действительно поступила как маленький ребёнок, решив отвернуться от проблем, и замкнулась в своем собственном маленьком мирке. В тот день я рассмеялась за долгое время и, помимо почти истерического смеха, по моим глазам бежали слёзы облегчения. Домой я приехала словно заново родившись, и боль в моих костях превратилась в тяжёлый гул, но зная, что это лишь облегчение, а не ухудшение, это давало стойкую надежду на то, что я справлюсь. Новое письмо, которое я написала Изуку, состояло из одного предложения: «Я хочу начать свою жизнь заново и начну я её с одной очень важной фразы — Прости меня, Изуку, но продолжай верить в себя и меня.»