Scream against the Storm

— Роберт, ты осознаёшь величину ответственности, возложенной на тебя? — спросил лорд Стеффон. Роберт бодро кивнул. — Клянусь, ты будешь гордиться мной. Лорд Стеффон улыбнулся. — Поживём — увидим. Береги себя и не забывай о моих предостережениях, особенно о том, что касается нелепого прошения лорда Пенроза. Полагаю, он попытается добиться своего, пока меня не будет. — Отец повернулся к Станнису. — Тренируйся как следует и слушайся брата. Станнис склонил голову. — Да, отец. Кивнув ему, лорд Стеффон направился к причалу. Леди Кассана задержалась рядом со Станнисом и всмотрелась в его лицо, а потом вопреки протестам Роберта прижала к груди обоих старших сыновей. — Ничего не бойтесь. Мы впервые покидаем вас надолго, но наша разлука не будет длиться вечно. Вы и не заметите, как пройдёт время, и мы вернёмся домой. Волантис далеко, но это не логово дикарей. С нами не случится ничего дурного. А пока нас не будет, вы составите друг другу компанию. Станнису хотелось попросить её остаться, хотелось сказать, что Роберт её не заменит. Он выпалил бы это даже при Роберте, но… боялся, что разочарует мать, а потому молчал. Мать вновь всмотрелась в его лицо. — Позаботься о младшем брате. — Позабочусь, — пообещал Станнис, вспомнив, что с первых именин малыша Ренли миновали всего две недели. Роберт тоже пообещал, что позаботится о Ренли, и леди Кассана взошла на корабль. Станнис проводил её взглядом, а потом долго смотрел на палубу, где стояли его родители: высокий статный отец с копной угольно-чёрных волос и миниатюрная, нарядно одетая мать, чей взор был ласковым и кротким. Голова леди Кассаны покоилась на плече лорда Стеффона. Их пальцы были сплетены. Лёгкий бриз уносил «Горделивую» прочь. Будь на то воля Станниса, он не сошёл бы с места до тех пор, пока отец и мать не вернутся домой, но мейстер Крессен и стражники повели их с братом в замок, как только корабль отчалил. Роберт нёс всякий вздор, словно пустая болтовня могла заполнить зияющую бездну разлуки. Станнис молчал. В конце концов Роберт устал молоть языком и спросил: — Может, поохотимся на оленей в лесу? Станнис поднял глаза на брата. — Охота на оленей не в моём вкусе. Странно, что ты забыл об этом, но то и дело припоминаешь каждый пустяк, который случился в Орлином Гнезде. Роберт вспыхнул и поджал губы. — Что в этом странного? Мы с тобой давно не виделись. — Давно, — согласился Станнис, склонив голову. Слишком давно. Лорд Джон и Нед Старк сделали Роберта чужаком. — Ты позволишь мне уйти к себе? Раздосадованный Роберт отпустил его небрежным взмахом руки. Станнис вернулся в свои покои, заперся в дальней комнате, чтобы его никто не потревожил, и через миг оказался за тысячу миль от дома. Ветер холодил его перья, пока он, снижаясь, летел к пятнышку, мелькавшему поодаль. Оно росло на глазах, приближаясь к нему… тщетно пытаясь убежать. Вцепившись в добычу когтями, он замахал крыльями, дёрнулся и помчался прочь… Миг спустя тысяча запахов наполнила его чуткий нос. Даже снег, укрывший землю, не был ему помехой. Мягко ступая, он упорно шёл на слабый запах добычи, которая утолит его голод, и тогда детёныши не останутся без молока… Ещё миг — и он стал больше и крепче, таким крепким, что вес седока был ему по силам. Он устало шагал по знакомой тропе. Что-то стягивало его шею. Скорей бы дойти, остановиться, съесть яблоко и поспать… Прошёл