Феи и роботы

Эда не знала, чего ждала. Она молилась, она плакала, она бросалась угрозами высшим силам, ломая пальцы и усилием воли заставляя себя перестать всхлипывать и вставать с кровати каждый день, пока Серкана не было рядом. Он был во снах, но каждый раз, когда она открывала глаза, Эда осознавала, что он нарушил свое обещание. Проходили недели, и она с горечью начала замечать, что отсутствие Серкана начало… Не становиться незаметным, но… Наверное, привычным. Лейла все реже искала его глазами в ожидании инструкций. Энгин переставал автоматически поворачиваться к его креслу, когда у него возникал вопрос. Теперь в этом кресле сидела Эда, не потому, что из двух главных акционеров Art Life осталась только она одна, а потому что хоть так, но она чувствовала себя немного ближе к нему. Она и Айдан-ханым по очереди заходили в квартиру Серкана, чтобы прогуляться и накормить Сириуса. Ей приходило в голову, что было бы куда проще забрать его, но мысль о том, что «Вот Серкан вернется…» каждый раз останавливала ее. Все должно оставаться по-прежнему. Ее свадебное платье все еще висело на створке шкафа без чехла, как будто если она уберет его, то и свадьбы никогда не будет. На самом деле, плевать на свадьбу, пусть он только вернется! Она бдительно следила за тем, чтобы все стулья в ее поле зрения задвигались до конца. Каждый вечер Эда поднимала глаза к небу в молчаливой просьбе, затем ложилась спать, сжимаясь в комок и обнимая тайком унесённый из квартиры Серкана свитер или рубашку, и все равно просыпалась на мокрой от слез подушке. Испещренная следами дартса фотография улыбающегося Серкана каждый день получала воздушный поцелуй, сопровождавшийся тяжелым вздохом. Эда внезапно потеряла всякий вкус к сладкому, и почти не испытывала вины, мысленно торгуясь с вселенной. Я буду есть одну зелень, только приведи его домой. Она исполняла все эти маленькие ритуалы с такими религиозным рвением, как будто… Как будто если она не упустит ни одного, то он будет жить. Но даже без него планета продолжала крутиться. Проекты в Art Life шли потоком, настолько, что пришлось нанимать еще трех архитекторов и начать отказывать некоторым заказчикам. На последнем собеседовании Эде стало настолько дурно, когда один из кандидатов обратился к ней, как к патрону, что она взглядом попросила у Пырыл прощения и практически выбежала из конференц-зала, спрятавшись в присоединенной к бывшему кабинету Серкана ванной. Она надолго осталась там, прижимаясь спиной к стене и прижимая руки к груди, как будто пытаясь погасить бешеный ритм сердца. В бюро был только один патрон, и его звали Серкан Болат. И когда он вернется, эта история только его посмешит. После она так долго плескала себе в лицо холодной водой, что пришлось смыть весь макияж, чтобы не ходить по офису в пародии на енота. К счастью, Лейла принесла ей брошенную со всеми вещами в конференц-зале сумку, и, уже копаясь в косметичке в поисках салфеток, Эда заметила, что моргающий индикатор телефона намекает, что у нее остались непринятые вызовы. Ничего необычного. Ничего необычного, пыталась убедить себя она, уже общаясь с медипольским специалистом по связям с общественностью, под конец разговора начиная беззвучно плакать и жалеть, что не позвонила Айдан-ханым первой. Она хотя бы не стала так трепать ей нервы. День спустя после авиакатастрофы выловленный на албанском побережье без сознания человек был доставлен в госпиталь Карпена, где у него диагностировали несколько переломов, внутренние повреждения, средней тяжести травму головы и ожоги. После нескольких операций его погрузили в искусственною кому, из которой он вопреки положительным прогнозам так и не вышел. Поиск среди пропавших на тот момент без вести ничего не дали, и пару недель он пролежал на ИВЛ. Вчера он задышал сам. А сегодня очнулся. — Его как раз должны уже перевезти в Стамбул, — все еще говорил в трубку Ахмет-бей. — Эда-ханым, вы меня слышите? Эда-ханым? Она хрипло отозвалась, вслепую включила громкую связь, положила телефон на раковину и закрыла лицо руками. Сорок минут спустя она, Айдан-ханым и Энгин подошли к палате, сквозь стеклянное окошко которой было частично видно лицо лежавшего на койке Серкана. Его левая щека казалась розовее правой, и она с замиранием сердца подумала, что, должно быть, там была зажившая сейчас рана. Медсестра, вышедшая из его палаты, смерила их взглядом и с кивком оставила дверь открытой. Его волосы слева тоже были короче, чем с правой стороны. Над головой висела коробка с разноцветными огоньками, от которой шли несколько проводков. Обе ноги слегка приподняты, одна лежала на подушке, вторую удерживала в воздухе металлическая конструкция, напоминавшая пирамиду. Его глаза были закрыты, грудь мерно вздымалась, и выражение лица было мирным, почти счастливым. — Братец. — Малыш… — Серкан… — почти одновременно позвали все трое, но Серкан только вздохнул глубже, поморщился и продолжил спать. — Серкан-бей сейчас под большим количеством обезболивающих, — раздался тихий голос за их спинами. — Сейчас мы оцениваем его состояние, как удовлетворительное. Он уже несколько раз приходил в себя, думаю, он скоро проснется, — мягко сказал седовласый доктор. — По шкале Глазго он набрал тринадцать баллов. — Это хорошо? — Он открывает глаза и реагирует на