POV Юри Кацуки
Я возвращался домой с практически разбитым сердцем, сжимая в руке лямку спортивной сумки. Родители, Минако-сан, Вик-чан… Подвёл всех, кто в принципе верил в меня. Возможно, русский тигр был прав, и мне больше не место на льду? Не помню, как навещал Вик-чана, как упал на кровать в своей комнате. С плакатов на меня, набравшего вес и потерявшего всякое желание кататься, смотрел Виктор Никифоров — недостижимый идеал, ставший отныне недосягаемым горизонтом. — Юри-и-и, а ну поднимай свою разжиревшую задницу и открывай чёртову дверь! Я собираюсь вытащить тебя в свою студию и кое с кем познакомить! Спорить с Минако-сан себе дороже, это давняя истина. Поэтому приходится накидывать куртку с шапкой и плестись за грозной, на удивление трезвой бывшей балериной. Танцевальная студия встретила запахом свежей краски, чуть тусклым светом ламп и льющейся из магнитофона на полу мелодии «Зима» Антонио Вивальди в современной обработке для разминки. Подростка у зеркальной стены я заметил не сразу. Взъерошенный шатен в трико и широкой футболке стоял в вертикальном шпагате, почти не держась за парапет, под полуприкрытыми веками сияли потусторонним янтарём глаза. Внезапно он резко развернулся и выполнил подряд жете — прыжок в классическом балете, при котором корпус танцора перемещается с ноги на ногу — и бризе — коротенький прыжок с продвижением и ударом ноги об ногу. — Он уже неделю ходит ко мне на занятия, — мне никогда ещё не приходилось видеть Минако-сан такой счастливой. — Говорит, что ждёт кого-то. — Тренер, кто это с вами? — сияние кажется наваждением. Обычные у подростка глаза, карие, миндалевидного разреза. Только теперь, когда он распрямился, стали заметны некоторые европейские черты. — Знакомься, Тсуна, это мой второй ученик — Юри Кацуки, приехал с Гран-при по фигурному катанию. Юри, это Тсунаёши Савада, подающая надежды неогранённая танцевальная звёздочка. И с этого момента вы будете у меня вместе заниматься! Теперь я понимал, каким меня видят люди: податливый, безотказный, вежливый. Но в Тсунаёши адамантовый стержень, который во мне давно стал алюминиевым и согнулся пополам, чтобы в конечном итоге надломиться. — Юри-кун, давай срежем здесь, — нет, временами его глаза действительно становились янтарными, прямо как сейчас. Бегать по утрам сначала заставляла Минако-сан, но теперь я и сам втянулся. Откуда-то проснулось желание измениться, вспомнить, как это — когда под ногами скользит искусственное покрытие катка, может быть, даже выполнить несколько лутцев. — Юри-кун, помнишь, что тебе сказала Окукава-сан обо мне? — на фоне древнего замка хрупкая фигура Ёши смотрелась невероятно гармонично, подсвеченные лучами рассвета волосы казались медными. — Я ждал здесь одного человека, недавно встретил его и теперь не знаю, как ему об этом сказать. — Открыто? Увиливать — не твоё. Если не уверен, что человек выслушает, можно взять его за плечи, не слишком сильно… Каково было моё удивление, когда Тсуна сжал мои плечи. — Юри-кун, тогда честно — я здесь ради тебя.***
Тёплый, домашний, немного неуклюжий Тсунаёши оказался кандидатом в боссы мафии, я — его Солнцем, главным медиком Семьи, её «сердцем». Невероятная даже для тренированного фигуриста выносливость, отсутствие травм — все эти небольшие, но важные показатели оказались заслугой непробуждённого жёлтого огня. Признаюсь честно, я закатил истерику, отказываясь в это верить. Один день просто просидел под одеялом… а на второй понял, что обижаться на Ёши невозможно. Он всё же до последнего не говорил мне, старался просто сблизиться, разжечь во мне прежний напор, о котором наверняка рассказывала Минако-сан. — Доброго дня-а-а, — раздался на нижнем этаже чей-то лёгкий баритон. — Есть кто из хозяев? — Прошу прощения! — натягиваю толстовку и бегом спускаюсь к выходу… Я помню, как впервые увидел вживую Виктора Никифорова четыре месяца назад. Ледяной принц, застывший в оковах собственной известности — теперь я понял, какую роль он выбрал себе, чтобы достичь известности. Стоявший передо мной мужчина пылал, даже на расстоянии вытянутой руки я ощущал идущий от него жар. Если Виктор был идеально отшлифованным топазом или аквамарином, то это — бордовый пироп или бурый альмандин, огранённый сразу после получения. — Тсуна здесь? — сигарета скачет между губ, янтарные глаза пробегают оценивающе, но не препарируют, как у коллег по ледовому цеху. — Минако-сан увезла в соседний город вчера на конкурс танцев, — почему-то стало совестно стоять вот так вот, в растянутом вязаном позоре. — Блин, Верде кончит, если я с ними обратно заявлюсь, ещё и один, — только сейчас я заметил в его руке пару стальных вееров, скреплённых между собой цепью, за которую мужчина и держал их. — Мда-а-а. — М-можете подождать его у нас в гостинице! — денег у незнакомца явно не было на ночлег. — Вы же… тоже Хранитель? Даже улыбка у него обжигающая где-то под кожей… — Микото Суо, Ураган. А как зовут наше робеющее Солнышко? — Юри Кацуки, — …на которую хочется ответить.END POV
— Пламяпроводящие гунсэны? — Тсуна сделал пару пробных взмахов и чуть не сматернулся, когда почуявшая оружие Посмертная воля скакнула через него на свободу, образуя огненную дугу. Благо они втроем гуляли по берегу моря, а воспламеняться здесь практически нечему. — Чего-то подобного я и ожидал от Верде-сана. Может, попросить его сделать такие же под твой атрибут, Юри-кун? — Мы уже договорились освоить кое-что из джиу-джитсу. Савада решил, что ревность в голосе Суо ему просто показалась. А если нет… он потом удивится, пожмёт плечами и благословит. — Ладно, пошли прощаться с Хироко-сан и Тошией-саном. Окукава-сан уже знает, что я уезжаю. Правда, не догадывается куда.***
— Тсуна, у нас тут… небольшой сюрприз, — машущий хвостом брюнет слегка ошарашивает Кацуки, но Микото-сан подмигивает, значит, всё нормально. — В общем, вот. — Сам ты «вот», — шипит раздражённой коброй парень с синими волосами, забранными в низкий хвост. — А это Коко. Мы… нечаянно в его мир свалились. Мальчик лет восьми в медицинской робе крепко держит обеими ручками бутерброд с каким-то мясом, торчащие в разные стороны чёрные лохмы вместо волос ему явно наспех забирали чьими-то заколками, напоминающие уголь огромные глаза смотрят чуть напуганно. Ждёт, что его выгонят? — Верде-сан, вы им сказали, что этот малыш — Гроза? Нет? Тогда скажу я — поздравляю, осталось только Облако!