ещё миг, и он снова сделался Станнисом Баратеоном, вторым сыном лорда и леди Штормового Предела. К его радости, он не упал, пока смотрел на мир глазами зверей. Поскольку ему были незнакомы повадки орла, лисы и коня, он не пытался подчинить их себе, а лишь проникал в их помыслы. Вселяясь в зверей, он действовал так искусно, что в чужом теле оказывалась только часть его разума. Собственное тело при этом оставалось подвластным ему, иначе он не устоял бы на ногах. А его разум разделялся надвое. Ему говорили, что обычный оборотень не сможет вселиться в нескольких зверей, находящихся за тысячу миль друг от друга, но… он отличался от обычных оборотней. Он был наделён особым даром. Вселившись в Грома, Станнис понял, что его сны реальны, и с тех пор внимал каждому слову трёхглазого ворона. За четыре года тот научил его многому: направлять ветер, несущий корабль по волнам, и стрелу, летящую к цели. Он научился плести чары, обманывающие человеческий взор, и вторгаться в людские сны, но больше всего ему нравилось менять шкуры. Ворон сказал ему, что любой дар требует жертв. Оборотни жертвуют независимостью своего разума. Вселяясь в орла, лису или коня, человек воздействует на их помыслы, но звери отвечают ему тем же, отчего он уподобляется им. Влезая слишком часто в шкуру зверя, особенно одного и того же зверя, оборотень меняет свою натуру, и та становится звериной. И всё же смена шкур была Станнису милее других видов колдовства, ибо они обходились человеку ещё дороже. Однако он не пренебрегал ими. Тем вечером он тоже оттачивал умения, требующие бо̀льших жертв, а потом лёг в постель и позволил себе увидеть сон. Ему приснилась заснеженная северная долина, где всегда выл ветер. Станнис знал её как свои пять пальцев, ибо бывал в ней не раз, и не удивился при виде парящей чёрной тени. — Здравствуй, ворон. Как тебя зовут? — Ты знаешь, что я не стану называть себя по имени, — ворон общался с ним мысленно, поэтому Станнис лишь воображал, а не слышал его голос, но тот всё равно звучал насмешливо. — Однако ты задаёшь этот вопрос каждый раз. Упорства тебе не занимать, не так ли, дитя? — Мне уже четырнадцать лет! — Солидный возраст, — сказал ворон. — Полагаю, ты провёл с толком нынешний день. — Да. — Славно. Сегодня я могу сказать тебе то, чего нельзя было говорить прежде: вскоре ты научишься новому. — Чему именно? — Научишься смотреть на мир глазами сердце-деревьев. Станнис возликовал. Ворон открыл ему немало тайн, но ни одна из них не пленяла его так, как сердце-деревья, чьими глазами, вырезанными на стволах, древовидец мог узреть весь Вестерос, узреть прошлое, настоящее, а порой и будущее. Ворон говорил, что другие колдуны — оборотни из числа Первых людей, квартийские чародеи и асшайские маги воздуха — могут делать то, что умеет он, но лишь древовидцам подвластны сердце-деревья. Потому они и древовидцы. Вот только… — Помнится, ты говорил, что не сможешь научить меня этому, пока я не встречусь с тобой наяву, — произнёс Станнис. — Ты сказал, что мне нужно будет облачиться в чёрное, отправиться за Стену, затеряться там и найти тебя здесь, — он взмахнул рукой. — Что изменилось? — Что изменилось? Тебе полагается смотреть на мир шире. Не только прошлое определяет судьбу истинного древовидца. Спроси лучше, что изменится. Вскоре ты будешь волен отправиться на Стену. — Тёмные глаза ворона поблёскивали. — Станнис