Вересковый мёд

      Эллиот лежал в постели, укрывшись одеялом до самой макушки. Подтянув колени к груди и закрыв глаза, он очень хотел провалиться в сон, пока это еще возможно. Пока никто не бьет, не орет, не кусается, а вокруг только тишина, покой и одиночество. Он практически ничего не помнил из последних дней, но отлично, в мельчайших подробностях — налет бандитов на Академию, душные повозки, в каждую из которых утрамбовывали по сотне учеников, как рыбу в консервы; как он пытался успокоить детей с младшего курса; рынок рабов и конечно же «Госпожу». Его колотило от страха, стоило только вспомнить ее длинные белые когти, острые, как бритва, которыми она играючи разрывала плоть и даже раз угрожала выколоть Эллиоту глаза; или как она двумя пальцами дробила кости, или как не давала даже воды по нескольку дней, вытягивая укусами последние соки.       Эллиот очень хотел это забыть, как забыл, каким образом вообще оказался в безопасной мягкой постели, но не мог. Впервые за несколько недель у него ничего не болело, ему не хотелось пить и он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил, и это его конечно же радовало, но и пугало одновременно. Сколько раз ему уже снилось, как он просыпается в своей родной комнате Академии и после интенсивной зарядки ныряет с мостка в Катреф (ледяное озеро, на берегу которого находилось общежитие старшего курса), а затем спешит в столовую на завтрак, как-будто ничего и не было? Он уже боялся верить, что эти пытки могут когда-нибудь закончиться. Он боялся горькой правды, что на самом деле от боли окончательно потерял разум и теперь ему мерещится всякое. Или умер и… нет, Эллиот отдавал себе отчет в том, что вел не самую благочестивую жизнь, а в последние дни начал терять веру и гневиться на богиню, которая оставила его наедине с такими страданиями. Теперь ему стыдно за это, но в рай ему уже путь заказан.       Наконец открыв глаза, он увидел только черноту: все постельное белье вплоть до полотенца было угольно-черного цвета, что только подкрепляло опасения Эллиота о расплате за все его грехи. Но в аду не может быть так комфортно. Эллиот попробовал восстановить в памяти события прошедших дней. Он помнил, как мужчина-вампир, который называл себя другом, ругался с госпожой, а затем — темнота. Дальше вроде бы опять была боль и кровь во рту… но это было похоже на более ранние воспоминания, а вот много белого и грязно-желтый свет, бьющий прямо в глаза, собственные крики, слышимые как-будто со стороны — это уже было что-то новое и заставляло Эллиота до боли сдавить пальцами виски в попытках выцепить из памяти побольше деталей. И ничего. Он не знал, где находится и что с ним будет дальше.       Лет десять назад он бы лег обратно в постель и разрыдался от бессилия, но ему, в конце концов, уже было тридцать девять лет, год остался до совершеннолетия и выпуска из Академии, так что он взял себя в руки, преодолевая страх, сел на постели. В комнате было темно, хоть глаз коли, но эльф понял это только сейчас, потому что, несмотря на отсутствие света, прекрасно различал силуэты всех предметов. Нечеткие более светлые и более темные пятна плясали перед глазами, но этого было достаточно, чтобы разглядеть интерьеры совсем небольшой, но уютной комнаты с книжным шкафом по левую руку и небольшим квадратным столом с двумя стульями в противоположном углу. Эллиот тряхнул головой и протер глаза, но силуэты никуда не исчезли. В полной темноте он видел все как днем, разве что плохо различая цвета, но это уже было чудом.       Эллиот не знал, можно ли ему подняться с постели, но так как в данный момент в комнате никого не было, он понадеялся, что никто не заметит, если он слегка пройдется. Он опустил ноги на пол, стопы защекотало коротким ворсом ковра. Причудливый рисунок на нем подсказал Эллиоту, что он все еще в Вампирляндии — так он мысленно называл Арпадиир, который с вампирского буквально переводился как «страна вампиров». В комнате было душно, хотелось воздуха, и Эллиот нашел плотно зашторенное окно по правую руку. Если не удастся открыть форточку, на что Эллиот даже не смел надеяться, потому что в таком случае слишком легко было бы сбежать, то он хотя бы посмотрит, что происходит на улице. Взявшись за тяжелую портьеру, он не успел сдвинуть ее даже на миллиметр — его ослепила яркая вспышка, а руку обожгло, словно кислотой.       В Академии на средних курсах им пару семестров преподавали химию и проводили несколько практических занятий, на одном из которых Эллиот заимел себе довольно обширный шрам на бедре как раз по форме растекшегося по штанине пятна и брызг едкой кислоты. Сейчас ощущения были схожими, и Эллиот с криком отпрыгнул от окна, в панике разглядывая вроде бы целую правую кисть. Единственное отличие — кожа высохла и задубела, а при попытке слегка пошевелить пальцами пошла глубокими трещинами, через которые потекла розоватая сукровица. Эльф пискнул от боли и зажал рот левой, целой, рукой, чтобы затем не заорать от ужаса. Он теперь вампир? Почему его обжигает солнце и глаза приспособлены видеть в полной темноте? Роговица тоже горела от ожога, сами собой потекли слезы, хотя Эллиот ни в коем случае не хотел впадать в истерику. Ему нужно было собраться с мыслями и решить, что ему теперь делать с новыми особенностями.       Но дверь со стуком открылась и Эллиота второй раз ослепило мгновенно вспыхнувшее прямо над головой солнце. Он не мог поверить своим глазам, но в комнате под потолком тускло светил пойманный в стекло лучик солнца. Но этот свет слепил только с непривычки и не обжигал, так что Эллиот не мог даже предположить природу этого явления. В комнату вбежал, слава Тэе, не вампир, а всего лишь человек. Высокий, одетый в традиционный для Арпадиира балахон, только почему-то зеленого цвета, с короткой редкой бородой и зеленой повязкой на голове. Его пухлые губы раскрылись в изумлении, а густые лохматые брови поползли вверх, как только он увидел кровоточащую руку Эллиота, а затем быстро затараторил, что все хорошо и сейчас он все вылечит.       — Ты кто? — прервал Эллиот поток бессмысленного бреда. Он чувствовал себя немного умственно отсталым, когда говорил на арпаде, потому что после его родного богатого эльфийского языка этот ущербный вампирский звучал как говор детей или каких-нибудь гномов, но уж точно не разумных существ. Но его собеседник первым заговорил именно на арпаде, а значит по этикету Эллиот обязан был подстроиться.       — Меня зовут Анзор, дорогой, меня оставили присмотреть за тобой, — наконец объяснился мужчина, и Эллиота напугал такой расклад. Анзор — его тюремщик? По опыту жизни в доме госпожи он знал, что люди ничуть не добрее вампиров, они порою даже с большим остервенением унижают и бьют, словно компенсируя невозможность причинить серьезный вред. Если вампирша могла одним пинком раздробить кость и затем долго слушать тихий скулеж Эллиота, то служанки, которых оставляли присматривать за эльфом, самозабвенно отбивали ему почки непрерывно на протяжение нескольких часов, словно совсем не чувствуя усталости.       — Прости меня, пожалуйста, я не знал, что мне нельзя вставать с постели, — Эллиот постарался расплыться в бесконечных извинениях, чтобы Анзор, возможно, злился чуть меньше. По крайней мере, он хотя бы пытался заговорить с Эллиотом и даже отвечал на его вопросы, так что это вселяло надежду на успешный исход контакта. По крайней мере, он не стал сходу валить Эллиота на пол и бить за непослушание, а довольно мило сетовал на поврежденную руку, усадил его за стол и стал промывать рану резко пахнущей жидкостью.       — Нет-нет, вставать можно, только в окно не лезь. Тебе пока ни в коем случае нельзя бывать на солнце! Но ничего, мы сейчас все полечим, к вечеру пройдет, — все равно ругается, но как-то по-доброму, осторожно смазывая остекленевшую кожу густой мазью и накладывая повязку. — Если повезет, Темен не заметит и мне не влетит из-за тебя, — ворчит, соединяя концы повязки аккуратным бантиком. Эллиот же искренне понадеялся, что доброму Анзору не влетит из-за этой мелочи и у них будет шанс стать хорошими друзьями. Анзор был первым человеком в Вампирляндии, который понравился Эллиоту, будет нехорошо испортить с ним отношения.       — Я теперь вампир? — прямо спросил Эллиот, и Анзор поднял на него такие удивленные глаза, что ему самому стало смешно от своего предположения. Да, ему же не десять лет, чтобы верить в то, что от укуса вампира можно самому стать вампиром, но иных предположений, почему солнце вдруг стало для него злейшим врагом, у него и близко не было.       — Нет-нет, это скоро пройдет. Тебя отпаивали вампирской кровью, ставили капельницы… Такой ужас, тебя прямо-таки по кусочкам собирали, но теперь все хорошо, ты очень сильный, — хвалит Анзор Эллиота, и тот смущенно улыбается, впервые за последние дни. А затем губы предательски задрожали, когда он понял, что за желтый свет в глаза, много белого цвета и крики в его воспоминаниях — вампирская больница или что-то вроде того. Но сейчас он не мог позволить себе слёзы, только мимолетную судорогу по лицу и опустить глаза в натертый до блеска стол.       — Кто такой Темен? — еще один вопрос, который остался у Эллиота, а затем он, пожалуй, попросит Анзора уйти и вернется в постель, чтобы залить подушку слезами. Потом он тихонько помолится, попросит богиню Тею о прощении и силах пережить новые испытания. Пока он не чувствовал в себе прежней уверенности, не мог держать лицо и заставлять себя беспрекословно выполнять приказы.       — Мой господин и твой тоже. Не переживай, он добрый, иногда ворчит и ругается, но тебя он бить не будет, честное слово, — спешит уверить Анзор, заметив смятение Эллиота.       Обещание, что его не будут бить, еще недавно заставило бы наивного эльфа, который знал о социальном строе Арпадиира только по книжкам, звонко рассмеяться, но сейчас как гора с плеч. Раньше он думал, что быть послушным — это единственное, что нужно для комфортного существования в рабстве у вампиров, но столкнувшись с концентрированной и совершенно бессмысленной жестокостью, он уже не был настолько уверен, что вообще выживет в этой стране. А больше всего он боялся за учеников с младших курсов, совсем детей, которых тоже угнали в рабство и, возможно, прямо сейчас пытали. Эллиот задохнулся от бессильной злобы и неосознанно сжал больную руку в кулак. Повязка из белых бинтов окрасилась в красный, и Эллиота затошнило. Анзор снова запричитал и стал менять бинты, пригрозив, что если Эллиот впредь будет двигать рукой, то рана не затянется до вечера, а на ее месте останется шрам, который вовсе не порадует хозяина.       — Ты голодный? — спросил Анзор, когда закончил с более плотной перевязкой, которая теперь не даст Эллиоту двигать правой рукой, даже если он сильно захочет. Эльф только покачал головой. Отказываться от еды в его положении крайне глупо, но он и правда не чувствовал голода и больше всего сейчас мечтал остаться наедине с собой и обдумать новую информацию. — Тебе обязательно нужно хорошо кушать и восстанавливать силы, я принесу тебе еду, — нахмурился Анзор и скрылся за дверью. Иллюзия выбора и иллюзия безопасности — все, что остается Эллиоту в Вампирляндии.       Он бессильно сполз на пол и остался на коленях. Короткий жесткий ворс ковра впился в кожу даже через ткань надетого на него черного платья. Эллиота трясло, но слова молитвы быстро его успокоили. За годы в Академии он выучил Священную Книгу наизусть и мог рассказывать с любого места, как стишок, но сейчас он читал молитву не торопясь, с чувством, с искренними эмоциями благодаря Тэю за чудесное спасение и молил о том, чтобы она дала ему силы вырваться из рабства и спасти своих однокурсников, младших учеников… Эллиот не знал, сколько у него осталось времени и не влетит ли ему за то, что он читает молитву своей богине на родном языке, но сейчас ему было не страшно, гораздо сильнее была потребность обратиться, быть услышанным, попросить прощения за свое неверие и поблагодарить за чудесное спасение, на которое Эллиот уже и не надеялся. Он знал, что Тэя мудра и всеведуща, а все посланные ему испытания имеют свой смысл, они закалят его и научат, что вампиры — далеко не добрые существа и все меры, направленные на безопасность южных границ, вполне оправданы. Он все это время был слишком наивен и верил, что старые разногласия должны остаться в прошлом, что война, которая закончилась десять веков назад, не стоит экономических связей, и лучше он сейчас лично поплатится за свои ошибки, чем позже весь его народ.       Эллиот горько плакал и раз за разом просил прощения за все свои заблуждения. Сумасшедший ксенофоб Луций был прав. Поэтому старейшины выбрали его первым принцем, а Эллиот стал только третьим — потому что был наивен, но теперь все по-другому, теперь он понимал, что к чему и… И не чувствовал в себе сил идти до конца и бороться хотя бы за свою шкуру, не то что за какие-то высокие идеалы. Теперь он рад даже обещанию не быть избитым и если раньше храбрился, то теперь, обратившись к Тэе, услышал глубоко в душе неутешительный ответ — он больше не может бороться. Он просто не знал, как выбраться из рабства, не знал, как не бояться гнева нового хозяина-вампира, и не знал, как помочь детям, которые также попали в плен.       Он не герой и никогда им не был. Он мнил себя героем, пока жил в тепличных условиях и знал о настоящей суровой жизни только по книжкам. У них была практика в госсовете, во время которой они носили бумажки за настоящими министрами и сдавали эссе со своим никому не нужным мнением по конкретным вопросам, но это все было как-будто не по-настоящему, как игра в шахматы. Сейчас он понимал, что не годится в лидеры и в реальности не может справиться буквально ни с чем, хотя когда-то всерьез обижался на звание только третьего принца. Сейчас он понял, насколько был глуп, и отказался от всех своих претензий на власть, он решил, что проживет жалкую жизнь раба в доме у вампира и больше не будет бороться. В этом больше нет никакого смысла.       Вернувшийся Анзор не на шутку испугался, увидев плачущего навзрыд Эллиота. Он поспешно поставил серебряный поднос на стол и обнял эльфа, поднимая его на ноги. Пальцами стирал ему горячие слезы и спрашивал, что у него болит, а поняв, что проблема вовсе не в физическом беспокойстве, стал уверять, что Темен хороший и здесь эльфа никто не обидит. Но Эллиот знал, что это неправда. Он был почти совершеннолетним и должен был в ближайший год уже вступить в должность; он знал, что такое рабство, и не верил, что вампир может исключительно в качестве благотворительности поселить у себя эльфа. Все это бред, и Эллиот отдавал себе отчет в том, что Темен его рано или поздно обидит, вопрос только как.       