раздражители. Сказать, что его сознание ясное, будет преждевременно, его речь была несколько спутана, вполне возможно, что у него будут и некоторые проблемы с памятью, — Айдан-ханым резко вдохнула и обняла себя. — Но динамика положительная. Сейчас его жизни ничто не угрожает. Это «сейчас» обожгло Эду, и она крепко прикусила губу. Она не будет плакать. Все хорошо. Все же хорошо. Она не сразу осознала, что Энгин растирает ее плечо и спину Айдан-ханым, и с благодарностью, хоть и запоздало, улыбнулась ему. Он пробормотал, что принесет кофе, Айдан-ханым, с облегчением стиснув Эду в объятиях, сказала, что они с доктором выйдут в коридор и обсудят дальнейшее лечение, и попросила ее посидеть с Серканом, чтобы ему не было одиноко. Если бы она думала, что у Эды были какие-то возражения, то она бы очень крепко ошиблась. Она переставила стул для посетителей поближе к кровати, робко обхватила его пальцы, пытаясь не потревожить руку, в которой стояла капельница — они стояли в обоих, так что особого выбора не было, и, подумав, достала телефон и нашла классическую мелодию, которую когда-то давно посылала Серкану. Эда включила ее, но едва слышно, оставив телефон возле их сомкнутых рук. Мысль о том, что он может открыть глаза и не узнать ее, пугала. В день, когда они встретились, она помнила, как смотрела на него и злилась — ну почему вживую он оказался еще красивее, чем на фотографиях? Такой красивый и такой высокомерный. Как он смотрел на нее, как утверждал, что она ошибается, с каким недоумением наблюдал за тем, как она защелкивает наручники, как она невольно затаила дыхание, когда его лицо оказалось так близко, что она смогла разглядеть его глаза. Это сейчас, после того, сколько раз она лежала на его плече, играя с его пальцами, обсуждая что-то вполголоса и глядя ему в глаза, она знала, что в его радужках найдется и серый, и зеленый, и голубой, и желтый, в солнечном свете превратившийся в золотистые искры — но тогда? Тогда она на секунду окаменела, пытаясь понять, какого цвета его глаза. Эда помнила все. Мысль о том, что Серкан может забыть обо всем этом, маленьких вещах, больших вещах, и все важные, пугала ее, но… Но это не был бы конец света. В конце концов, она держала его за руку, теплого, живого, он дышал, он просыпался, он говорил с врачами, и даже если бы он совсем забыл ее… Она бы ему напомнила. Зная Серкана, он сам бы усадил ее и спросил о каждой проведенной им минуте, о каждой подробности их отношений… Она представила его реакцию, когда он увидит Айдан-ханым вне дома, и невольно улыбнулась. — Ты такая красивая… — внезапно раздался хриплый голос, и Эда, вздрогнув от неожиданности, с широко распахнутыми глазами уставилась на Серкана. Он слегка пошевелил пальцами, которые она сжимала, и приподнял их руки. — Эда? Она всхлипнула, сдерживая себя, чтобы не броситься к нему на шею, и прижалась губами к костяшкам его пальцев. — Почему ты плачешь? — растерянно спросил он, и она замотала головой. — Все хорошо, это счастливые слезы, — просипела она. — Ты хорошо себя чувствуешь, тебе не больно? — Не-а, — со слегка пьяной улыбкой ответил Серкан, медленно моргая. — А что случилось? — В день нашей свадьбы… — Мы поженились?! — воскликнул он, попытался привстать и тут же сморщился. Висящую на вытяжке ногу, которой он пошевелил, тут же дернула обратно система противовесов. — У-у… Это неприятно. Убедившись, что он снова лежит, и что ему удобно, она вытерла влажное лицо и улыбнулась. — Больше не дергайся так резко, ладно? Серкан расплылся в улыбке и покивал. — Хорошо… Ну так что, ты теперь Эда Болат? — Нет… Уголки его губ печально опустились. — Ну конечно, ты не захотела брать мою фамилию… — Его лицо просветлело. — Значит, это я теперь Серкан Йылдыз? Эда не выдержала и захихикала. — Мы не успели пожениться, — объяснила она, и он расстроился. Он сжал ее руку, и через мгновение Эда с удивлением заметила, что на его глаза навернулись слезы. — Серкан, тебе больно? Он что-то пробурчал, повернув голову к окну и как будто надувшись, словно маленький ребенок. Эда разобрала «надоело» и «хочу». Мелодия утихла, оставив из звуков только равномерный писк приборов. Она подумала, что нужно еще принести ему пару лимонов, для запаха. — Выходи за меня замуж, — внезапно и требовательно сказал Серкан. Эда растерялась. — Я ведь уже сказала «да»? — пролепетала она. — Хочу жениться прямо сейчас, — упрямо заявил он. Эда прикусила губу. Три недели в коме, сломанные ноги и ребра, что-то страшное про воду в легких, большой ожог на спине и внутреннее кровотечение — не все, что говорил Ахмет-бей, она хотела помнить, и вот он, едва живой, не в состоянии даже подняться, не говоря уже о том, чтобы сделать несколько шагов, а все туда же. Такой… Серкан Болат. Не выдержав, Эда привстала, опершись о край кровати, чтобы не сделать ему больно, и целовала его, пока он не перестал пытаться ворчать. — Мы обязательно поженимся, — пообещала она, слыша приближающиеся к палате каблуки Айдан-ханым, и чмокнула его в нос. — Как только ты отсюда выйдешь. — Она подняла брови. — Так что вот тебе причина поскорее выздоравливать. — Мало, — возразил Серкан, облизнув губы, и поднял подбородок. — Еще. — Малыш… — начала Айдан, с улыбкой входя в палату, замерла на пороге и возмутилась: — Эда, я все понимаю, но дай ему дышать!