Баратеон, скажи мне, всегда ли ты предпочтёшь знание неизвестности? Порой знание — тяжкое бремя, а в этом случае ты мог бы остаться в неведении. — Хватит меня испытывать, — сказал Станнис. — Желай ты, чтобы я остался в неведении, ты промолчал бы. Скажи мне, и покончим с этим. — Я не испытываю тебя. Я попросту не знаю, что разозлит тебя сильнее: мои слова или моё молчание. Ты будешь проклинать меня за то, что я открыл тебе правду, или за то, что я утаил её от тебя? — Открой мне правду. — Что ж, будь по-твоему. Отец и мать не запретят тебе облачиться в чёрное, потому что они не вернутся из Волантиса живыми. Слова ворона были подобны удару под дых. — Ты лжёшь, — выпалил Станнис. — Думай так, если тебе от этого легче, — голос ворона звучал печально. Сердце Станниса едва не выскочило из груди. Глаза щипало от слёз. — Матушка… — прохрипел он. — Как?.. — Их погубит шторм. Они доберутся до Волантиса, а затем отправятся домой, но шторм застигнет их близ Штормового Предела, в заливе Губительные Валы, и сокрушит корабль. — Шторм, — пробормотал Станнис. — Ты как-то сказал мне, что однажды призвал шторм, чтобы заморское войско не пришло на помощь твоим врагам. Ты… ты и этот шторм призовёшь? — Нет. Я не стал бы этого делать. Я не так жесток, как ты полагаешь. Тем не менее твои родители погибнут. Станнису вспомнилась улыбка матери. Вспомнилось, как она обняла его на прощание. — Нет. — Здесь ты бессилен. Что бы ты ни сделал, они погибнут. А ты будешь страдать ещё сильнее, — вещал ворон. — Древовидец может узреть будущее, но не изменить его. Станнис, послушай меня!.. Но видение, посланное вороном, таяло, деревья и снега слились в белёсую мглу, а после канули в небытие. Ворон ему не указ. Он хозяин своего разума и своей судьбы. Мельком увидев череду бессмысленных, лишённых магии снов, Станнис Баратеон открыл глаза. Втайне от всех он всерьёз занялся колдовством — не только сменой шкур. В таком деле от неё не будет толку. Он вселялся в крыс, собак и кошек, обретавшихся в замке, и в птиц, летавших снаружи, заманивал их в свои покои и приносил в жертву. Ему приходилось перерезать им глотки, чтобы, окропив руки их кровью, призвать и подчинить себе вольные ветра. Крови мышей хватило для того, чтобы призвать лёгкий ветерок, но ему этого было мало. Его способности многократно усилились за годы ученичества, а значит, он одолеет шторм и вернёт домой отца с матерью. Порой Роберт звал его поужинать, и Станнис не отказывал старшему брату, но совместные трапезы не радовали его. Роберт либо болтал о том, как они с Недом Старком развлекались в Орлином Гнезде, либо задавал Станнису бестолковые вопросы о его жизни, а ему претило и то, другое. Роберт находился здесь поневоле и обязанности лорда Штормового Предела, которые он исполнял, пока их отец отсутствовал, явно тяготили его. Вскоре Роберт вернётся в Орлиное Гнездо, где ему, похоже, живётся лучше, чем в Штормовом Пределе, и напрочь забудет о Станнисе, с которым он зачем-то пытался сблизиться. Станнис не принимал эти попытки за чистую монету, а потому хотел, чтобы старший брат оставил его в покое. В конце концов Роберт перестал приглашать его на ужин. С тех пор Станнис ел в одиночестве, пока Роберт трапезничал с подхалимами, которые называли себя его друзьями. Это было к лучшему, ведь старший брат больше не делал вид, что питает к нему несуществующую приязнь.