Анзор оказывается на редкость терпеливой нянькой, по крайней мере, он до последнего терпел истерику Эллиота, а затем практически с ложечки накормил его горячей овощной похлебкой — не сытная еда, как раз для больного эльфа. Эллиот лишь пару раз за всю свою жизнь попадал в лазарет еще в Академии, и каждый раз его отпаивали противным овощным бульоном, но сейчас даже такая простая еда казалась безумно вкусной. Наверное, все дело было в том, что Эллиот все-таки был голоден, но научился уже этого не чувствовать. В доме у госпожи ему давали не больше сухарика в день, и если бы он постоянно думал о еде, то попросту сошел бы с ума; да и отсутствие пищи было не самой большой его проблемой — жажда и побои гораздо страшнее. И сейчас Эллиот впервые за пару недель нормально поел и хотел бы даже попросить добавки, но побоялся расходовать не безграничное терпение своей няньки.       Он стал мысленно называть Анзора нянькой, потому что человек, несмотря на свой смешной абсолютный возраст, смотрел на эльфа несколько свысока и сюсюкался, как с ребенком. Особенно смешно Эллиоту стало, когда он предложил почитать ему вслух. «Вампирские буквы, почитать вслух, ага», — саркастично подумал Эллиот, но ему хватило такта вежливо отказаться и объяснить Анзору, что он превосходно знает как устный, так и письменный арпад и в состоянии самостоятельно ознакомиться со стоящими в шкафу книгами, если у него будет такое желание. Эллиот честно ждал, что после этого его оставят в покое, но Анзор, настойчиво уложив эльфа в постель, остался караулить его сон на небольшой подушке прямо на полу. Он попросил эльфа поспать, предупредив, что вечером Темен захочет увидеть его и нехорошо, если Эллиота будет клонить в сон.       Эллиот не хотел спать, но с удовольствием откинулся на подушки и прикрыл глаза, слушая заверения Анзора о том, что Темен чуть ли не самый добрый хозяин во всем Арпадиире, но его не стоит злить по пустякам. Он пообещал, что если Эллиот будет послушным, то ему будут разрешать даже выходить в город днем, тогда Анзор проведет ему экскурсию и откроет совсем другой Вéрос, который он полюбит всем сердцем и не будет больше скучать по родине. Эллиот только горько усмехнулся. Никогда эти пески, жара и поводок не заменят ему холодный горный воздух и свободу, но Анзора нельзя винить за его наивность, он с самого детства был рабом и не знает, что может быть по-другому. Анзора устраивает золотая клетка, и, оглядываясь на других деспотичных вампиров, воспринимающих людей не иначе как скот, он очень рад, что принадлежит более лояльному господину.       Эллиот боялся думать о том, какое будущее его ждет, но вспоминать свою прошлую жизнь гораздо больнее. Сейчас от него требуется только быть послушным — это не проблема. Его уже научили беззвучно подставлять шею, а еще он бы без проблем справился с ролью слуги, поэтому искренне надеялся, что ужас, подобный дому госпожи, более с ним не повторится. «Все будет хорошо», — говорил себе Эллиот, изо всех сил стараясь провалиться в сон. Главное быть послушным и не лезть на рожон, показать себя с лучшей стороны и… отчаяться. Перестать сопротивляться и больше даже не лить слезы по своей доле. Эллиот надеялся, что вампиру понравится красивая безвольная кукла и он не захочет ее ломать. Но предугадать невозможно, а верить на слово неправдоподобно счастливому Анзору не стоит, Эллиот уже приготовился делить все его слова на два, а то и на десять.       Но затем усталость взяла над эльфом верх. Невозможно бесконечно гонять в голове упаднические мысли, особенно после такой эмоциональной встряски и при сильном физическом истощении. В какой-то момент он нашел равновесие и заключил, что его положение если не отличное, то хотя бы не совсем бедственное, а значит, можно расслабиться и позволить себе отдых. Ему необходимо восстанавливать силы, чтобы не умереть при следующей кровоотдаче. Ему уже крупно повезло, что новый хозяин взялся лечить полумертвого эльфа, и теперь необходимо оправдать его ожидания, не казаться больным и сонным при первой встрече. Мысли Эллиота быстро стали путаться, все больше отходить от здравого смысла и проваливаться в грезы. Это был определенно не кошмар, но если бы Эллиот взглянул на эти образы на трезвую голову, то непременно бы испугался. Масса впечатлений смешалась в адский коктейль самых странных сюжетов для снов.       Он спал беспокойно, какими-то урывками, и в очередной раз проснулся от прикосновения к щеке. Мягкое поглаживание тыльной стороной ладони казалось Эллиоту даже приятным, но когда он лениво приоткрыл глаза, то не смог сдержать крик. Белая рука с резко контрастными черными венами и светящиеся в полумраке красные глаза были слишком знакомы ему. Эллиот не успел подумать, чем это чревато, им движил только удушающий страх, поэтому он кричал, как резаный, и старался отодвинуться как можно дальше, вжаться в стену, а в идеале провалиться сквозь нее. Подальше от чудовища в своей комнате. Слезы застилали глаза, и Эллиот честно старался себя успокоить, помня, как жестоко наказывают даже просто за лишние звуки, но не мог. Это была настоящая истерика, которая уже сама по себе пугала эльфа, который, сколько себя помнил, мог контролировать свои эмоции и держать лицо.       — Ну-ну, Эл, тихо-тихо. Я не причиню вреда, — мягко говорил вампир, осторожно протягивая к Эллиоту руку. Он специально двигался медленно, однозначно обозначая свои намерения, и когда наконец взял Эллиота за руку, тот резко перестал кричать, сам не поняв почему. Его все еще крупно колотило от страха, а слезы полились только сильнее, но эльф больше не произносил ни звука. Истерика стала тихой, но при этом не менее страшной. — Не бойся, мой хороший, — приговаривал вампир, мягко притянув Эллиота к себе.       — Не надо, я прошу Вас… пожалуйста, — бормотал эльф, сам не разбирая слов, но тем не менее подчинился. Переполз вампиру на колени и подставил шею, как его учила госпожа, порою едва не отрывая голову от злости. Он все еще пытался себя успокоить, но паника никак не угасала, а когда вампир провел пальцем по пульсирующей венке, Эллиот дернулся и зарыдал еще горче. Он ждал острый коготь и боль, но испугался только сильнее, когда вампир вернул его голову в вертикальное положение и стал стирать слезы.       — Успокойся, — даже не приказал, а почти попросил вампир. Эллиот икнул от неожиданности, и его снова затрясло. Горящие красным огнём глаза проникали прямо в душу, и эльф мысленно обратился к Тэе, чтобы уберегла, спасла своего несносного ребенка во второй раз. — Хёрен напугала тебя до смерти, да? Она больше не причинит тебе вреда, обещаю, вообще никто без моего разрешения тебя не тронет. Ты теперь мой раб, узкоглазое остроухое сокровище, — ласково ворковал вампир, приглаживая эльфу волосы одной рукой, а второй удерживая его за талию. Эллиот все еще дрожал. Умом он понимал, что ему ничего не угрожает, но один вид вампира заставлял его задыхаться от страха. Прозрачная кожа с черными сосудами под ней, длинные белые волосы — все это действовало как однозначный сигнал опасности.       — Не надо… — заскулил Эллиот, когда вампир притянул его ближе к себе, обнял и поцеловал в щеку, продолжая гладить по волосам. Он боялся каждого прикосновения, боялся, что от очередного сломается кость, что выпущенный коготь проткнет череп, а острые клыки вонзятся в кожу. Эллиот только старался лишний раз не дергаться, замереть статуей и вытерпеть все, что выпадет на его долю. Он даже заставил себя замолчать и не раздражать хозяина своим нытьем. Он чувствовал себя слишком хрупким и беззащитным в его руках, потому что знал, что вампиру ничего не стоит прямо сейчас чуть сильнее сжать объятия и превратить тело юного эльфа в фарш.       — Ну что не надо? — усмехнулся вампир, теперь поглаживая его по спине. Эллиот честно ждал, что хозяин надавит чуть сильнее, чтобы сломать позвоночник и навсегда парализовать жертву. Он ждал, когда станет больно. Госпожа нередко тоже играла так: почти нежно водила ладонью по телу, выискивая подходящее место, чтобы затем нажать сильнее и смять конечности эльфа, как картонный макет. — Моя любимая полная луна, не плачь, — уговаривал вампир, продолжая укачивать Эллиота в объятиях. — Меня зовут Темен, а тебя — Эл. Тебе нравится новое имя?       — Да, спасибо, господин, — пискнул Эллиот, прикрыв глаза. Ему сказали не плакать, и теперь он старался дышать глубже, чтобы остановить поток слез. На самом деле его всегда раздражало сокращение имени, но с вампиром не было смысла спорить. Темен, тот самый, о ком так тепло отзывался Анзор, держал Эллиота на руках и называл полной луной — своеобразный аналог «ясного солнышка» в эльфийском языке. Может, и правда, не станет бить… Надо только успокоиться и не раздражать его своими соплями. Эллиот умел взять себя в руки даже в самой сложной ситуации, иначе был бы не третьим принцем, а в лучшем случае каким-нибудь двадцатым, но сейчас у него ничего не получалось.       — А еще я приготовил тебе подарки, и если ты перестанешь реветь, то дам тебе примерить красивое новое платье и ошейник. Ну хватит, — удивительно терпеливо уговаривал его Темен с легкой насмешкой. Затем он взял двумя руками за щеки и стал внимательно разглядывать, чуть прищурившись, едва живого от страха эльфа. Эллиот боялся его гнева, но Темен выглядел вполне довольным и даже можно сказать счастливым. Он в который раз стер Эллиоту слезы и попросил успокоиться.       В конце концов Эллиот расслабился в объятиях Темена. Он все еще вздрагивал от каждого движения, но леденящий душу ужас отпустил, сменившись всего лишь настороженностью. Эллиот, подчинившись легкому давлению чужой руки, опустил голову вампиру на плечо, и теперь восстанавливал дыхание, стараясь дышать носом как можно ровнее. Темен тем временем развлекал себя тем, что трогал уши Эллиота, уделяя особое внимание самым кончикам. Эллиот не знал, как к этому относиться: это было не больно, но очень странно, такое внимание его определенно смущало. Он понимал, что вампир, возможно, первый раз прикасается к эльфу и ему интересны такие мелочи, как длинные острые уши, но все равно внутренне содрогался, боясь, что в следующее мгновение настроение хозяина изменится, и он сломает тонкий хрящик или вовсе оторвет раздражающе привлекательную часть тела.       — Ну что, моя серебристая луна, ты успокоился? — почему-то шептал Темен, обжигая кожу на шее эльфа горячим дыханием. У Эллиота вдоль позвоночника пробежали мурашки, и он снова замер, прислушиваясь к каждому звуку.       — Да, господин, — ответил он, неосознанно втянув голову в плечи. Эллиот ждал наказания за то, что хозяину пришлось разбираться с его истериками, но Темен только молча поднялся на ноги. Эльф взвизгнул от неожиданности и вцепился в плечи господина, чтобы не упасть.       — Можешь называть меня просто Темен, — ответил вампир, снисходительно усмехнувшись. — Держись. В коридоре прохладные полы, не хочу, чтобы ты заболел, — объяснил Темен свои действия, подхватив Эллиота на руки, как маленького ребенка. Эльф недовольно нахмурился и хотел было возразить, что привык к холоду и «заболеть» из-за прохладных полов под ногами может какой-нибудь человек, но уж точно не северный эльф, но проглотил все свои возмущения. Госпожа точно не стала бы нести Эллиота на руках ни при каких обстоятельствах, а уж переживать о его здоровье и подавно.       — Гос… Темен, не обязательно, я могу идти, — единственное, что он смог выдавить из себя. Эллиот надеялся, что это прозвучало достаточно вежливо и хорошее расположение вампира к нему не исчезнет, просто потому что у него хватило наглости возразить хоть в чем-то.       — Нет, — только и ответил Темен довольно ровным голосом и даже не злился, но Эллиот опять издал короткий писк, когда его поставили на ноги уже в другой комнате, и отступил на шаг, собираясь спасаться бегством, если вампир вдруг разозлится.       Но Темен в который раз за вечер продемонстрировал чудеса выдержки, как казалось Эллиоту по сравнению с его прежней госпожой. «Не бойся меня. Мы же с тобой пришли примерять подарки. Все страхи нужно оставить за дверью», — мягко уговаривал Темен, медленно подходя ближе, чтобы взять Эллиота за руку. Вампирская кожа казалась специфической на ощупь, она тонкая и немного скользкая, но при этом теплая и мягкая. Эллиота пробила дрожь совсем другого толка: до него наконец дошло, что Темен не опасен, что он правда желал эльфу только добра и был готов терпеть его бесконечные слезы, дрожь и просто истерики, чтобы завоевать доверие.       — Простите меня, Темен, я пытаюсь… — начал было Эллиот, но понял, что не может выдать ничего в свое оправдание. Что ему сказать? «Пытаюсь не бояться»? «Пытаюсь быть послушным и выжить в Вашем доме»? Ни один из ответов не устроил бы Темена.       — Ничего, — успокоил его Темен, улыбаясь ослепительно белой улыбкой, немного пугающей из-за мощных клыков, но Эллиот вдруг понял, что его впервые в Арпадиире пытаются не напугать, а наоборот успокоить. «Ну клыки и клыки. У меня вот вообще уши-копья», — пошутил про себя Эллиот и улыбнулся в ответ.       Темен нажал кнопку на стене, и поистине огромную комнату озарили множество пойманных в стекло лучиков необжигающего даже вампира, тусклого солнышка. В глаза бросилась прежде всего огромная кровать с кипельно белыми простынями, от которых Эллиота непредвиденно затошнило. Он с досадой подумал о том, что, кажется, никогда больше не сможет спокойно воспринимать белый цвет. Он опустил глаза в пол, застланный вполне приятным коричнево-золотым ковром с характерными для Арпадиира геометрическими узорами, и почувствовал, как его медленно отпускает. Темен же заскрипел дверцей массивного шкафа из дорогого красного дерева, и подозвал эльфа к себе, демонстрируя довольно большую, величиной как минимум с ладонь, обитую красным бархатом коробочку.       — Открой, — подтолкнул его Темен, и Эллиот, коротко выдохнув, чтобы усмирить зарождающуюся панику, протянул руку. Крышка была мягкой, шершавой и немного теплой, но Эллиоту от страха она казалась горячей. Он не знал, что внутри, и боялся ждать чего-то хорошего, он пока не мог верить вампиру, который слишком по-доброму относился к эльфу, подозрительно.       — Спасибо, Темен, — прошептал Эллиот, поворачивая маленький золотой замочек и поднимая крышку, под которой оказывается ошейник — широкая полоска темно-бордовой кожи с золотой гравировкой.       Буквы и цифры бликовали в тусклом свете и выглядели дорого, но невероятно безвкусно. Сочетание красно-коричневого и золотого Эллиота напрягало, и вообще он был убежден, что красный ему совсем не идет. Его во всех смыслах бледная внешность выгодно оттеняется черным, синим, темно-зеленым тоже неплохо, а буйство красок точно сделает из него алтарь богине Тэе: серый мрамор и гора золотых украшений — не самый привлекательный образ для живого эльфа. Но капризы Эллиота не имели совершенно никакого веса рядом со вкусами хозяина, поэтому он уже смирился, что будет носить то, что дают. Особенно когда заметил сбоку на ошейнике маленькое позолоченное колечко под поводок. Тут же проглотил крик ужаса и силой сжал подрагивающие губы.       — Давай помогу надеть, — с улыбкой предложил Темен, словно совсем не заметив смятение Эллиота. Он отобрал у него коробочку и сам надел на тонкую шею убойно яркий аксессуар, щелкнув золотой застежкой. — Красиво, правда? — спросил вампир, подведя эльфа к зеркалу, и Эллиот в который раз задушил в горле крик.       