***

Станнис тотчас понял, что заветный день настал, и «Горделивая» вот-вот появится близ Штормового Предела. Несколько недель подряд он каждый час проникал на мгновение в помыслы чаек, чтобы узнать загодя, когда его леди-мать и лорд-отец окажутся неподалёку от дома. После того, как ворон предрёк их гибель, Станнис призвал всех птиц, в которых когда-либо вселялся. Он годами воспарял в небо на их крыльях, и ныне они слетались к нему со всех концов Вестероса. Какое-то время он держал их в лесу близ замка и прикармливал из окна. Проникшись к Станнису доверием, крылатые друзья подлетали к нему без страха, а он перерезал им шеи. Это причиняло ему невыносимую боль. Могло ли быть иначе, если он знал их с давних пор? Он был ими. Ходил на их ногах, летал на их крыльях, высиживал их яйца, проживал их жизни. Он худо-бедно постиг их мысли, чувства и повадки. Каждая птица была дорога ему. Проще было бы зарезать первого попавшегося дикого зверя, поскольку он мог найти и подчинить себе любого из них… но то, что даётся легко, не приносит нужных плодов. В этом вся жестокость колдовства. Чтобы добиться своего, он должен страдать сам, должен напитать магию болью. Трёхглазый ворон не раз говорил ему о цене колдовства: «Станнис, жертва не бывает лёгкой. Иначе это не жертва». Покончив с грязной работой, Станнис выбежал на верхний балкон единственной исполинской башни Штормового Предела. Роберт, опередивший его, воскликнул, указывая на море: — Смотри, это они! Станнис едва слышал брата, поскольку был занят с той минуты, как помчался вверх по лестнице, ведущей на балкон. Над морем, над Штормовым Пределом, веял неистовый южный ветер. Станнис мысленно тянулся к нему и пытался обуздать. Он словно бы сражался с левиафаном, ибо неодолимая стихия обрушилась на него всей своей мощью. Станнис не уступал и старался пересилить её. Ни о чём не подозревающий Роберт без умолку болтал о том, что он скажет лорду-отцу. Станнис стиснул перила так крепко, что впился ногтями в ладони. «Я заклинаю тебя! Заклинаю кровью и болью!» Любой дурак мог заговорить с ветром, но от этого тот не покорился бы его воле. Станнис полагался не на слова. Он летал с крылатыми друзьями в далёкие края, изучал их натуру, дорожил ими… и убил их. Он ненавидел себя за то, что сделал, утопал в этой ненависти, упивался ей, позволял ей заполнить его разум и весь мир. По-другому с ветром было не сладить. Стихия не поддавалась ему. Мировые ветра могучи и своенравны. Они бередят моря и сокрушают народы. Ветер, реявший над Штормовым Пределом, и Станнис, пытавшийся повелевать им, сошлись в поединке. Со стороны их противоборство могло бы показаться столкновением двух могучих сил, сражающихся за власть над небом. Для Станниса оно было нескончаемой пыткой. Сила, лишённая разума и превосходящая его могуществом, пыталась сокрушить того, кто бросил ей вызов. Взяв над ним верх, она растопчет его разум, словно букашку, и он навсегда утратит рассудок. Слова Роберта проходили мимо ушей Станниса. Он не слышал и не замечал ничего, кроме стихии, с которой сражался. Его воля противостояла вселенской мощи… …и оказалась сильнее. Он нёсся над сушей и морем, что простирались под ним. Под его пальцами была пустота, и в воздухе он держался не за счёт крыльев. Его полёт больше напоминал свободное падение. Птицы, которые пролетали сквозь него, уподобились пальцам, щекочущим кожу. Усилием воли он развернул поток воздуха и направил тот на запад. Впервые в жизни Штормовой Предел показался ему маленьким. Малой частью своего необъятного существа он уловил человеческий вопль. Потянувшись к одному из двух смехотворно крохотных тел на вершине Штормового Предела, Станнис вселился в него, как в зверя, не встретив сопротивления. — Не волнуйся, Роберт, — широко улыбаясь, сказал он. — Отец и мать скоро будут с нами. — Станнис едва сдержал крик, рвущийся наружу: «Разве ты не видишь этого? Разве не видишь?!» Сам он видел, как сильный ветер вдруг надул паруса «Горделивой» и понёс её к Штормовому Пределу. С каждой минутой корабль, мчавшийся по морю, увеличивался и приближался… Ветер задул в другую сторону. Станниса встряхнуло так, что он переломал бы все кости, будь они у него. Как ни странно, он не чувствовал боли, не чувствовал противодействия. Чудовищной силы ветер менял направление, но его целью был не Станнис. Воздушный поток продолжал разворачиваться. Направление ветра вновь изменилось, на этот раз быстрее, чем прежде. Оно менялось вновь и вновь, всё быстрее и быстрее… «Довольно! — завопил Станнис, взывая к самому себе. — Остановись! Замри!» Он вспомнил, как принёс в жертву крылатых друзей, позволил боли захлестнуть его, сосредоточился на ней, чтобы пролитая кровь, ужас, душевные муки и смерть помогли ему сладить с его творением. Однако ветер больше не подчинялся ему. Он метался по небу, поминутно меняя направление, но делал это не вопреки и даже не назло Станнису. Ветер попросту не замечал его усилий. Их связь не прервалась. Станнис был ветром. И всё же не владел собой. Ему казалось, что он бежит со всех ног, хотя отчаянно пытается остановиться. Такого с ним ещё не случалось. «Замри! Замри!» — приказывал он, но толку от этого не было. Почему, почему всё пошло не так, если ему никто не противодействовал? А затем Станнис понял, в чём было дело. Он смог взлететь в поднебесье, но тех жертв, которые он принёс, не хватило для того, чтобы совладать с магией, выпущенной им на волю. Чтобы совладать с тем, чем он стал. Вихри, кружившие в воздухе, взбаламутили море. Холодные потоки сталкивались с тёплыми, и он был ими обоими. Рокотал гром, молнии сыпались с небес градом сверкающих кинжалов, волны вздымались всё выше и выше… Издалека до него донёсся пронзительный вопль, совсем не похожий на голос Роберта: — Нет, нет, нет… Корабль, подпрыгивающий на исполинских волнах, мотало из стороны в сторону. Станнис знал, отчего так вздыбилось море. Мог ли он не знать этого, если его задевала каждая волна, вознесённая им в поднебесье? Он — ветер — выл в вышине, и волны, мечущиеся, как затравленные звери, содрогались от его ударов. Нужно выбраться отсюда. Спуститься наземь. Может, тогда ветер уймётся. Станнис подумал о своём теле, о руках и ногах, ладонях и ступнях. Он едва помнил их. Едва помнил землю. Ощущения были слишком сильны. Он стал выше Маяка Хайтауэров, больше гор, и море вопило от его прикосновений. «Горделивая», оказавшаяся на гребне огромной волны, перевернулась и пошла ко дну. — Матушка! Шторм ещё ярился у стен Штормового Предела, но Станнис мало-помалу понял, что молнии уже не проходят сквозь него, а под ним не плещутся взбаламученные морские воды. Он вновь стоял на балконе Штормового Предела и, рыдая, сжимал брата в объятиях. Он вернулся в человеческое тело, где ему было самое место, но что с того? Какое это имеет значение, если он никогда больше не увидит улыбку леди-матери? Станнис не знал, как долго они с Робертом простояли так, заливаясь слезами. Он опомнился лишь после того, как мейстер Крессен увёл его с балкона. Тогда к Станнису вернулся дар речи, утраченный в жуткий миг кораблекрушения. — Я так сожалею… — Ну что ты. — Мейстер Крессен провёл сморщенными пальцами по его чёрным как грех волосам. — Полно тебе, мой мальчик. Жаль, что я не смог уберечь тебя от страданий. Боги порой жестоки. — Их погубили не боги, — всхлипнул Станнис, — а я… я поступил дурно, скверно, мне нет прощения… я сожалею, мейстер… если бы вы были правы… тогда я не смог бы… я бы не стал… я сожалею, так сожалею… — Ты ни в чём не виноват, — твёрдо сказал мейстер Крессен. Станнис, отчаянно хотевший поверить ему, сжал его руку. — Станнис, людям не всё подвластно. Люди могут быть могучими и мудрыми, но даже мудрейшие и могущественнейшие короли не властны над морем. Над стихиями властны лишь боги. Не нам их судить. Мы бессильны перед штормами. «Богов нет, — подумал Станнис, — иначе они остановили бы меня. Люди совершают то, что приписывают богам. Богов нет, есть только сила и безумцы, которые посягают на неё». Он едва не произнёс это вслух, но вгляделся в добродушное лицо старого мейстера