На него смотрело чье-то чужое, до предела истощенное лицо, и неожиданно выступившие острые скулы в комплекте с от природы светлыми волосами делали его слишком похожим на вампира. Эллиот всегда страдал от «подростковой полноты», его в себе бесили пухлые щеки и небольшой животик, которые не уходили ни при каких диетах и физических нагрузках, и он по-черному завидовал худощавым ровесникам, а теперь видел себя чрезмерно истощенным и понятия не имел, как вообще ещё стоит на ногах. Но самое ужасное — это массивный ошейник из бордовой кожи с золотой гравировкой, он был слишком ярким для скромной внешности Эллиота, непременно выпадал на передний план и заслонял собою. Из зеркала на него смотрел не Эллиот, а истощенный раб Эл, собственность Темена, под номером, как вещь. В глазах стояли слезы. Увиденное даже крепкого на разные потрясения эльфа по-настоящему шокировало.       — Да, мне нравится, Темен, — пискнул Эллиот и еле сдержался, чтобы не зарыдать в голос. Ему нужно быть покладистым, нужно улыбаться и благодарить своего хозяина, потому что пусть лучше дарит безвкусный унизительный ошейник, а не переломанные кости.       — Тебя напугало колечко? — усмехнулся вампир, указав на полукруглый выступ для поводка сбоку. — Не бойся, если ты не будешь убегать, я не стану водить тебя на поводке. Это так, декорация, — пообещал он, успокаивающе погладив по плечам. Эллиот кивнул, стараясь сосредоточиться на ощущениях и не смотреть на себя. Теперь ему должно быть наплевать на то, как он выглядит, главное — чтобы хозяину нравилось. — Тут написан твой номер и имя, а также мое имя и контакты, так что если потеряешься, то тебя вернут домой. А еще все будут видеть, что у тебя есть богатый и влиятельный хозяин, и не посмеют обидеть. Сможешь даже ночью гулять без сопровождения, — описывал он все достоинства нового украшения, обняв со спины.       Эллиот по привычке склонил голову, чтобы подставить шею, но вампир только поцеловал его в волосы за ухом и пообещал, что не станет его пить, пока он не поправится. Эллиот кивает и окончательно прощается со всеми иллюзиями. Вампир забрал его из дома госпожи с одной целью — вылечить, откормить, а затем пить пару раз в месяц его кровь. Эльфы для вампиров — что-то вроде изысканного деликатеса, такие рабы очень ценятся, и Эллиот с самого начала, когда стало понятно, что на Академию напали работорговцы, ожидал именно такого отношения к себе, как к домашнему любимцу. Принятие этого факта облегчило Эллиоту дальнейшую примерку подарков. Алое платье, расшитое белым жемчугом, показалось ему вполне неплохим, а когда он, по совету хозяина, накинул на голову глубокий капюшон, то совсем исчез в буйстве красок и выглядел дорого, броско, но опасно. Было видно, что он раб, но принадлежит очень богатому вампиру, поэтому мог чувствовать себя в этом костюме абсолютно защищенным.       — Погуляешь со мной в саду? — предложил Темен, демонстрируя Эллиоту еще один подарок — легкие, расшитые золотом, черные туфли с острыми носами. Эллиоту они даже понравились, потому что были броскими, но не такими удушающе-яркими, как ошейник. Он даже подумал, что как-то так выглядел бы компромисс между его собственными предпочтениями и вкусом нового хозяина, и теперь он тешил себя мыслями о том, что когда освоится и станет лучше понимать мысли Темена, то сможет попросить или вовсе снять с себя ошейник, или заменить его на тонкую полоску простой черной кожи с той же золотой гравировкой.       — Да, Темен, с удовольствием, — согласился Эллиот, ничуть не покривив душой. Жизнь в качестве раба уже не казалась ему такой беспросветной, и он искренне желал посмотреть поближе на дом и сад. В конце концов, если сад окажется достаточно большим и ему разрешат гулять по нему в одиночестве или в сопровождении Анзора, то это, в сущности, ничем не будет отличаться от его быта в Академии. У него уже есть книжный шкаф, а если получится быть послушным и завоевать расположение Темена, то можно будет просить в подарок побольше книг и поменьше аляповатых платьев. «Все будет хорошо», — в который раз за вечер повторил про себя Эллиот.       Туфли оказались из приятной мягкой кожи и идеально сели по ноге. Единственное, что Эллиота в них не устраивало — это деревянная подошва с небольшим каблуком, которая дала о себе знать с первых же шагов по каменному полу в коридоре. И самое ужасное заключалось даже не в дешевизне материалов, ведь Эллиот с детства привык к лишениям и только недавно почувствовал себя «элитой общества», наконец выбившись в тройку кандидатов на престол; гораздо хуже было понимать, что вампир мог позволить купить своему рабу самую лучшую обувь, но не стал лишать себя удовольствия слышать каждый шаг Эллиота, получить больше контроля над ним и унизить. Эллиот проглотил эту обиду и сильнее сжал руку вампира, спускаясь по крутой лестнице.       Дом вампира оказался устроен не сложнее, чем домики общежития в Академии, разве что в нем было не два этажа, а четыре и более извилистые коридоры, а в остальном заблудиться было сложно. Эллиот переживал только за скудное освещение и уже предвкушал, как переломает все кости, скатившись по каменной лестнице, лишившись подаренного вампирской кровью ночного зрения. Он только надеялся на то, что в доме Темена есть свечи. Должны быть, ведь слуги-люди тоже должны как-то передвигаться по темным пролетам, освещаемым хорошо если одним окном. Темен же заботливо поддерживал эльфа, проводя короткую экскурсию. Оказывается, что комната Эллиота расположена прямо напротив спальни вампира, а дальше по коридору кабинет, библиотека и прочие комнаты хозяина, в которые Эллиоту входить запрещено. На других этажах комнаты слуг-вампиров, а люди живут вообще в другом крыле, предоставленные сами себе.       Эллиот в который раз почувствовал себя в клетке, потому что ему еще неизвестно сколько нельзя появляться на солнце, а в одиночку бродить по ночному дворцу, наводненному вампирами, он ни за что не рискнет. Его мантра про то, что все будет хорошо, дала трещину, но Эллиот не подал виду. Он потом будет разбираться с бытом в доме у Темена, а сейчас только смиренно кивнул и поблагодарил хозяина за оказанное внимание. Он держал непроницаемое лицо и не показал разочарования, даже когда обещанный сад оказался ну очень небольшим. «Зато есть фонтан, днем будет не жарко», — угрюмо подумал Эллиот, опустив самые кончики пальцев в широкую мраморную чашу нижнего яруса самого обычного круглого фонтанчика, в котором вода даже не била струей, а мерно текла из вечно переполняющейся плоской чаши на голове у фигурки женщины-рабыни в традиционных одеждах. Выточенная из черного камня человеческая девушка была выполнена аккуратно и скромно, совсем не в духе хозяина, и Эллиоту она нравилась.       — Скажи, откуда ты знаешь арпад? — спросил вампир, настойчиво утягивая Эллиота к ажурной белой беседке в тени экзотического дерева, от одного вида которой эльфа опять затошнило. Там их уже ждали двое слуг — вампир и человек. Эллиота усадили за небольшой столик и подали несколько тонких пресных лепешек с разными гарнирами из каких-то круп и бобов и странный угольно-черный напиток в маленькой чашечке, только понюхав который, Эллиот едва не скривился от отвращения, но смог удержать невозмутимое выражение лица и даже сделать один глоток, после чего медленно отставить чашку и проглотить, не выплюнув нечто густое горько-сладкое.       — Его преподавали в Академии, как и другие языки, — уклончиво ответил Эллиот на всякий случай, потому что не был уверен, что Темен хорошо примет новость о том, что он третий принц и через год мог претендовать на пост министра в госсовете, если бы не случилось то, что случилось.       Эллиот потупил глаза в тарелку, занявшись трапезой, лишь бы не смотреть по сторонам на выкрашенные в удушающий белый резные стены беседки, но сцена того, как слуга-человек специально для хозяина вскрыл запястье над прозрачным кубком, не могла не привлечь его внимание. Мужчина невозмутимо прочертил ножом прямо вдоль вены, после чего стал энергично работать кулаком, выжимая в стакан густую алую кровь, а когда наполнил сосуд до краев, вампир поднес его запястье к губам и облизал рану, которая прямо на глазах у Эллиота стала затягиваться, не оставив и шрама. На белый столик упала красная капля, но слуга также спокойно вытер ее небольшой тряпочкой, после чего удалился. У Эллиота против воли задрожали губы, а когда он заметил на себе изучающий взгляд слуги-вампира, тихо пискнул от страха, но тут же задушил рвущийся наружу вопль и сжал кулаки до побеления.       — Бату, уйди, ты пугаешь моего раба, — ледяным тоном предупредил Темен, после чего слуга-вампир поклонился и поспешил исчезнуть в тени. Эллиот судорожно выдохнул и поспешил заесть с новой силой подкатившую к горлу тошноту кусочком лепешки. — Другие языки? Ну и сколько всего языков знает моя прелесть? — приторно-сладко протянул вампир, уже обращаясь к Эллиоту, и эльфу осталось только лишь удивляться, с каким обжигающим холодом Темен обращался к слуге и как мягко теперь общался с ним. Однозначно его нового хозяина нельзя сравнивать с госпожой, которая с легкостью срывала накопившуюся агрессию на том, кто неудачно подвернулся под руку.       — Ну помимо диалектов и древних форм… — начал Эллиот, немного смутившись. Он понимал, что не может соврать, но понятия не имел, как объяснять свои недюжинные для рядового эльфа знания. — Пять основных. Эльфийский устный и письменный, но это само собой, вампирский почти как родной, гномий, но он легкий, ведьмин тоже неплохо, но не всегда могу понять на слух, особенно если собеседник говорит быстро, и троллий я могу читать и понимать на слух, но не говорю, слишком сложное произношение, — объяснил Эллиот, загибая пальцы, чтобы ничего не забыть. Он боялся поднять глаза на вампира и услышать вопрос, на который тоже придется ответить честно.       — Да мне с тобой повезло, полная луна, — обрадовался вампир и сделал небольшой глоток крови. Для эльфа было удивительно, почему кровь не сворачивалась в бокале, но он не стал задавать этот вопрос, потому что знал, что ответ его в любом случае испугает. Поэтому он молча принялся за еду, которая оказалась очень приятной на вкус, но Эллиоту однозначно не хватало соли и хоть какой-то животной пищи. Днем его кормили овощным бульоном, а вечером предложили только крупы и бобы, которые можно накладывать на пресную лепешку, и теперь Эллиот боялся, что станет принудительным вегетарианцем. Он только надеялся, что эти смешные порции травы с ладошку — временное явление и так его желудок пытаются восстановить после голода в доме у госпожи.       — Я мог бы быть Вашим переводчиком. Вы ведь ведете бизнес, общаетесь с другими расами? — аккуратно попытался расспросить Эллиот, надеясь, что беседа отвлечет его от еды. Как бы он мысленно ни капризничал, сетуя на отсутствие соли и хоть чего-то мясного, он все равно был очень голоден и боялся, что ему не хватит выдержки, чтобы продолжать чинную трапезу с соблюдением всех правил этикета. Желудок жалобно ныл и требовал от Эллиота звериного поведения: ему хотелось глотать куски лепешки целиком, не жуя, а гарниры есть прямо ложкой, не утруждая себя традиционным намазыванием кушанья на хлеб.       — Я как раз об этом, моя прелесть. Я продаю в основном полезные ископаемые: черное масло, жемчуг, драгоценные камни — всего понемножку. Как у вас говорится, «не клади все яйца в одно гнездо»? — оживился Темен. Ему явно больше нравилось рассказывать о себе, а не слушать Эллиота. Он хвастался своим богатством и старался произвести впечатление на эльфа, видимо, чтобы он боялся и уважал своего хозяина вдвое сильнее. Он был представителем своего извращенного общества вампиров, в котором правили деньги, и даже суды, на бумаге вполне конкурентные и честные, на деле выносили решения в пользу золотых, а не здравого смысла.       — Корзинку, — мягко поправил его Эллиот, вздрогнув от разлившегося внутри страха и отвращения. — Я согласен с Вами, это очень умно, — добавил он на всякий случай, и похвала получилась достаточно льстивой, чтобы понравиться вампиру, но при этом не показаться фальшивой.       На самом деле Эллиот не считал бизнес, построенный на добыче полезных ископаемых, умным. В Аргосе, родном полисе Эллиота, волшебная природа, которую грех разворовывать ради денег. Величественные горы с резкими обрывами, в которых угадывался рельеф серого мрамора; топкие болота, на которых водились редкие животные и птицы, густые леса, глубокие озера… это все совершенно невозможно красть ради наживы одного ушлого эльфа. Максимум допустимого урона — расчистить место под поселение и сельскохозяйственные поля, но точно не вынимать из земли драгоценные камни, которые лежали там тысячи лет и еще столько же будут лежать по велению богини Тэи, не ее детям нарушать такой порядок. Но что можно ждать от расы, которая изначально создана паразитами? Тянуть соки из людей и из земли — это суть вампиров, они попросту не умеют созидать.       — Ты очень вежливый и воспитанный эльф, дорогой Эл. Я с удовольствием буду брать тебя с собой в деловые поездки, — проворковал Темен, и Эллиот ответил полуулыбкой. Он бы хотел увидеть другие страны, но точно не в качестве раба на привязи. — Но только если ты будешь меня слушаться. Во-первых, ты должен хорошо кушать и восстанавливать силы. Чтобы не было больше такого, что ты отказываешься от еды, — строго добавил Темен, и Эллиот понял, что шутки кончились. Вампир не собирался нянчиться со своим рабом и учитывать его пожелания, в любом случае придется быть послушным, чтобы сохранить жизнь.       — Я тогда был не в себе, пожалуйста, простите меня, Темен, этого больше не повторится, — пролепетал Эллиот.       Отправив в рот последний кусочек лепешки с бобами, он теперь нервно косился на чашку с черной бурдой. Оценив все за и против, Эллиот решил все-таки допить сладко-горькую гадость, чтобы не провоцировать хозяина своим показательным непослушанием. Собрав всю волю в кулак, он притянул чашку к губам и в один прием осушил ее, при этом стараясь пить медленнее, чтобы это выглядело естественно. Внутренности обдало горечью, весь организм эльфа буквально вопил о том, что это отрава и совершенно не съедобно, но он только прикрыл глаза и осторожно проглотил слюну раз, другой, третий, пока чувство отвращения окончательно не исчезло. Теперь на языке остался кислый привкус, а желудок тихо заныл от неожиданной переполненности, но это были мелочи, Эллиот даже смог вполне естественно улыбнуться Темену.       — Я тебе верю, — довольно отозвался вампир. Затем отпил еще немного крови из бокала и медленно облизал губы. Белая кожа и розовые разводы от крови, смешанной со слюной — все это заставляло Эллиота внутренне дрожать. Плечо само собой поползло вниз, а голова склонилась в противоположную сторону — потребность открыть шею при виде вампирских клыков вышла на уровень рефлексов. — Еще тебе нельзя снимать ошейник, никогда. Хорошо? — добавил Темен, заметив, как Эллиот нервно втянул голову в плечи и неосознанно потянулся к шее.       — Как скажете, — тут же откликнулся Эллиот, хотя ему очень не понравилось это правило. Ошейник, который до этого сидел вполне мягко и почти не чувствовался на коже, теперь словно удавкой стянул горло. — Даже во сне? — решил уточнить он. Каждое слово пришлось словно клещами тянуть из себя, потому что больше всего на свете Эллиоту сейчас хотелось исчезнуть и не привлекать к себе лишнего внимания. Он до дрожи боялся вампира прежде всего потому, что не знал его реакций, боялся любым неосторожным словом вызвать агрессию.       — Да. Утро, ночь, даже в бане — он всегда должен быть на тебе. Я не хочу, чтобы ты потерялся или тебя кто-то обидел, это для твоего же блага, — мягко надавил Темен, в который раз шокировав Эллиота железным спокойствием, желанием объяснять своему рабу мотивы и, что совсем невероятно, попытками договориться. Нет, Темен вовсе не собирался считаться с мнением Эллиота, но подать свои желания в таком свете, чтобы эльфу было не так гадко подчиняться, он совсем не против.       — Я Вас понял, — откликнулся Эллиот и тут же стиснул зубы, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Ошейник еще более тугой петлей стиснул горло. — Скажите, я могу самостоятельно перемещаться по дому и выходить в сад, если буду в ошейнике? — выраженная в словах последняя надежда. Эллиот нервно перебирал пришитые к платью мелкие жемчужины. Он уже почти смирился с необходимостью носить на себе кричащую метку раба, согласился даже во сне не оставаться наедине с собой и продолжать нести это бремя.       Эллиот понимал, что здесь с ним будут обращаться гораздо лучше, чем в доме госпожи, по крайней мере его еще ни разу не ударили, не укусили и даже дважды накормили, и он правда был этому рад, но одновременно душу тянуло чувство безысходности теперь совершенно иного толка. В доме у госпожи он почти сразу понял, что не жилец, и было очень страшно, но затем он только смиренно ждал, когда его наконец отпустят в другой мир, в ласковые объятия Тэи, как мученика, а теперь его оставили без надежды на освобождение. Спасли, вылечили, но заковали в золотую клетку и ясно дали понять, что это навсегда. И если Эллиоту не разрешат хотя бы бродить по саду в одиночестве, он не представляет, как жить дальше. Он сойдет с ума, сидя в тесной комнатушке, пусть даже с книгами, ожидая хозяина, который может быть пару раз в месяц изъявит желание испить его крови.       — Да, но только в сопровождении Анзора. Он знает твои потребности и не позволит навредить себе, прислушивайся к нему. Я бы хотел, чтобы он стал для тебя хорошим другом и помощником, — с понимающей улыбкой кивнул вампир и залпом допил остатки крови в бокале. Эллиот же буквально рассыпался в благодарностях. Пусть в компании навязчивой няньки, но это по крайней мере не плен в темной комнате. Он искренне надеялся, что у него получится ужиться в доме вампира.       Темен продолжил загадочно смотреть, и сердце Эллиота ухнуло в пятки. Что-то в настроении вампира неуловимо поменялось, и эльфа это пугало. Он лихорадочно постарался вспомнить, не ляпнул ли чего-то лишнего, благодаря своего доброго хозяина за каплю свободы. Но Эллиот правда не понимал, в чем дело, и это заставило его до предела вжаться в спинку резной белой скамейки. Темен только усмехнулся на это и нагло поманил эльфа к себе. Просто жестом, как домашнего питомца, и Эллиота передернуло от отвращения, но деваться было некуда, пришлось подчиниться. Он встал, медленно выдыхая, чтобы предотвратить паническую атаку, и пересел на скамейку рядом с Теменом. Вампир ласково обнял его одной рукой и притянул к себе. Горло Эллиота сдавило отвращением. Только он поверил, что все будет хорошо, как Темен разрушил все его надежды. Эллиот тихо пискнул и, скинув капюшон, открыл шею.       — Не нужно, — выдохнул Темен прямо в острую ключицу. Погладил кончиками пальцев тонкую бледную кожу, но затем прикрыл алой тканью обнаженную шею. Эллиота колотило крупной дрожью, пока вампир укачивал его в объятиях, зарываясь носом в светлую макушку. Собранные в высокую прическу длинные волосы Темена слегка растрепались и упали на лицо Эллиота, когда вампир склонился над ним. Он поцеловал эльфа в лоб, прямо у линии роста волос, как по волшебству вызвав поток крупных горьких слез. Эллиот плакал от страха и потому что абсолютно не понимал, что происходит и как реагировать на это. За секунду до он готов был поверить скорее в то, что ему откусят кусочек кожи со лба, чем поцелуют. Он дернулся и схватил Темена за плечо, пытаясь оказать сопротивление, но вампир как-будто и не заметил этого. Он склонился еще ниже и зашептал Эллиоту на ухо: — Ты так сильно боишься, мой маленький, тш-ш.       Он шипел, как змея, но так ласково, мягко, что Эллиот, который был буквально в шаге от нервного срыва, замер и прислушался. Он все еще пытался сопротивляться, до онемения пальцев стиснул плечо вампира и, ощутив неподъемную тяжесть мужского тела, почувствовал себя как никогда беспомощным. Это больше всего и пугало — знать, что полностью в чужой власти и только Темен решает, как громко Эллиот сегодня будет орать от боли. Эллиот вообще с самого начала ждал только боли, а эти странные объятия и нежный шепот на ухо совсем сбили его с толку. Вампир гладил его по щеке, стирая слезы, зарывался носом в волосы и снова трогал длинные уши, растирая нежный кончик до красноты.       — Я не хочу, чтобы ты меня боялся. Ты такой хороший, необычный, мой любимый раб. Никто не причинит тебе вреда, пока ты мой, я каждому, кто только дотронется до тебя без разрешения, откручу голову, моя драгоценность. И мне невыносимо видеть, как ты плачешь и пытаешься оттолкнуть меня. Как доказать, что я не враг? — ворковал вампир, пересаживая Эллиота к себе на колени. Тот в последний раз дернулся и затих, слушая оглушающие удары собственного сердца. — Все же было хорошо, мы так приятно разговаривали с тобой за завтраком. В чем дело, мой маленький? — Темен продолжал давить, словами словно вытаскивая из Эллиота душу.       — Я…- он попытался ответить хоть что-то, как-то перехватить инициативу, но слова застревали под ложечкой. Внутренности выкручивало спазмами, стоило только открыть рот, Эллиот не мог заставить себя произнести хоть звук. Вести диалог с Теменом, когда он так близко, жарко дышит на ухо и крепко держит в объятиях, было решительно невозможно. Эллиот как никогда остро чувствовал силу вампира, который обещал ему защиту от всех угроз, но не был уверен, что в случае чего эта жестокость не обернется против него.       — Я дам тебе время привыкнуть, обустроиться и полюбить мой дом. Полюбить меня. Это самое главное правило, — продолжил вампир после короткой паузы, когда понял, что эльф не способен закончить свою мысль. Он поцеловал Эллиота в щеку, заставив вспыхнуть то ли от стыда, а то ли от возмущения.       В родном полисе Эллиота даже простые объятия для юных омег были проявлением сильнейшей эмоциональной связи, знаком полного доверия и расположения, и хоть это правило в Арпадиире нарушалось столько раз, что почти стерлось из памяти, но поцелуй в щеку — это особенное. Это даже в кругах вампиров считается крайне личным жестом, а для мальчика-омеги из Аргоса и вовсе почти сродни половому акту, это проявление искренней любви, светлого, исключительно платонического чувства… За всю жизнь только Луций предлагал Эллиоту поцелуй в щеку. Отвел его в сторону, взял за руку и, страшно заикаясь, признался в любви и попросил разрешения, но Эллиот отказался. Испугался, что его собственные чувства недостаточно сильны, чтобы ответить взаимностью. А тут Темен приказал полюбить его, делая такие жесты только по собственному желанию, и это для Эллиота слишком. Он дернулся и закричал, забился, как птичка в клетке.       — Ну что такое, Эл? Тише-тише, моя полная луна, не кричи. В чем дело, у тебя что-то болит? — Темен попытался успокоить его ровным голосом, специально понижая тон, но на Эллиота это не действовало, да и не должно было подействовать.       Страх, отчаяние, вся тяжесть сегодняшнего дня смешались ещё и с шоком по поводу истинных намерений вампира, и это стало последней каплей для израненной души эльфа. Он вопил так, словно его режут, едва не срывая голос, пытался ударить Темена, как-то вырваться, но вампир держал крепко, даже пожалуй слишком крепко, явно испугавшись за состояние Эллиота. Интонации Темена стали более жесткими, он уже почти требовал, чтобы Эллиот замолчал и успокоился, все сильнее сжимал хрупкие предплечья эльфа, который приготовился любыми путями защищать свою честь. Ничто не было для Эллиота так страшно, даже смерть казалась счастливым избавлением по сравнению с совращением. С грехом столь ужасным, что о нем было невозможно даже думать. Эллиот впал в настоящую истерику, все его мысли и желания сузились только до одного — не допустить грехопадения, отбить себя любой ценой.       В конце концов, нервы вампира сдали. Он грязно выругался на арпаде и, довольно жестко выкрутив Эллиоту руки, поднял его на руки. Эльф продолжал остервенело вырываться, в тот момент он не боялся ничего, даже возможной смерти от рук разъяренного хозяина. Хуже смерти только грех, после греха ему не будет места ни в том, ни в этом мире, и вечные муки во много раз хуже, чем мгновенная боль. Темен, не сдержавшись, прикрикнул на Эллиота, но на него это совсем не подействовало, и тогда вампир перекинул его через плечо и поволок в сторону дворца. Эллиот продолжал орать и молотить вампира по спине, потому что был твердо уверен, что волочат его в спальню с огромной кроватью и белыми простынями. Он быстро выбился из сил, руки болели, костяшки были разбиты, горло саднило от непрекращающегося крика, но он понимал, что не может успокоиться, что не даст «любить себя» в любом случае, чего бы это ему ни стоило. И даже когда Эллиота бросили на маленькую кровать в его комнате, первым порывом было бежать, даже зная, что его поймают, просто куда глаза глядят, лишь бы сопротивляться до последнего, и если он сможет отбиться и его возьмут силой, то есть надежда, что Тэя его простит, что поймет и отнесется как к мученику.       «Успокой его», — бросил Темен леденящим душу тоном, снова толкнув вскочившего Эллиота на кровать. Эльф упал очень неудачно, ударившись затылком о стену, и в голове зазвенело. Темен ушел с грохотом двери, а к Эллиоту бросился уже всего -лишь Анзор, который сначала просто держал по инерции вырывающегося эльфа, а затем постарался выяснить, что случилось.       Эллиоту было больно, тошно, и он ревел теперь от отчаяния, рассказывая о том, как вампир целовал его и приказывал полюбить. Анзор же явно не понимал причин истерики и даже наоборот пытался уверить Эллиота в том, что хозяин хороший, нежный любовник, и вообще Эллиоту страшно повезло, что его купили для постельных утех, а не крови, потому что подставлять шею гораздо больнее. Эллиот задыхался от ужаса, пытался, как мог, объяснить Анзору в чем дело, что для него гораздо лучше смерть, чем лечь с вампиром в постель, но все его слова тонули в тотальном человеческом невежестве. Анзор не знал нравов Аргоса, ему было абсолютно непонятно, почему постельные утехи для мальчиков-омег под страшным запретом. Он не мог даже молча покивать, выражая сочувствие, потому что не привык считаться с чужими традициями, а еще хуже Эллиоту становилось, когда Анзор на полном серьезе пытался убедить его, что если богиня дала ему половые органы, то это само по себе разрешение на прелюбодеяние.       Все закончилось тем, что Эллиот от души накричал на своего няньку и попробовал выставить его за дверь, а когда не получилось, отполз в дальний угол и отказался отвечать на любые обращения к себе. Он сначала ревел, затем немного успокоился и стал молиться. Долго, вдумчиво, надеясь получить ответ, хоть какое-то утешение, но почему-то именно в Арпадиире он не слышал никакого отклика. Ему не приходило ни единой мысли, как выбраться из этой ситуации, и ему очень хотелось винить стресс, слабость — что угодно, лишь бы не думать о том, что богиня могла отвернуться от него. Возможно, он уже как-то ее разочаровал, скорее всего моментами отчаяния в доме у госпожи, когда он переставал молиться и винил Тэю в своей незавидной участи. Теперь она отвечает ему тем же — пустотой в душе и мыслях, осознанием неотвратимости насилия со стороны того, кто сильнее.       Он все повторял и повторял слова молитвы, старался обратиться с разными интонациями и мыслями, которые стоят за каждым звуком, но ничего. Ему неоткуда ждать помощи. Рано или поздно вампир его совратит, это только вопрос времени. А учитывая обещания, что Темен заботливый любовник, Эллиоту не стоило даже надеяться на быструю смерть, пусть даже во грехе. Он понимал, что станет постельной игрушкой в золотой клетке, и не мог представить себе, что ждет его после такого падения. Кажется, что даже ад не примет его черную душу после такого. Он снова зарыдал от бессилия, затем снова попробовал обратиться к богине за помощью — без толку. Возможно, дело было в том, что он хотел получить немедленный простой ответ там, где его не было. И наконец, когда молитва о спасении была повторена не менее чем в пятидесятый раз, он понял, что мысль о том, что ответа нет, и была ответом. Решения нет, это конец.       Анзор все это время сидел на подушке у кровати, больше не пытаясь заговорить с Эллиотом. В какой-то момент он встал и вышел, чтобы вернуться с тарелкой овощной похлебки. Он пытался уговорить Эллиота поесть, но тот из упрямства отказывался, в тот момент его посетила ужасная идея перестать питаться и умереть от истощения, лишь бы не попасть в лапы вампира. Он понял, что способен отбиться сейчас, но если вдруг придет течка, то это конец. Наедине с собой он способен перенести течку, не прикоснувшись к себе, в конце концов, этому его учили в Академии, но близость альфы сведет его с ума — это просто природа. И пусть даже он точно не знал, как это будет рядом с мужчиной другой расы, но уже заранее мог предположить, что ничего хорошего его не ждет — это точно.       Единственный способ остановить течки — сильнейший стресс и истощение, что, собственно, с ним и произошло в доме у госпожи. Вампир же изо всех сил старался его задобрить и откормить, и Эллиот заранее решил, что не позволит так быстро победить себя. У него и в мирной жизни были моменты, когда течка пропадала на пару месяцев из-за экзаменов или очередной попытки сесть на безумную диету, за что ему регулярно прилетало от учителей, но сейчас такой побег от собственной природы был оправдан. Тэя должна понять, что он выбрал лучшее из двух зол.       Анзор в ответ на это ругался, громко топал ногами и даже уходил куда-то, пригрозив, что все расскажет Темену, но Эллиоту было все равно. Он стянул с себя аляповатые тряпки, швырнул в дальний угол даже ошейник, и, накрывшись одеялом, отвернулся к стене, игнорируя запах очень вкусного, наверняка наваристого супа. Уж чего-чего, а силы воли ему не занимать, и если он решил, то так и будет. Темену проще его убить, чем заставить подчиниться.