и промолчал. Больше всего на свете ему хотелось поверить Крессену. Хотелось, чтобы тот оказался прав. Ночью Станнис долго не мог заснуть. Тонущая «Горделивая» стояла у него перед глазами. Она пошла ко дну по его вине. Он погубил её своими руками. Станнис так хорошо помнил, каким был на ощупь деревянный корпус корабля, словно касался его пальцами. По его вине они с Робертом будут расти без матери и отца. По его вине Ренли никогда не узнает родителей. Совершал ли кто-нибудь более гнусное преступление? Всё счастье, вся радость сгинули в заливе Губительные Валы из-за него, из-за магии, которую он использовал. Ему почти хотелось умереть — зачем жить такому мерзавцу, как он? Но если он наложит на себя руки, Роберт не поймёт, что подвигло его на это. А если он расскажет старшему брату о своём прегрешении, тому будет только хуже. Он не может так обойтись с братом после того, что уже натворил. Содеянное нельзя исправить, но можно попытаться искупить вину. Глядишь, ему удастся это, если он посвятит жизнь служению своей семье. Если сделает ради неё всё, что в его силах. Мейстер Крессен солгал Станнису, но в лучшем мире его слова оказались бы правдой. Значит, отныне он будет считать их истиной и руководствоваться ими. Насквозь мокрый и дрожащий Станнис вперил взгляд в потолок и поклялся: «Больше никакой магии. Никакой». Его давным-давно научили управлять своими снами, но той ночью Станнис не стал этого делать, и ему приснился заснеженный лесистый холм за Стеной, где он тысячу раз встречался с наставником — трёхглазым вороном-чародеем, последним древовидцем. — Видишь, к чему привело твоё непослушание? — сказал ворон, впиваясь острыми когтями в его плечо. — Нельзя отвратить то, чему суждено случиться. От судьбы не так-то просто уйти. Станнис хотел возразить ворону, хотел сказать, что не погубил бы родителей, если бы тот не предрёк их смерть, но промолчал. Задушевные беседы с трёхглазым вороном отныне были не для него. — Нет, — только и сказал он. — Нет? Ты слишком много возомнил о себе, а потому сделал ужасную ошибку. Разве ты не понимаешь этого? — Понимаю, — ответил Станнис. — Твои наставления принесли больше вреда, чем пользы. Ты превратил меня в чудовище, но я положу этому конец. Я не желаю быть древовидцем, которым зря пытался стать. — Глупец, ты нужен мне, и я не позволю тебе отринуть свой дар из-за одной ошибки. Да, в каком-то смысле тебя можно назвать убийцей родичей, но твой долг превыше этого. Я показал тебе Сердце Зимы. Ты знаешь, что грядёт. Древовидец обязан предотвратить это. Думаешь, в мире много таких, как ты? — Нет, но тебе нужен не я. Найди кого-нибудь получше. — Больше никого нет! — Никого? — спросил Станнис, выгибая бровь. — Никого в целом мире? Я тебе не верю. — Один человек из тысячи рождается оборотнем, — сказал трёхглазый ворон, — и один оборотень из тысячи рождается древовидцем. К тому же я не знаю, кого именно мне следует искать. Я могу лишь послать видение тому, кто находится при смерти, и попытаться открыть его третий глаз, как я открыл твой. Древовидческий дар — большая редкость, и немногим сновидцам хватит сил на то, чтобы выйти за пределы материального мира. Они скорее умрут, чем взлетят. Немногие люди наделены твоими способностями, а тех, чьи способности можно пробудить, и того меньше. — Лучше бы я умер в тот миг, когда ты послал мне видение. Ворон долго молчал, а потом изрёк: — Мир нуждается в тебе. — Во мне нуждается моя семья, — возразил Станнис. — После того, что я натворил, я обязан посвятить ей свою жизнь. Я не могу быть тем, в кого ты хочешь меня превратить. Не могу. Я пытался, и это привело к катастрофе. Посылая мне новые видения, ты напрасно потратишь время. Я не стану мешать тебе, но и помогать не буду. Я не тот, кто тебе нужен. — У меня больше никого нет. — Ты найдёшь кого-нибудь. Другого безмозглого мальчишку, который якобы знает, о чём ведёт речь, когда говорит, что жаждет могущества. В мире таких полным-полно, — невесело усмехнулся Станнис. — Едва ли ты навредишь ему так, как навредил мне.